Текст книги "Дорогой ценой"

Автор книги: Кристина Рой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Часть дороги они ехали вместе, беседуя. Затем Адам предложил Коримскому и Лермонтову пройтись пешком, Маргита осталась наедине со своим братом. Она обняла его обеими руками.

– О, Никуша, дорогой мой, ты здесь поправишься обязательно! Иисус Христос услышал мои молитвы, и Он сделает так, чтобы на твоих щеках снова появился здоровый румянец.

– Я уже поправился, дорогая моя сестричка! От одного твоего вида! Но действительно ли ты счастлива? Я не ожидал такой встречи с вашей стороны. В» самом ли деле ты счастлива, Маргита?

– Да, Никуша, вполне! У меня для этого веские причины. Во-первых, меня Иисус Христос помиловал. Во-вторых, я примирилась с Адамом, и он мне только что обещал, что не станет принуждать меня стать католичкой. И, в-третьих, я везу вас в Горку.

Как ты можешь сомневаться в моём счастье?

Лицо Никуши осветилось радостью.

Но не только Никуша оживился. Во время прогулки лицо Коримского также просветлело. То, что Маргита и Адам так радостно вместе встретили их, принесло ему большое облегчение.

Сердечное приветствие Адама, которого Коримский не ожидал, и дружественная беседа между ними разрушили последние преграды. Коримскому, когда-то искренне любившему мальчика Адама, нетрудно было снова принять молодого человека в своё сердце.

Но здесь был ещё один человек, с души которого упал камень.

Аурелий Лермонтов, так боявшийся встречи с кузеном Адамом Орловским» не испытал от неё ни малейшей горечи. Во время беседы дяди с племянником он думал о своём друге. «Ты был прав, Мирослав, – если человек сам прощает, он может всё. и за что, собственно, я должен сердиться на Адама? Он невиновен.

Помоги мне. Господь, без зла встретиться также с Николаем Орловским! Матушка, ты будешь мной довольна!»

Его размышления прервал Адам, спросив его о состоянии Никуши и хороша ли будет эта местность для него. Так беседуя, они пришли в Горку, догнав по дороге карету. Недалеко от имения Никуша тоже вышел из неё. Так они все вместе, в весёлом настроении подошли к дому Маргиты.

Навстречу им вышел старый пан Орловский. Он на радостях обнимал всех, в том числе и милого доктора Лермонтова. Удивительно человеческое сердце! Куда девались обида и горечь, когда обрадованный старик обнял Аурелия и стал благадарить его тёплыми словами за заботу о Никуше? В сердце Аурелия прокралось, несмотря на его сопротивление, чувство детской привязанности. Ещё немного, и он Коримскому, Маргите, Николаю и Адаму, а также и пану Орловскому поцеловал бы руки.

Гостям была предоставлена возможность отдохнуть с дороги.

Сам Адам прислуживал им. Маргита между тем заботилась о хорошем ужине, который и Никуше пришёлся по вкусу. Затем они ещё долго наслаждались в саду майским вечером, где Адам и Аурелий развлекали это маленькое общество своими воспоминаниями о путешествиях.

– Вы на ночь останетесь с Никушей, пан доктор? – спросил Адам, прощаясь.

– О нет, в этом нет надобности.

– Тогда идёмте со мной, в мою спальню, если вы не жаждете одиночества и не очень устали. Нам есть ещё о чём поговорить.

Аурелий не мог отказать. «Иди и воздай любовью!» – подсказывало ему сердце. И он пошёл и не пожалел об этом.

Во-первых, он сразу же по прибытии мог ближе познакомиться с Адамом Орловским, который был непринуждён и естествен.

И, во-вторых, он получил возможность изложить кузену свою точку зрения относительно вероисповедания.

– Значит, вы не греческо-католической веры, пан Лермонтов

– Нет, я евангелической веры.

– И вы действительно верующий, несмотря на то, что вы – врач?

– Я верю, что Бог мне для того даровал жизнь, чтобы я когда-то вернулся к Нему.

– Интересно. Значит, вы верите в вечность? – сказал Адам с некоторой насмешкой.

– А вы не верите, пан Орловский?

– Дайте мне доказательства, тогда я поверю. Из могилы ещё никто не вернулся, чтобы доказать, что есть жизнь после смерти.

– Кроме Одного: Иисуса из Назарета. Когда вы познаете Его, вы поверите, что Он жив. И если Он жив, то и мы будем жить.

Сердце заставило Аурелия рассказать Адаму о своей борьбе, сомнениях, а также о конечной победе света над тьмой в его душе.

– Извините, – сказал Адам, – внимательно его выслушав. – Вы были здравомыслящим человеком, а теперь вы стали мечтателем.

Вы верите в то, что никто не может доказать. Почему вы не полагаетесь на свой трезвый разум?

– Потому что мне этого было недостаточно, как ни одному другому человеку.

– О, прошу, не говорите так. Перед вами стоит один из тех, кто может жить без веры в вечную жизнь, кому достаточно того, что он понимает своим разумом.

Аурелий посмотрел в лицо молодого учёного. «Не старайся, – говорил ему внутренний голос, – предоставь его Господу». – Поэтому он перевёл разговор на другое, и вскоре они по-дружески простились на ночь.

Они уже спали, а в спальне пана Николая всё ещё горел свет.

Здесь шёл долгий разговор тестя с зятем. Бывают моменты, когда человек может задохнуться, если у него не будет возможности поделиться с кем-нибудь своими тяготами. Так и пан Коримский сообщил своему тестю, что по пути сюда он встретился с паном Райнером. Он знал, что Наталия была осведомлена о несчастье, случившемся с Никушей, и что она не могла посетить его. Он ей сочувствовал. Наконец старик встал и положил свою руку на плечо сидевшего со склонённой головой зятя.

– Манфред, мы приближаемся к могиле, особенно я. Мы предстанем перед Господом, и там, я думаю, всё станет явным. Я тебя до сих пор никогда не спрашивал о тех делах: справедливо было обвинение Наталии или нет. Если ты согрешил, то это прошло. Я не осуждаю и прощаю тебя. Но скажи мне правду, ибо безо всякой причины она тебя, наверное, не оставила бы. Ведь она тебя так любила.

С души аптекаря словно камень свалился.

– В том, что она ушла от меня, я не виновен, – ответил он, держа руку старика. – Это и перед престолом Господа откроется. Она ушла, потому что посчитала меня за неверного, падшего мужа. И она была, в сущности, права. Я был падшим человеком, нарушившим шестую заповедь. Я предал добрую любящую женщину, но это была не Наталия.

– Манфред, о чём ты говоришь? – воскликнул пан Николай. – Ты сошёл с ума!

– Нет, отец. Я ещё в здравом уме, хотя и удивительно, что до сих пор не сошёл с ума. Ты знаешь, что у меня до того, как я попросил руки твоей дочери, была невеста Людмила, дочь учителя Боринского из X., которая ни по красоте, ни по образованию не могла равняться с Наталией. Но это была ангельская душа, а я её погубил. В момент страстного счастья она поддалась моему искушению. Искушение настигло нас, как огонь – сначала меня, а потом её – У нас не хватило моральной силы противостоять, и мы пали оба. Затем отец мой разлучил нас. Но и без его содействия нас разделял грех. Она страдала под тяжестью греха, видела во мне лишь виновника падения, а я чувствовал себя рядом с ней презренным грешником и понимал, что потерянное никогда не вернуть. Запрет отца мне был на руку. Мы расстались. Но она была не только моей невестой, которой я бесчисленно клялся в верности, она была и матерью моего первородного ребёнка, которого я никогда не видел и рождение которого стоило ей жизни. Прочти это письмо, я его нашёл вчера среди моих бумаг. Из него ты увидишь, почему моя жена, которой я никогда ничего плохого не сделал, оставила меня и почему мой единственный сын теперь умирает.

Дрожащей рукой пан Николай взял в руки пожелтевший лист.

Прочитав письмо, рука его бессильно упала. Он молча стал расхаживать по комнате.

Коримский тоже поднялся и стоял теперь у окна, прижимая горячий лоб к холодному стеклу. Первым заговорил пан Орловский.

– Манфред, ты уже искал своего сына?

– Искал, но следов не нашёл.

– Поищи ещё, – прибавил старик в своём католическом суеверии, – ибо если твой сын где-то живёт в бедности, то проклятие, содержащееся в письме, исполнится. А ведь у тебя есть не только Никуша, которого это проклятие уже постигло, но и Маргита.

Нужно что-то сделать, чтобы умилостивить Бога, чтобы Он не наказал ещё и Маргиту.

– Отец!..

– Я вынужден напомнить тебе об этом. Что делать? Какие жертвы предписывает ваша церковь для умилостивления Бога?

– У нас это не принято, я не знаю ни о какой жертве.

– Этого не может быть. Ты до сего времени просто не думал об этом и не знаешь. Спроси вашего пастора.

– О, отец, я знаю, что Бога в Его гневе ничем не умилостивить.

Я знаю, что всё, что делает такой несчастный грешник, как я, перед Ним – зло.

– Тогда молись святым, но у вас ведь нет святых… Вот видишь, куда заводит вас ваш протестантизм. Когда дело плохо, у вас никого нет, к кому можно бы обратиться. Если ты ничего не можешь предпринять, то я вымолю себе мою Маргиту.

– Отец, не только Маргиту! – бросился Коримский на колени. – Если ты хочешь и можешь молиться, то молись и за Никушу, и за меня, несчастного, и за первое дитя моё, чтобы я его нашёл и позаботился о нём. Может быть, проклятие снимется с меня…

В ту же ночь слабый свет горел и в простой комнатке в Подграде. Там в постели лежала в бреду красивая женщина – жена двух мужей, а молодой человек с любовью и вниманием следил за её дыханием. Он подавал ей лекарства, менял холодные компрессы и иногда открывал окно, чтобы впустить свежий воздух. Только после того, как больная совсем успокоилась, он прилёг на диван и закрыл глаза. На его лице теперь лежал словно отблеск той далёкой страны, где будут царствовать лишь любовь, чистота и мир.

Но как только молодой человек уснул, эта умиротворённость с его лица исчезла. Черты его исказила боль – властелин земли и рода человеческого.

В тишине открылась дверь. Вошедшая молодая девушка огляделась и, заметив спящего, с облегчением вздохнула.

Как хорошо, что она пришла пораньше! Пан провизор уже устал. Теперь хоть больная его не разбудит. Но девушке пришлось самой это сделать. У него, наверное, был злой сон, потому что он так застонал! Этот стон из уст того, кто всегда всех утешал, поразил девушку. Несмело она коснулась своей холодной рукой лба молодого человека, и он тотчас открыл глаза.

– Анечка, вы уже здесь?

– Извините, пан Урзин, но вам, наверное, что-то приснилось, вы так стонали, – сказала она тихо.

– Возможно, сестра. Может быть, я неудобно лежал. Благодарю за внимание!

Он встал и подошёл к постели больной.

– Слава Богу, наша больная успокоилась. Жар проходит. Я вас спокойно могу оставить с ней до утра. Наш Господь ведь с вами будет.

– Я верю в это и сделаю всё необходимое. Но скажите, пожалуйста, нет ли ещё ответа от пана барона?

– Нет, секретарь его только сообщил, что пана барона нет дома и что он не знает, куда послать ему известие, пока он не приедет.

– Ах, что нам делать? Ведь бедной женщине всё хуже!

– Не заботьтесь, дорогая сестра, я всё это предал Господу. Он обязательно поможет. Будем делать, что в наших силах, остальное предоставим Ему. Но теперь с Богом и до свидания!

Тихой майской ночью молодой человек шагал в направлении «Золотой лилии». На мгновение он присел на ступеньках аптеки и, обхватив руками колени, положил на них голову. Как хорошо было в тишине на рассвете! Ночь миновала. Недолго наслаждался этой тишиной Урзин. Вспомнив свои обязанности, он поднялся и вошёл в спящий дом.

– Всё-таки я хотела бы знать, пан провизор, где вы проводите ночи. Вчера ваша постель была нетронута и сегодня тоже. Если бы кто другой, я бы не удивлялась, но вы…

– А вы не думаете о том, милая пани Прибовская, что слуга Господа когда-нибудь может пожертвовать и несколькими ночами для своего ближнего?

С этими словами он сердечно пожал её руку. Потом они сели завтракать. Ученики вышли уже открывать аптеку.

– Я так и предполагала. Но дорогой мой, этого Иисус Христос требовать от вас не может, две ночи подряд…

– А я ведь был только до полночи, а потом мне уже не хотелось ложиться.

– Вы, наверное, ухаживаете за больным?

– Угадали.

– А не могла бы я вам помочь?

– Я думаю, что очень даже. Но у вас целыми днями столько дел, что вам ночной покой просто необходим.

– Ах, не говорите так! Кто больше вас работает целый день?!

– Это дело другое, дорогая.

– Значит, вы не хотите меня взять в помощницы? – спросила женщина опечаленно.

Провизор подумал немного, затем сказал:

– Я принимаю ваше предложение. Но обещайте мне никому не рассказывать, пока я вам не позволю, за кем мы ухаживаем.

– Охотно обещаю.

– Вам нелегко будет сдержать это слово. У X. лежит тяжело больная пани Райнер, мать Никуши.

– Пани Коримская? Как она попала сюда? – ужаснулась пани Прибовская и потом внимательно выслушала рассказ провизора.

Не прошло и часа, как люди видели её спешащей к Кладбищенскому переулку, но никто не обратил на неё особого внимания. У пани Прибовской были все ключи от шкафов, и она со спокойной совестью взяла из белья покойной пани Коримской простыни, полотенца и вообще всё, что было необходимо для ухода за тяжело больной пани Райнер, и чего ухаживавшим за ней до сих пор так не хватало.

Она не спрашивала, что сказали бы люди, да и сам пан Коримский, если бы он узнал, что с этого дня из его кухни посылалось всё необходимое для пани Райнер. Ведь пани Прибовская готовила пищу для матери Никуши и Маргиты.

В тот же вечер поступило известие от секретаря барона Райнера. Он отправил депешу барону на курорт, однако его либо там не было, либо он уже уехал. Так что ничего другого не оставалось, как выполнить обещание, данное Никуше, в случае ухудшения состояния пани Райнер, вызвать пана Николая Орловского.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Ранним майским утром из ворот Подолина на белом коне выехала всадница, которую и стар и млад провожали восхищёнными взглядами. Белое платье облегало её стройную фигуру. Кружевные рукава поднимались и опускались, как крылья голубя. Маленькая кружевная шляпка едва прикрывала её голову. Ах, она была так прелестна, что в её образе можно было представить себе зачарованную принцессу.

– Молодая пани из замка, – шептались дети и взрослые, но она не понимала их язык. – Она прекрасна, как ангел, а какая лошадь у неё, и как она скачет!

Маркиза Орано направила коня к лесу. Она ехала той же дорогой, по которой вчера блуждал пан Адам, погружённый в раздумья. Ещё вчера после обеда она решила, если зрение её сегодня не подведёт, подняться наверх, чтобы посмотреть, где живёт Маргита. Она никому не сказала об этом, боясь, что отец, опасаясь за её состояние, не позволит ей так рано выехать, а компаньонки замучили бы её уговорами. Она желала неограниченной свободы без всякого надзора. И она этого добилась. Слуги, не поверив своим ушам, когда получили повеление немедленно оседлать коня, ослушаться не посмели.

«Как доеду до того креста, – подумала Тамара, – оставлю коня и пойду пешком». Соскочив с коня, она поняла, что ей некому передать поводья.

Впервые в жизни она сама привязала коня к дереву, отстегнула шлейф от своего платья, бросила его на седло и смело пошла по направлению к чёрному кресту.

Глядя на него, она вдруг подумала: «Почему в Европе везде стоят эти кресты и почему на них всегда этот отвратительный образ прибитого за руки и ноги человека?».

Она знала, что крест – символ христианства. Но какое отношение имеет к нему тот человек? Кто это? Почему Его везде так чтут? Она как-то расспрашивала отца о Нём, и он ей ответил, что, она ещё слишком молода, чтобы думать об этом.

«Но я хочу знать, – думала она теперь с упрямством избалованного ребёнка, привыкшей повелевать, – я хочу это знать, и кто-нибудь должен мне об этом рассказать!»

Оборачиваясь на крест, она уже отошла от него, как вдруг увидела полусидящего на нижней ступеньке молодого человека.

Тамара, уже привыкшая к внешности европейцев, такого ещё не видела. Золотистые волосы обрамляли бледное лицо юноши. А какие красивые губы были у него! С почти детским любопытством она его рассматривала. Что он здесь делал? Спал на этом твёрдом камне? Рука, подпиравшая голову, наверное, уже болела?

«Я его так не оставлю», – решила Тамара. Она сделала шаг вперёд и вдруг остановилась: она покраснела до корней волос, так как через длинные золотистые ресницы смотрели на неё чёрные глаза.

Молодой человек встал и, покраснев, поклонился.

– Доброе утро, – произнёс он по-немецки.

Она облегчённо вздохнула, обрадовавшись, что понимала его.

– Доброе утро!

Наступило неловкое молчание, которое было бы трудно прервать, если бы к своей повелительнице не подошёл её белый конь.

– Я же его привязала?.. – удивилась Тамара.

– Позвольте, сударыня, я его лучше привяжу, – улыбнувшись, сказал юноша и ещё раз привязал к дереву этого прекрасного коня. – Теперь он никуда не уйдёт.

– Благодарю вас!

Она милостиво поклонилась ему.

– С этих ступеней не видно ещё Горки? – спросила она, не зная как начать разговор. Ей захотелось поговорить с этим красивым молодым европейцем.

– Горки? – переспросил он удивлённо. – Отсюда нет, но если позволите, я проведу вас немного дальше, оттуда видно будет имение.

– Ещё дальше? Я думала, что отсюда увижу, где живёт Маргита.

– Вы знаете мою сестру, сударыня? – спросил молодой человек обрадованно.

– Вашу сестру? Маргита – ваша сестра? А я и не знала, что у неё есть брат, – сказала Тамара, искренне удивившись. – Пан Адам Орловский говорил только, что Маргита живёт у своего дедушки.

– Да, но сейчас мы с отцом гостим у неё. Меня зовут Николай Коримский.

– А меня – Тамара Орано.

– Очень рад! Позвольте приветствовать вас на моей родной земле!

Она, покраснев, подала ему руку. Он наклонился и поцеловал её.

– Какой дальний путь вы проделали, сударыня! Даже Адам вчера сказал, что устал, а вы так скоро превозмогли усталость?

Или я могу польстить себе, что красота моего отечества выманила вас из дома и не дала вам отдохнуть как следует?

– Да, пан Коримский, здесь у вас прекрасно! Эти леса, цветущие деревья, мягкий климат… здесь у меня и голова не болит, я чувствую себя так хорошо!

Юноша с грустью смотрел на молодую даму. Неужели свет этих прекрасных глаз навсегда погаснет! Нет, это невозможно!

– С помощью нашего великого Врача, Господа нашего Иисуса Христа, здесь вам помогут, чтобы эта боль не возобновлялась, – сказал он с участием.

– О каком враче вы говорите? – спросила она удивлённо.

– О Нём, – указал он на крест, отступив на шаг.

– Я вас не совсем понимаю, – переспросила она, – кого вы имеете в виду?

– О сударыня, я говорю о Господе Иисусе Христе, о единственном враче тела и души. Который является и вашим врачом, – объяснил он несколько запутанно, но убеждённо.

– Господина Иисуса? Я ещё никогда не слышала такого имени, – заинтересовалась она. – А почему вы показываете на эту фигуру? Это, наверное, один из христианских идолов, перед которым преклоняются христиане в Европе?

На лице юноши отразилось восхищение. Ещё недавно он тоже не верил в Иисуса Христа и был далёк от Бога. Ему представлялись случаи беседовать со многими неверующими. Он знал и поносителей, но ещё никогда не встречал такой неосведомлённости в столь ангельском обличье, как сейчас. Господь сотворил её такой прекрасной. Он так любил её, что умер и за неё. А она Его не знала, не имела даже представления о Нём. Её ухо никогда ещё не слыхало имени Его. Где она воспитывалась, и кто так непростительно оставил её в этом неведении? Вот если бы она поговорила с Урзиным! Будь он сейчас здесь, он мог бы рассказать ей обо всём, что необходимо знать и во что верить, чтобы не погибнуть.

«Но и ты обязан сказать ей, что тебе известно, – подсказывала ему совесть. – Но как мне начать, когда я сам так мало знаю?»

– Позвольте, сударыня, это вопрос непростой. Но если желаете, присядьте, и я постараюсь с Божией помощью ответить вам на него.

Он пригласил её сесть на ступеньку, где был разостлан плед.

Когда она села, он опустился на другую ступеньку.

– Я хочу, чтобы вы мне всё это объяснили, – сказала она, пристально глядя на него.

– Постараюсь, сударыня, но прежде скажите мне; вы верите в Бога?

– Я верю в божество, владеющее всем миром. А вы?

– Я верю в Бога, сотворившего небо и землю. А у Этого Бога, Который сотворил меня и вас и сохранил до сего дня, есть Сын – Иисус Христос. Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы все верующие в Него не погибли, а имели жизнь вечную.

Наверное, ещё ни один профессор не имел более внимательной слушательницы, чем та, что сейчас сидела перед Николаем Коримским. Но, наверное, и Божии Истины никогда не преподносились более просто.

– Но как вы можете верить, что Он жив, когда Его прибили к кресту? – прервала ученица своего учителя. – Разве доказано, что Он жив?

– О, сударыня, я в это верю! Примерно полгода назад я нечаянно отравился сильным ядом и, несмотря на то, что Бог мне сохранил жизнь, я всё ещё болен. Я только что вернулся с юга. Сюда я тоже приехал на поправку. Не пугайтесь, пожалуйста, и не волнуйтесь! Мне надо было вам об этом сказать. Как вы видите, я молод, вся жизнь до несчастья лежала передо мной, и вдруг – конец всему! Вместо жизни – болезнь, то есть конец всем мечтам и стремлениям. Поверьте мне, я был несчастен!

– О, конечно! – На глазах её появились слёзы.

– И вот, – продолжал Николай, – в наш дом пришёл человек, который верит в Иисуса Христа и любит Его. Он и меня научил Его любить и молился за меня до тех пор, пока и я в Него не поверил. И как только это произошло, моего несчастья как не бывало; сердце моё исцелилось от страха перед смертью, я обрёл мир и счастье. Поэтому я знаю, что Он жив. Я чувствую, что Он меня любит и что Он оказал мне великую милость. Не хотели бы и вы, сударыня. Его познать?

– Да, я хотела бы Его познать, но поверить, что Он жив, я смогу лишь в том случае, если Он вас исцелит. Юноша вздрогнул.

– Он меня исцелит во всяком случае!

– Вы уверены? – Её глаза засияли.

– Да, если не здесь, то там. Он сказал: «Верующий в Меня имеет жизнь вечную».

Если Он мне даровал жизнь вечную, то мне уже безразлично, где я живу – здесь или там. Это по Его воле. Хотелось бы мне ещё здесь пожить, потому что у меня есть отец, для которого моя смерть была бы большим ударом. У меня есть ещё Маргита, а потом я ещё хотел бы здесь пожить, чтобы потрудиться для Господа. Но я также охотно пойду к Нему, когда Он отзовёт меня в иную, чудную жизнь.

– Не говорите так! – девушка боролась со слезами. – Смерть ужасна!

– Для меня уже нет. Иисус пойдёт со мной: «Если я и пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной».

– И вы уверены, что Он в тот час придёт за вами?

– Да уверен, потому что Он сказал: «Я Господь, Бог твой, подкрепляющий десницу твою и говорящий тебе: «Не бойся, Я тебе помогу!» Когда бы я больше нуждался в Его помощи, чем в последний час на земле? Он обязательно будет со мной, так как Он и сейчас со мной. Я верю в Его близость и чувствую её.

Юноша замолчал. Стало тихо, только соловьи пели свою грустную песню любви.

Небывалое чувство овладело сердцем Тамары. Таким молодым умереть!? Но каким же чудным должен быть Иисус, этот Сын Божий, что больной юноша не боится смерти, потому что он уверен в Его близости!

Вдруг Николай встрепенулся.

– Маргита ждёт вас, сударыня, в гости, – обратился он к Тамаре. – Не упоминайте при ней о том, что я вам здесь говорил, потому что они верят в моё выздоровление.

– Я тоже хочу и буду верить в ваше выздоровление. Вам нельзя умирать, это было бы слишком печально! Не будем больше об этом говорить, иначе я заплачу, а мне плакать запрещено.

Молодой человек не знал, почему его так тронули эти слова, а Тамара не знала, почему она их произнесла. Он прижал её маленькую руку к своим губам. Они знали друг друга не более часа, но им показалось, что они были знакомы давно.

– Пойдёмте, посмотрим на Горку, – попросил Николай, улыбаясь.

– Пойдёмте.

– Это во всяком случае будет лучше, чем сидеть ва холодном камне, – услышали они вдруг другой голос.

Оба вздрогнули. Лицо Тамары помрачнело. Холодным взглядом она смерила стройную фигуру молодого человека, внезапно появившегося перед ними. Щёки Николая покраснели.

– Аурелий, ты здесь? Позвольте, сударыня, представить вам моего друга и врача в одном лице – Аурелий Лермонтов.

– Не сердитесь, сударыня, что я помешал вам, – сказал Аурелий с вежливым поклоном. – Врачу приходится быть резким с непослушными пациентами. Николай – один из самых непослушных. Вместо того, чтобы с дороги хорошенько отдохнуть, он убегает куда-то в лес.

– Разве это ему вредно? Здесь так хорошо! – ответила Тамара, немного повеселев.

– Если он уже давно здесь – тогда да, потому что ранним утром бывает ещё больше росы, чем сейчас.

– Не делайте этого больше, пан Коримский, – обратилась она к Николаю.

– Постараюсь, сударыня.

И они зашагали все трое по лесной дороге.

– Если бы Маргита знала, кто к ней идёт, она поднялась бы вам навстречу, – сказал доктор, когда они стояли над Горкой.

– Позвольте, я пойду за ней, – тут же предложил Николай.

– Нет! – воскликнула Тамара, но было уже поздно, Николай убежал.

– Пан доктор, вы слышали наш разговор? – обратилась она к стоящему рядом, когда Николай исчез.

– Только конец.

– Это правда, что он умрёт?

Её синие глаза смотрели со страданием в лицо молодого врача, которое вдруг побледнело.

– Если Иисус Христос не поможет – да. Мы пока безуспешно пытаемся найти для него лекарство.

– А что нужно сделать, чтобы Он помог?

– Верить, молиться и ещё раз верить.

– Так просите же Его, если вы знаете, что Он может помочь.

Нельзя же такому молодому умереть!

Она страстно прижимала сложенные руки к своей груди.

– Я и молюсь, сударыня, и не один я. И мы уверены, что молитвы наши будут услышаны. Однако оставим этот разговор, сударыня, нам могут помешать… Вы видите там слева тот маленький домик?

– О, так далеко я не вижу, – вздохнула она. – Что там?

– Небольшой дом. Там мы теперь будем жить.

– Там? А почему не в Горке?

– Там ельник кругом – это хорошо для здоровья, а в Горку мы будем приходить.

– А верхом вы не будете ездить?

– Попозже будем, а теперь Никуша из-за головокружения ещё не может держаться в седле.

– Мне отец тоже не позволяет ездить верхом, но я так люблю верховую езду!

Вы улыбаетесь, думаете, наверное, что я непослушна?

– Простите, но я думаю, что вы не любите вообще кому-либо подчиняться и не терпите запретов. Не так ли?

Она опустила свои густые ресницы, наклонила голову в знак согласия, а потом снова посмотрела на него.

– Я вас прошу, скажите, пожалуйста, при встрече моему отцу, что верховая езда мне не вредит, чтобы он не запрещал мне её.

– О, это я с доброй совестью могу ему сказать. И вообще, сударыня, когда я смотрю на ваши глаза, я вспоминаю одну из недавних моих пациенток. Временами она вообще не видела, иногда видела плохо, а временами – хорошо. С Божией помощью я переселил её в другой климат. Она перестала запираться в доме, послушалась моего совета и таким образом хорошо закалилась.

Хотя её нежные руки и цвет её лица немного пострадали от этого, её здоровье вернулось, и зрение полностью восстановилось. Не считайте меня назойливым, если я вам посмею посоветовать: оставьте все медикаменты, все изысканные яства, питайтесь здоровой простой пищей, особенно нашим хорошим молоком и ржаным хлебом. Поработайте хотя бы час с перерывами в саду. Вставайте так рано, как сегодня и ездите верхом на прогулки. Оставьте на время все книги и журналы, будто их нет, и скоро вы увидите не только наш домик, но и все деревья за ним.

Слова ободрения текли из уст молодого россиянина искренне, с доверительной сердечностью. Какое удручённое страхом сердце не возликовало бы, окрылённое такой радостной надеждой? Не погружаться далее во мрак! Какое счастье!

– Пан доктор, я всё это охотно и с благодарностью выполню, потому что я очень боюсь ослепнуть, но отец мой из-за своих опасений будет мне мешать, и мне придётся тогда постоянно настаивать на своём, действовать против его воли, а это будет меня раздражать и вредить мне. Но это можно бы и изменить. Отец мой говорил вчера, что он намеревается взять врача в Подолин, чтобы он мог за мной постоянно наблюдать. Не могли бы вы стать моим врачом?

– Охотно, ваша милость, – ответил молодой доктор, краснея. – Я буду счастлив, если вы мне доверитесь. Только я не знаю, согласится ли маркиз с тем, чтобы я приходил в Подолин каждый день, а не жил, бы там, потому что Никуша не хотел бы оставаться без меня, а я посвятил себя ему на всё время, пока он во мне нуждается.

– О, конечно, из-за меня вы не должны его оставить, в этом и не было бы необходимости. Значит, вы согласны стать, моим врачом? Отец мне не откажет. До сих пор я всегда сопротивлялась лечению. Если я в первый раз уступлю, то и он пойдёт на уступки.

Но вы меня не будете мучить, как другие врачи, не правда ли?

– Я не знаю, что ваша милость понимает под словом «мучить».

Я лишь требую от своих пациентов послушания, иначе тотчас прекращаю лечение.

Одно я вам могу обещать, что я не стану вас МУЧИТЬ ни осмотрами, ни медикаментами, как я уже сказал.

– Вашу руку, господин доктор!

Она протянула ему свою тонкую, украшенную сверкающими кольцами руку, и Он осторожно её пожал. Ему казалось сном, что он вдруг стал врачом этой знатной дамы.

Между тем, Николай нашёл Маргиту в саду, где она собирала букет для него.

По его мокрой от росы обуви сестра заметила, что он уже был на прогулке. Она протянула ему букет, но он его не взял, а только поцеловал ей руку, и коротко сообщил, зачем он пришёл и кому она может подарить эти цветы.

– Она хочет посмотреть, где ты живёшь. Ах, она такая красивая, что даже этот бледно-розовый гиацинт не может с ней сравниться. Но подумать только, душа её в полной тьме: она не знает Иисуса Христа и ещё никогда ничего о Нём не слышала.

– Что ты, Никуша, это невозможно, – сказала Маргита испуганно.

Когда они поспешили вверх по холму, брат рассказал сестре о разговоре, который произошёл между ним и очаровательной приезжей.

Через несколько минут Маргита уже смотрела на эту прелестную фею и с грустью думала: «Она бела, как ангел, а Христа не знает. Она светит, как звёздочка на весеннем небе, и всё же она не имеет света… Она приехала из Египта язычницей. И всё же сложение её такое же, как моё. Наверное, никто не заботился о её душе. Но ты не будешь блуждать в темноте, дорогая, нет!».

Ничего удивительного, что Маргита от разгоревшейся в сердце любви забыла о разнице в положении, отделявшей её от маркизы Орано, и что она после взаимного представления искренне обняла свою прелестную соседку и протянула ей букет белых нарциссов в знак приветствия. Маркиза обняла её, и они поцеловались. Они раз и навсегда приняли друг друга в свои сердца.

– Мне очень хотелось посмотреть, где вы живёте, – сказала Тамара, но какое счастье, что я вижу вас, и притом так рано.