Текст книги "Вторая мировая: ошибки, промахи, потери"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 49 страниц)

С «Аякса» – флагмана группы – был выпущен в воздух с помощью катапульты самолет «Сифокс». Сложности запуска и последующего подъема на палубу самолетов кораблями такого класса привели к тому, что это был единственный случай боевого применения авиации надводными кораблями. На большинстве кораблей Королевского флота место, отведенное под самолеты, катапульты и ангары, вскоре заняли радары и зенитные орудия. Увидев в воздухе разведывательный самолет, «Граф Шпее» развернулся и поставил дымовую завесу. Тактические сложности имелись у обеих сторон. В то время как орудия «Графа Шпее» значительно превосходили дальнобойностью орудия его противников, неприятельские корабли находились от него как с правого, так и с левого борта, и капитан германского крейсера долго колебался, выбирая цель.

Наконец «Граф Шпее» открыл огонь с максимального расстояния. Сначала одна башня вела огонь по правому борту, а другая по левому, но затем все шесть орудий главного калибра сосредоточили огонь на «Эксетере», чьи 8-дюймовые орудия представляли основную угрозу. На британских кораблях радаров не было, а тем временем германский радар «Зеетакт» позволил «Графу Шпее» поразить орудийную башню и главный руль «Эксетера». Если бы не то обстоятельство, что некоторые германские снаряды не взорвались, крейсер обязательно бы потонул. После неудачной попытки выпустить торпеды «Эксетер» вышел из боя с креном на правый борт и зарываясь носом в волну. В трюме бушевал пожар, вода от фонтанов, поднимаемых близкими разрывами, привела к замыканию электрических цепей управления последней уцелевшей орудийной башней. Телефонная связь и радиосвязь также вышли из строя. Существовала реальная опасность того, что «Эксетер» потонет.

Возможно, Лангсдорфф сблизился бы с поврежденным кораблем и добил бы его, но тут оба легких крейсера набросились на «Графа Шпее», отвлекая внимание на себя. Они перемещались очень быстро, уклоняясь от смертельных попаданий орудий главного калибра, не способных достаточно быстро менять угол возвышения и направление.

После полуторачасового боя, в течение которого британским кораблям удавалось подойти к «Графу Шпее» настолько близко, чтобы использовать артиллерию вспомогательных калибров, все четыре корабля получили повреждения. Получив два попадания 11-дюймовых снарядов, «Аякс» лишился двух из четырех орудийных башен, а в третьей отказал подъемник. Прощальный залп «Графа Шпее» снес главную мачту. Три орудия главного калибра еще действовали, но «Аякс» израсходовал 80 процентов своего боезапаса. «Ахиллес» пострадал меньше всего, но у него не было радиоуправления системой огня. «Граф Шпее» получил много попаданий, но вся его артиллерия оставалась исправной.

Бой был прерван британским командиром, поставившим дымовую завесу. Несомненно, Лангсдорффу следовало бы добить искалеченную троицу, но он этого не сделал. Впоследствии говорили, что во время боя он был ранен и потерял сознание. Возможно, этого оказалось достаточно, чтобы он принял решение направиться в нейтральный порт.

По некоторым данным, «Эксетер» получил больше сотни прямых попаданий. Пять из шести его орудий главного калибра были выведены из строя, корабль был охвачен огнем и окутан дымом, так что немцы ждали, что он вот-вот взорвется и потонет. Имея на борту 61 погибшего члена экипажа и много раненых, «Эксетер» с трудом добрался до Фолклендских островов, а два легких крейсера проследили за «Графом Шпее» до нейтрального уругвайского порта Монтевидео.

Если бы Германия имела доступ к тем ремонтным службам, которыми заблаговременно обзавелась во всех стратегических точках земного шара Великобритания, «Граф Шпее» смог бы пополнить боезапас и быстро починить незначительные повреждения, способные привести к серьезным последствиям в случае шторма. Но германские корабли были лишены такой возможности в дальних морях. С более решительным капитаном «Граф Шпее», возможно, повернул бы на север, несмотря на полученные в бою повреждения и 36 убитых и 59 раненых из состава команды. Но этого не произошло.

