Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Предисловие ко второму немецкому изданию

Название настоящей книги «Штауффенберг и заговор 20 июля 1944 г.» – определяет рамки рассматриваемого в ней предмета. Моей задачей являлась в первую очередь разработка биографии графа Штауффенберга. Вместе с тем, желая раскрыть побудительные причины действий этого офицера-патриота, я стремился продолжить изучение событий заговора в свете прогрессивной исторической науки.

Я настоятельно подчёркиваю ограничение темы моей книги именно этими рамками потому, что сам жанр биографии, монографического исследования не даёт возможности подробно осветить движущие силы, в конечном счёте определявшие ход исторического процесса в данный период, и позволяет наметить лишь основные линии и тенденции. Укажу, что в основу книги и детального изучения темы положены принципиальные положения «Истории германского рабочего движения»¹. На базе и при помощи научных методов этого исторического труда я предпринял попытку тщательно изучить тот эпизод истории Германии фашистского периода, который у одних вызывает эмоциональное одобрение, а у других – осуждение и в силу своего драматизма нашёл отражение даже в художественном творчестве. Его трагичность и созданные вокруг него легенды используются буржуазными кругами, не способными или не желающими видеть подлинное антифашистское Сопротивление, в целях замалчивания той полной жертв последовательной борьбы, которую вело против гитлеровского фашизма германское рабочее движение.

Написать биографию Штауффенберга – значит поэтому прежде всего воздать должное немецким антифашистам – представителям рабочего класса, которые с самого первого часа фашистской диктатуры выступали против неё, которые в самые мрачные времена оставались верны своему делу и которые после решающей битвы на Волге последовательно, безоговорочно и твёрдо помогали довести борьбу до победного конца, видя перед собой великую цель – новую, демократическую, социалистическую Германию.

Только рассматривая деятельность Штауффенберга и заговор 20 июля в данной взаимосвязи, в контексте политических и идейных битв рабочего движения, можно по справедливости оценить значение антифашистской борьбы рабочего класса, а тем самым и ясно показать своеобразие деяний самого Штауффенберга и поступков его друзей.

После выхода в свет первого издания книги, которое быстро разошлось, я получил множество написанных в подобном духе откликов как историков-специалистов, так и интересующихся историей читателей. Эти высказывания не только говорят о большом интересе к рассматриваемому предмету, но и содержат критические указания, замечания и дополнения, которые оказали мне значительную помощь при подготовке второго издания. Это относится также к тем материалам, которые были предоставлены мне участниками событий 20 августа 1944 г. За прошедшее время я имел возможность лично беседовать с некоторыми родственниками казнённых нацистами участников заговора, что помогло мне ещё более уточнить картину событий.

Всё это привело к необходимости, готовя книгу ко второму изданию, подвергнуть её основательной переработке и дополнению. Изменения, относящиеся к её концепции, а также уточнения имеются в каждой главе; кроме того, повсюду расширен фактический материал.

В ряде откликов на книгу высказывалось критическое замечание, что в первом издании изложение биографии Штауффенберга слишком концентрировалось на самом 20 июля, и создавалось впечатление, будто его действия были уже задолго до того предопределены. Разумеется, такая трактовка никогда не входила в мои намерения. Поэтому вся работа была подвергнута критическому пересмотру, что и вызвало необходимые коррективы.

Второе существенное замечание касалось отношения героя книги к окружавшим его социальным условиям, то есть коренной проблемы при разработке биографии исторических личностей. Для историка-марксиста вопрос этот теоретически решён, но на практике необходим конкретно-творческий подход в каждом отдельном случае и самостоятельный ответ на те многие частные вопросы, которые ставит перед ним такая работа. При переработке книги особое внимание было обращено на то, чтобы отчётливее показать те влияния, которые испытывал на себе Штауффенберг и которые определяли его развитие. Граф Штауффенберг принадлежал к господствующему классу и по своему происхождению и развитию отнюдь не был предназначен содействовать историческому прогрессу. К нему в особенности относится сказанное Карлом Марксом в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта»: «Люди сами делают свою историю, но они делают её не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не они сами выработали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мёртвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых»². Я пытался как можно чётче выявить влияние окружающих общественных условий и путь развития Штауффенберга от аристократа до прогрессивного патриота, чтобы показать, насколько ему удалось идейно преодолеть воспринятое от прошлого и встать на новые позиции.

Создание исторической биографии – дело сложное; при рассмотрении же данного объекта научного изучения трудности по уже указанным причинам возрастают в ещё большей степени. Восхищение, как и критика, «в равной мере и то и другое», необходимы для хорошей биографии, отмечал Франц Меринг в предисловии к своему знаменитому жизнеописанию Карла Маркса³, которое служит образцом для марксистской биографической историографии. Чем сложнее предмет описания, тем сильнее должно быть стремление автора не отдавать восхищению приоритет перед критикой, перед соблюдением историком разумной дистанции. Поэтому я согласен со всеми критиками моей работы, которые указали на необходимость соблюдения этого соотношения и предостерегли меня от героизации.

И ещё одному следует поучиться у Франца Меринга: «История – всегда одновременно и искусство и наука, и это в особенности применимо к жизнеописаниям»⁴. Насколько удалось автору соблюсти эти высокие требования, пусть судит сам читатель.

Курт Финкер

Потсдам, март 1970 г.

Примечания

¹ «Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung» in acht Bänden, Band 5, Berlin, 1966, S. 115.

² К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 8, стр. 119.

³ Франц Меринг, Карл Маркс. История его жизни, М., 1957, стр. 26.

⁴ Там же, стр. 27.

I
Юность и военная карьера
1907—1933 гг.

Родительский дом. Школа. Среда

«20 июля повергло меня в состояние шока, но не пробудило во мне никаких надежд. В концлагере Дахау мы сразу же узнали о происшедших событиях, и очень скоро нам стало ясно, что предпринятая попытка покушения наверняка не вызовет изменения к лучшему... Тогда я ещё был убеждён, что, находись я в тот момент на свободе, несомненно, принял бы участие в этой акции, в которой участвовали или же, как я полагал, должны были участвовать мои близкие друзья, а также братья фон Хефтен. Ныне моё духовное развитие заставляет меня считать такое своё участие невозможным»¹.

Эти слова из письма пастора Мартина Нимёллера, написанного в январе 1967 г., достаточно ясно освещают ту противоречивую, сложную ситуацию, в которой находился тогда, в 1944 г., не только немецкий народ в целом, но и каждый немец в отдельности. Группа политиков и офицеров поднялась против гитлеровской тирании. И хотя восстание это было через несколько часов подавлено, оставался в силе вопрос: кем были эти политики и офицеры? Какие цели они ставили перед собой? Кто поддерживал их? Служил ли тот путь, которым они хотели пойти, действительно выходом из национальной катастрофы, началом которой явилось установление нацистского режима?

В центре событий того июля 1944 г. стоял молодой офицер генерального штаба, который дотоле был известен только в кругу своих друзей и военных. Звали его полковник службы генерального штаба граф Клаус Шенк фон Штауффенберг.

Когда обнаруженные после войны документальные источники позволили вскрыть закулисные причины заговора 20 июля 1944 г., оценка этого события стала вскоре пробным камнем оценки многих коренных вопросов германской истории новейшего времени.

Глубокую, основанную на всестороннем анализе источников характеристику заговора и его видных представителей даёт «История германского рабочего движения». В ней говорится:

«Группа Гёрделера хотела заменить гитлеровское правительство доверенными лицами монополистического капитала и милитаристов, не слишком сильно скомпрометированными гитлеровским фашизмом... Тем самым внутри– и внешнеполитические планы группы Гёрделера воплощали собою лишь другой вариант антинациональной политики германского монополистического капитала. Они не указывали немецкому народу выхода, не давали решения жизненных национальных вопросов»².

