Текст книги "Неравная игра"

Автор книги: Кит А. Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

7

Путешествие из Килберна до квартиры покойного отца в Чизике служит суровым напоминанием, почему я избегаю поездок на машине по Лондону в утренние часы пик. Десять километров ада под аккомпанемент неистовых гудков и мат мотоциклистов. Стояние в пробках отвратительно само по себе, а поскольку к нему меня фактически вынудили шантажом, я с удвоенным рвением присоединяюсь к традиционным конкурсам на самый пронзительный гудок и самую забористую ругань.

Единственный позитив пока исходит от солнца, жизнеутверждающе пробивающегося сквозь утреннюю дымку.

Но вот я уже ползу по Чизик-Хай-Роуд. Навигатор успокаивает, что осталось совсем немного. Череда магазинов за окном вряд ли в полной мере отражает финансовое благополучие местных жителей. Частных пекарен меньше, нежели я ожидала, но все равно Килборн в этом плане уступает.

Звучит распоряжение свернуть направо, и пробка наконец-то остается позади. Затем поворот налево, пятьдесят метров прямо и снова правый поворот. Я оказываюсь на обсаженном деревьями бульваре, где, по-видимому, и располагается «Малберри-корт». Навигатор действительно возвещает о конце поездки, и я паркуюсь у тротуара.

На слащавое название я не повелась и ожидала, что «Малберри-корт» окажется мрачной многоэтажкой с приличествующим архитектурным обаянием старинной психушки. За калиткой из кованого железа, однако, моему взору предстает величественное строение в эдвардианском стиле.

Прямо за мной останавливается белый «мерседес», и из него выходит мужчина в костюме. Буквально все в его облике кричит, что он является представителем гордого племени риелторов. Мужчина подходит к моей машине, и я опускаю стекло.

– Мисс Хоган?

Я узнаю голос, и физиономия моего вчерашнего собеседника просит о пощечине еще даже больше, чем мне рисовало воображение – вытянутая, пронырливая и увенчанная прилизанными волосами.

– Ага, – киваю я и выбираюсь наружу.

У Майлза Дюпона хватает наглости пожать мне руку и поблагодарить за приезд. Как будто у меня был выбор.

– Я открою вам квартиру и оставлю вас. А когда закончите, просто позвоните.

Утешение слабое, но, по крайней мере, не придется терпеть его гнусную рожу.

– Договорились.

– Пойдемте?

Он прикасается к ящичку на калитке, и та чинно распахивается. Через широкий мощеный двор мы проходим ко входным дверям, внушительностью не уступающим двору.

– Квартира вашего отца на первом этаже.

В ответ я ухитряюсь одновременно кивнуть и пожать плечами.

Пока Майлз перебирает связку ключей, бегло осматриваю «Малберри-корт». При переоборудовании здания под жилье денег явно не пожалели. Начиная от декоративных арок над окнами и заканчивая латунной дверной фурнитурой, все указывает на кропотливую реставрацию с целью сохранения первозданного вида. Единственное очевидное исключение – камеры слежения над калиткой и входными дверями.

– За сколько же здесь сдаются квартиры? – невольно озвучиваю я возникший в голове вопрос.

– Три тысячи в месяц.

– Боже! Почему так дорого?

– Прежде всего, из-за месторасположения, плюс площадь и качество жилья. Кроме того, как вы убедитесь, застройщик потратил целое состояние на обеспечение безопасности, и за душевное спокойствие тоже надо платить. К сожалению, места вроде этого обещают внушительную прибыль взломщикам, но «Малберри-корт» охраняется по последнему слову техники.

Риелтор открывает дверь в вестибюль, высокими потолками и изящным кафелем на полу всецело отвечающий облику строения. Сравнение с безликой коробкой, что я называю домом, вызывает зависть.

Майлз выбирает следующий ключ и отпирает квартиру. Коридор тут же оглашается пронзительным пиканьем.

– Подождите, сейчас отключу сигнализацию.

Писк прекращается, и я захожу в холл метров шести длиной. Кафель сменяется полированным паркетом.

