355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кристина Арноти » Африканский ветер » Текст книги (страница 7)
Африканский ветер
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 03:02

Текст книги "Африканский ветер"


Автор книги: Кристина Арноти



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

7

Я продолжал бороться со временем, я чувствовал на себе груз бесцельно проведенных дней. Я быстро привык к роскоши, к ярким рассветам, к пробуждениям под звуки теннисных мячей. Я поднимался с роскошной кровати и шел принимать душ в ванной комнате, отделанной бежевым мрамором. Я натягивал халат вызывающей нежности. Я пресыщенным взглядом осматривал стол в столовой: стопки тостов, блюда, полные вареных яиц, печенья, горячие хлебцы и варенье, фрукты. Я пил крепкий кофе, который Альфонсо готовил специально для меня и подавал его мне, заговорщицки подмигивая. Затем я выходил на площадку, где мне выбирали партнера. Мною все меньше и меньше интересовались, я был залетным гостем. «А этот француз очарователен, не так ли? И так умен». Да, как собака, которую научили служить.

Энджи уехала, я старался не думать о ней. Приехали новые пары. Я обратил внимание на высокого коренастого мужчину. Мне показалось, что я видел его фотографию в каком-то экономическом журнале. Он действительно оказался главой одной всемирно известной фирмы, которая специализировалась в производстве и продаже антиаллергенного мыла. Мне никак не удавалось завязать с ним разговор: он начинал слушать меня, а потом на середине моей фразы вдруг с улыбкой уходил к другим. У них у всех был какой-то талант бросать меня на середине разговора.

Сверкающие деньки были лишены каких-либо событий, приближался день начала соревнования. Был ли у меня хоть один шанс получить от Роя приглашение пожить несколько дней у него в Лос-Анджелесе?

– У Роя сказочная квартира, – рассказала мне Кэти, – Настоящая крепость на самом верху здания. А какой оттуда вид!

Рой улыбнулся:

– Я заплатил за нее кучу денег, но надо наслаждаться жизнью, она так коротка.

Эта фраза была ножом, провернутым в моей ране. Жизнь и впрямь коротка и трудна, когда у тебя совсем мало денег. Становилось все более ясным, что мои планы сорвались. У меня больше не было никакой надежды на будущее здесь, и я уже подумывал о том, как вернусь в Париж и буду выполнят!» капризы Гарро. Я упрекал себя, обвинял в слабости. Во время частых посещений США мне следовало было попытаться сделать прыжок в неизведанное. Прожив долгие годы нелегалом, я, возможно, добыл бы нужные документы, но у меня не было бы денег на учебу. В тридцать пять лет слишком поздно теряться в Америке среди нелегальных иммигрантов. Я мечтал стать патроном, а не попрошайкой. Я уже слышал слова Гарро: «А вот и вы, великий путешественник! Ну зачем куда-то уезжать? Наша Франция так прекрасна!»

Я уже начал подумывать о том, чтобы исповедоваться Рою и в открытую попросить его помочь. После двух или трех робких попыток намекнуть об этом, я сделал вывод, что это меня ни к чему не приведет. На двенадцатый день этой борьбы между деньгами других людей и моими амбициями я был у бассейна, когда ко мне подошел Рой:

– Не знаю, говорил ли я вам уже об этом, – произнес он, – но сразу после окончания нашего турнира я отправляюсь на Гавайи.

Я остался безмятежен.

– Что-то не припомню…

Он сел рядом со мной и широко улыбнулся:

– Если у вас нет других планов, поедемте со мной… Я познакомлю вас там с моими друзьями, у них есть имение на одном из островов, недалеко от большого шикарного отеля, который только что открылся. Вы могли бы жить в этом отеле и провести с нами несколько вечеров. Моррисы – мои партнеры по бизнесу, я не могу пригласить вас к ним.

Для того чтобы показать свое безразличие, я зевнул, не раскрывая рта.

– Спасибо, но, если честно, мне не хотелось бы заводить новые знакомства. Я живу встречами. Я принял ваше предложение только потому, что тоже играю в теннис и вы мне очень симпатичны.

Я был уволен, приглашение заканчивалось. Я приехал, поиграл, теперь мог уезжать. Я должен был спасти свое лицо. Я был очень беден, но зато бесконечно горд.

