Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

20 июля 1944 года

В четверг 20 июля 1944 г., около 6 часов утра, полковник граф фон Штауффенберг в сопровождении брата вышел из своей квартиры в берлинском пригороде Ванзее. Автомашина доставила обоих в город, где к ним подсел обер-лейтенант фон Хефтен. Затем они поехали дальше – на аэродром Рангсдорф, где уже ждал генерал-майор Штифф, чтобы вместе отправиться в ставку фюрера. Самолёт «Хейнкель-111», находившийся в распоряжении генерала Вагнера, стартовал около 7 часов утра. В портфелях находились две бомбы с бесшумными химическими взрывателями³⁹. Одну положил в свой портфель Штауффенберг, другую взял Хефтен. Тем временем Бертольд фон Штауффенберг отправился в здание ОКХ на Бендлерштрассе.

Пролетев примерно 560 километров, самолёт около 10 часов 15 минут приземлился в Растенбурге. Штауффенберг поручил командиру самолёта быть с полудня готовым к обратному полёту в Берлин. На служебной машине Штауффенберг и его спутники отправились в ставку фюрера. Здесь Штауффенберг доложил о своём прибытии коменданту. После завтрака с его адъютантом ротмистром фон Мёллендорфом Штауффенберг направился к генералу Фельгибелю, начальнику связи вермахта, посвящённому в заговор. Затем Штауффенбергу пришлось ещё решить один служебный вопрос с генералом Буле, представителем Главного командования сухопутных войск (ОКХ) при Верховном главнокомандовании вермахта (ОКБ).

Около 12 часов Штауффенберг вместе с Буле явился к начальнику штаба ОКВ генерал-фельдмаршалу Кейтелю, чтобы ещё раз обсудить с ним предстоящий доклад. Хефтен остался в приёмной в том же помещении. Кейтель сообщил, что совещание, первоначально назначенное на 13 часов, переносится на 12 часов 30 минут ввиду визита Муссолини. Доклады должны быть краткими. Затем Кейтель сказал, что обсуждение обстановки состоится в предназначенном для этой цели картографическом бараке с деревянными стенами, усиленными бетонной обшивкой.

Когда до 12 часов 30 минут осталось совсем немного, Кейтель вместе со своим адъютантом фон Фрейендом, Буле и Штауффенбергом вышел из кабинета, чтобы направиться в картографический барак, расположенный минутах в трёх ходьбы. Но тут Штауффенберг сказал, что хочет сначала немного освежиться и переменить сорочку⁴⁰. В прихожей его ожидал Хефтен. Фон Фрейенд указал им свою спальню, куда Хефтен вошёл вместе со Штауффенбергом, так как должен был помочь однорукому полковнику. Им необходимо было остаться наедине, чтобы щипцами вдавить взрыватель бомбы, спрятанной в портфеле. Взрыв должен был произойти 15 минут спустя. Тем временем Кейтель уже прошёл довольно далеко вперёд. Пока оба они находились в комнате Фрейенда, Фельгибель соединился по телефону с бункером ОКВ и попросил передать Штауффенбергу, чтобы тот ещё раз позвонил ему. Фон Фрейенд тут же послал обер-фельдфебеля Фогеля сообщить об этом Штауффенбергу. Позже Фогель рассказывал, что видел, как Штауффенберг и Хефтен что-то прятали в портфель, а на койке лежала куча бумаги. Очевидно, он помешал им уложить в портфель Штауффенберга обе бомбы. Вероятно, Штауффенберг, как. следует предполагать, намеревался взорвать обе эти бомбы. Однако, как бы то ни было, фактом остаётся то, что Хефтен засунул свёрток со второй бомбой в свой портфель, а затем, покинув Штауффенберга, быстро вышел, чтобы позаботиться об автомашине.

По пути в картографический барак Штауффенберг несколько раз отказывался от предложения своих спутников понести его портфель. Вместе с уже проявлявшим нетерпение Кейтелем Штауффенберг несколько позднее 12 часов 30 минут вошёл в картографический барак. Перед тем как войти, он громко, так, чтобы его услышал Кейтель, крикнул фельдфебелю-телефонисту, что ожидает срочного звонка из Берлина. В момент появления Штауффенберга на совещании генерал Хойзингер как раз докладывал о положении на Восточном фронте. Кейтель на минуту прервал его, чтобы представить Штауффенберга Гитлеру, который приветствовал полковника рукопожатием. Затем Хойзингер продолжал свой доклад.

Помещение для оперативных совещаний находилось в конце барака и имело площадь примерно 5 х 10 м. Его почти полностью занимал огромный стол с картами, вокруг которого после прихода Штауффенберга и Кейтеля собралось 25 человек. Напротив двери имелось три окна – из-за жары они были открыты настежь. Гитлер стоял у середины стола, лицом к окнам и спиной к двери. Стол представлял собой тяжёлую дубовую плиту, положенную на две массивные деревянные подставки. Штауффенберг поставил портфель с бомбой у той подставки, которая находилась в непосредственной близости от Гитлера. Вскоре вслед за тем он доложил Кейтелю, что ему необходимо переговорить по телефону, вышел из помещения и направился прямо к генералу Фельгибелю, где его уже ожидал с автомашиной Вернер фон Хефтен. «Ни один специалист не сомневался в том, что в помещении с толстыми ли или тонкими стенками предназначенная для этой цели взрывчатка... сделает своё дело до конца»⁴¹.

Тем временем Хойзингер продолжал доклад. Полковник Брандт, заместитель Хойзингера, желая подойти поближе к карте, задел ногой помешавший ему портфель Штауффенберга и переставил его по другую сторону подставки стола, подальше от Гитлера. Поскольку Штауффенберг должен был докладывать сразу же после Хойзингера, но всё ещё не вернулся, Буле вышел из помещения, чтобы позвать его⁴². Однако телефонист сказал ему, что полковник ушёл. Поражённый Буле вернулся в помещение.

В 12 часов 42 минуты – Хойзингер как раз произносил заключительные слова – бомба взорвалась. Штауффенберг, Хефтен и Фельгибель увидели пламя взрыва и были твёрдо убеждены в том, что Гитлер убит. Взрыв был такой силы, словно разорвался 150 миллиметровый снаряд, заявил позже Штауффенберг в Берлине.

Штауффенберг и Хефтен вскочили в машину, которая через минуты две остановилась у офицерского караула. Охрана сначала отказалась пропустить их, но Штауффенберг сослался на вымышленный телефонный вызов и заявил, что имеет разрешение на выезд. У наружного поста с южной стороны обоих офицеров снова остановили. Однако Штауффенберг не растерялся и тут же позвонил ротмистру фон Мёллендорфу, который по телефону подтвердил дежурному шарфюреру СС[28]28
  Унтер-фельдфебель.


[Закрыть] наличие разрешения на выезд. Чуть позже 13 часов Штауффенберг достиг аэродрома. По дороге Хефтен демонтировал запасную бомбу и выбросил её. В 13 часов 15 минут самолёт поднялся в воздух, и взял обратный курс на Берлин, где должен был приземлиться около 16 часов.

В течение почти трёх часов Штауффенберг был обречён бездействовать, и эти три часа оказались роковыми для предпринятого им дела. Что же произошло за эти три часа в Берлине – центре заговора?

Взрыв в помещении для совещаний произвёл большое разрушение: стол разлетелся на куски, потолок частично рухнул, оконные стёкла были выбиты, рамы вырваны. Одного из присутствовавших взрывной волной выбросило в окно. И всё-таки генерал Фельгибель, который должен был по телефону сообщить на Бендлерштрассе об удаче покушения, к ужасу своему, увидел: покрытый гарью, в обгорелом и изодранном в клочья мундире, опираясь на Кейтеля и ковыляя, Гитлер выходит из дымящегося барака! Кейтель довёл Гитлера до своего бункера и приказал немедленно вызвать врачей. Гитлер получил ожоги правой ноги, у него обгорели волосы, лопнули барабанные перепонки, правая рука была частично парализована, но в целом травмы оказались лёгкими.

Из числа участников совещания один – стенографист Бергер – был убит на месте; трое других – полковник Брандт (как уже указывалось, заместитель Хойзингера), генерал Кортен, начальник штаба оперативного руководства ВВС, генерал-лейтенант Шмундт – шеф-адъютант вермахта при Гитлере и начальник управления личного состава сухопутных войск – вскоре скончались от полученных травм. Генерал Боденшац, офицер связи главнокомандующего ВВС при ставке фюрера, и полковник Боргман, адъютант Гитлера, получили тяжёлые ранения. Все остальные отделались лёгкими ранениями или же не пострадали.

Ознакомление с расположением лиц, находившихся в помещении, показывает, что убиты или тяжело ранены оказались почти исключительно те, кто стоял справа от подставки стола. Совершенно ясно: в результате того, что полковник Брандт переставил портфель с бомбой к правой стороне подставки стола, направление взрыва в значительной мере изменилось. Только так можно объяснить, почему Гитлер, который к тому же в момент взрыва столь сильно наклонился над столом, что почти лежал на нём (он был близорук), остался в живых. Оправившись от шока, Гитлер и его окружение стали готовиться к намеченному на послеобеденное время визиту Муссолини в ставку Верховного главнокомандования.

Увидев Гитлера живым, Фельгибель от условленного звонка в Берлин отказался. Ведь по имевшейся договорённости он должен был сообщить, состоялось ли покушение или нет. Но такая ситуация, что после произведённого покушения Гитлер уцелеет, предусмотрена не была. Нерешительность Фельгибеля подкрепил Штифф, принявший решение, что ввиду этого государственный переворот начинать не следует и теперь надо лишь позаботиться о безопасности – своей собственной и других заговорщиков⁴³. Так центр заговора в Берлине больше трёх часов – решающих часов! – не получал никаких известий.

Через полчаса после покушения в «Волчьем логове» появился извещённый о происшедшем Гиммлер, который находился в своей ставке на озере Мауэрзее, и сразу же принялся за расследование. Он потребовал от Главного управления имперской безопасности в Берлине присылки самолётом специалистов-криминалистов. Геббельс, который в это время был в Берлине, получил после 13 часов телефонное сообщение, что произошло покушение, но Гитлер жив. Затем всякая связь между Растенбургом и внешним миром на два часа прекратилась. Гитлер приказал установить запрет на передачу любой информации из ставки. Это обстоятельство могло бы даже сыграть на руку заговорщикам, поскольку Фельгибель и без того имел задание не допустить никакой связи со ставкой.

В результате начатого Гиммлером расследования всё серьёзнее стали подозревать Штауффенберга: его поведение, а особенно внезапное исчезновение казалось теперь подозрительным и Кейтелю. Но пока ещё никто из окружения Гитлера не предполагал, что речь идёт не о покушении одного отдельного лица, а о начале предпринятой в более широком масштабе попытки восстания. А тем временем в ОКХ на Бендлерштрассе генерал Ольбрихт и его ближайшие соратники тщетно ожидали сигнала действовать – телефонного звонка из Растенбурга.

Около полудня Ольбрихт послал майора Хайэссена к полицей-президенту Берлина графу Хельдорфу договориться о действиях полиции по захвату важнейших зданий и аресту нацистских главарей. Однако в крайнем возбуждении майор захватил с собой устаревшую карту. Но куда важнее было то, что Хельдорф отказался от самостоятельных действий полиции и заявил, что она начнёт действовать только тогда, когда возьмёт власть армия. У Хельдорфа в это время находился Ганс Бернд Гизевиус, агент германского абвера, который, как уже указывалось, сотрудничал с американской секретной службой.

Граф Хельдорф являлся старым нацистом; будучи в 20-е и 30-е годы одним из главарей штурмовиков, он основательно приложил руку к кровавому террору против антифашистов. Теперь он был подобен крысе, пытающейся спастись с тонущего корабля. Роль Хельдорфа 20 июля заключалась в том, что, ровным счётом ничего не делая сам, он отпускал циничные замечания насчёт недостатков предпринятой операции и предоставлял действовать другим. Штауффенберг и прежде был о нём невысокого мнения.

