Текст книги "Африканский ветер"

Автор книги: Кристина Арноти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

30

Слышится голос Филиппа. Я просыпаюсь. Это, вероятно, жизнь. Я живу. За эту ночь я вновь пережил всю свою жизнь. А сегодня мне предстоит схватка.

Филипп трогает меня:

– Мсье!

Я открываю глаза. Его лицо вроде бы рядом, но я вижу его расплывчато.

– Ваш кофе. Сейчас без четверти семь.

Я чувствую себя, как больной после тяжелой операции, которому дают первую ложку воды. Филипп подкладывает подушки мне под спину и протягивает мне чашку, я держу ее очень осторожно, поскольку руки дрожат…

– Вам действительно не нужен шофер?

– Не нужен.

Я пытаюсь сосредоточиться на своей чашке. Где-то в ящике есть револьвер. Энджи очень им дорожила, у нее было разрешение на ношение оружия.

– Ванна готова.

– Спасибо.

Я пью кофе. Встаю пошатываясь. Я пьян, отупел от снотворного, но жив. В каком ящике лежит револьвер? Я вижу кусочек голубого неба, Филипп только что приоткрыл шторы. Я иду через комнату и чувствую ногами холод мрамора ванной комнаты. Падаю в ванну, джакузи массирует мое тело, восстанавливает силы.

Филипп открывает кран горячей воды, и я чувствую, как расслабляется мое тело. Я вылезаю из ванны, сажусь на табурет и позволяю промассировать трапециевидные мышцы спины с легким маслом, которое Филипп затем вытирает. Кто же ждет меня в «Китайской пагоде»? Вначале я думаю об Энни, затем отбрасываю эту мысль. Она не была бы столь сложна, поплакала бы в трубку и сказала, что любит меня. К тому же она не стала бы ждать целый год. Конечно, нет.

Кто же придет на встречу? Я представляю себе пронзительный взгляд Роя Харта, гримасу Кэти, кого-то из моих знакомых, друзей Энджи: Рони, Джуди, Кэти, Джоан… Кто? С того момента, как овдовел, я периодически встречаюсь с ними. Рой сказал мне, что вся эта история была трагедией, но что Энджи всегда привлекала к себе несчастья. Джуди уже несколько раз звонила мне из Сан-Франциско, в ее глазах я стал весьма завидным вдовцом…

– Ваши руки…

Я внимательнейшим образом посмотрел на руки. Они дрожали. Я мог бы стать токсикоманом, алкоголиком, но стал лишь человеком, зависящим от снотворного. Здоровый образ жизни? Для кого? Я задавался этим вопросом. Не будь у меня денег, я спал бы намного лучше, но от физического утомления. Сегодня вечером должен наступить конец целого этапа жизни. С тех пор как я стал богатым, это было всего лишь началом.

– Я хочу поехать в «Китайскую пагоду». Без шофера.

– Однако это расстояние, – сказал он.

– Что значит расстояние?

– Сколько бы времени европеец здесь ни провел, он не может окончательно привыкнуть к расстояниям.

– К чему вы клоните?

– Вы не в состоянии вести машину.

– Я в состоянии проехать через весь Лос-Анджелес.

– Это ваше последнее слово? Я вам действительно не нужен?

– Нет, Филипп. Нет.

Он обижен, он протягивает мне носки, словно ассистент передает скальпели хирургу. Я делаю резкое движение, когда он снимает с моего пиджака какую-то крошечную пылинку или что-то в этом роде. Спустившись вниз, я иду через холл и останавливаюсь на крыльце. Филипп идет вслед за мной. Под нашими ногами поскрипывает гравий. Мы подходим к гаражу. «Ягуар» стоит на улице полностью готовым к поездке. Остается только повернуть ключ зажигания.

– Отлично, Филипп. Спасибо.

Я сажусь в машину металлизированного серого цвета. Влажная кожа обивки салона выделяет сладкий запах денег и сигарет из светлых сортов табака. Я плавно трогаюсь с места, створки ворот парка открываются, и я оказываюсь на улице, словно новорожденный, только что покинувший матку, весь в крови, связанный еще на какое-то время пуповиной с моим гибридным дворцом, моей шикарной раковиной. Я похож на ребенка, которого собираются бросить в мусорный ящик. Я еще жив, я цепляюсь за край ящика.

