Текст книги "Корпорация цветов"

Автор книги: Константин Соргунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Игорь вскочил на ноги так резко, что я невольно вскрикнула. Ещё не забылся извечный страх, ещё ворочался в душе ужас перед каждым, кто считает себя полноправным хозяином. Но Игорь хозяином не был и страх схлынул так же быстро, как и появился. Мужчина протянул руки вперёд и бешено на меня посмотрел:

– Моя дочь. Моя маленькая дочь не со мной. Верю ли я тебе, Зои? Нет, я тебе не верю.

Игорь медленно опустил руки и отошел к стене.

– Это была не я, – прошелестела я еле слышно.

– Оставим это, – глухо сказал мужчина, скрещивая руки на груди. Когда я, наконец, насмелилась и подошла к нему, Игорь дремал. За долгие годы одиночества он научился спать стоя. Я потрясла его за плечо.

– Послушайте…

Мужчина слегка вздрогнул, с губ его сорвался негромкий звук "ааах" и открыл глаза.

– Послушайте, Игорь, – я смотрела на него пристально, силясь вспомнить то, что пока было скрыто где-то в глубине моей второй памяти. – Что такое "Кратц"?

Стоило мне произнести это слово, как Игорь побелел, вжался и постарался вжаться в стену.

– Нет, – пробормотал он, мотая головой из стороны в сторону. – Нет, нет, нет!

Он глухо закричал, потом схватился обеими руками за остатки волос и с силой потянул их в сторону, вырывая с корнем. Я успела увидеть серо-стальной ноготь на его большом пальце. Потом Игорь повалился на пол и, скуля, отполз в угол. Я посмотрела на него с жалостью. Несчастное, искалеченное существо. Что с ним произошло? Что он делает на минус двадцать седьмом этаже?

Моё внимание привлекла стопка белых листов, исписанных с обеих сторон мажущей шариковой ручкой. Я подошла к столу и бегло пробежала взглядом один лист. Второй. Третий. Мало помалу чтение меня увлекло, и не столько своим содержанием, сколько тем, что в процессе у меня появилось ощущение, что я пытаюсь найти последнюю деталь сложной мозаики. Последняя деталь, и рисунок станет полным, а пока я перебираю ворох разноцветных и бессмысленных кусочков картона, стараясь найти единственный верный.

В молчании прошло около часа. Игорь всё так же скулил в углу, а я всё читала и читала, не в силах оторваться. "Они велели мне вести дневник", "Женщина на мельнице", и, наконец, "Валерия, исчезающая в сумрачном парке". С каждой прочитанной строкой мне становилось всё тяжелее и тяжелее, и, наконец, я в бешенстве опустила на стол руку, сжатую в кулак. Звук получился глухим, а я, наконец, поставила на место последнюю деталь.

Несколько минут я молчала, пытаясь осмыслить прочитанное, хотя скорее я думала о том, что увидела между строк. Потом повернулась к мужчине, забившемуся в угол, и посмотрела на него в упор:

– Что за бред ты написал?

Он взглянул на неё исподлобья и снова опустил взгляд в пол. Я судорожно провела тыльной стороной руки по лицу и вдруг подскочила к нему вплотную.

– Что за бред ты написал?! – отрывисто закричала я ему в лицо, потрясая белыми листами. – Зачем ты придумал эту ложь?!

– Моя девочка, – пробормотал мужчина сонным голосом. Взгляд его был туманным и размытым. – Моя маленькая девочка. Моя Настя. Моя маленькая, маленькая девочка.

– Нет никакой девочки! – закричала я, срываясь на визг. – Нет никакой, никакой маленькой девочки! Ты, недоделанный ублюдок! Дрэй! Дрэй! Дрэй!

– Неправда, – шепнул Вирго Кратц, закрывая лицо руками. Одна рука у него была с длинными металлическими пальцами. Другая обычная, почти человеческая. – Неправда. Неправда. Я не такой. Я человек. Человек. Человек.

Я закричала так, что мой голос эхом раскатился по коридору. Одним движением я отшвырнула от себя белые распечатанные листы, и они с тихим шелестом опустились на пол. Передо мной в углу сжималось измученное, искалеченное существо с ромбовидными глазами цвета густого чая. Вместо ног у него были металлические клешни с кусками искусственной кожи, которая не закрывала целиком кровеносные сосуды и сухожилия. Позвоночник не был скрыт под гибкой пластиной и выступал из спины уродливым горбом. С живота свисали вздувшиеся вены из эластичного пластика, в которых образовались тромбы, и кровь с трудом циркулировала по организму. Нижней челюсти не было, вместо неё была установлена небольшая пластинка с металлическими подобиями зубов. Кожа на лице была полностью заменена на искусственную, сине-голубую, а вот на голове была настоящая, родная. На макушке росли редкие рыжеватые волосы. Вирго Кратц, наш домашний монстр и беглец номер один.

Фриззе

Вирго Кратц был одним из самых маленьких и хилых Аидрэ-дэи. Аяснийка, которая его вынашивала, была поражена неизвестным недугом, который убил её за какие-то полгода. Вирго родился на полтора месяца раньше срока и остался в живых только потому, что его выходили аясны, которые никогда не делили младенцев на своих и чужих. Он рос слабым и болезненным ребёнком, который почти не принимал никакого участия в детских играх и часами неподвижно сидел на пустынном морском берегу, играя с песком и глядя на водную рябь. К тому моменту, когда ему исполнилось десять, он выглядел едва ли на шесть-семь лет, и ни о какой трансформации не могло идти и речи. Вирго оставили подрасти ещё на пару лет и именно эти годы стали ключевыми в его развитии. Кратц быстро миновал пору детства и сформировался почти во взрослую, разумную личность, обладающую своеобразным характером и образом мыслей. В двенадцать лет Вирго Кратц едва достигал до пояса среднему айснийцу, зато в разговоре легко мог дать фору любому взрослому. Вирго был умён, пожалуй, даже слишком умён для ребёнка. Если бы вам надо было характеризовать Вирго одной фразой, то вы бы сказали, что «этот дрэй никогда не разрывал упаковку на подарках». Даже в детстве. И хотя подарков никто Вирго не дарил, вы могли бы быть уверенным, что если бы кому-то пришло в голову что-то подарить Кратцу, то он бы непременно разрезал упаковку специальным ножом. Он был спокойным и хладнокровным, целеустремленным и разумно самоуверенным. Эти качества и позволяли ему всегда быть на шаг впереди других.

Именно Вирго Кратц выяснил, что камни, собранные в мавкином лесу были не совсем обычными камнями. Впрочем, то, что некоторые из этих камней обладали удивительными свойствами, было известно и до него. Несколько камней можно было сложить в определённый рисунок, перемешать, а потом наблюдать, как они сами собой медленно возвращались в изначально заданное положение. Полежав рядом некоторое время, камни вступали в связь, которая не прерывалась даже на довольно значительном расстоянии. Связь требовала сближения, и камни стремились восстановить максимально тесный контакт.

Чаще всего камни использовали дети, которые с их помощью без труда могли забредать далеко в лес, точно зная, что камень выведет их обратно к своей паре, оставленной в потаённом месте. Но и взрослые аясны стали употреблять камни для самых разнообразных нужд. В основном камни (их называли триеллинами, то есть неразлучниками) были полезны родителям, которые хотели всегда знать, где находятся их дети. В триеллинах прорезали дырочки и носили их на шее, хотя от любого стороннего воздействия камни теряли часть своей силы. Кто-то говорил, что триеллины это скелеты моллюсков, которые живут на самом дне моря Дэу. Кто-то утверждал, что тут не обошлось без всемогущей Фриттэ, которая и породила триеллины. Но все сходились в одном, у камней есть душа, которая настойчиво требует воссоединения с ей подобными.

Аясны смертны, а в условиях оккупации дрэями продолжительность их жизни измерялась двадцатью, много тридцатью годами. Дети умирали так часто, что их не успевали хоронить, а камни-триеллины снимали с кожаных шнурков и выкладывали рядами вдоль старых железнодорожных путей. Там они и лежали, потихоньку переползая с места на места и создавая довольно сильное энергетическое поле. Птицы, пролетая над каменными рядами падали замертво, звери и насекомые предпочитали обходить триеллины стороной. По сути своей камни были своеобразным кладбищем, потому что за несколько лет на шее своего хозяина перенимали часть его души, делили с ним впечатления, ощущения и опыт. После того, как сердце носителя переставало биться, камни теряли обретённую связь и уже не могли её остановить. Они умирали, но в отличии от аяснийцев умирали медленно, по капле отдавая миру записанную информацию.

Помимо народа аяснов триеллинами пользовались и некоторые Аидрэ-дэи. В частности Зои, которая регулярно отправлялась в аларин в качестве своеобразного мусорщика, всегда брала с собой гладкий камешек. Она считала, что даже если окажется в самой невообразимой передряге, камень выведет её на нужную дорогу. Камень ни разу не подводил, хотя возможно, Зои просто хорошо знала свою работу. В итоге камень стал своеобразной традицией, причем каждый раз это был новый триеллин. По возвращению из аларина дрэйка отправляла камень на кладбище и присматривала себе новый. Это была единственная привычка, которую Зои выработала сама, без чьей-либо подсказки. И, признаться, иногда дрэйка казалась сама себе заговорщицей, совершающей что-то противозаконное.

А Вирго Кратц научился использовать триеллины совершенно не так, как это делали аясны и его собратья. Вирго держал камни в ладонях до тех пор, пока не согревал их теплом собственного тела. А потом он говорил с ними, делясь самыми сокровенными мыслями. Камни запоминали его слова, а потом Вирго просто считывал информацию кончиками пальцев. И тут же делился с камнями новыми идеями. Если бы кто-то из старших услышал его, а услышав решил бы прислушаться, Вирго бы тут же отправился в аларин. Корпорации были не нужны мыслящие дрэи, детям же было дано право только на невинные игры и развлечения. Вирго же с младенчества был чужд каких бы то ни было развлечений, он всегда был мрачен и сосредоточен. Так было до тех пор, пока он не познакомился с двумя закадычными подружками, Зои и Нанарин.

Зои было шесть лет, Нарин едва исполнилось пять, и это были две очаровательные девочки, совершенно не похожие друг на друга. Беленькая и довольно солидная Зои, которая всегда старалась делать всё по порядку и непоседливая тёмноволосая Нанарин, для которой не существовало никаких запретов. Зои была аккуратной до педантичности, всегда одета в удобный костюм из тонкой шерсти, но в глубине души она сильно завидовала Нарин, которая всегда разгуливала в одних белых трусиках, щеголяя тёмно-коричневым загаром. Именно Нанарин была инициаторов всевозможных проказ, за которые регулярно получала от взрослых взбучку. А Зои смотрела на младшую подругу с открытым ртом, обожала её всем сердцем, однако никогда не стремилась этого показывать. Она с восторгом принимала любую выдумку озорной Нарин, но когда та изъявила желание подружиться с тихим соседским мальчиком Вирго, Зои резко воспротивилась.

– Нам и вдвоём хорошо, – говорила она, строго глядя на Нарин. – А ещё с ним никто не дружит, значит он плохой. А ещё он… ну, в общем, мальчишка.

Спустя каких-то несколько дней Зои с удивлением выяснила, что этот мальчишка знает сотни самых интересных историй, которые с удовольствием рассказывает. Жутких, леденящих душу историй, после которых трудно уснуть ночью и страшно пройти по тёмному коридору. Вирго потчевал подружек сказками о призраках, выходящих из ночного тумана и мертвецах, золотых львах с человеческими головами и чудовищах, живущих в сырых подвалах. Девочки слушали его, затаив дыхание, а каждый вечер перед сном обещали никогда больше не просить Кратца рассказать что-то страшное. Но на следующий день они первыми бежали к Вирго и получали новую порцию ужасов.

Зои и Нанарин познакомились с Вирго Кратцем также просто, как и знакомятся почти все дети. В случае с Вирго, правда, имело место небольшая заминка, всё-таки Вирго в свои десять лет соображал лучше иного двадцатилетнего, и знакомство с маленькими девочками не представляло для него особенного интереса. Но вскоре Кратц сообразил, что в лице Зои и Нарин он может обрести благодарную аудиторию, которой ему так не хватало. Дети подружились, и подружились крепко, но их отношения были довольно неровными. Так, например, Нарин души не чаяла в Вирго, буквально боготворя старшего товарища, а Вирго, напротив, предпочитал шумной и непоседливой аяснийке тихую и всегда сосредоточенную Зои. Зои в свою очередь не знала и сама, как относится к своему тщедушному товарищу. Иногда ей казалось, что из-за него она теряет преданность Нарин, и тогда она начинала практически ненавидеть Вирго. А порой была даже немного влюблена, ровно настолько, насколько умеет любить ребёнок.

Вирго познакомил своих подружек с Градэ Аннади, смотрителем моста Фарго. Самого моста давно не было, но должность смотрителя с древних пор сохранялась за семьёй Аннади. В отличии от своих предшественников Градэ искренне верил в то, что великий мост, соединяющий берег и чаячий остров будет когда-то отстроен заново. И эту веру он вдохнул в доверчивые и чуткие сердца детей.

Кратц часто в одиночестве скитался по морскому берегу, перебирая пальцами множество триеллинов, лежащих в карманах. В один из дней он столкнулся с худощавым стариком в выцветшей жилетке, который шел вперёд, сосредоточенно глядя себе под ноги.

– Смотри куда идёшь, – грубо бросил старик. Вирго поёжился и едва слышно прошелестел:

– Простите.

Старик внимательно осмотрел мальчика с головы до ног и, видимо, остался доволен увиденным. Кратц был мал ростом, очень худощав и сосредоточен. Волосы на голове тщательно приглажены, нос покрыт мелкими веснушками. Выражение лица странное, какое не часто встретишь и у взрослого юноши. Кратц выглядел озабоченным какой-то неразрешимой проблемой, которая требует от него полного внимания. И хотя Вирго понятия не имел о том, что производит странное впечатление, ему стало немного не по себе. Высокий и строгий старик пугал его своим осмотром и больше всего Кратц хотел оказаться от него как можно более дальше.

– Ты дрэй? – отрывисто спросил старик, и, не дожидаясь ответа, проворчал: – Кто вас разберет, малыши все на одно лицо. И не поверишь, что ещё каких-нибудь десять лет и эконький малец превратится в трёхметровое чудовище.

– Я Аидрэ-дэи, – ответил Вирго, стараясь отвести взгляд от проницательных и колючих глаз старика.

– Так, так, – кивнул старик. – А я, как видишь, ни то, ни сё… Да. И что же тут делает юный дрэй?

– Гуляю, – нехотя сказал Кратц.

– Один? – удивился старик. – А почему не с остальными ребятами? Я думал, ваши поощряют детское общество.

Вирго молчал, тупо смотря в землю. На него нашло то самое состояние, которое отец Нарин назвал бы "проклятым упрямством", а сама Нарин сказала бы, что Вирго "выкаблучивается". В действительности же Кратц просто до такой степени не хотел говорить с незнакомым стариком, что сам себя вогнал едва ли не в ступор. Если ещё несколько секунд назад он просто не хотел отвечать, то сейчас отвечать он попросту не мог. Старик понял это с первого взгляда и мягко, но уверенно взял Вирго за подбородок.

– Да ты, как я погляжу, малец с характером, – усмехнулся он. – Ну что ж, не хочешь, не говори. Я только погляжу на тебя, да и пойду потихоньку. Больно уж ты странный малый, вроде бы малыш, а дух от тебя, как от большого.

– Что от меня? – спросил Вирго неестественно глубоким голосом. Он словно окаменел и теперь смотрел на старика, не мигая и не шевеля ни единым мускулом.

– Дух, запах, – пояснил старик. – Ну, пахнешь ты по-другому. У каждого чувства есть свой запах, дети пахнут беззаботной радостью, взрослые чаще всего глухим отчаянием. В тебе я чувствую помимо отчаяния ещё и страх. Чего ты боишься?

– Темноты, – быстро сказал Кратц, вызвав у старика приступ весёлости.

– Нет, паренёк, так не годится, – проговорил старик, отсмеявшись. – Что тебя пугает на самом деле? Ну, то есть то, о чем ты боишься даже думать?

– Я не хочу меняться, – откровенно пробормотал Вирго. – Не хочу меняться, и всё тут. И… и не надо меня нюхать!

С этими словами Кратц резко вытащил руки из карманов так, что на землю упало два маленьких камешка. Он обхватил голову ладонями и бросился бежать в сторону Эридэ. Старик посмотрел ему вслед, потом покачал головой и поднял упавшие камешки. Он поднёс их к глазам и долго разглядывал, причмокивая губами и почесывая шею.

– Вот оно что, – протянул старик и усмехнулся. – Ну что ж, тогда остаётся только ждать.

Ждать пришлось недолго, потому что на следующий день Вирго уже сам искал встречи со странным стариком. Никогда прежде он не испытывал такого странного чувства, когда страх настолько смешивается с любопытством, что последнее пересиливает. Старик, перекинувшийся с Вирго всего парой слов, настолько взбудоражил мальчика, что тому захотелось задать старику сотни вопросов. Собственно, старик и не возражал и при следующей встрече он позволил Кратцу спрашивать обо всём, что его интересовало.

Вирго интересовало всё. Он хотел знать, почему старик так не похож на остальных аяснов, почему он с первого взгляда понял, что в душе Кратца живёт страх, настойчиво требующий выхода. Мальчик попробовал рассказать старику сказки, которые сами собой складывались у него в голове, но старик мягко его остановил и принялся рассказывать сам.

Со слов старика Вирго узнал о необычайном народе мастеров, который некогда пришел в Приграничье, оставив здесь своё великое наследие. Старик поведал мальчику сотни историй, каждая из которых говорила о необычайной храбрости героев прошлого. Неожиданно жизнь Вирго обрела смысл и цену, ему стало ясно, что сумрак, царящий в его душе не вечен, и что рано или поздно придёт его час разрушить всех чудовищ, порождённых собственным воображением. Но больше всего Кратца захватила история о мастере Фаргоре, чей главный труд давно канул в лету, оставив после себя только воспоминание… и должность старика Градэ.

– Я бы хотел увидеть Ловчего, – как-то по секрету сообщил Вирго. – Хотел бы увидеть, как там внутри. Все механизмы и машины.

– Может быть увидишь, – сказал старик, поглаживая мальчика по голове.

– Увижу? – удивился Вирго. – Но ведь мост разрушен, а другого пути через Фриттэ нет.

– Разрушен, – кивнул Градэ, – но кто знает, может быть, именно тебе выпадет честь отстроить его заново.

– Мне? – Кратц вспыхнул до корней волос, – но я не могу. Я слишком мал, и я…

– Никогда не говори этого, – строго перебил старик и в его вкрадчивом голосе появились холодные нотки. – Никогда не говори заранее, что чего-то не можешь. Сначала попробуй и пусть даже у тебя ничего не выйдет, но зато ты будешь знать, что сделал всё что мог. Ты меня понял?

Вирго кивнул, доверчиво опустив голову на плечо старика. С Градэ ему было необычайно уютно и легко. Впервые взрослый общался с ним как с равным, безо всякого снисхождения объясняя что-то непонятное. Старик нравился мальчику, хотя Кратц никогда не высказывал вслух своей симпатии. Ему просто было хорошо.

– Гляди-ка, – сказал Градэ, доставая из кармана небольшой туго набитый полотняный мешочек. Он высыпал его содержимое прямо на землю и посмотрел на Вирго. – Знаешь, что это?

– Конечно, – с некоторой долей удивления ответил Кратц. – Это триеллины. Неразлучники.

– Да-да, – лукаво кивнул старик, – и все так думают. Но мы-то с тобой знаем, что это не просто путеводные камни, верно?

Вирго нахмурился и долго не отвечал, сосредоточенно глядя на груду округлых камешков. Он облизал губы чуть красноватым языком и неуверенно проговорил:

– Я думаю, что они больше чем… чем камни. Они всё помнят и они, они… О, господи, я не знаю. Просто я думаю, что иногда некоторые из них меня понимают. Я не знаю как, но мне кажется, что они умеют слушать.

– Верно, – улыбнулся Градэ. Кожа на его щеках собралась в глубокие складки, на плохо выбритом подбородке появилась ямочка. – А знаешь почему они умеют слушать, паренёк?

– Нет.

– Тогда смотри.

Старик взял камешек с несколькими серебристыми прожилками и ловко провернул его между пальцами. Раздался лёгкий хруст, триеллин треснул и вдруг развернулся в маленькое золотое крылышко, которое старик аккуратно ухватил двумя заскорузлыми пальцами.

– Арли-цеи, – произнёс Градэ, почти прорычав первую часть слова и смягчив вторую. Казалось, слово вырвалось из его рта быстро и разительно, как стрела, пущенная из лука. Вирго вздрогнул и поёжился.

– Что это?

– Дай-ка руку.

Кратц опасливо протянул вперёд левую руку ладонью вниз. Градэ нетерпеливо схватил его за запястье и положил почти невесомое крылышко сверху. В тот же миг сильная, почти непереносимая боль пронзила руку мальчика, заставив истошно закричать. Крыло прожгло тонкую кожу и принялось методично высверливаться всё глубже и глубже. Несколько мучительно долгих мгновений старик крепко держал извивающегося Кратца, потом быстро провёл по его руке ещё одним триеллином и вытянул крылышко обратно. Снова раздался знакомый щелчок, и арли-цеи сложилось в маленький круглый камешек. На руке перепуганного Вирго не осталось и следа.

– Такая вот механика, братец, – усмехнулся старик. – Ну, ну, не реви, всё уже кончилось.

Градэ похлопал себя по карманам, извлёк носовой платок сомнительной чистоты и неумело вытер слёзы с лица Кратца.

– Не реви, говорю тебе. Больше не будет больно.

– Зачем вы это так, господин Аннади? – всхлипнул Вирго. – Что вы со мной сделали?

– Это живое золото, мой мальчик, – задумчиво протянул старик. – А золото, каким бы оно ни было, жаждет крови. Арли-цеи не жестоки, они просто чувствуют горячую кровь и желают соединиться с ней. Не пить из открытой раны, а впитаться под кожу, прижаться к пульсирующим венам. Такова их природа. Ты знаешь что-нибудь о природе вещей?

Кратц помотал головой, на всякий случай пряча руки за спину. Градэ кивнул:

– Так я и думал. Видишь ли, голубчик, многие вещи мы постигаем, только вступая в своеобразные отношения с обществом. Мы говорим "небо синее" и прекрасно понимаем друг друга, потому что когда-то очень давно заключили договор, – называть бесконечную глубину над головой небом, а цвет, в полной мере отражающий его тон, синим. Но разве ты можешь поручиться, что я вижу небо такого же синего цвета, как и ты? Быть может для меня "синий" это ярко-малиновый, но ты не можешь видеть моими глазами и потому просто принимаешь на веру то, что наше общее небо действительно синее. Ты понимаешь меня?

– Отчасти, – сказал Вирго, пытаясь осмыслить услышанное.

– Так я и думал, – махнул рукой старик. – Ну что ж, попробую объяснить проще. Есть вещи, которые мы постигаем самостоятельно, при помощи взаимоотношений, как между собой, так и между вещью. Но есть и вещи, вернее, характер вещей, который не требует от нас постижения. Эти вещи поступают согласно своим внутренним установкам, и что бы ты не делал, ты не сумеешь повлиять на них. Под вещами я, конечно же, имею ввиду не только куски дерева или металла. Вещь в моём понимании это любая часть материального мира, ничтожно малая или, напротив, грандиозная. Мы с тобой тоже вещи, потому что мы неразделимы с материальной реальностью, а наша жизнь это тоже в какой-то мере договор. Я приведу тебе ещё один пример, который ты обязательно должен понять. Сейчас ты милый маленький мальчик, который выглядит почти точь-в-точь, как и я в детстве. Но пройдет каких-нибудь пять-десять лет, и ты обзаведешься экзоскелетом и мерзким, как у всех дрэев характером. Сейчас ты можешь давать себе сколько угодно обещаний, говорить, что с тобой этого не случится, однако внутренний счетчик уже запущен и тебе никуда от этого не уйти. Потому что это в твоей природе, в твоей сущности. Как и в природе триеллинов стремиться друг к другу и к своему хозяину. А сущность арли-цеи в том, что они стремятся слиться с живой кровью, исходящей от живого и горячего сердца. Это их суть и, если хочешь, их предназначение. Говорят, что арли-цеи это перья вымерших золотых птиц, которые напрямую соединялись с их кровеносной системой. Когда перья переполнялись старой кровью, птица сбрасывала их и арли-цеи падали с высоты прямиком в лес. Сейчас этот лес называют мавкиным лесом, потому что каждое дерево там живое и мыслящее существо. С тех пор, как река напитала их корни… впрочем, об этом я расскажу тебе в следующий раз. А пока просто не реви по пустякам. Ты славный паренёк и мне не хочется, чтобы ты вёл себя как капризная девчонка. Больше не будешь плакать?

Слёзы у Вирго давно высохли и он только пожал плечами. Кратц понимал далеко не всё, что говорил ему странный старик, но из разговора с Градэ вынес главное – ничего нельзя изменить. Эта мысль настолько его ужаснула, что Вирго решил доказать всем, и в первую очередь самому себе, что судьба каждого живого существа только в его руках. Конечно, оформить эту мысль Кратц сумел не сразу, но зачатки её запали ему глубоко в душу и уже потом, много позже он часто размышлял о том, что именно этот разговор с Градэ привёл его к тому, что случилось дальше.

Его отношения со стариком становились всё теснее. Для мальчика, который рос без родительской любви, даже без представления о том, что такое семья и дом, словоохотливый и терпеливый старик стал настоящим спасением. В долгих разговорах с ним Вирго, что называется, отводил душу, получал столь необходимые ему ответы и строгие, но всегда справедливые внушения. Часто поздно вечером, когда все другие дети уже засыпали, Кратц неслышно пробирался к дому Градэ и тихо стучал в его окошко. Старик по своему обыкновению встречал его строгой отповедью, но быстро охладевал и поил мальчика травяным чаем. А потом он рассказывал мальчику чудеснейшие из историй, с видимым удовольствием слушал его сказки и всегда находил полезный совет.

Вскоре Вирго начал с удивлением понимать, что перестал воспринимать свою жизнь как череду бессвязных событий. Он научился подробно анализировать каждое происшествие, делая глубокие выводы и заключения. В итоге к своим тринадцати годам Кратц не вырос и на пару сантиметров, но чувствовал и понимал гораздо больше и глубже своих сверстников. Вирго научился ощущать окружающий мир как огромный механизм, который работает быстро и слаженно, только если каждая деталь стоит на своём месте. Подобное восприятие мира привело Кратца к мысли, что подобный механизм не мог появиться сам собой и за его созданием должен непременно кто-то стоять. Сам не понимая того, Вирго стал необычайно религиозен, а вслед за этим пришло четкое осознание того, что в качестве детали он занимает не своё место. Эта мысль привела Кратца в ужас, и он стал размышлять, можно ли это исправить.

Особенно его пугал грядущий процесс трансформации, весь ужас которого был в его абсолютной внезапности. И в этом смысле остальным дрэям было гораздо проще, потому что их перемены были ожидаемы и прогнозируемы. Возраста одиннадцать, двенадцать, четырнадцать лет вне корпорации для них не существовало, детство заканчивалось в десять лет, взрослая жизнь начиналась в семнадцать. Ещё ребёнком Кратц был вполне готов к тому, что перемены не заставят себя ждать. Но прошел год, за ним другой, третий, время шло, а трансформация ещё и не начиналась. В какой-то момент Кратцу стало казаться, что о нём забыли, и эта мысль наполняла его горечью. Но после знакомства с Градэ мальчик стал благодарить судьбу за то, что она дала ему возможность всё обдумать. Итак, Вирго оказался единственным ребёнком-дрэем, который сознательно отказался от трансформации. Он не хотел перемен и мечтал только о том, чтобы о нём не вспоминали как можно дольше.

А потом пришли сны. По вечерам Кратц долго не мог уснуть, он ворочался в постели и не находил себе места. Затекала шея и костенели пальцы ног, слюна собиралась по краям рта и Вирго судорожно облизывал губы. Потом он кое-как засыпал, вцепившись двумя руками в подушку, и до самого утра видел самые необычайные, чувственные видения.

Девушки. Совсем маленькие девочки и взрослые девушки, такие, которые есть только в народе аяснов. Мягкая, нежная кожа с едва заметным белым пушком, округлые плечи, чуть выступающие ключицы. Пульсирующая ямочка на шее, от одного взгляда на которую кружилась голова и пересыхало во рту. Сильные икры и чуть выступающие коленки. Маленькие пальчики на ногах и нежно-розовые ноготки. Запах горячей кожи, смешанный с запахом свежескошенной травы, пота и ещё чего-то терпкого, пьянящего, чем пахнут только молоденькие девушки. В своих снах Вирго видел тонкие ткани, которые были обернуты вокруг тонких девичьих тел, достаточно плотные для того, чтобы исполнить надлежащие приличия, и достаточно прозрачные, чтобы ничего не скрывать.

Кратц задыхался, лоб его покрывался испариной. Он сбрасывал одеяло и комкал руками простыни, с губ его срывался негромкий стон, а внизу живота нарастало странное, мучительное и сладкое ощущение. Потом наступал взрыв, тело Вирго сотрясала судорога, на мгновение он переставал дышать, а затем наступало полное бессилие. Кратц чувствовал себя совершенно опустошенным и моментально проваливался в глубокий сон без сновидений.

Поначалу в его снах чаще других фигурировали Зои и Нарин, иногда по одиночке, иногда обе сразу. Маленькие и гибкие, всегда покорные его рукам, с открытым взглядом и раскрасневшимися личиками. Днём он с удивлением думал, почему их тела кажутся ему такими притягательными, но ночью у него не возникало никаких вопросов. Кратц зарывался носом в подушку, воображая, что прижимается к вогнутому животу Нарин, проводил рукой по простыне, мечтая ласкать белокурые волосы Зои. Но вскоре в его бессознательные видения пришла женщина в снежно-белой одежде и вытеснила собой все другие образы.

Женщина была статной, белокожей и близкой, очень, очень близкой. Её льдисто-голубые глаза смотрели зорко и внимательно, ноздри трепетали, на щеках то и дело вспыхивал румянец. Женщина смотрела на Вирго так, что у него замирало сердце и дыхание становилось прерывистым. Кратц порывался что-то сказать, но женщина уходила так же внезапно, как и появлялась. Больше не было ослепительных вспышек и жгучих ощущений, но вместо них оставалось чувство чего-то несбыточного и страстно, страшно желанного. После таких снов Вирго просыпался разбитым, и весь день чувствовал себя из ряда вон плохо. Он не понимал, что с ним происходит, и это было хуже всего. Никто не мог объяснить Вирго, что означают его переживания, а он не мог ни с кем ими поделиться. Происходящее казалось Кратцу чем-то постыдным.

Когда Нанарин впервые появилась с ниткой белого жемчуга на шее, Вирго почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он явственно помнил, что когда-то и на ком-то уже видел это украшение, но никак не мог вспомнить, на ком именно. Только спустя некоторое время Кратц с неудовольствием вспомнил, что нитка жемчуга была обмотана вокруг шеи прекрасной мраморно-белой женщины из сна. Вирго молчал, когда Зои подробно расспрашивала Нарин о происхождении жемчуга, молчал, когда она заливалась слезами, говоря, что "тот дяденька" не хотел ничего плохого. А ночью он впервые сделал то, о чем раньше не мог и подумать. Он прокрался в комнату, где спали девочки, и тихонько снял с шеи Нанарин тяжелую жемчужную нить. Нарин крепко спала, и Вирго не удержался. Он тихонько поцеловал её в горячую со сна щеку и быстро провёл руками по чуть приоткрытым губам девочки. Этой ночью Кратц спал, сжимая под подушкой жемчужное ожерелье, и видел во сне только Нанарин. Почему-то ему казалось, что она была похожа на маленькую чайку.