Текст книги "Африканский ветер"

Автор книги: Кристина Арноти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Вы обманули меня, – продолжила она – Обманули во всем. Реальны только ваши дипломы, но они менее всего меня интересуют.

Я отступил, наткнулся на стул, оттолкнул его.

– Ваш способ нападения просто недостоин.

– Недостоин кого? Вас или меня?

– Нас обоих.

Она прищурилась:

– Все неправда. Нет ни немецкого промышленника, ни замка близ Франкфурта, ни фермы на севере Франции, ничего!

Прилив крови затмил мой взгляд. Я лишь смутно видел ее силуэт. Моим единственно возможным спасением была контратака:

– Не надо играть в адвоката на бракоразводном процессе. Я не причинил вам никакого вреда и добился успехов в компании. Я своим трудом заработал деньги, которые мне платили в качестве заработной платы. Остальное не имеет никакого значения, это все в прошлом. Не смотрите на меня как на преступника. Да, я вырос в бедной семье, и что с того? Форд начинал с продажи газет.

– А мое доверие? – воскликнула она – Вы использовали меня, вы просто мошенник. Ваша история выдумана от начала до конца. Вы…

– Подумайте над тем, что вы хотите сказать.

– Правду… – закончила она – Вы вышли из небытия, вы туда и возвратитесь. Вы – ничто.

– Посмейте это повторить… Я – ничто? Значит, для вас мои успехи в компании – ничто? Вот как вы поступаете с американской демократией и уважением, с которым здесь относятся к тем, кто достигает успеха благодаря силе своих кулаков?

– И с помощью удачных браков… – добавила она.

– Но ведь этот брак был вашей идеей!

– Потому что я представляла себе вас как человека открытого и честного, из благородной семьи, а следовательно, имевшего те человеческие качества, которые гарантировали…

– Гарантировали что?

– Будущее, – казала она.

– У вас устаревшие понятия и менталитет продавщицы. Что такое человек из благородной семьи? Да ничего. Я все тот же мужчина, за которого вы захотели выйти замуж, я ничуть не изменился, никогда не пользовался своим положением. Равно как и ничем другим. Это понятно? Один вопрос… Почему вы не попросили своих ищеек провести это расследование до свадьбы?

– Я верила во все, что вы мне рассказывали. Я хотела законного флирта, желала, чтобы меня завоевали, соблазнили. Когда я поняла, что вас интересует только компания, я попросила провести расследование. Вас привлекала только работа на фирме.

– И вы об этом сожалеете!

– Сожалею. Мне не нужен был еще один усердный служащий, я хотела мужчину, который любил бы меня. Или смог бы меня полюбить. Но вы на это не способны.

– А наши ночи?

– Секс – ничто, главное – душа, – поучительно заявила она. – И доверие. Всего сутки тому назад я еще верила в наше будущее. Я была так счастлива, когда вы наконец решили поехать со мной в Кению. Я поверила в исполнение моей мечты, в то, что нашла наконец идеального спутника для переезда туда. И вдруг случилась катастрофа, я получила краткий отчет о расследовании. Теперь я жду полное досье.

– Почему вы приберегли ваши упреки до приезда сюда?

– Упреки? Вы это называете упреками? Нет, это намного большее. Я обвиняю вас в злоупотреблении доверием. Почему именно здесь? Потому что мне помогает дух моего отца. Он придает мне силы.

Я произнес агрессивным тоном:

– Вы тоже обманули меня, ваш отец был немцем. Вы пытались снова сблизиться с Германией через меня.

– Это было мое право. Молчание это еще не мошенничество. Я не лгала…

Я перешел на более примирительный тон:

– Энджи, вы бы никогда не вышли за меня замуж без этой «организации» моего прошлого.

– Организации? Спасибо. Один из детективов нанес визит вашему дяде. Хорошо бы мы выглядели, пригласив его сюда. Замком и старой французской аристократией даже и не пахнет.

Я был против того, чтобы хулили этого дорогого мне старого подлеца, которому я был обязан всем. Если бы он не давал мне денег, я никогда не смог бы реализовать свои честолюбивые планы. Никому не было позволено прикасаться к дяде Жану. Я защищал его мирок, мой мирок.

