Текст книги "Африканский ветер"

Автор книги: Кристина Арноти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

28

Спустя два дня я снова очутился в номере отеля «Нью-Стэнли». Меня допрашивал на хорошем английском языке инспектор полиции Найроби. Он записывал мои ответы.

– Мне крайне не хочется вас беспокоить, мистер Ландлер, но я должен узнать все подробности того дня, когда вы в последний раз видели вашу жену.

– Утром мы прилетели в «Маунт Кения Сафари Клаб» и поселились в номере.

– В номере? Мне казалось, что, как член клуба, она имела право на бунгало…

– Это так, но наша программа изменилась, и мы приехали туда раньше, чем было условлено. Кроме того, жена хотела приобрести опыт туристки, путешествующей в составе группы. Туристическая фирма нашла нам комнату. Достаточно просторную.

– Не могли бы вы объяснить мне причины вашего поспешного отъезда из отеля «Дайане Риф»? Вместо предусмотренных десяти дней вы пробыли там всего лишь несколько часов…

– С самого отъезда из Лос-Анджелеса наша программа была нарушена. Жена даже собиралась отменить эту поездку, нас поджимали сроки проведения важной встречи с японскими промышленниками. Но мы все же решили поехать.

– Между вами не было ссоры, которая могла бы вызвать приступ гнева у миссис Ландлер?

– Нет. Она была немного напряжена, путешествие началось трудно, звезды были против нас.

Ему было наплевать на звезды. Я попытался представить ее поведение в реальном свете:

– Возможно, она села в первый попавшийся самолет и улетела в Европу.

– Нет, миссис Ландлер не могла покинуть территорию Кении. Я хочу сказать, официальным путем. Наша полиция на границах контролирует выезд из страны всех иностранцев.

Она могла бы уехать в Танзанию или Эфиопию, тайно пересечь границу. Но в этих направлениях не летал ни один самолет-такси. Рискую показаться нескромным, но спрашиваю еще раз: не было ли между вами ссоры?

– Ссоры не было. Жена больше привыкла командовать, чем ссориться. Я тоже был не в состоянии скандалить, в Найроби я заболел и чувствовал недомогание в ходе всей поездки.

– Вы обращались в больницу в Найроби? – спросил он.

– Да, мне пришлось сделать несколько анализов по предписанию врача отеля.

– Понимаете, – задумчиво произнес он, – удивительно то, что, с одной стороны, вас подгоняла программа миссис Ландлер, а с другой – вы решили продолжить поездку, хотя были больны…

– Это целая история. Я вообще не был горячим сторонником этой поездки. И был не прав. Но я не хотел разочаровывать жену.

– Но теперь вам лучше, мистер Ландлер, не так ли?

– Да.

– И вам не приходило в голову прекратить эту поездку?

– Нет.

– Ночью перед исчезновением жены не заметили ли вы чего-нибудь странного в ее поведении?

– Нет. Я совсем ослаб, я принял большую дозу снотворного.

– Большую?

– Ну да. Я нетерпелив по натуре, это может показаться странным, но я должен высыпаться и как можно скорее заснуть. Вот и пью все что попадется. Мне невыносимо ожидание сна.

Он поглядел на меня.

– Стараюсь вас понять.

– Вы очень любезны…

Мне удалось выдержать его взгляд, я рассеянно улыбнулся и повторил, что хотел бы отыскать жену.

Он был государственным служащим и очень походил на такового. Ему было лет сорок, он носил очки с большими диоптриями. На пальце у него было толстое обручальное кольцо. Мне хотелось бы задать ему несколько вопросов, спросить, как зовут его детишек, если у него они есть. Спросить все что угодно, лишь бы избежать допроса. Интересовался ли он футболом? Я искал тему, которая могла бы его отвлечь, мне хотелось, чтобы он забыл про меня…

– Выходя из номера, миссис Ландлер повесила на ручку двери табличку «Просьба не беспокоить»…

– Да. Она, безусловно, хотела дать мне поспать.

