Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Смещённый Гитлером генерал-фельдмаршал фон Браухич в своём заявлении осудил путч и приветствовал назначение Гиммлера командующим армией резерва.

Гросс-адмирал Редер заверил Гитлера в своей преданности во время личной аудиенции. Он даже сделал разнос офицеру службы безопасности СС за то, что тот спустя два дня после покушения позволил ему завтракать наедине с Гитлером, имея в кармане заряженный пистолет¹²⁵.

24 июля нацистское приветствие «хайль Гитлер!» с вытянутой рукой было введено во всём вермахте вместо отдания чести по прежней форме.

В ставке фюрера росла кипа телеграмм с выражением верноподданнических чувств и преклонения генералов и высших офицеров. О том, как это делалось высшим офицерством, рассказывает писатель Франц Фюман, служивший тогда обер-ефрейтором 20-го полка войск связи ВВС в Афинах. Фюман сидел у телеграфного аппарата и передавал в Берлин оперативные сводки, как вдруг в служебном помещении началась какая-то суета и дежурный офицер принёс пачку верноподданнических телеграмм, от начала до конца выдержанных в «омерзительно подобострастном тоне». Так как обер-ефрейтор не стал передавать эти телеграммы вне очереди, волнение усилилось и в помещение набежали адъютанты. Наконец один из офицеров чином повыше приказал передавать их немедленно, как имеющие наивысшую степень срочности. «Все мы (мы – это серая скотинка) были возмущены: во-первых, конечно, потому, что на нас навалили дополнительно огромную гору работы, а кроме того (причём вполне искренне), потому, что не понимали, зачем это генералам вдруг вздумалось заверять фюрера в своей преданности: мы считали её само собою разумеющейся. После смены об этом было много оживлённых споров. Затем из ставки фюрера поступило несколько телеграмм высшей степени срочности. В них предписывалось немедленно сообщить фамилии всех тех командиров, которые имеют родственников или деловые связи за границей, бывших членов масонских лож или же отпрысков особенно известных аристократических родов... Затем эти списки были переданы по телеграфу. Нам бросилась в глаза определённая взаимозависимость между длиной и раболепностью верноподданнической телеграммы, с одной стороны, и знатностью фамилии её отправителя – с другой»¹²⁶.

Весть о покушении на Гитлера, о котором большинство населения узнало лишь из передач нацистского радио, не вызвала никаких акций сопротивления. Ведь народ даже и не знал, что одновременно с покушением предпринималась попытка государственного переворота.

Как повёл бы себя офицерский корпус в случае удачи заговора?

Бывший генерал артиллерии Иоганнес Цукерторт высказался на этот счёт так: «Я ни малейшим образом не был посвящён [в заговор]; генерал Ольбрихт, с которым меня в особенности связывала дружба, не установил со мной никакого контакта, хотя не мог не знать о моих оппозиционных политических взглядах. Сделай он это, я, по всей вероятности, оказался бы на стороне заговорщиков»¹²⁷

Для Рихарда Шерингера известие о заговоре не оказалось неожиданным, ибо, как он заявил, «мы всегда надеялись, что армия предпримет некую акцию. Но почему мы ничего не знали о ней? Почему наш прежний полковой командир Бек не проинформировал нас об этом? Почему они ограничились генеральским заговором?»¹²⁸ Тогдашний военный комендант Инсбрука генерал-лейтенант Мориц фон Фабер дю Фор пишет, что хотя сам он не имел к 20 июля никакого отношения, однако «симпатизировал Беку и Штюльпнагелю гораздо больше, чем Рундштедту и Кейтелю, а также изобличённым и трясущимся от страха Клюге и Роммелю»¹²⁹.

22 июля 1944 г. 17 взятых в плен советскими войсками генералов разгромленной группы армий «Центр» подписали обращение, призывавшее их коллег порвать с гитлеровским режимом и сдаться Советской Армии. 20 июля оказало на их решение определённое воздействие, ибо в обращении говорилось: «Последние сообщения по радио о покушении на Адольфа Гитлера доказывают, что военный кризис уже перерос в политический и что в Германии есть силы, которые способны и хотят в этой обстановке отстранить Гитлера от руководства»¹³⁰. Генерал-лейтенант Гофмайстер, присоединившийся 24 июля к этому обращению, писал: «Я искренне сожалею о том, что нахожусь в плену и не могу лично принять участие в начавшейся сейчас в Германии борьбе против Гитлера и его СС»¹³¹.