Когда «Граф Шпее» вошел в Монтевидео, многие местные жители, выходцы из Германии, его тепло приветствовали, но дипломаты сразу же начали острый спор о правах нахождения боевого корабля одной из воюющих стран в нейтральном порту. В итоге уругвайское правительство дало Лангсдорффу 72 часа на то, чтобы покинуть Монтевидео – минимальный срок, положенный по международным законам. Этого времени было недостаточно для того, чтобы исправить повреждения. Лангсдорфф пытался нанять самолет, чтобы определить, сколько британских кораблей ждут его в море, – но безуспешно.

Для того чтобы заставить Лангсдорффа отказаться от мысли пробиваться на север силой, британцы всеми способами старались создать впечатление, что в море «Графа Шпее» ожидает крупное соединение. План дезинформации включал в себя радиобюллетени Би-би-си; в нем принял участие британский военно-морской атташе, который, зная, что его телефоны прослушиваются, позвонил послу в Буэнос-Айрес и сообщил ему, что адмиралтейство требует к вечеру доставить 2 тысячи тонн горючего на аргентинскую военную базу Map-дель-Плата для двух крупных британских кораблей. Этого оказалось достаточно, чтобы поползли слухи. Несомненно, Лангсдорфф поверил в то, что при выходе из Монтевидео на него обрушатся значительные силы.

Вечером 17 декабря «Граф Шпее» отошел от причала. За ним следили журналисты и кинооператоры всех стран мира. Солнце скрылось за горизонтом, огромный корабль остановился и, к изумлению большинства наблюдавших, взорвался. Над открытыми лифтами, ведущими к главным снарядным магазинам, были подвешены боевые головки торпед. Запалами служили пропитанные мазутом канаты. Взрыв в носовой части корабля прошел как намечено, но хлынувшая морская вода, загасив запалы, предотвратила взрыв в кормовой части. «Граф Шпее» осел носом в воду. Лангсдорфф застрелился. Команда крейсера была интернирована, но многие моряки бежали в Германию и продолжили службу.

Как выяснилось, конструкторы, говорившие, что создание германских «карманных» линкоров изначально было ошибкой, оказались правы. Рейдеру, совершающему набеги на торговые коммуникации, не нужны И-дюймовые орудия, чтобы топить беззащитные суда. Вооруженный более слабой артиллерией, он получился бы легче и быстроходнее. Рейдер должен уметь нанести быстрый удар и стремительно покинуть место боя.

Однако в настоящее время уже почти не говорится о том вкладе, который внес в этот и другие морские бои германский радар, используемый для наводки артиллерии. В течение всей войны германские морские артиллеристы совершали «удачные попадания», что иначе можно назвать точной наводкой орудий. На британское адмиралтейство произвели настолько сильное впечатление действия «Графа Шпее», что оно предложило правительству Уругвая 14 тысяч фунтов за дымящийся корпус крейсера, чьи палубы оставались над водой. Нахлынувшие британские специалисты по радарам изучили, зарисовали и демонтировали радар «Зеетакт». Вскоре крейсера «Эксетер» и «Аякс» были оснащены британским радаром «Тип 79», применявшимся в противовоздушной обороне, но им можно было пользоваться и для наводки орудий; по своим характеристикам он ненамного уступал «Зеетакту».

В то время как Редер, главнокомандующий германского флота, заявил, что «Графу Шпее» следовало бежать, а не вступать в бой, а Гитлер с трудом перенес гибель крейсера, она их не остановила. В зиму 1940/41 года «Адмирал Шеер», «Гнейзенау» и «Адмирал Хиппер» покинули порты, чтобы совершать набеги на атлантические коммуникации. У чинов из адмиралтейства были причины для беспокойства, так как германский морской код «Энигма» до сих пор оставался невскрытым, а действия «Графа Шпее» показали, сколько неприятностей может доставить надводный рейдер. Драгоценные боевые корабли – в том числе линкоры, крейсеры и авианосцы – все последующие годы гонялись за германскими кораблями-призраками, «замеченными на горизонте» пугливыми торговыми моряками.

Меняющаяся карта Европы

В начале войны единственные оперативно обновляемые карты в Уайтхолле можно было встретить только в Верхней военной комнате адмиралтейства. Эта насчитывающая 300 лет библиотека была увешана картами, положение противоборствующих сторон на которых обновлялось круглосуточно. Карты были выполнены в пастельных тонах (так как Черчилль сказал, что от ярких красок у него болит голова), и булавки показывали положение всех кораблей и конвоев Королевского флота и флотов союзников, а также сведения о германских кораблях, полученные разведкой. Главное внимание уделялось подводной войне, представляемой данными о потопленных кораблях и другими важными цифрами.

