Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Тем временем в Берлине свершался решающий поворот.

Пока охранный батальон поднимался по тревоге и приступал к оцеплению правительственного квартала, лейтенант Хаген, сотрудник министерства пропаганды, делавший для унтер-офицеров этого батальона доклад о политическом положении, около 17 часов 30 минут отправился к Геббельсу, поскольку принятые меры вызвали у него подозрение⁶⁵. Он высказал Геббельсу своё предположение, что происходит военный путч, в котором охранный батальон должен сыграть серьёзную роль. Геббельс же, знавший о покушении, но ещё не имевший никакого представления о последовавших событиях, приказал немедленно вызвать к себе майора Ремера. Одновременно был поднят по тревоге, но пока оставлен в боевой готовности в своей казарме в Лихтерфельде эсэсовский полк личной охраны «Адольф Гитлер». Хаген известил Ремера, расположившего свой командный пункт в городской военной комендатуре на Унтерден-Линден, 1, о путче против фюрера, а также проинформировал об этом всех офицеров, которых повстречал.

Ремер попросил у генерала фон Хазе разрешения выехать к Геббельсу, но не получил его. Трудно понять, почему посвящённый в заговор фон Хазе не приказал тут же арестовать Ремера: ведь желание поехать к Геббельсу по меньшей мере должно было вызвать у него подозрение. Так Ремер на собственный страх и риск в 19 часов оказался у Геббельса. Тот спросил его, является ли он убеждённым национал-социалистом. Ремер заверил, что «на все 100 процентов стоит за фюрера». Тогда Геббельс по телефону соединил Ремера с Гитлером и тот лично приказал ему подавить путч. До прибытия в Берлин Гиммлера Ремер подчинялся непосредственно Гитлеру. Он сразу выехал в комендатуру и возглавил контрмеры против заговорщиков.

В это время уже упоминавшийся Больбринкер остановил танковые части и задержал их ввод в бой. Ремер, по его собственным словам, в дальнейшем ещё не раз побывал у Геббельса, информируя его о контрмерах.

Около 20 часов 30 минут главные силы охранного батальона по приказу Ремера сконцентрировались в саду геббельсовского дома на Герман-Герингштрассе, 20. Геббельс произнёс речь, в которой поливал грязью «изменников», и объявил, что долг батальона – подавить путч. Ремер заявил солдатам, что фюрер лично поручил ему сделать это. Вслед за тем Ремер стал готовить атаку здания на Бендлерштрассе. Одновременно он послал связных во все войсковые части, находившиеся в городе или на подходе к нему, с требованием вернуться в свои казармы.

Когда около 21 часа по радио было сообщено, что вскоре выступит Гитлер (что ещё больше увеличило смятение, в лагере заговорщиков), войска уже собирались оставить центр города. В 21 час 30 минут последние танки покинули внутреннюю часть Берлина. Подходившие части были частично ещё раньше остановлены поднятыми по тревоге эсэсовцами. Так, одно подразделение пехотного учебно-экспериментального батальона, подъезжавшее к Берлину, было задержано эсэсовцами на мосту Хеерштрассе в Шпандау (Штессензее) и отправлено назад.

Ольбрихт послал Кляйста к начальнику гарнизона города фон Хазе и к графу Хельдорфу, чтобы обеспечить присылку воинской части для защиты Бендлерштрассе, так как караулы охранного батальона по приказу Ремера оставили свои посты. «Хазе в комендатуре не оказалось, и создалось впечатление, что его штаб совершенно растерялся, а люди в полицей-президиуме держатся выжидающе. Хельдорфа на месте уже не было. Когда Кляйст возвращался через Бранденбургские ворота, он увидел, что эсэсовская охрана на Герман-Герингштрассе вновь вооружена»⁶⁵.

В 22 часа 30 минут – в то самое время, когда в Париже были успешно произведены аресты, – Ольбрихту пришлось призвать находившихся на Бендлерштрассе офицеров самим взять на себя охрану здания⁶⁶. Для той группы офицеров, которая вела себя пассивно, это послужило сигналом начать со своей стороны действовать так, чтобы потом их не сочли участниками теперь уже явно провалившегося дела.

Тем временем в Берлине собрались нацистские главари: у Геббельса – Гиммлер и Кальтенбруннер, в здании Службы безопасности (СД) – Шелленберг и Скорцени.

Пока на Бендлерштрассе группа офицеров собирала силы для контрудара, заговор пережил свою последнюю вспышку. Около 22 часов 40 минут для охраны здания прибыла рота оружейно-технического училища сухопутных войск. Но против неё были брошены подразделения охранного батальона. Обер-ефрейтор этого училища Гельмут Наке рассказывает: «Наша рота стояла во дворе, но тут подошла рота охранного батальона «Великая Германия», вооружённая, помимо всего прочего, станковыми пулемётами и противотанковыми пушками. Роте училища пришлось сложить оружие, её оттеснили в угол двора и Оцепили. Минут через 20 всё стало ясно. Нам вернули оружие. В здании прозвучал пистолетный выстрел; говорили, что это застрелился некий полковник Мерц (подразумевался Бек). Были созданы особые команды, у каждой двери поставили часовых». Сам Г. Наке как часовой у ворот получил приказ «не выпускать никого из здания и стрелять без предупреждения. После смены караулу дали такую еду, какой мы не видывали за всю войну»⁶⁷.

В самом здании в это время разыгрывался последний акт драмы. Около 22 часов 45 минут начальник штаба Штюльпнагеля полковник Линетов получил в Париже от Штауффенберга телефонное известие: всё пропало. В 22 часа 50 минут группа офицеров и унтер-офицеров во главе с подполковниками Хербером, фон Хайде, Придуном и Кубаном и майором Флисбахом, вооружившись по дороге, ворвалась в кабинет Ольбрихта. В этот момент здесь находились в числе других Ольбрихт, Петер Йорк фон Варденбург, Ойген Герстенмайер и Бертольд Штауффенберг. Полковника Штауффенберга и Хефтена обстреляли в коридоре; Штауффенберг был ранен. Затем в течение десяти минут в коридоре и прилегающих помещениях слышались крики, выстрелы, шум рукопашной схватки. Бек, Гёпнер, братья Штауффенберг, Ольбрихт, Мерц, Хефтен и другие заговорщики были схвачены; немногим, в том числе майору авиации Георги – зятю Ольбрихта, а также Кляйсту, Фриче и Людвигу фон Гаммерштейну, во всеобщей неразберихе удалось скрыться. Как раз в это время рота охранного батальона под командой обер-лейтенанта Шлее разоружала подразделение оружейно-технического училища и занимала все выходы из здания. Когда подполковник Кубан подошёл к главному выходу, его уже остановил и хотел арестовать караул охранного батальона. На его вопрос: «За фюрера или против?» был дан положительный ответ, и недоразумение разъяснилось. Кубан сообщил часовым, что заговорщики уже схвачены.

Около 23 часов 15 минут Фромм снова появился в своём кабинете и объявил Беку, Гёпнеру, Штауффенбергу и другим заговорщикам, что они арестованы. Хефтен поднял пистолет, чтобы выстрелить в Фромма, но Штауффенберг удержал его. Фромм приказал арестованным бросить оружие. Бек попросил оставить ему пистолет для «личных целей». В ответ Фромм поторопил генерала поскорее привести своё намерение в исполнение. Приставив пистолет к виску, Бек выстрелил, но выстрел оказался несмертельным, а сам он рухнул в кресло. Немного погодя Бек слабым голосом попросил дать ему другой пистолет. Ему дали, но и второй выстрел не убил его. Тогда один фельдфебель «из сострадания» пристрелил потерявшего сознание генерала.

Тем временем Фромм предложил арестованным, если они желают, написать свои последние письма. Ольбрихт и Хефтен стали писать предсмертные строки своим жёнам. Фромм вышел из комнаты и спустя некоторое время вернулся в сопровождении нескольких офицеров охранного батальона. Он объявил, что созвал военно-полевой суд, который приговорил к смертной казни четырёх офицеров: полковника Мерца Квирнгейма, генерала Ольбрихта, полковника Штауффенберга и Хефтена. При этом фамилии Штауффенберга и Хефтена произнести вслух Фромм не пожелал.

Затем Фромм предложил Гёпнеру покончить жизнь самоубийством. Но Гёпнер ответил, что не знает за собой столь тяжкой вины, и дал увести себя в военную тюрьму Моабит.

Четверых приговорённых к смертной казни около полуночи вывели во двор на расстрел. Хефтен поддерживал ослабевшего от ранения Штауффенберга. Место казни освещалось фарами военного грузовика⁶⁸. Граф Клаус Шенк фон Штауффенберг погиб с возгласом: «Да здравствует священная Германия!»⁶⁹

Пули оборвали жизнь Штауффенберга накануне его 37-летия. К нему в полной мере относятся слова, сказанные его соратником Фрицем Шуленбургом в тот же самый вечер, незадолго до ареста: «Немецкому народу, видно, придётся испить эту чашу до дна. Мы должны пожертвовать собою. Позже нас поймут»⁷⁰.

Преследование и террор

В 0 часов 21 минуту генерал Фромм приказал отправить телеграмму всем командным инстанциям, получившим ранее приказы заговорщиков. В ней он объявлял эти приказы потерявшими силу и сообщал, что попытка путча подавлена. Затем он обратился с краткой речью к выстроенным во дворе солдатам.

Решение Фромма немедленно казнить главных заговорщиков явно объяснялось его желанием побыстрее избавиться от неприятных свидетелей. Прибывшие тем временем эсэсовские фюреры Скорцени и Кальтенбруннер приказали немедленно доставить закованных в цепи арестантов на Принц-Альбрехтштрассе, где тотчас же начались допросы.

Фромм, не имевший больше командной власти, поскольку командующим армией резерва теперь был назначен Гиммлер, отправился к Геббельсу. Но ещё в ту же ночь Фромма подвергли «почётному аресту».

Трупы Бека, Штауффенберга и остальных трёх расстрелянных были немедленно доставлены на кладбище церкви св. Матвея в Шёнеберге и погребены там, однако на следующий день извлечены и сожжены. Гиммлер в своей речи заявил: «Я отдал приказ сжечь трупы, а пепел развеять по ветру. Мы не желаем, чтобы от подобных людей, а также и от тех, которые казнены теперь, осталось хоть малейшее воспоминание в виде хоть какого-нибудь захоронения»⁷¹.

Около часа ночи радио передало речь Гитлера, о которой было объявлено ещё четырьмя часами ранее. Магнитофонную запись речи пришлось сначала доставить из Растенбурга в Кёнигсберг. Гитлер заявил:

«Мизерная кучка тщеславных, бессовестных и вместе с тем преступных, глупых офицеров сколотила заговор, чтобы убрать меня, а вместе со мною уничтожить и штаб оперативного руководства вооружённых сил. Бомба, подложенная полковником графом фон Штауффенбергом, разорвалась в двух метрах справа от меня... Сам я остался совершенно невредим, если не считать совсем мелких ссадин, ушибов или ожогов. Я воспринимаю это как подтверждение воли провидения, повелевающего мне и впредь стремиться к осуществлению цели моей жизни, как я делал это по сию пору...»⁷² За дикой бранью по адресу заговорщиков последовало заявление, что они «теперь будут беспощадно истреблены». Засим Гитлер вновь благодарил «провидение» и обещал: «Я и впредь должен, а потому и буду возглавлять мой народ».

Речь слушали и солдаты в Радиоцентре. В. Кайрат вспоминает: «Утром 21 июля... мы из первых рук услышали «речь о провидении», произнесённую фюрером из своей ставки. Фриче[31]31
  Нацистский радиокомментатор, один из главных немецких военных преступников.


[Закрыть], которого до тех пор нигде не было видно, теперь ворвался в свой кабинет, радуясь как дитя. Он был в состоянии счастливого опьянения, скакал от двери к двери, тряс солдатам руки, раздавал подарки и, заикаясь, лепетал: «Фюрер жив, Штауффенберг на виселице, спасибо, спасибо, мои спасители!» Если в нашей казарме питание было скудным и плохим, то теперь мы были поражены тем, что нам подали на стол. В столовой имелся такой богатый выбор, словно в дни самого глубокого мира. Здесь было всё – от шампанского до самых отборных сигарет «Аттика», и каждый солдат набирал яств столько, насколько у него хватало денег, закупал дефицитные продукты. Нам немедленно выплатили полевые, хотя мы не сделали ни единого выстрела. Через два дня мы снова вернулись в Дёбериц-Эльзгрунд»⁷³.

Объявив 21 июля путч подавленным, Геббельс в своём кругу отзывался о заговорщиках с презрением, насмехался над ними. Он назвал эту акцию «революцией по телефону». Одному только Штауффенбергу он всё-таки не смог отказать в уважении: «Вот Штауффенберг – это молодец! Его почти жаль. Какое хладнокровие! Какой ум, какая железная воля! Просто непостижимо, как он только связался с этим сборищем дураков!»⁷⁴

Для расследования событий и розыска остальных участников Гиммлер сразу же создал при гестапо Особую комиссию по делу 20 июля, аппарат которой состоял из 400 чиновников, подразделённых на 11 отделов. Эта особая комиссия работала вплоть до самого конца Гитлера. Результаты следствия постоянно направлялись Кальтенбруннером Гиммлеру, а тот докладывал их Гитлеру и другим нацистским главарям. Общее число арестованных равнялось примерно 7000 человек⁷⁵. По осторожной оценке Гюнтера Вайзенборна, число непосредственных жертв составило 160—180 человек⁷⁶, из них: из группы Гёрделера – минимум 20, из офицерских групп в ОКБ, ОКХ и генеральном штабе – минимум 60, из абвера – минимум 10, из Крайзауского кружка – 8, из кружка Зольфа – 6, из социал-демократической группы —10 и из группы деятелей христианских профсоюзов – 8—10⁷⁷. К ним следует добавить ещё 700 военнослужащих вермахта из военных округов и с фронтов, приговорённых к смертной казни⁷⁸. Среди жертв нацистского террора после 20 июля 1944 г. насчитывалось 20 генералов, в том числе один генерал-фельдмаршал⁷⁹.

Более тяжёлым последствием разгромленного заговора 20 июля было, однако, то, что нацисты использовали его в качестве повода для новой расправы с подлинными антифашистами. Жертвами кровавого фашистского террора пали многие коммунисты. Среди них были члены подпольного оперативного руководства КПГ Бернхард Бестляйн, Франц Якоб, Теодор Нойбауэр, Антон Зефков и Георг Шуман, а также руководящие коммунистические работники Магнус Позёр, Эрнст Грубе, Альберт Кунц, Эрнст Шнеллер и Матиас Тезен. 18 августа по указанию Гитлера и Гиммлера в концлагере Бухенвальд был убит Эрнст Тельман. Гибель Тельмана явилась тяжёлой потерей для немецкого народа. В его лице германский и международный рабочий класс потерял одного из своих самых выдающихся руководителей.

Некоторым из заговорщиков удалось скрыться, и их разыскивали: например, Карла Гёрделера (вознаграждение – миллион марок), Фрица Линдемана (500 тысяч марок), Макса Хабермана, графа Лендорфа, капитана Людвига Гере, Ханну Гере, Вильгельма Лёйшнера. Большинство же заговорщиков попали в руки гестапо сразу. Немедленно после 20 июля были введены усиленные меры по блокированию границ.

Майору Куну удалось перейти на сторону Советской Армии. Людвиг и Кунрат фон Гаммерштейн сумели спрятаться и скрывались от своих преследователей вплоть до освобождения немецкого народа от фашизма. Кунрат фон Гаммерштейн писал впоследствии: «Я бы перебежал, как Кун»⁸⁰. Но в общем и целом спастись от ареста посчастливилось лишь немногим.

Волна арестов настигла и тех, кто не участвовал ни в каком антифашистском Сопротивлении. Так, в начале августа был арестован капитан 3-го ранга в отставке Эрхард – один из главарей капповского путча 1920 г.[32]32
  Реакционная попытка юнкеров и монархистов свергнуть буржуазно-демократическую Веймарскую республику, предпринятая 13 марта 1920 г. во главе с главарем остэльбского юнкерства Вольфгангом Каппом. Спустя три дня путч был ликвидирован едиными силами рабочего класса.


[Закрыть] 3 августа гестапо арестовало Ингеборг фон Зейдлиц – жену генерала Вальтера фон Зейдлица, а 5 августа – его обеих старших дочерей. В порядке уголовной ответственности за действия, совершенные не ими, а членами семьи, были арестованы Гудрун Корфес и другие родственники членов Национального комитета «Свободная Германия» и Союза немецких офицеров.

После провала попытки государственного переворота некоторые участники заговора покончили самоубийством, чтобы избежать ожидавших их пыток гестапо.

Генерал Хеннинг фон Тресков утром 21 июля отправился на ничейную полосу между передним краем немецких и советских войск и, имитируя выстрелами и взрывами грохот боя, лишил себя жизни. Стараясь не вызвать подозрений и желая оградить своих друзей от преследования, он таким образом пытался создать впечатление, будто погиб в стычке с противником. Тело Трескова сначала было достойно похоронено в его родном городе, но, когда раскрылось его участие в заговоре, вновь выкопано из могилы, доставлено в Берлин и там сожжено. Прежде чем – в буквальном и переносном смысле – отправиться на ничейную землю, Тресков ещё раз заявил своим товарищам, что убеждён в правильности своих поступков.

«Теперь весь свет накинется на нас, будет поливать нас грязью. Но я, как и прежде, непоколебимо убеждён в том, что мы действовали верно... Если однажды бог Авраам сказал, что пощадит Содом, найдись в нём хоть десять праведников, то я надеюсь, что благодаря нам господь не уничтожит Германию. Никто из нас не вправе сетовать на свою гибель. Тот, кто вступил в наш круг, тем самым облёк себя в Нессову одежду[33]33
  По древнегреческой мифологии, роковой, губительный подарок.


[Закрыть]. Нравственная ценность человека познаётся лишь тогда, когда он отдаёт за свои убеждения жизнь»⁸¹.

Джоб фон Вицлебен, оставшийся в живых, впоследствии посвятил Трескову поминальное слово, в котором наглядно отражена вся противоречивость 20 июля: «Трагедия Трескова, одного из самых мужественных заговорщиков, который лично осуществил всю подготовку перехода Шуленбурга через линию Восточного фронта для установления контакта с Советским правительством, состоит в том, что сам он не решился на этот рывок, а застрелился, видя перед собой подлинных, настоящих немцев по другую сторону фронта (подразумеваются участники движения Национального комитета «Свободная Германия». – Прим. перев.). Он стал жертвой того пагубного антикоммунизма, который являлся теперь уже не глупостью[34]34
  Имеются в виду слова Томаса Манна: «Антикоммунизм – главная глупость нашей эпохи».


[Закрыть], а преступлением по отношению к безупречно честному человеку и противнику Гитлера»⁸².

Генерал Генрих фон Штюльпнагель утром 21 июля получил приказ немедленно прибыть в Берлин. В пути он пустил себе пулю в лоб, но остался жив, пуля лишь повредила зрительный нерв. 30 августа 1944 г. ослепший генерал был казнён.

Генерал-квартирмейстера Эдуарда Вагнера изобличили как соучастника заговора не сразу. До этого ему ещё пришлось вести с Кальтенбруннером переговоры насчёт наиболее целесообразных методов расследования. 23 июля, вызванный Кальтенбруннером на очередную беседу, он застрелился. Граф Ганс фон Харденберг выстрелил себе в грудь, но выстрел оказался не смертельным, и он вскрыл вены. Однако гестаповцы всё же схватили его и поместили в госпиталь, а затем бросили в концлагерь Заксенхаузен, откуда он в конце войны был освобождён Советской Армией.

От хорошо известного в Германии и за её пределами фельдмаршала Эрвина фон Роммеля нацисты избавились особым образом. 14 октября 1944 г. ему по приказу Гитлера было предоставлено самому сделать выбор: либо покончить самоубийством, либо предстать перед судом. В случае самоубийства ему будут устроены торжественные похороны, а семью пощадят и не будут преследовать. Попрощавшись с женой и сыном, Роммель принял яд, переданный ему посланцем Гитлера. Официально же было объявлено, что он скончался от закупорки вен, вызванной его ранением. Были инсценированы государственные похороны, на которых генерал-фельдмаршал фон Рундштедт (хорошо знавший истинные причины смерти Роммеля) произнёс надгробное слово. В нём он восхвалял покойника как верного паладина Гитлера. Вдове Роммеля нацистские главари послали «соболезнование».

Фельдмаршал Гюнтер фон Клюге 18 августа получил приказ о переводе на другую должность. Он знал, что ему предстоит, и написал Гитлеру предсмертное письмо, в котором говорилось: «Я прощаюсь с вами, мой фюрер, как один из тех, кто, как вы, вероятно, заметили, был близок вам, сознавая, что выполнял свой долг до последнего»⁸³. Так Клюге в преддверии смерти всё ещё восхвалял своего фюрера, пойти против которого он так и не решился. 19 августа 1944 г. Клюге принял яд.

Многие из арестованных подверглись жестоким истязаниям. Гестаповцы добивались нужных показаний, избивая подследственных, вгоняя им иголки под ногти и при помощи других изощрённых пыток.

Чтобы избежать необходимости предать офицеров военному суду и получить возможность отдать их на расправу так называемому «народному трибуналу» под председательством известного своей кровожадностью Фрайслера, Гитлер предварительно созвал «суд чести». Этот суд, изгнавший офицеров – участников заговора из армии, заседал в следующем составе: председатель – фельдмаршал фон Рундштедт, члены – фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Гудериан, генералы Шрот, Шпетх, Крибель, Бургдорф и Майзель.

Первый процесс, о котором сообщалось в печати, состоялся 7—8 августа 1944 г. Восемь обвиняемых – фон Вицлебен, Гёпнер, Штифф, фон Хазе, Бернардис, Клаузинг, фон Хаген, Иорк фон Вартенбург – были приговорены к смертной казни через повешение.

Сообщалось ещё и о втором процессе. Он проходил 7—8 сентября и также закончился смертным приговором всем подсудимым: Гёрделеру, Лёйшнеру, фон Хасселю, Вирмеру и Лежен-Юнгу. Гёрделер, скрывавшийся в течение нескольких недель, был схвачен гестапо по доносу одной штабной секретарши в Западной Пруссии. Об остальных процессах население ничего не узнало или же узнало весьма мало. Большинство обвиняемых были приговорены к смерти и казнены. Многие без всякого приговора убиты в каторжных тюрьмах и концлагерях. Последние казни продолжались ещё в апреле 1945 г. Если первое время о приведении приговора в исполнение сообщалось, то впоследствии это делать перестали.

Для смертного приговора достаточно было даже того, чтобы обвиняемый всего лишь знал о существовании заговора. Так был казнён полковник Майхснер, хотя он и отказался осуществить покушение на Гитлера. Даже генерал Фромм, в значительной мере способствовавший провалу путча, тоже был казнён за трусость.

Приговорён к смертной казни был и Теодор Штельцер. Но норвежские друзья устроили вмешательство в его дело медицинского советника финна Керстена. Керстен был массажистом Гиммлера и имел на него большое влияние. Заступничество его оказалось успешным и привело к отмене приведения приговора в исполнение. Гиммлер будто бы даже распорядился освободить Штельцера, бросив при этом реплику: «Всё равно потом мы их всех повесим!»⁸⁴

Иными были причины, по которым было решено избавить Хойзингера, Шпейделя и Герстенмайера от той участи, которая была уготована другим участникам или сообщникам. Адольфа Хойзингера арестовали 23 июля, но суду не предали, хотя следствие документально доказало, что он знал о приготовлениях к покушению в 1943 г. Во время своего двухмесячного тюремного заключения он составил «памятную записку» о причинах и предыстории заговора. По собственным словам Хойзингера, Гитлер сказал ему: «Мне было очень жаль, что и вас тоже втянули в следствие... Я проштудировал вашу памятную записку, написанную в заключении. И я благодарю вас за неё»⁸⁵. В 1959 г. «Содружество бывших офицеров» в Берлине создало комиссию (в составе генерал-лейтенанта в отставке Иоганнеса Цукерторта, генерал-майора в отставке Мартина Латтмана, генерал-майора в отставке Арно фон Ленски и д-ра Макса Хуммельтенберга) по расследованию роли Хойзингера в связи с 20 июля 1944 г. Комиссия пришла к следующим выводам:

«Расследованием с несомненностью установлено, что Хойзингер знал о заговоре и планировании покушения на Гитлера.

Ход событий 20 июля и в последующий период доказал, что правители [фашистского] режима убивали каждого, кто являлся соучастником [заговора] и попадал им в руки.

Но соучастник Хойзингер остался жив...

Почему же национал-социалистские правители без зазрения совести казнили других и не тронули его?

Почему они исключили его из числа преданных суду обвиняемых и прятали в государственной тайной полиции до казни его бывших сотоварищей?

Почему его принял Гитлер, дав ему личную аудиенцию?

Почему Гитлер благодарил его за памятную записку?

На все эти вопросы есть только один ответ: Хойзингер выдал мужественных участников заговора 20 июля. Примкнул ли он к заговору по заданию своих хозяев в качестве шпика, выдал ли он заговорщиков палачам своей памятной запиской или же совершил и то и другое – это уже несущественно»⁸⁸.

В то время как Роммеля вынудили покончить самоубийством, с головы его начальника штаба Ганса Шпейделя, который знал о намерениях своего начальника и имел представление о круге заговорщиков в Париже, не упал ни единый волос. Совершенно ясно, что гестапо было удовлетворено его показаниями⁸⁷.

Ойген Герстенмайер был вечером 20 июля арестован в здании на Бендлерштрассе. Между тем как все непосредственные участники заговора были казнены, он получил всего семь лет каторжной тюрьмы. Как явствует из тогдашних внутренних донесений гестапо, Герстенмайер после своего ареста выдал 17 человек, принадлежавших к кругу заговорщиков. Некоторые из них (Дельп, Штельцер и Хаубах) были арестованы только после его допроса в гестапо, а другие, как Мольтке, ранее, но по другим причинам, а позднее выданы Герстенмайером как участники заговора. Во время процесса по делу Герстенмайера, проходившего в «народном трибунале» под председательством Фрайслера 9—11 января 1945 г., все выдвинутые против него тяжкие обвинения (участие в обсуждении в Крайзауской кружке вместе с группой Гёрделера – Бека в январе 1943 г., все участники которого были казнены, а также присутствие в день 20 июля на Бендлерштрассе) не рассматривались. Объяснение этого примечательного обстоятельства таково: в течение многих лет Герстенмайер служил нацистской системе как внутри Германии, так и за границей в качестве агента возглавлявшегося бригадефюрером СС Вальтером Шелленбергом VI управления Главного управления имперской безопасности. Его секретный агентурный номер был: «Р 38/546». Ныне неопровержимо доказано, что Герстенмайер, ставший позже председателем западногерманского бундестага, отдал в руки палачей многих участников заговора⁸⁸.

Обратимся теперь к вопросу о судьбе друзей и ближайших соратников Штауффенберга, из которых в живых не остался ни один.

Вместе с графом Штауффенбергом, как уже говорилось, ещё в ночь с 20 на 21 июля были расстреляны Ольбрихт, Мерц и Хефтен. Хеннинг фон Тресков, как указывалось, покончил жизнь самоубийством 21 июля, а Эдуард Вагнер – 23 июля. 8 августа вместе с другими заговорщиками предстали перед судом Йорк и Штифф. Во время судебного разбирательства они мужественно противостояли палачу Фрайслеру, осыпавшему их ругательствами и пытавшегося выставить их в смешном свете. Прервав тирады Фрайслера, Штифф заявил, что совершил содеянное ради немецкого народа. Фрайслер пришёл в бешенство и разразился бранью и криком. Йорк открыто заявил о своём отрицательном отношении к нацизму и подтвердил, что остаётся верен своему делу. В своём последнем письме он писал матери:

«Конечно, людям, ослеплённым верой, которую я не разделяю, никогда не понять всей глубины душевных страданий, пережитых за последние годы такими людьми, как я. Могу заверить тебя, что поступки мои никогда не определялись ни одной честолюбивой мыслью, ни малейшим желанием власти. Патриотические чувства, тревога за мою Германию, поднявшуюся за два последних тысячелетия, стремление содействовать её внутреннему и внешнему развитию – только это одно определяло мои действия. И поэтому я прямо гляжу в глаза своим предкам, отцу и братьям. Возможно, придёт ещё время, когда меня назовут не подонком, а провидцем и патриотом»⁸⁹. Предсмертное письмо жене заканчивалось словами: «Хотели факел жизни мы зажечь, вокруг бушует огненное море, пылает пламя нестерпимо!»⁹⁰

Смертные приговоры приводились в исполнение в каторжной тюрьме Плётцензее сразу же после вынесения. О том, как происходила казнь, сохранилось свидетельство одного кинооператора, который по приказу Гитлера снимал её:

«Помещение для казни имело метра четыре в ширину и восемь в длину. Чёрный занавес разделял его на две части. Слабые лучи света проникали только через два маленьких оконца. Непосредственно перед ними в потолке было укреплено восемь крючьев, на которых и вешали осуждённых. Кроме того, в помещении находилось приспособление для обезглавливания. Первым из приговорённых ввели... одного генерала. Предварительно прокурор ещё раз зачитал осуждённому смертный приговор и добавил: «Осуждённый, вы приговорены народным трибуналом к смертной казни через повешение. Палачи, приступайте к исполнению своих обязанностей!» Приговорённый, которого палачи заставили идти побыстрее, прошёл с высоко поднятой головой в конец помещения. Дойдя до стены, он должен был повернуться лицом к палачам. На шею ему надели петлю из пеньковой верёвки. Для этого палачи немного приподняли осуждённого и закрепили верхний узел петли на крюке в потолке. Затем они резко отпустили его тело, и он с большой силой дёрнулся вниз. Петля сразу же крепко затянулась вокруг его шеи. По моему мнению, смерть наступила очень быстро. После произведённой казни первого повешенного скрыли за узкой чёрной занавеской, чтобы следующий смертник не увидел его. Спустя небольшой промежуток времени ввели второго осуждённого, тоже бывшего генерала... Он также прошёл свой последний путь, не теряя самообладания. После каждой казни узкая чёрная занавеска передвигалась таким образом, чтобы каждому последующему смертнику не были видны повешенные до него. Приведение приговоров в исполнение происходило весьма быстро, и осуждённые шли на казнь твёрдо и мужественно, не произнося ни слова мольбы о жизни»⁹¹.

Аналогичным образом были казнены и другие.

10 августа погибли Бертольд Штауффенберг и Фриц-Дитлоф фон дер Шуленбург. Во время процесса Фрайслер называл Шуленбурга «предатель», «подлец Шуленбург». Когда однажды он, случайно оговорившись, сказал «граф Шуленбург», тот перебил его: «Простите, подлец Шуленбург!» В своём последнем слове Шуленбург заявил:

«Мы пошли на это для того, чтобы уберечь Германию от неописуемого горя. Мне ясно, что я буду повешен, но я не раскаиваюсь в своём поступке и надеюсь, что другой, кому повезёт больше, доведёт дело до конца⁹². В прощальном письме жене он писал: «Того, что мы сделали, оказалось недостаточно, но в конечном счёте история воздаст нам должное и оправдает нас»⁹³.

15 августа погиб Бернхард Кламрот, 26 августа – Тротт цу Зольц, а 8 сентября жертвой фашистских палачей пал граф Шверин фон Шваненфельд. Последние слова Тротта в прощальном письме жене были посвящены отечеству: «Знай, что самую невыносимую боль доставляет мне сознание того, что я уже никогда не смогу отдать на службу нашей стране те особенные способности и тот специальный опыт, которые я развил в себе и почти исключительно направлял на то, чтобы утвердить её внешнеполитическое положение среди других стран. В этом отношении я действительно мог бы ещё помочь и быть полезным»⁹⁴.

О Шверине фон Шваненфельде рассказывает его сын. «В последнее время перед июлем 1944 г. он полностью сознавал, что насильственное устранение национал-социалистского режима уже не сможет отвратить от Германии катастрофу. Но он считал: даже неудача докажет, что мы не останавливались ни перед какими жертвами, чтобы избавиться от духовной болезни национал-социализма»⁹⁵. Когда в ночь на 21 июля Шверина фон Шваненфельда в кандалах увозили с Бендлерштрассе, он сказал: «В конце концов не остаётся ничего другого, кроме как умереть за это»⁹⁶.