Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Мысли Гёрделера по вопросам внутренней политики Гаммерштейн записал так: «Германия должна вновь стать правовым государством. Все военные и нацистские преступники подлежат осуждению в соответствии с законами, действовавшими ко времени совершения их преступлений. От всего народа потребуется весьма много работы, однако при соблюдении строжайшей экономии, упорядоченном введении государственного бюджета, восстановлении во всех отношениях упрощённого административного аппарата с полным воплощением в жизнь идеи социальной справедливости – теперь генеральный директор уже не будет зарабатывать в сотни раз больше, чем его самый высокооплачиваемый рабочий, – этот разрыв слишком огромен! Нет, оба они будут сообща нести те величайшие трудности в области финансов и восстановления городов, которые нам предстоит преодолеть»¹⁹. Ни о каком социальном преобразовании здесь нет ни слова.

В беседе с Гаммерштейном 29 июня Гёрделер заявил, что на Западе, несмотря на вторжение, надо всё же сберечь «другим» много сил; «Австрия должна остаться в составе рейха, и англичане уже начали зондаж»²⁰.

Это означает, что в принципе Гёрделер и теперь всё ещё придерживался своих экспансионистских и антисоветских целей, отвечавших интересам крупного капитала. В лице Штауффенберга он видел лишь орудие достижения этих целей.

В интересах наглядности мы уже схематически обрисовали планы переворота и круг лиц, предназначавшихся для установления новой государственной власти. Разработка этих документов происходила в основном до начала 1944 г., но и в дальнейшем требовалось их дополнение и корректирование. В частности, по вопросу о составе будущего правительства имели место горячие споры, продолжавшиеся вплоть до 20 июля 1944 г.

Теперь обратимся вновь к конкретным попыткам покушения, неоднократно предпринимавшимся в период с осени 1943 г. до 20 июля 1944 г.

По вопросу об устранении Гитлера взгляды были различны. Гёрделер долгое время отвергал покушение, ибо явно боялся, что после физического уничтожения Гитлера и других нацистских главарей проложат себе путь революционно-демократические силы. Он желал, как уже упоминалось, предотвратить новый 1918 год. При этом Гёрделер рассчитывал на то, что удастся побудить Гитлера уйти в отставку и затем без существенных конфликтов направить германскую империалистическую политику в несколько «более умеренное» русло.

Мольтке, Штельцер и другие крайзаусцы тоже были против покушения, но отнюдь не из страха перед народом. Они полагали, что устранение Гитлера ещё далеко не означает ликвидации всего нацистского режима. Демократического же народного движения, которое смогло бы ликвидировать эту систему, по их мнению, не существовало, а генералов они на это способными не считали. Поэтому путь к освобождению Германии они с неизбежностью видели в её военной катастрофе²¹. Кроме того, имелись и такие участники заговора, например Бернер фон Хефтен, которые отклоняли покушение из религиозных соображений.

Штауффенберг, Ольбрихт, Тресков и другие рассматривали покушение на Гитлера как единственно возможный толчок к перевороту. Штауффенберг и Ольбрихт понимали, что убийство Гитлера – это ещё отнюдь не сам решающий переворот, а лишь его необходимый первый акт. Они делали ставку на армию и её офицеров как на единственно решающие факторы первых часов и дней. Но они знали также и то, что многие офицеры считали себя связанными присягой, а другие просто ссылались на неё, чтобы избежать необходимости самим принять решение бороться против нацистов. Кроме того, личность и имя фюрера и верховного главнокомандующего вермахта всё ещё оказывали определённое гипнотизирующее воздействие на часть народа, солдат и офицеров²². И наконец, при таком культе, который был создан вокруг Гитлера, личность его имела существенное значение для внутренней консолидации и укрепления всей фашистской системы, включая нацистскую партию, её организации и подразделения, СС, гестапо и т. п. Штауффенберг и Ольбрихт хотели решить все эти проблемы фактом физического уничтожения Гитлера. Вот почему они с такой энергией осуществляли дальнейшую подготовку покушения.

Новая попытка покушения намечалась на начало ноября 1943 г. Договорились, что Штифф, принимавший участие в проходивших в ставке совещаниях по обсуждению положения на фронтах, совершит покушение во время «оценки обстановки фюрером», как именовались эти совещания у Гитлера. Тресков достал новую английскую взрывчатку и в октябре передал её Штауффенбергу, а он в свою очередь – Штиффу. Но тот спустя некоторое время заявил, что нет никакой возможности незаметно пронести взрывчатку в помещение, где происходят совещания. Многочисленные кордоны, с целью безопасности окружавшие Гитлера в его ставке, действительно были труднопреодолимым препятствием.

Штауффенберг попытался привлечь к покушению полковника генерального штаба Иоахима Майхснера, который являлся сотрудником Кейтеля и имел доступ к совещаниям по обстановке. Но хотя Майхснер и был согласен со Штауффенбергом, совершить покушение он в себе сил не нашёл.

Тогда Тресков предложил произвести покушение во время осмотра Гитлером выставки образцов новой военной формы. Их должны были показать Гитлеру для утверждения в ноябре. Необходимо было найти офицера, готового, положив взрывчатку в карман своего мундира, подойти вплотную к Гитлеру и взорваться вместе с ним. Шуленбург назвал капитана Акселя фон Бусше, с которым он дружил и о котором знал, что тот горячо ненавидит Гитлера. Бусше был очевидцем массовых расстрелов мужчин, женщин и детей в Польше и Советском Союзе, и это сделало его врагом нацизма. Штауффенберг вызвал Бусше с Восточного фронта в Берлин, и в предместье столицы Дюппеле между ними состоялся решающий разговор. Бусше был готов ради уничтожения Гитлера пойти на гибель. Однако демонстрация образцов новой формы многократно откладывалась, а когда наконец уже должна была состояться, вагон с обмундированием разбомбили при авиационном налёте на Берлин. Тем временем Бусше пришлось вернуться на фронт, где он вскоре получил тяжёлое ранение.

К этому времени Штауффенберг впервые высказал намерение осуществить покушение. Но Ольбрихт и Бек воспротивились этому, ибо он был незаменим в Берлине.

По смутным и недостаточно подтверждённым данным в конце декабря 1943 г. предпринималась ещё одна неудавшаяся попытка покушения²³. Случай чуть было не привёл к провалу всего заговора. Майор Кюн и обер-лейтенант Хаген сумели спрятать английскую взрывчатку в ставке фюрера под деревянной сторожевой вышкой. По каким-то неясным причинам взрывчатка взорвалась. Однако расследование инцидента велось офицером абвера подполковником Шрадером – участником заговора. Ему удалось замять дело и не допустить разоблачения. Однако теперь надо было доставать новую взрывчатку.

В январе 1944 г. опять представилась возможность использовать для покушения намеченную демонстрацию новой военной формы. Так как Бусше к тому времени уже был ранен, пришлось искать другого офицера. Штауффенберг предложил обер-лейтенанта Эвальда Генриха фон Кляйста из потсдамского 9-го пехотного полка. После бесед с Штауффенбергом и своим отцом (неоднократно упоминавшимся нами померанским помещиком Эвальдом фон Кляйст-Шменцином) тот согласился на этот акт самопожертвования²⁴. Но назначенная на 11 февраля 1944 г. демонстрация обмундирования была вновь отменена.

Кроме названных выше офицеров, вероятно, нашлись бы и другие, готовые ценой своей жизни убить Гитлера. Но это были в большинстве своём офицеры молодые, не имевшие к нему доступа. Среди же генералов и старших офицеров из окружения Гитлера таких людей не нашлось.

Правда, доступ на оперативные совещания по обсуждению обстановки имел начальник оперативного управления генерального штаба сухопутных войск генерал-лейтенант Адольф Хойзингер, который с весны 1943 г. знал о намерении заговорщиков устранить Гитлера. Генералу Вагнеру, стремившемуся привлечь его к участию в заговоре, он заявил, что готов безоговорочно предоставить себя в распоряжение нового руководства. Но когда в конце 1943 г. Штифф снова стал прощупывать Хойзингера насчёт покушения, тот отказался, воскликнув: «Боже упаси! Это же государственная измена! Мы связаны присягой и военным долгом!»²⁵.

Тресков долгое время верил, что Хойзингер в самом деле готов действовать заодно с заговорщиками. Когда в начале 1944 г. Хойзингер должен был уехать на лечение, Тресков письменно попросил, чтобы он назначил его своим заместителем. Это дало бы Трескову возможность принимать участие в совещаниях у Гитлера и осуществить покушение. Но Хойзингер даже не ответил на просьбу Трескова. Вернер фон Хефтен назвал Хойзингера «несостоятельным типом и послушно кивающим ослом»²⁶. По предложению Ольбрихта Штауффенберг распорядился не связывать никакие дальнейшие планы с Хойзингером и занявшим такую же позицию графом Кильманзеггом.