Эта комната стала излюбленной достопримечательностью гостей Черчилля, приходивших по вторникам на его званые ужины. В то время Черчилль был первым лордом адмиралтейства[12]12
  Первый лорд адмиралтейства – это политик, что-то вроде военно-морского министра. Первый морской лорд – это старший военно-морской офицер адмиралтейства.


[Закрыть], его спальные покои находились поблизости, и он частенько появлялся в самые неожиданные часы в своей пестрой пижаме и требовал сообщить последние новости. Доклад о самых последних событиях был в его распорядке дня первым пунктом утром и последним перед сном. Когда в мае 1940 года Черчилль стал премьер-министром, ему пришлось переехать от комнаты с картами, однако в течение всей войны те же самые офицеры продолжали ежедневно докладывать ему о положении дел на морях.

В сентябре 1939 года Германия вступила в войну, испытывая лишь небольшую нужду в морской торговле. Сельское хозяйство, всячески поддерживаемое нацистами, обеспечивало в достатке страну продовольствием; в германских шахтах добывались уголь и железная руда. Если военной промышленности требовались специальные высококачественные руды, под боком была Швеция, всегда готовая их продать. Остальной импорт шел через Швейцарию и Италию. Германии были жизненно необходимы каучук и нефть, но германские ученые уже научились получать в промышленных количествах синтетический каучук, а до нефтяных месторождений Румынии было рукой подать. Далее, у Германии появился новый друг и торговый партнер – СССР, – готовый поделиться своей нефтью. Новые друзья вторглись с двух сторон в Польшу, захватили ее территорию и поделили пополам. Началась прямая торговля через общую границу. Теперь Германия имела к своим услугам всю Азию и могла не беспокоиться о блокаде, объявленной Королевским флотом.

Все это становится очевидным после одного взгляда на карту, но, судя по всему, мало кто из членов британского правительства смотрел на карту. В марте 1940 года премьер-министр Чемберлен назвал блокаду «основным оружием». Британское министерство военной экономики неоднократно заявляло – и свято верило в это, – что германская экономика находится на грани краха. 27 мая 1940 года британские главы штабов предсказывали, что экономический коллапс Германии наступит в конце 1941 года. К сентябрю 1940 года – Гитлеру к этому времени принадлежала вся Европа от Норвегии до испанской границы и исход Битвы за Британию еще не был решен – главы штабов не переменили своей точки зрения. Господствующая точка зрения была такая: неизбежный крах Германии приблизит восстание жителей оккупированных стран. Главы штабов жизнерадостно предсказывали, что задачей британской армии в 1942 году будет лишь поддержание порядка в хаосе, оставшемся в Европе после распада Германии! Нам не следует быть слишком строгими к этим мечтателям: только такие фантазии и позволили Великобритании и доминионам продолжать борьбу в ситуации, которую более трезвомыслящие умы объявили бы безнадежной.

Раздел Польши между Германией и СССР и начавшаяся между двумя странами торговля были не единственной горькой пилюлей, которую пришлось проглотить британским адмиралам летом 1940 года. Адмиралтейство всегда полагало, что в случае войны можно будет воспользоваться портами Ирландии. Заправочные базы в Куинстауне и Берехейвене и военно-морская база в Лох-Суилли на западном побережье позволили бы противолодочным флотилиям далеко выходить в Атлантику. Без этих баз каждому эскортному кораблю пришлось бы пройти лишних 400 миль. Право на использование этих баз в военное время было подтверждено в разговоре ирландского борца за независимость Майкла Коллинза, адмирала Битти и Уинстона Черчилля еще в 1922 году, когда Черчилль, секретарь по делам колоний и доминионов, занимался Ирландской республикой.

История этой неожиданной перемены отношения Ирландии такова, что ее стоит повторить еще раз ко всеобщему удовольствию. В апреле 1938 года правительство Чемберлена отказалось от права использовать ирландские порты, гарантированного договором 1922 года. Черчилль пришел в ужас и заявил, что в такое время ничего более безрассудного нельзя придумать. В речи перед палатой общин он назвал случившееся «добровольной сдачей в плен» и «плачевным и непостижимым». Однако его позиция не встретила поддержки. Буквально все депутаты – как от правящей консервативной партии, так и от оппозиционных Лейбористской (социалистической) и Либеральной партий – поддержали Чемберлена. Однако когда началась война, Ирландия осталась нейтральной, и предостережения Черчилля оказались справедливыми. Ирландское правительство ответило отказом на просьбу Великобритании использовать эти порты, хотя часть сырья, доставлявшегося конвоями, предназначалась нейтральной Ирландии.

