Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Путь Штауффенберга к заговору против Гитлера

Многое указывает на то, что только в конце 1938 г. граф Штауффенберг впервые стал серьёзно задумываться над положением в политической и военной верхушке Германии (в той мере, в какой оно вообще было ему известно). Он должен был знать о разногласии между Беком и его противниками. Зимой 1938/39 г. Рудольф Фарнер во время прогулки спросил Штауффенберга, допустит ли вермахт повторение того, что совершали от имени немцев во время событий, связанных с «Хрустальной ночью»⁹⁹. В ответ Штауффенберг впервые открыто заговорил о возможности переворота. Он высказал мнение, что центральной фигурой оппозиции Гитлеру в вермахте является Бек; можно также рассчитывать и на Гёпнера, в то время командира дивизии. «От доверия к более широким кругам высшего офицерства, а тем более к принимавшей массовый характер армии он настойчиво предостерегал и при этом обронил такие слова: от людей, у которых уже раз-другой был сломан хребет, нельзя ожидать, чтобы, принимая новое решение, они стояли навытяжку»¹⁰⁰. Если в 1938 г. Штауффенберг ещё был убеждён в том, что Гитлер сделает всё возможное, дабы избежать войны, то весной 1939 г. в разговоре с Фарнером он бросил: «Этот дурак затевает войну!»¹⁰¹

Совершенно очевидно, что Штауффенберг следил за дальнейшим ходом событий с нараставшим опасением. Однако, когда война началась, он считал первостепенным делом выполнять свой воинский долг, ибо полагал, что война как бы олицетворяет судьбу всей нации, уклониться от которой нельзя. Аналогичной была позиция и его друга Мерца фон Квирнгейма, а также многих офицеров младшего поколения¹⁰². Мы уже упоминали, что успешный ход польской кампании произвёл на Штауффенберга большое впечатление. Но нам известно, что он выступал против террора военнослужащих германского вермахта в отношении польского гражданского населения¹⁰³.

По возвращении Штауффенберга из Польши его посетили дядя граф Николаус фон Юкскюлль и заместитель обер-президента Бреславля граф Фриц Дитлоф фон дер Шуленбург, с которым он также был знаком. Шуленбург – член нацистской партии с начала 1932 г. – уже ко времени отставки Фрича, будучи тогда заместителем полицей-президента Берлина, идейно порвал с нацизмом; он на свою ответственность выпустил на другой день после «Хрустальной ночи» арестованных евреев, за что получил резкий нагоняй от Геббельса. Его отношение к нацистскому режиму характеризуют слова, сказанные им весной 1939 г.: «Нами правят глупцы и преступники»¹⁰⁴. Шуленбург и Юкскюлль обрисовали Штауффенбергу положение и призвали его примкнуть к оппозиции. Тот был потрясён их рассказами, но отказался на том основании, что он как офицер штаба дивизии не видит возможности решительного вмешательства в ход событий. Вероятно, он сделал это также и потому, что ещё не видел необходимости столь далеко идущих решений. По другим свидетельствам, Штауффенберг, как ни неожиданно звучит это, придерживался мнения, что успешное сопротивление может быть оказано только рабочим классом, позиция которого ясна; армия же для этого непригодна и к этому неспособна¹⁰⁵.

Когда 10 мая 1940 г. началось германское наступление на Францию, Штауффенберг, как и прежде, служил начальником отдела тыла (1b) штаба 6-й танковой дивизии. Дивизия входила в состав группы армий «А», которой командовал генерал-полковник фон Рундштедт. Она состояла из 45 дивизий, в том числе трёх моторизованных и семи танковых. Главный удар наносился через Люксембург и Арденны в направлении Сен-Квентин – Аббевиль с выходом к Ла-Маншу; при этом ставилась задача отрезать бельгийско-англо-французские войска, находившиеся в Бельгии и Северной Франции. Ещё во время наступления Штауффенберг был переведён в организационный отдел генерального штаба, чего тот безуспешно добивался с 1938 г.

Организационный отдел, который в то время возглавлял генерал Буле, с 1939 г. непосредственно подчинялся начальнику генерального штаба генерал-полковнику Гальдеру, сменившему в 1938 г. на этом посту Бека. В задачи организационного отдела входило формирование и комплектование армии мирного и военного времени, а также её обеспечение, путём предъявления соответствующих требований к промышленности, вооружением и снаряжением (за исключением боеприпасов и горючего)¹⁰⁶.

Штауффенберг получил отделение «армия мирного времени» и был обязан разрабатывать организационные вопросы полевых войск, армии резерва и оккупационных войск и вносить эти вопросы на рассмотрение командных инстанций. Он оставался здесь до начала 1943 г. и пережил неоднократные передислокации генерального штаба: Годесбер, Шиме (Бельгия), Фонтенбло, Цоссен, Мауервальд (Восточная Пруссия), Винница и вновь Мауервальд.

Деятельность Штауффенберга охватывала инспектирование боеготовности войск, проведение совещаний и переговоров с различными инстанциями по вопросам обучения, подготовка решения проблем офицерского состава, установление статуса полицейских сил чужих национальностей и др. Решение многообразных задач требовало частых служебных поездок в различные части рейха и в оккупированные страны. О стиле работы Штауффенберга имеется свидетельство его бывшего сотрудника барона фон Тюнгена:

«Каждый раз, как я открывал дверь кабинета Клауса, я видел его говорящим по телефону. Перед ним – стопка бумаг, левой рукой он держит трубку, а правой, вооружённой карандашом, что-то пишет. Говорил он живо, в зависимости от того, кто был его собеседником, – смеясь (без смеха дело никогда не обходилось), или ругаясь (что тоже нередко случалось), или приказным тоном, или раздумчиво. Одновременно он что-то писал или подписывал бумаги, накладывал краткие, примечательно точные резолюции. Рядом с ним обычно сидел писарь, которому Клаус в минуты ожидания у телефонного аппарата мгновенно подписывал бумаги, диктовал письма и служебные записки, с педантичной точностью не забывая при этом о тщательно соблюдавшейся высоким штабом официальной форме переписки (наименование адресата, входящий и исходящий номер и т. п). Клаус принадлежал к тем людям, которые могут со всей концентрацией внимания одновременно делать несколько дел. Он обладал удивительной способностью обрабатывать бумаги, то есть с первого же взгляда отделять важное от несущественного. Выражал свои мысли он чётко, и его молниеносные, попадающие в самую точку реплики нередко повергали собеседника в растерянность. Прирождённая светскость и общительность, непринуждённая грациозность воинского такта младшего по отношению к старшему, свобода и отсутствие скованности в общении с равными по чину – таков был в своих внешних проявлениях Клаус, эта крупная личность, совершенно без всяких усилий завоёвывавшая к себе уважение и доверие. Глубоко взволнованный происходящими событиями, он равнодушно относился к своему внешнему виду, одежде, чему придавали такое большое значение другие»¹⁰⁷.

Штауффенберг пользовался большим уважением и симпатией своих сотрудников и подчинённых. Он просто излучал доверие. Рассказывают, что даже генералы, когда им приходилось иметь дело в генеральном штабе, стремились побеседовать с ним. Когда он запаздывал к обеду, сотрудники говорили: «Верно, опять какой-нибудь генерал плачется ему в жилетку»¹⁰⁸.

Первым событием во время войны, укрепившим Сомнения Штауффенберга, было недостойное, на его взгляд, обращение германских властителей с побеждённой Францией. Ему же грезилось примирение и сотрудничество с нею после войны. Вместо этого, как он убедился, она низведена до положения завоёванной страны, и её национальная честь унижена. Штауффенберг понимал, что из такой ситуации не может возникнуть плодотворного сотрудничества, и в 1940 г. в беседе с Гальдером назвал Гитлера «победителем без чувства меры и без дальнего прицела»¹⁰⁹. Если вначале он ещё верил в возможность настоящего «нового порядка» в Европе, то теперь стал догадываться, что фашистские властители стремились лишь к захвату других стран и порабощению побеждённых.

