Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Генералу Фрицу Линдеману сначала удалось скрыться и избежать ареста. За его поимку было объявлено вознаграждение в 500 тысяч марок. Сначала он отправился в Дрезден, где с 22 по 26 июля прятался у своего дяди Макса Линдемана. Его поддержали своей заботой родственник – коммерсант Герман Линдеман, служащий по фамилии Маркс и городской строительный советник в отставке Ганс Зиркс. Последний с 1930 г. принадлежал к СДПГ, а потом был членом Социалистической рабочей партии. Ещё до 20 июля 1944 г. в его квартире состоялось совещание социал-демократов с представителем движения «Свободная Германия» Отто Зенгером. Зиркс согласился помочь Линдеману и предложил укрыть его в Берлине на квартире своих знакомых супругов Глёден.

Маркс доставил Линдемана в Берлин. 28—29 июля тот провёл в Потсдаме, в квартире на Биркенштрассе, 1. С 29 июля до 3 сентября он жил в Берлине под фамилией Экснер у супругов Глёден, которые сами за недостаточно арийское происхождение подвергались различным репрессиям. Предполагалось с помощью лейтенанта Хорста фон Петерсдорфа из Потсдама (он возглавлял промышленную комиссию в Словакии) перебросить Линдемана в Словакию, где он находился бы в безопасности. Однако Маркс рассказал о Линдемане своему другу инженеру Шефнеру и его жене. 20 августа Шефнер донёс на Линдемана полиции в Дрездене. 3 сентября гестаповцы явились на квартиру Глёденов. Линдеман пытался бежать, но был ранен и 29 сентября 1944 г. скончался от этого ранения. Эрих Глёден, д-р Элизабет Глёден, Элизабет Куцницки (мать г-жи Глёден, урождённая баронесса фон Лилиенкрон), Маркс и Зиркс были казнены, Герман Линдеман получил 10 лет каторжной тюрьмы. Макс Линдеман был оправдан, поскольку он, 72-летний старик, показался суду физически слишком дряхлым и душевнобольным.

29 сентября был казнён Вильгельм Лёйшнер, а 20 октября – Герман Маас и Адольф Райхвайн. Жертвами кровавого террора пали 27 октября 1944 г. коммунистка Юдит Ауэр и 5 января 1945 г. – Юлиус Лебер. Вместе с ними погибли на эшафоте, под топором палача или были расстреляны и многие другие противники Гитлера.

Графа Мольтке казнили 23 января 1945 г., так как процесс против него и других крайзаусцев состоялся только в январе 1945 г. Он тоже оставался стойким до конца и не скрывал, что отвергает фашизм. Хотя ни в каких практических действиях против нацистского режима его обвинить было нельзя, для смертного приговора оказалось достаточно одного того факта, что он вместе с друзьями обсуждал планы преобразования Германии после устранения Гитлера.

Если большинство друзей и соратников Штауффенберга мужественно держались до своего последнего часа и смело высказывали своё презрение к фашистам прямо в лицо, то некоторые из обвиняемых заговорщиков вели себя по-иному.

Немалое число их раскаивалось перед нацистами в своём участии и выпрашивало себе «искупление» или же «почётную» смерть. Например, Клаузинг и Бернардис заявляли, что потеряли право принадлежать впредь к нацистской «народной общности» и просили о расстреле. Гёпнер, сам называвший себя во время суда «ослом», ходатайствовал о том, чтобы его имущество не подвергали конфискации; некоторые упрашивали суд позволить им «искупить свою вину» на фронте. И всё равно каждый раз Фрайслер с издёвкой объявлял смертный приговор.

Приговорённого к смертной казни Гёрделера казнили не сразу: он оказался для нацистов чрезвычайно обильным источником данных. Он составлял памятные записки, называл имена, характеризовал отдельных участников заговора и даже пытался давать нацистам советы. В конце августа Гёрделер написал в своей камере следующие слова:

«Ставя в соответствии со своей верой превыше всего отечество, мы должны достойно воспринять 20 июля как непреложный суд божий. Фюрер был спасён от почти неминуемой смерти. Господь не пожелал, чтобы прочное существование Германии, ради которого я хотел участвовать и участвовал (в заговоре), было куплено ценою крови: он вновь доверил эту задачу фюреру. Таков издревле немецкий взгляд на вещи. А потому каждый немец, выступавший в рядах движения, стремившегося к перевороту, обязан теперь стоять за богом спасённого фюрера, безоговорочно предоставить в его распоряжение также и те средства, которыми собиралось воспользоваться новое правительство; захочет ли он воспользоваться ими, нужны ли они ему, пусть решает он сам»⁹⁸.

Если бы оказалось, что слова эти понадобились Гёрделеру для того, чтобы обмануть нацистов и выйти на свободу, никто не имел бы права морализировать по этому поводу и возмущаться ими, ибо в отношении фашистов мог быть только один нравственный долг – бороться против них, вредить им. Но Гёрделер знал нацистов, он знал Гитлера, Геринга и Гиммлера и знал, что они не выпустят его на свободу. А потому слова его – не что иное, как капитуляция, как заверение в верности Гитлеру и его режиму.

Месть нацистов распространилась и на семьи казнённых. Среди арестованных находились 12 женщин в возрасте свыше 70 лет, в том числе и мать братьев Штауффенберг. Почти 50 детей в возрасте от одного года до 15 лет были оторваны от своих родителей и помещены в приюты, контролируемые гестапо. Среди них были дети Гёрделера, фон Хофаккера, фон Штауффенберга и фон Трескова. Впоследствии их должны были усыновить и удочерить семьи эсэсовцев. Некоторым жёнам и детям казнённых пришлось принять новые фамилии. 13-летнюю Кристу фон Хофаккер отправили в приют в Мюнхен, где поместили в одной комнате с однолеткой Утой фон Тресков. Ничего о судьбе своих родителей, братьев и сестёр дети не знали. «У меня отобрали все мои деньги и вещи,– пишет Криста фон Хофаккер, – даже папины и мамины фотографии. Мы не имели права никому говорить наши настоящие фамилии. Я часто думала об отце, как они его мучали и какой он был храбрый, и это придавало мужество и мне»⁹⁹.

Аресту подверглась и семья Штауффенберга. Детям дали фамилию Майстер; сначала их отправили в детский дом в Тюрингии. Жена его должна была отныне именоваться «фрау Шанк». Поскольку она была беременна, ей дали в концлагере специальный паёк и разрешили раз в неделю мыться в бане. Случилось так, что именно там она однажды встретила Розу Тельман, которая как раз только что получила известие об убийстве своего мужа в Бухенвальде. Графиня Штауффенберг сообщает, что поговорила с ней по душам и проявила к ней самое горячее участие¹⁰⁰. Младшая дочь графа Штауффенберга родилась в январе 1945 г. во Франкфурте-на-Одере. Арестованные обрели свободу только благодаря наступлению Советской Армии и войск стран антигитлеровской коалиции.

Многие антифашисты и простые люди, которых не затронул непосредственно гестаповский террор, пытались помочь преследуемым.

Уволенный с военной службы в вермахте офицер Рихард Шерингер, в 30-х годах демонстративно вступивший в КПГ, скрывал у себя одного антифашиста, которого гестапо схватило во время крупной волны арестов, но которому удалось затем бежать¹⁰¹. Гаральд Пёльхау использовал своё положение тюремного священника в Плётцензее для того, чтобы скрывать преследуемых и передавать весточки близким. Гертруда Машке сообщает, что Пёльхау постоянно приносил записки её арестованному мужу и тот даже однажды просил ей сказать, чтобы она не забыла написать официально дозволенное письмо, дабы не вызвать подозрения у тюремных властей¹⁰².

Генерал Линдеман, как уже говорилось, нашёл прибежище у дрезденских антифашистов и у супругов Глёден в Берлине. Спустя несколько дней после 20 июля Эрнст фон Харнак пришёл в Берлине к пастору Артуру Раквицу и попросил его о помощи. Раквиц прятал преследуемого антифашиста в своей квартире до 29 сентября, пока гестапо хитростью не захватило Харнака. Один из гестаповцев, выдав себя за племянника-офицера, позвонил жене Харнака и сообщил, что должен предостеречь её мужа, так как за его поимку объявлено вознаграждение в полмиллиона марок. Жена Харнака, желая предупредить мужа, позвонила пастору Раквицу. Гестапо, прослушивавшее её телефон, сразу установило местонахождение её мужа. Харнак и Раквиц были в тот же вечер арестованы. Раквица отправили в концлагерь Дахау, где он просидел до конца войны, а Эрнст фон Харнак погиб¹⁰³.

Вместе с графом Александром Шенком Штауффенбергом была арестована и его жена Мелита, урождённая Шиллер. Она, как и её муж, не имела к заговору ни малейшего отношения, была лётчицей и руководила на аэродроме Гатов (около Берлина) обучением пилотов-ночников пользованию прибором для предотвращения аварий при посадке. После освобождения из предназначенного для членов семьи превентивного заключения она воспользовалась вновь обретённой свободой передвижения для того, чтобы помогать семьям преследуемых и передавать им вести из тюрем. Мелита фон Штауффенберг погибла 8 апреля 1945 г. в воздухе, когда её невооружённый самолёт был обстрелян английским истребителем.

Брошенные в тюрьмы и концлагеря заговорщики встретили солидарность и помощь со стороны «старых» заключённых, в большинстве своём коммунистов. В концлагере Заксенхаузен коммунисты как могли оказали помощь тяжелораненому графу фон Харденбергу и другим узникам. Коммунистический функционер, работавший в прошлом среди крестьян, Фриц Перлиц лежал на соседней с Харденбергом койке в лазарете Заксенхаузена. В 1931 г. Перлиц принимал участие в организации забастовки в имении Харденберга. Он рассказывает об этом: «Харденберг вызвал полицию и жандармерию. 31 семья осталась без куска хлеба и лишилась жилища; 15 семей отправились в Мюнхеберг, а ещё 16 – в Фюрстенвальде. Мы должны были подыскивать им какое-нибудь жильё. Сельскохозяйственные рабочие получили пособие по благотворительности и влились в огромную армию безработных. Эту историю я, естественно, до 1944 г. не забыл. Но тут ко мне пришли мои товарищи и сказали: «Послушай! Мы должны говорить и с графом!» Я ответил: «Делайте как хотите. (Я лежал рядом с графом фон Харденбергом в одном помещении.) А у меня особого желания дискутировать с графом нет. Не могу забыть, как он вёл себя во время стачки 1931 года». «Да, но ты же видишь, теперь и он тоже против Гитлера. Он из тех офицеров, что устроили путч 20 июля, и мы должны позаботиться о том, чтобы он прошёл вместе с нами хоть часть пути. Ты сам сможешь обсудить с ним этот вопрос, но, если хочешь добиться успеха, не надо только ругаться. Ты же научился в Испании, как надо приобретать союзников по борьбе против фашизма. Вот теперь и примени этот опыт и эти знания. Мы хотим бороться вместе со всеми, кто борется против фашизма». Вместе со всеми – пожалуйста, но граф фон Харденберг как союзник был мне не по вкусу.

Товарищи пододвинули койки поближе, и начались наши беседы. Но прежде всего нам пришлось сделать всё возможное, чтобы спасти жизнь графа. Ведь перед тем, как гестапо арестовало его, он пытался лишить себя жизни... Товарищ Вилли Энгель (потом он служил в нашей Национальной народной армии, а сейчас пенсионер) приносил ему еду. Гестапо регулярно увозило его на допросы на Принц-Альбрехтштрассе. Но наши санитары предварительно приводили его в такое состояние, чтобы он был непригоден для допроса и тем самым избавлен от необходимости давать показания под пытками. Мы стали беседовать и постепенно преодолели тяжёлые воспоминания – ведь речь шла о добром деле. Затем мы стали обмениваться информацией и этим дополнять наше представление об обстановке. Разумеется, мы говорили и о том, как должна выглядеть будущая Германия после разгрома фашизма. Но тут мы договориться не могли. Он не мог разделять мои взгляды, так как мечтал о том, что будет создано такое правительство, в котором мы предположительно сможем играть только подчинённую роль. Министерские же посты он нам предоставлять не желал. Он всё ещё считал, что рабочий класс не в состоянии руководить и править государством. Со временем мы доказали, что способны на это. Но главная цель нашей дискуссии состояла не в том, чтобы договориться по этому вопросу. Для нас была важна совместная борьба против фашизма. Харденберг подтвердил, что он давно понял: гитлеровская диктатура привела наш народ только к беде. Харденберг и его друзья были согласны с нами и в том, что надо создать новую Германию, которая должна выглядеть иначе, чем та Германия, которую хотели оставить после себя фашисты»¹⁰⁴.

Сам граф фон Харденберг так отзывался о солидарности узников-коммунистов: «Мои соседи по койке – коммунисты наставляли меня: «Не волнуйся так, Карл, пусть волнуются другие. Говори как можно меньше о вещах важных и как можно больше – о пустяковых. Не ставь под угрозу друзей. Признавай всё, что не грозит смертной казнью. Ведь всё равно – получишь ты пожизненную каторгу или полгода тюрьмы, это будет длиться ровно столько, сколько ещё просуществует третий рейх. После 12—15 минут допроса делай вид, что больше не можешь дышать, отвечай всё медленнее, закрывай глаза»¹⁰⁵.

Резонанс

Весть о попытке свергнуть Гитлера прежде всего вызвала в Национальном комитете «Свободная Германия» всеобщее воодушевление и одобрение. Ведь Национальный комитет с самого начала ставил центральной задачей своей борьбы свержение нацистского строя¹⁰⁶. 9 октября 1943 г. в комментарии радиопередатчика «Свободная Германия» говорилось: «Достаточно одной дивизии вермахта во главе с решительным командиром ворваться в ставку Верховного главнокомандования, и с гитлеровской нечистью было бы покончено! Марш одного армейского корпуса на Берлин – и наше отечество освобождено от проклятия, имя которому Гитлер. Совместным выступлением сверху и снизу парализовать промышленность и транспорт всего на три дня – и конец всему горю, всему бедствию этой войны... У всех у нас только одна задача, один долг, и долг этот – Германия!»¹⁰⁷

Поступавшие теперь с родины вести поначалу подтверждали, что там действуют в этом духе. Уже через несколько часов после получения известия о покушении генерал Латтман выступил по радиопередатчику «Свободная Германия». Впоследствии он вспоминал: «Мы были вполне вправе расценивать попытку покушения как подлинно патриотический акт, как сильнейший удар по гитлеризму, по войне... Штауффенберг и офицеры – его сотоварищи по заговору – тем самым сразу стали в наши ряды»¹⁰⁸.

Национальный комитет солидаризировался с борющимися противниками Гитлера в самой Германии и попытался мобилизовать трудящиеся массы, солдат, офицеров и генералов на продолжение борьбы. 21 июля 1944 г. Антон Аккерман говорил по радиостанции «Свободная Германия»: «Эти люди действовали, руководствуясь сознанием того, что каждый лишний день пребывания национал-социалистского государственного руководства у руля власти гибелен для народа и отечества, что Гитлера необходимо свергнуть, свергнуть безотлагательно, и для этой цели любые средства хороши. Мы не знаем, кто были все эти люди, начавшие действовать против Гитлера. Но мы и не спрашиваем об этом. Тот, кто борется против Гитлера, кто хочет свергнуть этого злейшего врага нации, тому обеспечена поддержка всех честных немцев, всех генералов, офицеров и солдат, поддержка всего народа. И к этому мы в первую очередь и призываем участников движения «Свободная Германия», трудовой немецкий народ»¹⁰⁹.

Антон Аккерман специально обратился к генералам и предупредил их об опасности нового 30 июня 1934 г.[35]35
  Имеется в виду известная под названием «Ночь, длинных ножей» кровавая расправа Гитлера со своими бывшими сообщниками – главарями штурмовиков, объективно выражавшими оппозиционные мелкобуржуазные настроения, осуществленная в интересах германского монополистического капитала и реакционной военщины.


[Закрыть]: «Бездеятельно взирать теперь на неистовство гитлеровских банд значило бы принести в жертву самих себя и обречь на погибель отечество. Только открытая борьба может привести к изменениям... Вы, генералы вермахта, знаете: офицеры и солдаты вермахта – решающая сила. В их руках оружие. Вопреки их решительной воле гитлеровский режим не смог бы больше продержаться у власти ни единого дня»¹¹⁰.

23 июля 1944 г. газета «Фрайес Дойчланд» опубликовала воззвание НКСГ к немецкому народу и вермахту. Указывая на позицию тех генералов и офицеров, которые прекратили бесперспективную борьбу на Восточном фронте и примкнули к движению «Свободная Германия», воззвание провозглашало:

«Теперь и в самой Германии те генералы, которые сознают свою ответственность, поднимаются на свержение Гитлера.

Сигнал дан: в этом акте впервые выразилось возмущение народа давно проигранной войной. Теперь надо поднять народ на штурм. Всё оружие вермахта, все силы страны – на выступление против Гитлера и его сообщников, за спасение нации!

Гитлер поручил палачу Гиммлеру уничтожить этих предвестников борьбы за освобождение Германии от гитлеризма. Это насилие можно сломить только силой объединившегося народа. Народ не вправе бросить на произвол судьбы тех, кто поднялся на борьбу против Гитлера.

Каждый удар по гитлеровскому строю, кто бы его ни нанёс, – это удар по смертельному врагу нашей нации.

Каждый акт, направленный против Гитлера и его подручных, – это подлинно патриотический акт».

Воззвание призывало народ и вермахт к отказу от повиновения Гитлеру и Гиммлеру поскольку их господство означает для Германии хаос и полное истощение жизненных сил.

«Теперь наш народ должен доказать, что он не желает иметь с Гитлером и его преступлениями ничего общего.

Началась открытая борьба. Сердце каждого честного немца – с теми, кто решился на неё. Не оставляйте их в беде.

Генералы, офицеры, солдаты на фронте! Прекратите военные действия и поверните оружие против Гитлера!

Рабочие, служащие, предприниматели военной промышленности! Парализуйте военное производство!

Немцы на фронте и в тылу! Создавайте великое единство в освободительной борьбе против Гитлера. Укрепляйте подпольные группы в вермахте и народные комитеты! Слушайтесь приказов тех, кто ведёт вас против Гитлера!

Вместе с вами – к победе над Гитлером!

Вместе с вами – к свободе и миру!»¹¹¹

Воззвание подписали председатель Национального комитета «Свободная Германия» Эрих Вайнерт, вицепредседатели генерал фон Зейдлиц, генерал-лейтенант Эдлер фон Даниэльс, майор Хетц, лейтенант граф фон Айнзидель, солдат Эмендёрфер.

В передовой статье «Обратить оружие против Гитлера», опубликованной в газете «Фрайес Дойчланд», Вальтер Ульбрихт вновь писал о необходимости совместных действий всех противников Гитлера: «Больше всего на свете Гитлер боится боевого единства народа. В своём отчаянном положении Гитлер попытается натравить на поднявшихся против него генералов и офицеров трудовой народ. Для антифашиста было бы непростительно из-за недоверия к генералам пассивно стоять в стороне. Мы знаем, что многие военнослужащие вермахта и многие люди в тылу прежде находились на ложном пути. Но гитлеровские безумства открыли глаза многим, и ныне они идут вместе с нами по новому пути, – по пути борьбы против Гитлера, за Германию. Так будем же судить о людях по их сегодняшним делам, направленным против Гитлера.

Солидарность со всеми противниками Гитлера – таков высший закон наших действий»¹¹².

Тем самым КПГ последовательно продолжала намеченную VII конгрессом Коминтерна и её Брюссельской конференцией, осуществлённую созданием НКСГ линию на сплочение для совместной борьбы всех противников гитлеровского режима из всех классов и слоёв народа. Поэтому впоследствии Вальтер Ульбрихт мог с полным правом сказать, что партия «осуществила идеи Народного фронта», но «движение приняло более широкий размах, чем это можно было предвидеть на VII конгрессе Коминтерна. Мы создали более широкий союз между рабочим классом, крестьянами, интеллигенцией, а также буржуазными кругами, принадлежавшими к числу противников Гитлера»¹¹³.

Наряду с Вальтером Ульбрихтом, Антоном Аккерманом и Мартином Латтманом своё отношение к 20 июля высказали, призвав народ и вермахт к активным действиям, и другие руководители движения «Свободная Германия»: обер-лейтенант Фриц Рюккер, подполковник барон Зенффт фон Пильзах, генерал-лейтенант Александр Эдлер фон Даниэльс, генерал-лейтенант Эдмунд Хофмайстер, солдат Макс Эмендёрфер, генерал-майор д-р Отто Корфес, солдат Гейнц Кесслер и фельдфебель Герберт Штрезов.

20 июля доказало, сколь необходимой и правильной была предшествовавшая борьба НКСГ. Вместе с тем следовало не допускать возникновения иллюзорных представлений о характере заговора. Дифференциация внутри самого заговора, мотивы действий отдельных его участников, а также размах движения в первые дни не осознавались в полной мере солдатами и офицерами в НКСГ и почти не были им известны. Хотя коммунисты – члены НКСГ – тоже не располагали более обширной фактической информацией, они вскоре же указали на то, что акт 20 июля порождался не только патриотическими мотивами, аза ним стояли и те силы, которые в устранении Гитлера видели предпосылку сохранения в Германии империалистско-милитаристского строя. По этому вопросу в НКСГ шли дискуссии, в процессе которых офицеры осознали, насколько правильно поступала КПГ, подходя к оценке заговора дифференцированно¹¹⁴. О понимании характера заговора 20 июля свидетельствуют слова генерала Винценца Мюллера (как уже указывалось, 8 июля 1944 г. капитулировавшего под Минском с остатками окружённой 4-й армии) на 12-м пленуме Национального комитета «Свободная Германия»:

«...Неорганизованное, разобщённое и безоружное население бессильно. Только вермахт в состоянии начать открытую борьбу против нацизма. Иначе это завершат войска противника без нашей помощи. Восстание генералов 20 июля, предвидевших военную катастрофу, окончилось неудачей. В распоряжении генералов не было достаточно сильных, надёжных воинских частей. Заговорщики не опирались на организованную силу и поддержку широких слоёв народа, сочувствующих им.

Только единый фронт всех немцев, настроенных против гитлеровского режима, от консерваторов до коммунистов, всех противников нацистского режима независимо от социального положения и религиозных убеждений, только новое германское государство, созданное на демократической основе, только подлинно миролюбивая политика могут преодолеть последствия гитлеровского банкротства и повести Германию к лучшему будущему. К процветанию и благосостоянию наш народ может прийти, лишь став на путь искреннего сотрудничества со всеми народами и прежде всего опираясь на тесную дружбу с Советским Союзом. У нас остаются буквально считанные минуты! Если мы сами не свергнем гитлеровский режим и не покончим таким образом с бессмысленной войной, война пройдёт по территории Германии, сея смерть и разрушения»¹¹⁵.

16 августа 1944 г. Антон Аккерман, кандидат в члены Политбюро ЦК КПГ и член НКСГ, сделал в Национальном комитете доклад «Уроки 20 июля 1944 г.». Аккерман подверг анализу закулисные причины акта 20 июля, оценил его значение и показал взаимосвязь между заговором и дальнейшей деятельностью Национального комитета¹¹⁶.

Докладчик заявил: хотя наибольшее внимание привлекает само покушение, суть дела заключается не в нём. Покушение являлось, как указывается в тезисах доклада Аккермана, «частью общего плана, означавшего гораздо большее, чем устранение личности Гитлера». Аккерман проанализировал все имевшиеся источники информации, особенно речи Гитлера, Геринга, Дёница и Геббельса, а также официальные заявления, и сделал отсюда вывод об относительно широком офицерском заговоре, имевшем, однако, весьма незначительную связь с народными массами.

«1. Давно созданная организация.

Официально – с 1943 г.

Часть связей опре[деленно] более ранняя.

2. Широко разветвлённая организация.

Ведущий генералитет в тылу (иметь в виду раскол).

Высшее чиновничество.

Некоторые нацистские вельможи.

Несомненно: руководящие хозяйственные круги.

Глава [заговора]: не искать исключительно среди расстрелянных.

3. Государственный заговор.

Открытая борьба крайними средствами.

4. Политические цели¹¹⁷.

5. Методы: бомба – в данном случае.

Хитрость.

Стремление избежать широкой вооружённой борьбы.

Отсутствие призыва к народу.

Отсутствие призыва к армии на фронте. Следовательно: Свержение Гитлера и прекращение осознанной как проигранная войны без потрясения фронта и народного волнения.

Итак: «дворцовая революция».

Бескровный государственный переворот – при опоре на ключевые позиции в генеральном штабе и сухопутных войсках. Освободиться от присяги – изобличить [Гитлера].

Удерживать фронт. Переговоры.

Добровольно очистить [оккупированные территории]. Спасти что ещё можно.

Программа – коротко: «Вывести Германию из 2-й мировой войны так же, как из 1-й».

Антон Аккерман оценил 20 июля как «следствие и выражение кризиса гитлеровского режима».

Само собой разумеется, находившимся в Советском Союзе руководителям Компартии Германии ещё не были известны все обстоятельства заговора и все его участники. Высокое уважение, которое КПГ высказала по отношению ко всем тем, кто отдал свою жизнь в борьбе против Гитлера, явствует из следующих заметок Антона Аккермана:

«Решающий вопрос жизни и смерти: свержение Гитлера и мир.

Жизнь нации – любые средства [спасения] хороши.

Великий патриотический акт.

Шляпу долой! Смелые люди.

Повешенные – борцы за спасение народа и отечества.

Наша позиция:

Уже сказано, какой акт, как его оценивать.

Не только [выражать] симпатию.

Безоговорочно поддержать.

Не спрашивать...

Особенно: ясная позиция в 1-ю минуту.

Без колебаний.

Радиостанция [«Свободная Германия»] первой высказала политическое отношение.

. . . . . . .

Воззвание – призыв. Утром. 21-го, воздействие – позитивное.

Оценка:

1. Начата открытая борьба. Внутренний фронт.

2. Фронт наиширокий.

3. Начался самым быстрым темпом крупный отход [от нацизма].

4. Народу ясно показано:

Война проиграна.

Гитлер должен пасть.

5. Гитлера можно свергнуть»¹¹⁸.

Антон Аккерман видел в «ограниченности» заговора, в присущем ему характере «дворцовой революции» причину его провала. Он сравнивал заговорщиков с военачальниками, которые предприняли «наступление на сильно укреплённую вражескую линию обороны без огневой подготовки» и поставили успех всей операции в зависимость от момента внезапности. «Переводя на язык политики:

1. Упорная, повседневная подготовительная борьба = предпосылка победы.

Партизанская война.

Единичные акции.

Самостоятельное решение действовать.

Самостоятельные действия.

Иллюзия: свергнуть Гитлера, но до того – не ослаблять!

2. Призыв к народу и вермахту – предпосылка успеха.

Тоталитарное государство.

Массовая база (особенность).

«Действующие генералы были бы ославлены как реакция».

Как избежать?

Неудача – не вопрос тактики восстания.

Как в Италии не получится.

1. Италия – в целом положение более лёгкое, чем в Германии.

Она могла отколоться, выйти.

Германия сама является крепостью.

2. НСДАП и фаш[истская] партия (заседание мёртвого фашистского совета) [в Италии].

3. Государство».

Антон Аккерман указал на точки соприкосновения, имевшиеся между заговором 20 июля и НКСГ, и подчеркнул, что деятельность Национального комитета «Свободная Германия» оказала на формирование оппозиции внутри Германии большое идейное влияние. «Мы открыли дверь.

Первый генерал, восставший против Гитлера, не фельдмаршал Лютцов (подразумевался Вицлебен. – К. Ф.), а генерал фон Зейдлиц.

А. Исторически оправдан актом 20 июля!

Б. Политический путь [НКСГ] оправдан неудачей [заговора].

Жертвы без победы – сильнейшее оправдание нашего пути».

Действительно, 20 июля лишь ещё раз подтвердило необходимость и правильность создания НКСГ и его борьбы. В заключение своего доклада Антон Аккерман вновь обратился к солдатам и офицерам: «Мы как коммунисты – со всеми, кто хочет спасти Германию. Мы взаимно нужны друг другу как немцы. Да, вы нужны нам!

А вы нуждаетесь в нас. Не для того, чтобы перехитрить друг друга, 20 июля доказало это.

Мы – не только берущие.

. . . . . .

Если позиция офицерского корпуса не приведёт его к полной изоляции от народа, то это прежде всего заслуга нашего движения.

Зависит от самих офицеров и генералов».

Этим глубоким и верным анализом, сделанным несмотря на недостаточность информации, КПГ вооружала своих членов и, работников ясной перспективой. Речь шла о том, чтобы проводить политику без иллюзий, а с другой стороны, использовать все возможности расширения базы немецкого движения Сопротивления фашизму.

Затем Антон Аккерман написал статью о 20 июля для теоретического органа ЦКВКП(б) журнала «Большевик». Обрисовав развитие оппозиции в нацистском вермахте и её причины, он – со всеми необходимыми оговорками – охарактеризовал 20 июля как тот удар по гитлеровскому режиму, который помогает ускорить окончательное освобождение народов от фашизма. В это же самое время Черчилль, выступая в палате общин, ограничился лишь констатацией, что «в германском рейхе высшие представители режима убивают или намереваются убить друг друга, между тем как обречённая на гибель, всё более сокращающаяся сфера их власти с каждым днём становится всё уже и уже в результате наступления несущих месть армий союзников»¹¹⁹.

«Нью-Йорк таймс» 9 августа 1944 г. охарактеризовала как «атмосферу жестокого гангстерского дна» не нацистскую систему, а заговор¹²⁰. «Нью-Йорк геральд трибюн» писала в тот же день: «В общем и целом американцы не будут сожалеть о том, что бомба пощадила Гитлера: зато он ликвидировал своих генералов... Пусть генералы убивают ефрейторов или наоборот, а лучше всего – пусть делают и то и другое»¹²¹.

Какой резонанс вызвал поступок Штауффенберга в самой Германии? Были ли он и его друзья одиночками, о чём, казалось бы, свидетельствовал быстрый провал заговора? Или же поступок Штауффенберга явился выражением той надежды, которая тлела у большинства народа?

Фактом остаётся то, что руководители нацистского вермахта старались превзойти друг друга в выражении своей преданности Гитлеру. Воззвание НКСГ с призывом действовать не произвело на них никакого впечатления. Они по-прежнему призывали «держаться до последнего» и несли главную вину за те оргии уничтожения и за те кровопролития, которые происходили в последующие месяцы.

Гросс-адмирал Дёниц уже вечером 23 июля отдал приказ по военно-морскому флоту, в котором выражал «священный гнев против всех наших преступных врагов и их сообщников». «В чудодейственном спасении нашего фюрера, – заявлял он, – мы видим новое подтверждение правоты нашего дела. Сплотимся же ещё теснее, чем прежде, вокруг нашего фюрера и будем изо всех сил сражаться до самой победы»¹²².

Генерал-полковник Гудериан в приказе от 20 июля заявил, что заговорщики – это ничтожная группа офицеров, совершившая позорное преступление из трусости и малодушия. Гудериан заверял фюрера в верности и преданности офицерского корпуса и солдат сухопутных войск¹²³.

Генерал-фельдмаршал Модель, преемник Клюге на посту главнокомандующего на Западе, направил Гитлеру верноподданнический адрес. Он назначил в группу армий «Б», которой прежде командовал Роммель, нацистского комиссара и потребовал себе в качестве адъютанта офицера СС¹²⁴.