Вместе с тем в «Истории германского рабочего движения» подчёркивается, что в заговоре участвовали «патриоты из кругов офицерства и буржуазии», отвергавшие реакционную концепцию группы Гёрделера³. «Прогрессивные силы заговора, – говорится далее, – осуществляли свою деятельность в группе, сложившейся вокруг Штауффенберга. В ней объединились разумные и отважные люди, не испытывавшие панического страха перед народом и не питавшие иллюзий в отношении империалистических западных держав»⁴.

Эта высокая оценка человека, который вместе со своими друзьями попытался устранить Гитлера и уничтожить преступный нацистский режим, даёт нам основание более подробно осветить его жизненный путь и в большей степени отдать должное его деятельности и борьбе, чем это имело место во всех вышедших до сих пор работах о 20 июля 1944 г.

Граф Клаус Филипп Мария Шенк фон Штауффенберг родился 15 ноября 1907 г. в Еттингене (Бавария) и был третьим сыном графа Альфреда Шенка фон Штауффенберга. Детство и юность его прошли под знаком огромных общественных потрясений и событий всемирно-исторического значения⁵.

Первая мировая война 1914—1918 гг., носившая империалистический характер, глубочайшим образом всколыхнула народы воюющих стран и вызвала крайнее обострение всех антагонистических противоречий империализма. Великая Октябрьская социалистическая революция 1917 г. в России открыла новую эпоху в истории человечества и явилась первым шагом на пути к победе социализма во всемирном масштабе. На одной шестой части земного шара рабочий класс сверг капитализм и победоносно отстоял свою власть от всех внутренних и внешних врагов. Таким образом, полностью развернулся общий кризис капитализма, проявившийся в связи с первой мировой войной. Неудержимо шёл процесс прогрессирующего распада капитализма и ослабления его внутренних сил. Ноябрьская революция 1918 г. в Германии ликвидировала монархический строй, положила конец бойне народов и привела к образованию буржуазно-парламентской Веймарской республики. В ожесточённых и кровопролитных боях немецкие рабочие отражали натиск наступающей контрреволюции, сопротивлялись стремлению переложить на их плечи бремя войны и послевоенного периода. В огне Ноябрьской революции родилась Коммунистическая партия Германии – та партия, которая необходима рабочему классу для его победы. Уроком Ноябрьской революции явилось то, что «мир, свобода и прогресс могут быть обеспечены немецкому народу только тогда, когда руководство немецкой нацией перейдёт к рабочему классу и он осуществит свою историческую миссию», что свою историческую задачу он сможет выполнить только в том случае, «если во главе его стоит сплочённая революционная боевая партия, последовательно и творчески руководствующаяся учением марксизма-ленинизма»⁶.

Эти положения дают ту историческую мерку, с которой следует подходить к оценке исторических движений и личностей того времени.

Граф Клаус фон Штауффенберг происходил из старинного аристократического рода, генеалогическое древо которого можно проследить вплоть до 1262 г. Род этот имел свои многочисленные ветви в Верхней Франконии, Вюртемберге и Баварии.

В своё время Штауффенберги являлись церковными князьями – епископами Бамберга и Констанцы (на Боденском озере. – Перев.), а также входили в баварские государственные советы. Баварский король Людвиг II в 1874 г. пожаловал прадеду Клауса барону Францу Людвигу фон Штауффенбергу графский титул. Отсюда и пошли баронская и графская ветви этого рода.

