Текст книги "Корпорация цветов"

Автор книги: Константин Соргунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– Дядя Игорь, – прошептал мальчик, увидев, что я, наконец, обратил на них внимание, – давайте пойдем домой, а?

– А как же хомяк? – весело спросил я и подмигнул. – Как же ваш Филя-Макс?

– Ну его, – пробурчал Костик.

– Папа другого купит, – заявил Пашка, до глубины души поразив меня таким вящим цинизмом. Казалось, Костик заметил моё удивлённое лицо и, желая смягчить сказанное братом, добавил:

– Вы же сами говорили, что он домой к маме побежал. Ему тут хорошо будет, правда?

Я про себя усмехнулся, но согласно кивнул. Братья заметно повеселели.

– Ну, домой так домой, – сказал я, похлопал обоих мальчишек по плечам и только тут понял, что понятия не имею, в какой стороне дом.

Мне казалось, что мы всё время шли по тропинке, но сейчас мы стояли у подножия небольшого холма, заросшего мхом, а тропинки не было и в помине. Кругом были высокие лиственницы и дубы, и я всё ломал голову, откуда бы им здесь взяться. Лес в округе я изучил вдоль и поперёк, в основном тут были высокие сосны и ели, кое-где встречались небольшие берёзовые рощицы. Я бы предположил, что мы забрели в такую даль, куда я и не заходил во время своих прогулок, но я был точно уверен, что мы с мальчишками блуждали по лесу не более получаса. Часов у меня не было, но обычно мне удавалось более-менее точно определять прошедшее время. Впрочем, здесь моё чувство времени начинало меня подводить. Мы наугад зашагали в сторону от холма. По моим подсчетам с того момента, как было решено прекратить поиски и вернуться домой, прошло около пяти минут, но когда я оглянулся назад, оказалось, мы успели отмахать такое расстояние, что холм совсем потерялся из виду. Это мне совсем не понравилось, и я взял ребят за руки. Ладони у них было взмокшие, волосы прилипли к лбам, глаза лихорадочно горели на побледневших лицах. Я счел нужным как-то их подбодрить.

– А что, пацаны, а не махнуть ли нам на пляж после поисков?

– Сначала надо выйти из леса, – рассудительно сказал Костик. Но напоминание о купании возымело нужное действие, и его взгляд стал куда как спокойнее. Пашка посмотрел на брата с сомнением, и тоскливо проговорил:

– Бабушка, наверное, уже пришла. Ругаться будет.

– Ничего, – утешил я его. – Так и быть, замолвлю за вас словечко. Скажу, что сам предложил пойти искать хомяка.

– Врать нехорошо, – сказал Пашка и тут же добавил: – А вы правда так скажете?

– Правда, – кивнул я. – А ещё куплю всем нам по мороженому.

Братья немного повеселели и дальше мы зашагали куда как бодрей. Я не хотел говорить ребятишкам, что заблудился, но вскоре они прочитали беспокойство на моём лице. Костик, как наиболее сообразительный, остановился и заглянул мне в глаза:

– Дядя Игорь… мы что, заблудились?

– Гм, – пробормотал я, не зная, как лучше поступить. С одной стороны мне совершенно не хотелось пугать ребятишек, а с другой стороны не хотелось сорвать по-крупному и потерять их доверие. Я ответил уклончиво:

– Думаю, мы скоро выйдем на тропинку.

И мы шли всё дальше и дальше. Высокая трава щекотала голые коленки ребятишек, прохладный ветерок приятно освежал разгоряченную кожу. Я с каким-то расслабленным любопытством смотрел по сторонам, отмечая про себя, как разительно изменился лес вокруг нас. Крона дубов отливала розовым цветом, могучие стволы были покрыты тонкой сеткой неведомого ползучего растения. По меньшей мере я раз пять споткнулся о толстые скрученные корни, выступающие из-под земли, и я готов был спорить, что ни в одном лесу больше не увидеть подобных корней. Были они тёмно-коричневого цвета и такие твёрдые, что казалось, это камень, а не дерево. На корнях, словно вздутые вены, проступали зелёные продольные полосы, упругие и липкие на ощупь. Казалось, будто бы по ним циркулирует холодная и вязкая кровь дерева.

Чем дальше мы уходили вперёд, тем ярче и насыщеннее становились цвета. Дубы теперь пламенели розово-оранжевой листвой, на каждой травинке проступал сложный бирюзовый узор. Два раза мимо меня пролетела ядовито-малиновая стрекоза с неестественно вытянутым тельцем. Несмотря на то, что лес вокруг разительно изменился, близнецы, погруженные в собственные мысли, ничего не замечали, а мне оставалось только молиться, чтобы они не обратили на это внимание и далее. У меня большой опыт прекращения истерик и рёва собственной дочери, но к общению с двумя паникующими пацанами я был морально не готов. Внезапно у меня резко закололо в левом боку и стало сложно дышать. Я, стараясь не показать, что мне плохо, попросил мальчишек остановиться. Близнецы застыли как вкопанные и смотрели на меня широко раскрытыми глазёнками. А я согнулся чуть ли не пополам, упёрся руками в колени и стал глубоко дышать. Это отчасти помогло, боль в боку почти прошла, но дышал я по-прежнему с трудом, будто бы мои лёгкие что-то сдавливало. Через некоторое время по всему моему телу прошелся холодок, в кожу вонзились тысячи иголок, и вдруг на меня накатила необычайная лёгкость. Боль, сдавленность в лёгких прошла, воздух проходил без каких-либо препятствий, голова не кружилась и всякая слабость исчезла сама собой. Вместе с ней пропал и страх, причем пропал так, что я уже смотрел на детей с удивлением, не понимая, что за выражение застыло на их лицах. Не буду лукавить, я далеко не храбрец, чувство самосохранения развито во мне настолько, что я готов назвать банальную трусость проявлением осторожности. Но стоя под розовыми деревьями, полной грудью вдыхая свежий лесной воздух, я совершенно не чувствовал страха, мне неведомо было даже малейшее опасение. Мне казалось, что всё идёт своим чередом, что всё происходит именно так, как и должно. Я не боялся сам и отказывал в праве на разумный страх другим. В какой-то момент сжавшиеся от страха дети показались мне отвратительными. Я чувствовал гармонию с окружающим миром, единение с природой и полное душевное равновесие. И мне было неприятно, что кто-то здесь может испытывать такое жалкое чувство, как страх. И я весело обратился к близнецам:

– Эй, братцы-кролики, чего перепугались? Небось думаете, что мы заблудились? Так ведь зато какое приключение!

– Я домой хочу, – жалобно сказал один из мальчишек, и я внезапно понял, что совершенно позабыл, как отличить, кто есть кто.

– А мы и идём домой, – широко улыбнулся я. – Вот сейчас ещё немного прогуляемся, выйдем, наконец, на тропинку, а там до дома рукой подать.

– А вы точно знаете, куда идти? – подозрительно и в то же время робко спросил второй мальчишка.

– Ну конечно, – соврал я. – Что тут знать!

– А я читал, как один геолог заблудился в тундре, – заявил второй.

– Ну так то в тундре. А тут-то что! Тоже мне, в трёх ёлках заблудились! Сейчас мы выйдем на просеку, а вот потом…

Я не договорил. Вдали послышался громкий звук, в котором все мы сразу узнали гул уходящего поезда. Я засмеялся.

– Ну, что я вам говорил! Вон и станция близко. Нам туда.

Близнецы заулыбались. Я рассуждал вслух.

– Мы, скорее всего, добрели аж до соседней станции. Придётся, значит, вдоль путей прогуляться. Ну да ладно, мы люди привычные. Правильно я говорю, а, пацаны?

Братья довольно закивали. Выражение испуга и настороженности сошло с их лиц к моему огромному облегчению.

– Вот и хорошо. Сейчас выйдем к станции, купим там по мороженому и пойдем потихоньку в родные пенаты. Кстати, к слову о пенатах. В репинских пенатах были уже?

– Мы с папой туда ездили, – гордо сказал один из близнецов. – Там в парке есть беседка, и на второй этаж забраться можно, только у лестницы одна перекладина сломана!

– И ещё мостик, – подхватил второй. – А в пруду только лягушки.

– Так вы там, что, только на лягушек смотрели? – рассмеялся я. – А как же экскурсия?

– Да ну её, – махнул рукой один из близнецов. – Скучно.

Вскоре впереди замаячил просвет, мы прибавили шагу, и вышли к железнодорожной насыпи. Мальчишки издали пронзительный ликующий вой, а я только покачал головой и отметил про себя – "что-то не так". Только спустя несколько минут я понял, что именно меня смутило. Я видел насыпь, слышал гул далёкого поезда. Но нигде не было ни столбов для линий электропередачи, ни проводов. Была высокая железнодорожная насыпь, блестели рельсы. И больше не было ничего.

– Вон станция, дядя Игорь! – закричал мне один из близнецов. Это был Костик или Пашка? Не знаю. Мне казалось, что ещё недавно я отличал их по каким-то параметрам, но сейчас всё вылетело у меня из головы. Я посмотрел в сторону, куда указывал парень и действительно увидел железнодорожную станцию. Из груди у меня невольно вырвался вздох удивления. Здание станции было до того старым, что, казалось, рассыплется в прах при малейшем дуновении ветерка. Оно было построено из крупных плохо обтёсанных бревен и выкрашено в тёмно-синий цвет. Я даже не задумывался над тем, что это за станция, я просто знал, что на дороге выборгского направления её просто нет. И не только там. Я был уверен в том, что этой станции вообще нет в том месте, которое я привык считать своим миром. Мы поднялись на насыпь и перешли через рельсы. Моё сердце болезненно сжалось – сами рельсы немного шире обычных, а расстояние между ними было вдвое больше. Шпал не было вовсе.

Близнецы по-прежнему ничего не замечали, или же просто не хотели замечать. Я видел, как они были оживлены, слышал их разговоры, связанные только с какими-то бытовыми делами и играми. Мне очень не хотелось разрушать их иллюзию того, что всё в порядке. Она разрушилась сама собой. Рельсы загудели, вдалеке послышался шум идущего состава.

– Дядя Игорь, поезд едет! – хором воскликнули братья. К этому времени мы уже спустились с другой стороны насыпи и тихонько шагали вдоль путей по мелкому гравию. Сейчас я не могу точно сказать, действовал ли я инстинктивно, или же руководствовался какими-то спонтанными идеями, но я схватил обоих мальчишек за руки и потащил их к ближайшим кустам. Сердце моё колотилось как бешеное, впервые с тех пор, как мы вошли в лес, я почувствовал жгучий страх.

– Дядя Игорь, – заикнулся было один из парнишек, но я что есть силы сжал его руку.

– Ни слова!

Мы едва ли не кубарем скатились по крутой насыпи в кусты и спрятались в густой листве. Я крепко держал близнецов за потные ладони и напряженно вглядывался в большоё тёмное пятно на горизонте. Приближался поезд.

Рельсы дребезжали, гудел ветер, мелко тряслись камешки на пологом склоне. Братья прильнули ко мне с обеих сторон, и я чувствовал, как дрожали их худенькие тела. Мне хотелось как-то их ободрить, сказать, что бояться нечего, но мне самому было страшно и они бы почувствовали мою ложь. Поэтому я только посильнее прижал детей к себе и вместе с ними стал смотреть на поезд, мчащийся по широким рельсам.

Поезд, который пока ещё казался мутным силуэтом, стремительно приближался к станции. Вскоре он сбросил ход и мы могли как следует его рассмотреть. Поезд был около четырёх метров в высоту и такой длинный, что казался бесконечным. Вагоны длиной метров по двадцать соединялись друг с другом массивными цепями. Огромные окна затянуты снаружи черной тканью с золотой окантовкой. Сам поезд был сине-черным. Я не могу сказать, чтобы он был величественным, скорее его можно было назвать гротескным. Ряды огромных черных колёс мерно стучали, выбивая искру, цепи звенели, из одного окна валил густой дым. Но самое большое впечатление на меня произвёл локомотив. Не знаю, что или кто сидели в его кабине, но справа и слева от неё было два столба, оканчивающихся факелами. Несмотря на движение поезда, пламя горело ровно и жарко. А рядом со столбами, обняв их руками, стояли огромные существа, при виде которых я едва сдержался от крика.

В них было метра три роста, кожа тёмно-синяя, сплошь покрытая узкими черными полосами, сложенными в неясный мне рисунок. Существа явно были разнополыми, по крайней мере у того, что было слева на это указывали высокие груди, широкие бёдра и лицо, которое, несмотря на всю суровость, было определённо женским. Ладони, лежащие на локтях, были непомерно большими, вместо ногтей были устрашающего вида черные когти. Узкие тёмно-зелёные глаза, крючковатые носы и черные губы. Взгляд у существ был горделивый и высокомерный. Вместо одежды на них были полоски тёмной кожи, обхватывающие бёдра и грудь. На руках было несколько массивных браслетов. Существа стояли так неподвижно, что их можно было принять за статуи, но уж слишком живыми были их суровые лица и зловеще горящие глаза.

Больше я разглядеть ничего не успел, потому что поезд подошел к станции и теперь моему взгляду открывались только несколько вагонов, плавно проплывающих мимо нас. Я думал, что поезд остановится, но вместо этого он только совсем сбавил скорость и лениво полз вдоль широкой деревянной платформы. На ходу двери одного вагона открылись, вниз перекинулась небольшая лесенка и по ней на платформу спрыгнула женщина в тёмно-синей форме. Рукава и подол юбки были оторочены золотой полосой, руки в синих перчатках. Лица её я не видел, но волосы были светлыми и лёгкими как у ребёнка. Женщина зашагала по платформе вслед за поездом, а по лесенке спустился пожилой мужчина в строгом костюме из тёмной ткани. Женщина подала ему руку и помогла выбраться на платформу. Кто-то из поезда подал ей большой чемодан, видно было, что она не без труда подняла его и поставила на землю рядом с мужчиной. Потом женщина в форме быстро поклонилась, так что её волосы взметнулись вверх, догнала свой вагон и ловко вспорхнула наверх по лесенке. Лесенку втащили обратно, двери закрылись и поезд, дав гудок, стал быстро набирать ход. Ещё немного, и он совсем скрылся из виду.

Пожилой мужчина несколько секунд стоял неподвижно, глядя вслед уходящему поезду, потом легко подхватил свой чемодан и быстрым шагом отправился в здание станции. Когда он скрылся за массивной синей дверью, близнецы дали волю слезам. Мне редко доводилось видеть беззвучно плачущих детей, моя Настя всегда была эмоциональным ребёнком, так что я даже не знал, что и делать. Слёзы градом катились по совершенно одинаковым лицам, братья синхронно всхлипывали и крепче прижимались ко мне.

– Ну что, ребятишки, – сказал я после небольшой паузы, – кажется, забрели мы куда-то не туда.

– Не туда, – шепотом повторил один из парнишек, тот, у кого на лбу была большая ссадина.

– А раз так, – нарочито весёлым голосом заявил я, – значит надо искать другую дорогу. Верно я говорю?

– Верно, – шепнул он же бесцветным голосом. Это мне не понравилось. Я был уже согласен успокаивать и утешать, но что можно поделать с детьми в состоянии апатии, я и понятия не имел. Оставалось одно – делать вид, что ничего не случилось и развлекать по мере сил. Ну и, само собой, потихоньку отсюда выбираться. Я покрепче сжал руки ребятишек, выпрямился и сказал:

– Пойдемте, пацаны.

И мы пошли сами не зная куда, лишь бы подальше от страшной станции и чудовищных поездов. Братья молчали, не спрашивали меня, куда мы идём, вообще не задавали никаких вопросов, словно бы отключившись от реальности. Это совершенно меня не радовало, но я надеялся, что рано или поздно этот кошмар закончится, и мы найдем дорогу к дому.

По ту сторону рельсов тоже был лес, но такой редкий, что казался просто рощицей. Он весь состоял из тоненьких берёзок с желтоватыми листьями, да нескольких рябинок, усыпанных красными ягодами. Под ногами хрустели опавшие листья, кое-где в пожухлой траве мелькала яркая шляпка гриба. Погода была самой что ни на есть осенней – ни жарко и ни холодно, лёгкий ветерок перебирал листву деревьев, накрапывал мелкий дождик. Мы с притихшими близнецами шли неведомо куда, позади громыхали поезда, мир вокруг жил своей жизнью. Из-за ближайшего дерева прямо навстречу нам вышла необычайно тощая собака со свалявшейся седой шерстью. Пару раз она хрипло гавкнула, а потом потеряла к нам всякий интерес и спокойно потрусила по своим делам. Братья не обратили на собаку ни малейшего внимания, равнодушно смотря только себе под ноги. Оба были бледны, взгляд потух, губы запеклись. Я решил, что даже если всё сложится благополучно, и мы вернёмся домой, родителям не скоро удастся вернуть детей к прежней жизни. Некоторые события переворачивают всё с ног на голову. Моя жизнь изменилась до неузнаваемости, когда умерла моя жена. А жизнь этих парнишек меняется, впервые столкнувшись с чем-то, не поддающимся объяснению. Когда-то я читал, что дети лучше справляются с проявлениями сверхъестественного, перед которыми бы спасовал любой взрослый, потому что они ещё не утратили способность мечтать. Могу заявить со всей уверенностью, что это вопиющая ложь. Взрослый человек может обмануть свой страх, выдумав сотни причин для оправдания странного явления. Дети ещё не привыкли врать самим себе. Они видят всё как есть и, черт побери, им страшно.

В небе раздался громкий звук, как будто самолёт проходил звуковой барьер, но гораздо пронзительнее и тоньше. От неожиданности я споткнулся и чуть не упал, уронив вместе с собой мальчишек. А те будто бы ничего не заметили, полностью погрузившись в себя. Сейчас много говорят об аутизме, порой рассматривая его как бессознательный уход от реальности. Честное слово, порой я готов многим пожертвовать, чтобы научиться в нужный момент выпадать из привычного мира. Порой жизнь преподносит нам такие сюрпризы, справляться с которыми мы не в силах. И дело даже не в собственной слабости, просто иногда нет никакого желания бороться с чем бы то ни было.

– Ничего, ребятки, – говорил я, обращаясь к детям, но по большей части для собственного успокоения. – Это ничего, это не страшно. Вот сейчас пройдем этот лесок, а там уже и до дома недалеко.

Близнецы равнодушно на меня посмотрели и снова уставились под ноги. Я уже и не знал, чем их подбодрить.

Вскоре мы вышли к реке. Была она довольно широка, с высокими берегами, заросшими жесткой травой. Вода была гладкой, как стекло, и в ней отражалось синее-синее небо без единого облачка. Вдоль берега шла небольшая желтая тропинка. Я был совершенно уверен, что эта тропинка ведёт куда угодно, но только не домой, однако счел нужным бодро сказать:

– Живём, братцы-кролики! Вот она, наша дорожка!

– Не наша, – еле слышно прошелестел один из братьев со ссадиной на лбу. Я вдруг вспомнил что его зовут Константин.

– А ты гляди веселей, Костик, – сказал я, силясь улыбнуться. – Заблудились, поплутали, с кем не бывает. Сейчас домой придём, мороженое съедим…

– Мороженое, – повторил Костик и лицо его озарила жуткая улыбка, от которой у меня побежали по спине мурашки. Я смотрел на лицо ребёнка и видел на нём гримасу отчаяния и безысходности. Невольно мне вспомнилось приключение на берегу моря, Нарин, Арнау и страшная мельница Крихтэ, словом всё то, что я так тщательно пытался забыть. Я встряхнул головой, чтобы отогнать навязчивое видение и сказал как можно более уверенно:

– Короче говоря, ребятишки, всё в порядке будет. Сейчас придём. Сейчас…

Мы долго шли вдоль берега реки, то и дело бросая взгляды на зеркальные воды. Течение было быстрым, но без ряби, вода прозрачная, и просматривалось до самого дна. Чуть дальше река становилась шире, так, что противоположный берег совсем терялся, а посреди неё высился остров. Мне тут же вспомнились строки Пушкина: "Мимо острова Буяна в царство славного Салтана". Несмотря на то, что вода была спокойной, об высокие и острые берега острова яростно бились зелёноватые волны. Мне показалось даже, что вода будто бы старается вытолкнуть остров из себя. Иллюзия борьбы была настолько сильной, что на короткий миг я увидел в волнах сотни щупалец, со всех сторон тянущихся к непокорному острову.

На самом острове стоял замок. Был он какого-то неопределённого цвета, мне никак не удавалось понять, тёмный он или светлый. То ли замок переливался всеми красками, то ли мои глаза просто не воспринимали цвет, которого не было в привычной мне цветовой гамме.

Близнецы не смотрели ни на реку, ни на остров с замком, головы их были низко опущены, руки висели как плети. Это уже была крайняя степень апатии, которая в любой момент могла перейти во что угодно. Я попробовал растормошить мальчишек, рассказывая им забавные истории, предлагая пробежаться наперегонки, но всё было бесполезно. Братья закрылись от всего мира и не реагировали ни на что. Их ладони в моих руках были холодные и сухие, дети еле переставляли ноги, каждую минуту грозясь упасть без сил. Несколько раз я пытался их разговорить, но ответом мне была тишина. Тогда я и сам пришел в отчаяние и надолго замолчал.

Где-то через полчаса дети начали выбиваться из сил. Я видел, что каждый шаг даётся им с трудом, и предложил сесть и передохнуть. Сам я совершенно не чувствовал усталости. Наоборот, любое промедление было для мучительно, больше всего хотелось идти и идти вперёд, не останавливаясь ни на секунду. Когда-то давно я купался в Оке и зачем-то решил во что бы то ни стало переплыть на другой берег. Течение было быстрым, меня уносило всё дальше и дальше, но я всё равно упорно грёб, силясь победить упорную реку. Когда я оказался на середине реки, силы почти покинули меня, а в душе зрело упрямое чувство переплыть во что бы то ни стало. В конечном итоге Оку я так и не переплыл. Меня снесло по течению так далеко, что я уже опасался не найти место своего лагеря. Но то чувство упрямой решимости я запомнил и именно его испытывал всё то время, что шел с двумя испуганными детьми вдоль неизвестной реки. Добиться своего. Непременно добиться своего.

Братья сидели на траве неподвижно, опустив головы и бессмысленно глядя перед собой. Ветер трепал их густые светлые волосы, а я ходил вокруг них кругами, пытаясь понять, что же происходит. И чем больше я смотрел на детей, тем явственнее понимал, что причина их апатии лежит гораздо глубже, нежели я думал изначально. Дело было даже не в страхе, который они испытывали в начале, мне чудилось, что братья меняются, теряя какую-то очень важную часть себя. С тех пор, как мы заблудились в лесу, кожа их чрезвычайно побледнела и истончилась, под ней явственно проступала сеть голубоватых вен. Глаза запали глубоко и болезненно блестели, губы покрылись белым налётом. Я всё смотрел и смотрел, отмечая про себя всё новые и новые изменения. В конце концов мне стало жутко.

Я опустился перед детьми на корточки и положил руки им на плечи. Братья даже не шелохнулись, смотря сквозь меня совершенно пустыми глазами. На плечах обоих были странного вида следы, напоминающие зарубцевавшиеся ожоги, но я не мог точно сказать, были ли они ещё час назад. Спросить у братьев я не мог, они словно находились в глубоком трансе. Я потряс их обоих, сначала легонько, потом с силой. Головы детей болтались как у тряпичных кукол, но на лицах не выражалось ничего, кроме сосредоточенной внимательности. Я ошибался: глаза детей смотрели не перед собой, а вовнутрь, мозг работал, решая какую-то одному ему понятную задачу, весь остальной мир был наглухо закрыт. Близнецы были рядом со мной, я мог дотронуться до них рукой, мог трясти их, говорить с ними, но на самом деле они были необычайно далеки. Мысли, сознание, всё было заперто для меня, и как я не пытался достучаться, дети не реагировали ни на что. Я кричал, но ответом мне было только эхо, я бил братьев по щекам, но к ним даже не приливала кровь. Мне стало ясно, что я давно уже вёл за руки не детей, а только пустые оболочки, в которых время от времени вспыхивала и гасла забытая искра разума.

Я осторожно положил близнецов на траву и лёг сам, даже не пытаясь осмыслить всё происходящее. Я вспоминал, как никогда отчетливо вспоминал то, что случилось однажды на берегу неведомого моря. Я вспоминал лицо и голос Нанарин, женщины с черным рисунком на ноге, вспоминал мельницу Критхэ и библиотеку, вернувшую меня домой. Я долго уверял себя в том, что всё происходящее было лишь красочным сном, но сейчас я как никогда ясно понял, что всё было на самом деле. Я перевернулся на живот и закрыл глаза, устало думая об острове с высокими и острыми берегами.

Не знаю, как это случилось, но я ненадолго уснул, а когда проснулся, то увидел, что рядом со мной никого нет. Голова кружилась так, словно бы я надышался угарным газом, глаза слипались, во всём теле была ноющая боль. Я долго бродил по берегу, громко окликая детей по имени, приходя в отчаяние и яростно топча ногами жесткую траву.

– Константин! Костик! Пашка! – кричал я, срывая голос. – Пацаны, где вы? Паа-а-вел! Коо-о-стя!

Паника, охватившая меня при мысли о том, что я буду говорить родителям близнецов, немного меня отрезвила. Я давно заметил, что лучше всего со страхом помогают справиться всевозможные бытовые проблемы, требующие быстрого решения. Когда моя дочь в шесть лет заболела пневмонией, и врачи говорили, что шансы её невелики, я испытывал такой ужас, по сравнению с которым все прочие страхи кажутся несущественными. От меня тогда мало что зависело, Настя была под постоянным присмотром медицинской сестры. Я не находил себе места, ходил из угла в угол как тигр по клетке. Всё валилось у меня из рук, ни на чем не удавалось сосредоточиться. А потом у нас прорвало трубу с горячей водой и мне пришлось до поздней ночи разбираться с ЖЭК-ом и аварийными службами. В тот день я лёг спать совершенно измученный, но спокойный. Наутро я понял, что от постоянного страха за дочь, в котором я прожил эти дни, меня спасла проклятая труба.

Ещё немного я покричал, но уже без особой надежды, а потом просто пошел вдоль реки. Время от времени я опять звал детей, но скорее только для успокоения собственной совести. К самой воде спускались ветви деревьев с белыми стволами и мелкими зелёными листьями, из зарослей травы выбирались большие тёмные жуки с радужными крыльями и, жужжа, низко летели над землёй. В воздухе ощутимо пахло чем-то сладким, медовым, и я всё никак не мог понять, то ли это запах воды, а то ли запах каких-то неизвестных мне цветов.

Я всё шел и шел по тропинке, вдыхая приятный аромат, чувствовал, как лёгкий ветер треплет мои волосы и думал, что, в сущности, всё не так уж и плохо. Какая-то разумная часть меня протестовала против таких мыслей, убеждая меня в том, что нельзя чувствовать себя хорошо, не зная, что случилось с детьми. Менее рациональная, но более чувственная часть меня вкрадчиво напоминала, что дети всё-таки чужие. Некоторое время я вяло спорил сам с собой, а потом махнул рукой – будь что будет. Я не знал где, не знал правил игры, кроме того, я играл на чужом поле, и от меня мало что зависело. Всё что я мог – это кричать до хрипоты, но, судя по всему, толку от этого было мало. Решив для себя, что собственным волнением я только наврежу, я постарался успокоиться и пошел дальше.

Сладкий запах становился всё ярче, насыщеннее, пока, наконец, мне не стало казаться, что я иду в медовом облаке. Аромат кружил голову, явственно ощущался на губах, буквально стекал по коже, наполнял меня изнутри. Несмотря на то, что я чувствовал себя одурманенным, соображал я на удивление ясно, не было ни малейшей путаницы в мыслях. Теперь я не просто вдыхал запах, я жил им и шел на него, всей душой желая найти его источник. Река повернула в сторону, высокие её берега полностью скрылись в густых зарослях колючих кустов. А дорожка шла всё так же прямо, желтый песок пылился у меня под ногами. Я услышал тонкие переливы свирели и зашагал быстрее, прошел через рощу из деревьев с розовыми листьями и вышел на поляну, полную сочной травы. Ко мне тотчас выбежала крупная собака с длинной белой шерстью, на её шее висел серебряный колокольчик. Я остановился, но собака не имела ко мне враждебных намерений. Она обнюхала мои ноги, несколько раз гулко гавкнула и потеряла всякий интерес. Звук свирели на мгновение смолк, я посмотрел в ту сторону, откуда он доносился и увидел худенького высокого паренька лет семнадцати, одетого в желто-зелёный наряд. В руках у юноши была блок-флейта, через плечо перекинута сумка на широком кожаном ремне. Парень смотрел на меня настороженно, но не произносил ни слова. Я хотел подойти к нему и задать с десяток мучающих меня вопросов, но тут я обратил внимание на странных животных, которых поначалу я принял за овец. На поле паслись с полсотни белых зверушек, настолько странных, что я напрочь забыл про юношу-пастуха и принялся их рассматривать.

Животные были ростом с большую собаку, самые большие из них доходили мне до пояса. Они стояли на четырёх чрезвычайно кривых лапах, причем задние гнулись только вперёд. Вместо копыт у зверей были аккуратные ладони и ступни с длинными, почти человеческими пальцами и нежно-розовыми ногтями. Шерсть, которая покрывала всё тело, была короткая и довольно редкая. Но удивительнее всего были головы этих странных существ. Крупные и массивные, они держались на тонких складчатых шеях, большие клинообразные уши торчали в разные стороны. Сама морда, или даже лицо было довольно широким и больше всего напоминало обезьянье. Четыре больших глаза почти полностью закрывали складки тонкой кожи, ресниц не было. Вместо носа на морде животных был маленький выступ с двумя аккуратными ноздрями. Рот представлял собой огромную дыру, которая, казалось, проходила до самого затылка. На обоих челюстях было по ряду мелких острых зубов. Рот никогда не мог закрыться до конца, язык был длинный и розовый, по цвету напоминающий несвежее мясо.

Несмотря на свою более чем необычную внешность, в зверюшках не было ничего откровенно отталкивающего, мне они показались беззащитными и вечно испуганными. Животные передвигались по полю рывками, словно каждый шаг стоил им невероятных усилий. Головы у них были опущены к самой земле, зубами они поддевали целый пласт земли и с мерным урчанием поедали его вместе с травой. Время от времени то один, то другой зверёк делал попытку убежать в ближайший лесок, но собака бросалась к нему с лаем и могучим ударом лапы возвращала нарушителя на место. Иногда удар был так силён, что зверёк с тихим стоном кувыркался в воздухе и бессильно падал на спину, широко раскрывая огромный рот. Тогда собака приходила в неистовство и начинала бегать кругами вокруг лежащего существа, хватая его зубами за лапы и живот. Зверь не пытался отбиваться, стоны его становились всё громче и громче, пока, наконец, не переходили в визг. Тогда пастух свистом подзывал собаку и она шла к нему с видимой неохотой.

Вновь заиграла свирель, а я с трудом оторвался от созерцания невиданных тварей и подошел к юноше.

– Привет, – просто сказал я, удивляясь своему дребезжащему голосу.

– И тебе привет, – сказал пастух, отнимая флейту от губ. Он плохо выговаривал букву "р", от этого его речь была более мягкой и певучей.

– Ты не видел здесь двоих детей? – спросил я. – Они близнецы, оба светлые, одеты…