Текст книги "Ударная волна"

Автор книги: Клайв Касслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

41

– В нашем распоряжении девять дней, – гласил Сэндекер, обводя взглядом небритых мужчин и поблекших женщин, сидевших вокруг стола в его укромном зале для совещаний.

То, что еще несколько дней назад было уютным и опрятным местом сбора ближайших сотрудников адмирала, ныне напоминало боевой штаб во время осады. Фото, морские карты, торопливо набросанные поясняющие рисунки как попало лепились на тиковые панели стен, бирюзовый ковер был усеян обрывками бумаги, а столешница из куска погибшего корабля заставлена чашками с кофе, завалена блокнотами, исписанными расчетами, загромождена батареей телефонов и громадной пепельницей с окурками адмиральских сигар. Сэндекер был единственным из присутствующих, кто позволял себе курить, но система очистки воздуха была поставлена на максимум, дабы уносить табачное зловоние.

– Время против нас, – сказал доктор Сэнфорд Эдгейт Эймс. – Просто физически невозможно создать рефлекторную установку и успеть разместить ее до крайнего срока.

Гений акустики и его сподвижники находились в Аризоне, Сэндекер со своими сотрудниками – в федеральном округе Колумбия, но общались они так, словно их не разделяли тысячи километров. Перед спаянными рядами оптоволоконных и компьютерных чудес отступают часовые пояса и пространства.

– Обоснованный вывод, – согласился Сэндекер. – Если только мы не сумеем использовать существующий рефлектор.

Эймс снял голубоватые двухфокусные очки и поднял их на просвет, словно проверяя, не замутились ли стекла. Убедившись, что очки чистые, доктор снова водрузил их на нос.

– По моим расчетам, – заявил он, – нам потребуется параболический рефлектор размером с центральный круг футбольного поля, а то и больше, с воздушным зазором между поверхностями для отражения звуковой энергии. Просто представить себе не могу, кто изготовит это в такое короткое время.

Сэндекер взглянул через стол на усталого Руди Ганна, у которого от бессонницы за толстыми стеклами очков воспаленно краснели глаза.

– Руди, есть идеи?

– Я изучил все логические возможности, – отозвался Ганн. – Доктор Эймс прав: вопрос об изготовлении в требуемый срок рефлектора рассмотрению не подлежит. Наша единственная надежда – найти существующую установку и доставить ее на Гавайи.

– Ее придется разобрать, по частям доставить по морю, а потом снова собрать, – вмешался в разговор Хайрем Йегер, отрываясь от настольного компьютера, подключенного к базе данных на десятом этаже. – Ни один известный самолет не способен перебросить целиком столь громоздкий предмет по воздуху.

– Если рефлектор будет перевозиться из Соединенных Штатов, где, предположим, он отыщется, то переправлять его придется на морском судне.

– А где найти такое судно? – задал вопрос Ганн, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Нефтяной танкер или авианосец, – предложил Сэндекер.

Ганн ухватился за его слова:

– Взлетной палубы авианосца более чем достаточно для переброски рефлекторного щита, размеры которого обозначил доктор Эймс.

– Скорость нашего новейшего ядерного авианосца засекречена, но, судя по намекам из военного ведомства, он способен резать волны на пятидесяти узлах. Масса времени, чтобы совершить переход из Сан-Франциско в Гонолулу до крайнего срока.

– Семьдесят два часа, – уточнил Ганн.

Сэндекер глянул на настольный календарь с вычеркнутыми миновавшими днями:

– Значит, остается ровно пять дней на поиски рефлектора, доставку его в Сан-Франциско и установку в зоне схождения.

– Расписание жесткое, даже если бы рефлектор был под рукой, – раздумчиво произнес Эймс.

– А как глубоко его предстоит погрузить? – обратился Йегер к изображению Эймса.

Будто только этого и ждала, миловидная женщина лет двадцати пяти передала Эймсу карманный калькулятор. Тот отстукал несколько цифр, проверил результат и поднял взгляд:

– Принимая во внимание множество факторов, рефлектор следует установить на глубине сто семьдесят метров.

– Проблема номер один для нас – течение, – подал голос Ганн. – Кошмарным делом обернется попытка удержать рефлектор на одном месте достаточно долго, чтобы отразить удар звуковых волн.

– Усадите за решение этой проблемы наших лучших инженеров, – распорядился Сэндекер. – Им придется сконструировать такую систему погружения, которая стабильно удерживала бы рефлектор.

– Как мы можем быть уверены в том, что перефокусированные звуковые волны направятся прямиком к острову Гладиатор? – спросил Йегер Эймса.

Эймс бесстрастно покрутил концы усов, свисавших поверх бороды.

– Если факторы, влияющие на распространение акустической волны – такие, например, как засоленность и температура воды, – останутся неизменными, энергия должна вернуться к источнику по первоначальному пути.

Сэндекер обратился к Йегеру:

– Сколько народу на острове Гладиатор?

Йегер сверился с компьютером:

– Согласно космической фотосъемке, численность населения составляет шестьсот пятьдесят человек, большинство из которых – шахтеры.

– Рабы, вывезенные из Китая, – буркнул Ганн.

– Не покалечим ли мы все живое на острове? – спросил Сэндекер Эймса.

Доктору-акустику снова без промедления передали лист бумаги. Изучив его, Эймс поднял взгляд:

– Если наш анализ точен, то возвратная волна будет слабее атакующей на двадцать восемь процентов. Она не способна серьезно повредить ни человеку, ни животному.

– Какой, по-вашему, окажется физическая реакция?

– Головная боль, головокружение и легкая тошнота – вот и все недуги.

– Все это не имеет значения, если мы не успеваем вовремя доставить рефлектор на место, – напомнил Ганн, разглядывая карту на стене.

Сэндекер в задумчивости побарабанил пальцами по столу:

– Что возвращает нас к стартовой отметке.

Женщина средних лет, одетая в строгий синий костюм, мрачно посмотрела на адмирала. До того она лениво созерцала полотно на стене, то, что изображало знаменитый авианосец «Интерпрайз». Звали женщину Молли Фарадей, когда-то она работала аналитиком в Агентстве национальной безопасности, а потом, поддавшись уговорам Сэндекера, перешла в НУМА и стала координатором разведывательного подразделения. У Молли были мягкие каштановые волосы и карие глаза. Охарактеризовать ее можно было одним словом: класс.

– По-моему, я нашла решение проблемы, – ровным тихим голосом выговорила она.

Адмирал кивнул:

– Вам слово, Молли.

– Насколько мне известно, авианосец Военно-морских сил «Теодор Рузвельт» стоит в Перл-Харборе и дожидается починки лифта на взлетную палубу. После ремонта он отправится на соединение с Десятым флотом, базирующимся возле Индонезии.

Ганн с любопытством взглянул на Молли:

– Вы уверены?

Молли мило улыбнулась:

– Во всяком случае, так было вчера.

– Ход ваших мыслей я понял, – сказал Сэндекер. – Только зачем нам авианосец, если нет рефлектора?

– Насчет авианосца – это была побочная мысль, – пояснила Молли. – Прежде всего я вспомнила о командировке в Центр сбора спутниковой информации на гавайском острове Ланаи.

– Я и не знал, что на Ланаи есть такой центр, – сказал Йегер. – Мы с женой медовый месяц там провели – весь остров объездили, но не заметили никаких признаков наземной спутниковой станции.

– Сооружения и параболический отражатель находятся внутри потухшего вулкана Палаваи. Ни местных жителей, ни туристов к этому месту не подпускают.

– Помимо слежения за пролетающими спутниками, – спросил Эймс, – чем еще занимается станция?

– За пролетающими советскими спутниками, – подправила его Молли. – По счастью, у прежних советских военачальников был бзик: они направляли свои спутники-шпионы на военные базы на Гавайских островах после того, как те пролетали над основной территорией Штатов. Наша задача состояла в том, чтобы с помощью мощных микроволновых сигналов пробиться в их преобразователи информации и вывести из строя систему разведывательной фотографии. Насколько ЦРУ смогло выяснить, русские так и не сообразили, отчего их фотографии с разведывательных спутников все время получались смазанными. Примерно к тому времени, когда Советский Союз развалился, станция утратила свое значение и ее заменили новейшие приборы космической связи. Тогда гигантскую антенну станции стали использовать для ловли сигналов из дальнего космоса. Ныне, насколько я понимаю, устаревшая техника совсем пришла в негодность, хотя станция по-прежнему строго охраняется.

Йегер тут же перешел к сути дела:

– Насколько велик параболический рефлектор?

Молли, чтобы сосредоточиться, на некоторое время уткнулась лицом в ладони. Затем она опустила руки и сказала:

– Кажется, его диаметр равен восьмидесяти метрам.

– Площадь поверхности даже больше, чем требуется, – заметил из Аризоны Эймс.

– Как по-вашему, военные позволят нам позаимствовать рефлектор? – задал вопрос Сэндекер.

– Еще и приплатят, лишь бы избавиться, – посулила Молли.

– Придется разобрать его на части и перебросить на самолетах в Перл-Харбор, – сказал Эймс. – Если, конечно, вам удастся заполучить авианосец «Теодор Рузвельт» для транспортировки рефлектора в район схождения акустических волн.

Сэндекер обратился к Молли:

– Я испробую силу своего убеждения на министерстве, Военно-морском флоте, а вы попробуйте обольстить Агентство национальной безопасности.

– Возьмусь за это немедленно, – заверила Молли.

Лысеющий мужчина в очках без оправы, сидевший ближе к концу стола, поднял руку.

Сэндекер с улыбкой кивнул ему:

– Вы сегодня что-то очень смирный, Чарли. Должно быть, вынашиваете замечательную идею. Не пора ли родить?

Доктор Чарли Бейкуэлл, главный геолог НУМА, вынул кусок жвачки изо рта и аккуратно завернул в бумажку. Выбросив жвачку в мусорную корзину, он отдал поклон голографическому изображению доктора Эймса:

– Насколько я все это понимаю, доктор Эймс, сама по себе энергия звука не способна разрушать человеческие ткани, но, усиленная резонансом, образующимся в скальных пустотах, на которые воздействует акустическое шахтное оборудование, частота ее сокращается до того, что энергия переносится на громадные расстояния. Когда потоки ее совмещаются в одном океанском районе, звук обретает такую силу, что способен повредить ткани человека.

– В основном вы все правильно поняли, – подтвердил Эймс.

– Тогда у меня вопрос: не отразится ли возвратная энергия от острова Гладиатор?

Эймс кивнул:

– Совершенно верно. В том случае, если акустическая волна ударит в подводную часть острова, не выходя на поверхность, она рассеется в самых разных направлениях, что резко сократит возможность каких бы то ни было гибельных последствий.

– Меня интересует сам момент воздействия на остров, – продолжил диалог Бейкуэлл. – Я просмотрел материалы о геологических обследованиях Гладиатора, проведенных по заказу «Дорсетт консолидейтед майнинг» почти пятьдесят лет назад. Вулканы в противоположных концах острова не потухшие, а уснувшие. И спят они меньше семи сотен лет. Людей не было поблизости во время их последнего извержения – анализ застывшей лавы датирует его примерно серединой двенадцатого века. Последующие годы характеризовались чередованием периодов пассивности и слабых сейсмических возмущений.

– Чарли, вы к чему клоните? – спросил Сэндекер.

– Клоню я к следующему, адмирал. Если катастрофическая мощь акустической энергии ударит в основание острова Гладиатор, то это вполне может привести к сейсмической катастрофе.

– Извержение? – бросил Ганн.

В ответ Бейкуэлл кивнул.

– И каковы, по вашему мнению, шансы того, что это случится? – поинтересовался Сэндекер.

– Абсолютно точного способа предсказать любой уровень сейсмической или вулканической активности не существует, но я знаком с очень знающим вулканологом, который в таком раскладе поставит один свой против пяти ваших.

– Один шанс извержения из пяти, – произнес Эймс, обращаясь к Сэндекеру. – Боюсь, адмирал, что теория доктора Бейкуэлла ставит наш проект в категорию неприемлемо рискованных.

Сэндекер ни секунды не промедлил с ответом:

– Простите, доктор Эймс, но жизни миллиона, если не больше, жителей Гонолулу вкупе с десятками тысяч туристов и военного персонала, расположенного на базах вокруг Оаху, превосходят кучку шахтеров.

– Мы можем предупредить владельцев «Дорсетт консолидейтед», чтобы они эвакуировали людей с острова? – подал голос Йегер.

– Нужно попытаться, – решил Сэндекер. – Только, зная Артура Дорсетта, я уверен: он отмахнется от любого предостережения как от пустой угрозы.

– А если, предположим, отразить акустическую энергию куда-то еще? – предложил Бейкуэлл.

Лицо Эймса выразило сомнение.

– Если интенсивный поток сойдет с проторенного пути, то возникнет опасность, что он ударит по Иокогаме, Шанхаю, Маниле, Сиднею, Окленду или какому-либо еще многонаселенному приморскому городу.

В зале повисла тишина; все лица, в том числе и голографические, обратились к Сэндекеру. Адмирал отрешенно поиграл незажженной сигарой. Он задумался не о судьбе острова Гладиатор. Мысли его, одновременно омраченные печалью и воспламененные гневом, были о том, что Артур Дорсетт бросил в пасть бушующего моря его, адмирала, лучших друзей. В конце концов ненависть взяла верх над гуманностью.

Сэндекер поднял взгляд на изображение Сэнфорда Эймса:

– Рефлектор, доктор, нужно нацелить на остров Гладиатор. Если мы не остановим Дорсетта, причем в самое ближайшее время, его уже никто никогда не остановит.

42

Личный лифт Артура Дорсетта в ювелирном торговом центре был бесшумный. О движении кабины свидетельствовало только мелькание цифр над дверями. На сей раз кабина мягко остановилась на последнем этаже. Гейб Страузер вышел на площадку и направился в открытый дворик. Там его поджидал Артур Дорсетт.

Удовольствия от встречи с белой вороной алмазного мира Страузер не испытывал. Они знали друг друга с детства, а тесные связи между семействами Страузер и Дорсетт длились куда больше столетия. Это Артур отказался иметь дело с фирмой «Страузер и сыновья». Разрыв был далеко не мирным. Дорсетт холодно велел своим адвокатам уведомить Гейба Страузера, что надобность в услугах его предприятия отпала. Топор опустился не во время перепалки лицом к лицу, а в телефонном разговоре. Такое обращение сильно уязвило Страузера, и он затаил злобу.

Спасая почтенную старинную фирму от краха, Страузер присоединился к южноафриканскому картелю и в конце концов перевел свою штаб-квартиру из Сиднея в Нью-Йорк. Со временем он сумел стать членом совета директоров. Поскольку бизнесменам картеля вести дела в Соединенных Штатах не дозволяло тамошнее антимонопольное законодательство, действовали они под крышей фирмы «Страузер и сыновья», за что и отблагодарили Гейба респектабельным постом.

Страузер не приехал бы сюда, если бы совет директоров не запаниковал от слухов про намерение «Дорсетт консолидейтед майнинг» похоронить рынок алмазов. Для того чтобы предотвратить катастрофу, действовать приходилось решительно и быстро. Страузер оказался единственным участником картеля, близко знакомым с Дорсеттом, поэтому именно ему совет директоров поручил убедить ошалевшего магната не обрушивать цены.

Артур Дорсетт шагнул вперед и энергично потряс руку Страузеру:

– Давненько не виделись, Гейб, слишком давно.

– Благодарю за то, что согласился повидаться со мной, Артур. – Тон у Страузера был вежливый, если не считать слабой нотки отвращения. – Насколько помню, твои адвокаты приказали мне впредь никогда не обращаться к тебе.

Дорсетт равнодушно пожал плечами:

– Давно минувшие дела. Давай-ка забудем о том, что произошло, и поговорим о былых временах за обедом.

Он повел рукой в сторону стола, накрытого под деревом, огороженным пуленепробиваемым стеклом. Отсюда открывался изумительный вид на сиднейскую гавань.

Полная противоположность грубому, мужиковатому алмазному магнату, Страузер в свои шестьдесят с небольшим лет был поразительно привлекателен: густая шапка хорошо ухоженных, отливавших серебром волос, удлиненное лицо с высокими скулами и точеным носом, которому позавидовали бы большинство голливудских кинозвезд, здоровые ослепительно-белые зубы, подтянутая фигура, атлетическое тело и покрытая ровным загаром кожа. Ростом Гейб был всего на несколько сантиметров ниже громадины Дорсетта. Чуть приподняв подбородок, он смотрел на Дорсетта как кошка, готовая метнуться прочь от соседского пса.

На нем был превосходно сшитый костюм из тончайшей шерсти, строгий, но с неброской отделкой, с которым гармонировали дорогой шелковый галстук, итальянские туфли ручной работы, зеркально начищенные, и запонки с опалами. Он производил впечатление человека, не чуждого веяниям моды.

Дружелюбный прием немного смутил Гейба. Дорсетт, казалось, изображал персонажа из какой-то дурной пьесы. Страузер ждал безрадостного противоборства. И конечно же, не рассчитывал на хлебосольное радушие. Не успел он сесть за стол, как Дорсетт подал знак официанту. Тот извлек из серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского и налил в бокал Страузера. Сам Дорсетт предпочел пиво, причем пил прямо из банки, что удивило Гейба.

– Когда это картельное дерьмо заявило, что шлет в Австралию своего представителя для переговоров, – сказал Дорсетт, – мне и в голову не пришло, что они тебя посылают.

– Директорам показалось, что я могу проникнуть в твои замыслы, основываясь на нашем былом сотрудничестве. Вот и попросили меня выяснить, с чего это в нашей среде пошли слухи, будто ты вот-вот станешь по дешевке сбывать камни, чтобы загнать рынок в угол. Причем не промышленные алмазы, а драгоценные камни высокого качества.

– Где ты такое слышал?

– Артур, ты стоишь во главе империи из тысяч людей. Утечки от недовольных служащих – это образ жизни.

– Прикажу своей службе безопасности начать расследование. Я не уживаюсь с предателями, тем более получающими от меня деньги.

– Если слухи верны, то рынок алмазов ожидает глубокий кризис, – продолжил Страузер. – Мне поручено сделать тебе весомое предложение, если ты придержишь камни.

– Гейб, недостатка в алмазах нет и никогда не было. Тебе известно, что вам меня не купить. Целая дюжина картелей не помешает мне продать мои камни.

– Ты ведешь себя глупо, Артур. Из-за отказа сотрудничать ты теряешь миллионы.

– А рассчитываю получить миллиарды, – многозначительно обронил Дорсетт.

– Значит, это правда? – спокойно поинтересовался Страузер. – Ты копил камни, чтобы при случае сорвать крупный куш?

Дорсетт взглянул на него и улыбнулся, обнажив желтые зубы:

– Разумеется, это правда. Все, за исключением крупного куша по-быстрому.

– Отдаю тебе должное, Артур, ты откровенен.

– Мне нечего скрывать, тем более сейчас.

– Ты не сможешь и дальше действовать как заблагорассудится, словно никакой системы не существует. В убытке окажутся все.

– Легко тебе и твоим приятелям по картелю говорить, когда вы монопольно держите в своих руках всю мировую добычу алмазов.

– Зачем будоражить рынок? – попробовал урезонить его Страузер. – К чему раз за разом резать друг другу глотки? Зачем вносить разлад в стабильный и процветающий бизнес?

Дорсетт остановил его жестом. Кивнул официанту, подававшему салат из омаров. Затем уставился прямо Страузеру в глаза:

– Я не по причуде действую. У меня на складах по всему миру скопилось больше сотни тонн алмазов, и еще десяток тонн готовятся к отправке, пока мы тут говорим. Потребуется еще несколько дней, чтобы обработать их и огранить. Я намерен продавать их через сеть магазинов «Дома Дорсетта» по десять долларов за карат. Когда я закончу, рынок обрушится и бриллианты утратят свою притягательность и как предмет роскоши, и как хранилище капитала.

Страузера будто оглушило. Раньше ему казалось, что рыночная стратегия Дорсетта состоит в том, чтобы временно сбросить цены и получить быструю прибыль. И вот теперь он понял чудовищность грандиозного замысла.

– Ты же пустишь по миру тысячи розничных и оптовых торговцев, в том числе и себя самого. Что, скажи на милость, можно выиграть, надев петлю на шею и прыгнув с табуретки?

Дорсетт положил вилку рядом с тарелкой, залпом допил пиво, знаком велел подать еще банку. И только потом ответил:

– Я сейчас сижу на том же стуле, на каком сотню лет картель сидел. У них под контролем восемьдесят процентов мирового рынка алмазов. А я контролирую восемьдесят процентов мирового рынка драгоценных самоцветов.

Страузер почувствовал легкое головокружение.

– Я и не знал, что у тебя так много копей цветных камней.

– И никто на всем свете пока этого не знает. Ты первый, не считая семьи. Дело было долгое и нудное, в нем участвовали десятки взаимосвязанных корпораций. Я выкупил все до единой крупные копи, добывающие самоцветы. После того как бриллианты обесценятся, я выведу на сцену цветные драгоценные камни. Я начну продавать их со скидкой, чтобы взвинтить спрос. Потом я постепенно подниму розничные цены, получу прибыль и развернусь.

– Ты всегда был рвачом и негодным актером, Артур. Но даже тебе не развалить того, что создавалось целое столетие.

– В отличие от картеля я не собираюсь давить конкуренцию на уровне розницы.

– Ты ведешь сражение, победить в котором никому не дано. Прежде чем ты обрушишь рынок алмазов, картель сломает тебя. Мы пустим в ход все международные финансовые и политические рычаги, какие только есть, чтобы остановить тебя.

– Против ветра дуешь, дружок, – добродушно отозвался Дорсетт. – Канули дни, когда покупатели пресмыкались в ваших помпезных и всесильных конторах в Лондоне и Йоханнесбурге. Канули дни, когда они сапоги вам лизали, лишь бы попасть в реестр постоянных покупателей. Больше никаких задворок, чтобы обойти вашу хорошо смазанную машину и приобрести необработанные камни. Никогда больше международная полиция и ваши наемные службы безопасности не станут симулировать борьбу с людьми, которых вы обозвали преступниками, потому что они дали втянуть себя в ваш искусственно созданный миф о контрабанде и наживе на том, что ваши мелкие сошки бесстыдно разрекламировали как великий и ужасный рынок бриллиантов. Больше никаких препон в создании громадного спроса. Вы оболванили правительства, заставив их принять законы, которые направляли торговые потоки бриллиантов в ваши – и только в ваши – карманы. Законы, которые запрещали мужчине или женщине на законном основании продать природный алмаз, найденный на садовом участке. Теперь наконец-то давняя иллюзия бриллиантов как ценности развеется: еще несколько дней – и ее объявят сгинувшей.

– Тебе не перебить нас ценой, – сказал Страузер, с трудом сохраняя спокойствие. – Нам ничего не стоит потратить сотни миллионов на рекламу и восхваление любви к бриллиантам.

– А ты не думаешь, что я это учел и к этому подготовился? – Дорсетт рассмеялся. – Я не меньше вашего вложу в бюджет собственной рекламной кампании, расписывающей хамелеоновы чары драгоценных самоцветов. Вы хлопочите о продаже одного-единственного камушка для обручального кольца, а я разверну широкое многоцветье; самоцветы изменят мир моды. Моя кампания пройдет под лозунгом «Расцвети свою любовь». Но и это еще половина дела, Гейб. Еще я намерен вбить в башку великой черни, насколько по-настоящему редки драгоценные самоцветы по сравнению с алмазами, которых пруд пруди. Увидишь, я сумею отвадить покупателей от бриллиантов.

Страузер вскочил на ноги и, швырнув салфетку на стол, выпалил:

– Твое сумасбродство угрожает благосостоянию многих людей. Долг честного человека – помешать тебе внести сумятицу в рынок.

– Не будь дураком, – осклабился Дорсетт. – Присоединяйся. Брось бриллианты, переходи на службу к драгоценным самоцветам. Шевели мозгами, Гейб. Цвет – вот волна, которая взметнет будущий рынок ювелирных изделий.

Страузер усилием воли сдержал гнев, рвущийся наружу.

– Моя семья торговала алмазами в десяти поколениях. Я жил и дышал бриллиантами. И не мне поворачиваться спиной к традициям. У тебя, Артур, грязные руки и скверная душа. Я лично буду бороться с тобой по всем статьям до тех пор, пока ты не перестанешь влиять на рынок.

– Поздно спохватился, – холодно произнес Дорсетт. – Стоит только драгоценным самоцветам завоевать рынок, как бриллиантовая мания исчезнет в одну ночь.

– Не исчезнет, если я встану на защиту.

– Ты что собираешься делать?

– Предупредить совет директоров о твоих намерениях. Пусть картель предпримет незамедлительные меры, чтобы сорвать твои планы.

Дорсетт мрачно посмотрел на Страузера:

– Не думаю, что это возможно.

Страузер не уловил смысла сказанного и повернулся, собираясь уйти.

– Раз ты не прислушиваешься к голосу разума, мне нечего больше сказать. Счастливо оставаться, Артур.

– Погоди, Гейб, у меня есть для тебя подарок.

– Мне от тебя ничего не нужно! – сердито вскричал Страузер.

– Ну это ты, мне кажется, оценишь, – жестко засмеялся Дорсетт. – А впрочем, если подумать, наверное, не оценишь. – Он взмахнул рукой: – Давай, Боудикка, давай.

Женщина-великан вдруг выросла за спиной Страузера и прижала обе его руки к бокам. Торговец бриллиантами попытался освободиться и затих, оцепенело уставившись на Дорсетта.

Тот глянул на Страузера и обезоруживающе развел руками:

– Ты пренебрег обедом, Гейб. Я не могу позволить тебе уйти голодным. А то еще подумаешь, что я негостеприимен.

– Ты безумец, если полагаешь, что можешь запугать меня.

– Я и не собираюсь тебя запугивать, – произнес Дорсетт с садистским наслаждением. – Я собираюсь насытить тебя.

По сигналу отца Боудикка запрокинула Страузеру голову и оттянула подбородок. Дорсетт поднялся и вставил большую пластиковую воронку между прекрасными белыми зубами. В глазах торговца бриллиантами появился ужас, и его охватило состояние шока. Боудикка крепче обхватила пленника и сказала, млея от жуткого предвкушения:

– Готово, папочка.

– Раз ты жил и дышал алмазами, мой старый друг, значит, сможешь и переварить их, – проговорил Дорсетт, поднял со стола соусницу и принялся сыпать мелкие бриллианты прямо в горло Страузера. Соусницу он держал правой рукой, а левой зажимал нос несчастному. Гейб засучил ногами, но тщетно. Боудикка держала его как питон.

Страузер начал судорожно глотать бриллианты, надеясь избежать удушения, но их было слишком много. Вскоре пелена смерти заволокла голубовато-зеленые, как у кошки, глаза. Сверкающие камушки застучали о пол.