Клаус был на два года моложе своих братьев-близнецов Бертольда и Александра. Отец до самой Ноябрьской революции служил обер-гофмаршалом при дворе вюртембергского короля Вильгельма II. Убеждённый католик и монархист, консервативный по своему мировоззрению, противник буржуазно-демократической республики, он был, однако, человеком широким и энергичным во всём, что касалось вопросов практической жизни. По словам современника, он был наделён талантом подлинной представительности в организации дворцового церемониала и празднеств, а также во всех связанных с этим практических жизненных вопросах, далёк от эмоционального взгляда на вещи, который сам он бичевал с почти благожелательным сарказмом. Вместе с тем старый граф был «универсально одарённым любителем-ремесленником, умевшим мастерить, клеить обои, делать электропроводку и ремонтировать мебель; он собственноручно выпалывал сорняки на дорожках любовно лелеемого сада в своём лёйтлингенском поместье, выращивал розы, прививал фруктовые деревья и даже, несмотря на неподходящий климат Шварцвальда, снимал урожай артишоков»⁷. Восхищение, которое питали его сыновья к Гёльдерлину[1]1
  Гёльдерлин, Иоганн Христиан Фридрих (1770—1843) – поэт, видный представитель буржуазно-революционного направления немецкой классической литературы. (Здесь и далее примечания, отмеченные звездочками, принадлежат переводчику).


[Закрыть], он охлаждал трезвой репликой, мол, «он не понимает, что находят нынче в этом поэте, которого и при жизни ни один человек не знал, не говоря уж о том, чтобы читать»⁸.

Мать – графиня Каролина, урождённая графиня Юкскюлль-Гилленбанд, приходилась правнучкой Гнейзенау[2]2
  Гнейзенау, Нейдхардт (1760—1830) – прусский генерал, выдающийся германский военный деятель и военачальник периода национально-освободительной борьбы немецкого народа против наполеоновского господства.


[Закрыть]. Служа в течение многих лет придворной дамой вюртембергской королевы, она, когда это позволяли обычные обязанности, отдыхала в мире поэзии. От неё унаследовали сыновья свой художественный дар. «Наряду с тем, к чему её обязывали положение и должность супруга, она прежде всего и во все времена оставалась матерью своих детей. Она верила в них даже тогда, когда порой не понимала их интересов. Будучи по своему вероисповеданию протестанткой, она тем не менее весьма благожелательно относилась к их религиозному католическому воспитанию. Она не избегала бесед с учителями и друзьями, посетила в Гейдельберге Стефана Георге[3]3
  Георге, Стефан (1868—1933) – буржуазный поэт-лирик, представитель антидемократического декадентско-мистического направления немецкой поэзии.


[Закрыть], чтобы лично обрести успокоительную ясность насчёт связей его кружка, читала книги, привлекавшие её сыновей в годы их бурного духовного развития, и с королевским достоинством и предельным пониманием, без звука жалобы на устах восприняла 20 июля со всеми столь печальными для неё событиями, оставшись верна своим сыновьям», – вспоминает один из буржуазных современников, школьный друг братьев Штауффенберг⁹.

Поскольку граф должен был исполнять обязанности при дворе, семья жила по большей части в Штутгарте, где братья Штауффенберг посещали гимназию Эберхарда Людвига. Трое братьев поддерживали между собой сердечные отношения, особенно тесными были они между Клаусом и Бертольдом¹⁰.

Старый замок, сообщает Теодор Пфицер, был «настоящим отчим домом для мальчуганов Штауффенберг. Здесь, на его широких галереях, на огромной парадной лестнице, в таинственных уголках и покоях они играли в разбойников и в войну, гоняли по коридорам на детской педальной тележке, не останавливаясь в своих забавах и перед дверями салона графини; здесь однажды шестилетний Клаус ножницами обкорнал фалды фрака у лакея, недвижно застывшего у парадной двери»¹¹.

Штутгарт, столь живописно лежащий со своим старым городом в долине Неккара, окружённый виноградниками и поросшими лесом холмами, вызывал разнообразные чувства не только своей дворцовой жизнью, но и своей архитектурой, своими культурными достопримечательностями, а также не в последнюю очередь своей процветающей промышленностью.