Таким образом, мы можем полагать, что небольшая часть офицерства была бы вполне готова пойти на активное участие в перевороте. Другая же часть, очевидно, сначала бы выжидала, а затем решилась бы встать на почву новых реальностей. Однако и эти офицеры видели своего врага лишь в самом Гитлере и его паладинах, в крайнем случае также и в СС. Они ещё были весьма далеки от понимания более глубокой взаимосвязи явлений.

Какой был отклик на покушение среди простых солдат и гражданского населения?

Дать ответ на этот вопрос сегодня, спустя 30 лет, очень трудно. Точно определить, какие взгляды и настроения фактически преобладали тогда в народе, сейчас уже едва ли возможно. Однако на основе изучения современной литературы по данному вопросу, а также многочисленных опросов, проведённых автором книги, можно сделать некоторые предварительные выводы. Обобщение же этих высказываний может быть предпринято лишь со всей осторожностью…

Реакцию на 20 июля следует рассматривать во взаимосвязи с той депрессией, которая летом 1944 г. охватила широкие круги народа, включая и солдат, ввиду катастрофического военного положения и тяжёлых условий жизни. Надо учесть и усиливавшийся в последний год войны страх населения перед местью и возмездием победителей за гнусные деяния нацистского режима. Об этих злодеяниях в народе было известно достаточно много для того, чтобы предположить, что произошло бы с Германией и с каждым немцем в отдельности, если бы победители начали действовать по заповеди: «Око за око, зуб за зуб». А многие немцы всерьёз считали, что именно так и будет – как раз в этом отношении значительная часть народа верила нацистской пропаганде даже тогда, когда уже давно стала осознавать её лживость.

Показательными и во многом типичными для тогдашней ситуации кажутся нам дневниковые записи ефрейтора 52-й пехотной дивизии Германа Райха (по профессии наборщика). 16 декабря 1943 г. (он находился тогда после выписки из госпиталя в Зигене) Райх писал в своём дневнике: «Поскольку положение об освобождении от военной службы единственного и последнего сына в семье 15 сентября 1943 г. отменили, мне остаётся лишь надеяться, что вскоре получу ранение, дающее мне право вернуться на родину... Отмена этого постановления больше чем что-либо иное говорит о слабости. Если отмену брони для рабочих кондитерской промышленности и тому подобные мероприятия можно понять, не делая отсюда вывода о слишком больших трудностях, то отмена данного постановления – признак, внушающий опасения. Он по меньшей мере рождает сомнения насчёт исхода войны. Но если исход войны не будет отвечать прежним представлениям, vae victis![36]36
  Горе побеждённым! (лат.).


[Закрыть] А мне кажется, я уже могу предвидеть этот конец»¹³².

После нового ранения Герман Райх писал 24 июня 1944 г.: «Предстоящие огромные события, как обычно, становятся заметны лишь по выдаче дополнительного пайка. Сегодня выдали вино и продовольственные наборы для фронтовиков, в них даже есть шоколад, конфеты, сигареты и кекс. Всё это довольно горько на вкус, так как не можешь избавиться от мысли, что это просто-напросто успокоительные пилюли... Поскольку раны мои почти зажили, пройдёт немного времени, и я снова стану годным к строевой... И снова – на фронт. Но куда? За новым ранением? В плен? Или – в вечное забвение?»

Вновь раненный, он записывал в Минске 28 июня 1944 г.: «Отступление было совершенно неорганизованным. Колонны загромождали друг другу дорогу. Для русских лётчиков это было хорошей поживой. Итак, мы вернулись к реке, почти к нашим исходным позициям... Таким образом, открытой оставалась лишь ещё одна дорога. Прежде чем мы решились выступить, появились русские штурмовики и обстреляли нас бортовым оружием... Теперь нам предстояло снова шагать через партизанский район. Но так как образовалась крупная колонна, это было безопасно. Однако партизаны разрушили все мосты... Сегодня «иваны» снова загнали нас в укрытие и атаковали довольно сильно. Партизаны в окрестностях Минска тоже весьма мобильны... Поэтому вчера вечером мы находились в боевой готовности № 2. Это значит, что можно лежать на койке только в полном снаряжении... Тем временем поступление раненых всё усиливается и усиливается. Места для всех уже не хватает, а потоку их конца не видно».

