Текст книги "Вторая мировая: ошибки, промахи, потери"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 49 страниц)

Расстояния в пустыне огромные. Один разведывательный отряд углубился так далеко на юг, что достиг пограничных застав французской Экваториальной Африки, и выяснилось, что там есть французы, желающие сражаться против Германии. Однажды одного раненого везли 700 миль на грузовике до французского военного госпиталя в Тибести. После этого ему пришлось лететь на самолете 3000 миль до Каира. Вода и горючее были на вес золота; одну из машин тащили на буксире больше 1000 миль до ремонтной мастерской. Уничтожив все транспортные средства итальянского опорного пункта, диверсионная группа отрезала его от окружающего мира. Порой бойцам приходилось туго. Двум гвардейцам и одному новозеландцу, имевшим на троих два галлона воды и консервную банку с вареньем, пришлось идти пешком по пустыне десять дней, в течение которых они преодолели 21 милю.

Генерал Уэйвелл

Британскими владениями в этой части света управлял генерал-лейтенант Арчибальд Персиваль Уэйвелл, одна из самых интересных личностей Второй мировой войны. Его положение главнокомандующего вооруженными силами на Ближнем Востоке давало ему власть над британскими силами в Египте, Судане, Палестине, Трансиордании и на Кипре. Во время войны войска Уэйвелла сражались в Восточной Африке, Сирии, Ливане, Греции и на Крите, а после начала боевых действий в Ираке под его ответственность попал и Персидский залив. Эти страны не были британскими доминионами и не входили в состав империи. Египет, в столице которого Каире находилась штаб-квартире Уэйвелла, оставался нейтральным буквально до самых последних дней войны. Английские солдаты воевали в этих странах либо в соответствии с договором, либо по приглашению местного правителя. Уэйвелл не подчинялся представительствам Великобритании – послам, верховным уполномоченным, генерал-губернаторам и так далее, – но и те ему не подчинялись. Все эти чиновники отправляли свои донесения в Лондон, кто в министерство иностранных дел, кто в управление по делам колоний. Эти департаменты Уайтхолла не согласовывали свои действия ни с военным ведомством, ни друг с другом. И они не прилагали почти никаких усилий для того, чтобы понять проблемы, стоящие перед ведущим боевые действия против неприятеля Уэйвеллом.

Ни одному другому главнокомандующему не приходилось отвечать за такую огромную территорию. Уэйвеллу, чьи ресурсы были весьма скудные, приходилось одновременно сражаться сразу в нескольких местах. Тяжелая политическая, географическая, климатическая и военная обстановка, в которой приходилось действовать, требовала, чтобы на этом посту находился человек, обладающий острым политическим чутьем дипломата, подготовкой профессионального солдата и выдержкой святого. Но первым делом Уэйвелл должен был ублажать Черчилля, чье глубокое недоверие к генералам было под стать укоренившемуся в душе Уэйвелл а презрению к политикам. Черчилль был деятельным и кипучим, в то время как Уэйвелл являл собой образец молчаливости и задумчивости. По природе своей осторожный, он был склонен считать своих врагов по крайней мере равными по силе и возможностям. Черчилль же, высокого мнения о себе, был убежден, что с любым противником можно справиться исключительно за счет дерзости и решительности. Симпатии Черчилля лежали на стороне сионизма; Уэйвелл же постоянно опасался, как бы его действия не стали причиной вооруженного восстания со стороны арабов.

Уэйвелла называли самым образованным военачальником своего времени. По словам его биографа, в поэзии «он неизменно находил утешение от всех невзгод». Уэйвелл был настолько силен как писатель, что когда однажды Черчилль заговорил о его отставке, его предостерегли о том эффекте, который будут иметь военные мемуары генерала (кстати, так никогда и не написанные). Лекции Уэйвелла в колледже Генерального штаба цитируются до сих пор, однако сам он пробыл в Королевском военном колледже в Сэндхерсте лишь очень недолго, а те знания, которые Уэйвелл получил в Винчестере, как это было свойственно вообще британскому образованию того времени, не были никак связаны с точными науками и их практическим применением.