Только в 15 часов 30 минут генерал-лейтенанту Тиле удалось установить телефонную связь Бендлерштрассе со ставкой. Оттуда он получил лишь лаконичное известие о состоявшемся покушении, но жив Гитлер или мёртв, сказано не было. Тогда Ольбрихт распорядился отдать около 15 часов 30 минут первые приказы о подъёме войск по боевой тревоге в соответствии с планом «Валькирия». Начальнику берлинского гарнизона генералу фон Корцфляйшу через офицера связи было приказано явиться на Бендлерштрассе для получения указаний. Подчинённого ему военного коменданта Берлина, участника заговора генерала фон Хазе, Ольбрихт известил по телефону о необходимости быть готовым к боевым действиям⁴⁴. Тиле приказал сформировать отделение радиосвязи, которое должно было оборудовать радиостанцию в городской военной комендатуре⁴⁵.

Около 16 часов Штауффенберг и Хефтен совершили посадку в Рангсдорфе, полагая, что военный государственный переворот уже идёт полным ходом. Хефтен позвонил на Бендлерштрассе и вызвал автомашину. Одновременно он подтвердил факт покушения и наверняка свершившееся – по его убеждению – уничтожение Гитлера. Теперь Ольбрихт и Мерц фон Квирнгейм форсировали введение в силу дальнейших приказов «Валькирия». В Берлине были подняты по боевой тревоге подчинённые фон Хазе войска: охранный батальон (отдельная часть силой до полка), гарнизон Шпандау, пиротехническое и оружейно-техническое училища супохутных войск. Командиры этих частей были вызваны для получения приказов в городскую комендатуру на Унтер-ден-Линден, 1. Здесь им были вручены заранее разработанные приказы занять определённые здания, министерства, казармы СС и транспортные узлы. Охранному батальону приказывалось оцепить правительственный квартал и взять Геббельса.

После 16 часов подполковник Бернардис начал поднимать по боевой тревоге войска, находившиеся вне Берлина: танковые училища в Крампнице и Вюндсдорфе, курсы усовершенствования танковых войск в Гросс-Глинике, пехотное училище в Дёберице и унтер-офицерское училище в Потсдаме. Некоторые из этих частей должны были поддержать берлинские войска; другие занять радиостанции, перерезать основные магистрали и выступить против соединений СС. Принадлежавшая к охранному батальону охрана здания на Бендлерштрассе получила приказ Мерца фон Квирнгейма перекрыть все входы и выходы и оказать сопротивление в случае возможной атаки частями СС.

После получения первых известий и отдачи первых приказов Ольбрихт отправился к генералу Фромму (которому только что вручили донесение), чтобы информировать его о происходящем и по возможности привлечь к участию в перевороте. Объявив, что получил сообщение от генерала Фельгибеля, гласящее: Гитлер погиб в результате покушения, Ольбрихт предложил командующему армией резерва дать войскам кодовый сигнал «Валькирия» и тем самым приказать вермахту взять в свои руки всю исполнительную власть. Однако Фромм пожелал получить сообщение о гибели Гитлера лично от Кейтеля и около 16 часов 10 минут позвонил в ставку фюрера. Тем временем установленный Гитлером запрет связи был отменён, и Кейтель сразу же взял трубку. На вопрос Фромма он ответил, что покушение имело место, но сам фюрер лишь легко ранен. Затем Кейтель спросил, вернулся ли уже полковник Штауффенберг. Получив такую информацию, Фромм отказался ввести в действие план «Валькирия». А пока всё это происходило, Мерц фон Квирнгейм от имени Фромма продолжал передавать войскам приказы «Валькирия».