– Не стоит возбуждаться. Я вырос в простой семье, и что с того?

– Однако, вместо того чтобы этим гордиться, вы отказались от своего прошлого. И у вас еще хватило наглости сказать, что ваша мать умерла! Она жива-здорова и прекрасно живет в маленьком городке неподалеку от Франкфурта.

Я с трудом выдержал этот удар, эта дочка богатеев сбила мне дыхание! Хильда жива? Это были первые сведения о ней за прошедшие двадцать пять лет. Она вернулась только для того, чтобы глубже меня закопать.

– Я был уверен, что она умерла…

– Расскажите кому другому! Детектив нанес ей визит, она тепло его приняла, сказала, что у нее был сын от брака с одним французским военнопленным, но что все это было в прошлом. Она признала, что, вероятно, в ней не проснулся материнский инстинкт. О вас она совсем не думала. Она была рада узнать, что вы добились успеха в жизни, но увидеться с вами не пожелала.

Хильда во второй раз вычеркнула меня из своей жизни.

– Это неблагородно с вашей стороны, Энджи.

– Точно так же, как и с вашей.

Они словно сидели рядом по другую сторону стола: моя не вовремя объявившаяся мать и Энджи, которая собралась вышвырнуть меня. Один и тот же тип женщин-растений, лишенных настоящих чувств, упорных эгоисток. Они плохо переносили удары по причине своего честолюбия, но не страдали от этого, а мстили. Я сжал спинку стула.

– Прекратите говорить со мной таким тоном. Вы не можете…

– Могу, – сказала она, – Могу. Но это еще не все.

Она не свела еще все счеты, она восстала против собирателя окурков.

– Меня восхищает легкость, с которой вы ориентируетесь в своей лжи. Какая память, какая проворность!

Я оборвал ее:

– Я доказал, что я – человек солидный, имеющий неоспоримые деловые качества. Моя среда? Что тут такого? Да, я не был рожден на матрасе из долларов. Но это не моя вина, люди не выбирают свои колыбельки.

– Представляете, – сказала она, – если Рой узнает обо всем этом… Я стану посмешищем для всех своих друзей. И он тоже будет чувствовать, что вы наставили ему рога, и будет страдать от своего промаха. Я познакомилась с вами у него дома, это своего рода гарантия.

– Гарантия чего?

– Некой достойности, того, что вы – часть одного с ним общества.

– Я ничего ни у кого не украл! Я заработал для вас деньги. Посмотрите же на прибыльность европейских инвестиций… И это – всего лишь начало.

Она немного помолчала для того, чтобы слова, которые она собиралась произнести, отпечатались в моем сознании:

– Мой бедный Эрик…

Слово «бедный» привело меня в ярость. Я стал зверем, настоящим зверем.

– Я не «ваш бедный» Эрик!

– Да нет. Сколько приложено сил, чтобы сфабриковать себе прошлое! Ах, да, чуть не забыла: имение в Мениль-ле-Руа! Один из детективов, француз по национальности, объездил этот маленький городок и его окрестности и не нашел дома, который был бы записан на ваше имя. И никто там о вас не слышал. Вы не украли у меня деньги, это так, но вы совершили намного более постыдный поступок: вы украли мое доверие. Вы – третья моя неудача. Мы разведемся, и вы вернетесь к вашему дяде Жану. Вы будете лучше чувствовать себя во Франции, а с Америкой для вас кончено. Я хочу сказать вам еще одно, нечто очень важное…

Надо было заставить ее замолчать. Я схватил стул и со всей силой швырнул его в нее. Раздался крик, она упала. Раздался приглушенный звук падения тела, а затем грохот упавшего на пол стула. Я сразу же пожалел о содеянном.

– Энджи, простите, я не хотел в вас попасть.

Я обошел стол, бросился перед ней на колени.

– Вы унизили меня, Энджи. Я не могу больше контролировать себя. Вставайте, Энджи!

Она не двигалась.

– Не играйте так, Энджи… Хватит.

Она продолжала лежать с закрытыми глазами, стараясь меня напугать.