Вероятно, Уэйвелла точнее назвать самым культурным военачальником своего времени. Но даже в этом мы должны быть осторожны, ибо большую часть своего времени он проводил в окружении огромного числа военных. Уэйвелл умел внушать к себе любовь и доверие – качество, которым обладают очень немногие. Коренастый невысокий человек в кожаных гамашах и с морщинистым лицом, почти не отличавшимся от них по цвету, он не любил появляться на людях и не заботился о безупречности своей формы, что было свойственно большинству старших офицеров. Возможно,^именно его любовью к поэзии объясняется то, что Уэйвелл не тратил слов напрасно, хотя его прямота и резкость нередко смущали окружающих его людей. Один младший офицер, сидевший рядом с бригадиром Уэйвеллом на торжественном полковом обеде в 1931 году, попытался в ответ на его «добрый вечер» завязать разговор. «Добрый вечер, сэр, – осмелился юноша. – Кажется, вы знакомы с майором X из полка Y?» «Да, – ответил Уэйвелл, – и он мне не нравится».

Военные действия измотали Уэйвелла. Когда прямо накануне нападения Гитлера на Россию он оставил свой пост, на смену ему пришел не один человек, а несколько. Несмотря на критические высказывания Черчилля, генерал оставил после себя легендарную репутацию, однако отчасти это объясняется тем, что ему лично приписывали заслуги во всех успешных операциях, проведенных войсками под его командованием, в то же время редко обвиняя в неудачах, которых можно было бы избежать. В течение долгого времени комплименты, расточаемые Уэйвеллу, одновременно были направлены на то, чтобы выставить Черчилля необразованным дилетантом с диктаторскими замашками, чьи представления о войне так и не вышли за рамки его участия в южноафриканской кампании в отроческом возрасте. Однако трудно предположить, что подобная писанина доставила бы удовольствие самому Уэйвеллу.

Арчи Уэйвелл говорил, что он пошел в армию только для того, чтобы порадовать своего отца. Когда англо-бурский кризис внезапно потребовал большого количества сухопутных офицеров, срок обучения Уэйвелла в Сэндхерсте был сокращен с полутора лет до двух семестров. В сентябре 1901 года восемнадцатилетний лейтенант «Черного дозора» Уэйвелл уже направлялся в Южную Африку. Во время Первой мировой войны он служил в Египте и Палестине; и в Палестину он вернулся в 1937 году. Теперь-же, в Каире, Уэйвелл был в зените своей карьеры.

Генерал О'Коннор едва не завоевывает Ливию

Итальянская армия в Ливии находилась в состоянии войны с англичанами в соседнем Египте еще с июня 1940 года, когда Муссолини вторгся в Южную Францию. Но летом в Африке слишком жарко для того, чтобы вести боевые действия. Итальянцы осторожно выжидали, пытаясь определить, собираются ли сражаться французские войска, находящиеся к западу от Ливии, в Тунисе и Алжире. Довольно скоро выяснилось, что те не имеют ни малейшего желания воевать. Уэйвелл к тому времени пришел к выводу, что лучшим видом обороны будет постоянная демонстрация воинственности по всей границе Египта. Через три дня после того, как Италия объявила войну, из Палестины был отозван вместе со своим штабом генерал-майор Р. Н. О'Коннор, которому предстояло возглавить так называемые Силы Западной пустыни. (Это ошибочное название «Западная пустыня» родилось во время Первой мировой войны – так Сахару отличали от Синая, «Восточной пустыни».)