Примерно в 16 часов 30 минут капитан Клаузинг принёс на узел связи в здании на Бендлерштрассе текст телеграммы с первым основным приказом. Поскольку телеграмма не имела пометок о степени срочности и секретности, офицер узла связи Рёриг отнёс её обратно Клаузингу. Спустя десять минут тот вновь вручил телеграмму Рёригу. Как показывал впоследствии Рёриг, первая фраза: «Фюрер Адольф Гитлер убит» теперь была зачёркнута ⁴⁶. Очевидно, после телефонного разговора Фромма с Кейтелем Ольбрихт потерял уверенность в этом. За период с 17 часов 35 минут до 21 часа 03 минут телеграмма была отправлена 20 адресатам. Основной приказ имел подпись генерал-фельдмаршала фон Вицлебена и передавал всю исполнительную власть командующим войсками, тем самым давая им и первые директивы.

Около 16 часов 45 минут Штауффенберг вместе с Хефтеном вошёл в здание на Бендлерштрассе и немедленно направился в кабинет Ольбрихта, чтобы доложить ему о ходе дел. На слова Ольбрихта о сообщении Кейтеля Штауффенберг возразил, что это – манёвр Кейтеля и ставки Верховного главнокомандования с целью выиграть время, и потребовал быстрых и решительных действий.

К этому моменту Бек и другие заговорщики прибыли на Бендлерштрассе, где уже находился и генерал-полковник Гёпнер. Вызванному Ольбрихтом графу Хельдорфу, который явился в сопровождении Гизевиуса, было официально заявлено, что вермахт взял на себя всю исполнительную власть и таким образом полиция также подчинена ему. Бек счёл необходимым указать Хельдорфу на противоречивость сообщений, поступающих из ставки фюрера, и потребовал совместно занять определённую позицию в отношении происходящего, особенно на случай распространения вести, что Гитлер жив. Бек призвал всех присутствующих присоединиться к его точке зрения:

«Для меня этот человек мёртв. И этим я и буду руководствоваться в своих дальнейших действиях. Мы не имеем права отступать от этой линии, иначе внесём смятение в наши собственные ряды. Неопровержимо доказать, что Гитлер – именно он, а не его двойник – действительно жив, ставка сможет не раньше чем через несколько часов. А до тех пор берлинская акция должна быть закончена»⁴⁷.

В 17 часов Ольбрихт в сопровождении Штауффенберга снова вошёл в кабинет Фромма и сообщил ему, что Гитлер убит; это может подтвердить Штауффенберг. Между ними возник спор:

«Фромм. Но это же невозможно, Кейтель заверил меня в обратном!

Штауффенберг. Фельдмаршал лжёт, как всегда. Я сам видел, как Гитлера выносили мёртвым.

Ольбрихт. Учитывая это положение, мы дали тыловым командованиям корпусов сигнал «Внутренние беспорядки».

Фромм, вскакивая и ударяя кулаком по столу: Это – чистейшее неповиновение! Что значит «мы»? Кто дал приказ?

Ольбрихт. Начальник моего штаба полковник Мерц фон Квирнгейм.

Фромм. Немедленно вызовите сюда полковника Мерца!

Входит Мерц фон Квирнгейм. В ответ на вопрос он подтверждает, что без санкции Фромма дал тыловым командованиям армейских корпусов сигнал «Внутренние беспорядки».

Фромм. Вы арестованы. А дальше посмотрим, как с вами поступить.

В этот момент полковник граф Штауффенберг встаёт и ледяным голосом произносит: «Господин генерал-полковник, во время совещания у Гитлера я лично вставил взрыватель в бомбу. Взрыв был такой силы, будто разорвался 150-миллиметровый снаряд. Никто в том помещении жив остаться не мог».

Фромм. Граф Штауффенберг, покушение сорвалось. Вам следует немедленно застрелиться.

Штауффенберг. Нет, этого я не сделаю ни в коем случае.

Ольбрихт. Господин генерал-полковник, наступил момент действовать. Если мы сейчас не ударим, наше отечество погибнет навсегда.

Фромм. Ага, значит, и вы, Ольбрихт, тоже участвуете в этой попытке переворота?

Ольбрихт. Так точно. Но я лишь примыкаю к тому кругу лиц, который возьмёт на себя власть в Германии.

Фромм. В таком случае объявляю всех троих арестованными!

Ольбрихт. Арестовать вы нас не сможете. Вы заблуждаетесь: истинное соотношение сил не в вашу пользу, это вы арестованы нами!»⁴⁸

Короткая рукопашная, и Фромма под угрозой оружия препровождают в кабинет его адъютанта. Однако охраняли Фромма столь великодушно, что позже ему удалось установить контакт с офицерами-единомышленниками.

Новым главнокомандующим армией резерва назначили генерал-полковника Гёпнера, который тут же надел принесённый с собою мундир. Гёпнер представлял собою одну из самых нерешительных и двойственных фигур заговора. Теперь он с нетерпением ожидал прибытия нового верховного главнокомандующего вермахта – генерал-фельдмаршала фон Вицлебена. Но отнюдь не для того, чтобы вместе с ним со всей решительностью продолжать начатое дело, а прежде всего получить от него письменное подтверждение своего назначения. Вместо того чтобы позаботиться о быстрой мобилизации войск, Гёпнер проявил повышенное беспокойство о самочувствии Фромма и даже хотел было отпустить его домой, но натолкнулся на сопротивление Штауффенберга, Бека и даже Гизевиуса. (Позднее он всё-таки приказал принести Фромму вино и бутерброды.) Затем Гёпнер проинформировал офицеров отдела о «смерти» Гитлера и о принятых мерах. Но настойчивое требование Штауффенберга как следует «дать жару» командующим военными округами Гёпнер не выполнил и, хотя и переговорил по телефону с Висбаденом, Штеттином⁴⁹ и Штутгартом, никаких энергичных указаний не дал. Как только из ставки фюрера поступили контрприказы, он сразу же проявил полную беспомощность.

Группа же молодых офицеров, напротив, активно участвовала в предпринятой акции. Обер-лейтенант Корде обеспечил охрану ворот: караул пропускал в здание только лиц со специальными пропусками; капитан Фриче контролировал вестибюль и прилегающие помещения (поскольку далеко не все сотрудники принадлежали к числу посвящённых); капитан Клаузинг и лейтенанты фон Кляйст, фон Оппен, фон Гаммерштейн находились в распоряжении Ольбрихта и Штауффенберга в качестве офицеров для особых поручений. Однако другая группа офицеров занимала выжидательную позицию, не предпринимая, правда, пока никаких контрмер. Некоторые из этих офицеров поначалу сорвали со своих мундиров эмблему державного орла со свастикой, а затем, всего через несколько часов, когда произошёл решающий поворот, снова прикрепили его на грудь.

После 17 часов в здании на Бендлерштрассе появился обер-фюрер СС Пфифрадер и потребовал разговора со Штауффенбергом. На самом деле он имел задание Главного управления имперской безопасности незаметно арестовать Штауффенберга – Гиммлер уже сообщил о нём из ставки как о предполагаемом преступнике. Но Штауффенберг приказал посадить под арест Пфифрадера вместе с сопровождавшими его двумя сотрудниками уголовной полиции. Так же поступили и с генералом фон Корцфляйшем, который хотя и явился на Бендлерштрассе, но поддержать начатую акцию отказался. Его преемником был назначен генерал фон Тюнген. Корцфляйш попытался бежать, но его схватили. Атмосферу, царившую на Бендлерштрассе, рисует Людвиг фон Гаммерштейн, которому фон Шверин приказал находиться в приёмной Ольбрихта:

«Когда я вернулся на своё место в приёмной, Ольбрихт позвал меня в свой кабинет и сказал, чтобы я оставался здесь: в соседней комнате сидит генерал фон Корцфляйш – пусть ни в коем случае не вздумает выкинуть какую-нибудь глупость. Минут через пять с криком: «Генерал удрал!» – ко мне влетел адъютант – пожилой подполковник для особых поручений фон дер Ланкен. Я бросился вслед за ним, увидел бегущего через вестибюль генерала и крикнул охране: «Внимание, у выхода!» Там с надёжным унтер-офицером стоял Кляйст. Он сразу же приставил к груди генерала пистолет, а потом подбежал ещё один обер-лейтенант (Вендельштейн)... Корцфляйш повис у них на руках. Он был совершенно без сил.