5 июля 1944 г. Райх лежал в госпитале в Браунлаге (Гарц) и писал: «Мне так не хватает сейчас какого-нибудь ранения или заболевания, на лечение которого потребовались бы месяцы. К сожалению, ранение моё почти излечено и в ближайшие дни мне надо отсюда выметаться. Но, может, всё-таки дадут отпуск».

В одной из бесед с автором книги Райх сообщил, что солдаты приветствовали покушение на Гитлера и сожалели о неудаче. Он сам был бы готов поддержать новое правительство. Некоторые его товарищи тоже думали так¹³³.

Большинство опрошенных нами¹³⁴ высказались в аналогичном духе. Таким образом, можно прийти к выводу: господствующей являлась всеобщая пассивность. Однако многие поддержали бы новое правительство, если бы оно немедленно заключило мир.

В известном смысле типичными для реакции на покушение и для царившего настроения являются следующие высказывания.

19-летний в то время ефрейтор Отто Ляйзеринг (профессия – наборщик), лежавший в госпитале в Тулузе, пишет: «Покушение совпало по времени с открытием второго фронта англо-американцами. Мы находились тогда под впечатлением обоих событий. Знаю только, что боевые действия во Франции нас интересовали больше, поскольку непосредственно нас касались... Сам я не был ни нацистом, ни антифашистом; мною владела только одна-единственная мысль: спасти свою шкуру. Среди нас, солдат, уже узнавших на Восточном фронте боевой дух Советской Армии, общая атмосфера была такая: «с нас хватит по горло». Мне хотелось, чтобы война кончилась как можно скорее... Вероятно, я и многие мои тогдашние товарищи поддержали бы новое правительство, лишь бы оно кончило войну... Среди простых солдат к этому времени насчитывалось уже мало фанатичных сторонников Гитлера. Конечно, в других частях могло быть по-другому. Фронтовой опыт, на мой взгляд, здорово просвещал солдат».

20-летний в ту пору ефрейтор С. из маршевого батальона в Тёплиц-Шёнау (Чехия) сообщает, что в его части объявили тревогу, усилили караулы и забаррикадировали казарму. Он и его друзья приветствовали покушение и поддержали бы всякое ненацистское правительство. Их мыслью было: «Что сделают с нами чехи? Нам нужно оружие, а затем – двигай домой»¹³⁵.

27-летний унтер-офицер Вальтер Л. (профессия – прецизионный механик) из III школы связи ВВС в Кокинге (Бавария) заявляет: «Никакого активного движения Сопротивления мы в вермахте не чувствовали. Мы не были ни возмущены, ни напуганы... О том, что есть люди, способные и желающие создать новое правительство, мы ничего не знали... Мы были знакомы друг с другом в этой части сравнительно короткое время. Говорить открыто я не мог ни с кем. Неприятно подействовало на нас введение гитлеровского приветствия».

Бывший обер-фельдфебель авиации Герхард Упатель из комендатуры аэродромного обслуживания около Осло сообщает: «На следующий день [после покушения] я встретился с одним приятелем, с которым несколько лет назад познакомился на авиабазе за Полярным кругом. В это время он служил в части службы связи ВВС, состоявшей почти из одних австрийцев; в ней очень чувствовались антигитлеровские настроения. Мы пожалели, что покушение не удалось. Мы даже сами испугались, когда сказали друг другу своё искреннее мнение – ведь это было небезопасно. Больше почти никто из нас о покушении не говорил. А если кто-нибудь выражал своё возмущение (мне вспоминается один такой случай), все остальные с ничего не выражающими лицами заводили речь о чём-нибудь другом. Введение так называемого «германского приветствия» мы восприняли как курьёз и отдавали его довольно небрежно. У меня перед глазами до сих пор стоит один старый майор запаса, который и через несколько дней всё ещё отдавал честь по-военному»¹³⁶.

Имеются свидетельства и о решительно отрицательном отношении солдат к событиям 20 июля.

19-летний ефрейтор Ф. (учащийся), служивший в 49-й пехотной дивизии, занимавшей опорный пункт на побережье Ла-Манша, заявил, что отнёсся к покушению с отвращением и считал заговорщиков предателями. «Новое правительство получило бы поддержку только против воли населения. Будучи изолированными в опорном пункте на побережье канала, солдаты реагировали на покушение враждебно».

Аналогичным образом высказался и 23-летний фельдфебель, командир взвода транспортировки зенитных орудий М. (без профессии). Он тоже был против переворота, видел в покушавшихся на Гитлера изменников и «воспринял всё так, как ему бы преподнесли. Товарищи реагировали так же».

Явно выраженное одобрение покушения наблюдалось только там, где солдаты и гражданское население находились под влиянием антифашистов.

Бывший санитар Герман Кох из 744-й санитарной роты в Польше, являвшийся участником движения Сопротивления и членом КПГ, сообщает:

«Первой же моей мыслью было: значит, среди офицеров есть такие, кто не согласен с Гитлером. Нам сразу стало ясно: фашистская армия разбита. Я придерживался взгляда, что офицеры были намерены покончить с войной. Однако я знал и то, что этот заговор против Гитлера не имел массовой базы, иначе было бы больше слышно о нём да и о других акциях в самой Германии. С другими солдатами об этих проблемах говорить было нельзя.

В последующие дни мнения разделились. Более пожилые солдаты считали, что самое время положить конец этому свинству, а те, кто помоложе (они были из Баварии), всё-таки ещё хотели победного конца войны... В нашей роте гитлеровское приветствие прививалось очень медленно. Тайно продолжали отдавать честь по-солдатски. Теперь стало известно о многих казнях. Некоторые солдаты дезертировали, но на сторону противника не перебежали! По-моему, всё это было реакцией на покушение... Наш командир роты (врач) в своих высказываниях был очень осторожен. Он строго следил за тем, чтобы в том населённом пункте, где мы стояли, не было никаких эксцессов... Сам я был за покушение и поддержал бы такое новое правительство, которое закончило бы войну, ибо тем самым оно выступило бы против фашизма»¹³⁷.

С другой стороны, там, где население, особенно молодёжь, испытывало на себе постоянное воздействие нацистов, царило почти единодушное отрицательное отношение к покушению. Это в особенности относилось к таким учреждениям, как национал-социалистские воспитательные заведения, курсы учителей, лагеря военной подготовки «Гитлерюгенд» и другие формы допризывной подготовки.

На Восточном фронте известие о покушении и попытке переворота привело к увеличению числа перебежчиков, о чём неоднократно сообщала газета «Фрайес Дойчланд». На участке фронтового уполномоченного НКСГ в районе Люблин – Демблин, например, за 3 дня перешли на сторону Советской Армии 32 группы немецких солдат и офицеров общей численностью 637 человек¹³⁸. В качестве причины своего поступка многие перебежчики ссылались на то, что покушение показало им: даже высшие военные руководители считают войну проигранной, а Гитлера – преступником. Унтер-офицер 58-й пехотной дивизии Генрих Шербер выразил это так: «Покушение никого не удивило бы, если бы оно было совершено революционными кругами. Но то, что к террористическим средствам прибегли немецкие генералы, заставило нас призадуматься. Значит, военное положение Германии стало настолько безнадёжным, что даже преданные военные специалисты больше не видят иного выхода.

Не может же быть, чтобы все были неправы, а только один человек прав, даже если он фюрер»¹³⁹.

Унтер-офицер 1067-го пехотного полка Пауль Келлер рассказал фронтовому уполномоченному НКСГ: «Мы занимали позицию на берегу Немана. 26 июля через громкоговорящие радиоустановки услышали с другого берега о покушении на Гитлера. Солдат Пфефферкорн невольно воскликнул: «Слава богу, наконец-то начинается! Как только от него избавятся, сразу войне конец!» Остальные солдаты согласились с ним. На рассвете стало известно, что русские форсируют реку. Мы могли бы отступить, но решили остаться на месте и перейти на сторону Национального комитета»¹⁴⁰.

