Текст книги "Вид с холма (сборник)"

Автор книги: Леонид Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Долина, где звучит музыка

Однажды мы с художником Валерием Дмитрюком попали в красивейшую долину. Она находится в Карелии. Тот, кто хотя бы видел ее мельком, навсегда унесет с собой картину: ровный ярко-зеленый луг, сине-зеленая река и дома под раскидистыми елями, тоже зеленые, поскольку стоят в тени деревьев.

Мы остановились у деда Матвея, в просторной избе, половину которой занимала огромная побеленная печь.

– Кем будете, добры молодцы? – спросил дед Матвей, угощая нас чаем. – Пожаловали отдыхать или как?

– Я мастер мазка, – представился Дмитрюк. – Пишу картины.

– Художник значит, – заключил дед Матвей.

– А мой друг, – Дмитрюк кивнул на меня, – мастер интонации (он имел в виду дневник, который я начал вести в поезде, и в котором, по его словам, было несколько удачных строк).

Дед не понял, что Дмитрюк имел в виду, но вежливо сказал:

– Приятно поговорить с интересными людьми.

– Мы хотели бы пожить в деревне с неделю, – продолжал «мастер мазка». – Я хочу написать несколько этюдов, а мастер интонации – набраться впечатлений, покататься на лодке по озеру.

– Озеро у нас хорошее, – сказал дед Матвей. – Лодка там, на берегу. Долбленка из осины. Ходкая. Что порожняя, что груженая – одинаково идет.

– Неужели долбленки и сейчас делают? – поинтересовался я. – Ведь надо знать секрет, как распаривать дерево (я решил показать деду, что немного смыслю в лодках).

– Правильно подметил, – оживился дед. – Секрет почти забыли. Старики помнят, но уж руки не те. А молодежи все больше готовенькие подавай. Дюралевые. Отучаются люди делать своими руками, да… Приятно говорить с понимающими людьми.

После чаепития Дмитрюк отправился на этюды, а я пошел к озеру.

Был полдень, погода стояла отличная, дышалось легко и все, что меня окружало, устанавливало приподнятое настроение.

Около лодки-долбленки меня встретили лягушки и сразу попрыгали в воду, но одна, самая большая, вдруг начала меня пугать: надувалась, привставала на лапах, издавала угрожающие утробные звуки. «Надо же, какая бесстрашная», – подумал я и уважительно обошел пучеглазую особу.

Разглядывая лодку, я вдруг почувствовал – за мной кто-то наблюдает. Обернувшись, присмотрелся, и среди камыша заметил две пары глаз. Одни – светлые и озорные – принадлежали мальчишке; другие – маленькие и любопытные – собаке.

– Идите сюда, ребята! – махнул я рукой.

Мальчишка с собакой подошли. На голове мальчишки красовалась шляпа из лопуха, его брюки еле держались на ремне – их оттягивали карманы, в которых, как выяснилось позднее, лежала уйма ценных вещей: не отпирающийся замок, разноцветные голыши, осколок зеленого бутылочного стекла; в руках мальчишка держал лук со стрелами.

– Вижу – ты индеец, – сказал я. – Тебя как зовут?

– Колька. А он Шарик, – мальчишка кивнул на собаку.

– А я дядя Алексей. Я – мастер интонации.

– Мастер чего? – поморщился Колька.

– Интонации. Так меня называет мой друг, дядя Валерий. Он мастер мазка.

– Мастер пепка и мастер лепка, – засмеялся Колька и я сразу с ним согласился.

Шарик, заметив, что у нас наладился контакт, радостно закрутился, завилял хвостом. Колька вывернул свои карманы, похвастался «ценностями» и сразу вызвался научить меня стрелять из лука. Я согласился, но предупредил Кольку, что охотник из меня никогда не получится; в лучшем случае получится сентиментальный стрелок – из тех, кто выстрелит в жертву и плачет.

– Я не могу убивать животных, – заявил я Кольке. – Другое дело – полет стрелы. Это красиво. Тем более, что вижу – у тебя отличные стрелы (действительно, стрелы были тонкие, с гвоздями-наконечниками и оперением).