Конвои, зажатые у родных берегов в водах, омывающих Ирландию, становились прекрасной добычей для бесстрашных германских подводников. Адмиралтейство никак не могло оправиться от этого потрясения, и тут летом 1940 года на оперативных картах произошли еще более страшные перемены. Германия захватила Данию, открыв таким образом ворота на Балтику, и Норвегию, базы которой открывали путь в Северную Атлантику. Единственным светлым пятном среди этого мрака было то, что норвежский торговый флот – один из крупнейших в мире, – спасаясь от немцев, ушел в Великобританию. Эта огромная прибавка к тоннажу британского торгового флота позволила Великобритании пережить самые черные дни.

Когда летом 1940 года Германия захватила Францию, французский флот не ушел в английские порты, чтобы продолжать сражаться. В Атлантике и Средиземном море Королевскому флоту пришлось взвалить на себя весь тот груз, который прежде он делил с французским флотом. Атлантическое побережье Франции предоставило Германии превосходные базы для подводного флота, находящиеся далеко от аэродромов Королевских ВВС. Из этих портов германские субмарины получили прямой выход в океанские просторы.

Когда адмиралтейство на основе полученных радиоперехватов сделало вывод о том, что германские подводные лодки используют французские порты, министерство иностранных дел заявило, что это невозможно: французы этого не допустят. Лейтенант-волонтер Миншэлл, тот самый молодой офицер, у которого был большой глобус, вызвался лично проверить эти сведения. Одна из субмарин Королевского флота доставила его к побережью Франции, где он на лодке французских рыбаков проплыл в устье Жиронды. Миншэлл провел там пять дней, отмечая перемещения германских субмарин, и собранных им сведений оказалось достаточно даже для того, чтобы убедить людей из министерства иностранных дел в том, что Германия использует французские порты. Он вернулся в Великобританию на парусной шхуне и был награжден «упоминанием в боевых сводках»[13]13
  Награда, приблизительно соответствующая медали за личную храбрость.


[Закрыть].

Вооруженные силы Великобритании вступили в войну, ожидая, что она окажется такой же, какую им пришлось вести в 1914 году: Британский экспедиционный корпус отправится во Францию, где ему отведут небольшой участок Западного фронта, а тем временем Королевский флот – с помощью французского флота – будет защищать морские коммуникации, ожидая повторения Ютландского боя. Однако картина кардинально изменилась. Германия захватила почти всю Европу, в том числе побережье Ла-Манша, находящееся всего в двадцати одной миле от Британских островов. Италия выступила на стороне Гитлера, так что средиземноморские пути тоже подвергались постоянным нападениям, и британская армия в Египте оказалась под угрозой. К лету 1940 года никто уже больше не оставался в заблуждении, что эта война будет напоминать предыдущую.

Вскрытие военно-морского шифра: «Энигма»

В 1920 году организация, известная в годы Первой мировой войны как «Разведывательный департамент 25» и обычно называвшаяся «Комната 40», сменила свое название на «Школа правительственных кодов и шифров». Название должно было скрыть истинное назначение организации: защиту британских линий связи и перехват иностранных сообщений. Эта организация стала частью Интеллидженс сервис и в 1925 году переехала из здания за вокзалом Черинг-Кросс в дом 54 по Бродвею, поблизости от станции метро «Парк Сент-Джеймс», где в удобной близости от министерства иностранных дел размещалась ее штаб-квартира. За несколько дней до начала войны организация снова сменила название и, став «Штаб-квартирой правительственной связи», перебралась в мило-уродливое, но очень удобно расположенное здание эпохи Тюдоров – готики с викторианской примесью, расположенное в Блетчли-Парке, приблизительно в 50 милях от Лондона. Основной задачей этой организации стало вскрытие германских радиосообщений, зашифрованных с помощью машин «Энигма».