Тем временем гестапо всё ближе подбиралось к заговорщикам. Как уже указывалось, им удалось внедрить в кружок Зольфа своего шпика Рекцее²⁷ и в январе 1944 г. арестовать многих членов этого кружка, в том числе Гельмута фон Мольтке. В феврале Гитлер издал распоряжение, согласно которому подавляющая часть военной секретной службы была включена в состав СД, а Канарис снят со своего поста. Остаток абвера был подчинён полковнику Ганзену, тоже участнику заговора. В июне 1944 г. Гиммлер заявил Канарису: ему известно, «что в сухопутных войсках есть видные круги, носящиеся с планами переворота. Но до этого дело не дойдёт. Он своевременно нанесёт удар. Он терпел это дело так долго только для того, чтобы выяснить кто, собственно, за всем этим стоит. Теперь он это знает. И теперь-то он вовремя пресечёт происки таких лиц, как Бек и Гёрделер»²⁸. Шлабрендорф сообщает, что этот рассказ Канариса произвёл на Ольбрихта весьма большое впечатление: тот боялся «непосредственно предстоящего удара Гиммлера». «Мы не могли помешать этому. Мы должны были не терять самообладания»²⁹.

4 июля 1944 г. были арестованы Райхвайн, Зефков и Якоб, 5 июля – Лебер, 17 июля был отдан приказ об аресте Гёрделера, но его предупредили и он скрылся. Так гестапо проникло во внутренний круг заговора; теперь надо было в высшей степени спешить, Военное положение гитлеровской Германии приняло летом 1944 г. катастрофический характер.

4 июня войска союзников освободили от фашистского господства Рим. 6 июня союзники высадились в Нормандии и создали прочный плацдарм, на котором они стали быстро концентрировать свои силы для дальнейшего вторжения во Францию.

23 июня началась Белорусская операция Советской Армии, в результате которой группа армий «Центр» была почти полностью уничтожена. 26 июня был освобождён Витебск, 3 июля – Минск и 13 июля – Вильнюс. 8 июля генерал Винценц Мюллер капитулировал с остатками окружённой в районе Минска 4-й армии и вскоре примкнул к Союзу немецких офицеров и к Национальному комитету «Свободная Германия». 13 июля 1944 г. началось советское наступление против войск группы армий «Северная Украина», приведшее к освобождению западной части Украины. В конце июля – начале августа советские войска вышли во многих пунктах к Висле.

Характерным для той ситуации, которая возникла в высшем командовании фашистского вермахта, явился телефонный разговор в конце июля между Кейтелем и Рундштедтом. Когда Кейтель перед лицом катастрофических донесений со всех фронтов в отчаянии, спросил Рундштедта: «Так что же нам делать?», тот ответил: «Что вам делать? Кончать войну – вот, что вам надо делать, идиоты!»³⁰ Но Рундштедт, а также и другие фельдмаршалы, за малым исключением, ничего не хотели предпринять для того, чтобы на деле прекратить войну.

Ввиду ухудшения военной обстановки перед заговорщиками встал вопрос, имеет ли вообще смысл совершать государственный переворот, поскольку крах фашистского господства уже близок. Этот вопрос Штауффенберг в июне через Лендорфа адресовал Трескову. Ответ Трескова гласил: «Покушение должно быть совершено, coûte que coûte[26]26
  Чего бы то ни стоило (франц.).


[Закрыть]. Если же оно не удастся, всё равно надо действовать в Берлине, ибо теперь речь идёт не о практической цели, а о том, что немецкое движение Сопротивления перед лицом всего мира и истории отважилось бросить решающий жребий. А всё остальное в сравнении с этим безразлично»³¹. По сути дела, таково же было и мнение Штауффенберга, но он хотел, чтобы мнение это было подтверждено его соратником.

Само собою разумеется, успешный переворот с немедленным установлением мира имел бы и в это время не только моральное, но и в высшей степени практическо-материальное значение. За это говорит хотя бы одно то соображение, что немецкий народ и другие народы не пережили бы всего того, что им пришлось ещё пережить до окончания войны.

С марта 1944 г. группа Штауффенберга никакой возможности устроить покушение больше не имела. Помогло благоприятное обстоятельство. С 15 июня временно, а с 1 июля официально Клаус фон Штауффенберг был назначен начальником штаба при командующем армией резерва и одновременно получил чин полковника. Это значило, что отныне он должен был участвовать в совещаниях по обстановке, проводившихся в ставке фюрера. Штауффенберг сразу же решил сам осуществить покушение. Друзья отреагировали на его решение с большим недовольством, но, поскольку все другие попытки провалились, пришлось согласиться. Благодаря своей новой должности Штауффенберг мог – с Фроммом или без него – привести в движение весь командный аппарат армии резерва.

Заговорщики вступили в период новой активности. Вновь были просмотрены и обновлены в соответствии с обстановкой все обращения, предстоявшие выступления по радио и заранее подготовленные приказы. Было ясно: решающий день близок. Происходили последние совещания с посвящёнными в заговор офицерами. Своим преемником в качестве начальника штаба при Ольбрихте Штауффенберг сделал своего друга Мерца фон Квирнгейма, который теперь переместился на Бендлерштрассе. Он жил вместе со Штауффенбергом в берлинском районе Ванзее. Затруднение возникло с берлинским охранным батальоном, новым командиром которого был назначен майор Эрнст Ремер. Награждённый «Дубовыми листьями» к «Рыцарскому кресту» 1-й степени, он считался верным Гитлеру. Но заговорщики полагали, что после убийства Гитлера он подчинится приказам нового военного командования.

На Западе позиции заговорщиков летом 1944 г. в некоторой степени усилились. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель, бывший поклонник Гитлера, его любимец и долгое время идол «Гитлерюгенд», теперь откололся от фюрера. Целлер так рисует его взгляды: «Захват Гитлера и его осуждение германским судом; переговоры о перемирии на Западе на основе немедленного оставления оккупированных западных областей и непосредственного прекращения бомбёжек западными союзниками; удержание сокращённой линии обороны на Востоке; и наконец, создание новой временной имперской власти во главе с Беком, Гёрделером, Лёйшнером»³². Узнав о подготовке, ведшейся Штауффенбергом, Роммель высказался против покушения, но в принципе выразил свою готовность участвовать в заговоре. Политически Роммель принадлежал к правому крылу группы Гёрделера. Он безоговорочно служил своему фюреру, пока тот побеждал, но отказался следовать за ним, как только вырисовалась опасность свалиться вместе с ним в пропасть. Кроме того, Роммель был поборником империалистического «западного решения»: открытия фронта на Западе и продолжения войны против Советского Союза.

В начале 1944 г. Штауффенберг и Хефтен направили юрисконсульта компании «Люфтганза» д-ра Отто Йона в Мадрид с заданием установить контакт с западными державами, если возможно – с высшим командованием союзнических экспедиционных сил, и проинформировать их о предстоящем государственном перевороте. Эту акцию отнюдь не следует обязательно рассматривать как выражение «западной ориентации» Штауффенберга. Он одобрял также и попытки установить контакт с Советским правительством, выступая, как уже говорилось, за мир на всех фронтах.

В это время Штауффенберг, очевидно, уделял повышенное внимание дислоцированным в Берлине и вокруг него войскам, чтобы быть уверенным в их готовности действовать. За это говорит сообщение тогдашнего обер-ефрейтора пехотного училища в Дёбериц-Эльсгрунде Вальтера Кайрата:

«В начале 1944 г. весь 4-й учебный батальон пехотного училища в Дёбериц-Эльсгрунде был выстроен для смотра на учебном плацу. Капитан Патцер, весьма энергичный и спортивно тренированный офицер, сделал наше подразделение (оно именовалось теперь 2-я кадровая рота 4-го учебного батальона) отборным. Смотр производил полковник Штауффенберг с сопровождавшими его лицами. Он спокойно и уверенно обошёл фронт, а потом в весьма товарищеском тоне подробно побеседовал с некоторыми солдатами. Он сказал тогда: «Рота производит на меня безупречное впечатление. Ваш трёхмесячный отдых скоро кончится, вас вскоре ожидает дело, и вы станете головной ротой в выполнении моего задания. Я ожидаю от каждого солдата и офицера выполнения своего долга, дело всерьёз идёт о судьбе Германии». Все мы подумали, что нас пошлют на Западный фронт, поскольку там ожидалось вторжение союзников.

Учебные планы роты были изменены. Если прежде они на 50 процентов предусматривали обучение кандидатов в офицеры атаке и «определению местонахождения противника», то теперь на первое место были поставлены ближний бой, уличный бой и т. п. Учения зачастую проводились с боевыми ручными гранатами и противотанковыми фаустпатронами. В конце июня утром нас подняли по тревоге. Через полчаса рота была готова к бою, выстроившись в полном боевом снаряжении, со станковым и ручным оружием. Нам выдали боевые патроны. Для сохранения секретности этой операции нам сказали, что иностранные рабочие готовили в Берлине бунт. Автомашины и танки принадлежали приданной нам моторизованной части. Через несколько часов операция закончилась, в Берлин мы не отправились, тревога оказалась учебной. После этого учения полковник Штауффенберг появился в Дёбериц-Эльсгрунде второй раз для подведения итогов. Капитан Патцер приказал нам построиться как положено и отдал рапорт полковнику Штауффенбергу. Когда мы окружили его, он сказал: «Теперь мне важна не безупречная линия строя; я хочу видеть твёрдую линию в том суровом деле, которое нам скоро предстоит!»»³³

Ольбрихт тоже инспектировал части в районе Берлина и старался установить личный контакт с офицерами, которые (как и уже упоминавшийся капитан Патцер) не принадлежали к заговору, но должны были выполнить важные задачи. Так, в начале июля была произведена учебная тревога в танковом учебном полку в Потсдам-Недлице. Затем Ольбрихт проинспектировал часть, поблагодарил солдат и офицеров за хорошее учение и побеседовал с ними.

Инспектированию подверглось и танковое училище в Гросс-Глинике. Об этом сообщает тогдашний курсант училища Вальтер Харц:

«За несколько дней до 20 июля – мы вели учебный бой боевыми снарядами на бывшем полигоне Дёбериц – нам было приказано немедленно, со всеми нашими машинами, вернуться в училище, так как получен условный сигнал «Валькирия». Танки были заправлены, боекомплекты розданы, и затем мы вместе с другими инспектируемыми подразделениями училища – бронетранспортёрами и противотанковыми орудиями – выстроились в колонну на шоссе Потсдам – Шпандау, проходившем вблизи училища. Училище имело преимущественно танки «Т-IV» с 75-миллиметровой длинноствольной танковой пушкой; было у нас и несколько «пантер». Проводилась тревога по военным понятиям довольно медленно, и скоро пошли слухи, что это просто учение. Если память мне не изменяет, всё делалось довольно поверхностно: некоторые танки даже не были готовы к бою, а экипажам не выдали продовольствия. Только теперь нам сообщили, что кодовый сигнал «Валькирия» подаётся при «внутренних беспорядках». Когда мы стояли на шоссе, к нам подошли несколько незнакомых офицеров, явно не из училища, и осмотрели машины. Они наверняка наблюдали тревогу с самого начала и остались недовольны, ибо на следующий день мы получили от инспекторов выговор за нашу халатность; нам объяснили, к каким роковым последствиям она привела бы в боевой обстановке. Впоследствии некоторые курсанты утверждали, что при этом был и Штауффенберг и что он весьма оживлённо беседовал с ними. За присутствие Штауффенберга поручиться не могу»³⁴. Всё вышеназванные части были введены в действие 20 июля 1944 г.

6 июля Штауффенбергу пришлось поехать на совещание в Оберзальцберг, где как раз находился Гитлер. По позднейшему донесению гестапо, Штауффенберг имел в кармане бомбу, но покушения не предпринял³⁵.

11 июля Штауффенберг снова находился в Оберзальцберге. В портфеле у него лежала бомба, но он не взорвал её, так как в совещании не принимал участия Гиммлер. Уничтожение Гиммлера и Геринга одновременно с Гитлером казалось Штауффенбергу безусловно необходимым.

Вечером 11 июля Штауффенберг встретился со своим приехавшим из Парижа кузеном Цезарем фон Хофаккером, который сообщил ему, что Роммель готов действовать, если повод для этого будет дан из Берлина. Хофаккер считал, далее, что после смерти Гитлера Клюге, который тем временем был назначен главнокомандующим войсками на Западе, тоже примет участие. Из Мадрида пришло сообщение от Йона, что Эйзенхауэр готов пойти на установление контактов, но требует безоговорочной капитуляции также и на Востоке. Бек настаивал на том, чтобы поскорее выступать.

Итак, покушение было назначено на 15 июля, так как в этот день Штауффенберг должен был вместе с Фроммом снова присутствовать на совещании у Гитлера – на этот раз в «Волчьем логове», около Растенбурга. Доверенные лица были предупреждены, и было условлено, что за два часа до покушения будет дан сигнал «Валькирия». В 9 часов 35 минут Фромм и Штауффенберг в сопровождении Клаузинга приземлились на аэродроме Растенбурга. В 11 часов 00 минут Ольбрихт дал в Берлине сигнал «Валькирия». В 13 часов 10 минут в «Волчьем логове» началось совещание по обстановке, но оно было таким коротким, что Штауффенберг не успел взорвать бомбу. Сразу же ему пришлось участвовать в другом, первоначально не намечавшемся совещании, на котором сам Гитлер не присутствовал. После 13 часов 30 минут Штауффенберг сообщил по телефону в Берлин, что акция не удалась. Объявленной по сигналу «Валькирия» тревоге был дан отбой; в целях маскировки её объявили учебной.

Вечером 16 июля на квартире Штауффенберга в Ванзее состоялось уже упоминавшееся совещание. В нём участвовали братья Штауффенберг, Шуленбург, Тротт цу Зольц, Йорк, Мерц, Ганзен и Хофаккер. Было решено при первом же удобном случае в любых условиях нанести удар и сразу же затем предложить переговоры. «В ходе последовавшего обсуждения, – как установило впоследствии гестапо, – высказывалось мнение, что переговоры должны вестись военными с военными, причём не только с врагами на Западе, но и с Советами»³⁶.

17 июля Роммель был тяжело ранен на Западе и в дальнейшем в заговоре не участвовал.

Есть данные, что в эти дни в Берлине и в Потсдаме примечательным образом распространился слух, будто ставка фюрера скоро взлетит на воздух. Слух этот дошёл и до Штауффенберга.

18 июля Штауффенберг получил указание сделать 20 июля в ставке фюрера доклад о формировании дивизий «народных гренадеров»[27]27
  Ополченские пехотные дивизии.


[Закрыть] для стабилизации катастрофического положения на Востоке. Друзья и соратники знали: жребий брошен.

19 июля спешно в весьма конфиденциальной форме известили всех доверенных лиц. Вагнер, Ольбрихт, Мерц, Бернардис, Шуленбург, Йорк, Шверин и другие близкие к Штауффенбергу заговорщики были информированы о том, что на следующий день – любой ценой, как сказал Тресков, – решающий акт будет совершён. Некоторые из заговорщиков попрощались со своими семьями, не сказав им ни слова о том, что, возможно, это – прощание навеки.

Вечером 19 июля бывший имперский комиссар по трудоустройству д-р Гюнтер Тереке посетил генерал-фельдмаршала фон Вицлебена, поселившегося у озера Гут (район Калау) у своего адъютанта графа Линара-Реедерна, чтобы обсудить с ним проект воззвания, с которым тот в случае удачи покушения должен был обратиться к народу. Этот проект был предварительно уточнён, в частности с Попицем и Беком, и не в последнюю очередь предусматривал заключение перемирия не только с западными державами, но и с Советским Союзом. В ходе беседы с Тереке Вицлебен заявил, что «после удавшегося покушения настоятельно необходимо» установить связь с Национальным комитетом «Свободная Германия», и выразил своё личное уважение генералу Вальтеру фон Зейдлицу³⁷.

Высказанные в подготовленном воззвании и в беседе Вицлебена с Тереке взгляды недвусмысленно противоречили взглядам Гёрделера. С ним в тот же вечер попытался связаться Фриц Дитлоф фон дер Шуленбург, попробовав узнать в Потсдаме у сестры Гёрделера о его местонахождении. Но та не знала, так как Гёрделеру уже приходилось скрываться.

12 июля Гёрделер сказал об офицерах, группировавшихся вокруг Штауффенберга: «Этого они никогда не сделают»³⁸. О самом Штауффенберге рассказывают, что он и 19 июля вёл себя, как обычно: был спокоен, весел, занимался своими служебными делами, беседовал с Троттом цу Зольцем, а вечер провёл с братом.