– А я хочу стрелять только сусликов, – поспешно заявил Колька. – Их здесь полно. Они такие глупые, отзываются на мой свист.

Колька выбрал среди своих «ценностей» тонкую полоску бересты, засунул ее в рот и свистнул, и тут же показал на соседний пригорок:

– Смотри туда!

На пригорке из норы вылез суслик, встал «столбиком» и, озираясь по сторонам, стал посвистывать, как бы выискивая сородичей.

– Здорово ты свистишь, – сказал я. – Но суслики не глупые, а доверчивые. Они думают, что ты тоже суслик, только большой. Ты мог бы их приручать, и они бегали бы за тобой, как котята. А ты стрелять!.. Неужели тебе не жалко их? Индейцы убивали животных, потому что им надо было что-то есть. И они всегда просили прощения у души убитого животного. А ты собираешься убивать, чтоб показать свое меткость. Неужели не понимаешь, что все живое так же, как и мы, хочет жить?! И чему вас только в школе учат?!

– А они посевы жрут!

– Подумаешь, съедят несколько колосков. Мы от этого бедней не станем.

– Не несколько колосков, – закачал головой Колька. – У них, знаешь какие, кладовки! Там всего полно, они ж и в огороды забегают.

– То, что они запасы делают на зиму, так за это надо их похвалить. Молодцы, запасливые, не то что некоторые люди, которые живут лишь сегодняшним днем… Суслик такой красивый зверек! И так красиво посвистывет… Ты его убьешь, а его, может, дети ждут. В общем, если начнешь охотиться, ты мне не товарищ.

В раздражении я пнул валявшийся под ногами голыш и направился к дому деда Матвея. Похоже, в знак согласия со мной, Шарик тоже отбежал от Кольки и понесся в конец деревни.

За обедом я начал рассказывать Дмитрюку и деду Матвею о Кольке, но дед Матвей, не дослушав, откликнулся:

– Колька хороший парнишка. У нас все люди хорошие. Войди в любой дом – примут, как родных… А ближе к городу в деревнях народ похуже. За ночевку деньги берут, за лодку тоже. Ни стыда ни совести нет. Их туристы избаловали… А у нас люди хорошие… И луга хорошие. Клевер сочный, сладкий. Такого нигде не сыскать…

– Я сегодня писал луга, – Дмитрюк кивнул на эскиз, сохнущий на подоконнике. – А деревню писать невозможно. На солнце все сливается в зеленое марево. Вижу не деревья и дома, а какие-то пятна и тени.

– У нас хорошие тени, – вставил дед Матвей. – Тени и клевер. Клевер сладкий, пахучий… Некоторые горожане ничего не замечают. Им лишь бы побольше грибов насушить. А вы все подметили… Приятно говорить с наблюдательными людьми.

К вечеру за мной зашли Колька с Шариком.

– Я не буду стрелять сусликов, – понурив голову, заявил Колька. – Я буду их приручать. Пойдем просто постреляем в дерево.

– Дай мне слово, слово мужчины, что никогда не будешь убивать животных!

– Даю, – кивнул Колька.

– Учти, если нарушишь слово, то все… знать тебя не хочу. Если мужчина не держит слово, он не мужчина, а трепло… Но тебе я верю… Ладно, пойдем постреляем в дерево, просто так. Посмотрим, как летают твои стрелы.

Колька привел меня на опушку березовой рощи, где росла высокая трава, синели колокольчики и порхали птицы. Около часа мы пускали стрелы в старый трухлявый пень. Все это время Шарик крутился около нас и, кажется, был безмерно доволен, что мы стреляем в неживую мишень.

На следующий день я решил сделать кружок на лодке по озеру; взял у деда Матвея короткое кормовое весло, сел в лодку-долбленку и поплыл.

Как и накануне, погода стояла жаркая. В воде отражались ослепительно белые облака. К середине озера их стало так много, а лодка шла так легко, что я почувствовал – лечу по небу. И надо мной были облака, и подо мной. У меня закружилась голова, я совершенно заблудился в облаках. Похоже, я просто перегрелся на солнце. Так или иначе, только мне стало не до прогулки. «Добраться бы до берега», – подумал и заработал веслом, но как оказалось – закружил на месте.