В апреле 1941 г. граф Штауффенберг получил чин майора. Известное значение для дальнейшего формирования взглядов Штауффенберга имело его личное знакомство с начальником генерального штаба Гальдером. Гальдер, преемник Бека, находился на периферии той группы, которая в 1938—1940 гг. неоднократно вынашивала намерение путём применения военной силы отстранить Гитлера от руководства Германией, чтобы достигнуть взаимопонимания с западными державами. В 1940—1941 гг. Штауффенберг вёл с Гальдером многочисленные беседы, в ходе которых генерал высказывал критические замечания, имея в лице своего собеседника внимательного и согласного с ним слушателя. Однако гальдеровская критика направлялась в первую очередь только против Гитлера лично и его ближайших паладинов, а не против фашистского режима.

Сам Гальдер пишет об этих беседах со Штауффенбергом: «Мы часами вновь и вновь анализировали возможность устранить этого изверга, не нанеся притом чувствительного ущерба находящимся в соприкосновении с противником армиям при выполнении ими их задач по обороне страны и не подвергая потрясению государство в целом... Настроение широких кругов Германии было в результате французской кампании в пользу Гитлера. Поэтому наряду с возможностями и средствами переворота главным предметом обсуждения являлся выбор самого момента для него. Таковы мысли, которые я, насколько мне помнится, обсуждал с Клаусом Штауффенбергом»¹¹⁰.

Надо полагать, беседы эти всё же имели в большой мере характер теоретических рассуждений насчёт определённых возможностей предотвратить военное поражение Германии. В пользу такого предположения говорит не в последнюю очередь и тот факт, что сам Гальдер ни в каких действиях против гитлеровского режима участия не принял и верно служил своему фюреру до тех пор, пока тот не прогнал его в сентябре 1942 г. Не участвовал Гальдер и в заговоре 20 июля. Однако не следует отрицать, что беседы с Гальдером наверняка способствовали тому, что отрицательное отношение Штауффенберга к нацистскому режиму приобрело более отчётливые акценты. Тем не менее твёрдо установлено, что в 1940—1941 гг. Штауффенберг ещё не был готов на активное сопротивление и считал ещё невозможным устранение Гитлера. «Он ещё слишком побеждает», – сказал Штауффенберг весной 1941 г., имея в виду Гитлера и шансы на успех переворота¹¹¹.

Как воспринял Штауффенберг нападение гитлеровской Германии на Советский Союз, точно нам неизвестно. Но то, что он осудил его, видно из следующего высказывания Гальдера: «И в дальнейшем, когда всё более созревало решение Гитлера о нападении на Россию, и, наконец, во время войны в России беседы шли насчёт того, как, не превращая Гитлера в мученика, военными средствами свергнуть его и подорвать власть [нацистской] партии»¹¹². До нас дошёл и следующий характерный эпизод. Зимой 1941/42 г, Штауффенберг велел повесить в своём кабинете портрет Гитлера, а когда один из посетителей выразил своё удивление, сказал: «Я повесил именно этот портрет для того, чтобы каждый приходящий ко мне увидел в нём диспропорцию и безумие»¹¹³.

В декабре 1941 г., когда Браухич был смещён и Гитлер принял лично на себя командование сухопутными войсками, Штауффенберг приветствовал это, ибо считал, что тем самым создаётся единство руководства армией и рациональное распределение обязанностей в военной верхушке. По крайней мере теперь начальник генерального штаба сухопутных войск получает возможность сам докладывать Гитлеру. Некоторое время Штауффенберг ещё верил, что положение на Восточном фронте может быть стабилизировано. Но надежды эти просуществовали недолго. Тяжёлые потери вермахта в зимней битве 1941/42 г. под Москвой и на других участках Восточного фронта привели к повышенной потребности в людях и технике, что в свою очередь привело к тому, что соперничество между сухопутными силами, войсками СС и авиацией вспыхнуло с ещё большей силой. Войска СС воспользовались своим политическим положением для того, чтобы обеспечить себе сравнительно наибольшую часть материального пополнения за счёт армии. Геринг как ближайший Доверенный человек Гитлера добился того же для люфтваффе. В силу своего служебного положения Штауффенберг имел представление об этих интригах, которые ещё более усилили его отвращение к нацистским главарям.

Полковник Вольф Хенкель, служивший тогда в отделе боевой подготовки генерального штаба сухопутных войск, писал в 1944 г. о Штауффенберге в газете «Фрайес Дойчланд»: «Штауффенберг был офицером генерального штаба, стоявшим по своим способностям выше среднего уровня. Будучи разумным, сознающим свою ответственность офицером, он в высшей степени критически наблюдал за уже резко выявившимся конфликтом между Гитлером, фон Браухичем и Гальдером. Он принадлежал к тем молодым офицерам генерального штаба, которые не жалели сил, чтобы осуществить своё «бегство из ОКХ», то есть добиться перевода в один из крупных общевойсковых штабов действующих войск, чтобы избавиться от невыносимой атмосферы, возникшей в результате разногласий внутри высшего командования. Полковник граф фон Штауффенберг на основании своего доверительного положения в ОКХ имел глубокое представление о сложившихся условиях. Как немногие другие, он осознал ту катастрофу, к которой вело Германию руководство Гитлера»¹¹⁴.

Штауффенбергу пришлось понять: после зимней битвы 1941/42 г. людские потери сухопутных войск больше не могли быть возмещены за счёт пополнений из Германии. В организационном отделе генерального штаба высчитали, что нехватка штатного состава в армии, сражающейся на Восточном фронте, составляла на 1 ноября 1942 г. уже 800 тысяч человек и к весне 1943 г. должна возрасти до 1,2 миллионов человек. В августе – сентябре 1942 г. сухопутные войска потеряли на 27 тысяч человек больше, чем получили в виде пополнения¹¹⁵. Только в ходе зимних боёв 1941/42 г. были разбиты свыше 50 немецких дивизий; потери к 28 февраля 1942 г. значительно превысили 1 миллион человек. Для восполнения этих потерь Главному командованию сухопутных войск пришлось перебросить на Восточный фронт 39 дивизий и 6 бригад из Германии, а также других европейских стран, где в это время крупных военных действий не велось¹¹⁶. Хотя летняя и осенняя кампании вермахта в 1942 г. привели его к берегам Волги и к горам Кавказа и принесли ему большой выигрыш территории, поставленных стратегических целей он так и не достиг. Это обошлось ещё в 1 миллион убитыми, ранеными и пленными. Командованию же Красной Армии, напротив, удалось не только компенсировать потери, но и создать крупные людские резервы и резервы военной техники. В 1941 г. Советский Союз производил 24 700 танков и 25400 самолётов, Германия же – 9300 танков и 14 700 самолётов¹¹⁷. Соотношение сил на советско-германском фронте к концу 1942 г. изменилось в пользу Советского Союза¹¹⁸.

Всё это не могло укрыться от Штауффенберга и неизбежно должно было оказать воздействие на его взгляды. Однако процесс этот шёл не прямолинейно и не без противоречий.

С отвращением воспринимал Штауффенберг в это время сообщения о том, как обращается вермахт с населением оккупированных областей на Востоке. Он с возмущением выступал против жестокого ограбления и угнетения людей в этих областях и характеризовал обращение с «восточными рабочими» как «безответственное провоцирование Востока»¹¹⁹. На совещании в Виннице в октябре 1942 г., на котором присутствовало около 40 офицеров службы генерального штаба, он резко осудил германскую восточную политику и заявил, что Германия сеет на Востоке такую ненависть, «которая когда-нибудь ещё найдёт своё отмщение на наших детях». Германская восточная политика «способствовала лишь тому, чтобы превратить людские массы на Востоке в наших врагов»¹²⁰. Штауффенберг считал скандальным, что среди руководящих лиц не находится никого, кто однажды открыто сказал бы фюреру об этом. Однако эти слова, сказанные на официальном совещании, надо рассматривать лишь как приём самозащиты, ибо к тому времени Штауффенберг уже не верил в то, что преступления и бесчеловечная жестокость творятся без ведома Гитлера и вопреки его намерениям.

Осведомлённость о военных преступлениях, творившихся германским вермахтом на территории Советского Союза, в значительной мере способствовала формированию и укреплению антинацистской позиции Штауффенберга. Однако надо отметить, что к этому времени он ещё ни в коей мере не избавился от порождённого его происхождением и воспитанием антикоммунистического мировоззрения. У него ещё преобладало представление, будто более хорошим обращением с населением оккупированных восточных областей можно сделать это население союзником Германии в антисоветской борьбе. Этой идеей Штауффенберг руководствовался и в своей деятельности, связанной с формированием восточных «добровольческих соединений». То была, если несколько упростить этот процесс, происходившая в нём своего рода духовная война на два фронта.

Во второй половине 1942 г. Штауффенберг всё больше приходил к идее активного выступления с целью устранения Гитлера. Укреплению в нём этой идеи содействовали в первую очередь сведения о преступлениях в отношении гражданского населения и советских военнопленных, сообщения о тяжёлых и невосполнимых потерях на Восточном фронте, известия о приостановке германо-итальянского наступления у Эль-Аламейна в Северной Африке и, наконец, всё более частое вмешательство Гитлера в ход военных действий, а также те оскорбления, которым тот подвергал генералов и офицеров. К этому добавлялось и следующее: осенью 1942 г. стало очевидно, что германское наступление в районе Сталинграда и на Кавказском фронте ввиду упорного советского сопротивления не может быть успешным.

Мы знаем, что в первые годы после 1933 г. Штауффенберг ещё питал иллюзии насчёт национал-социализма и верил многим обещаниям фашистских главарей. Иллюзии давно уже рассеялись как дым, а отрезвление, пережитое в 1938 г., превратилось теперь в ненависть к губителям Германии. Штауффенберг начал распознавать в Гитлере главного врага немецкого народа. Во время одной утренней верховой поездки в Виннице в августе 1942 г. он с гневом воскликнул: «Да неужели в ставке фюрера не найдётся ни одного офицера, который выстрелом из пистолета прикончит эту свинью?»¹²¹ Когда однажды – осенью того же года – в среде оппозиционных офицеров было выдвинуто требование сказать наконец фюреру «правду», Штауффенберг ответил: «Дело не в том, чтобы сказать правду, а в том, чтобы убить его, и я готов пойти на это!»¹²²

Если ранее Штауффенберг ещё более или менее абстрактно взвешивал все «за» и «против», обсуждая с близкими людьми возможности и перспективы политического переворота, то теперь его высказывания становились всё определённее и были нацелены на конкретные действия. Устранение Гитлера стало для него в конце 1942 г. уже не вопросом теоретических рассуждений, а неизбежной практической необходимостью.

Однако при этом Штауффенберг ещё не имел никакого представления о том, что же именно должно произойти после устранения Гитлера.

Придя к убеждению о необходимости что-то предпринять против Гитлера, он стал делать самостоятельные шаги в этом направлении. Во время многочисленных служебных поездок во второй половине 1942 г. он искал контактов с единомышленниками, которых, естественно, надо было сначала найти. Но прежде всего Штауффенберг хотел установить, насколько генералы и фельдмаршалы готовы пойти против Гитлера. Во всяком случае, ему представлялось, что Гитлер должен быть отстранён от власти путём акции, сплочённо предпринятой высшими военачальниками, особенно командующими групп армий, примерно так, как этого ещё в 1938 г. требовал Бек. Однако фельдмаршалы, даже если Штауффенбергу и удавалось заводить с ними речь об этом, высказывали своё отрицательное отношение к его взглядам.

Бывший генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн сообщает об одном таком разговоре со Штауффенбергом: «Я мог лишь согласиться с ним... А также сказал ему, что вполне осознаю военные ошибки Гитлера (о политической системе которого речь у нас вообще не заходила) и что изменение военного руководства является желательным. Мне представлялось целесообразным назначение сознающего свою ответственность начальника генерального штаба вермахта, который должен был бы взять на себя фактическое военное руководство, или по меньшей мере учреждение поста главнокомандующего германскими войсками на Востоке. Я был готов – как это и произошло в дальнейшем – попытаться добиться от Гитлера такого изменения. Из слов Штауффенберга нельзя уяснить, что он хотел бы достигнуть совместного выступления всех командующих против Гитлера, то есть осуществить государственный переворот... У меня, скорее, сложилось впечатление, что Штауффенберг был в отчаянии от всего того, что ему приходилось видеть в ОКХ, а поэтому я посоветовал ему добиваться перевода в один из фронтовых штабов, чтобы вырваться из безрадостной атмосферы ставки фюрера... Если бы я, учитывая обстановку на Востоке, считал свержение Гитлера возможным и неизбежным, я бы ... действовал сам. Но я придерживался тогда и придерживаюсь сегодня точки зрения, что такое выступление привело бы к краху Восточного фронта, воспрепятствовать которому я надеялся вплоть до моего смещения»¹²³.

Итак, Манштейн не был готов пойти на совместные действия – он предпочёл идти и дальше с Гитлером, чтобы в конце концов пережить крах Восточного фронта. Совет Манштейна молодому офицеру, озабоченному судьбой нации, в качестве средства против отчаяния добиваться перевода во фронтовой штаб воспринимается почти как насмешка. От высказанного Манштейном взгляда, будто можно побудить Гитлера согласиться на персональные изменения в военной руководящей верхушке, Штауффенберг давно уже отказался. Он больше не добивался бесед с Манштейном, поскольку понял всю бесцельность обсуждения смелых планов с верноподданнически преданным Гитлеру фельдмаршалом.

Гальдер, который начиная с 1938 г. в качестве начальника генерального штаба подготавливал и выполнял гитлеровские приказы, под воздействием положения на Восточном фронте больше уже не желал безусловно повиноваться Гитлеру и потому 24 сентября 1942 г. был смещён. Штауффенберг явно ожидал теперь от Гальдера более решительной позиции, а потому посетил бывшего начальника генштаба в его берлинской вилле. Но и этот визит успеха не возымел: Гальдер так и остался пассивен.

Несомненно, в это время Штауффенберг вёл множество разговоров с высшими офицерами о выступлении против Гитлера. Но то, что он не получил согласия с их стороны, Штауффенберг подтвердил позднее в Африке своему тогдашнему командиру дивизии, который пишет об этом следующее: «Все они сказали ему, что вполне понимают: дальше так продолжаться не может и что-то надо предпринять. Но никто не отдал себя в его распоряжение и не захотел взять на себя руководство»¹²⁴.

Этот печальный опыт заставил Штауффенберга проникнуться презрением ко всем тем высшим офицерам, которые под личиной «только солдата» прятали свой страх перед чёткими решениями. Он и не скрывал этого. Осенью 1942 г. в кругу молодых офицеров, искавших выхода в бегстве из штабов в действующую армию, Штауффенберг сказал: «Дать убить себя врагу – это ложный героизм, всего только трусливое уклонение от ответственности, которое ничуть не лучше, чем отговорка маршалов долгом повиновения и ссылкой на то, что они «только солдаты». Он требовал: «Тот, кто по рангу и по чести призван командовать другими, олицетворяет единство личности и задачи, при которых нет больше места никакому иному расчёту, кроме как отвечать за суть дела в целом». Штауффенберг критиковал образ мыслей большинства офицеров: «Получаю своё жалованье, выполняю свой долг, верю в фюрера и радуюсь отпуску. На кого же рассчитывать тогда отечеству?» Он не скупился в этой беседе на резкие слова по адресу тех, кто уклоняется от ответственности: «Бюргеры, охотники за тёплыми местечками, подхалимы в генеральском чине»¹²⁵.

С большой тревогой следил Штауффенберг за ходом событий под Сталинградом. Он надеялся, что Гитлер даст окружённым войскам 6-й армии и частям 4-й танковой армии приказ на прорыв, и осуждал самонадеянное обещание Геринга о гарантировании снабжения по воздуху находившихся в котле войск. И он надеялся также, что по крайней мере хоть теперь найдётся мужественный генерал, который поднимется против безумного гитлеровского приказа. Но тщетно. Исход битвы на Волге – потеря 32 дивизий со всем вооружением и снаряжением – и переход стратегической инициативы в руки Красной Армии окончательно укрепили в Штауффенберге понимание того, что, война Германией проиграна. Он был, сообщает барон фон Тюнген, «совершенно убеждён в неизбежной катастрофе и глубоко подавлен этим. Больше, чем когда-либо ранее, Штауффенберг был убеждён в том, что «он» должен исчезнуть с лица земли»¹²⁶.

1 января 1943 г. Штауффенберг был произведён в подполковники, и его вскоре в порядке очередной смены офицерского состава перевели в штаб действующих войск. Здесь он должен был освежить и пополнить свой фронтовой опыт, так как в дальнейшем предполагалось назначить его на более высокий пост. В кругах ОКХ и ОКВ Штауффенберга считали кандидатом на пост начальника генерального штаба. Эта мысль уже высказывалась в окружении Гитлера. Штауффенберг отнёсся к своему переводу в войска не безразлично. 1942 г. закончился для него большими разочарованиями, так как ни один из фельдмаршалов и командующих армейскими корпусами не проявил готовности к выступлению против Гитлера. Кроме того, ему казалось уместным временно несколько отойти на задний план, чтобы не привлекать к себе внимания верных Гитлеру офицеров. Поэтому понятны его слова: «Пришло время мне отсюда исчезнуть»¹²⁷.

Перед отъездом в Африку, куда он получил назначение, Штауффенберг посетил в госпитале своего бывшего однополчанина, ставшего позже полковником, Петера Зауэрбруха. Тот вспоминает: «Штауффенберг был тогда очень подавлен и предсказывал такое развитие событий на африканском театре военных действий, которое потом и наступило»¹²⁸.

В ходе своего успешного наступления в Северной Африке англичане 23 января 1943 г. достигли Триполи и отбросили германо-итальянские войска на позиции у Марета, лежащего на линии тунисско-ливийской границы. Высадившиеся в начале ноября 1942 г. в Алжире и Марокко англо-американские войска в течение ноября тоже продвинулись с запада до Туниса, который после высадки союзников в Северо-Западной Африке был занят германскими войсками. 10-я танковая дивизия, к которой принадлежал Штауффенберг, приняла в середине февраля участие в наступлении на американцев между Фаидом и Гафзой, а также в начале марта – в последнем и тоже безуспешном ударе по 8-й британской армии с позиций у Марета. В конце марта 8-я британская армия перешла в контрнаступление и заставила фашистские войска отступить на север, что им удалось осуществить ценой больших потерь. Успеху союзников способствовало в первую очередь господство в воздухе, которого они добились в Африке, поскольку германская авиация гибла на Восточном фронте. Англо-американские истребители-бомбардировщики почти неограниченно хозяйничали в тылу противника.

Первоначально фронтовая атмосфера вновь захватила Штауффенберга. Вскоре он стал выделяться в дивизии своим товарищеским, открытым характером, своим знанием военного дела. Его манера отдавать приказания оценивалась как обдуманная и точная; он использовал любую возможность для того, чтобы поддерживать прямую личную связь с ведущими бой войсками. Штауффенберг не скрывал от командира дивизии и других офицеров, которым доверял, своего враждебного отношения к Гитлеру и фашистскому режиму. Теперь он исполнял свои обязанности ради дела, которое больше не считал своим.

Во время отступления дивизии 7 апреля 1943 г. автомашина Штауффенберга была атакована английскими самолётами с бреющего полёта, и он был тяжело ранен. Его доставили в госпиталь в Карфагене. Он потерял левый глаз, два пальца левой руки и правую руку.

Из Карфагена Штауффенберга перевезли в мюнхенский госпиталь, где он провёл полгода, так как процесс заживления шёл медленно. Участливое отношение родных, друзей, товарищей по военной службе к его судьбе было велико; Штауффенберга часто навещали сослуживцы, в том числе и те офицеры, которые хотели заполучить его в свои учреждения. Новый начальник генерального штаба генерал-полковник Цейтцлер вручил ему при своём посещении Золотой знак за ранение. Графиня Штауффенберг рисует ту исключительную силу воли, с какой тяжелораненый преодолевал свой физический недуг: «Он отказывался принимать обезболивающие средства; гордился тем, что может обходиться без посторонней помощи; учился есть, бриться, умываться тремя пальцами; однажды даже не дал помочь завязать бабочку к смокингу – только для того, чтобы доказать, что может сделать это сам»¹²⁹.

Ввиду тяжёлого ранения Штауффенберг имел возможность добиться своего увольнения из вермахта по инвалидности. Но он не сделал этого, ибо знал, что именно теперь для устранения Гитлера нужен каждый человек. «У меня такое чувство, что я должен сделать что-то для спасения государства!» – сказал он жене ещё в госпитале шутливо-серьёзным тоном, за которым скрывалось истинное чувство¹³⁰. Петеру Зауэрбруху он позже заявил: «Я не смог бы глядеть в глаза жёнам и детям погибших, если бы не сделал всего, что в моих силах, чтобы прекратить это бессмысленное принесение людей в жертву»¹³¹.

В госпитале Штауффенберга навестил и граф фон Юкскюлль, его дядя, который ещё осенью 1939 г. призывал его присоединиться к активному движению против Гитлера. В результате беседы с Юкскюллем он заявил: «Раз генералы до сих пор ничего не достигли, что ж, придётся взяться за дело полковникам»¹³². Решение Штауффенберга было твёрдым: не уклоняться, как сделали другие, а начать борьбу против зла. Когда управление кадров сухопутных войск предложило ему занять должность начальника штаба при начальнике Общевойскового управления ОКХ, он согласился.

Общевойсковое управление Главного командования сухопутных войск, возглавлявшееся с 1940 г. генералом Ольбрихтом и помещавшееся в Берлине в здании бывшего министерства рейхсвера на Бендлерштрассе, являлось перед войной, наряду с генеральным штабом и управлениями вооружений, кадров и административным, одним из пяти управлений ОКХ. С началом войны все управления, не связанные непосредственно с руководством операциями (общевойсковое, вооружений и административное), были подчинены командующему армией резерва Фромму, ставшему позднее генерал-полковником. Тот на основе директив главнокомандующего сухопутных войск, отвечал за боевую подготовку, пополнение и вооружение сухопутных войск, а также за конструирование, заказ и приём от промышленности вооружения и боеприпасов¹³³.