«Энигма» начала свою карьеру в качестве коммерческого шифратора. Она представляла собой что-то вроде пишущей машинки, которая зашифровывала текст с помощью вращающихся зубчатых дисков, через которые проходили электрические сигналы. На приемном конце шифросообщение можно было расшифровывать с помощью идентичной «Энигмы», диски которой поставлены точно в такое же положение, известное только отправителю и получателю. Купив несколько шифраторов, немцы внесли в их конструкцию изменения, направленные на усложнение шифра. В усовершенствованной «Энигме» в каждом диске появились перемычки, меняющие коммутацию электрических цепей. Операторы должны были менять эти перемычки каждые 24 часа в соответствии со специальной ключевой таблицей. Таким образом, общее количество возможных ключей становилось астрономическим.

История вскрытия шифров «Энигмы», можно сказать, началась в октябре 1931 года, в гостинице «Гран-отель» в небольшом бельгийском городке Вервье недалеко от германской границы. Ганс-Тило Шмидт, высокопоставленный сотрудник германского министерства обороны, по собственной инициативе встретился с Родольфом Лемуэном, агентом Второго бюро французской военной разведслужбы. Лемуэн, объездивший весь мир лингвист, родился в Берлине в семье ювелира. Приняв французское подданство, он женился на француженке и, несмотря на успешно идущие дела, стал тайным агентом. Лемуэн быстро нашел общий язык со своим земляком-берлинцем. Отец Шмидта был профессор, а мать – баронесса, однако этот высокообразованный и талантливый ветеран Первой мировой войны с трудом мог существовать на жалованье сотрудника службы распространения ключей. Шмидт предложил продать инструкцию пользователя «Энигмы» и другие справочники и документы. Он также предложил продолжать передавать информацию о вносимых в шифратор усовершенствованиях и сведения о деятельности германского Верховного командования (где старший брат Шмидта Рудольф служил подполковником, начальником штаба корпуса связи). Одно время Рудольф был главой шифровальной службы, где теперь работал Ганс Тило, и именно он принял решение приобрести шифраторы «Энигма», сведения о которых собирался продать врагу его младший брат.

Лемуэн твердо верил, что каждый человек имеет свою цену, и при первой встрече он предложил Гансу Тило сумму, втрое превышающую его жалованье. Руководство Разведывательной службы в Париже одобрило сделку и присвоило Шмидту кодовое имя «НЕ», которое, будучи прочитано по-французски, звучало как немецкое слово «Asche», пепел. Хотя полученный от Ганса Тило материал позволил французам прочесть несколько сообщений, разобраться в сложном устройстве шифратора оказалось делом непростым. Париж, решив, что вскрытие такого шифратора ему не по силам, решил поделиться своими сведениями с Лондоном, но Интеллидженс сервис эта информация не заинтересовала. Тогда французы решили передать все данные полякам.

Успехи французских и британских криптоаналитиков-лингвистов во время Первой мировой войны убедили их начальников махнуть рукой на криптоаналитиков-математиков. Вот почему шифратор «Энигма» победил секретные службы этих стран. В Польше были великолепные математики, много людей, знакомых с немецким языком, и огромное желание справиться с задачей, которую все считали невыполнимой.

В 1933 году поляки получили копию «Энигмы». Они постоянно держали французов в курсе своих успехов, а те исправно пересылали в Варшаву новые шифры и все вносимые в шифратор усовершенствования, о которых сообщал Ганс Тило. Однако за пять лет лишь немногие сообщения попали в руки дешифраторов. Верховное командование Польши хотело, чтобы его люди вскрыли германские шифры без посторонней помощи, поэтому выдавали полученный от Ганса Тило материал по чайной ложечке, лишь тогда, когда дешифровальшики заходили в тупик.

Немцы усовершенствовали свои шифраторы, а поляки тем временем усовершенствовали дешифраторы, создав так называемую «бомбу», вычислитель, состоящий из шести параллельно соединенных «Энигм». В сентябре 1938 года опасения начальников польской разведки оправдались: Ганса Тило перевели в Научно-исследовательский центр Геринга, и передача новых шифров прекратилась. Но к этому времени польские дешифровальщики научились обходиться без их помощи.

24 июля 1939 года, когда до войны оставались считанные недели, поляки пригласили французов и англичан в Варшаву, чтобы подробно продемонстрировать им свои успехи в деле вскрытия германских шифров. Они показали «бомбу», метод использования перекрывающихся перфокарт и математические расчеты коммутаций. Значительную работу проделал Мариан Режевский, молодой математик, признанный одним из лучших криптоаналитиков всех времен.