– Значит, намеревалась отсутствовать длительное время?

– Этого я не знаю.

– По нашим сведениям, миссис Ландлер хотела…

– Что хотела?

Он замялся:

– Создать фонд защиты природы.

Я тоже почувствовал себя благородным донором и изобразил на лице выражение глубоко порядочного христианина:

– Да. Она поручила приготовить проект одного документа, который станет основой для создания фонда. Она внесет в этот фонд восемьдесят миллионов долларов.

– Великая женщина, – произнес он.

– Кения – ее большая любовь. Я уважаю чувства жены, щедрость которой…

– А этот документ уже подписан?

– Не знаю. Не исключено, что он уже передан заинтересованным лицам из руководства вашей страны.

– Сумма, предназначенная для Кении, несомненно, включена в завещание миссис Ландлер…

– Вы пугаете меня этим словом. Завещание. Эго значит смерть. На надо хоронить мою жену…

– Мне очень жаль, мистер Ландлер, не хочу вас печалить. Но что вы хотите… Эти вопросы составляют часть нашего ремесла. Вы женаты уже…

– Полтора года.

– И вы не знаете намерений миссис Ландлер? Она разве вам не говорила? Все мы смертны.

– Нет. Об этом мы никогда не говорили.

– Вы француз?

– Да, а почему вы спрашиваете?

– Чисто служебный вопрос. Вы путешествуете с французским паспортом, а ваша жена – с американским. Вы надеетесь получить американское гражданство?

– Возможно, когда-нибудь, из любви к жене. Но мне неплохо и в шкуре француза.

– У вас есть определенная работа в компании?

– Я – директор подразделения, занимающегося связями с зарубежными странами. Генеральным управляющим компании является мистер Сэндерс…

– Син Сэндерс, – уточнил он, пролистав свою записную книжку.

– Вы знаете, как его зовут?

– Вы посылали ему телекс… Мы даже подумали, что он родственник миссис Ландлер.

– Он очень привязан к моей жене, как второй отец.

– Второй отец. Он сообщит родителям миссис Ландлер?

– Они умерли лет десять тому назад.

– Оба?

– Да. Несчастный случай.

– Как это печально, – сказал он. – У вас есть дети, мистер Ландлер? Или у мадам есть дети от первого брака? Если я правильно понял из тех немногочисленных сведений, которые мы имеем, вы ее второй муж.

– Нет, третий.

Я был третьим бочонком, который достали при игре в лото.

– Логично предположить, что вы являетесь наследником вашей жены.

– В этих предположениях нет никакой логики. Я отказываюсь говорить на эту тему. Я люблю свою жену, у меня есть работа. В тридцать шесть лет больше ничего и не нужно…

– Рад встретить такого бескорыстного человека, – сказал он. – Но в моем докладе не указано, что вы получили ответ от мистера Сэндерса…

– Он еще не подал признаков жизни.

– Где он сейчас находится?

– В Лос-Анджелесе.

– Там его нет, – сказал инспектор – Мы звонили туда, его секретарши не знают, где он…

– Он скоро позвонит.

Он считал меня незначительным, ему казалось, что он просто теряет со мной время.

– А как у вас со здоровьем, мистер Ландлер. Вам лучше?

– Я страдаю душевно. Я очень обеспокоен. Как можно потерять человека в этой прекрасной стране, где все так хорошо организовано? Есть ли у вас новости о «лендровере», который доставил голландцев?

– Мы разыскиваем голландцев, которые его наняли. Из Самбуру они направились на озеро Туркана, а потом в Эфиопию. Найти и допросить их будет очень сложно. Впрочем, нет никаких доказательств того, что ваша жена уехала именно на этой машине.

– А другие машины отеля?

– Все они были забронированы за несколько недель. Но в Наньюку туристы часто приезжают, чтобы полюбоваться на гору Кения только на время ланча. Этот отель – один из самых известных в мире. Ваша жена могла уехать с проезжими туристами.

– У жены не было никаких причин путешествовать на попутных машинах автостопом.

– Причины, мсье… Люди непредсказуемы. Как только мистер Сэндерс проявится по телефону или но телексу, дайте нам знать.

– Непременно.

Он подумал, ему хотелось спросить меня о чем-то, но он не знал, с чего начать.

– Мы считаем, что она вернулась сюда, в Найроби, – произнес он наконец – Мистер Ландлер, еще один вопрос. Боюсь вас шокировать…

– Я готов. Задавайте.

– В каких личных отношениях была миссис Ландлер с кенийцами?

– Была? Есть! В самых лучших. Жена хочет переехать сюда жить. Полагаю, вам известно о существовании ее великолепного дома на Лоита Плейнс?

– Слышал о нем. Мы знаем, что она хочет отремонтировать его и построить вокруг школу, ясли для детей женщин, которые занимаются ремесленным производством. Вопрос, мистер Ландлер, в другом…

– Слушаю вас.

– Это сложно выразить. Но у меня нет выбора, и поэтому я вас спрашиваю: могла ли миссис Ландлер быть в любовной связи с каким-нибудь кенийцем? И этот кениец мог бы, скажем так, спрятать ее. Если она уехала с ним, к примеру, в такое место, как Ламу, или на любой другой остров, чтобы ее отыскать, придется потратить много времени.

Я уверенно произнес:

– Нет, такой связи у нее не было.

– Даже до вашей свадьбы?

– Уверен, что нет. Это, возможно, единственное, в чем я могу быть уверенным.

Он встал:

– Спасибо за сотрудничество.

– Это нормально, речь идет о моей жене.

– Конечно, мистер Ландлер. Но все равно спасибо.

Прилетевший из Лос-Анджелеса Сэндерс был очень бледен. Он старался побороть глубокое волнение, которое понемногу перерастало в панику. Он постоянно задавал мне вопросы и сопровождал мои ответы своими комментариями:

– Энджи своеобразный человек, она непредсказуема, но любит жизнь. Между вами не было ссоры? Чего-нибудь непоправимого?

– Нет. Отнюдь. Я ничего не понимаю. Мне казалось, что мы были счастливы.

Устроившись в отеле «Нью-Стэнли», мы ждали новостей на месте, в Найроби. «Надо найти Энджи», – повторял без конца Сэндерс и изводил полицию. Он съездил в коттедж, предупредил дирекцию отеля «Дайане Риф». Никто не видел Энджи. Сэндерс вел себя, как отец при трагическом исчезновении дочери. В какой-то мере он экспроприировал мое предполагаемое горе, он руководил расследованием через полицию, почти лишал меня права быть в будущем неутешным вдовцом. Мне приходилось изображать горе. Эта роль выводила меня из состояния душевного равновесия. Я был вынужден постоянно контролировать себя. Я ни разу не совершил никакой оплошности, всегда говорил об Энджи, а не об Энни, но на каждом допросе меня прошибал пот. Спустя пять дней после начала расследования инспектор захотел поговорить с Сэндерсом. Тот настоял на том, чтобы на встречу он пошел один. В полиции ему сообщили, что на южной границе национального парка «Масаи Мара», неподалеку от границы с Танзанией, был обнаружен обезображенный труп белой женщины. Черепная коробка была разбита, конечности разорваны, тело представляло собой отдельные куски мяса, державшиеся на человеческом позвоночнике. Лица не было. Был также обнаружен кусок рубашки цвета хаки, к которому была прикреплена золотая брошь с бриллиантами в виде головы льва. Это было одно из самых любимых украшений Энджи.

Я был похож на зомби. Сэндерс, ставший буфером между мной и полицией, старался уберечь меня от потрясения. В ходе следствия, на котором обсуждались ужасные подробности, он повторял всем и каждому: «Я был вторым отцом для Энджи Фергюсон, я знал с детства ее привычки, ее мании, ее слабости. Я могу помочь лучше, чем мистер Ландлер, ее третий муж. Он в отчаянии, совершенно подавлен, давайте поможем ему выдержать это испытание».

Сэндерс стал и для меня вторым отцом. Охваченный страхом, от которого перехватывало дыхание, я все же не верил в смерть Энни. Может быть, она дала одно из украшений в обмен на тайный выезд из Кении? Возможно, она стала жертвой браконьеров, авантюристов? Возможно, они выбросили ее тело из машины, чтобы ее съели хищники? Но зачем тогда было оставлять на трупе такую дорогую вещь? Я ушел в полное молчание, окружающие считали мое поведение следствием пережитого удара.

Мы уехали из Кении, имея на руках свидетельство о смерти Энджи Фергюсон. Меня избавили он зрелища кусков тела в морге, только показали драгоценность. Мне пришлось выйти из кабинета комиссара полиции, меня тошнило.

Когда мы уже сидели в самолете до Нью-Йорка, Сэндерс тронул меня за руку:

– В этой ужасной трагедии компании просто повезло, что тело Энджи было обнаружено и опознано. В США в случае исчезновения человека надо ждать семь лет, чтобы жертва была признана умершей. Компания была бы вынуждена дрейфовать по ветру.

Это волновало меня меньше всего. Отныне мне предстояло бежать от двух привидений.

29

В Лос-Анжелесе, в салоне VIP аэропорта, в окружении журналистов, под нескончаемыми вспышками фотоаппаратов, мне пришлось принять участие в первой в жизни пресс-конференции. Рядом со мной были Сэндерс и Грош, человек, которого я выбрал себе в заместители.

Защищенный темными очками, я отвечал на вопросы хриплым от волнения голосом короткими простыми фразами. Сэндерс подготовил меня к этому испытанию и помогал мне. Иногда, даже не давая мне ответить, он качал головой, отвечая «да» или «нет». Он раздражал меня этим, я не хотел казаться лошадью, которую вели на поводу.

Сразу после пресс-конференции был срочно созван административный совет. Я предоставил событиям возможность идти своим чередом. Пресса отнеслась ко мне с сочувственным уважением и продолжала печатать заголовки в стиле: «Печаль Эрика Ландлера». Я утешал Филиппа, он постоянно ходил с глазами, полными слез.

Я побывал в почтовом отделении, чтобы отыскать адрес и телефон родителей Энни. Сколько же в Баффало людей по фамилии Уайт! Я не мог обзвонить их всех. Я ломал голову, пытаясь вспомнить имя ее отца. Как-то смутно вспоминалось имя Рональд. Я переворошил огромное количество газет, но не нашел ни одной статьи о несчастных родителях, разыскивающих пропавшую дочь. А вот трагедия с Энджи Фергюсон занимала почетное место в разделах «разное», часто освещалась на первых полосах.

Спустя несколько часов после моего возвращения в Лос-Анджелес один из нотариусов Энджи вызвал меня с Сэндерсом к себе. У него имелось завещание моей жены. Сидя напротив этого человека, лицо которого напоминало лезвие ножа как в профиль, так и анфас, я выслушал последнюю волю жены, она вкратце была следующей:

«1. Если я умру, не родив ребенка, назначаю моего мужа, Эрика Ландлера, своим единственным законным наследником. Если у меня будет ребенок, он унаследует все мое состояние, из которого двадцать миллионов долларов достанется Эрику. Я прошу его, если он действительно этого пожелает, оставить в компании верного Сина Сэндерса, заключив с ним пожизненный контракт. Его полномочия должны будут значительно ограничены в соответствии с перечисленными техническими условиями в его же собственных интересах. Всем хорошо известна его преданность компании, но его многолетний упорный труд на благо компании мог подорвать его здоровье, поэтому, если он решит уйти в отставку по причине усталости, компания должна будет выплачивать ему пожизненную ренту в размере его заработной платы и добавить к этой сумме достойный капитал.

2. В тот момент, когда Эрик Ландлер будет в состоянии самостоятельно руководить компанией, совет мудрецов должен быть распущен. Я определяю максимальный срок в двенадцать месяцев. После роспуска совета Эрик Ландлер будет обладать правом принятия окончательного решения.

3. Какими бы ни стали причины моей смерти: взрыв самолета, кораблекрушение, пожар и т. п., я назначаю год ожидания моему наследнику и, следовательно, компании. Каким бы ни было законодательство на момент оглашения этого завещания, я убедительно настаиваю, чтобы моя воля была исполнена.

4. По окончании срока, определенного настоящим завещанием, Эрик Ландлер становится исключительным владельцем всех моих средств, движимых и недвижимых. Он будет обязан выделить сумму в восемьдесят миллионов долларов для перечисления на счет кенийского государства, если оное подтвердит согласие на создание фонда и его деятельность.

5. Имение в Кении под названием «Дом львов» должно получать ежегодную материальную помощь, позволяющую обеспечить повседневную жизнь коммуны, администратора и его семьи. Выплата средств для обеспечения этой ренты, включая будущий центр наблюдения за природой и офис для ведения документации, будет блокироваться или, в случае обеспечения надлежащего контроля, выдаваться единовременно всей суммой по решению Эрика Ландлера, чья преданность компании будет гарантией выживания последней. Для создания и работы этого центра я предусматриваю дар размером в двадцать миллионов долларов. В течение года компания должна работать так, словно я продолжаю ее возглавлять. Никаких перемещений должностных лиц и перераспределения полномочий. Мой кабинет не должен быть никем занят».

Душеприказчиками были назначены два члена совета мудрецов: один очень известный адвокат и бывший эксперт по финансовым вопросам с Уолл-стрит.

К концу прочтения завещания я был словно в тумане. Все молчали. В моих бывших мечтах некий, случайно встреченный незнакомец оставлял мне все свое состояние для того, чтобы отомстить своей семье. В данном случае этим незнакомцем была моя жена. Меня смутило ощущение, что однажды я это уже пережил. Нотариус предложил нам выпить в салоне по рюмке порто. Он посмотрел на меня, держа в руке рюмку:

– Мистер Ландлер, какое доказательство любви! Она отдала вам все! Нет смысла напоминать, что я в любой момент в вашем полном распоряжении. Вы можете звонить мне днем и ночью.

Обессиленный от волнения Сэндерс протянул мне руку:

– Поздравляю вас…

Когда мы вышли на улицу, он остановился на узком тротуаре и заговорил со мной более открыто:

– Если бы я не поднял тревогу и не предупредил вас, вы никогда не получили бы этот невиданный подарок. Энджи была женщиной исключительной и решительной. С того момента, как вы притворились, что разделяете ее африканскую мечту, она вас помиловала и дала посмертное доказательство своей любви. Не забудьте, Эрик, что это я помог вам поймать этот шанс.

– Как можно это забыть? – сказал я, находясь в состоянии невесомости.

Затем я взял себя в руки. Я стал любезным, отстраненным и нарочито вежливым. Наконец-то мне была дана власть, сказочная власть! Меня охватило какое-то новое ощущение, нечто вроде умственного оргазма. Я почувствовал глубокое удовлетворение от мысли, что смогу командовать Сэндерсом. Стоя перед ожидавшим меня «кадиллаком», я посмотрел на него при дневном свете, у него был желтый цвет кожи, возможно, из-за желчи, которая разлилась от зависти ко мне.

– Вы займете кабинет Энджи? – спросил он с болью в голосе.

– Вы же знаете, что она запретила занимать его. Но даже если она меня об этом попросила бы, я бы еще подумал, стоит ли это делать. Даже после окончания назначенного ею срока.

Он бросил на меня быстрый взгляд. Белки его глаз были испещрены красными прожилками от лопнувших капилляров.

– Бедный мой друг, – сказал он – Какое вам выпало испытание! Но ваше горе было бы почти невыносимым, если бы вы остались только служащим компании. Но через год вы станете ее хозяином…

– Мое горе останется таким же глубоким…

Сэндерс был конченым человеком. Мало-помалу, следуя инструкциям Энджи, я урезал его полномочия и отбивал всякую охоту играть в покровителя. Я использовал его знания, впитывал в себя все, чему еще мог у него научиться, что еще мог открыть, переварить, усвоить. Вскоре ему суждено было уйти после торжества в его честь. Я организую ему шикарный прощальный банкет. Но пока я, как вампир, сосал его кровь, его знания.

Я вызвал к себе Гроша, бывшего моим заместителем в ту пору, когда я был всего лишь руководителем иностранного сектора. Он был без ума от радости, что сможет продвинуться по служебной лестнице. У него хватило наглости сказать мне, что он ушел бы из фирмы «Фергюсон», если бы я про него «забыл». «Я слишком честолюбив, чтобы оставаться в растительном состоянии», – сказал он мне. Я сразу почувствовал возмущение законного хозяина. Покинуть меня? Уйти из компании? Я успокоил его, пообещал повышение заработной платы и попросил Сэнди подыскать для мистера Гроша комнату рядом с моим кабинетом. Я долго обсуждал с нотариусом положение завещания, которое запрещало мне проводить всякие перемещения персонала в течение года. Я хотел уволить мисс Филд за то, что она заставила меня ждать в приемной, когда была секретаршей Энджи. Нотариус отсоветовал мне увольнять ее. В итоге мисс Филд осталась на месте, но я нашел нужное решение – назначил ее во второстепенный отдел.

И все это время я старался разыскать Энни. Я не верил в ее смерть. Если она была жива, что с нею случилось? Но я не мог поручить расследование этого дела частному детективу из опасения где-нибудь наследить.

Я отчаянно напрягал память и в конце концов вспомнил название улицы, где жили ее родители. Затем вылетел в Баффало. Нашел их дом в зажиточном пригороде. Остановив взятую напрокат машину в сотне метров от их ворот, стал наблюдать. Иногда я отъезжал, делал круг по кварталу таунхаусов, чтобы не привлекать внимание к моей машине и к длительному стоянию перед домом. Я отследил уходы и приходы некой довольно высокой женщины с коротко постриженными волосами, большими руками и походкой, слегка напоминавшей лошадиную трусцу. Не она ли была матерью Энни? Она окликнула соседку и завела с ней нескончаемую беседу через палисадник, разделявший их участки. Потом я увидел, как к дому подъехала машина, за рулем которой сидел мужчина с лысым черепом. Он загнал свой «бьюик» в гараж с автоматически открывавшейся дверью, затем вышел из дома и забрал почту из почтового ящика, прикрепленного снаружи к белому забору. Может, это отец? Я старался прочесть на их лицах отчаяние, смятение… Но не увидел ни малейшего признака траура, ни малейшей печали… Их лица были безмятежны и спокойны. Я позвонил им из телефонной будки, хотел представиться приятелем Энни, но, услышав «алло», произнесенное голосом ее матери, повесил трубку. Эти люди не были в отчаянии, не испытывали никакого огорчения, не держали в руке мокрый от слез платок. Ничего. Они были как все.

Я подумал о драгоценностях, об украшениях Энджи. Они были известны ювелирам. Энни, возможно, могла бы продать только извлеченные из них камни. Одна подвеска была выполнена в виде совы с глазами из рубинов, изумрудным телом и бриллиантовым клювом. Это была уникальная вещица, равно как и брошь в виде ограненного бриллиантами слона. Был еще и тигр из сапфира и топаза, золотая пантера с изумрудными глазами. Была также и голова льва, которую нашли на теле. Чьем теле? Зверинец миллиардерши, она однажды снялась с ним для журнала «Матч». Я видел это в архивах, Энджи собирала посвященные ей вырезки из печатных изданий.

А если Энни уехала в Австралию, на Таити или Гавайи, уверив родителей, что с ней все в порядке? Исчезла для того, чтобы помочь мне выпутаться? Это было сомнительно. Она была доброй девушкой, но отнюдь не святой. Меня преследовал образ Энджи, мне не хватало Энни. Я был приговорен к полному молчанию. Как только я чувствовал, что во мне возрастает навязчивое желание «искать Энни», я отправлялся в Лас-Вегас. Я возвращался туда, чтобы посетить те места, где я бывал с Энджи, надеясь там увидеть Энни.

У меня появилась привычка делать так: я прилетал в Лас-Вегас, брал напрокат машину в аэропорту и ехал к озеру Мид. Я часами кружил вокруг озера цвета купороса. Иногда ехал к плотине Гувер-Дэм. Я проезжал по мосту, который соединял два штата и по обеим сторонам которого щетинились гигантские антенны. Переехав мост, я оказывался в штате Аризона. Само название Аризона завораживало меня. Я все еще был очарован Америкой и называл это «безумной любовью к континенту». Итак, я был в Аризоне, и что с того? Это означало – нигде… Я возвращался назад к озеру Мид, вел машину как автомат, проезжал через Долину Огня[44]44
  Один из старейших парков, расположен в 80 км от Лас-Вегаса.


[Закрыть], глядел на скалы цвета свежей крови, казавшейся в сумерках запекшейся и черной. Я был машиной, зомби. Это состояние отсутствия личности приносило мне облегчение, я был неким существом, перемещающимся в пространстве. Я проезжал Овертон.

Да, редко, кто знаком с Овертоном, этим бедным городишком. Кто остался там жить из страха или лени, проводят жизнь в крайней посредственности и умирают в покорности, а кто оттуда уезжает, никогда не возвращается обратно. Мне нравилось в Овертоне, я наслаждался этим захолустьем, чувствовал себя там в безопасности. Я глядел на Овертон злыми глазами через призму преследуемого человека. Я часто останавливался в кафе-шопе, в дыре на обочине дороги, в норе червяка, оборудованной дверью. Я заходил и заказывал кока-колу с соломинкой. Стеклянные стаканы были отвратительно грязными, даже картонные стаканы были сомнительной чистоты! Возможно, их использовали по несколько раз. Деликатный убийца, я любил чистоту и требовал, чтобы все соблюдали правила гигиены. Что за тип, не правда ли? Здесь был даже не Дикий Запад, а грязь и нищета по-американски. В бараке, где я любил останавливаться, жужжали мухи, а добрая хмурая женщина за стойкой совсем их не тревожила. Я садился за пластиковый столик, женщина подходила ко мне походкой пьяного матроса, ее толстые бедра колыхались, она вытирала столик мокрой губкой, оставляя на его поверхности влажные полосы. Во время одного из таких заездов я наблюдал, как в зоопарке, за старой супружеской четой, сидевшей в уголке у окна. Они наслаждались пирогом с сыром, а оставшаяся его часть лежала на прилавке и вся была засижена мухами. О Господи! В этом нищенском уголке я снова становился тем, кем был раньше, – ничем. Маргиналом. Да… Да… Потом я уезжал. Искать смерть на скорости сто пятьдесят миль в час? Смешно! Рисковать потерей водительских прав, чтобы потом попытаться сдохнугь.

На большом перекрестке при выезде из Овертона я поворачивал направо в направлении Лас-Вегаса. Вновь увиденная нищета успокаивала меня. Не начать ли мне снова охоту за удачей в другом месте? Но даже икая от страха, я не мог представить cede, что смогу вырваться из моей роскоши. Грязное это дело – деньги! Они действуют на вас как наркотик. Они притягивают вас, вам хочется иметь их все больше и больше.

Всякий раз, подъезжая к Лас-Вегасу, я ликовал! Наконец-то я становился не чем другим, как частью пазла, ничтожной песчинкой в толпе. Город холодных радостей возбуждал меня! В Лас-Вегасе нет больше лиц, личностей, угрызений совести. Только свободное падение. Здесь я временами даже избавлялся от своих страхов, которые съедали меня, как рак, во всех других местах. Здесь я полагал, что судьба забывала про меня. Я становился ничем. Никем. В Лос-Анджелесе деньги заставляли меня потеть, а здесь я дышал. Но когда поднимался ветер… Ветер! Тогда в глазах моих появлялись слезы, я говорил себе, что это из-за пыли. Рассказывай! Этот ветер хватал меня, возвращал в прошлое, его забытые ароматы приводили меня в смятение. Ветер Лас-Вегаса, как африканский ветер, гнал красную пыль, наполнял душу и пропитывал кожу приятными воспоминаниями. Все кончено, парень!

Каким ласковым был ветер в Кении! Он оглушал меня, овладевал мною, обволакивал меня. Нежный, игривый, настойчивый, вездесущий! Он гипнотизировал меня, околдовывал, бальзамировал, сбивал дыхание, порождал безумные мысли. Это было в Африке, далеко… Я жалел о ветре побережья, который приносил мельчайшие частицы воды, коралловой пыли. Все это для меня было в прошлом.

И я снова встречал этот ветер в Лас-Вегасе. Он толкал меня вперед, шептал на ухо порочные вещи. Толпа на Стрип несла меня, и я плыл. Я часто возвращался в Лас-Вегас, чтобы встретиться с моим ветром. Мы жали друг другу руки, я бежал от него, он гнался за мной. Я искал его, он пропадал, но когда возвращался, я дышал им, в нем были ароматы земли, животных, лагуны, пота, денег и безумства. Он то давал мне надежду, то заставлял впадать в панику.

Во время последней вылазки в Лас-Вегас на меня напали Энджи и Энни. Я вышел из одного игрового зала, пошел по Стрип в направлении Даун-тауна. Я ждал ветра, как обычно ждут оргазма, но ветер на свидание так и не прилетел.

Я шел пешком. С тех пор как я стал богат, я много ходил, чтобы устать. Я решил зайти в игровые залы «Голден Наггет», посмотреть на нищих и панков Фремонт-стрит, чтобы успокоиться. Ведь есть люди еще более несчастные, чем я? Когда я вступил в темную зону позади отеля «Цирк-Цирк», внезапно поднялся ветер, этот гигантский шутник. Он взлохматил мне волосы, словно рукой нетерпеливой женщины. Это уже было не что-то, а кто-то. Я обернулся. Энджи? Позади меня была постоянно двигавшаяся толпа. Я пошел назад, потом побежал в испуге. Люди расступались при виде меня.

– Энджи? Энни?

Меня оглушили музыка игровых автоматов, звонкий дождь монет, металлический шум аппаратов.

– Энджи? Эй! Энни? Эй! Если вы живы, зачем вы меня мучаете, появитесь открыто, мои пропавшие девочки, мои негодницы. Покажитесь! Энни? Энджи?

Меня окликнула какая-то японка с широкой улыбкой на лице. Я крикнул:

– Нет, я не сумасшедший!

– Идите, застрелитесь в другом месте! – бросил какой-то соратник по блужданиям.

Он вышел из толпы, и я видел его лицо.

Я сказал:

– Придурок, если бы я застрелился, то валялся бы сейчас в каком-нибудь углу, как куча дерьма… У меня не было бы сил орать.

– Вали отсюда, нищий! – сказал мужчина – Если ты такой умный, ступай, покричи в том месте, где тебя будет лучше слышно. Засранец!

Я ничего не слышал, даже эхо куда-то пропало. «Энджи, Энджи». Я больше ничего не слышал. Я ведь сам зарыл Энджи. Я это знаю. И все же… А Энни?

Я выплюнул слюну, слезы немедленно осушил мой сообщник ветер. Я попал в западню, бедный придурок, но я могу еще победить, победить, победить…