О'Коннор был человеком тихим и скромным, запомнившимся слушателям колледжа Генерального штаба своими весьма посредственными лекциями. Во время Первой мировой войны он воевал бок о бок с итальянцами, наградившими его Серебряной медалью за доблесть. Обычно одевался О'Коннор неброско, он терпеть не мог показухи. Улыбался он крайне редко, и, по словам одного из его подчиненных, тот никогда не видел, чтобы О'Коннор смеялся. Несмотря на такую суровую нелюдимость, О'Коннор был одним из самых любимых генералов старой школы. Для учащихся военных заведений он до сих пор является, пожалуй, самым талантливым полководцем своего времени.

Через два дня после начала войны дозор 11-й гусарской дивизии на бронемашинах «Роллс-Ройс» выпуска конца 20-х годов пересек границу с Ливией и захватил в плен двух итальянских офицеров и 59 рядовых. Впоследствии подобные рейды стали обычным делом; дерзкими набегами англичане держали итальянские войска в постоянном напряжении.

«Армия действовала небольшими мобильными отрядами, совершавшими дерзкие стремительные набеги преимущественно по ночам. Эти группы нападали на итальянские форпосты, взрывали захваченные склады с военным снаряжением и быстро отступали. Они оставались на одном месте час, день, неделю, а затем бесследно исчезали… Пал форт Маддалена, затем форт Капуццо. Сиди-Азиз подвергся опустошительному набегу. Английские бронемашины внезапно появились на дороге, ведущей в Бардию, громя колонны со снаряжением».

О'Коннор стремился лично познакомиться с неприятелем. Дозорная группа 11-й гусарской дивизии, углубившись на занятую неприятелем территорию, встретила движущуюся с запада штабную машину. Однако, когда машина подъехала ближе, разведчики опустили оружие, узнав генерала О'Коннора. «Мне это очень не понравилось», – сказал один из гусаров.

Попавшие в пустыню впервые больше всего страдали от сурового климата. Один молодой офицер, только что прибывший из Англии, так описывал хамсин, песчаную бурю:

«Внезапно на землю опустилась темнота, и задул горячий ветер – словно распахнулась дверца огромной печки, – принеся с собой облако раскаленной пыли. На нас обрушился хамсин. Этот непрерывно завывающий яростный ветер, забивающий глаза и уши песком и проникающий повсюду, задержал нас на несколько дней… наполнив наши сердца меланхолией и тревогой. Как мы выяснили позднее, эти ужасные песчаные бури, пожалуй, были единственным, что могло останавливать военные действия».

Но для бывалых солдат пустыня была так же хорошо знакома, как и оружие, которым им приходилось сражаться. Мало что изменилось со времен Первой мировой войны. На летающие над колючей проволокой истребители-бипланы смотрели пехотинцы, вооруженные винтовками «Ли-Энфилд». Пулеметы «Виккерс» и «Льюис» использовались в английской армии еще в 1914 году; не менее древними были и орудия: 18-фунтовая пушка и 6-дюймовая гаубица. Когда в авиакатастрофе погиб маршал Итало Бальбо, до назначения губернатором Ливии бывший летчиком с мировой известностью, самолеты Королевских ВВС, перелетев через линию фронта, словно в кадре из голливудского фильма «Предрассветный патруль», сбросили на итальянские позиции послание с выражением соболезнования.

Итальянская армия была оснащена еще более древним вооружением: бронемашины были образца 1909 года, а танки Роммель назвал «полностью устаревшими». Маршал Родольфо Грациани, принявший пост губернатора Ливии и командование итальянскими войсками после гибели Бальбо, заслужил себе репутацию во время колониальных войн, которые вела Италия, однако он не имел опыта борьбы с современным противником.

Муссолини приказал Грациани начать наступление, и в сентябре итальянские войска, почти не встречая сопротивления англичан, продвинулись вперед примерно на 60 миль. В Сиди-Баррани Грациани остановился, чтобы подвести дороги и водопровод и построить линию укрепленных фортов. Однако цепочка крепостей, простиравшаяся на 50 миль в глубь материка, не была приспособлена для ведения круговой обороны. Соседствующие форты не обеспечивали друг другу огневую поддержку, и в одном месте в линии обороны была брешь в 20 миль.

Римское радио раструбило по всему миру о победе. «Теперь в Сиди-Баррани снова спокойно, – объявил диктор. – Магазины открылись, и возобновлено движение трамваев». Однако не требовалось заканчивать академии, чтобы видеть, какие возможности предоставляет брешь в линии обороны. Войска могли пройти в нее, а затем нанести итальянцам удар с тыла. Артобстрел фортов должен был внести смятение в ряды оборонявшихся, а тяжелые танки «Матильда», практически неуязвимые для противотанковых орудий, двигались бы по следам итальянской техники (нанесенным на карты по данным аэрофотосъемки), преодолевая без потерь минные поля. Вслед за танками в прорыв предстояло продвинуться пехоте, погруженной на грузовики.

Силы Западной пустыни состояли из механизированной дивизии и имеющей боевой опыт индийской дивизии, в состав которой, как и в состав большинства индийских дивизий, входили британские пехотные батальоны. План О'Коннора состоял в том, чтобы, приблизившись к линии крепостей ночью, осуществить глубокий рейд продолжительностью в пять дней. Ничейная территория простиралась приблизительно на 70 миль, поэтому необходимое снаряжение было выдвинуто вперед и замаскировано там. Самолеты Королевских ВВС, осуществлявшие прикрытие с воздуха, должны были уничтожить авиацию неприятеля на аэродромах, а Королевскому флоту предстояло нанести огневой удар по прибрежным целям.

Были приняты особо строгие меры предосторожности. Войска не получили предупреждения о предстоящем наступлении, увольнения не отменялись, выдвижение вперед объяснялось лишь предупредительными действиями, и даже медицинская служба не была уведомлена о возможном резком увеличении числа раненых. Поскольку О'Коннор планировал лишь пятидневный рейд, он был очень удивлен, узнав в самый последний момент, что Уэйвелл замыслил полномасштабный прорыв. «Весьма вероятно, обстоятельства сложатся так, что у нас появится возможность развить частный успех в решающую победу над противником, – написал Уэйвелл, добавив: – Я не питаю никаких грандиозных надежд по поводу предстоящей операции, но в то же время я хочу дать твердо понять, что если перед нами откроется благоприятная возможность, мы должны быть готовы – морально и технически – максимально полно использовать ее».

Наступление началось в ночь на 8 декабря 1940 года, запомнившуюся всем яркой луной и безоблачным звездным небом. С началом артиллерийской подготовки тяжелые танки двинулись вперед, а за ними под звуки волынок пошел Камеронский полк шотландских горцев. Бойцы Раджпутского стрелкового полка внезапно обрушились на заспанных и изумленных итальянцев, не успевших даже одеться.

В отличие от картин сражений в пустыне, представленных на живописных полотнах, в эту холодную ночь солдаты были одеты в теплое нижнее белье и шерстяные свитера. Многие несли шинели в скатках и вещмешки с запасом продовольствия на три дня, гранатами и патронами – кто сколько мог нести.

Итальянцы сражались упорно, но наступление было спланировано безукоризненно. Крепости пали, и Сиди-Баррани был взят. Слышавшие победные реляции римского радио напрасно искали бы магазины и трамваи. Сиди-Баррани оказался не более чем «несколькими глинобитными хижинами и узкой полоской причала». Англичане продолжали наступление, и итальянцы под их натиском катились назад по прекрасной дороге вдоль побережья, которую сами же построили для подвоза боеприпасов и снаряжения.

Пятидневный рейд вскоре перерос в полномасштабное наступление, в результате которого была захвачена полоса побережья до самого Тобрука. 6-я австралийская дивизия наступала вдоль берега моря, а 7-я танковая дивизия нанесла удар в глубь материка, где у местечка Эль-Мекили произошло столкновение с крупным итальянским танковым соединением, в котором обе стороны понесли потери. Продемонстрировав тактическое мастерство, итальянцы ночью 26 января отошли к Джебель-Акдар (Зеленым горам).

Джебель представляет собой возвышенную область с горами, достигающими высоты в 2500 футов; плодородная почва и достаточное количество осадков стали причиной того, что этот район облюбовали итальянские колонисты-фермеры. Сейчас они встречали наступавшие английские войска свежими яйцами и фруктами, жалуясь на то, что после ухода итальянской армии местные арабы стали совершать набеги на фермы, грабить и насиловать. Арабы этого не отрицали; больше того, они ждали от англичан одобрения: ведь итальянцы их враги, не так ли? «Нам ничего не оставалось делать, кроме как двигаться дальше, надеясь на лучшее», – писал военный корреспондент Александр Клиффорд.

В то время как итальянцы отступали по идущей вдоль побережья дороге, а за ними по пятам шла австралийская дивизия, О'Коннор задумал двинуть механизированную дивизию наперерез. Двигаясь напрямую через пустыню и держась южнее Джебеля, она должна была выйти к морю у Беда-Фомм, опередив отступающие итальянские войска. Дозор, высланный вперед для того, чтобы разведать дорогу, вернувшись, решительно заявил, что пустыня «непроходима». Это донесение оставили без внимания. О'Коннор решил не дожидаться новых танков и припасов, а вместо этого, собрав бронетехнику со всех частей, создал одну полноценную бригаду. И вот эта потрепанная механизированная дивизия, за которой следовали все имевшиеся в наличии грузовики со снабжением, ориентируясь только указаниями компаса, двинулась на юго-запад через земли, обозначенные на карте белым пятном. Надо было не просто благополучно дойти до моря; вся операция становилась совершенно бесполезной, если англичане выходили на дорогу у Беда-Фомм после того, как по ней прошла отступающая итальянская армия. Клиффорд писал:

«Передовой дозор не солгал… Милю за милей нам приходилось трястись по огромным россыпям острых неровных камней, которые пересекали полосы мельчайшего мягкого песка, в котором колеса машин тонули по ось. Когда налетали песчаные бури, грузовикам, чтобы не заблудиться, приходилось двигаться вперед, буквально касаясь один другого. Вся колонна тонула в непроницаемом мраке, и лишь через несколько часов восстанавливался визуальный контакт. Было очень холодно, и вторую половину перехода постоянно шли проливные ледяные дожди. Солдаты взяли с собой только самое необходимое, и не было ни лишнего одеяла, ни лишней шинели; в день человеку выдавалось чуть больше стакана воды… Итак, после полудня 5 февраля Седьмая танковая дивизия перерезала дорогу в двух местах милях в пятидесяти к югу от Бенгази. И только тут выяснилось, что вся уцелевшая итальянская армия оказалась зажата между двумя зубцами».

«Англичане не смогут этого сделать, – сказал итальянский главнокомандующий по поводу марша через пустыню, – но если они все же это сделают, у нас в запасе есть еще два дня». На самом деле если бы итальянцы успели пройти через Беда-Фомм двумя часами раньше, они были бы спасены.

Сражение началось с того, что огнем артиллерии были подбиты передовые итальянские грузовики. Извивающаяся по дороге на несколько миль колонна оказалась зажата на этой совершенно плоской равнине, где возвышался единственный холм, прозванный англичанами «Оспина», за который развернулись ожесточенные бои.

В течение полутора суток англичане, постоянно маневрируя, сражались с превосходящими силами итальянской армии, имевшей значительное преимущество в артиллерии. Один танковый батальон англичан, пробившись с боем к находящемуся в десяти милях складу, пополнил запасы топлива и боеприпасов и снова вступил в сражение. Взаимодействие танков, артиллерии, пехоты и инженерных частей было на высоте. Когда итальянские танки выстроились в боевой порядок, готовясь к контратаке, саперы выдвинулись вперед и прямо у них перед носом поставили минные заграждения. В другом случае Стрелковая бригада совершила стремительный бросок, предотвратив попытку прорыва итальянцев по грунтовой дороге.

Весь день итальянские войска при поддержке танков и артиллерии совершали яростные попытки прорваться. В сводках об этом сражении редко упоминается то немаловажное обстоятельство, что среди частей отступавшей армии находилось много итальянских гражданских лиц, что создавало огромные трудности. Командующий армией генерал Теллера был смертельно ранен. Рано утром на следующий день итальянцы предприняли последнюю отчаянную контратаку, задействовав всю бронетехнику, но понесли большие потери, и это был конец. Лишившись поддержки танков, пехота была вынуждена остановиться. Около девяти часов утра итальянцы подняли белый флаг.

Генерал О'Коннор прибыл на ферму в Солуке, куда доставили взятых в плен шестерых итальянских генералов. Он обнаружил, что итальянские военачальники одеты в безукоризненно чистые щегольские мундиры и начищенные до блеска ботинки, в то время как сам он был, по обыкновению, в холщовых брюках, кожаной безрукавке, вязаном шарфе и помятой фуражке.

«Прошу извинить за доставленные неудобства, – сказал О'Коннор. – У нас не было времени, чтобы подготовиться должным образом».

«Ну что вы, – ответил генерал Кона. – Мы понимаем, что вы очень спешили».

На протяжении многих лет проезжавшие мимо могли лицезреть наглядные свидетельства тех боев: вытянувшуюся на несколько миль колонну танков, орудий, грузовиков, топливных цистерн – трофейной техники было так много, что даже местные кочевники-арабы не смогли растащить ее всю.

О'Коннор не терял времени. Уже через несколько часов после победы под Беда-Фомм бронемашины 11-й гусарской дивизии неслись вперед по дороге на Эль-Агейлу. За исключением нескольких человек, поспешно сдавшихся в плен, неприятеля не было видно. Начался уже февраль 1941 года, и «пятидневный рейд» Уэйвелла продолжался 62 дня. 4-я индийская дивизия, сердце армии, была переброшена в Восточную Африку, и на смену ей пришли австралийцы. Наступавшие войска продвинулись на 500 миль, и в результате боев армия Грациани была полностью разгромлена. Десять итальянских дивизий были уничтожены. 133 295 человек были взяты в плен; англичане захватили около 400 танков и 1240 орудий. Британская армия также была истощена. Практически все транспортные средства Сил Западной пустыни были или списаны, или непременно оказались бы списаны, если бы попались на глаза механикам из мастерских. Однако потери в живой силе были весьма незначительными: 500 убитых, 1373 раненых и 55 пропавших без вести.

Однако каково бы ни было состояние Сил Западной пустыни, противостоять им было некому. Боевой дух союзных войск был очень высокий, солдаты почувствовали вкус победы. Несмотря на то что впереди еще оставалось огромное пространство неприятельской территории, англичанам могли противостоять только разрозненные тыловые части. Военное снаряжение и подкрепления уже были в пути; порт в Тобруке действовал, а с началом работы порта в Бенгази, хотя и слишком мелкого для больших судов, снабжение поступало бы непосредственно к передовым частям. Флот господствовал в прибрежных водах, а Королевские ВВС должны были в самое ближайшее время уничтожить остатки итальянской авиации. Все было готово к последнему натиску, в результате которого итальянцы должны были быть изгнаны из Северной Африки.

Великолепная операция, проведенная О'Коннором, заслужила место в военных учебниках, и она его получила. Однако в решающий момент все остановилось, и итальянцы так и не были изгнаны из Северной Африки. Черчилль – в настоящее время это общепризнанно считается одним из самых неудачных стратегических решений в войне – остановил победоносное продвижение армии О'Коннора и приказал Уэйвеллу передать механизированную бригаду и три пехотные, дивизии для отправки в Грецию, где со дня на день ожидалось вторжение немецких войск.

Большое путешествие Гитлера на поезде: октябрь 1940 года

Для того чтобы проследить за цепочкой событий, приведших к кризису в Греции, нам необходимо вернуться назад в октябрь 1940 года, когда маршал Родольфо Грациани все еще строил в пустыне крепости и подводил к ним дорогу и водопровод. Ничто не предвещало наступление О'Коннора, и у Гитлера были все основания верить, что обещанное Грациани наступление на англичан приведет итальянскую армию в Каир. Как только итальянцы оккупируют Египет, итальянский флот сможет войти в Александрию, взять под свой контроль Суэцкий канал и, таким образом, откроется дорога к нефтяным запасам Персидского залива.

Лелея подобные надежды, немцы направили в Ливию для оценки ситуации итальянской армии признанного специалиста по танкам генерала Риттера фон Тома с группой офицеров. Фон Тома должен был доложить Гитлеру положение вещей 3 ноября, но фюрер к тому времени уже был убежден, что «итальянцы смогут разобраться с англичанами в Африке сами». В крайнем случае, им потребуется небольшая помощь со стороны немцев.

В то время как войска Муссолини угрожали Египту, Гитлер искал пути захватить Гибралтар и запечатать Средиземное море с другого конца. Сев на роскошный поезд «Америка», он отправился в Андей, небольшой французский городок у самой границы с Испанией, чтобы встретиться с генералом Франко. Гитлер попросил Франко вступить в войну на стороне держав «Оси» или, по крайней мере, пропустить через Испанию германские войска, которые должны будут захватить Гибралтар.

Франко никак не отреагировал на щедрые обещания Гитлера снабжать Испанию войсками и сырьем и отдать ей французские колонии и Гибралтар. Фюрер предлагал испанскому диктатору даже нефть, ибо вторгшиеся во Францию немецкие армии захватили огромное количество складов горючего, которого хватило для проведения Битвы за Англию и первого наступления на Москву. У Франко и его советников был готов ответ. Еще совсем недавно Испанию раздирала на части гражданская война, и Франко не был уверен, что война с внешним врагом сплотит нацию. Больше того, его кровопролитная борьба против собственного народа велась под знаменем крестового похода против коммунизма: как он может верить человеку, ставшему ближайшим другом Иосифа Сталина? Франко и его окружение держались так холодно, что Гитлер, не выдержав, вскочил на ноги и заявил, что не видит смысла продолжать переговоры. Однако фюрер был не из тех, кто сдается с легкостью; он еще долго продолжал убеждать своего собеседника, а затем оба диктатора отправились обедать в вагон-ресторан. Гитлер не привык к подобному пренебрежению, и когда в 2.15 утра поезд Франко тронулся под звуки государственного гимна Испании, он разразился гневной бранью по поводу Франко и «этой свиньи-иезуита», министра иностранных дел Испании, вмешивавшегося в разговор с такой бесцеремонностью, на которую не осмелился бы ни один немец. Гитлер уже успел привыкнуть к тому, что все складывается только так, как этого хочет он сам. Впоследствии он признался Муссолини: «Я предпочел бы, чтобы у меня вырвали три или даже четыре зуба, только чтобы не переживать этого вновь».

В июне 1940 года после капитуляции Франции многие ожидали, что итальянские войска войдут во французские колонии в Африке. Подобное расширение итальянского владычества сделало бы Муссолини влиятельным государственным деятелем, к чему он постоянно стремился. Причину, по которой этого не произошло, следует искать в тексте секретного документа, подписанного Гитлером, когда его поезд прибыл на следующий день в городок Монтуар, расположенный в 25 милях к северу от Тура.

Там Гитлер встретился с маршалом Петэном, человеком, отныне повелевавшим Вишистской Францией. Петэн, солидно выглядящий старик с огромными седыми усами, прибыл на встречу одетый в генеральский мундир, напоминая этим всем, что он герой Первой мировой войны. Гитлер, понимавший тщеславие старика, выставил почетный караул. Петэн, не уступавший ему в хитрости, догадавшись, какой шум поднимет по поводу фотографий германская пропаганда, оставил почетный караул без внимания и перешел прямо к делу – подписанию секретного протокола с победителем.

«Державы «Оси» и Франция одинаково заинтересованы в скорейшем поражении Англии. Соответственно, французское правительство будет по мере возможности способствовать всем действиям держав «Оси», направленным на достижение этой цели».

Гитлеру этот договор пришелся по душе, к тому же на него произвело впечатление спокойное достоинство Петэна, и он решил, что лучше всего будет оставить колонии в руках Франции, позволив Петэну все больше и больше приспосабливать их к нуждам Германии. Гитлер «выразил бурную радость», узнав о том, как французские колониальные власти в Дакаре дали отпор англо-французским войскам и Королевскому флоту. Скорее всего французские колонии, переданные под управление таким иностранцам, как Франко или Гитлер, будут настроены не так антибритански. В выпущенной после встречи директиве Гитлер упомянул «настоятельную необходимость» французским колониям в Западной и Экваториальной Африке выступать против Великобритании и всеми возможными силами бороться со «Свободной Францией».

Снова сев в свой личный поезд, Гитлер приготовился ехать в Берлин на встречу с русским министром иностранных дел, когда пришла длинная шифрованная телеграмма от Муссолини, предупреждавшего о том, что Петэн ведет секретные переговоры с представителями «Свободной Франции» в Лондоне, а англичане собираются захватить Грецию. Последнюю угрозу, намекал хитрый Муссолини, следует предвосхитить, нанеся упреждающий удар по Греции. И сделать это должны итальянские войска, находящиеся в Албании. Оба заявления дуче были совершенно беспочвенными и были сделаны им в корыстных целях.

Встревоженный Гитлер спешно переменил свои планы. Он попросил Муссолини о встрече, и тот предложил ему приехать в следующий понедельник, 28 октября, во Флоренцию. Когда поезд Гитлера проезжал через Болонью, поступило сообщение, что сегодня утром итальянские войска, расположенные в Албании, вторглись на территорию Греции. Разумеется, Муссолини хотел поставить своего старшего партнера перед fait accompli[46]46
  Лицом случившегося (фр.).


[Закрыть], как уже не раз поступал с ним Гитлер. Фюрер был недоволен, однако его возражения не были принципиальными. Он предпочел бы, чтобы дуче подождал до президентских выборов в Америке, до которых оставалась всего одна неделя. Он показал бы наиболее удобные пути вторжения и скоординировал действия итальянских и германских войск. Гитлер вынужден был принять новое положение дел, однако ему пришлось приложить все силы, чтобы изобразить радость, когда Муссолини бросился ему Навстречу со словами: «Führer, wir marschieren!»[47]47
  Фюрер, мы продвигаемся вперед! (нем.)


[Закрыть], ожидая поздравлений.

Гитлер любил сюрпризы только тогда, когда они исходили от него. Он был взбешен тем, что ни один германский атташе, ни один офицер, прикомандированный к итальянским войскам, не предупредил его о таком развитии событий. На самом деле это не итальянцы так преуспели в соблюдении секретности; просто немцы показали свою полную некомпетентность. О приготовлениях итальянских войск к вторжению в Грецию поступало много предостережений, но ни одно из них не дошло до Гитлера.

Пока Гитлер пребывал в раздумье, англичане действовали. Всего через пять дней после того, как итальянские войска перешли границу Греции, англичане высадились на Крит и остров Лемнос, расположенный к северу от него. На материке греческая армия оказывала упорное сопротивление, и итальянцы начали отступление. Кто-то радовался успехам греков, но другие понимали, что неудачи итальянцев вовлекут в войну в Греции немцев. А это, в свою очередь, вовлечет в нее англичан.