Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Узкий кружок Штауффенберга последовательно стремился к союзу с крайне левыми, с коммунистами. Влиятельным инициатором этого курса являлся регирунгс-президент граф Фриц фон дер Шуленбург... Пребывая с 1938 г. вновь в оппозиции, он привлёк Штауффенберга на свою сторону и с тех пор внутренне стоял к нему ближе всех. Несомненно самый активный в этом узком кругу, он резко выступал против кандидатуры «реакционного» Гёрделера, вместо которого он предлагал в качестве канцлера «молодых» стоящего далеко слева бывшего социал-демократического референта по вопросам вооружённых сил в рейхстаге Лебера. С тех пор оппозиция оказалась внутренне расколотой, ибо речь шла не о личности Гёрделера или Лебера, а о двух диаметрально противоположных желаемых направлениях...»

Гизевиус считает, что Штауффенберг желал своего рода «военный социализм», что он отклонял кандидатуру Гёрделера на пост рейхсканцлера в пользу Лебера, и продолжает: «Лебер с согласия Штауффенберга тоже вёл предварительные переговоры с коммунистами, чтобы опереться преимущественно на силы воинствующих левых».

Затем Гизевиус приводит мнение полковника Ганзена, преемника адмирала Канариса на посту начальника абвера: «Ганзен утверждает, что Штауффенберг играл со мною в прятки. Если ещё несколько недель назад он рассчитывал на то, что удастся столкнуть Запад с Востоком, то теперь он думает о совместном победном походе серо-красных армий против плутократии»⁹⁶.

Гизевиус сообщил своё впечатление о Штауффенберге и Аллену Уэлшу Даллесу, который руководил в Швейцарии американским Управлением стратегических служб (ОСС) и имел задание вести разведку внутреннего положения в странах «оси», особенно в Германии. Даллес (брат ставшего позднее государственным секретарём США Джона Фостера Даллеса), так пишет об этом в своей книге «Заговор в Германии»:

«Хотя Штауффенберг и признавал верховное руководство Бека и Гёрделера, политически они были ему несимпатичны. Он проявлял величайший интерес к проблеме отношений с Востоком и к возросшему значению России в Европе. Гизевиус сообщил мне, что Штауффенберг даже подумывал о том, чтобы вызвать революцию рабочих, крестьян и солдат. Он надеялся, что Красная Армия поддержит организованную по русскому образцу коммунистическую Германию. Подобным взглядам симпатизировали и другие заговорщики, прежде всего из числа более молодых людей – членов Крайзауского кружка, в том числе братья Хефтен и Тротт. Для одних это был вопрос идеологии, для других – политики... Национальный комитет «Свободная Германия» импонировал многим немцам...

Если дружественное Востоку крыло усиливалось, то Бек, Гёрделер и другие главные участники заговора продолжали придерживаться крайнего антикоммунизма. Но они были вынуждены считаться с сильной оппозицией Штауффенберга, когда он вошёл в состав узкой руководящей группы».

Рассказав о том, что Штауффенберг сначала предложил Лёйшнеру, а после отказа последнего Леберу пост рейхсканцлера, Даллес продолжает: «Когда наступил июнь 1944 г. и вскоре стало ясно, что американские и английские войска прочно закрепились во Франции, активность Штауффенберга удвоилась. Так, он предложил включить в коалицию коммунистов. Когда из соображений безопасности ему отсоветовали это, он без согласия других главных заговорщиков побудил своих друзей социалистов установить контакт с коммунистическим подпольным движением»⁹⁷.

Дадим слово и несомненно далёкому от подозрений в симпатиях к коммунизму профессору Герхарду Риттеру. Он не только был знатоком источников по истории 20 июля 1944 г., но и лично знал участников заговора. Риттер даёт такую характеристику Штауффенбергу: «Политически он явно более тяготел к романтическому «социализму» своих сверстников – крайзауских графов, нежели к буржуазному либерализму Гёрделера или тем более к старопрусско-консервативному идейному наследию какого-нибудь Попица... Он больше вдохновлялся высокопарными идеями нравственно-политического обновления Германии, служить которым он чувствовал себя призванным. Как конкретно представлял он себе это обновление, сказать трудно, но наверняка в форме революционного движения, которое «бурным натиском» сметёт всё старое. Однако тем самым он находился в коренном противоречии с целями буржуазных политиков, особенно Гёрделера...»⁹⁸

Стоит процитировать и статью Себастьяна Хаффнера, опубликованную в английском ежеквартальнике «Контакт» и в апреле 1947 г. перепечатанную в «Нойе ауслезе»: «Это правительство (с Лебером как рейхсканцлером и Троттом как министром иностранных дел) должно было превратить военное восстание в подлинную революцию, сплотить немцев и иностранных рабочих под старым лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», передать правительственную власть в оккупированных странах движению Сопротивления и противопоставить продвигающимся вперёд армиям «Большой тройки» Европу, выковавшую своё единство в огне революционного пламени. Для начала это было не что иное, как заговор, но какая мечта стояла за ним! Человек, который грезил ею и сумел увлечь ею элиту своих сверстников, звался граф Штауффенберг» ".

Д-р Эберхард Целлер, автор богатой по материалу работы о 20 июля «Дух свободы», считает эту характеристику «преувеличенной», но полагает, однако, что в ней, «пожалуй, содержится верная мысль»¹⁰⁰.

Английский историк Джон У. Уиллер-Беннет, тоже антикоммунист, называет Штауффенберга «бамбергским всадником», который «стремился соединить этический социализм с христианскими принципами и аристократическими традициями... Его «универсализм» был подобен пылающему факелу, «универсализмом смутьяна, своего рода выражением его духа, его нрава, его облика революционера. Он мыслил и действовал, как революционер. Ничто не говорит в пользу предложения, что, достигнув своей ближайшей цели, он не пошёл бы дальше по этому пути. Во всяком случае, результаты, по всей вероятности, весьма отличались бы от тех, которые имели в виду Бек и Гёрделер, планируя путч, и на достижение которых они надеялись. И вряд ли приходится сомневаться в том, что – на пользу или во вред – определяющей силой в новой Германии был бы Штауффенберг, а не они»¹⁰¹.

Таковы обширные выдержки из воспоминаний, описаний и исследований буржуазных историков, политиков и публицистов. Западногерманские историки часто бросают историографии ГДР упрёк в том, что она будто бы видит Штауффенберга односторонне, ложным образом непосредственно сближает его с коммунизмом и объявляет «зачинателем социализма ГДР»¹⁰², Приведённые выше цитаты доказывают всё же достаточно убедительно, что патриотическо-демократические тенденции Штауффенберга отнюдь не изобретение исторической науки ГДР. Однако в цитированных высказываниях на самом деле имеют место преувеличения, которые следует на основе дошедших до нас источников отделить от действительных фактов. Но поистине требуется немало антикоммунистической наглости для того, чтобы возлагать на марксистскую историческую науку ответственность за преувеличения, допущенные некоторыми буржуазными авторами!

К тому же ныне империалистическим манипуляторам общественным мнением стало неприятно, что обладающие высоким рангом и авторитетом люди из собственного лагеря когда-то оценивали Штауффенберга как революционера и друга Советского Союза и коммунизма. Мы же руководствуемся не соображениями сомнительной тактики, а исключительно одним лишь стремлением установить историческую истину. Поэтому мы далеки от некритического восприятия упомянутых высказываний. Однако заслуживает более тщательного изучения то, каким же образом немалое число авторов, независимо друг от друга и исходя из самых различных позиций, пришло во многих вопросах к цитированным выше одинаковым или приблизительно одинаковым выводам.

В самом деле, имеются убедительные доказательства того, что перед глазами Штауффенберга стояла в качестве цели независимая, демократическая Германия. Когда в начале октября 1943 г. Штауффенберг начал работу по подготовке переворота, он среди военных планов обнаружил написанные Гёрделером, Вирмером, Хасселем и другими воззвания и тексты выступлений по радио. При содействии своего брата, а также вызванного в конце октября по телеграфу Рудольфа Фарнера Штауффенберг придал этим воззваниям новую редакцию. Однако тексты их пропали. Сделанные в августе 1945 г. по памяти записи Рудольфа Фарнера дают основание судить об их содержании, а тем самым и о политических взглядах Штауффенберга¹⁰³.

Воззвание должно было сообщить о гибели Гитлера, разделаться с остальными нацистскими партийными главарями и обосновать необходимость предпринятых действий. Как можно скорее «нация была бы призвана к свободному решению вопроса о будущей конституции, новую форму которой предстояло найти». Правонарушения и преступления подлежали каре, однако преследование исключительно за политические взгляды отвергалось. Требовалось как можно скорее установить мир. Воззвание не оставляло сомнения в том, что неизбежны жертвы и потери, которые Германия сама заслужила своей политикой. Аналогичное содержание имело и воззвание к армии. «Преступным и бессмысленным военным действиям должен был быть положен конец». Далее в документе содержался «отказ от всех захватнических вожделений и от угрозы другим народам». «Присяга нового правительства гласила, что оно не поставит больше на карту жизнь ни единого немца, если только это не станет безусловно и непосредственно необходимо ради защиты родины, женщин и детей. Разумно мыслящие военачальники как можно скорее отведут войска на территорию Германии. До тех пор солдаты должны твёрдо стоять на своём посту».

Другое воззвание обращалось к женщинам и призывало их «к преодолению прошлого и построению новой жизни».

Важное значение для формирования политических воззрений Штауффенберга имели его дружба с Юлиусом Лебером и знакомство с Райхвайном, Маасом и Лёйшнером. Ведь то, что выросший в условиях консервативной среды граф и офицер генерального штаба вызвал к себе дружеское отношение левых социал-демократов, уже само по себе определённо говорило о его политической дальновидности. Графиня Штауффенберг так характеризует основу этой дружбы:

«В лице Юлиуса Лебера он уважал человека, настоящего мужчину и патриота. Я постоянно стремлюсь разъяснить, что мой муж по своему мировоззрению не мыслил по исконно предопределённым шаблонам, а являлся «мыслящим человеком». Он не укладывается в рамки заранее заготовленных «коробочек» и «систем». Для него речь шла о чести народа и отечества. И если он находил при этом отклик у таких людей, как Лебер, то предпосылки были для него безразличны. Он видел в нём скорее социального демократа, чем «социал-демократа». Решающим для него были личная честность и цельность характера»¹⁰⁴.

Аналогичным образом судит и Аннедора Лебер: «В 1944 г. д-р Лебер установил контакт со Штауффенбергом. Их отношения переросли в честную дружбу. Штауффенберг был кем угодно, только не так называемым военным или генштабистом. Он имел ярко выраженный интерес к политике и придавал политической концепции д-ра Лебера большое значение для будущего»¹⁰⁵.

Итак, Штауффенберга и Лебера объединяли общая тревога за судьбу нации и общее понимание необходимости коренных политических и социальных изменений в Германии.

Вместе с Лебером Штауффенберг выступал против концепции группы Гёрделера, которую отвергал как «революцию старцев»¹⁰⁶. Д-р Лебер называл Гёрделера «человеком, предающимся иллюзиям», и при поддержке Штауффенберга во время программных дискуссий выдвигал требование глубоких социальных реформ¹⁰⁷.

В апреле и мае 1944 г. адвокат Вирмер пытался посредничать между Штауффенбергом и Лебером, с одной стороны, и Гёрделером – с другой, и с этой целью вёл несколько бесед. «При этом граф фон Штауффенберг заявлял, что дело ни в коем случае не должно прийти к намеченной д-ром Гёрделером попытке реставрации республики 1919 г. Когда д-р Лебер, отвергая воззрения д-ра Гёрделера, изложил радикальную социалистическую программу и стало известно, что граф фон Штауффенберг как будто одобряет её, Вирмер снова по просьбе Гёрделера включился в переговоры с целью устранения этой трудности»¹⁰⁸.

Штауффенберг, согласно данным, содержащимся в обвинительном акте против Гёрделера, заявил о своём согласии с компромиссным проектом Вирмера, что было вполне возможно, ибо для Штауффенберга на первом плане стоял прежде всего вопрос об устранении Гитлера и прекращении войны.

В мае 1944 г. Лебер выступил с новыми резкими нападками на Гёрделера за его «западную политику». Он осудил также «послушную церкви политику Гёрделера и Вирмера». Лебер настаивал на более сильной ориентации на Восток¹⁰⁹.

Штауффенберг и Лебер противились выдвижению кандидатуры Гёрделера на пост канцлера – позиция, которую разделяли также Мольтке и другие члены Крайзауского кружка. Весной 1944 г. Штауффенберг встретился с Вильгельмом Лёйшнером. Легационный советник Брюкльмайер, устроивший эту встречу, обрисовал Штауффенберга как человека, «проявлявшего интерес к рабочему вопросу»¹¹⁰. Штауффенберг спросил Лёйшнера, не лучше ли было бы, чтобы руководство в новой Германии взял на себя представитель рабочего класса¹¹¹. Однако Лёйшнер был против. Он не хотел, чтобы на социал-демократию, как в 1918—1919 гг., легло бремя ликвидации проигранной войны, ответственность за которую несла не она. Поначалу Лёйшнер был согласен с кандидатурой Гёрделера на пост рейхсканцлера, но считал это лишь временным решением. В будущем он хотел видеть во главе государства социал-демократа.

Из своего отрицательного отношения к кандидатуре Гёрделера на пост рейхсканцлера Штауффенберг не сделал никакого конфликта, ибо самым необходимым в тот момент считал объединение всех сил для свержения Гитлера. Но и он тоже видел в канцлерстве Гёрделера лишь правительство переходного периода. Шуленбург и другие – даже сам Бек – считали Лебера человеком, подходящим для того, чтобы в будущем занять пост канцлера¹¹², Гёрделер пожаловался Беку насчёт радикальных демократических взглядов Штауффенберга. «Но Бек придерживался мнения, что не следует слишком сдерживать этого молодого горячего всадника»¹¹³.

О политических взглядах Штауффенберга весной 1944 г. дают представление также высказывания бывшего майора Майнике-Кляйнта, прикомандированного с января по июнь 1944 г. к Общевойсковому управлению сухопутных войск и в течение некоторого времени служившего под непосредственным началом Штауффенберга. Хотя Майнике-Кляйнт не был вовлечён в заговор, Штауффенберг весьма откровенно говорил с ним об общем положении и о будущем. Майнике-Кляйнт приводит его дословное высказывание: «Немецкий народ состоит не только из офицеров-аристократов и провинциальных дворянчиков».

Далее Штауффенберг сказал, что должен быть создан Отечественный фронт и что после свержения Гитлера особенно необходимо повести борьбу против его идейного наследия. Он, Штауффенберг, против всех мер, затягивающих войну. Война проиграна, и Германия должна проиграть её, ибо начинать её было преступлением. Начало этому преступлению было положено в 1933 г. О концентрационных лагерях Штауффенберг сказал, что в них находились преимущественно порядочные люди¹¹⁴. Графиня Штауффенберг заявила, что эти высказывания «блестяще» отражали «ход мыслей» её мужа¹¹⁵.

Свои взгляды на политические и социальные реформы Клаус фон Штауффенберг излагал и землевладельцу графу Ульриху Вильгельму Шверину фон Шваненфельду. Тот был лет на пять старше Штауффенберга, служил в качестве капитана в управлении оберквартирмейстера и с октября 1943 г. свёл с ним близкое знакомство. Шверин с 1938 г. поддерживал связь с группой Гёрделера. Но позднее, склоняясь к взглядам крайзаусцев, он подружился также с Фрицем фон дер Шуленбургом. Эберхард Целлер пишет о Шверине фон Шваненфельде:

«Он вёл со Штауффенбергом беседы о будущей аграрной и земельной реформе и одобрял планы, означавшие лично для него далеко идущий добровольный отказ от своих привилегий ради новой государственной структуры. Он настаивал на том, что крупные собственники должны добровольно показать пример, дабы осуществить «революцию сверху», как того в своё время требовал барон фон Штейн[21]21
  Штейн, Карл (1757—1831) – прусский прогрессивный политический, государственный и военный деятель периода национально-освободительной борьбы немецкого народа против наполеоновского господства. В 1807—1808 гг. вопреки сопротивлению прусского короля и юнкерства провел ряд общественных реформ буржуазно-демократического характера.


[Закрыть]»¹¹⁶. Эти взгляды совпадали с воззрениями братьев Штауффенберг, а также графа Мольтке. Поскольку Штауффенберг стремился к созданию широкого фронта противников нацистского режима, он одобрил переговоры Лебера и Райхвайна с коммунистами Антоном Зефковом и Францем Якобом 22 июня 1944 г.

Генерал Ольбрихт, один из ближайших соратников Штауффенберга, тоже предпринимал попытки расширить фронт и установить контакт с коммунистами. Весной 1944 г. он посетил одну знакомую, о которой знал, что она принадлежала к КПГ. Ольбрихт просил её «помочь после свержения Гитлера строительству новой жизни путём привлечения смелых, честных людей из всех слоёв общества, в том числе и коммунистов, и особенно оказать влияние на женщин, без которых был бы невозможен желательный бескровный переход к демократическому управлению государством»¹¹⁷.

Штауффенберг исходил из того, что свержение Гитлера должно быть произведено частями вермахта под руководством решительных офицеров, то есть, что в первой фазе переворота решающую роль сыграют вооружённые силы. После консолидации новой власти должны были, при опоре на широкий фронт трудящихся, включая коммунистов, постепенно устанавливаться демократические порядки. По мнению барона Кунрата фон Гаммерштейна, для Штауффенберга, Ольбрихта и других не существовало никакого препятствия к сотрудничеству с коммунистами. Главным было антифашистское патриотическое мировоззрение¹¹⁸.

Незадолго до 20 июля 1944 г. Штауффенберг разработал проект присяги, которую должны были принести все участники заговора. Она гласила: «Мы желаем создания нового строя, который превратит всех немцев в опору государства и гарантирует им право и справедливость. Вместе с тем мы презираем ложь о равенстве и склоняемся перед установленными самой человеческой природой различиями. Мы желаем видеть народ уходящим своими корнями в родную почву, остающимся близким силам природы, находящим счастье и удовлетворение в том, чтобы действовать в присущем ему жизненном кругу, и преодолевающим тёмные инстинкты зависти и недоброжелательства. Мы хотим таких руководителей, которые бы, происходя из всех слоёв народа, уповая на силы небесные, сами показывали всем остальным пример разумности, дисциплины и самопожертвования»¹¹⁹. Эта присяга, всем своим стилем выдающая её духовное происхождение из кружка Стефана Георге и носящая черты «революции сверху», служила в конечном счёте выражением приверженности демократии и отказа от экспансии и угрозы другим народам.

Показания арестованных участников заговора породили у фашистских чиновников юстиции и гестапо впечатление, будто группа, образовавшаяся вокруг Штауффенберга, выступала за «социалистическое» решение. В одном из донесений имперского министра юстиции Тирака Борману о главном судебном процессе против Гёрделера и других от 8 сентября 1944 г. указывалось: «Штауффенберг... говорил о «склеротичном генералитете» и о том, что более молодые офицеры думали по-иному и двигали бы дело вперёд, к социалистической республике»¹²⁰. В отчёте о допросе впоследствии попавшего в югославский плен члена гестаповской специальной команды «20 июля» оберштурмбанфюрера д-ра Георга Кизеля приведён его отзыв о группе Штауффенберга—Мольтке: «Связь христианства с коммунизмом служила для них важной основой восстановления Германской империи»¹²¹.

«Социалистический» образ мыслей Штауффенберга и Мольтке, разумеется, никоим образом не был тождествен научному социализму Маркса и Ленина. Однако у Штауффенберга и Мольтке существовало представление о необходимых глубоких социальных изменениях: земельная реформа, ограничение власти монополий, участие рабочих в управлении экономикой и государством. Они наверняка развили бы и конкретизировали свои представления в ходе борьбы за их осуществление, и это никак нельзя упускать из виду при оценке их значения.

По сообщению Крамарца, Штауффенберг в 1943 г. придерживался в области внешней политики той точки зрения, что надо использовать противоречия между западными державами и Советским Союзом для достижения благоприятного мирного урегулирования. Не исключено, что тогда Штауффенберг думал о такой возможности.

О взглядах, господствовавших в окружении Штауффенберга в последние дни перед покушением, дают некоторое представление и обобщённые в «Донесениях Кальтенбруннера» данные гестаповских допросов. В них говорится о совещании в воскресенье 16 июля 1944 г., в котором приняли участие Клаус и Бертольд фон Штауффенберг, Тротт цу Зольц, фон Хофаккер, Мерц, Ганзен и Фриц фон дер Шуленбург. Об этом совещании сообщается следующее:

«Фон Тротт отстаивал точку зрения, что вражеская сторона будет готова пойти на переговоры, если предпосылкой их послужит полная смена режима. В последовавшей дискуссии высказывалось мнение, что переговоры должны вестись военными с военными, причём не только с врагами на Западе, но и с Советами. Шуленбург-старший и бывший военный атташе в Москве (генерал Кестринг. – К. Ф.) должны были включиться в переговоры в качестве знатоков дела. Что касается переговоров с англо-американской стороной, то их хотел вести Тротт. Кандидатуру более влиятельного германского политика, которого можно было бы использовать в отношении Запада, заговорщикам подыскать не удалось»¹²². Тем самым было достаточно явно доказано, что Штауффенберг и его друзья в резком противоречии с Гёрделером и Беком выступали за немедленное прекращение войны на всех фронтах. Это, как мы увидим дальше, было подтверждено и с другой стороны.

Приступая к осуществлению покушения на Гитлера, Штауффенберг знал, что оно могло послужить лишь толчком к глубокому преобразованию. Подполковник Джоб фон Вицлебен, родственник генерал-фельдмаршала Эрвина фон Вицлебена и с осени 1943 г. тоже занимавшийся подготовкой переворота в Военной академии в Хиршберге, сообщает о тех политических взглядах, которые царили в группе Штауффенберга в июне 1944 г.:

«В это время у меня были две очень интересные встречи: одна – со знакомым мне подполковником Клямротом, прочитавшим лекцию в Военной академии в Хиршберге; другая – с обер-лейтенантом фон Хефтеном, адъютантом Штауффенберга, на одной вечеринке в Потсдаме. В этих разговорах – независимо один от другого – выявилось единодушие взглядов, которые вполне можно отождествить со взглядами Штауффенберга и его друзей:

1. На основании всего хода изменившейся военной обстановки [заговорщики] стремятся к «полному решению» вопроса об окончании войны, то есть, следовательно, к перемирию на всех фронтах. Всё остальное – например, частичная капитуляция на Западном фронте – подмена реального желательным. Сразу же после свержения Гитлера необходимо направить для переговоров с вражескими сторонами главнокомандующих: на Восточный фронт – маршала Роммеля, на Западный – маршала Клюге.

2. Германии, лежащей в центре Европы, не нужна в будущем никакая альтернативная ориентация в духе «западноевропейской ориентации»; ей требуется германская ориентация, что значит: приносящие пользу отношения со всеми её соседями, а следовательно, и с Советским Союзом.

3. Существует полная ясность, что после смены правительства и заключения перемирия следует считаться с фактом военной капитуляции. Вермахт нужно поэтапно вывести из оккупированных областей на территорию Германии и – за исключением частей безопасности,– к сожалению, распустить. Оккупация Германии странами-победительницами неизбежна.

4. Никакие переговоры с победителями относительно будущих границ Германии невозможны. Шанс на это потерян в результате многочисленных преступлений, совершенных Германией. Причинённый Германией ущерб подлежит возмещению. Со времени Тегеранской конференции надо считать будущей восточной границей Германии линию Одера, а также иметь в виду выплату значительных репараций.

5. Государственный переворот и осадное положение могут быть лишь кратковременными. Имеется точка зрения об образовании пяти партий: рабочей, крестьянской, христианской, либеральной и консервативной. Затем должны последовать выборы. Основным законом будущей германской демократии должна послужить конституция, подобная Веймарской, но без её сшибок. Однако это уже является делом политиков.

6. Заговорщики желали бы позднее создать с чисто оборонительными целями германские вооружённые силы, по возможности в форме кадровой армии, подобной рейхсверу, если державы-победительницы дадут на это своё согласие.

В данной связи совершенно открыто говорилось, что после удавшегося государственного переворота «великогерманские мечты надо преспокойно сдать в архив», всеми средствами в зародыше подавить любые «зачатки нового пересмотра границ или легенды об ударе кинжалом в спину»[22]22
  После первой мировой войны реакционные и милитаристские круги, извращая факты, создали лживую легенду, будто германская армия не была «побеждена на поле боя», а потерпела поражение в результате «удара кинжалом в спину», нанесенного ей революционным рабочим классом Германии.


[Закрыть]. Искренним желанием именно Штауффенберга было, чтобы державы-победительницы дали самим немцам возможность устроить Судный день нацистским и военным преступникам. Тем самым мы, немцы, могли бы снять с себя значительную часть своей вины. Само покушение в сравнении с этими задачами – лишь скромное начало»¹²³.

Это свидетельство позволяет составить мнение о том, что представляла собой в начале лета 1944 г. политическая программа группы Штауффенберга. За правдивость этого свидетельства говорит не только общность самого автора с заговорщиками, но и сопоставление с ранее цитировавшимися высказываниями самого Штауффенберга. Однако допустимо, что своё решающее требование о демократизации, а также своё отклонение концепции Гёрделера граф Штауффенберг на первый план накануне покушения не выдвигал, дабы не подвергать опасности единство всех сил, готовых пойти на свержение Гитлера.