Меня выручили Колька с Шариком. Где-то в стороне я разглядел среди зыбкой зелени светлое пятнышко и рядом другое – потемнее, и услышал Колькин голос – он что-то кричал мне.

– Я сделал настоящую мишень, – сказал Колька, когда долбленка уткнулась в берег. – Смотри! – он поднял с земли картонку с черными кругами. – Пойдем постреляем!

– Не могу, Колька, – пробормотал я. – Голова раскалывается от облаков. Вечером приходи, постреляем, а сейчас слишком много облаков. Пережду, пока они уплывут…

За обедом Дмитрюк спросил меня:

– Ну какие впечатления?

– Никаких, – простонал я, все еще испытывая головокружение. – Заблудился в облаках… Вся прогулка пошла насмарку…

– Облака виноваты! – хмыкнул Дмитрюк и подмигнул деду Матвею.

– Облака у нас хорошие, – вздохнул дед Матвей. – Облака и клевер. Клевер душистый, прямо слезу вышибает…

– Настоящему мастеру ничто не помеха, – гнул свое Дмитрюк. – Я сегодня все-таки написал деревню, – он хвастливо указал на подоконник, где подсыхал очередной этюд, написанный одними зелеными красками.

– Деревня у нас хорошая, – согласился дед Матвей. – И вот что скажу вам: дома ставили с расчетом, чтоб слышалась музыка… Как подует северный ветер, начнет обтекать дома, так и звучит музыка. Наши дома-то из сосны музыкальной…

Дмитрюк нахмурился, но я сказал деду:

– Продолжайте! Я вас внимательно слушаю.

– Приятно говорить с воспитанными людьми, – дед Матвей, довольный моим вниманием, продолжал: – Нашу деревню раньше так и звали – музыкальной… Бывало, при северном ветре все выходили на околицу и слушали музыку. И люди, и живность всякая: коровы, козы. Раньше ведь у нас большое стадо было. И пастухи играли на рожках.

Перед сном мы с Дмитрюком покуривали на крыльце.

– Дед фантазер отменный, – буркнул «мастер мазка».

– Ничего не фантазер, – возразил я. – Уверен, при северном ветре дома звучат.

– И ты хорош гусь! – продолжал Дмитрюк. – Не мог разобраться в облаках! Я-то разобрался в зеленом мире. Все отделил: и теплую зелень, и холодную, и ядовитую… Все-таки мое мастерство выше твоего.

– Выше, выше! – обрезал я зарвавшегося «мастера».

Всю неделю я ждал северного ветра, но погода не менялась; над долиной стояла тишина, палило солнце, проплывали облака.

…В конце недели мы уезжали. Нас провожали дед Матвей, Колька и Шарик. Они стояли у крайнего дома и пока мы поднимались на холм, смотрели нам вслед. От зеленого воздуха они были зелеными, прямо-таки сказочными героями.

Мы уже почти поднялись на холм, как вдруг с севера потянул легкий ветерок. Я остановился, затаил дыхание и… услышал музыку. Отчетливые мелодичные звуки! Они все время менялись: то были похожи на журчанье ручья на перекате, то на пищанье мальчишеской дудки, то на трели рожка пастуха…

– Стой! – крикнул я Дмитрюку, который сосредоточенно взбирался вверх по тропе. – Слышишь?!

Дмитрюк остановился, вслушался и его лицо посветлело.

– Хм! В самом деле дома звучат! Ты действительно неплохой мастер в области интонаций, но все же не такой значительный, как я, в области мазков. Это доказывают и эскизы, – Дмитрюк кивнул на этюдник. – Их целая куча. А ты несешь одни звуки да запахи… Ну, может еще облака! – мой друг незло рассмеялся, подошел и хлопнул меня по плечу.