Таким образом, реакция на поступок Штауффенберга была весьма различной. Однако можно без всякого преувеличения констатировать, что положительный отклик трудящихся масс и простых солдат был относительно велик. Правда, тот факт, что за покушением стоял заговор, населением в целом не осознавался. Если бы в случае своей победы заговорщики приложили усилия к установлению мира, поддержка значительной массы народа была бы им наверняка обеспечена. Но массы не были подготовлены к перевороту, они оказались застигнутыми им врасплох и ввиду быстрого разгрома этой акции остались пассивны.

С другой стороны, анализ положения в Германии показывает, что заговор, даже если бы он удался в одном только Берлине и других важных пунктах, вполне имел шансы на успех. Если бы заговорщики сочли своей первоочередной задачей как можно быстрее захватить радиостанции и типографии, чтобы призвать народ и вермахт к всеобщему восстанию, они смогли бы превратить лозунг мира в пылающий факел с целью парализовать и уничтожить нацистский режим. Как показывают почти всё вышеприведённые высказывания, жажда мира была в народе всеобщей. Категорически и полно высказанное решение заключить мир обеспечило бы заговорщикам массовую базу. Тем самым, возможно, было бы компенсировано отсутствие организации. Но в их намерения, как уже подробно показано, не входило разжечь «в народе пламя бурного одобрения»¹⁴¹.

Провал акта 20 июля и дикий террор нацистов затронул как коммунистов, так и оппозиционных фельдмаршалов, как атеистов, так и верующих-христиан. Он помог многим людям осознать, что для свержения Гитлера и создания новой Германии необходимо единство всех патриотических сил. Понимание этого факта выразил 8 октября 1944 г. в своей статье в газете «Фрайес Дойчланд» находившийся в советском плену военный священник Фридрих Вильгельм Круммахер. Статья была написана под впечатлением сообщения о казни фон Вицлебена, фон Хазе, фон Хасселя, а также убийства Эрнста Тельмана, и видного левого социал-демократа Рудольфа Брайтшайда и других.

«Генералы и чиновники молчали, когда руководителей германского рабочего движения бросили в концлагеря, где их истязают вот уже 12 лет. Поэтому какой-нибудь придерживающийся левых взглядов рабочий мог ещё 20 июля, во время восстания офицеров против Гитлера, спросить себя: а какое мне-то дело до этой борьбы генералов за власть?.. Тельман ещё до 1933 г. внушал массам: «Гитлер – это война». Одни поняли это давно, другие же только позже осознали, что Гитлер – могильщик немецкого народа. Вермахт шагал вслед за ним, он вручал генералам маршальские жезлы, чиновники верили ему, послы представляли рейх в иностранных государствах. И всё-таки не случайно, что и эти круги выступили на борьбу против него. Одна и та же борьба, одна и та же судьба, одна и та же угроза собственному существованию со стороны Гитлера – вот что сплачивает все слои: свободомыслящих с христианами, консерваторов с социалистами. Сегодня в немецком народе идёт хотя и болезненный, но тем более глубокий процесс переобучения. Буржуа видит, что коммунист, предостерегавший от Гитлера, не «безродный бродяга», а немецкий патриот с горячим сердцем. Теперь мы – свидетели того, как маршал и генералы повешены, подобно последним преступникам, это беспрецедентно во всей истории германских вооружённых сил»¹⁴².

Свою статью Круммахер заканчивал призывом к единству всех противников Гитлера. «Тогда из нынешних страданий и борьбы взрастёт в грядущей Германии подлинное национальное единство народа. Только тогда гибель лучших людей из всех кругов нашего народа окажется не напрасной»¹⁴³.

Этот вывод, сделанный в 1944 г., уже указывал путь становления того демократического германского государства, которое после окончания войны было создано на Востоке Германии под руководством рабочего класса, в союзе со всеми трудовыми классами и слоями и воплотило в жизнь заветы павших в борьбе патриотов.

Примечания

¹ Дополнительные приказы «Валькирия» приводятся в том порядке, в каком они действительно исходили 20 июля 1944 г. Опубликованы Юлиусом Мадером в: «Mitteilungsblatt der АеО», Nr. 11/1968 bis 2/1969. Опубликовано также у Э. Целлера и др.

² «Mitteilungsblatt der АеО», Nr. 12/1968, S. 9.

³ Ibid., S. 10.

⁴ Ibidem.

⁵ Ibidem.

⁶ Юлиус Лебер намеревался в случае успеха покушения поручить руководство Радиоцентром Отто Нушке, ставшему впоследствии председателем ХДС и заместителем Председателя Совета министров ГДР. Административное руководство должен был взять на себя д-р Герберт Антуан, бывший член Имперского радиообщества, уволенный в 1933 г. Нушке, руководящий политический деятель веймарского периода, в 1944 г. вступил в контакт с Юлиусом Лебером, однако его симпатии к последнему не распространялись на весь круг заговорщиков; особенную неприязнь он питал к Гёрделеру. После 20 июля Нушке удалось скрыться. См.: Günter Wirth. Otto Nuschke. Berlin. 1965 (Reihe «Christ in der Welt», Heft 1), S. 24, и сборник «Darauf kam Gestapo nicht», Berlin (W), 1966, S. 74. .

⁷ Графиня Шарлотта фон Штауффенберг, цит. по: J. Kramarz. Op. cit., S. 148.

⁸ Ibid., S. 139.

⁹ E. Zeller. Op. cit., S. 285.

¹⁰ Ibid., S. 361.

¹¹ См.: E. Zeller. Op. cit., S. 314, 317; G. Ritter. Op. cit., Anhang; «Донесения Кальтенбруннера».

¹² Август Фрёлих (1877—1966) после 1945 г. активно выступал за единство рабочего движения и был, в частности, председателем ландтага в Тюрингии и вице-президентом Палаты земель ГДР.

¹³ См.: Е. Zeller. Op. cit., S. 318; см. также: G. Ritter. Op. cit., Anhang; Günter Gereke. Ich war königlich-preussischer Landrat. Berlin, 1970, S. 291.

¹⁴ E. Zeller. Geist der Freiheit, a. a. 0.

¹⁵ Dieter Ehlers. Technik und Moral einer Verschwörung. 20. Juli 1944. Frankfurt (Main) – Bonn, 1964, S. 9.

¹⁶ Kunrat von Hammerstein, Spähtrupp, S. 252.

¹⁷ Ibid., S. 253.

¹⁸ Ibidem.

¹⁹ Ibid., S. 253/254. Кунрат фон Гаммерштейн рассказывал автору настоящей книги, что в своей рукописи он употребил слово «социализм», но Гёрделер заменил его формулировкой «социальная справедливость».

²⁰ Ibid., S. 255.

²¹ Теодор Штельцер писал автору настоящей книги: «Во всяком случае, военную катастрофу мы считали неотвратимой. Но мы пытались дать ясно понять союзникам, что прежде мы должны достигнуть политического взаимопонимания, ибо никто из фельдмаршалов не пойдёт вместе с нами, если мы безоговорочно капитулируем также и в политическом отношении. В дальнейшем это оказалось правильным. Я и теперь считаю, что при тогдашнем разложении военного руководства с этой задачей не справилась бы ни одна группа генералов. Точно также рассматривал я и перспективы революции. Мы знали лишь, что Лёйшнер, то есть профсоюзы, согласились принять участие впоследствии, когда начнут действовать генералы».

²² По вопросу о присяге см.: Hildburg Bethke (Hrsg.). Eid – Gewissen – Treuepflicht. Frankfurt (Main), 1965, besonders S. 11 ff. (Helmut Gollwitzer. Zur Einführung), 19, 36 ff., (H. Bethke), 252, 254 f, 262 f (Dokumentation).

²³ J. Kramarz. Op. cit., S. 157; J. W. Wheeler-Bennell. Die Nemesis der Macht, S. 612.

²⁴ Bodo Scheurig. Ewald von Kleist-Schmenzin. Ein Konservativer gegen Hitler. Oldenburg – Hamburg, 1968, S. 187.

²⁵ Job von Witzleben. Nochmals: Heusinger und der 20. Juli 1944, in: «Mitteilungsblatt der AeO», Heft 3/1968, S. 8.

²⁶ Ibidem.

²⁷ После окончания второй мировой войны Рекцее был приговорён советским военным судом к 15 годам тюремного заключения.

²⁸ F. v. Schlabrendorf. Offiziere gegen Hitler, S. 135.

²⁹ Ibidem.

³⁰ W. Schramm. Aufstand der Generale, S. 57.

³¹ F. v. Schlabrendorf. Op. cit., S. 138.

³² E. Zeller. Op. cit., S. 354.

³³ Сообщение Вальтера Кайрата, подтверждённое в основном Карлом Шрёбером в: «Darauf kam Gestapo nicht», S. 52/53.

³⁴ Сообщение Вальтера Харца.

³⁵ J. Kramarz. Op. cit., S. 190; «Донесения Кальтенбруннера», стр. 119, 130. Не ясно, намеревался ли Штауффенберг в тот день произвести покушение сам или же отдать взрывчатку Штиффу.

³⁶ «Донесения Кальтенбруннера», стр. 161. Это сообщение в основном совпадает с сообщением Дж. Вицлебена, согласно которому на Запад и на Восток следовало направить в качестве руководителя переговоров по одному фельдмаршалу.

³⁷ Günther Gereke. Op. cit., S. 292 ff.

³⁸ Kunrat von Hammerstein. Op. cit., S. 263; о Штауффенберге накануне покушения см.: J. Кramаrz. Op. cit., S. 200.

³⁹ Насчёт доставки и хранения бомб имеются различные версии. Френкель и Мэнвелл, а также Ширер и Гиббон придерживаются мнения, что бомбы привёз Штауффенберг. Другие же, напротив, говорят, что бомбы передал Штауффенбергу на аэродроме Штифф. Разумеется, для общего хода событий этот оставшийся открытым вопрос большого значения не имеет (см.: Н. Fraenkel, R. Manvell. 20. Juli. Berlin (W), 1964, S. 211, Anm. 12). He выяснено также до конца, собирался ли Штауффенберг взорвать обе или только одну бомбу. Об этом см.: Peter Hoffmann. Op. cit., a. a. 0.

⁴⁰ Описание даётся по: Peteг Hоffmann. Op. cit., S. 468. По другой версии он оставил свой ремень и свою фуражку, чтобы иметь предлог вернуться за ними.

⁴¹ К. V. Нamjегstеin. Op. cit., S. 271.

⁴² По другим описаниям сам Кейтель покинул помещение, чтобы вызвать Штауффенберга.

⁴³ Насчёт причин молчания Фельгибеля имеются различные мнения, но все они в большей или меньшей мере основываются на предположениях (см.: Н. Fraenkel, R. Manvell. Op. cit., S. 225—227; E. Zeller, Op. cit., S. 434). Наиболее вероятным кажется, что Фельгибель хотел предотвратить попытку государственного переворота, так как не видел никакого шанса на успех, поскольку Гитлер остался жив.

⁴⁴ Относительно этих событий имеется и другая точка зрения, согласно которой первые приказы были отданы только после телефонного звонка Хефтена, когда он благополучно приземлился на аэродроме Рангсдорф, то есть незадолго до 16 часов (см.: Е. Zeller. Op. cit., S. 382). Это противоречие касается разницы во времени примерно в 10—20 минут, что для хода событий серьёзного значения не имеет.

⁴⁵ Сообщение Герхарда Мерлендера.

⁴⁶ «Донесения Кальтенбруннера», стр. 63.

⁴⁷ Hans Bernd Gisevius. Bis zum bitteren Ende, Bd. 2. Hamburg, 1947, S. 317.

⁴⁸ Ibid., S. 322/323. Vgl. auch: E. Zeller. Op. cit., S. 387; J. Кramaгz. Op. cit., S. 208/209.

⁴⁹ О значении событий в Штеттине см. стр. 335 настоящей книги; см. также: Walter Gorlitz. Widerstand gegen den Nationalsozialismus in Pommern, S. 72.

⁵⁰ K. v. Hammerstein. Op. cit., S. 282/283.

⁵¹ Сообщение Вальтера Харца.