– Мой коллега собрал вещи вашего отца и перенес в главную спальню.

Мужчина ведет меня в спальню больше, чем вся моя квартира.

– Ничего себе хоромы! – ахаю я.

– Да, милое местечко. Уверен, вашему отцу здесь было очень хорошо.

Его притворные слова утешения я пропускаю мимо ушей.

– Все здесь, – указывает Майлз на десяток коробок в эркере. – Кроме одежды, она в гардеробе.

Оглядываюсь по сторонам в поисках шкафа, но вижу лишь кушетку и огромный дубовый комод.

– В гардеробной, – кивает агент на дверь.

– Ну конечно.

– Что ж, тогда оставляю вас. Не хочу вас торопить, но через полчаса прибывает джентльмен, который уже несколько дней жаждет осмотреть квартиру.

– Зачем же было заставлять его ждать?

– Политика компании. Если что-нибудь из вещей вашего отца пропадет, ответственность ляжет на нас.

– Так и впустили бы, пускай хоть все стащит, только избавит меня от хлопот.

Проигнорировав мое язвительное предложение, Майлз вручает мне визитку и уверяет, что оставит дверь открытой, чтобы я могла загрузить все в машину. И с этим выскальзывает из спальни. Я смотрю ему вслед и утверждаюсь в мысли, что он представляет собой полную противоположность моему представлению о привлекательном мужчине.

Хлопает входная дверь, и воцаряется полнейшая тишина – вероятно, благодаря окнам с тройным остеклением, имитирующим старинные. В неподвижном воздухе стоит слабый аромат – по-видимому, одеколона. Не едкий и приторный запашок, которым благоухает Майлз Дюпон, но древесный и более мужской – вполне отвечающий вкусу, как мне представляется, мужчины в возрасте.

Значит, это аромат моего папаши – мужчины, которого я никогда не видела, но чье присутствие в данный момент ощущаю едва ли не физически.

Внезапно меня пробирает дрожь, словно от холода, и, чтобы отвлечься, решаю приступить к делу и подхожу к груде коробок в эркере. Снимаю крышку с верхней, и меня окатывает волной того же самого древесного мужского аромата, только еще крепче. Она набита одеждой, вероятно, извлеченной из комода. Достаю дорогой на вид темно-красный свитер из ягнячьей шерсти. Под ним лежит такой же, только черный, а под тем, в свою очередь, еще один, травянисто-зеленый. Изучаю ярлыки: все три вещи среднего размера, но разных брендов – «Ральф Лорен», «Хьюго Босс» и «Джорджо Армани».

Что ж, отец явственно был неравнодушен к дорогим вещам, а с учетом баснословной платы за квартиру, и с соответствующими доходами. Этот вывод лишь распаляет мою ненависть.

Я всю жизнь утешала себя мыслью, что этот человек влачит жалкое существование. Представляла, что он вкалывает до потери пульса за гроши на какой-нибудь черной работе. Живет в замызганной комнате с отсыревшими стенами, изводится бессонными ночами на обоссанном матрасе. Мне хотелось, чтобы он страдал так же, как мы с матерью.

Чего я не представляла, так это состоятельности, комфорта и роскоши.

Прихожу в себя от пронзительной боли. Оказывается, я с такой силой закусила губу, что уже ощущаю во рту металлический привкус крови.

Тем не менее Деннис Хоган умер и, надеюсь, медленной мучительной смертью. Надеюсь, он горько плакал в подушку, как я в детстве, когда сверстники в районе дразнили меня за поношенную одежду и домашнюю стрижку. А когда понял, что срок его истек, надеюсь, он так же, как и я когда-то, задыхался под тяжестью ледяной глыбы одиночества. Остается только утешаться мыслью, что напоследок карма хорошенько его отымела.

Закрываю коробку и сглатываю комок в горле.

«Эй, подруга, теперь-то уж все. Он ушел навсегда».

Я переношу коробки в машину, по две за раз. С опущенными спинками задних сидений все двенадцать помещаются в салон. Затем отправляюсь в гардеробную и по очереди открываю четыре встроенных шкафа. Слава богу, три из них пусты.

Но вот в четвертом обнаруживается с десяток костюмов и примерно столько же пар обуви внизу. Изучаю пару отполированных до блеска брогов: как и свитера, они буквально вопиют о дороговизне – похоже, ручной работы. Затем, уже без всякого удивления, вижу на одном из костюмов бирку Хантсмана, известного портного с не менее известной улицы Сэвилл-роу.

Отступаю на шаг назад и оцениваю свою находку. Одно лишь содержимое этого шкафа стоит не менее тридцати штук. Вообще-то, я всегда рада отдать ненужные вещи на благотворительную распродажу, но не в этом случае – как-никак, Деннис Хоган мне задолжал. Если не ошибаюсь, в Майда-Вейл есть магазин, скупающий дорогие поношенные вещи, и, думаю, я смогу там выручить минимум тысячу. Этого вполне хватит, чтобы провести недельку на каком-нибудь курорте, что послужит хорошим средством от моей затянувшейся хандры.

Пожалуй, все-таки стоило сюда тащиться, даже если и пришлось вновь разбередить себе душу.

По четыре пары переношу обувь, в три приема забираю костюмы и, закончив погрузку, набиваю Майлзу Дюпону сообщение и захлопываю дверцу багажника.

Если повезет, доберусь домой к половине одиннадцатого и успею вернуться в редакцию прежде, чем Дэймон что-либо заподозрит. Одним из достоинств моей работы является необходимость в частых отлучках из офиса, так что никто и не заметит, что я закосила пару-тройку часов.

Позади меня паркуется тот же самый белый «мерседес». Уехать без прощания мне представляется подобающе грубым, и именно так я и поступаю. Ну а что, порой самые детские выходки доставляют самое большое удовлетворение!

Ситуация на дорогах и вправду разрядилась, и уже через полчаса я паркуюсь возле дома. Как ни соблазняет мысль бросить добычу в машине до вечера, в своем районе я не рискнула бы оставить на виду даже надкушенный сандвич, не говоря уж об уйме дорогущих шмоток.

Я перекидываю через руку несколько костюмов, и когда тянусь вверх к дверце багажника, что-то выскальзывает из кармана одного из пиджаков и падает на асфальт. Приседаю на корточки и подбираю блокнот размером с паспорт, в обложке из темно-синей кожи. На обложке золотом вытиснено одно-единственное слово: «Клоуторн».

Слово ни о чем мне не говорит, в блокноте может содержаться все что угодно, начиная от стихов и заканчивая железнодорожным расписанием – бросаю его обратно в багажник.

Двенадцать ходок вверх-вниз по лестнице со всей болезненностью напоминают, что моя физическая форма весьма далека от совершенства. Быть может, часть свалившегося на меня куша следует потратить на фитнес-клуб. Пять лет назад я записалась, но, пропустив три месяца, решила, что спорт не для меня. Процедура отказа от членства оказалась сложнее и болезненнее любого развода. Нет уж, лучше курорт.

Наконец, запираю машину и, все еще отдуваясь, направляюсь к станции подземки.

Дыхание постепенно выравнивается, а прогулка под весенним солнышком благотворно сказывается на моем настроении. Мне неподвластна уйма вещей, однако я в состоянии противиться дальнейшему скатыванию в хандру, не отпускающую меня с самого начала года. Увы, человеку свойственно больше внимания обращать на плохое, чем на хорошее, и этот мой пронизанный жалостью к себе кризис совершенно никуда не годится. Если я его не преодолею, в жизни мне останется только одна дорожка.

Дойдя до станции, уже вполне собираюсь с духом и даю самой себе торжественное обещание: не позволю душить себя ни Деннису Хогану, ни Дэймону, ни какому-либо другому говнюку. И на спуске вдруг жалею, что не ношу с собой наушников – сейчас было бы весьма кстати послушать «Я выживу» Глории Гейнор или «Уважение» Ареты Франклин. Что ж, перебиваюсь тем, что по пути через вестибюль просто прокручиваю песни в голове.

Копаюсь в сумке в поисках проездного, который традиционно весьма редко оказывается там, где я предполагаю его найти. И уже начинаю выходить из себя, как карточка наконец-то отыскивается. И тут прямо передо мной к турникету проходит какая-то высокая фигура.

– Твою мать! – непроизвольно вырывается у меня.

Сердце готово выпрыгнуть из груди, поскольку мозг услужливо предоставляет результат анализа базы данных памяти: это же тот самый здоровяк с «Кентонского конного двора»!

Похоже, сегодняшний день обещает стать куда более интересным.

8

«Звоночек» возвращается из забвения.

Вступать в контакт с Уильямом Хаксли мне запретили, но про других-то участников того происшествия в Суррее ничего ведь не говорили. А этот здоровенный тип, кем бы он ни был, явственно причастен к событиям в «Кентонском конном дворе». Другая такая возможность отследить единственную остающуюся зацепку не подвернется.

Внимательно вглядываюсь в незнакомца, чтобы убедиться, что не ошиблась. То же внушительное телосложение, тот же широкий шаг, даже одет в те же самые расклешенные джинсы и джинсовую безрукавку. Только свитер сменила черная футболка, а на плече потрепанный рюкзак.

Это определенно тот самый человек, и мне определенно необходимо выяснить, кто он такой.

Мчусь к турникетам, хлопаю проездным по считывателю, а он уже встает на эскалатор, ведущий на линию Пикадилли.

Делаю шаг вперед и упираюсь в турникет. Снова шлепаю карточкой по датчику. По-прежнему горит красный индикатор.

– Что-то случилось, мисс? – подходит дежурный.

– Именно! Чертов турникет не принимает карточку!

– Да, с этим у нас вечно проблемы. Попробуйте соседний.

Зыркаю на сотрудника, готовая обрушиться на него с отповедью, но время работает против меня, и я, скрежеща зубами, перебегаю к другому турникету и, наконец, прохожу.

Встав на эскалатор, успеваю заметить, что здоровяк уже сходит с него внизу. Опасаясь упустить его, распихиваю туристов, на ступеньки по двое. Внизу, однако, великана и след простыл. Если он направляется на линию Пикадилли, то путь туда только один. С заходящимся сердцем бросаюсь в направлении платформы.

В конце концов достигаю конца тоннеля и чертыхаюсь под нос. Справа от меня стоит поезд, уже готовый закрыть двери. Где он – зашел внутрь или ждет поезда в другую сторону?

Орел или решка?

Не знаю почему, но я бросаюсь направо, и двери захлопываются у меня за спиной.

Поезд набирает ход, и я осматриваю попутчиков. Если здоровяк и сел в этот поезд, то в другой вагон. До конечной еще с десяток остановок, так что придется на каждой станции выглядывать наружу в надежде, что удастся его заметить. При условии, конечно же, что мы в одном поезде.

Поезд останавливается на станции.

Хорошо, что он такой здоровый – не пропустишь. Встаю на цыпочки и оглядываю платформу, увы, безуспешно.

На следующей станции я замечаю великана, выходящего из следующего вагона.

Выскакиваю из поезда и, держась на безопасном расстоянии, следую за ним по переходу на другую линию.

Мне уже доводилось следить за людьми, и именно Эрик научил меня некоторым тонкостям данного занятия. Нужно внушить себе, что идешь туда же, куда направляется объект, и смотреть на что-то впереди него, на случай если он внезапно обернется.

Незаметно следую за великаном до платформы, где он сворачивает направо и прислоняется к стенке. Беру влево и пристраиваюсь за парой американцев, спорящих о чем-то над картой.

Через минуту прибывает поезд, и я, дождавшись, пока здоровяк сядет в вагон, запрыгиваю в соседний.

На «Ватерлоо» двери распахиваются, и платформа моментально заполняется людьми. Сколько ни тяни шею, в толпе ни черта не разглядеть, кто-то врезается в меня сзади, и я, потеряв равновесие, вываливаюсь из вагона, едва не столкнувшись с каким-то замешкавшимся пенсионером, и двери за мной тут же закрываются.

– Черт!

Кручу головой, словно заблудившийся сурикат, но меня подхватывает толпа, и разглядеть в ней кого-то уже невозможно.

Хоть плачь. Упустила.

Шесть месяцев я терпеливо дожидалась «звоночка», и вот он снова стихает. И я уже знаю, что на этот раз ощущение пустоты будет гораздо мучительнее.

Охватившее меня разочарование перерастает в апатию, и я безвольно бреду в людском потоке к выходу. На работу я уже опоздала, теперь придется добираться на такси, горюя об упущенной возможности.

Эскалатор поднимает меня в огромный зал вокзала «Ватерлоо» – определенно не лучшее место для страдающих боязнью открытого пространства и толпы.

Направляюсь к выходу, но, проходя мимо стайки шумных подростков, краем глаза замечаю эдакое огромное джинсовое пятно.

– Попался!

Юнцы пялятся на чокнутую бабу, разговаривающую сама с собой.

Не обращая внимания на их смешки, слежу за здоровяком, проходящим через турникет к поезду. На табло высвечивается время отправления – всего через четыре минуты.

Любой разумный человек при сложившихся обстоятельствах сдался бы и отправился восвояси. Быть может, некоторым вопросам и вправду суждено оставаться без ответа. Однако лично у меня любопытство всегда брало верх над рассудительностью.

Бросаюсь к ближайшему автомату, покупаю билет и, буквально за минуту до отхода, проношусь через турникет и врываюсь в первый вагон.

До конечной станции около часа езды. Я плюхаюсь на одно из немногих свободных мест, и в голову мне одновременно приходят две мысли. Во-первых, мне прямо вот очень нужно в туалет, а во-вторых, до настоящего момента я даже не задумывалась, как подступаться к великану – если это вообще следует делать, разумеется.

Мне вспоминается одна из бесчисленных историй Эрика.

В начале девяностых до него дошли слухи о политике, якобы за взятки поднимающем в парламенте определенные вопросы. Эрик следил за ним несколько недель, и в один прекрасный вечер ему наконец повезло. Политик встретился с каким-то типом в баре в Сохо и обменялся с ним под столом конвертами. На тот момент Эрик еще не знал, что типом этим был лоббист Гэвин Уиттекер.

Эрик вел Уиттекера через весь Лондон, но в конце концов не выдержал и заговорил с ним, когда тот ловил кэб в Мейфере. Лоббист, разумеется, просто сел в машину и укатил. Потом Эрик жалел, что поторопился и потерял единственную ниточку.

А спустя несколько месяцев на страницах одной из центральных газет разразился громкий политический скандал «вопросы на продажу» – по тем временам громкая сенсация. Досаде Эрика не было предела.

Вот и я сейчас могу раскопать какой-то скандал и упускать столь грандиозную удачу попросту не имею права. Один раз Уильяму Хаксли удалось избежать разоблачения, но я в лепешку расшибусь, чтобы этого не случилось вновь. Если удача меня не оставит, я прослежу за великаном и разнюхаю, кто он такой. Стоит только посмотреть на этого здоровяка, и напрашивается вопрос: что может быть общего у подобного типа и политика-тори?

Мои размышления прерывает сигнал закрытия дверей. Поезд трогается.

Выждав несколько минут, отправляюсь в туалет. «Омерзительно» – самое уместное слово для описания пребывания там.

Облегчившись, прохожу во второй вагон. Поиск кого-то, не выдавая себя при этом ищущим взглядом, требует определенного мастерства, особенно в качающемся поезде.

Пройдя несколько вагонов, я начинаю сомневаться. Но я же точно его видела! Ведь он прошел турникет, куда ему деваться?

С тревогой перехожу в седьмой вагон и наконец замечаю потертый ботинок «челси» на вытянутой в проход джинсовой ноге. Мне стоит определенных усилий, чтобы сдержаться и не издать ликующий вопль.

Сажусь так, чтобы следить за великаном, не попадаясь ему на глаза, благо он сидит по ходу движения. Теперь остается лишь наблюдать и ждать.

Уровень адреналина в крови снижается с каждой остановкой. Да уж, выжидать и наблюдать – занятие утомительное. Созерцаю пейзажи за окном, где промышленные районы сменяются жилыми пригородами, а потом начинающими зеленеть полями и лесами. Пытаюсь выяснить по смартфону, насколько далеко мы уже отъехали от Лондона, однако сигнал то и дело пропадает.

На предпоследней станции великан и не думает шевелиться. По крайней мере, наступает ясность, и скоро я смогу выбраться из опостылевшего вагона и продолжить слежку.

«Звоночек» снова напоминает о себе.

Минуты тянутся невыносимо долго, но вот поезд останавливается на конечной станции. Про городок этот мне не известно ничего примечательного, скорее всего и знать-то нечего. Возможно, скоро это изменится.

Великан встает и потягивается. Я еще не видела его так близко, и хотя уже оценила его габариты, сейчас он представляется просто чудовищно огромным. Огромным и… каким-то еще. Исходит от этого человека некая весомость, значительно превышающая его физические размеры. Пугающая весомость. Надо с ним быть поосторожнее.

Двери открываются, он выходит на перрон, я за ним.

Станция маленькая – лишь две платформы с одним выходом. Пытаюсь незаметно затесаться среди других пассажиров, благо на мне неброская одежда, темно-серое пальто и черные брюки.

На площади перед вокзалом притворяюсь, что смотрю в телефон. Великан уже шагает прочь, однако здесь лондонских толп уже нет, так что придется держать дистанцию. Думаю, метров двадцать вполне достаточно.

Мой клиент переходит улицу в направлении центра, если верить указателю. Надеюсь, в центре людей больше и мне удастся затеряться.

Сворачиваем на пешеходную торговую улочку. Интересно наблюдать за реакцией местных, которые так и пялятся на моего здоровяка. Справедливости ради, прикид у него, действительно, тот еще. По большей части он игнорирует внимание прохожих, но порой отвечает им пристальным взглядом, и те мгновенно отводят глаза.

В конце пешеходной улочки великан сворачивает направо. Я подбегаю к углу дома, осторожно выглядываю и выжидаю. Перспектива тем не менее отнюдь не придает уверенности: следующая улочка совсем узкая и безлюдная. Решаю держаться противоположной стороны.

Здоровяк целеустремленно движется вперед, заставляя меня снова вспомнить о физической форме. Он проходит мимо заброшенных лавок и внезапно останавливается напротив видавшей виды вывески последнего магазинчика – «Бакстерс букс».

С другой стороны улицы я наблюдаю, как великан устремляется в переулок справа от бывшего книжного магазина. Объект моей слежки прибыл сюда явно не за покупками, видимо этот переулок, откуда наверняка есть вход в квартиру над одной из лавок, и есть его цель.

Позволяю себе торжествующую улыбку: похоже, я преуспела там, где Эрик потерпел поражение. Остается зайти в проулок и записать адрес, потом выяснить имя жильца и заставить Стюарта пробить его на судимости.

Немного выждав, осторожно заглядываю за угол: переулок пуст, как я и надеялась.

Вот только здесь нет ни одной двери. А от торцевой стены книжного магазина идет ограда метра в два с половиной высотой, видимо, чтобы сквоттеры не селились в пустующих магазинах. Сомнительно, что здоровяку понадобилось именно сюда.

«Вот черт!»

Справа только автостоянка офисного здания, примыкающего к книжной лавке, и больше ничего.

Ну вот опять хоть плачь. Как, черт побери, я умудрилась его потерять? Я же была буквально в двух шагах от него!

Остается только пойти обратно и проверить, не упустила ли я чего. В худшем случае придется перелопатить списки избирателей по всем зданиям в радиусе ста метров. И уповать на то, что Стюарт не взбунтуется, когда я пришлю ему длиннющий перечень фамилий. Да уж, придется побегать и поломать голову.

Я разворачиваюсь, и у меня перехватывает дыхание: в паре метров передо мной стоит великан, буравя меня свирепым взглядом.

– Привет, пупсик.