Он кивнул:

– Я вас понимаю, на Гавайях в любое время года кишмя кишит туристами. Но все равно, приведу один аргумент в их пользу: миссис Моррис готовит восхитительный паштет из акул. Ее муж ловит акул небольшого размера… Вы его хотя бы раз пробовали? Уже ради этого стоит съездить.

Я продолжил напускать на себя вид знатока:

– У меня нет пристрастия к акульему паштету, и я люблю плавать под водой только в Красном море. Ничто не может сравниться с прозрачностью его вод…

Несколько секунд он слушал меня с интересом. Я рассказал ему о Красном море словами путеводителя бюро путешествий. Он выслушал меня, а затем спросил, много ли у меня американских друзей и намерен ли я встретиться с ними во время моего годичного отдыха. Я ответил уклончиво. С каким диким наслаждением я мог бы бросить ему в лицо имена моих американских знакомых: официантов и официанток, наемщиков и разнорабочих. У него от этого приключилась бы желтуха, но мне следовало сохранять хладнокровие.

Он сказал мне, что в день проведения финала мы все были приглашены к его друзьям, которые жили в имении в заповеднике Севентин Майл Драйв, рае для защитников природы. Некоторым везунчикам удалось поселиться там до вступления в силу драконовских мер.

К нам подсела Кэти, которая тоже опасалась конца этого периода блаженства. Она поболтала с нами, потом встала и принялась массировать затылок и трехглавые мышцы спины Роя.

– Я постараюсь тебе помочь расслабиться.

Она была явно обеспокоена и боялась, что ее бросят. Это одиночное путешествие Роя было плохим знаком. Я наблюдал за ней. А может, стоило было взять ее? Ее маниакальная страсть к замужеству могла помочь мне добиться своего. Она пила, но пять лет я смогу это выносить, а потом, прощай, Кэти…

– Сколько времени ты пробудешь на Гавайях? – спросила она.

– Пару недель. А ты пока займешься квартирой в Лос-Анджелесе.

Она вся засветилась от радости и облегчения, запылала надеждой и бросила меня как пустую коробку из-под салфеток. Рой оставлял ее при себе, она будет царствовать у него дома, отдавать приказы, руководить уборщицами. Боясь разозлить Харта, она не обращала на меня никакого внимания. Рой был намного интересней, чем я.

– Вы помните Энджи? – спросил меня Рой, отдавшись рукам Кэти, массировавшей его шею.

Мне хотелось кусаться. Я сухо ответил:

– Я не страдаю потерей памяти.

– Она уехала в самую первую ночь, – продолжил Рой – Не знаю почему. Она странно себя ведет, потому что страдает. Она вовсе не злая да к тому же, что ее ничуть не портит, прекрасная деловая женщина.

– Тем лучше для нее.

– Следует сказать, что ее отец все предусмотрел, он сделал ее наследницей, которую нельзя обокрасть, как дуру… Кроме того, ей повезло, что у нее есть прекрасный советник, бывший адвокат ее мужа Син Сэндерс. Он жизнь свою отдаст за нее и за фирму.

Я их ненавидел. И все же был вынужден делать вид, что интересуюсь людьми, у которых не было никаких забот.

– И этот Сэндерс мог бы однажды жениться на ней, не так ли?

– Вот это идея! Слышишь, Кэти? Выйти за Сэндерса…

Кэти сморщила лицо. Рой продолжил:

– Нет. Он очень стар для Энджи. Он ей как второй отец.

– А он женат?

– Никогда не был, кажется. Не знаю. Двадцать лет тому назад он посвятил себя компании. Редкое самоотречение…

Я готов был заплакать! Они раздражали меня своим лицемерием, своими деньгами. Особенно раздражал меня защитник сиротки Энджи, у него, несомненно, была королевская зарплата. Такой тип защитника-советника должен быть хуже мужа и зорко следить за женщиной, которую он защищал.

Кэти потянулась:

– Возможно, мы увидим ее на барбекю…

Фраза эта растворилась в воздухе.

– Она, действительно, непредсказуема. Вы должны будете ее заинтересовать, она любит встречаться с людьми, которые не являются частью ее прошлого.

Я молчал, держа в руке большой стакан свежевыжатого апельсинового сока. Стакан был так же холоден, как и я.

– Я виделся с Энджи всего несколько минут. Она очаровательная, но слишком нервная. Брак с психиатром ей явно не пошел на пользу. Такие отношения создают некую моральную зависимость. Я бы поостерегся связываться с психиатрами.

– У вас взгляды из старого мира! – воскликнул Рой – Вы в Европе отстаете в этом плане на тридцать лет. Невозможно выжить в условиях стресса, не зная друг друга, а для того, чтобы открыть себя, нужна чья-то помощь, помощь врача…

– Видно, доктор Горвард тоже открыл себя. Чем иначе можно объяснить то, что его обманутый компаньон стал буйнопомешанным?

С Америкой для меня было покончено. И тогда я стал подсмеиваться над их национальным мифом.

Рой заявил:

– Для некоторых людей психоанализ становится главным в жизни. Короче, все это не имеет никакого непосредственного интереса ни для меня, ни тем более для вас. Помните, во время нашего обеда у Ленотра нам приятнее было разговаривать о теннисе, чем о химии. Я тогда не понял, какой пост вы занимаете в настоящее время на вашем предприятии.

Я воспользовался случаем, чтобы заявить (без малейшего на то основания), что должен был быть в ближайшее время назначен на пост заместителя генерального директора, но при этом сразу же добавил, что отказался бы от всего этого ради возможности обосноваться в США.

Рой вскоре завершил наш разговор, объяснив, что в нынешнее трудное время целесообразней было бы сохранить достигнутые в Европе позиции, нежели гоняться за американскими миражами.

– Не забывайте, – сказал он. – У нас становится все меньше и меньше дел с Европой, которая полагает, что сможет жить самостоятельно. Но великие европейские идеи очень непрочны, если учесть, что в двух часах хода стоят танки русской армии. Зачем вкладывать гуда деньги? Скажите, зачем?

– Я мог бы также работать в какой-нибудь американской фирме.

Он покачал головой:

– Так полагают все французы. Но спустя полгода они возвращаются на родину – все, кроме лауреатов Нобелевской премии и булочников. Между Стокгольмом и круассанами очень мало реальных возможностей. Ученые приспосабливаются, но следует отметить, что Их очень уважают в Америке. Здешние предприятия не похожи на европейские конторки. В конце концов, некий двуязычный француз хочет покинуть соотечественников, а что же останется им?

Чтобы отомстить за мой выпад против психиатров, он решил поиздеваться надо мной, высказав мне убийственные доводы. Я не был ни будущим лауреатом Нобелевской премии, ни специалистом по слоеным пирожкам с яблоками. Значит – на выход!

Вечером я набросился на чемоданы. Я готов был разреветься, как наказанный мальчик. Мне не с кем было поговорить. С самого детства мне приходилось самому решать свои проблемы. После моего отъезда из Америки никто обо мне не вспомнит. Ландлер, на выход! А если я уеду отсюда до финального праздника? К чему было и дальше выносить это барбекю?

Чтобы не упрекать себя потом, я перебрал в уме всех женщин. Я был не в состоянии «украсть» Джуди, ей нужен был сильный мужчина. Я таким не был и не хотел им становиться. Что касалось Катарины, то после того, как Рой объявил о ее размещении в квартире в Лос-Анджелесе, она не отходила от него ни на шаг. Я снова почувствовал сильное сожаление. Когда я в молодые годы ездил по США, ведь можно было найти какую-нибудь девушку, пусть скромную, и жениться на ней. Я зажил бы тогда простой жизнью, стал бы работником физического труда. Но, помимо моего желания коллекционировать дипломы, десять лет тому назад я еще верил во Францию и полагал, что меня там заметят благодаря моему международному опыту. Может, я выбрал не то предприятие? Может, постучался не в те двери?

Было слишком поздно нырять в мир гаитян, пуэрториканцев, мексиканцев, смешиваться с наркоманами, авантюристами, сезонными рабочими для того, чтобы упасть на самое дно. Я был слишком белокож, слишком чист, слишком воспитан, слишком привязан к моей ванной комнате, пусть и старенькой, и к страховке. Я был зомби, которому внушили американскую мечту, но который не хотел отказываться от европейских привычек.

Вечером мы ели нарезанных кусками омаров с растопыренными клешнями, но лежавшее на тарелках мясо из этих клешней меня раздражало. У них было все – деньги, женщины, баснословные должности! Я ненавидел наследников, этих привилегированных людей, которым с генами передавались и материальные блага. Они никогда не подвергались риску, им вручалось состояние, имя и техническое обеспечение в качестве премии. Мне пришла в голову смутная мысль о самоубийстве – так, в качестве умственного кокетства. Но немедленно отмел ее, я слишком боялся смерти. Из-за того что я часто рассказывал свои выдумки, сам в них и поверил. А сегодня вечером я упал с высоты. Что оставалось делать, чтобы не быть сбитым с толку открывшейся мне, отрезвленному, истиной? Улыбаться? И я улыбался.

8

Предпоследний день был посвящен соревнованиям, которые проходили в радостной атмосфере. Эта шайка относилась к турниру серьезно. Мне один раз пришлось поработать судьей. Я исполнял свои обязанности с достоинством и глубокой скукой.

Детишки богачей развлекались. Рыжеволосый гигант Рони играл совсем неплохо, у него были определенные способности. Кэти старалась подражать Крис Эверт-Ллойд[10]10
  Эверт-Ллойд Крис – известная американская теннисистка, семикратная победительница турнира «Ролан Гаррос».


[Закрыть]
(так она сама сказала), у нее получались укороченные удары Крис, но никак не шли ее кроссы. У меня больше не оставалось никаких шансов добиться успеха среди них. В конце соревнования, которое выиграли Рой, Рони и Милдред, я отыгрался, выиграв у Роя. После обеда мы все отправились в район Севентин Майл Драйв в гости к приятелям Харта.

Это расположенное у подножия гор имение лежало в самом центре парка, объявленного национальным заповедником. В бинокль, установленный на вращающемся штативе, можно было увидеть плескавшихся в море тюленей и чаек. У хозяина был сероватый цвет лица и слегка пожелтевшие белки глаз. Он проявлял бившую через край приветливость, а его жена постоянно вертелась среди гостей, бросая направо и налево «извините, извините». Большая поляна была заставлена столами со снедью, на больших шампурах крутились целые туши баранов. Время о времени их поливали. Это был блеск Запада, а точнее, Дальнего Запада. Оркестр из пяти человек в ковбойских нарядах играл народную музыку, эти мелодии нагоняли на меня грусть. Я был там всего лишь бедным и завистливым европейцем, которого вежливо выкинули прочь. Я бродил по лужайке, подходя к разным группам. Рой больше мною не занимался, не перечислял мои дипломы, не хлопал меня дружески по спине, не подталкивал меня к другим людям, объясняя, что я – настоящий гений и я говорю по-английски как истинный англичанин и что у меня международный размах, «столь редко встречающийся среди французов». Он меня бросил. Эфемерная дружба, которой он ко мне воспылал, улетучилась. Мысль о предстоявшем отъезде приводила меня в отчаяние. Почему я никому не нужен?

Когда оркестр заиграл известные мелодии Элтона Джона, у меня перехватило дыхание. Я никогда больше не увижу «голубые глаза» американок. А что, если я прицеплюсь к Джуди, выдумаю какую-нибудь душераздирающую историю, чтобы она пригласила меня пожить у нее? Но у Джуди уже было достаточно неприятностей с мужем, ей не нужны были больше ни жалобы, ни закомплексованные мужчины вроде меня. А Кэти? Она на меня больше даже не смотрела. Я подошел к столу, где на подносах лежало множество горячих пирожков с начинкой. Я стал рассеянно их жевать. Через несколько дней я снова увижу старого Жана. Этот насмешник посмеется надо мной и над моей богатой невестой, «которая передумала, не так ли? Между нами говоря, это меня ничуть не удивило. Ты недурен собой, но будь я женщиной, я шарахалась бы от тебя, как от чумного». Я останусь в Париже в августе, буду смотреть старые фильмы в киношках на левом берегу и буду один возвращаться домой.

Здесь обо мне забыли. Я уже был стерт из мыслей Роя и остальных. Я словно стал прозрачным.

Я снова видел перед собой лестницу дома в Париже, входная дверь на ночь не закрывалась, поэтому туда заходили развлечься бродяги и расписывали стены граффити. Никто не думал вызывать полицию. Стены все больше и больше покрывались надписями типа: «Самое главное – это задница», «Да здравствуют настоящие придурки».

Я мечтал о том, чтобы ездить на лимузине с шофером, а буду вынужден снова оказаться в этом доме, в этих пробках, в своей недавно подвергшейся нападению вандалов машине, под огнем сарказма дяди Жана… Он постоянно станет напоминать мне, что для того, чтобы стать американцем, мало быть похожим на него внешне. Мне придется снова выслушивать: «Довольствуйся местом, которое ты занимаешь в своей компании. Ты считаешь всех, кто тебя окружает, глупцами, Это станет известно, и они тебя возненавидят!»

Я на секунду закрыл глаза.

– Хелло! Вот не думала, что вы останетесь до самого последнего дня…

Я открыл глаза и увидел Энджи. Я не мог увидеть ее взгляд, поскольку его скрывали большие солнцезащитные очки. Ее платинового цвета волосы были завиты и небрежно растрепаны. Овал подбородка был почти детским. Она была красива и вовсе не враждебна…

– Хелло! Энджи…

– Вы еще помните, как меня зовут…

– Шутите?

– Нет. Но мне кажется, что люди забывают обо мне…

Ей хотелось позабавиться с французским подопытным кроликом.

– Вы часто встречаете людей, страдающих потерей памяти?

Она пожала плечами.

– Я просто так шучу.

– Ах так? Тогда надо предупреждать заранее. Принести вам шампанского?

Она замялась.

– Нет. Лучше минеральной воды или фруктового сока. Я напичкана успокоительными лекарствами. Как настоящая наркоманка.

– Очаровательная наркоманка…

– Французы умеют любезничать с женщинами.

Эта избитая фраза меня раздражала, но я воздержался от каких-либо замечаний. Официант в белом пиджаке принес нам поднос, я взял стакан с апельсиновым соком для нее и бокал шампанского для себя.

– Вы скоро уезжаете? – спросила она.

– Я покидаю Роя, но не Америку. Я счастлив снова встретиться с вами. Меня мучили угрызения совести, я должен принести вам свои извинения. И, очень прошу, не храните обо мне дурных воспоминаний.

Она сняла очки.

– Да я нисколько и не была рассержена, – заявила она – Это я вас спровоцировала. Мне сегодня очень не хотелось приезжать сюда, но Рой был так настойчив… Он сказал, что если я буду сидеть дома, то слишком привыкну к одиночеству. А если честно, то я не люблю быть одна.

– Вы позволите?

Она не поняла моего движения рукой и отступила назад.

– Я хотел прикоснуться к вашим волосам.

– Зачем?

– Ради удовольствия.

Мои пальцы скользили по шелку. Она терпела мой ласковый осмотр со смирением.

– Волосы ангела.

– Как красиво вы сказали…

Мы мешали движению гостей, которые толкались вокруг стола с закусками, повторяя при этом «извините». Мы отошли. Я ждал знака судьбы. Был ли у меня еще одни шанс, самый малый…

– Я прошла психоанализ, – сказала Энджи, держа в руках пустой стакан.

Кто-то толкнул меня в спину, и мне пришлось сделать шаг вперед.

– Вот как? А зачем?

– Вопрос выживания.

– Для аналитика благодаря его гонорарам?

Она была шокирована:

– Не надо с этим шутить.

– Не могу же я все воспринимать всерьез…

Она поколебалась и произнесла:

– Вы правы. Уверена, что правы именно вы.

Последний луч солнца пробежал зигзагом по равнине.

– А вы не любопытны, – продолжила она, – Не задали мне ни единого вопроса о моей личной жизни.

Я ждал. Она дала мне время на раздумье, убирая со лба непослушный локон.

– Это прекрасно. Эрик?

– Да.

– У меня тяжелое прошлое.

– Энджи, у меня совсем не было времени узнать ваше настоящее, а уж о прошлом…

– Вы уверены в том, что мы никогда больше не встретимся?

– А разве можно быть в чем-то уверенным?

Я считал себя красивым, даже великолепным. Загорелый, элегантный, равнодушный, этакий ностальгически приятный человек.

– Единственная проблема, Энджи, заключается в том, что жизнь проходит слишком быстро. Я очень занятой человек, работа так затягивает.

– Но у вас есть время любезничать с женщиной. Вы, вероятно, хороший сын…

– Моих родителей больше нет.

– Простите, – сказала она, глядя на меня почти с нежностью.

Я внушал доверие. И чем больше я сочинял историй, тем легче выдерживал взгляды в упор, глаза в глаза. Это было результатом длительных тренировок.

– А были ли вы когда-нибудь влюблены, по-настоящему влюблены? – спросила она – Вы кажетесь мне романтиком.

Какая-то женщина попыталась ухватить с подноса сэндвич, протянув руку между нами. Мы отошли подальше от стола.

– Нет. Так, случайные связи, не больше того. Я – человек, занимающийся спортом, реально мыслящий и честолюбивый. А романтика может подождать.

– Вот как? – сказала она, – Видите, как я легко ошибаюсь. Но вы правы, когда ты рационален, то меньше страдаешь.

Мы стали искать место, где можно было сесть. Вокруг заваленных тарелками столов стояли свободные стулья. Гости продолжали бродить по лужайке, где-то слышался женский смех. Я должен был почувствовать, что Энджи станет моим адом. Я должен был бежать от нее, но моя интуиция покинула меня, я расслабился и так желал проникнуть в ее загадочный мир.

Мы пересекли лужайку и подошли к отдельно стоявшему столику.

– Я неприкаянная душа, – сказала она, – но, несмотря на это, я верю в знамения, в предзнаменования, даже в чары. Возможно, наша встреча – результат воздействия некой независящей от нас силы…

Она повернулась ко мне:

– Вы по-прежнему не хотите задавать мне вопросы? А параллельные миры, духи, которые нас окружают, не воздействуют на вас?

– Не сегодня вечером. Все мои мысли только о вас.

– А я бы на вашем месте… – продолжила она.

– Вы не на моем месте.

– Эрик?

– Слушаю вас.

Этот стиль элегантного соблазнителя ей явно нравился: нежный мачо в трудные моменты жизни. Я считал себя весьма никудышним соблазнителем, но цеплялся за все, за что можно было уцепиться, за возможность, которую нельзя было упускать. Я увидел вдали отражение моего силуэта в одной из балконных дверей дома.

– У меня множество домов, Эрик. Я переезжаю из одного в другой. Но чем больше у меня ключей, тем меньше времени я провожу в каждом из них. Слуги часто уходят от меня. Они хорошо получают, но им скучно.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

Мы подошли к столу, окруженному множеством стульев.

– Чтобы вы меня получше узнали…

– У меня нет времени, чтобы вас узнать.

– Сядем?

По столу были разбросаны крошки. Атмосфера разговора была мягкой, почти интимной. Благоприятной для меня. Если бы я мог…

– Когда вы возвращаетесь в Европу?

– Еще не знаю… Хочу поболтаться немного по Калифорнии и поразмышлять.

– Поразмышлять?

– Да, о жизни, о смерти, о существовании. Надо оставить немного места для раздумий. У меня тоже есть любимые моменты, когда меня занимает сверхъестественное.

Я ждал в ответ какую-нибудь тираду насчет Господа, но она наклонилась ко мне и сказала:

– Эрик?

– Да.

– А вы любите животных?

– Каких животных?

Я словно упал с небес, но затем, к счастью, вспомнил про ее идефикс – Африку.

– О, да, – произнес я с болезненным надрывом, – я люблю их. Чем более сильными и дикими они кажутся, тем больше они, по-моему, уязвимы. Звери – это истинные жертвы нашего безумного века…

– Эрик, вы только что сказали нечто очень важное!

– Это всего лишь каждодневные мысли человека, который, увы, ничего не может противопоставить этой катастрофе…

– Но ведь можно бороться с убийцами, – сказала она, – Я вам все объясню… Мы должны снова встретиться!

Сердце мое подпрыгнуло в груди. Я улыбнулся.

– А почему бы и нет?

– О, Эрик! Мне необходимо знать, я должна быть уверена в том, что вы хотите снова увидеться со мной. Скажите честно.

Боже праведный! Разыгрывала ли она со мной спектакль или впрямь сомневалась? Я заговорил тоном уверенного в себе человека, немного искушенного, но снисходительного к слабой женщине:

– Вы привлекательны, Энджи, но утомительны. Все при вас, и вы ждете от меня ободрения. Вы могли бы организовать себе великолепную жизнь.

Она просветлела лицом:

– Вы действительно так думаете?

Мне, бедному выскочке с несколькими дорожными чеками и обратным билетом экономического класса в кармане, надо было объяснять этой женщине, настолько богатой, что любой мог бы лопнуть от зависти, что она должна была верить в будущее. И ведь, главное, мне удастся это сделать. Что за вздорная штука жизнь! Я смогу сделать ее счастливой, пусть всего на несколько минут. Она должна бы выплатить мне гонорар за это! И я лирическим тоном добавил:

– Вы словно дитя, которое боится потеряться в толпе и протягивает руку.

Я опасался, что слишком далеко зашел. Но нет, прошло.

– Мне нравится это сравнение! – взволнованно произнесла она.

Я улыбнулся нежно, очень нежно и уважительно усмехнулся.

– Приезжайте ко мне в Беверли-Хиллз. Это единственный дом, где я держу слуг круглый год. Пообещайте, что приедете…

Я стал в душе обзывать себя глупцом за то, что позволял себя упрашивать таким вот образом. Она смотрела на меня нежным взглядом.

– В настоящее время я живу изолированно от мира, может быть, даже слишком. Мой единственный друг – Нил, собака с Крайнего Севера. Прошлым летом я ездила с ним на Аляску, чтобы дать ему возможность побегать по тундре.

Она играла у меня на нервах. Мне наплевать было на животных, а еще больше на женщин, которые их имели. Для бывшего пролетария, как я, животные были связаны с лишними расходами и являлись бесполезной роскошью. Я воспринимал только кошек, самых демократичных в мире животных. А эта сумасшедшая ездила на Аляску, чтобы устроить каникулы своему псу!..

– Эрик, вы так мне и не ответили, не хотите ли провести несколько дней у меня дома в Беверли-Хиллз?

– Мне надо будет пересмотреть свои планы, но заранее согласен. Если не будет слишком много светских мероприятий.

Я давал возможность желать меня. Она поежилась.

– Здесь прохладно, как вечерами в горах Кении. Вы ведь знаете про Кению, не так ли?

– Нет.

– Но раз вы любите животных, вы должны любить Африку! Особенно Кению, этот рай.

– Значит, рай существует? Какое счастье! Человечество так в нем нуждается.

Она продолжила:

– Я купила на юго-западе от Найроби[11]11
  Найроби (Nairobi) – национальный парк в Кении.


[Закрыть]
участок примерно в тысячу гектаров. Там уже есть старый дом. Однажды я перееду туда и построю целую деревню.

Я слушал, готовый ко всему.

– У меня есть ранчо в тридцати минутах лета от Лас-Вегаса. Может, вы хотите приехать на ранчо, а не в Беверли-Хиллз? Можете выбирать. Кстати, о Лас-Вегасе, вы любите играть?

Стоило ли объяснять этой малышке, что для того, чтобы играть, надо иметь средства, которые можно проигрывать? Нет, не стоило.

– У меня и без этого много недостатков. Я упрям, властен, эгоистичен.

– Эти – не самые худшие, – прошептала она.

Ей все во мне нравилось.

– Эрик, о чем вы мечтаете?

– О том, чтобы поступить на работу в какую-нибудь американскую фирму, получить ответственный пост. Во Франции я всего лишь винтик.

Она сразу же перестала казаться женщиной-ребенком и произнесла голосом попрошайки Старого Света:

– Устроиться на работу в США почти невозможно. Разве только в случае создания нового предприятия и новых рабочих мест.

– Я знаю об этой грустной реальности, но мы ведь говорим о мечтах, не так ли?

Ее превосходство меня подавляло. Мне хотелось бросить ее здесь, на лужайке, и уйти, даже не попрощавшись. Стоявший вдали Рой призывно махал нам рукой.

– Идите сюда!

– Он торопится, – сказала Энджи. – Так мы еще увидимся,

Эрик?

– Вполне возможно.

Она сказала мне:

– Мои номера телефонов записаны на красной странице. Я не хочу, чтобы меня беспокоили и о чем-то просили. Здесь полно больных, психопатов, которые надоедают известным людям.

К нам приближался Рой в сопровождении Кэти. Энджи заговорила быстрее:

– У меня есть еще дом на озере Тахо. Настоящее орлиное гнездо. Мне было бы приятно когда-нибудь встретиться там. Мне хотелось бы многого… Я думаю поехать туда на несколько дней. Запишите мой телефон.

Я стал шарить во внутреннем кармане пиджака. У меня не было при себе ни ручки, ни бумаги.

– У меня тоже ничего нет. – сказала она – Нечем записать.

– Я запоминаю интересующие меня номера телефонов, – сказал я.

Мне казалось, что я сойду с ума, слушая ее. Она выпаливала цифры, эти заветные сезамы, но я не мог пойти в дом за ручкой и бумагой, а потом вернуться… Она бы ушла, пожав плечами.

Я напряженно слушал ее. Память у меня была натренирована, но совсем не на цифры.

– Номер моего дома в Беверли-Хиллз вы можете узнать в справочной…

Вбивая в память эти номера, я наблюдал за Энджи. Она была чисто калифорнийским созданием, наполовину женщина, наполовину ребенок, объект психоанализа, богатая, иногда высокомерная. В ней было также нечто не поддававшееся определению, очарование денег, а значит, и власти.

Она продолжала:

– Повторяю: озеро Тахо, ранчо… Повторяю номер ранчо…

Она насыщала мой мозг цифрами. Зачем она говорит мне о своей кобыле Лаки Герл? Опять цифры…

– Только верхом на лошади в пустыне я чувствую себя свободной. И еще в Африке. Ах, Эрик, если бы я только могла закрыть глаза, посчитать до трех и сразу же очутиться в Кении! В том домике… Вы меня слушаете?

– Да.

– Этот дом будет окружен другими зданиями. Я хочу построить там детский сад и больницу для животных.

Я был идеальным животным для Службы экстренной медицинской помощи. Я кивал головой, восхищался, был растерян и взбешен. Мой мозг, как лихорадочно работающая счетная машина, записывал цифры. Когда к нам подошли Рой и Кэти, я умчался на поиски ручки и листа бумаги. Из-за одной-единственной забытой цифры я не смогу найти Энджи. Рой будет на Гавайях, Кэти – в его квартире в Лос-Анджелесе, адреса которой я не знал. У меня не будет никаких ориентиров.

Я помчался к вестибюлю дома, мне надо было срочно найти блокнот. Рядом с телефоном ничего не было! Я стал бегать из комнаты в комнату, повторяя номера телефонов, пересек салон, натыкаясь на кресла. Ни карандаша, ни листка бумаги! Наконец, в маленьком кабинете я обнаружил бумагу и несколько ручек. Тяжело дыша, я записал два номера телефона Энджи Говард и сунул бумажку в карман. Эти два телефонных номера, если они были правильно мною записаны, давали мне надежду. Я вернулся к Энджи, которая ждала меня в окружении друзей. Кто-то воскликнул:

– Она все еще здесь! Это – ваш успех! Браво, Эрик!

Энджи улыбнулась мне и положила ладонь на мою правую руку. Мне бы следовало перепроверить у нее номера телефонов, но нельзя было этого делать в присутствии других. В кармане у меня лежал карандаш, чтобы дописать или исправить цифры, но нам больше не удалось остаться наедине. Мы стояли в этом парке, уже подернутом серой дымкой сумерек, и болтали о чем-то. Она могла бы сказать мне: «Уедем отсюда вместе. Турнир закончен. Поедемте». Я всей душой ждал, чтобы она увела меня отсюда, я пошел бы за ней с закрытыми глазами. С» на улыбалась мне, а я ждал ее спасительных слов. Но тут, к несчастью, какая-то худая женщина с удивительно белой кожей спросила у меня, который был час. Когда я обернулся назад, Энджи уже не было. У всех гостей этого приема тоже был редкий дар бросать друг друга, переходить от одной группы к другой, прерывать или начинать разговор. Слова «до скорого» тем вечером звучали как «прощайте». Я стал искать Энджи, но силуэты людей растворялись в темноте. Эта игра теней вымотала меня. Энджи не было видно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю