Текст книги "Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга"

Автор книги: Курт Финкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Важной задачей в рамках Сопротивления являлась передача, за границу информации о фашистских преступлениях с тем, чтобы побудить мировую общественность не допустить новых преступлений и подорвать позиции германского фашизма в зарубежных странах. Немецкие эмигранты-антифашисты, особенно многие писатели, вели в этом отношении обширную работу. В период обострившейся угрозы войны и во время неё передача вооружённым силам антигитлеровской коалиции, а особенно Красной Армии, военной информации о германских военных планах, о новых типах вооружения, о намечаемых актах агрессии также являлась важной задачей борцов немецкого движения Сопротивления, ценным вкладом в дело свержения фашистского режима.

Достаточно напомнить о ведшейся по заданию советской разведки работе немецкого коммуниста Рихарда Зорге, который передачей важной информации из германского посольства в Токио оказал существенную помощь Советскому Союзу. Возглавлявшаяся коммунистом Арвидом Харнаком и антифашистски настроенным обер-лейтенантом авиации Харро Шульце-Бойзеном организация Сопротивления, действовавшая в тесной связи с нелегальной КПГ, также установила контакт с советскими разведывательными органами и своей разведывательной деятельностью внесла ценный вклад в разгром фашизма¹⁸. Точно так же, как и Зорге, организация Шульце-Бойзена – Харнака предупреждала советские органы о готовящемся военном нападении фашистской Германии.

Проф. Герхард Риттер, игравший после второй мировой войны ведущую роль в западногерманской историографии, дошёл до того, что назвал членов организации Шульце-Бойзена – Харнака «предателями родины», которых, мол, справедливо казнили¹⁹. В вышедшем в ФРГ «Руководстве по германской истории» о борьбе коммунистов говорится так: «Здесь соседствовали друг с другом сопротивление, шпионаж и измена родине»²⁰. В этих высказываниях проявляется давно уже типичная для западногерманской историографии тенденция исключить коммунистов из движения Сопротивления, замолчать их героические действия, оклеветать их. Во многих других писаниях о коммунистах не упоминалось вовсе²¹.

Ныне в антикоммунистической историографии появился новый вариант. Борьба коммунистов против фашизма больше уже не замалчивается; ей даже для вида частично воздаётся должное. Так, проф. Ганс Ротфельс пишет, что коммунисты принесли большие жертвы и что они были «весьма активны в распространении листовок и в другой агитации»²². Но этим «достойная оценка» и исчерпывается. Отрицается, что КПГ выработала альтернативу нацистскому режиму, что она была единственной партией, обладающей реальной программой свержения фашизма и установления демократической республики. Главными силами Сопротивления, как и прежде, объявляются военные, буржуазные политики и представители крупного капитала и юнкерства. Таким образом, после того как выяснилось, что замалчивание героической борьбы КПГ стало для империалистических идеологов невыгодным, они приняли на вооружение более гибкий вариант антикоммунизма в историографии, стремясь, как и прежде, приуменьшить борьбу КПГ за интересы немецкого народа.

Что же касается Сопротивления церковных кругов, то его мотивы и формы проявления были весьма различны на разных этапах: ранние предупреждения об опасности национал-социализма (например, со стороны Эмиля Фукса, Карла Кляйншмидта и других религиозных социалистов²³); позднее – быстрый поворот тех, кто поначалу предавался иллюзии о «пробуждении нации» (напомним о позиции многих руководящих деятелей так называемой Исповедальной церкви²⁴); далее, конкретные действия церковных кругов ради обеспечения собственных прав и некоторой свободы совести, а также во имя ограниченных политических целей (речь идёт здесь прежде всего об их позиции в период так называемого чешского кризиса 1938 г., а также против антисемитизма и «эвтаназии»[16]16
  Насильственное умерщвление лиц, признанных фашистским режимом «неполноценными» в расовом, физическом или психическом отношении.


[Закрыть]); наконец, участие ведущих представителей церкви в движении «Свободная Германия» (как на территории СССР, так и в США и Швеции²⁵).

В качестве кульминационной точки церковного Сопротивления могут рассматриваться примерно 1935—1936 гг. то есть время формирования Исповедальной церкви, а также оба последних года войны, учитывая борьбу Национального комитета «Свободная Германия»²⁶. Кроме того, никак нельзя упускать из виду вопрос о том, в какой мере оно действительно являлось сопротивлением со стороны самой церкви, как таковой, или же речь шла лишь о «бунте совести» у отдельных верующих-христиан²⁷.

Решающее значение имело то, что Коммунистическая партия Германии, особенно после Брюссельской конференции и в 1943—1945 гг., настойчиво заявляла о своей готовности к политике союза с другими противниками гитлеризма; точнее, к политике антифашистского Народного фронта; эти заявления оказывали определённое влияние и на церковные круги²⁸.

За свою всестороннюю и последовательную борьбу в защиту национальных интересов немецкого народа КПГ подвергалась такому террору, который не испытала на себе ни одна другая партия в Германии. Из примерно 300 тыс. членов, насчитывавшихся в рядах КПГ в 1933 г., около 150 тысяч подверглось в нацистской Германии репрессиям, аресту или отправке в концлагеря, десятки тысяч были убиты. Из 422 руководящих работников (членов ЦК, ведущих функционеров окружного масштаба и массовых организаций) к середине 1935 г. было арестовано 219, а 24 убито. В 1936 г. было арестовано 11 687 коммунистов и 1374 социал-демократа; в 1937 г. – соответственно 8068 и 733. В начале войны гестапо арестовало более 2000 функционеров КПГ, а также других антифашистов, в том числе бывшего социал-демократического депутата рейхстага Отто Гротеволя. С 1933 по 1945 г. в Хемнице (ныне Карл-Маркс-Штадт) были арестованы члены следующих политических организаций: 665 – КПГ, 101 – Коммунистического союза молодёжи Германии, 146 – СДПГ, 17 – Социалистической рабочей партии, 10 – Социалистической рабочей молодёжи, 1 – Центра и 156 – беспартийных. Из 96 убитых в Хемнице антифашистов 51 принадлежал к КПГ, 12 – к СДПГ, 3 – к Социалистической рабочей партии, 13 – к Коммунистическому союзу молодёжи Германии, 19 были беспартийными. После войны в одном только Гамбурге ходатайства о признании их лицами, подвергавшимися преследованию нацизмом, подали 12 163 человека. Они принадлежали к следующим политическим направлениям: 3175 – к КПГ, 1793 – к СДПГ, 64 – к Демократической партии, 38 – к Центру, 303 – деятели профсоюзов, 413 – жертвы 20 июля 1944 г.²⁹.

Несмотря на неустанную и самоотверженную борьбу коммунистов, а вместе с ними и других антифашистов, им не удалось предотвратить войну и собственными силами свергнуть фашистский режим. Значительная часть немецкого народа поддалась нацистской национальной и социальной демагогии, шовинистическому натравливанию на другие народы или же оказалась запуганной безудержным террором. Фашистская идеология глубоко внедрилась в сознание широких слоёв немецкого народа³⁰.

Генералитет как составная часть системы фашистского господства

Выдвинутое после второй мировой войны историками ФРГ утверждение о «сопротивлении» высших военных кругов нацистскому режиму принадлежит к миру легенд. Оно призвано снять с офицерского корпуса, и особенно с участвовавших в перевооружении Западной Германии бывших нацистских генералов, историческую вину за их активное участие в величайшем преступлении всей германской истории.

Ещё до 30 января 1933 г. командование рейхсвера приняло значительное участие в подрыве Веймарской республики и в обеспечении прихода к власти правительства Гитлера – Гутенберга – Зельдте³¹.

Стабилизация фашистской диктатуры в 1933—1934 гг. вряд ли была бы возможна без поддержки военного руководства. Хотя в этой среде время от времени возникали недовольство или разногласия с режимом³², хотя здесь и отпускали язвительные шуточки насчёт новых властителей страны и новых порядков, посмеиваясь над «богемским ефрейтором» и его манерами, но на деле всеми силами поддерживали Гитлера. Те же немногие генералы (такие, как Курт фон Шлейхер, Вильгельм Грёнер, барон Курт фон Гаммерштейн-Экворд), которые не во всём были согласны с политической и военной доктриной фашизма, против него не выступали. Нацистский режим получил время, необходимое ему для своего упрочения. Немногие неугодные лица из высшего военного руководства были быстро устранены: 1 января 1934 г. генерал барон Вернер фон Фрич заменил на посту начальника войскового управления Гаммерштейна, а 30 июня 1934 г. был убит Шлейхер.

Офицерский корпус в своём подавляющем большинстве одобрил то, что сказал генерал фон Рейхенау в феврале 1933 г. при назначении его на руководящий пост начальника так называемого Управления министерства рейхсвера: «Никогда ещё вермахт не был столь тождествен с государством, как ныне»³³. Никто из офицерства не возражал, когда нацистская клика 21 марта 1933 г., в День Потсдама, продемонстрировала свой союз с консервативно-милитаристским пруссачеством. Газета «Потсдамер тагесцайтунг» писала: «Разумеется, в этом празднестве участвует и рейхсвер, он не только выделил роту почётного караула. Представители СС, СА, «Гитлерюгенд», Национал-социалистского лесничества, боевые группы партии немецких националов, «Стального шлема», Немецкой национальной партии, Союза германского студенчества, «Добровольной трудовой повинности», офицерских союзов – все они радостно протянули друг другу руки в этот день» ³⁴.

Рейхсвер и его командование своим участием в параде, последовавшем за государственным актом в потсдамской гарнизонной церкви, продемонстрировали, что идут вместе с нацистами. На параде присутствовало множество генералов старой кайзеровской армии, в том числе фон Маккензен и фон Сект³⁵. В то время как фашистские политики в официальных заявлениях заверяли в своём миролюбии, в массовой пропаганде то там, то тут уже звучали тона, позволявшие догадываться о действительной цели союза нацистских главарей и генералов. Так, в местной газете «Ангермюндер цайтунг унд крайзблатт» от 22 марта 1933 г., в частности, можно было прочесть: «Марширующие батальоны людей в новой и старой полевой военной форме, СА, СС и прочих военных союзов подчёркивали волю Германии вновь завоевать себе место под солнцем».

Большинство военных руководителей Германии верили, что установление фашистской диктатуры означает для них начало «золотого века». Когда десять лет спустя Вальтер Ульбрихт спросил находившегося в советском плену генерал-фельдмаршала Паулюса, как оказалось возможным, что он, человек образованный, служил столь варварскому, правительству, тот ответил: «Я прошу Вас понять, что Гитлер дал нам, германским генералам, всё, в чём мы нуждались. Он поставил политическую цель – завоевание жизненного пространства. Он дал хорошее оружие, и он сумел привлечь на свою сторону народ для осуществления своих целей»³⁶.

Обещанное искоренение коммунизма было для генералов веской причиной помочь Гитлеру сесть в седло. Так, Сект писал в 1922 г.: «Опасность угрозы большевизма не может и не должна никоим образом оспариваться; точно так же следует подчеркнуть, что против проникновения и распространения большевизма надлежит бороться всеми средствами... и что при этом необходимо действовать с гораздо большей жестокостью, чем это имеет место сегодня»³⁷.

Генерал фон Гаммерштейн-Экворд, сам ставший впоследствии противником Гитлера, заявил в 1931 г. после четырёхчасовой беседы с фюрером: «Мы хотим сделать это медленнее. А в остальном мы единого с ним мнения»³⁸.

Тождество интересов военного руководства и нацистских главарей определяло его позицию и побуждало его энергично содействовать усиливавшемуся процессу фашизации армии. 14 марта 1934 г. рейхсвер добровольно принял фашистскую эмблему: державного орла со свастикой. Подавляющее большинство офицерского корпуса молча смирилось с убийством неугодных нацистам генералов фон Шлейхера и фон Бредова 30 июня 1934 г., которое вошло в историю под названием «Ночь длинных ножей». После смерти Гинденбурга рейхсвер безо всякого сопротивления принёс присягу на верность лично Гитлеру. Если раньше солдаты и офицеры формально присягали «народу и отечеству», то новая формула присяги гласила: «Клянусь пред господом богом сей священной присягой безоговорочно повиноваться фюреру Германской империи и народа Адольфу Гитлеру, верховному главнокомандующему вооружённых сил, и как храбрый солдат быть готовым, выполняя эту присягу, отдать свою жизнь»³⁹. Факту такой присяги было суждено во время войны сыграть свою роковую роль, поскольку она мешала многим офицерам и солдатам перейти к активным действиям против Гитлера либо служила предлогом для того, чтобы «стоять до конца».

Начало перевооружения, введение всеобщей воинской повинности, увеличение армии – всё это полностью отвечало интересам генералитета и скрепило его союз с фашизмом. Один из тех, кому это было хорошо известно, тогдашний германский военный атташе в Германии, а позже генерал-лейтенант Мориц фон Фабер дю Фор (кстати, хорошо знавший Штауффенберга по Штутгарту), следующим образом рисует ситуацию внутри военного руководства ко времени манёвров 1935 г.:

«Это были первые манёвры после введения всеобщей воинской повинности. Генералы сияли, и все, включая Фрича, демонстрировали верноподданность своему верховному полководцу. У меня сложилось впечатление, что всеми ими владела одна лишь мысль: показать себя на деле.

Весь тогдашний Берлин был для меня в новинку. Он здорово изменился под властью своего фюрера. Всё дышало бахвальством, и все думали только об одном: произвести впечатление. Все считали, что цель Германии – снова стать великой державой – уже достигнута и что она обязана этим одному только фюреру. Хотя в министерстве рейхсвера ещё не знали, следует ли входить с фашистским приветствием или с поклоном, и докладывать о своём прибытии приходилось секретарше в приёмной, никакого ущерба росту власти это не наносило. Теперь мы что-то значим!– это чувствовалось на каждом шагу, в Главном командовании сухопутных войск у Фрича не меньше, чем у Бломберга, Рейхенау и Канариса, которые теперь принадлежали к штабу Верховного главнокомандования вооружённых сил... У меня было такое чувство, что я и сам начинаю держать голову выше, даже не отдавая себе отчёта почему»⁴⁰.

Аналогичное описание положения среди будущих офицеров генерального штаба даёт полковник запаса Бернгард Вацдорф, который тогда проходил генштабистское обучение. Он сообщает, что во время политических споров некоторые офицеры «высказывали те или иные оговорки в отношении нацистской партии или лично Гитлера. Так, капитан Штифф, уже тогда проявлявший ярко выраженный интерес к политическим вопросам и впоследствии принявший участие в заговоре 20 июля 1944 г. против Гитлера, отрицательно относился к фашистским мероприятиям против церкви и к преследованиям евреев. Офицеры из дворян, такие, как фон Кваст, фон Грольман и другие, особенно откровенно заявляли, что, учитывая низкое социальное происхождение Гитлера, не испытывают к нему никакой симпатии и как офицеры лишь поневоле подчиняются бывшему ефрейтору. Но во всех вопросах внешней политики и в военно-политических установление фашистской диктатуры не вызывало у продвигающихся по служебной лестнице офицеров генерального штаба никакой потребности принимать коренное политическое решение. Реваншистская военная программа Гитлера отвечала господствовавшим в рейхсвере взглядам. Поэтому её осуществление приветствовалось и поддерживалось нами. Все оговорки и предубеждения были оттеснены на задний план успехами гитлеровского правительства во внешней политике и в военно-политической области. Особую роль сыграло введение 16 марта 1935 г. всеобщей воинской повинности, с которой перспективы успешной карьеры приняли для нас реальное очертание»⁴¹.

В «приподнятом настроении» пребывали не только офицеры рейхсвера. Офицеры запаса или в отставке в большинстве своём тоже поддерживали нацистский режим: ведь они были составной частью господствующей системы. Значительная часть их была вновь призвана на действительную службу. Позиция этих старых офицеров времён первой мировой войны, естественно, должна была в особенной мере оказать воздействие на молодых офицеров, в значительной степени формируя их политическое лицо.

Крупнейший в Германии Немецкий офицерский союз в 1932 г. призвал 100 тысяч своих членов отдать голоса за НСДАП и партию немецких националистов. Хотя этот союз со времени его основания в 1918 г. декларировал свою верность кайзеру Вильгельму II, он в 1933 г. весьма быстро примирился с «эрзац-кайзером» Гитлером. На съезде союза в конце мая 1933 г. его председатель генерал Хутир выразил благодарность Гинденбургу, а особенно Гитлеру, который, по его словам, «осуществил те высокие цели, к которым стремились и о которых мечтали национальные круги нашего народа. Особенно связывает нас, офицеров старой армии, с личностью канцлера то обстоятельство, что солдатская сущность – это главное. Мы с радостью следуем за ним по указанному им пути»⁴². Направление марша было дано.

Все существовавшие в то время в Германии офицерские союзы были в феврале 1934 г. объединены в Имперский союз немецких офицеров. Председателем его стал пресловутый «балтийский живодёр» генерал граф Рюдигер фон дер Гольц, а его заместителем – полковник Рейхенау, который одновременно имел высокий эсэсовский чин. 16 февраля 1934 г. фон дер Гольц опубликовал обращение, в котором призвал всех бывших офицеров «как верных товарищей служить отечеству плечом к плечу с рейхсвером, СА, «Стальным шлемом», резервами СА и организациями НСДАП, а также и внутри них»⁴³.

26 апреля 1934 г. Гитлер принял руководителей Имперского союза немецких офицеров: генерал-майора фон дер Гольца, генерала фон Чишвица, полковника Райнгарда, майора фон Визе унд Кайзерсвальдау и майора Шлимана. Гитлер выразил своё удовлетворение по поводу образования союза и готовности старых офицеров к сотрудничеству с фашистским государством. Генерал фон Чишвиц в последующие годы содействовал подготовке агрессивной войны своими военно-теоретическими работами. Офицерам действительной службы Гитлер высказал свою признательность ещё раньше, в своей речи 23 сентября 1933 г.: «Все мы хорошо знаем, что, если бы в дни революции (подразумевается захват власти нацистами. – К. Ф.) армия не была на нашей стороне, сегодня мы не стояли бы здесь»⁴⁴.

Когда некоторые фюреры СА и СС стали упрекать военную касту за её монархическое мировоззрение, кастовый дух и «реакционные умонастроения», усматривая в этом помеху пропагандировавшейся ими «народной общности», генерал фон дер Гольц взял офицеров под свою защиту и заявил, что их «кайзеровский образ мыслей – это дело сердца и порядочности, а не политики... Опасность для государства со стороны «реакции» – злонамеренная выдумка людей, имеющих в виду тех, кто не будет идти вместе со всеми... Опасность представляет собой только большевизм». Гольц заверил: «Из вышесказанного следует, что старый военный командный слой может стать одной из прочнейших опор третьего рейха, если его правильно поймут и умело используют». В заключение он подчеркнул, что «со дня церемонии в потсдамской гарнизонной церкви в марте 1933 г.» все благоразумные и способные к служебному росту офицеры стоят за Адольфа Гитлера⁴⁵.

Если даже не все офицеры разделяли такой взгляд, то подавляющее большинство шло именно по этому пути до тех пор, пока суровая действительность второй мировой войны не заставила их изменить позицию. Военное руководство в целом не стояло вне фашистской системы, а, наоборот, было её неотъемлемой составной частью.

Штауффенберг и фашистский режим

Граф Штауффенберг стал офицером добровольно. Он и после образования гитлеровского правительства видел в лице государства стоящий «над схваткой» институт, которому желал служить, а вопрос о том, какое правительство стоит во главе этого государства, интересовал его лишь во вторую очередь. Так думали многие молодые офицеры, мышление которых было ограничено такими же взглядами.

Активным национал-социалистом граф Штауффенберг не был и не стал, однако национальная и социальная демагогия фашистов оказала своё воздействие и на него. Некоторые программные заявления и обещания нацистов вызывали у него симпатию⁴⁶. Так, он считал справедливыми требования национального равноправия Германии и пересмотра Версальского договора, не видя, что требования эти служили лишь маскировкой и пропагандистским оправданием подготовки войны. Он надеялся, что объявленные нацистами меры в области социальной политики приглушат внутренние противоречия в народе. В одном из свидетельств говорится о воодушевлении Штауффенберга тем фактом, «что народ поднимается против оков Версальского договора и что в результате обеспечения работой ликвидируется бедствие безработицы, а также стремлением властей осуществить и другие меры социального обеспечения трудового народа»⁴⁷.

Бертольд фон Штауффенберг в своих показаниях, данных гестапо после 20 июля 1944 г., говорил, что они с братом по большей части вполне одобряли основные идеи национал-социализма в области внутренней политики, особенно идею об «ответственном только перед самим собою и компетентном руководстве в сочетании с идеей здоровой субординации и народной общности», а также принцип «общественная польза выше личной», «борьба против коррупции», «подчёркивание крестьянского» начала, а также «расовые идеи» и стремление к «новому, определяемому немецким национальным характером правопорядку»⁴⁸. Аристократическое, элитарное мышление, получившее новую питательную почву и ещё более укрепившееся в результате общения со Стефаном Георге, сочеталось с неспособностью распознать за демагогией нацистов их подлые намерения.

Преследование Коммунистической партии Германии и других рабочих организаций, ликвидация вызывавшего всеобщую ненависть в офицерской среде парламентаризма и усиление государственной центральной власти – всё это (хотя мы и не располагаем непосредственными свидетельствами), очевидно, не вызывало возражений молодых офицеров.

Штауффенберга очень интересовал вопрос, каким образом Гитлеру удалось за весьма короткое время подняться из мрака неизвестности до главы сильного политического движения, а в конце концов – Германии. По сообщению Рудольфа Фарнера, он пришёл к следующему объяснению: Гитлер сумел свалить демократию кажущимися на вид демократическими средствами. «Перед таким методом оказался слаб весь аппарат государственного управления и вся система партий в Германии». Вину за взлёт Гитлера, говорил он, несли и западные державы. «Тем методом, при помощи которого они считали возможным обосновать «мир», они дали Гитлеру сильнейшие аргументы и на многие годы позволили ему делать вид, будто он выступает за справедливые чаяния народов». И наконец, своё большое определяющее влияние возымели «социальные меры» Гитлера: «При помощи их он обосновал эффективную внутреннюю позицию против коммунизма»⁴⁹.

Таким образом, приход Гитлера к власти казался Штауффенбергу обусловленным прежде всего тактико-политическими, внешнеполитическими и психологическими факторами. Эти его наблюдения и рассуждения частично были весьма верны, но оставляли вне поля зрения социально-экономическую базу происходивших событий. Вопрос о классовом характере фашизма субъективно для Штауффенберга не существовал.

Однако известно, что у Штауффенберга вызывали отвращение различные внешние формы проявления нацистского режима. В 1934 г. он и его бамбергские друзья демонстративно покинули нацистский митинг, ибо оратор – Юлиус Штрейхер – разразился площадной бранью по адресу евреев и при этом, несмотря на присутствие девушек из нацистского Союза германских девушек, перешёл на отвратительный сексуальный жаргон⁵⁰.

В той же плоскости рассказывает о своей встрече со Штауффенбергом бывший капитан Эрнст Хадерман: «Вместе со своим Кассельским полком я в период 1935—1938 гг. находился на стрельбах в Ордурфе. Однажды воскресным вечером мы сидели за рюмкой в саду перед офицерским казино – с нами был и граф Штауффенберг. Разговор зашёл о греческом эросе, восхваляемом Платоном, и его «Симпозиоце» и «Фандросе». Штауффенберг решился защищать этот эрос и даже превозносить его – в духе Платона и Стефана Георге, причём со столь великолепным знанием вопроса, что с ним согласились все образованные офицеры. Это был явный афронт порядкам и мероприятиям нацистского правительства. Я, будучи не только знатоком, но и поклонником Платона, поддержал его... Потом мы продолжали разговор уже вдвоём, беседуя весьма сдержанно и с почитанием о «мастере», то есть о Георге»⁵¹.

Ещё больше усомнился Штауффенберг в моральной безупречности нацистского режима в связи с событиями «Хрустальной ночи» в ноябре 1938 г.[17]17
  Ночь 9 ноября 1938 г., когда по всей Германии были проведены массовые еврейские погромы.


[Закрыть]. Как свидетельствует один его знакомый, Штауффенберг резко осуждал эти террористические акты, «указывая на тот ущерб, который они нанесут нашему отечеству в глазах всего мира. В период после ноября 1938 г. Штауффенберг критиковал руководящих лиц и организации НСДАП, которые, учитывая их характер и поведение, были для него бельмом на глазу».

Критика Штауффенбергом руководящих лиц и злоупотреблений нацистской системы не являлась, однако, выражением прочного антифашистского мировоззрения. Он критиковал не систему, а частные явления, да и это делал лишь с позиции гуманистически мыслящего образованного человека, у которого всё вульгарное и примитивное вызывало отвращение.

Несмотря на это, следует отметить, что частичное симпатизирование фашистской программе в первые после 1933 г. годы превратилось у Штауффенберга в 1938 г. в растущее разочарование, отрезвление и усиливающееся отмежевание. Мы можем поверить свидетельству Бертольда фон Штауффенберга в 1944 г., согласно которому он и Клаус пришли к мнению, что поначалу одобрявшиеся ими основные идеи национал-социализма «в процессе осуществления их режимом почти все были превращены в свою противоположность»⁵³. Клаус фон Штауффенберг начал осознавать, что действительность отнюдь не совпадает с лозунгами и обещаниями нацистских главарей. Однако это возникавшее понимание первоначально затуманивалось необходимостью – как считал Штауффенберг – выполнения солдатского долга.