Я пробормотал:

– Ладно, приношу вам мои самые глубокие извинения. Я вас толкнул, сейчас помогу вам подняться. Ну, давайте.

Я просунул руку под ее плечи, ее голова откинулась, и я увидел залитый кровью пол. Мой пиджак был испачкан в крови. От испуга у меня перехватило дыхание. Я аккуратно осмотрел ее, у нее был пробит череп чуть ниже затылка. Не помню, закричал ли я, стал ли звать на помощь, ничего не помню. Я стал лихорадочно вспоминать, где же это я видел накануне вечером телефон. Надо было вызвать врача, машину «скорой помощи», доставить ее в ближайший госпиталь, забрать ее отсюда на вертолете. Я приподнял ее, увидел, что веки ее слегка приоткрылись, а из-под нежной кожи с ресницами появились белки глаз. Зрачков не было, только белки. Я положил ее на пол и словно сумасшедший принялся расстегивать ее блузку. Наклонившись к ней, я решил послушать, билось ли сердце. Приложив ухо к бюстгальтеру из бежевых кружев, я услышал только биения моего сердца. Оно било, словно молот, по грудной клетке. Стоя на коленях, зажав ладонью рот, чтобы не заорать, я понял, что Энджи Фергюсон мертва. Вначале я был неподвижен, а йотом, как при раздвоении личности, я повел себя так, словно был окружен зрителями, будущими свидетелями. Я уже стал готовиться к защите, мои действия соответствовали описанию того, что я расскажу полиции.

Я поставил себя на место человека, который не верил в трагический несчастный случай, и поднял Энджи на руки, продолжая при этом разговаривать с ней, перенес ее внутрь дома и положил на покрытый плитками пол кухни. Затем побежал по каземату в комнату, взял одеяло, спустился вниз, чтобы положить ее удобнее. При каждом движении ее браслеты в виде золотых колец на запястье звенели. Я ждал, что она позовет меня. Время от времени я стирал с лица ослеплявшие меня пот и слезы. Надо было звонить в полицию.

Я направился в салон на поиски телефона. Я налетал на мебель, искал двери. Случайно я вошел в гардеробную, вышел оттуда. Я старался сориентироваться в этом проклятом шикарном бункере, я перемещался по нему как шарик в игре на терпение, в надежде на то, что судьба смилостивится и направит меня в нужное место.

Я представил себе первый допрос. Я объясню причины моего поступка и психологически оправдаю его.

«– Что стало причиной вашей ярости, мистер Ландлер?

– Она объявила мне, что намерена со мной развестись. Мысль о разводе лишила меня рассудка. Я любил ее.

– А вы уверены, мистер Ландлер, – прошу вас хорошенько подумать, – что это был несчастный случай?»

Если они не согласятся с моей версией неконтролируемого поступка, мне будет предъявлено обвинение в неумышленном убийстве, а возможно, и в заранее подготовленном убийстве. А если полиция докопается до отчета частных детективов? Побегав, словно крыса, по коридорам дома и лестницам, которые вели с одного уровня на другой, я в конце концов отыскал телефонный аппарат. Может быть, позвонить Сииу? Уж он-то меня бы понял. Он любил Энджи, но и опасался ее. Не он ли предупредил меня о грозившей мне опасности? Но поверит ли он мне? Я был иностранцем, который внедрился посредством молниеносной свадьбы в мощную фирму. Будет ли ко мне доверие? Познакомившись с досье агентств, не станет ли он настаивать на том, что я убил Энджи для того, чтобы выгнать его из рая Фергюсонов?

Я потерял много времени, был уже полдень. Тишина сводила меня с ума, издали до меня доносилось жужжание скутеров на воде. А здесь я слышал только свое дыхание. Вернувшись на кухню, я выпил стакан воды, но взгляд, упавший на лежавшую на полу Энджи, заставил меня изрыгнуть жидкость назад. Вода вырывалась изо рта, из ноздрей, я задыхался, мне надо было взять себя в руки, иначе пришлось бы проводить эту ночь в тюрьме. Я представил себе Сэндерса с залитым слезами лицом. Он стал бы долго протирать запотевшие стекла очков и, возможно, внес бы залог, несомненно крупный, для того чтобы добиться моего временного освобождения из-под стражи. А станет ли он платить этот залог?

Я не стал звонить ни Сэндерсу, ни в полицию. Я заключил сам с собой молчаливое соглашение. Я буду бороться и попробую выиграть время. Надо было избавиться от тела Энджи. В прилипшей к спине рубашке я стал осматриваться, представляя при этом, какими заголовками будет освещаться эта драма: «Одна из самых красивых женщин Лос-Анджелеса убита ее французским мужем». Я абсолютно не представлял, как смогу из этого выпутаться. Мне нужно было время, несколько часов или несколько дней… Я подошел к Энджи. Это уже была не женщина, а тело, масса, вещь. Я плакал, но не от печали, а от шока. Я глядел на нее, и она казалась мне огромной, руки были слишком длинными, голова слишком большой. Великаншей. Что теперь делать с телом великанши? Как ее отсюда убрать? И что делать потом? Я стал перебирать в уме возможные варианты. Вернуться одному в Беверли-Хиллз и сказать Филиппу, что Энджи уехала в Кению раньше назначенного срока и одна? Немыслимо. Не возвращаться в Беверли-Хиллз… Энджи, которую все знали как женщину сумасбродную и капризную, могла после нашего разговора уехать внезапно, до наступления условленной даты. Неубедительно. Но на тот момент все объяснения такого рода казались второстепенными, надо было отделаться от трупа.

Где бы ее закопать? Я находился в бункере, вырытом в склоне горы, стены были из гранита и сланца. Наверху был горный массив. Я осмотрел вход, второстепенная дорога по-прежнему была почти безлюдна, узкий бетонный спуск в гараж вделан в скалу. Я находился в заранее запечатанном склепе с трупом в качестве подарка. Унести ее отсюда? Спрягать в машине и куда-нибудь вывезти? Но куда? Окрестности озера были густозаселенными, а леса – редкими. Внизу, рядом с водой, на участки, заставленные передвижными домиками на колесах, и на немногочисленные узкие пляжи толпами прибывали отдыхающие со всех уголков страны. А если дождаться темноты, сбросить тело с террасы и заявить, что это было самоубийством? Тело Энджи может зацепиться за один из многочисленных выступов, и его быстро обнаружат с озера, с какого-нибудь судна. У нее не было причин кончать жизнь самоубийством.

Я потерялся в лабиринте внутренних лестниц, снова прошел через кухню и оказался на террасе. Стул, который убил Энджи, продолжал валяться на полу, я поставил его на место и протер носовым платком.

Я осмотрел пол. Там чудом оказался небольшой кусочек земли. Какая была глубина? Я узнаю это, когда начну копать. Издали никто не мог видеть, что происходит на этом выступе, укрытом неровным склоном горы. Чтобы начать копать, надо было передвинуть стол, этот гранитный жернов. Я должен попытаться. Я начал толкать его, спина моя трещала от усилий, лопатки выворачивались наружу, позвоночник готов был сломаться. Зарытое в землю широкое и плоское основание стола с трудом, но выходило. Я отвоевывал сантиметр за сантиметром. Под столом земля была влажной и мягкой. Я следил за противоположным берегом. Кто-нибудь мог наблюдать за мной из далекого окна с помощью бинокля. Но погода стояла хорошая и солнечные лучи отражались от воды, воздух дрожал. С обеих сторон обзор был затруднен: слева была кухня, а справа – склон горы, поросший елями. Я поднялся к воротам и запер их. Вырвал вилку из розетки управления автоматическим открытием двери в гараж. Стал искать лопату, ведь должен же быть здесь какой-нибудь инструмент. Мне надо было осмотреть все. Проходя через гараж, я увидел на заднем сиденье машины сумочку Энджи и портфель. Я сел на кожаное сиденье, пахнувшее бензином и солнцем, и открыл портфель. Посмотрел на уложенные по-военному документы. Папки с бумагами, доклады по Африке, ее паспорт, ключи, разные записные книжки, конверт с билетами на самолет, организационно-штатная структура предприятия по организации сафари, начиная с генерального директора в Цюрихе и заканчивая наемными работниками в Найроби. В маленьком мешочке были какие-то драгоценности. «Побрякушки, – сказала она мне однажды, – Я всегда ношу их с собой. Мой отец сам нарисовал их эскизы для меня, это уникальные вещи». – «И вы с этим путешествуете?» – «Все застраховано на сумму четыреста тысяч долларов».

Я оставил портфель, сумочку и драгоценности в машине и продолжил поиски лопаты. В конце концов я нашел, что искал, в одном из шкафов для инструментов. Она висела там рядом с секаторами. Взвесил ее на руке, она была достаточно прочной. По пути я закрыл машину, она оставила там вязаное манто – «итальянское от-кутюр», говорила она.

Снова проходя через кухню, я бросил взгляд на накрытое одеялом тело Энджи.

Я начал копать, земля оказалась неподатливой, мне приходилось налегать на лопату, надавливая на нее ногой, затем тщательно собирать кусочки земли вокруг ямы. Я не мог разбрасывать эту драгоценную землю и повредить скалы, а главное, не пачкать их. Проделав невыносимую работу, покрытый потом с головы до ног, я остановился. Яма была достаточно широкой и длинной, чтобы там мог уместиться труп. Я вернулся на кухню, поднял тело жены, которое, как мне тогда показалось, весило несколько тонн. Проходя через дверной проем, я ударил голову Энджи о стальную стойку и пробормотал «извините, извините». Выйдя на террасу, я опустил Энджи Фергюсон в могилу. Мне пришлось слегка согнуть ее колени. Тело уже застывало, понадобилось приложить некоторое усилие. Накрыв ее лицо своим носовым платком, я принялся засыпать тело землей. Тело уже почти исчезло под слоем земли, но тут меня привела в ужас одна мысль. Носовой платок! Неоспоримое доказательство моей вины! Надо было забрать этот платок. Я встал на колени и стал руками разгребать землю. Пальцы мои наткнулись на лоб Энджи, это прикосновение вызвало во мне отвращение. Я схватил платок, отряхнул его и сунул в карман. Затем снова принялся зарывать жену. В самом конце я руками выровнял землю, утрамбовал ее, притоптал сланец, а затем приступил к последнему этапу работы: надо было поставить стол на могилу Энджи. Я добился своего, толкая стол по сантиметру, упираясь в него всем телом, изредка переводя дыхание. Я весь перепачкался, облился потом, страшно устал, но сумел его передвинуть. Стол снова стоял посреди террасы в окружении стульев. Как и раньше.

Мне надо было навести порядок и убрать комочки земли с цветов герани, с этих красных мрачных цветов, чье зловоние я не смогу забыть больше никогда.

Затем я принял душ в ванной комнате, примыкавшей к спальне. Мылся я долго. После душа я переоделся в ту одежду, которую заботливо уложил в мой чемодан Филипп. Я сложил свою грязную и испачканную кровью одежду в мешок для мусора и снова принялся все чистить, укладывать на место, проверять. К пяти часам пополудни ноги мои стали ватными, руки горели огнем, но я решил, что большего сделать было невозможно. Переходя из комнаты в комнату, как пилот, проверяющий перед взлетом прибор за прибором, я удостоверился, что все было в порядке. Я вынес кое-какую посуду на стол на террасе: охраннику надо было оставить что-то для уборки. Я мог оставить свои отпечатки пальцев повсюду, кроме садового инвентаря. Я перетрогал стулья, чтобы в случае расследования на них нашли мои отпечатки. Я тщательно вытер тот стул.

Измучившись, я бродил в полной тишине в поисках забытых следов, которые можно было мне инкриминировать. Я собрал вещи Энджи, сложил их в чемодан и унес его вниз. Спустившись в гараж, я запихнул мешок с моей одеждой в багажник и снова проверил, на месте ли был портфель Энджи. Он был на месте, сумочка – тоже. Пока я рыл могилу, у меня было время подумать. У нее при себе были все необходимые для поездки документы: неужели она хотела уехать в Африку раньше намеченного срока? Места были зарезервированы в авиакомпании TWA с датой вылета через неделю.

Но человек, летающий первым классом, мог перенести или отсрочить вылет по своему усмотрению. Почему же она захватила с собой все, что могло ей понадобиться для этой «экскурсии»? Этого я объяснить не мог.

Я положил ее сумочку и дорогостоящее вязаное итальянское манто на сиденье рядом с водителем и открыл ворота гаража. Задним ходом доехал до ворот имения, приоткрыл створки, а затем, снова сев за руль, подал назад и оставил машину на узком тротуаре. Мне пришлось снова спуститься к гаражу, закрыть его и въездные ворота. Поискал возможную блокировку безопасности, но не нашел ее. Было понятно, что достаточно закрыть ворота на ключ. Я вставил электрическую вилку в металлическую коробку, и ворота гаража снова заработали. Я сел в «олдсмобиль», положил руки на руль и несколько секунд просидел неподвижно. Могила для Энджи Фергюсон была выбрана очень удачно. Так мне, по крайней мере, казалось. Глубоко вздохнув, я включил зажигание.

16

На шоссе отблески солнца и проворные тени складывали некую картинку в виде лица Энджи, и я ехал по ее губам, лбу, запутывался в ее волосах. Мне надо было прогнать от себя ее образ, воспоминание о прикосновении к ее холодному лбу призывало меня к порядку. До самой смерти я буду помнить об этом холоде: это не было холодом снега или льда, это был холод смерти. Чтобы успокоиться, я повторял: «Это был несчастный случай. Я невиновен». Но насмешливое эхо повторяло всякий раз: «Виновен, виновен».

Мой американский брак открыл мне двери в мир образов, смерть Энджи окутала меня кошмарами. Надо придумать ссору, которая стала причиной внезапного отъезда Энджи? «Я услышал, как захлопнулась дверца и машина уехала. Нет, я не имею ни малейшего понятия, куда она могла направиться». Невозможно. Тогда мне пришлось бы вызвать другую машину или уйти из дома пешком и ехать на попутных машинах…

Воздух менял цвет от желтой охры до голубизны. Солнце готовилось скрыться за горизонтом, тяжелые тени подчеркивали рельеф местности. Я вел машину, сжавшись от напряжения, как в тот далекий день, когда, получив права на вождение, впервые столкнулся с автомобильным движением в Париже. В то время я был бедным парижанином, любителем триллеров. Я бредил черно-белой Америкой, «Мальтийский сокол»[25]25
  Известный американский фильм (1941), вошедший в историю кинематографа как лучший фильм криминального жанра 1940-х годов. Снят по одноименному роману Дэшила Хэммета (1894–1961).


[Закрыть] повсюду преследовал меня, и я часто ходил в кинотеатры на левом берегу. Я впитал в себя много криминальных историй и всегда одерживал верх над убийцами, которые выдавали себя своей неловкостью. Я считал, что окажись я в подобных ситуациях, то действовал бы намного хитрее. А теперь я сам стал убийцей, настоящим убийцей, да еще в Америке. Я попал в ситуацию, которую сам император кошмаров и самый пессимистичный в мире человек никогда не смог бы себе представить. Когда я был мальчишкой в грязных носках, любой полицейский, приближавшийся ко мне на улице, вызывал во мне панику. Я боялся полицейских, их форма вызывала во мне чувство вины, волновала меня, и я сразу же становился подозрительным типом. Единственной настоящей пыткой, которую я перенес в жизни, было время воинской службы, в течение которой капралы переносили свои капризы на интеллектуала с крепким телосложением и с удивительно ранимой душой.

Дыхание мое прерывалось. Я ускорялся и сразу же тормозил, поскольку малейший инцидент с полицией означал составление протокола, и это могло стать доказательством того, что из дома Энджи я уехал один.

Я проезжал густонаселенные места, берег озера был забит людьми, и лишь изредка попадались свободные пляжи, позволявшие пройти к воде. Рекламные щиты восхваляли достоинства супермаркетов, а в лавках, которые открывались только на летний сезон, убогие стеллажи были завалены ужасными сувенирами. В окрестностях озера Тахо все находили то, что им было нужно: бедняки, богачи, здоровые, хилые, притворщики, любители приключений, акулы, рыбы-лоцманы, но только не я.

В аэропорту Рено я оставил машину на стоянке для сдаваемых напрокат автомобилей, бросился к окошку фирмы «Герц», положил на стойку справку о прокате и словоохотливо произнес:

– Вот, сдаю вам «олдсмобиль». Все было прекрасно, жена всегда говорит мне, что у вас безупречное обслуживание. И она права.

И сразу же мысленно обругал себя: я вел себя как новичок, который всему удивляется. Что за идея высказывать комплименты равнодушной служащей многонациональной компании? Однако я повторил, что «моя жена то, моя жена это». Я старался оставить след и создать хотя бы небольшое алиби. Девице было совершенно наплевать на хорошее мнение моей жены, ее рабочий день заканчивался, она не сможет даже вспомнить о типе, который пытался с ней поболтать.

По дороге в Рено я надумал уехать в Лас-Вегас, ведь в толпе можно было легко затеряться. Я бы сказал Сину, что мы решили в последний момент совершить паломничество к местам нашей любви. А там мне надо найти решение, чтобы спасти свою шкуру или исчезнуть. Но куда?

Я прошел в зал продажи авиабилетов. Там стояла целая шеренга билетных касс: маршрут из Рено до Лас-Вегаса обслуживало большое число частных авиакомпаний. Остановившись у первого попавшегося окошка, я уже собрался было купить один билет до Лас-Вегаса, но тут по моему телу пробежала судорога страха: я ведь не мог лететь самолетом! В случае расследования, полиция моментально обнаружила бы, что из Рено я улетел один. А если на машине? Я оставил ключи от нее стюардессе, когда она вернула мне карточку «Американ Экспресс», которую при отъезде подписала Энджи. Машина! Я был в шоке, я забыл в «олдсмобиле» мешок для мусора с моими перепачканными кровью вещами, приготовленный мне Филиппом чемодан, а также чемодан Энджи. У меня при себе был только ее портфель, вязаное итальянское манто и сумочка. А все остальное я оставил в багажнике. Я помчался как сумасшедший через зал, подбежал к окошку фирмы «Герц». Девица уже ушла! Мне пришлось все объяснять служащему, который ее сменил:

– Я был здесь десять минут тому назад, вот мой чек. Я передумал и теперь хотел бы забрать ту же машину, которую сдал.

Человек посмотрел на меня с откровенной скукой:

– Та машина, которую вы оставили на улице, могла быть отправлена на техосмотр и на мойку. Возьмите другую…

– Нет. Я хочу ту же самую. Я забыл кое-какие вещи в багажнике.

– У нас никогда ничто не пропадает. Вам все вышлют на адрес, указанный на карточке «Американ Экспресс».

– Я хочу получить свою машину…

Он затратил бесконечно много времени на то, чтобы заполнить другую анкету и зарегистрировать мою кредитную карточку.

– Попробуйте… Выйдя из здания, идите прямо, и, возможно, вы найдете ее перед гаражами на стоянке. Если не найдете, возвращайтесь сюда, я поменяю регистрационные номера в заявлении на аренду.

Увидев «олдсмомиль», я почувствовал бесконечное облегчение. Техник из главного здания собирался открыть багажник.

– Эй! Подождите, оставьте эту машину, я беру ее назад.

Человек, не обращая внимания на мои слова, открыл багажник:

– А все это чье?

– Мое. Я забыл свои вещи.

– Забыл? – произнес он.

И указал на мешок для мусора и два элегантных чемодана.

– Да, в спешке. У нас поменялись планы, не надо было сдавать машину, жена хотела…

Человек прервал меня:

– Не стоило было так волноваться, в этой конторе ничего не пропадет. Но все равно, люди редко забывают все свои вещи. Хотите, я вымою машину?

– Нет, спасибо. Она не очень грязная.

Я дал ему десять долларов, и он улыбнулся. Вероятно, я был самым ненормальным клиентом этого дня.

Найдя «олдсмобиль», я почувствовал себя за его рулем почти в безопасности. Машина стала моим сообщником. Отъехав немного, я остановился в том месте, где этот человек уже не мог меня видеть – ведь мне нужно было вернуться в холл за женой, – и стал изучать карту дорог. Я был недалеко от Карсон-Сити и ранчо Энджи, но, чтобы добраться до Лас-Вегаса, у меня было два пути. Следуя по автостраде, я был бы вынужден преодолеть очень большое расстояние, сделав значительный крюк. Я также мог бы пересечь пустыню по туристическому маршруту «Долины смерти»[26]26
  Межгорная впадина в США, в пустыне Мохаве. Длина около 250 км. Одна из самых глубоких и безводных впадин на Земле и самое низкое место Северной Америки. Название связано с гибелью в 1849 году партии золотоискателей от недостатка воды.


[Закрыть]. Я выбрал второй вариант. Мне надо было попасть в Лас-Вегас как можно скорее, и поэтому я решил углубиться в Дикий Запад. Ведь я всегда этого хотел, не так ли? Ну и что? Я вытер тыльной стороной ладони лицо, на котором смешались сопли и слезы. Лежавший на соседнем сиденье портфель Энджи изводил меня, я небрежно бросил ее вязаное манто на спинку сиденья, чтобы прикрыть ее сумочку. В багажнике рядом с нашими чемоданами лежал мешок с моими вещами.

Я выехал с пустынного уголка автостоянки и поехал к развязке, от которой уходила дорога в «Долину смерти» и в Лас-Вегас. Временами я медленно плелся в потоке машин, а когда предоставлялась малейшая возможность, я ускорялся. Я внимательно следил за ответвлениями дороги и после продолжительного вынужденного плутания выехал наконец на двухполосную дорогу. В Лас-Вегас я должен был приехать ночью, за то время, что от нее оставалось. Я, несчастный парень, должен изменять фамилию и начать новую жизнь под другим именем. Я был ничем, так, европейцем, заблудившимся с французским паспортом и с грин-картой, которую надо было продлевать. Стать нелегалом? Нет, у меня будет меньше шансов, чем у какого-нибудь мексиканца или гаитянина, меня будут разыскивать за убийство одной из богатейших женщин США. Сэндерс будет преследовать меня с ненавистью. Я представлял себе парад свидетелей: Роя в состоянии ярости из-за того, что я его обманул; удивленную Катарину; взбешенного Филиппа, который будет меня обвинять: «Мисс Энджи отдала ему все – свою любовь, свое доверие, прекрасное положение». Вполне возможно, что они оплатят поездку Гарро, купив ему билет туда и обратно, чтобы он закопал меня с французской стороны. Дядю Жана в окружении переводчиков, который заплачет и скажет: «Он слишком многого хотел, господа. Я ведь говорил ему, что надо быть скромнее».

Машину я вел совершенно машинально. А если попробовать закамуфлировать случайную смерть Энджи под исчезновение? Одна идея, одна-единственная, могла бы меня спасти. Но какая? Слезы застилали мне глаза, я вытирал их рукой. Мой мочевой пузырь разрывался, мне надо было опорожнить его. Я съехал с основной дороги на второстепенную и остановился перед мотелем.

Я прошел через сумрачный зал ресторана, нашел туалет и разгрузил мочевой пузырь. Затем сел за забрызганный водой столик, выпил кофе и съел бутерброд. На стоянке меня вырвало, и я забрызгал колесо. Надо было избавиться от запачканной кровью одежды. Укрывшись за крышкой багажника, я развязал пластиковый мешок, расстегнул мою итальянскую куртку, ощупал ее карманы, взял носовой платок, который закрывал лицо жены, проверил задние карманы брюк, сорвал маркировку с рубашки, а затем засунул мешок с одеждой в контейнер для мусора. Я хотел было бросить туда же и сумочку Энджи, содержимое которой я пересыпал в портфель, но кожа была крепкая, и мне не удалось отодрать от нее марку известной фирмы. Я бросил сумочку на заднее сиденье. Во рту слюна перемешалась с желчью. Я снова сел в машину и поехал в направлении Лас-Вегаса. Я собирался снять номер люкс в отеле и изобразить присутствие в нем Энджи. Я мог бы позвонить Сэндерсу и рассказать ему об этой выходке Энджи, представив ее как очередной каприз. «Перед отъездом в Африку ей захотелось поехать в Лас-Вегас». Но кроме этой фразы, я не мог придумать продолжение этой истории…