Девчонка из Монино

Надя прекрасно знала, что особыми талантами не блещет и нет в ней никакого притягательного обаяния. Рассматривая себя в зеркало, она так и сяк выискивала «изюминку», но всегда приходила к огорчительному выводу, что у нее самая обыкновенная внешность, а рост так просто подкачал – всего каких-то сто пятьдесят пять сантиметров; правда, на каблуках она не выглядела слишком маленькой, но чрезмерная худоба и угловатость, острые колени и локти придавали ей вид мальчишки-подростка. Единственное, что устраивало ее – это пепельные «дымчатые» волосы и темные глаза – они придавали лицу определенную таинственность, а ведь известно, в каждой женщине должна быть тайна, и любая красавица без дразнящей загадки теряет привлекательность. Вот только Надя никак не могла оставаться таинственной – общительная и открытая, она при первом же знакомстве все сразу рассказывала о себе – в этой открытости было доверчивое простодушие, незащищенность, детскость. Много раз она давала себе слово – быть сдержанной, но всякий раз забывалась. С другой стороны – оставаться таинственной ей было крайне трудно, даже невозможно – ее работа прежде всего и требовала общительности, умения «быть коммуникабельной», как говорила их заведующая, но все же Наде было до слез обидно, что для парней она всего лишь компанейский товарищ, что они не видят в ней девушки, замечательной душевной девушки.

Надя работала в подмосковном туристическом бюро Монино; сразу же после школы пришла в это многообещающее заведение и сказала, что «больше всего на свете хочет путешествовать». Ее оформили без лишних расспросов – стояла середина лета и бюро просто заваливали всевозможные заявки. Тем не менее вначале она прошла испытание – работала гидом по Москве – ездила в автобусе с гостями города и рассказывала о достопримечательностях, только после этого ей доверили выездную группу.

К первой поездке Надя готовилась крайне ответственно, даже изменила прическу, чтобы выглядеть повзрослее. Ей предстояла двухдневка в Кишинев; группа улетала в пятницу – с тем, чтобы в воскресенье вернуться в Москву. Путевки приобрели три организации: НИИ мелиорации, кирпичный завод и автобаза – всего пятнадцать человек, совершенно разных, но объединенных идеей странствий, желанием расширить свой кругозор, а кое-кто, это стало ясно позднее, и меркантильными интересами. Каждому туристу путевка обходилась в треть стоимости – остальное доплачивал профсоюз.

– Очень удобно, – заявила в аэропорту Наде светлокожая девушка мелиораторша. – Когда еще можно съездить за тридцать рублей в Молдавию? Говорят, там изумительная красота. Я в прошлом году ездила. В Крым. Посмотрела Ласточкино Гнездо, Воронцовский дворец изумительной красоты. Мы ездили в начале мая и в море не купались, но все равно там изумительная красота. Меня зовут Стелла. А вы наш групповод? Вас Надя зовут? Очень приятно.

В группе, кроме Стеллы, были еще четыре девушки – все загородницы, в вычурной одежде, с дешевой косметикой; несколько женщин средних лет и две старушки пенсионерки с кислыми гримасами, за которыми угадывались скандальные наклонности. И были молодожены, считавшие поездку скромным свадебным путешествием, и супруги с дочерью – рабочие с кирпичного завода, которые, кстати, жили рядом с Надей – они встречались на улице чуть ли не ежедневно. Группа подобралась в основном женская. Третьим мужчиной оказался шофер с автобазы, молодой парень в джинсовом костюме – он прибежал в аэропорт в последнюю минуту перед посадкой и был сильно навеселе, а увидев в группе много девушек в многоцветных легких платьях, развеселился еще больше.

Осмотрев туристов, Надя немного растерялась – в нее вселилось тревожное чувство ответственности за взрослых людей, которые доверили свою судьбу ей, совсем девчонке; она засомневалась – сможет ли все сделать как нужно, ведь предстоящая поездка не шла ни в какое сравнение с накатанными экскурсиями по городу.

Когда оформляли билеты, оказалось, одна из девушек оставила дома паспорт, и Надя растерялась еще больше; долго уговаривала дежурную по посадке не разбивать группу, бегала к начальнику аэропорта; незадачливая туристка плакала, за нее ручались сослуживцы, но билет так и не оформили. Эта первая накладка сильно расстроила Надю, она даже прослезилась.

В самолете к ней подсел парень шофер.

– Не расстраивайся, Надежда. Все это мелочи жизни. Ну в другой раз поедет эта девица, ничего страшного. Пустяк. Подумаешь, Кишинев! Не Калифорния ведь!.. А если тебя кто обидит, скажи мне, я любому морду набью… Меня зовут Володя. Ты как, стихи любишь? Хочешь, чего-нибудь почитаю?

Он начал читать стихи, и Наде сразу стало легко и спокойно – ведь что бы ни случилось, какие бы неожиданности ни поджидали впереди, теперь у нее есть покровитель и защитник.

В Кишинев прилетели к вечеру. Был конец августа, погода стояла жаркая, и в аэропорту от раскаленного за день асфальта прямо-таки било жаром, а от газонов перед аэровокзалом текло горячее испаренье цветов. Группу встретила сопровождающая, молдаванка с яркой лентой в волосах, весело поприветствовала туристов по-русски и по-молдавски, и повела группу к автобусу.

Когда разместились в салоне и автобус тронулся, сопровождающая начала бойко рассказывать о предстоящей «насыщенной программе». Надя слушала и смотрела за окно на равнину с виноградниками и редкими постройками, на расплывчатые, искаженные от заходящего солнца холмы на горизонте, на дрожащие цепочки огней приближающегося города. К ней подсел Володя.

– Я бывал здесь, в Кишиневе. Так себе городишко. Зелени, конечно, много, но у нас в Монино лучше. Ты где там живешь? Около кинотеатра? Надо же! И я в двух шагах. Странно, что мы раньше не встречались. Теперь вместе будем ходить в кино, идет?

Надя улыбнулась, кивнула и покраснела – впервые парень приглашал ее в кино и, главное, сделал это так естественно и просто, что ей и на самом деле показалось совершенно нелепым, почему они не встречались раньше и не ходили в кино, ведь жили по соседству в маленьком городке, где почти все знают друг друга.

Автобус проехал по городским окраинам, мимо пятиэтажных бело-розовых домов, перед которыми виднелись газетные киоски и фруктовые лотки и редкие прохожие в открытых южных одеждах.

– Надежда – мой компас земной, – пропел, улыбаясь, Володя строку из популярной песни, и внутри у Нади все тревожно замерло. Ей стало необыкновенно приятно, что она понравилась Володе, но было непонятно, почему из множества красивых девушек в группе он выбрал именно ее.

Автобус въехал в узкие улочки с чинарами и тополями перед аккуратными двухэтажными коттеджами с балконами и многоступенчатыми плитами перед входными дверьми. Кончились коттеджи, и потянулся полулес, полупарк; в середине массива автобус остановился; сквозь листву просматривалось двухэтажное каменное строение с освещенными буквами: «Турбаза Дойна».

– Здесь изумительная красота, – послышался голос Стеллы.

Группа устремилась в холл турбазы. По ярко освещенному помещению взад-вперед бродили шумные компании туристов: одни – в тренировочных костюмах и домашних халатах, другие, словно для контраста – демонстрировали вечерние туалеты. Сопровождающая подвела Надю к администратору и строго сказала:

– Оформляйте номера, размещайтесь, и сразу в столовую. Ужин вас уже ждет. Потом снова спускайтесь сюда для вступительной беседы. Я вижу, вы очень молоды, наверно, неопытны. Советую вам следить за дисциплиной в группе, иначе потом не оберетесь неприятностей. Самое страшное – это неорганизованные туристы.

Администратор турбазы, пожилая женщина с усталым лицом, взяла у Нади путевки и талоны на питание и объявила:

– В корпусе только один четырехместный номер, остальных разместим в трехместных, в деревянных домиках. Пусть туристы сами договариваются, кто с кем хочет проживать, но обязательно женщины отдельно, мужчины отдельно. Сколько у вас мужчин? Трое? Так, даем им один домик. Вот бланки, пусть заполняют.

Когда Надя сообщила группе о жилье, которое им выделили, раздались недовольные голоса. Особенно возмутились старушки и новобрачная.

– Как же это так! – развела руками одна старушка. – Наобещали люксы в гостинице, а привезли на какую-то турбазу.

– Безобразие! – крикнула Наде прямо в лицо вторая старушка. – Ваше турбюро нарочно нас зазывало. Где хотите доставайте нам отдельный номер. Мы приехали отдыхать, а не ютиться в палатках!

– И нам с мужем пробейте отдельную комнату. Если бы знали, что здесь такое общежитие, ни за что бы не поехали.

Надя снова подошла к администратору.

– Ничем не могу помочь, – покачала женщина с усталым лицом. – Сейчас наплыв туристов. У вас в путевках всего по два пятьдесят на человека, а вы хотите получить номера с улучшенными культурно-бытовыми условиями. Они стоят в два раза дороже. Заполняйте бланки побыстрей. Мой рабочий день давно закончился, я из-за вас задержалась.

Надя вернулась к группе.

– Дорогие друзья! Ну разве это так важно, в каких условиях прожить всего два дня?! Ведь мы здесь только переночуем, и все. Завтра с утра уже экскурсия. И потом, здесь в корпусе шумновато, а домики на территории стоят среди деревьев и цветов. Там тихо и воздух в сто раз лучше. Давайте не будем ссориться из-за пустяков. И ужин уже давно нас ждет. Сопровождающая сказала, на столах много фруктов, и бар еще открыт. Кто хочет, может попробовать молдавского вина.

Последние слова несколько сняли напряженную атмосферу в группе. Старушки еще продолжали высказывать недовольство, но рабочий с кирпичного завода сразу взбодрился:

– Надюша, расселяй всех, чего там!

– Мне все равно, где поселиться, – откликнулась Стелла. – По-моему, здесь везде изумительная…

– Красота! – громко сказал Володя и шепнул Наде: – Меня в расчет не бери. У меня здесь в городе есть одна знакомая. Я, может, и появляться здесь не буду. Приду сразу к самолету.

– Как же так? – растерянно проговорила Надя.

– Не волнуйся! Все будет о'кей! – Володя кивнул и остановил какого-то туриста: – Слушай, как отсюда добраться до центра?

Половина группы устроилась в корпусе и двух домиках; еще в двух – рабочий и молодой муж, и Надя со старушками. После того как все разместились и поужинали, сопровождающая прочитала четкий распорядок на следующий день и с улыбкой попрощалась по-русски и по-молдавски. Часть туристов во главе со старушками направилась к телевизору в холле, рабочий, несмотря на решительные протесты жены и дочери, двинул в бар, заметив это, молодожены переглянулись и устремились в сторону мужского домика. Надя решила пройтись по территории турбазы.

Уже сгустилась темнота. Сквозь листву фонари высвечивали стволы деревьев, стены домиков, сколоченных из досок, умывальню, неработающий фонтан – скульптуру молдаванки с кувшином, скамьи с парочками, спящих в траве собак. Слышался людской говор, глухое воркованье голубей, звуки музыки из бара. Надя ходила по асфальтированным тропам и думала о Володе: «Почему он так неожиданно исчез? Неужели только потому, что произошла заминка с расселением? Обещал помогать мне, а сам…». Надя вдохнула теплый воздух, посмотрела на звездное небо. «Ну и пусть! Моя поездка хуже не станет… Как это замечательно – бывать в новых местах, встречать новых людей, видеть другую жизнь», – ей захотелось с кем-нибудь поговорить, поделиться впечатлениями, но группа разбрелась, каждый был занят своим. – «Наверно, я что-то сделала не так, нужно было всех собрать, разговорить, чтобы люди сблизились, сдружились». Надя вдруг вспомнила Монино, мощеную пыльную улочку с фонарями, на которых болтались бумажные змеи, свой подъезд с намалеванными рожами и дурацкими словами, которые дворничиха не успевала смывать, их маленькую квартиру с низким потолком… Увидела отца, устало идущего с завода, и мать, ругающую младшего брата футболиста за очередное разбитое во дворе окно – теперь, издалека, все это увиделось в жалкой уменьшительности, тем не менее сильно тянуло назад, в Монино. «Что за чепуха! – разозлилась Надя. – Слюнтяйка, вот я кто! Только червяки всю жизнь живут в своих норах. Путешествия развивают человека, обогащают его. Вон Стелла, везде побывала, столько видела! Вернусь, мне будет что рассказать родным и подругам».

Перед тем как отправиться спать, Надя обошла своих туристов; только рабочего и его жену не застала. Супруги стояли за корпусом и выясняли отношения – он в баре прилично набрался и от нее слышалось:

– В первый же день налил глаза!.. На туристочек зыркаешь!

Эта парочка в Монино была одной из самых колоритных: оба долговязые, длинноносые – прямо карикатурные персонажи; они без памяти любили друг друга и постоянно ссорились из-за подозрительности и ревности. Каждое утро он выкатывал из калитки велосипед, она вскакивала на раму и, весело похохатывая, они катили на кирпичный завод. Возвращались порознь – на работе за день успевали поссориться, и дома перекидывались словами односложно и зло; временами она кричала на него, он что-то бубнил и гудел в ответ, потом хлопал дверью и выходил в сад «на свежий воздух», вслед ему летело полено или черпак с мыльной водой. Он отсиживался под деревьями, а его возбужденная супруга влетала к соседям, просила папиросу, закуривала дрожащими пальцами и с шокирующим откровением жаловалась на мужа. Их дочь, студентка техникума, наперекор природе редкостная красотка, всерьез страсти родителей не принимала – была занята своей судьбой – ей не давали прохода поклонники. Это обстоятельство вызывало непереносимую зависть у Нади.

Старушки уже были в постелях и полусонными голосами обменивались первыми впечатлениями. Некоторое время Надя прислушивалась к их бормотанью, потом снова подумала о Володе: «И что за знакомая у него здесь? И зачем наговорил столько красивых слов? Может это просто случайные фразы? И что я придумываю себе любовь? Вот еще!».

Утром после завтрака к турбазе подкатил автобус с экскурсоводом, молодым человеком в очках – предстояла ознакомительная поездка по городу; но часть женщин заявила, что пойдут на рынок закупать фрукты, молодожены сказали, что вообще останутся на турбазе «погулять», рабочий и его жена объявили, что доедут с группой только до центра, что у них масса заказов от соседей на деревянную посуду.

– В программу входит дегустация молдавских вин, – с победоносной улыбкой почти крикнул экскурсовод.

– Ну так бы и сказал, – проговорил рабочий, подмигивая Наде.

– Ты вчера уже был хорош, – с горячностью осадила его жена. – А сколько это стоит? – обратилась она к экскурсоводу.

– Все входит в стоимость путевки, – успокоил ее экскурсовод. – Программа называется «Дар солнца – людям».

– Хорошо, попробуем вино… и в магазины, – заключила жена рабочего, обращаясь к мужу и дочери.

День начинался жаркий. В салоне автобуса стояла плотная духота, только когда тронулись и покатили по лесопарку, в открытое окно потянуло прохладой. Экскурсовод не умолкал ни на минуту:

– Посмотрите направо, посмотрите налево… Этот театр построен тогда-то, в нем выступал… В этом доме состоялось…

Молодой человек говорил заученно, скороговоркой, поминутно посматривал на часы. Надя никак не могла понять: то ли он хочет побыстрее отделаться от группы, то ли боится не успеть до обеда рассказать о всех достопримечательностях. Еще работая гидом по Москве, Надя заметила – многочисленная поверхностная информация утомляет экскурсантов, они выходят из автобуса усталые и разбитые, и наоборот, когда задерживаешься на чем-нибудь одном, появляется интерес к рассказанному, задаются вопросы. По собственной инициативе Надя сокращала экскурсионные точки, оставляя только самые интересные места, связанные с жизнью великих писателей, музыкантов, художников – к счастью, заведующая турбюро не знала об этих нововведениях – в подобных учреждениях запрещалось отходить от четких установок. И вот теперь Наде стало скучно от монотонного бормотания молодого человека. Глядя за окно на светлые от солнца улицы, ей захотелось выйти из автобуса и просто прогуляться.

В дегустационном зале туристов посадили за столы, на которых стояли маленькие рюмки. Симпатичная молдаванка в белом переднике налила в рюмки по двадцать пять граммов разных молдавских вин и объяснила, как нужно пробовать вино, чтобы определить «его букет». Первыми опорожнили свои рюмки девушки и женщины, их глаза заблестели, на губах появились улыбки.

– Изумительные напитки, – причмокнув, закатила глаза Стелла и спросила у молдаванки, нельзя ли еще выпить вино за отсутствующих приятельниц.

Молдаванка покачала головой, но показала на буфет в углу зала:

– Вы можете купить, но только одну бутылку.

Рабочий долго неопределенно смотрел на рюмки и поджимал губы – столь мизерные дозы ему казались оскорбительными. Услышав про буфет, он под укоризненный взгляд жены подошел к стойке и вернулся с бутылкой портвейна «Томай» и двумя стаканами. Разлив портвейн, подмигнул Наде и выпил; довольно крякнув, вылил в стакан содержимое своих рюмок и залпом опрокинул «весь букет».

Старушки дольше всех смаковали напитки, а под конец, захмелевшие, невероятно развеселились, и, пока шли к автобусу, бессмысленно хихикали.

На турбазу вернулись к обеду. За столами уже сидели молодожены и женщины, ходившие на рынок – и те, и другие сияли: первые, потому что побыли наедине в мужском домике, вторые вдоволь отоварились дешевыми фруктами.

– Вы немного потеряли, – сказала им Надя, все больше осваиваясь в роли групповода. – То, что мы узнали, можно прочитать в справочнике. Но после обеда предстоит экскурсионная прогулка в Пушкинский парк, это очень интересно.

На экскурсию отправились все, кроме молодоженов, которые опять остались «погулять». У входа в парк группу встретил невысокий старик в белом костюме с огромным портфелем в руках.

– Запаздываете, дорогие мои, запаздываете, – сердито выговорил он, хотя группа приехала вовремя. – Я понимаю, обед, отдых и все такое. Но как можно не спешить на свидание с Пушкиным! Я такой человек – если договорюсь о свидании с кем-то, даже работаю плоховато – все смотрю на часы, боюсь опоздать. Или кто-то должен мне позвонить и не звонит. Я волнуюсь, нервничаю. Надо бережно относиться к людям, ценить чужое время.

Повернувшись, старик вошел в аллею и начал не рассказ о Пушкине, а как бы завел беседу с ним – с неподдельным волнением в голосе вызывал дух поэта. Размахивая портфелем, легко и изящно шел по аллее и говорил об удивительной личности, читал стихи. Маленький, в белом костюме, он точно ангел порхал среди роскошных деревьев и все дальше уводил группу в прошлое. Он говорил все громче и быстрее – спешил выговориться. Увлеченность старика передалась группе, люди заразились его состоянием: старушки прослезились, Стелла только и вздыхала:

– Изумительные стихи! Изумительной красоты! Здесь все необыкновенно, одна красота сменяется другой!

Но рабочий с женой, а потом и еще две женщины с автобазы, стараясь быть незамеченными, все-таки направились к выходу из парка. Прощаясь со стариком, Надя заметила отсутствие еще четырех человек и покраснела – ей стало стыдно за исчезнувших туристов. Но еще большая горечь вселилась в нее, когда она подумала, что и великие произведения могут не находить отзвука, звучать в пустоте.

Старик тоже заметил, что группа поредела; разгоряченный, вытер лоб платком и пробормотал:

– Я понимаю, кое-кому нравится наш город, хочется побольше увидеть, купить сувениры, но прикоснувшись к великому, спешить нельзя… Конечно, наш город не может не нравиться, я понимаю. У нас чистые улицы, красивые дома, много зелени… Но ведь у нас… Ну да ладно. Благодарю вас за внимание.

Вечером в холле турбазы состоялись танцы: двое парней с электрогитарами и ударник три часа сотрясали корпус однотонными оглушающими ритмами. Молодежная часть Надиной группы принарядилась и разошлась хоть куда – девушки танцевали без передышки. Особенно Стелла, раскрасневшаяся, со сбитой прической и горящими от возбуждения глазами, она то и дело подбегала к Наде, стоящей у окна и с улыбкой наблюдавшей за танцующими, и, задыхаясь, восклицала: