Текст книги "Зарубежный детектив - 88"

Автор книги: Кристофер Хайд

Соавторы: Юрген Венцель,Анна Фонтебассо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Филип откусил кусок тоста, жуя, запил глотком горьковатого кофе с сахаром. Положил на тарелочку надкусанный тост, взялся за сигарету.

– Значит, вместе едем в Колорадо?

Сара подняла на него глаза, снова принялась за яичницу. Осторожно, чтоб не попало на нее, Филип выпустил сигаретный дым.

– Едем, – не поднимая глаз, Сара отправила в рот кусок яичницы, прожевала. – Но с одним условием.

– С каким? – встрепенулся Филип.

Сара откашлялась.

– Вы поможете мне проникнуть в Баррингтонский монастырь, – еле слышно произнесла она.

– Вы что, спятили? – сердито фыркнул Филип. – На черта это вам?

– Побольше разузнать.

– Пустое дело! – покачал головой Филип. – Воровать мусор это одно, но вламываться к ним не советую. Тоже мне, шуточки! А если там сторожевые псы? Вооруженная охрана? И вообще, это попахивает преступлением, за такое можно и в тюрьму угодить. Нет уж! Благодарю покорно, в Эспен я еду один.

– Сдрейфили!

– Проявляю благоразумие! Ночью я все обдумал до мелочей. Я, красавица моя, уже столько всего навидался! Теперь меня никто не заставит лезть с фотоаппаратом под пули, тем более вламываться в чужие владения на том основании, что какой-то пигалице из Библиотеки Конгресса втемяшилось, будто ее папашу принудили застрелиться! Я ищу Хезер, а вы меня в тюрьму толкаете!

– Я вам не пигалица! – вспылила Сара, со злостью швырнув вилку. – Мне двадцать семь лет! Я утверждаю, что моего отца шантажировали. А это вам почище, чем вламываться в чужие владения!

– Пусть я старый маразматик, но вы слишком много на себя берете!

– Вы совершенно правы! – припечатала Сара. – Да, я много на себя беру, потому что никто за меня ничего не сделает. За вас, между прочим, тоже! Сами ринулись в Торонто, потом сюда, выяснять, что стряслось с вашей пассией, – тоже ведь действуете в одиночку, потому что никто не желает вас слушать! Вот и не остается ничего, как брать на себя.

– Пассия? – взорвался Филип. – Да как вы смеете ее так называть! Это близкий мне человек, попавший в беду. Вы правы, я действую один. Но это вовсе не значит, что я должен вламываться в чей-то дом, тем более если ее там нет!

– Да прекратите вы! – вырвалось у Сары так громко, что официантка за дальним столиком вздрогнула, проснулась. – Так что же изволите предпринять? Может, постучитесь к ним, спросите, не у них ли, не будут ли любезны передать, чтоб вышла к вам на пару слов? Сами говорите, вас шарахнули по голове, а с ней и вовсе неизвестно что сделали. Вы думаете, я экзальтированная идиотка. Полианна^[20] какая-нибудь, ради скуки все это затеяла, да? Ну вас к дьяволу, ни под кого я не ряжусь, какая есть, пусть примитивная серость из Библиотеки Конгресса, но уж, как хотите, подозреваю, что кто-то довел моего отца до самоубийства! Сама до смерти боюсь, только ничто меня не остановит, я обязательно дознаюсь, что за этим кроется!

– Что-нибудь принести? – спросила, вырастая перед их столиком, официантка.

– Спасибо, нет! – бросила Сара. – Сыты! – Она метнула взгляд на Филипа.

Официантка снова поплелась к своему посту в дальнем углу буфета. Филип с Сарой молчали, в тишине буфета слышались лишь приглушенные звуки кантри-музыки и вестерна, долетавшие из радиоприемника на кухне.

– Да никакая вы не примитивная серость, – нарушил молчание Филип. Сара продолжала дуться. – Ладно, согласен! Что бы там ни было, мы оба влипли в эту дикую историю. Может, вы и правы…

– Так я могу на вас рассчитывать? – спросила Сара.

– Стало быть, можете! «Филип улыбнулся. – А как быть с телекамерами у входа?

– Я все предусмотрела, – воодушевленно сказала Сара. Щелкнув, извлекла ручку из нагрудного кармашка, потянулась, взяла салфетку Филипа. – Вот! – Она быстро принялась рисовать что-то. – Смотрите!

* * *

После завтрака, вслед за «триумфом» Сары, Филип выводил свой «форд» на окраинную улочку Дэнсвилла. Сара предложила вернуться в Баррингтон кружным путем, чтоб не проезжать мимо монастыря. Они выехали по шоссе круто в гору Норрис, затем повернули назад, по межштатной магистрали-20 прямо к Баррингтону. По случаю понедельника центр городка оказался забит машинами и автобусами туристов, обитателей палаток и жителей коттеджей, которые приехали за провиантом на неделю. Будучи без фотоаппарата как без рук, Филип имел при себе легонький «Канон F-1» без автоматической перемотки. Прикупил к нему несколько штук высокочувствительной пленки «Эктахром-160», прикинув, что придется выдержку устанавливать заранее, чтоб не пользоваться в темноте яркой вспышкой.

– Я-то хороша! – пробормотала Сара, восхищенно глядя на фотоаппарат. – И в голову не пришло фотографировать улики.

– Доказательство – лучше не бывает! – заверил Филип. – Поделюсь с вами уловом.

Он купил себе темный пуловер и плотные штаны; из одежды у него ничего с собой не было, тем более из экипировки вора-домушника. Весь день Филип потешался над отчаянностью их затеи, но ближе к вечеру собственные шутки стали мало-помалу приобретать зловещий оттенок. В половине восьмого зашли в «Бар Тоби», поужинали; когда совсем стемнело, выехали на «триумфе» из города, взяв курс на Ливонию.

К счастью, заправочная станция неподалеку от монастыря снова оказалась закрыта. «Триумф» припарковался за нею. Филип с Сарой кинулись бегом назад, через шоссе и вверх по холму; укрылись, присев под деревьями справа от въезда.

– И что теперь? – спросил Филип, не видя Сары в кромешной тьме. Тишина, слышны только ночные звуки: слабое потрескивание ветвей, дуновение ветерка и еще собственное прерывистое дыхание. Мягкая, мшистая земля под ладонью отдавала сыростью, Филип ощутил, как холод пробирается под свитер, под рубашку.

– Пошли вверх, обойдем монастырь с тыла, – еле слышно распорядилась Сара. – Я уже обходила, только подъезжала с другой стороны. Почти все окна со стороны фасада, меньше риска, что кто-то наблюдает.

– Точно знаете, что в монастыре никого? – спросил Филип, чувствуя, как его охватывает дрожь.

– Вроде никого, – сказала Сара где-то рядом. – Я считаю, что автофургон с новичками только завтра прибудет. Понедельник у них как бы выпадает из графика. Занятия со вторника по воскресенье.

– А зачем тогда телекамеры? – нервно спросил Филип. – Может, и охрана есть?

– Нет! – заверила Сара. – Я бы заметила. Здесь не остается ни единой машины. Наверно, просто видеозапись включают. В общем, сегодняшний вечер единственный, когда тут никого.

– Дай-то бог! – пробормотал Филип.

– Пошли! – оборвала его Сара. – Время теряем.

– Ведите, – сказал Филип. – Вы тут все знаете.

Легкой тенью в ночной темноте Сара скользнула вверх по склону. Филип старался не отставать. Взбираться было нетрудно, через несколько минут они уже достигли вершины и двинулись по извилистой бровке назад, к тылу монастыря. Деревья стали редеть, и внезапно среди листвы возникло здание, контур которого высвечивался зависшим над крышей тусклым полумесяцем. При выходе из чащи Сара остановилась. Монастырь был прямо под холмом, на котором они стояли. Пригибаясь к земле, Сара перебежала туда, откуда левый угол стены находился всего метрах в ста. Впервые Филип мог разглядеть владение, в которое предстояло проникнуть. Прямоугольное четырехэтажное здание с тусклым старинным куполом, эдакий рафинированный оплот просвещения.

– Вон они! – шепнула Сара, указывая пальцем. – Как я и говорила, шесть камер, но опасаться следует только угловых. Та, что на переднем углу, кажется, неисправна; не движется. А та, что с ближнего к нам угла, каждые полминуты поворачивается на сто восемьдесят градусов. Значит, если одна не работает, у нас есть примерно пятьдесят секунд, чтобы добежать до угла. Там окажемся в слепом пятне.

– Если только это не широкоуголки… – пробормотал Филип.

– Этого я не учла! – с досадой сказала Сара. – А, ладно! Все равно темно.

– А инфракрасные лучи? Вряд ли ночью их камеры работают в обычном режиме: человеческое тело излучает…

– Да прекратите вы! – цыкнула на него Сара. – Чего вы меня пугаете?

Филип пожал плечами.

– Сами сказали, там никого не должно быть, чего ж переполошились? – Посмотрел вперед, где в конце огромной подстриженной лужайки возвышался монастырь. – Сотку за пятнадцать секунд, – пробурчал он себе под нос. – Было время, бегал за десять, только лет пятнадцать назад. – Обернулся к Саре: – Я готов, когда побежим?

Не отрывая глаз от бинокля, она кивнула. Через мгновение шепотом произнесла:

– Ухватила! Когда камера полностью отворачивается, в ней что-то мерцает, отражается, должно быть. Когда отъедет в следующий раз – побежим. Я скажу: «Пошел!»

– Ладно!

Филип ощутил легкий приступ тошноты и то знакомое чувство, с каким каждый раз отправлялся в вертолетные рейды во Вьетнаме. Пьянящая до жути, неукротимая страсть вперед. «Зуд: давай-давай!» – говаривал у них один рядовой первого класса^[21], в прошлом студент-филолог, цитируя при этом Шекспира: «О будь конец всему концом, все кончить могли б мы разом!»^[22] Парня разорвало на месте, едва он взялся за крышку кастрюли на оставленном вьетконговцами продовольственном складе.

– Вот! – полоснул по ушам громкий шепот Сары.

Швырнув наземь бинокль, она кинулась вперед по траве, прямо к углу монастыря. Застигнутый врасплох, Филип что есть силы рванул следом, так что сердце выскакивало из груди, стремясь успеть, пока око камеры не развернулось на него. Он бежал, считая про себя: при счете «тысяча тринадцать» рывком прыгнул к углу, наскочив на Сару, которая уже притаилась на корточках у гранитного цоколя.

– Вы же сказали «Вот!», а не «Пошел!», зашептал Филип.

– Ш-ш-ш! – прошипела Сара.

– Теперь куда? – Сердце у Филипа уже не билось так отчаянно, только жгучий пот тек от подмышек по бокам.

– Не слыхали, что ли? – понизив голос, раздраженно сказала Сара. – Я же сказала, лезем через окна!

– Ага.

Сара выпрямилась, вжимаясь спиной в стену, прокралась, обогнув угол, к торцевой стене. Припадая затылком к стене, Филип последовал за ней. Над ними вдаль торца здания к углу, за которым открывался фасад, шло пять окон. Сара остановилась посредине. Это место было темнее других.

– Подсадите!

Сцепив пальцы замком, Филип подставил Саре руки. Она стала ногой в кроссовке, Филип поднялся и, выпрямившись, приподнял Сару, развернув так, чтобы она оказалась лицом к окну. Сара потянулась к подоконнику, Филип принял ее на плечи, поднял руки, поддерживая и ощущая мягкую упругость ее бедер. Под мешковатыми джинсами жило сильное, стройное тело.

Во тьме послышался легкий щелчок, через мгновение плечи Филипа утратили тяжесть. Он повернулся к стене, вытянул шею, вглядываясь вверх: ноги Сары мелькнули в окне, скрылись. Возникло лицо – бледный овал в кромешной тьме окна.

– Между цоколем и кладкой уступ, – сообщила она. – Станьте носком, я подтащу.

И протянула руки. Проведя по стене пальцами, Филип обнаружил небольшой уступ между гранитом и кладкой. Отошел, разбежался, подпрыгнул, целясь носком в уступ и выбросив вверх руки. Почувствовал, как Сара подхватила руки, и вот уже уперся ладонями в подоконник. Сопя, подтянулся, перемахнул внутрь.

Огляделся. Они находились в помещении, похожем на класс. Напротив черной, во всю стену, доски, ряды допотопных парт. Темно, слабый свет едва проникал снаружи из раскрытого Сарой окна. Порывшись в карманах джинсов, она извлекла фонарик, который купила в Баррингтоне, пока Филип обзаводился пленкой. Щелкнула кнопкой, на пол упала тонкая нить света.

– Пошли! – шепнула Сара. – Ничего интересного.

Ведомый лучом, Филип двинулся за Сарой к двери, чутко вслушиваясь: не выдаст ли чем себя возможная охрана. Тихо. Только старые доски поскрипывали под ногами.

Выйдя из комнаты, Филип с Сарой оказались в огромном, до половины стен обшитом панелями коридоре. Он был узок и, похоже, тянулся через все здание. Вдоль него равномерно шли двери. Пройдя несколько шагов, Филип остановился.

– Только на этом этаже штук пятнадцать дверей! В какую войдем? Не рыскать же тут всю ночь.

– Это второй этаж! – шепотом сказала Сара. – Спустимся вниз. Там могут быть канцелярские помещения.

С полчаса проплутали во мраке, пока не набрели на то, что искали. На первом этаже, почти у вестибюля, сбоку от центральной лестницы обнаружили закрытую дверь какого-то кабинета. На двери написанная от руки табличка: «СОАО/Н-Й».

– Что бы это могло значить? – пробормотала Сара.

– Подобное буквенное сочетание попадалось в тех закодированных бумажках, – заметил Филип. – Может, должность, звание. Как в военной номенклатуре – гтвс.

– Чего-чего?

– Главнокомандующий Тихоокеанскими вооруженными силами, – пояснил Филип. – Не исключено, что «СОАО» из той же оперы.

– Неважно! – сказала Сара. – Как проникнуть туда, вот в чем вопрос.

– Дайте-ка фонарь! – попросил Филип.

Сара протянула ему фонарик. Филип нагнулся, разглядывая замок. Ничего особенного, старый, цельнометаллический. С такими ему тысячу раз приходилось иметь дело, почти везде встречаются. Чудно. С одной стороны, дорогие телекамеры, с другой – дешевые замки…

– Заколочку одну…

– Это что, юмор?

Филип покачал головой, протянул руку.

– Дайте заколку!

Сара потянулась, вынула заколку из волос. Филип вставил ее в щель. Поковырял, и замок щелкнул. Филип, довольный как мальчишка, выпрямился.

– Колоссально! – Сара перевела восхищенный взгляд с двери на Филипа, будто перед ней стоял по меньшей мере Гарри Гудини^[23].

– В Манхаттане живу! – усмехнулся Филип. – У пас иначе нельзя…

– Войдем?

Скинув с плеча легкую нейлоновую сумку на ремне, Сара пошарила, вынула фотоаппарат Филипа, подала ему. Они прошли внутрь кабинета. Сара обвела комнату лучом фонарика. Большой письменный стол, телефон, рядами канцелярские шкафы. Больше ничего.

– Окон нет, – сказал Филип. – Прикроем дверь, можно свет включить.

Он закрыл дверь, проследив, чтоб не захлопнулась. Сара нащупала выключатель. С треском начала разгораться неоновая панель на потолке, освещая комнату. Взломщики заморгали от яркого света. Когда привыкли глаза, Филип несколько раз щелкнул «каноном», чтоб запечатлеть место. Сара разглядывала канцелярские шкафы.

– Тут уж заколкой никак не обойдешься, – произнесла она.

Филип подошел. Шкафчики новенькие, с единым добротным внутренним замком-засовом.

– Вы не против, если о нашем визите станет известно? – спросил Филип.

– Чего уж тут, все равно увидят открытое окно, если мы, конечно, не закроем его уходя. А что?

– Семь бед, один ответ!

Отступив на шаг, Филип со всего маху пнул ногой нижний ящик одной из стоек. На металлической поверхности осталась глубокая вмятина.

– Попробуйте теперь. Вся секция должна открыться.

Сара потянула верхний ящик, и он легко подался.

– Ну вы и мастак! – произнесла она, потрясенная эффектом.

– Довелось участвовать в одном рейде, в самом конце войны. Именно так морские пехотинцы взламывали посольские картотеки, когда на крышу садились вьетконговские вертолеты. Где уж тут ключ искать…

– Послушаешь вас, я всю жизнь прожила под стеклянным колпаком.

– Вплоть до этого самого момента! – рассмеялся Филип. – А ну посмотрим, что там в ящиках.

Они вынули по стопке папок, перенесли на письменный стол.

Перелистав, Сара быстро определила:

– Это досье! Персональные дела. Значит, они собирают сведения о тех, кто к ним попадает.

– Вот послушайте! – Филип стал читать наугад: – «Мартин, Джеймс Талбот, 24 года, м-м-м… образование… родители…» Так… Вот! На шестой странице: «На третий день объект согласился подвергнуться очищению. В присутствии Джонсона, А.Л.К., Балтимор. Объект сознался, что состоял в гомосексуальной связи с соседом по университетскому общежитию Майклом Латтимером, происходила несколько раз в течение года, но в дальнейшем не возобновлялась. ПЦН». – Филип сдвинул брови. – Что бы это значило…

– Я знаю, – сказала Сара. – Мелькает в таможенных декларациях. ПЦН – «практической ценности не имеет».

– Ох и любит эта публика всякие сокращения! – отметил Филип. Он взялся за очередную папку, время от времени щелкая фотоаппаратом. – Первосортный материал для шантажа!

Сара, стоявшая напротив, подняла глаза.

– Эта процедура так называемого «очищения» попросту исповедование без участия священника, или же в роли такового выступает какой-нибудь «А.Л.К.», или вот: «Л. Дж. Л.». Сначала новичка обрабатывают, чтоб размяк, затем заставляют покаяться в своих грехах, но таинство исповеди при этом отнюдь не соблюдается, все фиксируется документально. Ужас!

– Какая низость! – тихо сказал Филип. – Они не гнушаются копаться во всякой грязи, выспрашивают имена. В каждой такой папке есть материалец и на тех, с кем имел связь этот «объект». В голове не укладывается!..

Тут оба встрепенулись, замерли: из-за двери донесся приглушенный шум.

– Что это? – прошептала Сара.

– Не знаю… не понял… будто дверца машины стукнула. Гасите свет!

Сара поспешно прокралась на цыпочках к двери, щелкнула выключателем. Комната погрузилась во тьму. Сара слегка приоткрыла дверь, выглянула. Филип встал у нее за спиной. Кто-то отпирал парадный вход, от которого их отделяли большой вестибюль и лесенка в пять ступенек. Дверь открылась, и в просвете возникла покрытая гравием дорожка у входа. На ней автофургон. В ночном сумраке в просвете возник мужской силуэт, за ним из фургона выбиралось по очереди человек пять-шесть.

– О господи! – выдохнул Филип. – Вы же сказали, раньше утра они не заявятся!

– Значит, что-то поменялось! – еле слышно прошептала Сара.

Филип ощутил, как во рту стало сухо, будто в пустыне. И тут эхом через вестибюль до них долетел мужской голос. Человек у входа приказывал кому-то:

– Оруженосец, отвести всех в спальный отсек. Если понадоблюсь, я в кабинете.

Высокий детина в светлых штанах и темной куртке повел вышедших из фургона новобранцев вверх по лестнице. Как только они скрылись, человек у двери, который был ростом пониже, но одет так же, направился к кабинету.

– Что делать? – запаниковала Сара.

– Ш-ш-ш! – Филип оттянул ее от двери, закрыл, стал наготове. Щелкнул замок, дверь открылась. Через мгновение в комнате вновь вспыхнул свет. Со всей силы Филип ударил жмурившегося от яркого света человека снизу кулаком в подбородок. Раздался резкий хруст челюстей, Филип немедленно двинул незнакомца кулаком прямо в физиономию. Из носа брызнула кровь. Человек моргнул, глаза закатились, он стал оседать на пол. Филип подхватил, опустил, чтоб избежать стука. Мигом стянул с него куртку, надел на себя, отметив беглым взглядом небольшую эмблему на груди: точно такой знак рисовала вчера Сара. Не сводя глаз с распластанного на полу малого, потушил свет.

– Уходим! – шепнул он Саре. – За мной!

Тихонько приоткрыв дверь, он оглядел все снаружи – нет ли кого, – махнул Саре. Они вышли в вестибюль, с верхнего этажа доносились голоса. Приложив палец к губам, Филип двинулся к лестнице, спускавшейся к дверям. Меньше чем через минуту оба окунулись в ночную прохладу. Сара метнулась было назад, закрыть окно, но Филип удержал, положив руку на плечо.

– Времени нет! Идем напрямик! – Он махнул рукой вперед, где расстилалась огромная, спускавшаяся под уклон лужайка. Хоть бы у второго охранника не оказалось оружия; подстрелить их посреди лужайки плевое дело! Филип оглянулся на слепые, занавешенные окна, кинулся к грузовику. Дернул дверцу, провел рукой под приборной доской, захватил в пригоршню и рванул все проводки.

– Теперь далеко не уедут! – еле слышно бросил он Саре. Тронул за локоть, подтолкнул вперед. – А ну, что есть духу! – сказал он громким шепотом.

Сара бросилась бежать, Филип следом, то и дело оборачиваясь на бегу.

За ними никто не гнался. Добежали до шоссе, в легких кололо от боли, пересекли; скорее к заправочной станции! Вскочили в «триумф»: тут Филип со страху подумал было, что Сара потеряла ключ. Но нет, ключ нашелся, она включила зажигание, движок затарахтел. Налегая на руль, Сара развернула машину, переключила скорость и рванула вперед по темному шоссе. Через несколько секунд мимо промелькнул черный силуэт монастыря, и машина понеслась вперед, в темноту, в относительную безопасность – к мотелю.

Филип откинулся на высокую спинку сиденья с подголовником, сердце отчаянно билось, дыханье не подчинялось ему.

– Ну все, – проговорил он, – вот оно, и покушение на частную собственность, да со взломом, да с нападением на владельца… Состоялось, вляпались мы с тобой, зайчик, по самые по уши!

Часть II

ТОЛКОВАТЕЛИ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ

9

В ту же ночь Сара с Филипом выехали из мотеля. Негромкий стрекот «триумфа» раскатистым эхом летел меж невысоких холмов, среди лесистых равнин, между небольших городков со спящими домишками, мелькавшими в темноте. Держали точно на юг, стремясь поскорее оставить монастырь далеко позади. Доехав до Бата, сначала свернули на запад, потом на север, устремившись по пустому шоссе к Дэнсвиллу и Дженесэо. К рассвету уже достигли Буффало; в городе задержались недолго, перекусили на автостоянке для грузовиков и справились, летают ли из Буффало самолеты на Эспен. Выяснилось, что первый удобный рейс только в полдень; и чтобы не торчать долго на одном месте, было решено снова пуститься в путь, пересечь границу Канады в районе Ниагарского водопада, затем, обогнув озеро Онтарио, направиться в Торонто. Просмотрев в Буффало расписание авиалиний, Филип отметил, что в семь тридцать утра из Торонто в Денвер через Чикаго вылетает самолет американской авиакомпании. Бросив «триумф» на стоянке при аэропортовской гостинице, они успели за десять минут до отлета купить билеты. Рейс 727 пребывал в Денвер в одиннадцать двадцать по тамошнему времени; из Денвера днем можно лететь местной авиалинией в Эспеи.

За многочасовое путешествие Филип не терял времени даром, расспрашивал Сару Логан, выуживая из глубин ее поистине энциклопедических познаний все, что помогало ему полностью осмыслить ситуацию, в которой они находятся. Через час полета общая картина за исключением двух «белых пятен» – спровоцированного самоубийства отца Сары и внезапного исчезновения Хезер – стала Филипу ясна. Несмотря на усталость и бессонную ночь в пути, мозг его с готовностью воспринимал Сарин рассказ.

И хоть знание Филипом американской действительности, пусть даже не слишком глубокое, наивностью не отдавало, все же только теперь до него дошло по-настоящему, что сегодняшний всплеск неоконсервативного фундаментализма в США является продуктом сильной и грозной идеологии и философии, которая более сродни взглядам Адольфа Гитлера, нежели отцов-основателей. Филип и раньше слыхал всякие разговоры про движение евангелистов, опровергателей Ветхого завета, про всяких темных идеологов правого толка; он и сам это живо обсуждал. Но подобные разговоры в основном свидетельствовали, что эта публика для выколачивания средств пользуется приемами в стиле Элмера Гентри^[24]. Однако цепь внушительных фактов, знакомство с программой этих людей плюс личные догадки Сары – все говорило о явлении более зловещем, нежели обманное вымогательство у простофиль-фермеров их еженедельной базарной выручки. Познакомившись с данными, накопленными Сарой, Филип ясно представил себе, что это на самом деле значит.

Ортодоксальный евангелизм фундаменталистов – далеко не новое явление для Северной Америки, однако в годы процветания много последователей он не обрел, получив прирост лишь за счет южных баптистов. Его воздействие если и имело место, распространялось только на небольшие, обособленные регионы, чаще всего бедные, отдаленные. И только с возникновением дешевых и доступных средств массовой коммуникации евангелизм смог развернуться шире. Но все равно, «звезд» типа Билли Грэхема^[25] или преподобного Айка нашлось немного. Из этих двоих одна крайность, Айк, – форменно блаженный, тогда как Грэхем – чистой воды торгаш и подторговывал религиозными убеждениями, которые абсолютно не соответствовали стилю его мирской жизни, ограничивавшемуся приверженностью к игре в гольф, что не вязалось с ролью религиозного идеолога. При всем этом именно Грэхем, настаивая на необходимости организованных действий, спровоцировал крен в сторону правых консервативных сил.

Учредителей он выбирал в основном из адвокатов, банкиров, президентов крупных компаний – скажем: «Корпорация образцового обслуживания», «Государственные вклады на благоустройство бостонских улиц», «Первые международные корпоративные вклады в Далласе». Был среди них и президент гостиничного концерна «Холидэй Иннз».

В пятидесятые годы Грэхем вовсю проповедовал антикоммунизм, и это занятие вдохновляло его гораздо более, чем худосочная вера в загробную жизнь. Но тяга к религии возросла в стране лишь в шестидесятые, принесшие крах иллюзий и начало экономического кризиса. По мере того как угасали надежды на процветание, а инфляция росла, пышным цветом расцветал фундаментализм. С этим расцветом связано перерождение телевидения в фактор культурной жизни Америки. И снова, как и раньше, все пошло с Юга и Среднего Запада. Началось восхождение Орэла Робертса^[26], и к середине шестидесятых уже прочно задействован университет его имени в оклахомском городе Талса. Находит последователей и Джим Бэккер^[27], основатель «Клуба семисот» в Виргинии, что позволило ему через пару лет ввести телерубрику «Восславим Господа», гвоздем которой стала передача «Клуб «Восславим Господа», ведущаяся из города Шарлотт. Вслед за Робертсом вещать на всю страну принялся Рекс Хамбард, известный в пятидесятые как бродячий проповедник-евангелист; к началу семидесятых таких добровольцев насчитывалось чуть больше десятка. Однако в отличие от Грэхема они одним махом преодолели грань, отделяющую религию от политики, и немало американцев, раздавленных войной во Вьетнаме и не умевших приспособиться к возросшей дороговизне, с готовностью глотали эти телепилюли в елейной оболочке.

Сочетая новейшую телетехнику с наипростейшей философией, новые проповедники разрисовывали картину упадка, смаковали неудачи в экономике и пороки общественной жизни, направляя обвиняющий перст на общего врага – либерально-интеллигентное меньшинство, выдвигавшее лозунг – «всеобщее человеколюбие». Камнем преткновения стало словцо «гуманизм». Сторонники движения за равноправие женщин – гуманисты. Евреи – тоже гуманисты. Те, кто верит в процветание, – гуманисты. Гуманизм – это социализм, коммунизм, гомосексуализм, иудаизм, свободная любовь, порнография, движение за аборты, всевозможные пороки. Обличение же подавалось в общедоступной упаковке. Тем не менее под все эти телевизионные проповеди отводились либо поздние вечерние, либо самые ранние утренние часы, а также воскресное утро, когда телезрители к экранам не спешат. Хоть телевидение и должно было способствовать росту популярности проповедников, их паства не увеличивалась. Однако усилиями Никсона, Форда, а затем Джимми Картера ситуация изменилась.

Среднему американцу показывали с экрана, как стремительно падает престиж страны. Зерна подобного обличения, включавшего и критику роста безработицы, увеличения инфляции, и показ зреющего в народе ощущения бессилия страны, упав в благодатную почву, имели свои плоды. В Вашингтоне появилось несколько крупных и щедро финансируемых организаций, в том числе «Моральное большинство» Джерри Фолуэлла^[28]. Но вот президентом становится Рональд Рейган, американское подобие Гинденбурга. Так явился этот старец, носитель идей, уже с полвека как отцветших, в окружении быстро разрастающейся толпы молодцов с тяжелым взглядом, ищущих спасение Америки только в одном – очищении от греха, уничтожении всяческих недругов. В социальном, в экономическом и в психологическом плане весь этот сценарий до жути напоминал Германию 1933-го, перед приходом к власти Гитлера. Определяющие признаки – сила, ясность пути и цели, упрощенное решение сложных проблем. Билли Карстерс со своей организацией пришелся как раз ко времени.

Сообщество «Евангельским путем» из Канзас-Сити, сложившееся под началом Карстерса, походило на прочие подобные, с одной лишь разницей. Уже с первых шагов своей деятельности Карстерс узрел большую потенциальную силу в объединении двух задач: служения господу и правительству. В отличие от остальных евангелических объединений его организация укрепила свое правление членами Конгресса, сенаторами, членами законодательного собрания, мэрами, попечителями школьных советов, председателями муниципалитетов, шерифами. Из родного Канзас-Сити Карстерс быстро пошел в рост, так что к началу восьмидесятых уже в тридцати штатах у него были филиалы, где помельче, где покрупней, и из разных источников он имел крупный ежегодный доход почти в полмиллиарда долларов, большая часть которого налогом не облагалась. Под прикрытием шумихи вокруг Фолуэлла и его «Морального большинства» Карстерс совместно с сенатором Харкортом Сноу, своим «серым кардиналом», и посредством фонда «Пробудись, Америка» орудовали через множество каналов, потихоньку проводя своих людей из местных организаций и органов управления в законодательные учреждения.

Из всего этого можно было заключить, что «Десятый крестовый» есть очередное орудие Карстерса и компании в тактике создания мощной власти. В своих выводах Сара Логан пошла еще дальше, будучи убеждена, что именно «Крестовый» толкнул ее отца к самоубийству, и не сомневаясь ни на минуту, что именно члены этой организации похитили Хезер, – хотя, как и Филип, не могла подобрать логичного объяснения, зачем Хезер им понадобилась.

– Ну и мерзкую картинку вы обрисовали, – сказал Филип, едва зажглась надпись «Пристегнуть ремни!» перед посадкой в «Стэплтон Интернэшнл», аэропорту Денвера.

Сара, глаза которой слипались от усталости и бессонной ночи, встрепенулась.

– Под стать той, что была в Германии, когда к власти пришли нацисты!

– Снова за старое! Вам не кажется, что сравнение явно преувеличено?

– Не кажется! – буркнула Сара. – Все то же. Рост инфляции, безработица, утрата национального престижа, беспомощный, раздутый правительственный аппарат, экономический спад. Гитлер нашел для немцев способ выхода агрессивных эмоций, создал штурмовиков СД, позже СС. Карстерс преподносит нам «Десятый крестовый».

– Пожалуй, звучит мелодраматически, – заметил Филип.

– Именно, вы точно подметили! Наша родная страна обожает смаковать всякие истории с Лаверном, Ширли, из жизни кинозвезд. Мы так любим мелодраму! На том же сыграли нацисты. Вспомните, с чего в Германии пошли штурмовики – со сборища безработных в пивной!

– Меня волнует только судьба Хезер, – нервозно бросил Филип.

Самолет пошел на снижение, и в иллюминаторе показалась длинная, уходящая вдаль к западу складчатая гряда Скалистых гор.

– Не удивляйтесь потом, если опять столкнетесь с неожиданностями… – задумчиво сказала Сара.