Резкий сигнал автомобиля призывает меня к порядку. Идиот, надо держаться правой стороны дороги! Я едва успеваю увернуться от встречной машины. Продолжаю спускаться по узкой улочке, которая ведет к бульвару Сансет. Жара! Надо стараться держаться правее. Чуть ниже бульвар Сансет становится нелепым рядом дешевых зданий, гостиниц-казарм для туристов, нервно сжимающих в руках свои кошельки. Воздух наполнен пылью и выхлопами машин. Я проезжаю на скорости десять миль в час мимо «Китайской пагоды», этой Мекки для туристов. Они приезжают отовсюду, чтобы посмотреть на площадку с отпечатками следов знаменитостей. Можно пройти по следам ботинок Митчума[45]45
  Митчум Роберт (1917–1997) – американский актер, продюсер, сценарист, композитор. Фильмы: «Новая рождественская сказка» (1988), «Ночной попутчик» (1990), «Мыс страха» (1990) и др.


[Закрыть], положить ладони на отпечатки рук Мэрилин Монро. Любой мужлан может сравнить размер своей ноги с размером ноги Кларка Гейбла. Здесь можно делать все что угодно, но только не останавливаться на стоянку. Такси выкидывают пассажиров и сразу же уезжают.

Неподалеку есть стоянка. Кто-то наваривает на ней деньги, какой-нибудь мафиозо или китаец, переселенец из Далласа, или японский инвестор, да какая, собственно, разница. Здесь всегда есть свободные места для машин, потому что парковка стоит так дорого, что даже богатые люди клянут ее владельца почем зря, оплачивая стоянку. Веселый парковщик собирает деньги, здесь надо платить вперед, иначе не сможешь выехать. Я оставляю китайцу «ягуар» и бумажку в десять долларов в качестве оплаты за полчаса стоянки. А что, если охранник дома на озере Тахо нашел труп Энджи? Я никогда не видел этого типа, а он знает меня только по фотографиям в газетах. Как он выглядит? Увидим. Возможно, это он. Если в дом пробрались бродяги, будут ли они пытаться узнать, что находится под столом? Нет. Тогда кто же? Кто? Кто?

Со стоянки узкий проход ведет внутрь «Китайской пагоды». Там полно людей, как в Вавилонской башне. Я пробираюсь мимо отпечатков знаменитостей, время от времени спотыкаюсь на них. И жду, когда кто-то хлопнет меня по плечу, схватит за руку, окликнет, убьет меня сначала взглядом, а затем словом.

За мной наблюдают, поскольку он меня знает, а я его нет. На меня смотрит некий шантажист… Охранник дома на озере Тахо бывший военный, который побывал во Вьетнаме. Это не производит на меня никакого впечатления, в моей душе был свой Вьетнам. Я натыкаюсь на людей и на их запахи. Я блуждаю среди волн запаха пота, чеснока, алкоголя, несвежей одежды. Нос забивается сладким запахом вафель, пропитанных прогорклым горячим маслом. Запах сахара смешивается с агрессивными ароматами хотдогов. Я прокладываю проход среди толпы с запахом испорченной карамели. Рядом со мной какой-то огромный мужчина несет на руках малыша, который чувствует в памперсе свою уже остывшую мочу. Его подмокший слой трется о выколотый на руке отца якорь, малыш явно доволен сделанным. Кто-то в этом известном борделе смотрит на меня и потирает руки, приговаривая: «Он пришел, значит, он виновен». Не надо было дергаться. Надо отсюда убираться. Прямо перед моим лицом перемешались пластиковые драконы, соединенные проволокой и подвешенные на столбе. Толстая китаянка занята тем, что приводит их в порядок. Я спрашиваю ее, сколько стоят мобильники. Она отвечает с презрением:

– Два доллара за дракона, есть по пять с другим рисунком.

Простофиля не должен беспокоиться, прежде чем он выбросит в мусорную корзину свои денежки. Нищий должен смириться со своей бедностью. Что-то похожее на огромную крысу, оказавшуюся на самом деле уродливой собакой, протискивается между ног, я вздрагиваю и случайно наступаю на одну из ее кривых лап. Собака визжит, словно свинья, которую режут. Какая-та дама с лорнетом читает фамилии людей, оставивших свои отпечатки. Она качает головой, считая меня грязным животным. Безродная собака убегает за стойку. Какая-та японка прикасается носом к сахарной вате, мне нравится эта японка с посахаренным носом, я улыбаюсь ей, она отворачивается. Я направляюсь к проходу, выходящему на автостоянку. Не надо мне было сюда приезжать.

Мне было девять лет, когда мать назвала меня придурком. Так обзывать меня было, по крайней мере, стыдно. Попробуйте произнести это слово с немецким акцентом… Имела ли она право называть меня придурком? Что же я здесь делаю?

Толпа людей несет меня куда-то, удаляя от отпечатков Эррола Флинна[46]46
  Флинн Эррол (1909–1959) – голливудский актер, кинозвезда и секс-символ 1930-х и 1940-х годов. Прославился в амплуа отважных героев и разбойников. Фильмы: «Приключения Робина Гуда» (1938), «Дорога на Санта-Фе» (1940), «Морской ястреб» (1940) и др.


[Закрыть]. Я смотрю на часы, разыгрываю возмущение, собираюсь уйти. Затем я притворяюсь, что заблудился, придя сюда поразвлечься. Надо исправлять ошибку. Ну да, я порочный тип, у меня есть страстишка к грубым фигуркам львов из фарфора и пластмассовым рыбкам. Я останавливаюсь, чтобы поглядеть на отпечатки, обхожу вокруг следов Вивьен Ли.

Странное впечатление производит встреча с человеком, которого ты хорошо знаешь и который находится там, где не должен находиться. Ты с трудом его узнаешь. Это довольно распространенное явление: заставьте какого-нибудь служащего выйти из-за окошка, и вы никогда его не узнаете на улице. Он должен сидеть за окошком. Вот этот мужчина очень похож на человека, которого я хорошо знаю. Я смотрю на него с неуверенностью и улыбаюсь. Если это двойник, он примет меня за наркомана во время ломки! Но если это действительно он, то что он здесь делает, среди японских туристов, которые только что высыпались из автобуса?

– Син, что вы здесь делаете? Я с трудом вас узнал.

– Прогуливаюсь, – сказал Сэндерс – А вас-то каким ветром сюда занесло?

– Я здесь расслабляюсь, так много фольклора… И вспоминаю о тех временах, когда сам был туристом.

– А вот я никогда туристом не был, – сказал он. – Хочу отметить еще одно совпадение, доказывающее, что у нас с вами одни вкусы, одни устремления, одни черты старых мальчишек. Просто родственные души!

Его глаза цвета незабудки сверкают за стеклами очков в золотой оправе, седые волосы ярко выделяются своей белизной на фоне серого от смога воздуха, на бледном лице видны красноватые прожилки от лопнувших мелких сосудов. Он похож на известного врача-филантропа, который, чтобы заставить считаться с собой и, главное, чтобы избежать неприятностей с налоговой службой, оттачивает свою респектабельность.

– Я решил время от времени гулять. Когда человек трудоголик, вроде нас с вами, не остается времени на жизнь, – сказал он, – Я хотел бы избежать чрезмерной усталости, стресса…

– Меня поражает то, что мы встретились именно здесь, дорогой друг, – я был игрив, до странности непонятлив, – Син, коль скоро работа в компании так вас утомляет, уйдите на пенсию. Через три дня я смогу дать вам намного больше, чем распорядилась Энджи…

– Вы очень добры ко мне, – сказал он, взяв меня за локоть.

И тон его изменился:

– Я звонил вам вчера…

– Куда?

– И домой тоже…

– Филипп ничего мне об этом не говорил.

– Говорил. Я не перестаю звонить вам вот уже полутора суток, прошу вас к телефону, но вы отказываетесь говорить со мной.

Я слышу дыхание, мое дыхание, мне легко, я больше не чувствую своего тела, я всего лишь пульсация крови в моих висках.

– Шутите, Син?

– Нет.

Он весь раздулся от удовлетворения.

– Мне вас очень жаль, ваше будущее весьма печально. Не надо вам было убивать Энджи.

Китайский дворик пошатнулся, я почувствовал морскую болезнь, болезнь от этой жизни. Я схватился за скульптурную колонну из камня или из гипса, какая разница. Четыре стоявших друг за другом автобуса туристов отрезали нас от грязной стороны бульвара Сансет. Сэндрес смотрит на меня:

– Жизнь – странная штука. Она заставляет вас ждать, бороться в крайне тяжелых ситуациях и внезапно подносит вам все, о чем вы мечтали, на серебряном подносе. И вы без труда получаете все. Спасибо, Эрик!

Он поднимает руку и нетерпеливо машет ею, подзывая к нам кого-то. Я вижу, как из-за ларьков, переполненных восточными поделками, по одному из маленьких проходов к позолоченной пагоде к нам направляется худая бледная женщина, одновременно помолодевшая и постаревшая лет на десять, на сто, та единственная женщина, к которой я был привязан и которую, как мне казалось, я даже любил: Энни! Я не смог даже все обдумать: они сообщники, она меня предала, она жертва, она руководит этой операцией, она моя погибель, подлая баба, как и моя мать. У меня перехватило дыхание.

В коротком костюмчике цвета морской волны, с зачесанными назад волосами, Энни была похожа на студентку колледжа шестидесятых годов. Она отстала от моды, была вне времени, простой тенью. Она уже подошла ко мне.

– Эрик! Я бы хотела, я не смогла… Эрик…

Между нами, толкаясь, протиснулись два ребенка.

– Потом поговорите, – сказал Сэндерс. – Впрочем, все, что вы сможете сказать, уже не имеет никакого значения. Дело закрыто, мы сейчас обсудим условия.

Я делаю два шага назад, наступаю на ногу какой-то престарелой азиатке, та издает какой-то звук, кричит, потому что я сделал ей больно. Она уходит прочь. Еще одна женщина, которая хотела бы увидеть меня в аду.

– Все это весьма интересно. Я говорю о наших взаимоотношениях…

Я поднимаю руку, чтобы защититься от какого-то японца с фотоаппаратом, который хочет запечатлеть на пленке стоящую рядом со мной парочку, держащую в руках вырезанную из бумаги собаку.

В горле у меня стоит ком, я глотаю слюну, кто-то отпускает воздушный шарик, он с шорохом пролетает рядом с моей головой и зацепляется за раскрашенный красной и золотой краской потолок пагоды.

– Следуйте за мной, – приказывает Сэндерс.

Он протискивается между двумя американскими вдовами стандартного образца: на них шляпки с цветами, носы их белы от пудры, наклонясь над отпечатками Эррола Флинна, они вспоминают о беспорядочной жизни звезды. Одна из них наклоняется так низко, что вынуждена придерживать шляпку. Мы проходим мимо них, почти касаясь их задов.

– Все намного проще, чем вам кажется, Эрик. Пойдемте. Поторопитесь…

Я хватаю Энни за руку:

– Как ты могла?

Она бросает взгляд на Сэндерса, который движением головы заставляет ее молчать. На тротуаре движется густая толпа. Я пытаюсь их остановить.

– Моя машина…

– Она подождет, – говорит Сэндерс, – Сначала пойдем поговорить в кафе-шоп.

– Я хочу забрать машину, а потом выслушаю вас в том месте, которое выберу сам.

– Нет, Ландлер. Теперь командую я…

Кафе-шоп находится на углу улицы напротив. На нас нахлынул запах сигаретного дыма, жира, пота, сильного дезинфицирующего средства. Полы только что помыли, мы идем по тонкой пленке воды. Находим свободный столик, зажатый между скамьями. Энни машинально собирает одну за другой крошки, оставшиеся на столе. Подходит хмурая официантка, вытирает стол, потом протягивает нам меню в заляпанной пластиковой обертке. Мухи уже сделали свои заказы на этом меню.

– Кофе, – говорю я.

– Кока-колу, – просит Энни.

Сэндерс, видимо, голоден. Он говорит:

– Чай с тостами и масло.

Он потирает руки.

Я пытаюсь выглядеть уверенно:

– Выкладывайте, что у вас. Сколько вы хотите?

– Сохраняйте хладнокровие, Эрик.

Я гляжу через стекло на проходящих мимо нищих. Один из них с трудом удерживает на поясе брюки, подвязанные веревкой. Этот бородатый тип бредет медленно, пытаясь обойти плевки на тротуаре. На его голом торсе болтается мешок, который висит на веревке, перекинутой через шею. Он останавливается и смотрит на нас.

– Клянусь, что я не хотела… – говорит Энни.

– Эта девушка – настоящее сокровище, – произносит Сэндерс, похлопывая ладонью по руке Энни – И такая простодушная…

Официантка уже приносит то, что мы заказали, и наливает из большого металлического кофейника кофе в наши чашки. Потом ставит перед Сэндерсом чайник с отбитым носиком и тарелку с тостами.

– И не стоит ее ни в чем обвинять, – говорит Сэндерс, аккуратно разворачивая упаковочную фольгу маленьких квадратиков сливочного масла.

– Какой был сюрприз, когда я нашел ее в салоне «Маунт Кения Сафари Клаб»…

У меня пересохло во рту.

– Вы встретили ее в Африке?

– Это была вынужденная поездка. Начиная с Лас-Вегаса, вы делали все новые и новые ошибки. Я сказал вам, что Энджи назначила мне встречу на понедельник, а вы дважды повторили мне, что она отменяет встречу во вторник. Ваш поспешный отъезд не вписывался в стиль работы Энджи, поскольку она никогда не передавала полномочия, не дав точных указаний. Звонок с борта самолета показался мне странным. Вначале я попробовал допустить, что Энджи потеряла голову, но во мне зародились серьезные подозрения после покупки часов в Женеве.

Энни прерывает его:

– Эрик, мне хотелось бы сказать тебе, что…

Сэндерс заставляет ее умолкнуть:

– У вас вся жизнь впереди, чтобы объясниться… Вы хотите жить долго, Эрик? Это зависит только от вас. Если вас приговорят к пожизненному заключению, вы в тюрьме долго не протянете. Найдутся гурманы и извращенцы, которым понравится иметь в своем распоряжении красивого француза… Тюрьма – это особый мир.

Он продолжает соскребать масло с фольги.

– Как было глупо купить часы с оплатой со счета, предоставленного вам компанией! Когда этот счет вам открывали, я потребовал, чтобы мне докладывали о каждом крупном снятии денег. Я отвечаю за все средства компании Фергюсон. Сначала о цене. Я подумал, что вы сделали себе королевский подарок, но ювелир, которому я позвонил, сказал мне, что это были женские часы с бриллиантами. Зачем Энджи вдруг купила себе такие дорогие часы в Африке? Во-вторых, и это главный момент, бедный мой агнец, после убийства доктора Говарда Энджи никогда больше не носила часы. Во второй половине того дня, когда были убиты ее муж и слуги, она вернулась домой с опозданием. Она была уверена, что если бы вернулась вовремя, то могла бы предотвратить убийство. С того самого дня она возненавидела часы. В вашей великолепной спальне, обитой белым сатином… Вы меня слушаете, Эрик?

– Слушаю.

– …нет ни одних настенных часов. Вас обычно будил Филипп. Или Энджи звонила ему по телефону… А ваш поспешный отъезд из отеля «Дайане Риф»? А звонок из отеля? Смешно! Разговор был несвязным, спешным, не вписывавшимся в обычное поведение Энджи. Вы проявили себя ловким человеком в самом начале, я поверил в то, что Энджи была в Лас-Вегасе, но потом меня насторожила эта история с часами.

Я был спокоен, мне собирались рассказать мою жизнь, как отдельное дело, надо было выслушать до конца.

– Я ничего не делал ради личных интересов, Сэндерс, вам это прекрасно известно. Я последовал вашим советам быть осторожнее с Африкой и не мог допустить, чтобы она вышвырнула меня, как какого-то замарашку.

Сэндерс отогнал муху, которая намеревалась полакомиться большой каплей молока, пролитой на стол.

– Вы были слишком заняты собой, Эрик. За три дня до вашего отъезда Энджи рассказала мне о существовании некоего завещания, она намеревалась оформить его у мэтра Бентшола. Она объявила мне достаточно торжественно, что ждала ребенка.

– Что? Повторите.

– Вы ведь не глухой. Я сказал: ребенка. Вашего ребенка. Она всегда хотела иметь ребенка от мужчины, которого она выберет сама. Как вы думаете, почему она так хотела выйти за вас замуж?

Я задыхался. Кафе-шоп, казалось, увеличился в размерах, это был уже кафедральный кафе-шоп, машина для приготовления кофе стала алтарем, официанты и официантки – священниками и монахинями. Я потерял чувство пропорций и времени.

Син улыбнулся:

– Это вас поражает, да? Вы никогда по-настоящему не интересовались личностью Энджи. Будучи законченным эгоистом, вы не обращали внимания на ее недомогания… Вы женились на ней, потому что она служила для реализации вашей мечты. Энджи сказала мне однажды: «Его мечта в том, чтобы заработать денег для богатых; бедные люди – снобы, Син».

– Но почему она выбрала меня?

– Случайно. Она верила в знаки, небесные предзнаменования. Для нее Европа была чем-то соблазнительным, старый континент был Полон очарования. Ее привлекали немецкие корни вашей матери. Следует признать, что вы восхитительно на этом сыграли. К сожалению для вас, я прочел копию доклада о вашем прошлом. Нам повезло, что у Энджи не было времени, чтобы изменить завещание до вашего отъезда на озеро Тахо. И так все время. Люди считают себя вечными. Там она хотела объявить вам о разводе, который должен был случиться после рождения ребенка. Вам пришлось бы отказаться от всех прав на отцовство, а ребенок стал бы носить фамилию Фергюсон.

Я шел по незнакомому мне миру. Но мало-помалу вырисовывалась некая идея. Энджи была не только невинной жертвой, я тоже был ее добычей.

– Я должна объяснить Эрику, что там произошло. Утром, когда ты спал после принятия снотворного, я ждала в салоне, когда мне принесут кофе. Какой-то служащий ресепшена несколько раз прошел мимо. Он подошел ко мне и спросил: «Миссис Ландлер? Вы миссис Ландлер?» Я ответила, что это я. Спустя несколько секунд после этого появился Сэндерс. Я уже видела его, он несколько раз прошелся по салону и смотрел на меня. Я не знала, ни кто он такой, ни что ему было нужно. С ним вместе подошел служащий отеля и указал на меня: «Я же вам сказал: вот миссис Ландлер».

– Я искал Энджи, – сказал Сэндерс игриво, – а увидел какую-то незнакомую женщину. Я решил, что произошла ошибка, простое совпадение фамилий. Я хотел удостовериться…

Энни продолжила свой рассказ:

– Он подошел ко мне и спросил, где мистер Ландлер.

– Муж спит.

– Его ведь зовут Эрик?

– Да.

– Ах так… А откуда вы приехали?

– Из Лос-Анджелеса.

– И тогда, – снова вмешался в рассказ Сэндерс, – я спросил у нее: «А где же Энджи? Что вы сделали с Энджи? Вы убили ее?» И эта малышка воскликнула: «Не я». Она правильно испугалась, поскольку рисковала получить не меньше двадцати лет за соучастие в убийстве.

Сэндерс поднял руку, чтобы подозвать официантку, расплатился, пересчитал сдачу и оставил на чай сумму с точностью до цента.

Потом положил бумажку со счетом в карман и прокомментировал мой взгляд:

– Я храню все, счета, обрывки бумаг, фразы в памяти… Я – хранилище фактов, событий и документов. Вот так, мои милые.

Он встал.

– Теперь вы поедете со мной, чтобы узнать, каким будет ваше будущее. Пойдемте.

– Моя машина… – сказал я.

– Это потом. Сегодня утром вы будете ездить только со мной. Я оставлю вам достаточно средств, чтобы уплатить за стоянку… Пойдемте.

Солнце окрасило воздух в желтый цвет. Машины старались продвинуться вперед, упираясь бамперами друг в друга. За углом неподалеку от кафе-шопа стоял лимузин, водитель ждал нас в машине.

– Во время езды ни слова, садитесь!

– Куда едем?

– Ко мне домой…

Заднее сиденье было достаточно широкое для троих человек.

Когда машина тронулась, Сэндерс повернулся ко мне. Я почувствовал запах его туалетной воды, знакомый мне с тех времен, когда мы по-дружески обнимались в прошлом.

– Вы никогда не были у меня дома, – сказал он.

– Вы никогда меня к себе не приглашали…

– Правда, – произнес он, хлопнув себя по бедру, словно сожалея об этом – Это из-за самолюбия! Если бы я мог показать вам что-то вроде маленького дворца, я был бы, скажем так, более гостеприимен. Но я такой ранимый…

Я искал руку Энни и хотел прикоснуться к ней. Наши руки нашли друг друга и скрестились, словно в молитве: две ладони, две руки, два тела и один жест. Я с бесконечным удивлением понял, что не могу обвинить ее в предательстве. Я хотел, чтобы она была невиновна.

– Вот и хорошо, – сказал Сэндерс – Я ужасно не люблю сцен.

Шофер вел машину в направлении Малибу-Бич.

– У меня нет материальных возможностей купить такое же орлиное гнездо, как у Энджи на озере Тахо или поместье на вершине Беверли-Хиллз. Я нашел место, где мог чувствовать себя в своей тарелке и быть выше определенной категории людей. Таких, как нищие, наркоманы, малоимущие купальщики, детишки, не боящиеся акул, и родители, которые сами превратились в акул… И это место в Малибу.

Мы проехали по Тихоокенской автостраде и вскоре очутились в секторе побережья между морем и дорогой, застроенном рядом поместий. Водитель нажал на пульт дистанционного управления, решетка ворот открылась, и лимузин въехал в небольшой двор.

Выйдя из машины, мы пошли вслед за Сэндерсом к дому. Войдя в него, мы очутились в холле, обставленном по-мексикански. Ремесленная мебель, предметы для туристов, стена, украшенная сомбреро. Навстречу нам вышла женщина с костлявым лицом и черными волосами.

– Привет, Кончита! – сказал Сэндерс – Приготовьте нам кофе и подайте его на второй этаж.

Он обернулся ко мне и указал на эту женщину дружеским жестом:

– Кончита заботится обо мне просто божественным образом. Не правда ли, Кончита?

– Надеюсь, – сказала она, – и уже давно. Хотите пирожные к кофе?

Сэндерс обернулся к нам:

– Дорогие мои, не желаете ли пирожных?

Я пожал плечами. Он подошел к стене и нажал на кнопку. Зал наполнил голос Каллас из оперы «Кармен».

– Дом оборудован музыкальными аппаратами, я живу с моими умершими любовницами, певицами. Каллас была моей любимой певицей, а из ныне живых – Барбара Хендрикс[47]47
  Хендрикс Барбара – американская оперная певица, поет также джаз. Выступает в лучших театрах мира, включая Парижскую оперу, «Ла Скала», «Ковент-Гарден», «Метрополитен-опера».


[Закрыть].

Дом производил какое-то странное впечатление. Я не мог понять причины какого-то беспорядка и наличия большого количества мексиканских божков из флюорита или пластмассы на дешевой мебели.

Сэндерс читал мои мысли:

– Естественно, розовый дом намного шикарнее. С того самого дня, как Энджи его купила, я мечтал в нем жить. Да, Замок Радуги! И услужливость Филиппа. Через несколько дней я туда перееду.

Он говорил это нам, поднимаясь по лестнице. Мы шли за ним следом. Энни обернулась и захотела мне что-то сказать.

Сэндерс прервал ее:

– Позже, Энни.

Мы поднялись на площадку второго этажа. Там тоже все стены были завешаны сомбреро, масками ремесленников, и я увидел живописную и дешевую репродукцию «Трамвая «Желание»». Голос Каллас бил по мозгам, его звучание было едва выносимым. Очевидно, колонки были спрятаны под масками. Со стен, пола, перегородок лились слова этой оперы: «Меня не любишь, но люблю я!»

– Входите сюда, направо, теперь прямо! Входите же.

На стене у двери был выключатель. Он повернул его, нас оглушила тишина. Мы вошли в какую-то темную комнату, и я почувствовал себя глухим и слепым. Энни схватила мою руку, мы были вдвоем в могиле: ни малейшего лучика света, ни намека на окно, только один влажный металлический запах. Издали доносился легкий шум волн, очевидно, дом имел выход к морю. Издалека донесся крик ребенка. Мы были живы.

Я на что-то наткнулся. Повсюду стояли стулья, и, судя по острой боли в колене, я ударился о низкий столик.

– Садитесь. Ну, поживее… Сели?

Сэндерс копошился в темноте, перемещал какие-то предметы, заглушив легкое ругательство. Послышался щелчок, затем жужжание мотора. На стене появилось большое белое пятно, затем неясные очертания чего-то, поскольку объектив не был отрегулирован, а затем панорама фасада «Маунт Кения Сафари Клаб». Окна, балконы, остановка на одном из окон. На нашем? Затем бассейн, чьи-то незнакомые лица. Камера кого-то ищет, мечется из стороны в сторону. Она нахально снимает незнакомых людей. Одна смышленая девчонка машет рукой, она поняла, что ее снимают. Сэндерс говорит:

– Начало малосвязанное, но я не хотел делать монтаж и сразу переходить к делу. Я оставил фильм в его изначальном виде. Малейшее манипулирование катушками может посеять сомнения в умах присяжных заседателей. А так подлинность фильма совершенно неоспорима.

Ладонь Энни стала ледяной. На экране появляется она, сидящая рядом с бассейном. Позади нее видна темно-синяя гора Кения.

– Сейчас будет очень интересно, – комментирует Сэндерс.

Крупным планом лицо Энни.

«– Снимите очки.

Она подчиняется. Ее взгляд выражает глубокую панику. Слышится голос Сэндерса:

– Отвечайте четко. Как вас зовут на самом деле?

– Энни Уайт.

– Ваш возраст?

– Двадцать шесть лет.

– Где вы познакомились с мистером Ландлером?

– В Лас-Вегасе, в «Бэллис Гранд отеле».

– Что вы делали в этом отеле?

– Я работала в казино, меняла деньги клиентам».

На заднем плане появляется официант в белом пиджаке, он несет на подносе два больших стакана с фруктовым соком. Сэндерс снимает шикарный отдых тех, кому нечего бояться. Блеск воды бассейна. Здесь и там болтают небольшие группы отдыхающих. Крупным планом застывшее лицо Энни.

Сэндерс поясняет:

– Адвокату защиты ни в коем случае не удастся высказать предположение, что это признание было сделано под угрозой.

Фильм продолжается.

«– Энни Уайт, вы находитесь здесь под чужим именем. Почему вы выдаете себя за миссис Ландлер? Вам заплатили за участие в этом мошенничестве?

– Да. Эрик Ландлер предложил мне пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы я поехала с ним в Африку вместо его жены.

– Почему?

– Он сказал мне, что его жена была на Гавайях.

– На Гавайях? Продолжайте…

– Я приняла предложение мистера Ландлера.

Слышится возмущенный голос Сэндерса:

– Вот так просто. Поездка в Африку с незнакомым мужчиной! Он познакомился с вами, сделал предложение, и вы поехали? Даже не подумав о последствиях этого поступка?

– Каких последствиях?

– Женатый мужчина…

– Он не первый из мужей, который изменяет жене.

– А вам не было страшно?

– Нет, он меня успокоил.

– Каким же образом?

– Он заплатил мне вперед.

– Этого было достаточно, чтобы вас успокоить?

– Да. К тому же он был мне симпатичен.

– Симпатичен… По истечении какого времени вы ему уступили?

– Уступила? Я не уступала.

– Уступили. Сколько у вас было встреч, прежде чем вы заключили сделку?

– Какую сделку?

– Относительно вашей поездки.

– Две или три…

– За две или три встречи незнакомый вам человек убеждает вас поехать с ним, используя паспорт его законной жены. Вам это кажется нормальным?

– Не совсем, но он объяснил причины, а мне очень хотелось увидеть Африку.

– Вы уверены в том, что до того момента не были с ним знакомы?

– Какого момента?

– Лас-Вегаса и Африки. Не были ли вы его соучастницей с самого начала?

– Я ни в чем не являюсь соучастницей.

– Ни в чем? А где, по-вашему, находится Энджи Ландлер?

– На Гавайях.

– Это не так, вы прекрасно знаете, что это не так. В холле я спросил у вас: «Вы убили ее?» – на что вы воскликнули: «Не я!» Кто же тогда?

Крупный план Энни.

– Вы рискуете получить не меньше двадцати лет тюрьмы за соучастие в заранее спланированном убийстве. Я обвиню вас в умышленном убийстве. Вы ждали Ландлера в Лас-Вегасе, вы с самого начала планировали уехать вдвоем…

– Нет. Я ничего об этом не знала вплоть до сегодняшней ночи!

– И что же вам стало известно этой ночью?

– Вы не сможете заставить меня говорить.

– Заставить? Нет. Убедить. Если вы скажете мне все, что вам известно, у вас будут смягчающие обстоятельства, возможно, вас оправдают, если присяжные поверят вашей наивности.

– Ночью он сказал мне…

– Продолжайте.

– …что это был несчастный случай.

– Что именно?

– Смерть Энджи.

– Значит, она убита?

– Случайно.

– Вы присутствовали при этом «несчастном случае»?

Энни кричит:

– Нет, я же сказала, что не знала Эрика раньше!..

– Но если вы там не присутствовали, вы не можете утверждать, что это был несчастный случай.

– Так он мне сказал.

– И вы ему поверили?

– Да».

На заднем плане довольно далеко видны игроки в гольф. Какая-то любопытная девчонка останавливается позади шезлонга Энни, затем убегает.

«– Давайте сотрудничать, Энни Уайт, иначе я сообщу в полицию-Найроби, и вас арестуют. Вначале за использование чужого имени, потом за убийство или пособничество в убийстве. Кенийская полиция замечательно работает, через несколько часов вы будете под надежной охраной отправлены в Нью-Йорк.