Я весьма вежливо препроводил сего господина в предназначенную для него комнату; весь остаток вечера мне пришлось караулить его. Сначала он бушевал и орал, кому мы, мол, принесли присягу, но постепенно успокоился. Потом пришёл его офицер-порученец – совершенно ничего не подозревавший пехотный капитан – выяснить, где же запропал его начальник. Ольбрихт направил капитана к нам. Тот сообщил, что полученные ими до настоящего времени приказы выполнены.

Теперь Корцфляйш уже больше говорил сам с собой, нежели с нами, распространяясь насчёт своих заслуг на поле брани и на посту заместителя командующего войсками в Берлине. Он, мол, всегда выполнял свой долг и командовал своими войсками наилучшим образом. Но на путч он не способен, он просто не может пойти на это, да этого от него и требовать нельзя: ведь он солдат. Эту фразу он повторил несколько раз, а потом поручил мне узнать, что с ним собираются делать. Коли хотят продержать всю ночь, пусть дадут постель. «Скажите генерал-полковнику, я заинтересован только в одном: отправиться домой полоть клумбы в своём саду!» Вот так: сначала бушевал насчёт присяги, а потом вдруг захотел выпалывать сорняки»⁵⁰.

Появление Пфифрадера в сопровождении всего двух криминалистов показывало, что в это время – около 17 часов – в Главном управлении имперской безопасности всё ещё полагали, будто речь идёт об индивидуальном акте Штауффенберга, а не о государственном перевороте. В 17 часов 30 минут все поднятые по тревоге в Берлине и его окрестностях войска получили боевые приказы и частично уже находились на марше. Однако подход их задержался таким образом, что к данному моменту – примерно через пять часов после покушения – указанные в приказах позиции заняты ещё не были.

Затем начал сказываться саботаж, имевший место на узле связи в здании на Бендлерштрассе. Передача телеграмм была задержана дежурным офицером лейтенантом Рёригом, последовательность систематически дополнявших друг друга приказов «Валькирия» произвольно нарушена, в результате чего смысл их исказился. Когда же наконец их удавалось передать по телеграфу, их тут же объявляли не имеющими силы по телефону. На настойчивые требования Ольбрихта и Штауффенберга Рёриг отвечал ссылками на «технические трудности». В результате отдельные военные округа из цельного комплекса приказов получили всего лишь отрывочные указания и не знали, что же им следует предпринять. Заговорщики упустили из вида необходимость посадить на аппараты связи надёжных людей, убрав приверженцев Гитлера.

Около 17 часов 35 минут началась, как уже говорилось, передача телеграммы с первым основным приказом.

В 18 часов в здании на Бендлерштрассе появились генералы Шпехт, Кунце и Штреккер, приглашённые на служебное совещание ещё Фроммом. В кабинете Фромма Гёпнер разъяснил им обстановку. Шпехт – инспектор подготовки командных кадров, которого Ольбрихт до этого несколько раз безуспешно пытался привлечь на свою сторону, – и теперь отказался действовать заодно с заговорщиками. Отказался и Кунце, начальник отдела боевой подготовки. Их заперли вместе с Фроммом, но около 20 часов 20 минут им удалось незаметно выйти из-под ареста.

В период после 18 часов 30 минут командующим военными округами были отправлены второй основной приказ и – правда, не полностью – дальнейшие приказы: о захвате учреждений и транспортных узлов, аресте нацистских главарей, занятии концентрационных лагерей. Приказы эти, как правило, вызывали недоумение, наталкивались на нерешительность и колебания. Поскольку в заговор были посвящены лишь немногие командующие округов, осуществление отданных приказов в большинстве случаев оказывалось под вопросом; к тому же вечером стали поступать первые контрприказы.

В 18 часов 30 минут на Бендлерштрассе наконец поступило донесение о том, что правительственный квартал оцеплен тремя ротами охранного батальона. К 19 часам подразделения пиротехнического училища и оружейно-технического училища сухопутных войск заняли свои опорные пункты в Цейхгаузе и бывшем королевском дворце. Две ударные группы патрульной службы сухопутных войск в 19 часов стояли на Унтер-ден-Линден (угол Вильгельмштрассе) в готовности атаковать здание министерства пропаганды и схватить Геббельса. Но основные силы ещё не подошли; первые танки прибыли в центр города только около 19 часов 30 минут.

Полковник Глеземер, награждённый «Рыцарским крестом» начальник II танкового училища в Крампнице, задержал его подъём по тревоге и подход танков, тем временем вместе со своим адъютантом капитаном Шауссом выехав вперёд на Бендлерштрассе. Ольбрихт приказал ему ждать в состоянии готовности с основными силами танков у Колонны победы и обеспечить охрану Общевойскового управления сухопутных войск. Дальнейшие приказы он получит от Мерца. Когда позднее Глеземер отказался подчиниться этим приказам, Мерцу пришлось арестовать его. Однако тот успел сообщить о создавшемся положении инспекции танковых войск. Её начальник полковник Больбринкер, которому подчинялись все танковые училища, распорядился оттянуть танки на Фербеллинерплац и известил Геббельса о происходящем в городе. Тем временем, как мы увидим далее, Геббельс получил информацию и из других источников. Заявив о своём мнимом желании выполнять приказания Ольбрихта, Глеземер сумел ввести в заблуждение свою охрану и скрыться.

Подобная картина наблюдалась и при использовании танкового училища, находившегося в Гросс-Глинике. Уже упоминавшийся выше курсант Вальтер Харц сообщает: «20 июля 1944 г. нас снова вывели из казармы. Однако спустя некоторое время после полудня нам приказали немедленно вернуться в неё. Всё происходило так же, как и в предыдущие дни, только гораздо медленнее. Казалось, наши начальники воспринимают объявление тревоги как муштру; дело доходило даже до того, что отдельные курсанты, не принимавшие непосредственного участия в учениях, старались уклониться, несмотря на то, что, естественно, должны были быть готовыми к бою резервом на случай объявления «чрезвычайного положения». Пока мы ещё ничего не знали о том, что же произошло в действительности в тот день. Мне полагалось быть наводчиком танка «Т-IV», но меня назначили связным к нашему начальнику танковой инспекции майору Хауштайну (или Хапштайну), и я находился в его автомашине-вездеходе. Танки стояли довольно долго на шоссе, некоторые курсанты даже бросили их и отправились в казарму; более того, к вечеру офицеры-инструктора стали бегать по комнатам и собирать людей, поскольку уже «началось». Я и по сей день хорошо помню это, так как в моей комнате один курсант, чтобы не участвовать в «учении», спрятался в стенной шкаф.

Точное время нашего выступления я сегодня назвать уже не могу, но было ещё светло. Мы очень быстро двигались к Берлину... По дороге часто делали небольшие остановки, во время которых экипажи танков узнали, что в Берлине произошёл путч эсэсовцев против Гитлера, что войска СС идут на Берлин и их надо разоружить. Любое сопротивление следует подавить силой. Новое кодовое наименование операции – «Гинденбург». Затем танки рассредоточились группами в центре Берлина, заняли важные перекрёстки или вокзалы. Сам я вместе с водителем ожидал в машине вблизи Бендлерштрассе. Мой майор, по всей видимости, находился там. Через некоторое время он вернулся весьма возбуждённый, но нам ничего о происходящем не рассказал, а приказал немедленно ехать к танкам. Я должен был передать командирам танков приказ к сбору или же обратному маршу. Таким образом, мы, курсанты, и тогда не знали никаких подробностей случившегося этой ночью. О действительных событиях нам сообщили только на следующий день – разумеется, в официальной нацистской версии»⁵¹.

Вечером 20 июля никаких донесений о захвате Имперской канцелярии, министерства пропаганды, Главного управления имперской безопасности и прежде всего радиостанции всё ещё не было.