Но детство и отрочество Клауса фон Штауффенберга было временем кризиса старого общественного строя и его идеологии¹² временем суровых потрясений. Какое же влияние оказали на духовное формирование подраставшего юноши отчий дом, школа и общественная среда? Клаус фон Штауффенберг провёл беззаботное детство. Он и его братья росли, не зная материальной нужды, окружённые заботами матери, уважаемые как привилегированные представители высшего общества, опекаемые и обслуживаемые прислугой, используя все возможности для развития своих многогранных способностей. И никто из них – а меньше всего сам Клаус – не сомневался в том, что они со временем займут принадлежащее им, как они считали, по праву место в существующей системе.

В ноябре 1918 г., когда революция смела кайзеровский и королевские троны, Клаусу исполнилось 11 лет; его братьям было тринадцать. Школьный товарищ братьев Штауффенберг Теодор Пфицер писал об их настроениях в то время: «Мы, тогда тринадцати– и двенадцатилетние, просто поверить не могли, чтобы германский рейх рухнул, а короли отреклись от престола. Ведь на дворце Вильгельма (вюртембергского короля. – Перев.) всё ещё развевались королевские штандарты, на Западе, несмотря на ошеломляющие известия, германские войска всё ещё выдерживали натиск противника, а старый строй всё ещё казался незыблемым – пришедшие в движение силы пока давали о себе знать лишь отдалённым громыханием грома»¹³.

Революционные события принесли некоторые изменения в положение семьи Штауффенберг, но существенного влияния на стиль их жизни не оказали. Поскольку короля вюртембергского свергли, не было больше нужды и в обер-гофмаршале. Однако старый граф фон Штауффенберг стал генеральным уполномоченным свергнутого короля и председателем дворцовой палаты; в качестве такового он представлял перед Веймарской республикой интересы бывшей королевской династии Вюртемберга. Своё крайне монархическое мировоззрение он продемонстрировал тем, что отныне прекратил посещать бывший дворцовый театр, с придворных лож которого были сняты орлы. Многокомнатную квартиру в Старом замке пришлось оставить. Но казённая квартира герцогского казначейства на штутгартской Егерштрассе была всё же достаточно просторна и не очень стесняла семью. Кроме того, она владела, как и прежде, своим замком в Лёйтлингене. Бывшая королева, которая наедине была с графиней Каролиной на «ты», являлась частой гостьей в доме Штауффенбергов в Штутгарте или Лёйтлингене. Здесь ей оказывались все почести, словно никакой революции и не бывало.

Учитывая всё это, следовало бы полагать, что молодой граф фон Штауффенберг рос исключительно в аристократической консервативной среде, упорно ожидающей возврата монархии, далёкой от реальности, враждебно настроенной по отношению к буржуазно-демократическим тенденциям и процессам. Однако это верно лишь отчасти. Разумеется, консерватизм и монархические взгляды господствовали в доме Штауффенбергов. Но всё же родители проявляли Достаточную терпимость, чтобы не навязывать подрастающим сыновьям своё собственное мировоззрение. В доме Штауффенбергов давал себя знать определённый бужуазно-либеральный дух, по крайней мере в том смысле, что сыновьям не запрещалось знакомство с различными идейными течениями и движениями того времени.

В школьные годы Клаус и Бертольд фон Штауффенберг примкнули к буржуазному юношескому движению «Новые следопыты». Оно выделилось из бойскаутского движения довоенного времени, распавшегося после войны на несколько групп, и под руководством Регенсбургского кружка провело реформы, которые должны облегчить его сближение с движением «Перелётные птицы». В определённой мере в эти организации проник буржуазно-демократический дух. Туристские походы, беседы, чтение вслух у лагерного костра и другие соответствующие общим духовным интересам впечатления в значительной мере заменили распространённые в довоенное время милитаристские нравы, а также военные игры. Политические изменения в духе событий 1918 г. и их последствий оказывали влияние и на часть буржуазного юношеского движения. Руководители союза «Новых следопытов» так формулировали его мировоззрение: «Глубокая взволнованность космическо-религиозным смыслом всего сущего и происходящего, смирение перед непостижимостью судьбы, дарующей народу или отнимающей у него присущие его характеру и природе новые формы жизни»¹⁴.

Подобная идеология была призвана отвечать мироощущению той части молодёжи, которая пережила «смутное время» революции и послевоенных классовых битв, так и не поняв их сути. Штауффенберг и его друзья поначалу не питали добрых чувств к Веймарской республике и её лидерам. «Слишком уж много обрушилось на нас сразу», – писал Теодор Пфицер¹⁵. Поэтому не удивительно, что эта молодёжь пасовала перед «непостижимостью судьбы», искала выхода «в космическо-религиозном смысле всего сущего», и притом всё сильнее – зачастую не сознавая и не желая того – втягивалась в водоворот милитаристско-националистических течений.

По свидетельству графини Нины фон Штауффенберг, приверженность Клауса к юношескому движению была очень сильна, ведь всё, что он делал, он делал со страстью. «Мы, – вспоминает Теодор Пфицер, – отправлялись в горы и леса нашего родного края, метали копья, читали вслух у огня перед палаткой «Звезду союза» (стихотворение Стефана Георге. – К. Ф.), пели ландскнехтские песни. На рождественские праздники в декабре 1922 г. мы украсили на свой лад унылый школьный зал и под сенью зажжённой ёлки наряду со словами надежды, веры и любви из «Коринфских посланий»[4]4
  По Новому завету – послания св. Павла христианской общине Коринфа.


[Закрыть] декламировали стихи Гёльдерлина, а потом, вставши в круг и взявшись за руки, пели вместе с нашими учителями»¹⁶.

Участие Клауса в юношеском движении вызвало недовольство у отца, который в силу своего консерватизма и вместе с тем практицизма воспринимал его скептически и высмеивал увлечение сына мистикой.

Для того духа, который царил в семье Штауффенберг, характерен следующий эпизод. Хотя отец и относился отрицательно к общению своих сыновей с «молодёжными фюрерами», братья однажды пригласили одного из них к себе. Несмотря на всю свою неприязнь, старый барин позаботился, чтобы нежеланного гостя приняли в его доме с таким же радушием, как и других.

Клаусу фон Штауффенбергу были присущи чувства внутренней связи с природой и большая любовь к родному краю. Он часто бродил с друзьями по долинам и холмам Швабской Юры, по её лесам, задумчиво лежал у бивачных костров. Надо отметить, что Клаус свободно владел местным диалектом¹⁷.

Каникулы юные Штауффенберги проводили по большей части в Лёйтлингене – деревне, расположенной в юго-западной части Швабской Юры, у подножия Балингера и около гор Хёйберга. «Усадьба представляет собой скромный загородный дом, построенный в середине XIX в. на месте укреплённого замка, о прежнем существовании которого всё ещё напоминают крепостные стены с четырьмя небольшими угловыми башнями. Весьма безыскусный как снаружи, так и внутри, дом был окружён природой, сочетающей суровость скалистых гор с умиротворяющим покоем долин...»¹⁸. Юный Клаус занимал в восточной башне комнату с походной койкой, столом и стулом; единственным убранством служили в ней книги и картины.

Отсюда он частенько один или с друзьями отправлялся бродить по горам и долам Швабской Юры. Теодор Пфицер вспоминает об одной такой прогулке вместе с Клаусом к горному ущелью – «его любимому месту на высоко вздымающейся вверх скале, обрамленной зеленью буковых лесов; отсюда взору открываются живописные тихие долины. Мы беседовали о будущем, о мучительном становлении новой Германии, о задачах государства, о возможности нашей деятельности в нём, о профессиональных желаниях и надеждах. Ни он, ни я не знали тогда, каким же должен быть наш путь»¹⁹.

Очень ярко проявлялись у Клауса унаследованные от матери и поощрявшиеся ею склонности к художественному творчеству. Одно время он намеревался учиться архитектурному делу. Вместе с тем охотно музицировал – играл на виолончели, временами выказывая даже склонность стать музыкантом, но отказался от этого плана, когда понял, что настоящего мастерства ему не достигнуть. Частое посещение концертных залов и театров, а также участие в школьных концертах и спектаклях – таковы ещё некоторые черты Клауса фон Штауффенберга в годы юности.

Родители заботились о том, чтобы сыновья воспитывались в духе римско-католического вероисповедания. Клаус фон Штауффенберг признавал, что он верующий католик, хотя сам, как и его брат Бертольд, не принадлежал к числу прихожан, регулярно посещавших церковь²⁰. Как рассказывает его вдова, он оставлял за собой свободу совести и в этой области. Религию Клаус рассматривал как гуманистический институт, как хранительницу государства и морали и считал её важной для воспитания детей. «Происходя из семьи, давшей князей-епископов, он чувствовал себя в высокой степени обязанным церкви. Именно в конце жизни в нём заметнее проступили христианские черты. Я имею основание полагать, что именно под конец своих дней он исповедался и принял святое причастие. Он заменил крёстного отца при конфирмации старшего сына. Решения его базировались на христианских принципах»²¹.

Братья Штауффенберг учились в гимназии Эберхарда Людвига, которая имела за собой вековую традицию и преподавание в которой носило гуманистический характер. Эта буржуазная гимназия, зиждившаяся на фундаменте «античности, христианства и гуманизма», была известна своим высоким духовным уровнем. Оттуда вышло много видных теологов, офицеров, учёных, деятелей искусства, получивших основы образования и воспитания²². В речи перед её учащимися в январе 1959 г. Александр фон Штауффенберг сказал, что «здесь в немалой степени были заложены духовные основы нашего бытия»²³.

Д-р Эберхард Целлер, закончивший гимназию двумя годами позже Клауса фон Штауффенберга, так рисует характерную для первых послевоенных лет атмосферу, которая царила среди буржуазной молодёжи в Штутгарте: «Выставка нового немецкого искусства, устроенная в 1924 г. в Штутгарте и привлёкшая к себе всеобщее внимание, открыла перед молодёжью дотоле почти неведомые возможности; новая музыка, зачастую революционная по своей тональности, манила или ужасала её; искусство романского стиля и архаическая скульптура древних греков изучались и воспринимались с жадностью; экскурсы в этнографию, предпринимавшиеся в форме докладов, читавшихся в Линден-музее, обращали взор слушателей в далёкие, высокоразвитые или примитивные культуры – скажем, такие, как Перу, Бали, Тибета; беседы о Клагесе или Шпенглере, Лоеланде и Кейзерлинге, о Мэри Вигмэн и Достоевском, о Рудольфе Штайнере и вальдорфской школе пленяли уже шестнадцатилетних; они читали Томаса Манна, Стефана Цвейга и Рильке или же находили свой духовный приют у Гофмансталя, у Георге. Союзы молодёжного движения – зачастую конкурируя между собой – вербовали себе членов и наряду со школой сознательно культивировали свойственную им форму. Многообразие нового уравновешивалось для нас – хотя нередко мы этого не замечали или не желали – школой на Хольцгартенштрассе. Здесь античность и классицизм всё ещё давали нам твёрдую почву под ногами...»²⁴.

Приведём снова воспоминания Теодора Пфицера, учившегося в одном классе с Бертольдом и Александром: «Мы читали «Жертвоприношение» Биндинга и «Пчёлку Майя» Бонзельса, содержание которых нам однажды рассказал Бертольд ясной летней ночью у догорающего костра перед скалистым входом в пещеру Шиллера высоко над долиной Эрмса вблизи Ураха. Читали мы и «Пруссачество и социализм» Освальда Шпенглера, а также его морфологические рассуждения о закате Запада, «Дух готики» Карла Шеффлера, «Толкование доисторического искусства» Вильгельма Воррингера. Но мы уже и тогда... нашли путь к Гёте и Гёльдерлину... Этот широкий круг вопросов и интересов находил отражение и в тех беседах, которые происходили в доме Штауффенбергов. В часы вечернего чая двери зала и салона графини были гостеприимно распахнуты; здесь мы исповедовались в томивших нас школьных заботах и опасениях, обсуждали новые книги, спорили о политике. А на столе между чашками, печеньем и поджаренными хлебцами лежали журналы и издания, являвшиеся драгоценностью для библиофила. За домом вверх поднимался сад, переходивший в виноградник; на его ступенях мы часто сидели с книгами или беседовали, а под нами в летнем мареве расстилался Штутгарт, и вокруг, несмотря на близость главного вокзала, царила почти сельская тишина»²⁵.

В этом мире, отнюдь не выходившем за пределы буржуазного мышления, жил и учился школьник Клаус Штауффенберг. Целлер вспоминает, что он выделялся из гимназической массы: «В отличие от двух своих старших физически более крепких братьев Клаус Штауффенберг был телосложения скорее хрупкого и долгое время не посещал школу. В нашей детской памяти он запечатлелся как юноша совершенно артистического жизнерадостного склада характера, со спадающей на лоб прядью мягких волос, особенно когда на вечерах камерной музыки играл на виолончели. Но мы знали и то, что, будучи хорошим лыжником, он ходил по родным горам и зачастую приводил спутников в изумление своим отчаянно смелым скоростным спуском. Мы полностью разделяли его чувства, когда в школьной постановке «Вильгельма Телля» он с подъёмом произносил слова о свободе, столь созвучные нашему юношескому порыву... Если соученики предсказывали Бертольду дипломатическую карьеру, то Клауса Штауффенберга они представляли себе в будущем только как человека творческой профессии»²⁶.

Финансовых забот семья Штауффенберг, как и прежде, не знала. Хотя и претерпевшая изменения после 1918 г., но всё ещё доходная должность старого графа обеспечивала материальное благосостояние, позволявшее ему дать сыновьям всестороннее образование. Когда Клаусу из-за болезни пришлось покинуть школу, он продолжал учёбу в Лёйтлингене у домашних учителей.

5 марта 1926 г. – тремя годами позже своих братьев – Клаус фон Штауффенберг сдал выпускные экзамены с общей оценкой «удовлетворительно». Отметки по отдельным предметам были таковы: письменное сочинение, история немецкой литературы, введение в философию, естествознание, латынь – «удовлетворительно», французский, история и география, математика – «хорошо»²⁷. Но даже при том, что оценки эти в рамках всего класса были вполне хороши²⁸, они отнюдь не говорили о действительных способностях Клауса. По болезни ему пришлось сдавать экзамены экстерном.

В 1923 г. братья Штауффенберг познакомились со Стефаном Георге и вошли в его кружок. До конца его жизни они сохраняли преклонение перед «мастером»²⁹, многие стихотворения Клаус знал наизусть; он старался как можно чаще бывать в кругу Георге. Но когда в 1926 г. Клаус вступил в рейхсвер, эти связи продолжали внешне выражаться лишь в эпизодических посещениях. Хотя Клаус фон Штауффенберг в отличие от Бертольда, которому Георге даже посвятил стихотворение, и не принадлежал к кругу самых близких друзей поэта, встречи с ним оказывали на молодого человека большое духовное воздействие³⁰. Как утверждают, группа, сложившаяся вокруг Штауффенберга в 1943—1944 гг., именовалась по названию одного стихотворения Георге из сборника «Новый рейх» «Тайна», или «Тайная Германия»³¹.