В качестве «сувенира на прощание» британская и французская делегации получили по «копии» шифратора «Энигма». Хотя немцы перед войной сменили шифры и добавили новый диск, усложнив шифр, все равно это был бесценный подарок. Гюстав Бертран, старший офицер французской разведки, так описывает, как он принес шифратор начальнику британской Интеллидженс сервис:

«16 августа 1939 года я направлялся в Лондон в сопровождении «Дяди Тома» – дипломатического курьера посольства Великобритании в Париже, – который вез в дипломатическом чемодане шифратор «Энигма». На вокзале Виктория нас встретил полковник Мензис, глава СИС, в смокинге с розеткой ордена Почетного легиона в петлице (он должен был быть на званом вечере): какая торжественная встреча! И впоследствии он как-то раз обмолвился, что французская разведка оказала ему «одну очень важную услугу накануне войны».

Учитывая то, как мало точной информации о нацистской Германии смогла собрать перед войной его СИС, то, как бездумно было отвергнуто предложение Франции поделиться сведениями об «Энигме», то, что его служба оказалась совершенно неподготовленной к войне, полковник Мензис ничуть не преувеличил.

Германия вторглась в Польшу, но польские дешифровальщики, опередив наступающие немецкие войска, перебрались во Францию. Затем пала и Франция. Французская команда спаслась от захватчиков и устроилась неподалеку от городка Узе в неоккупированном секторе Франции, где продолжала свою работу, передавая сведения в Лондон (зашифрованные с помощью «Энигмы»!). Впоследствии многие польские и французские криптографы попали в плен, но им удалось убедить следователей, что «Энигма» оказалась им не по зубам. И немцы поверили: такова сила самообмана.

В 1943 году нескольким полякам – членам дешифровальной группы удалось с огромным трудом добраться до Англии. Согласно одному признанному специалисту по истории «Энигмы»: «Полякам довелось пожинать то, чего обычно удостаиваются первопроходцы, результатами чьих трудов пользуются другие: изгнание. Британцы отстранили Режевского и остальных от работ, связанных с «Энигмой», и вместо этого отправили их в Польшу в изгнание, где им пришлось вскрывать простые шифры. Это был далеко не лучший час для Британии».

Блетчли-Парк находится как раз посередине между Оксфордским и Кембриджским университетами, и в городке появлялось все больше и больше просторных деревянных домов по мере того, как сотрудникам «Штаб-квартиры правительственной связи» удавалось набрать новых математиков, в том числе младшего декана математического факультета колледжа Сидни-Суссекс, прибывшего в первый же день войны. В спешном порядке вернулась с Международной шахматной олимпиады в Буэнос-Айресе сборная Великобритании. И таких специалистов прибывало все больше и больше.

Еще никто в мире не предпринимал попыток вскрывать на регулярной основе зашифрованные машиной сообщения, причем в таких количествах, в которых они передаются в военное время. Такие сообщения – со временем получившие название «ультра» – передавались исключительно по радио кодом Морзе. К ним не прилагались ни телетайпные, ни телефонные сообщения, а поскольку основная часть важнейших сведений передавалась именно по радио, большинство секретных сообщений неприятеля вообще не было перехвачено. Иногда на радиосообщение, зашифрованное с помощью «Энигмы», отвечали через телетайп или телефон или наоборот, так что становилась известна только одна сторона диалога. Радиосообщения часто сопровождались помехами, что еще больше усложняло задачу.

Англичане подхватили флаг там, где его выронили поляки. Первый прорыв произошел после анализа незашифрованных префиксов сообщений, в которых на приемный конец передавались ключевые установки шифратора «Энигма». Анализируя электрические цепи дисков и перемычек, математики и специалисты по теории вероятностей вскоре смогли «понизить ставки против нас приблизительно в 200 триллионов раз». Тем не менее вероятность правильной дешифровки сообщения все равно оставалась один к миллиону. Порядок дисков и их начальная установка иногда угадывались с помощью «пачек листов», техники, впервые примененной поляками. Дырки – по одной на каждую букву, – пробитые в больших листах бумаги, позволяли определить приблизительный вид дневного ключа.

Очень помогли также часто повторяющиеся стандартные фразы: особенно официальное обращение к должностным лицам и организациям. Часто дешифровальщики ждали, когда немцы будут передавать описание чего-нибудь уже случившегося, например, результатов бомбардировки или прогноз погоды. Иногда одно и то же сообщение передавалось зашифрованное нестойким шифром – уже вскрытым – и зашифрованное «Энигмой». В этом случае оба сообщения можно было сравнить.