⁵² Сообщение Фрица Людвига. Его точка зрения, что «выступление перед микрофоном одного из участников Сопротивления вообще не представило бы никакой проблемы», правильна, ибо по заключению редакции «Истории радио и техники студийных передач» всегда можно вести передачу в эфир с одного лишь передатчика. «Таким образом, и 20 июля 1944 г. имелась возможность независимо от Радиоцентра на Мазуреналлее вести передачи прямо в эфир из Кёнигс-Вустерхаузена или же прервать отсюда все остальные передачи» (сообщение от 24 ноября 1966 г.).

⁵³ На вопрос автора настоящей книги В. Кайрату, откуда это ему известно, тот ответил, что это ему впоследствии рассказал капитан Патцер, с которым у него были хорошие личные отношения.

⁵⁴ Сообщение Вальтера Кайрата, в основных чертах подтверждаемое Карлом Шобером (см.: «Darauf kam Gestapo nicht», S. 53 f.). Сообщение Шобера в некоторых деталях расходится со свидетельством Кайрата, но совпадает в главном: захват Радиоцентра подразделениями пехотного училища в Дёберице, нерешительность военных руководителей ввиду отсутствия или же нечёткости указаний, соглашение с СС о совместной «защите» Радиоцентра В. Кайрат заявил автору книги, что пехотное училище в Дёберице было поднято по тревоге ещё до 14 часов. Независимо от этого К. Шобер тоже сообщает, что первый приказ о приведении в боевую готовность, «по точным воспоминаниям», поступил в Дёбериц до 14 часов. Согласно же всем имеющимся описаниям, первые приказы о тревоге должны были поступить самое раннее около 15 часов 30 минут. Таким образом, есть основание предполагать, что пехотное училище в Дёберице, где участником заговора являлся полковник Мюллер (в тот день, однако, отсутствовавший по служебным делам), было поднято по своего рода предварительной тревоге (аналогично тому, как имело место у полковника Финка в Париже). Однако отправитель этого сигнала неизвестен.

⁵⁵ Цитированные сообщения участников доказывают, что сооружения были действительно захвачены, между тем как в некоторых описаниях утверждается, что до захвата дело не дошло. См.: Е. Zeller. Op. cit.. а. а. 0; J. Kramarz. Op. cit., a. a. 0., B. Scheurig. Stauffenberg, a. a. 0.

⁵⁶ Otto John, in: H. Fraenkel, R. Manvell. Op. cit., S. 228.

⁵⁷ Сообщение Герхарда Мерлендера.

⁵⁸ Fritz Selbmann. Alternative – Bilanz – Credo. Halle (Saale), 1969, S. 372.

⁵⁹ Описание событий на территории Германии и в Чехии в значительной мере дано по: Walter Görlitz. 20. Juli 1944: Staatsstreich nach Dienstschluss, in: «Die Welt» vom 19.7.1969.

⁶⁰ E. Zeller. Op. cit., S. 531, Anm. 18, S. 531.

⁶¹ Описание дано в основном по: Ludwig Jedlicka. Der 20. Juli 1944 in Osterreich. Wien/München, 1965.

⁶² Сообщение Отто Хартмута Фукса Гюнтеру Вирту.

⁶³ Описание дано в основном по: W. Schramm. Aufstand der Generale. Der 20. Juli in Paris. Munchen, 1966; Vgl. auch H. Fraenkel, R. Manvell. Op. cit., a. a. 0.

⁶⁴ По заметкам генерал-лейтенанта фон Бойнеберга, цит. по: W. Schramm. Op. cit., S. 138.

⁶⁵ В отношении этих событий имеются отличающиеся друг от друга свидетельства. Так, утверждается, что Ремер отправился к Геббельсу с намерением арестовать последнего, однако аргументы Геббельса и телефонный разговор с Гитлером переубедили его. Сам Ремер утверждал впоследствии, что с самого начала вводил заговорщиков в заблуждение. Эти противоречия касаются однако незначительных подробностей. Решающим является то, что Ремер встал на сторону Гитлера и Геббельса и тем самым решил судьбу заговора. См. сообщения Ремера, Шлее и Хагена в: «Das Parlament», Bonn, Heft В XXXXVI/54 (17. И. 1954), В XXIX/55, (20.7.1955).