Время от времени в кармане спасенного подводника находили один или два диска. К лету 1941 года в Блетчли-Парке стали использовать гораздо более усовершенствованные «бомбы». Это были электромеханические счетные машины трехметровой высоты. Используя диски наподобие тех, что применялись в «Энигмах», «бомба» быстро перебирала ключи, но не все возможные, а только из узкого числа, указанного оператором. Равномерное «тук-тук» вдруг прекращалось, когда «бомба» останавливалась, найдя шифрограмму, которую искал оператор. В результате получался некоторый набор установок, который можно было опробовать на британских шифровальных машинах, переделанных под «Энигмы». Включалось печатающее устройство, на которое выводился длинный отрывок текста. Если «остановка была не напрасной», это означало, что можно вскрыть сразу целую группу сообщений[14]14
  До сих пор британское правительство отказывается раскрыть подробности работы «бомб», а также то, как были вскрыты более сложные шифраторы «Гехаймшрайбер» фирмы «Сименс». Гордон Вельхман, специалист по «Энигме», полагает, что это молчание объясняется тем, что Великобритания долгое время продавала подобные шифраторы за границу и поэтому не хочет признать, что они уязвимы.


[Закрыть].

Если это сообщение имело отношение к военно-морскому флоту, оно поступало в морское отделение в одном из деревянных домиков, где над ним возились десять, а то и больше человек, разбирая немецкий военный жаргон и получая более или менее понятное сообщение на английском. После этого английская и немецкая версия передавались по телетайпу в Комнату слежения за подводными лодками в Оперативный разведывательный центр адмиралтейства, расположенный неподалеку от Трафальгарской площади в Лондоне.

«Ключ», установка дисков и перемычек, менялся ежедневно, иногда раз в два дня. Это представляло главную трудность, но даже после того, как ключ определялся, дешифрованные сообщения все равно требовалось перевести и сделать понятными. Многие сообщения были длинными и содержали кодовые названия и сложные специфические термины, непонятные гражданскому человеку, – авиационные, морские, метеорологические и так далее. В сообщениях было много новообразований, сокращений и акронимов. Значительная часть перехвата не представляла никакого интереса. И, разумеется, все сообщения были на немецком языке. Для некоторых сообщений задержка в два-три дня делала их вскрытие бесполезным – таковой была постоянно меняющаяся обстановка на море.

Военные поступили мудро, предоставив ученым мужам получать результаты как можно быстрее. Первыми вступали в дело математики; следующим этапом были специалисты по немецкому языку. Один из работавших в Блетчли-Парке заметил:

«Рост значимости переводчиков – их центральное положение в службе было свершившимся фактом уже к зиме 1940/41 года – явился революцией, давшей превосходство конца над началом».

Далее военно-морской, армейский или авиационный эксперт оценивал полученный перевод и снабжал его краткой аннотацией, передающей краткое содержание. Например, он мог добавить ссылки на упоминаемые войсковые соединения, географические названия и имена, для чего в его распоряжении имелась большая карта перекрестных ссылок. Следующим этапом было составление сообщения командующему фронтом. Стиль оригинального сообщения кардинальным образом перерабатывался или «оздоровлялся» на тот случай, если немцы в свою очередь перехватят его – чтобы они не могли определить источник получения этой информации.

Британские армейские станции, расположенные в Чэтеме в устье Темзы, а впоследствии и другие станции прослушивали все германские радиопереговоры, ведущиеся на коротких волнах. Иногда погодные условия, приводившие к тому, что радиоволны отражались от верхних слоев атмосферы, позволяли перехватывать переговоры между двумя германскими подводными лодками, находящимися в противоположной части Атлантического океана.

Шифратор «Энигма» был выдающимся изобретением. Самое поразительное в этой истории то, что все специалисты сходятся во мнении, что несколько простейших изменений в первоначальной версии позволили бы сделать его защищенным от ошибочных действий оператора и практически невскрываемым. В основном сообщения дешифровывались из-за невнимательности и небрежности немецких операторов. По большей части этим грешили «Люфтваффе»; на флоте царили более строгие порядки, так что морские шифры в полном объеме вскрывать не удавалось. Один из людей, стоявших у истоков службы Блетчли-Парка, заметил по этому поводу: