Текст книги "Неравная игра"

Автор книги: Кит А. Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

33

Чересчур много всего.

Я отчаянно продираюсь сквозь спутанные мысли. Что произошло? Где я?

Навести бы в них порядок, вот только… Боль. Она дает знать о себе везде – в черепной коробке, глазах, плечах, груди, и в запястьях. И еще холодно… Просто охренеть как холодно.

Во рту пересохло, но ощущается привкус крови. И вроде еще чего-то. Или это не привкус, а запах? Я принюхиваюсь: древесина. Отсыревшая древесина и душок плесени, как от старой мешковины.

Я отваживаюсь открыть глаза.

Под веками у меня еще суше, чем во рту. Несколько раз моргаю.

Оказывается, я сижу на полу. И теперь мне видно, что ноги у меня вытянуты вперед, хотя я этого даже не чувствовала. Поворачиваю голову и немедленно расплачиваюсь за опрометчивость вспышкой боли. Движение глаз в словно набитых песком глазницах, по крайней мере, не вызывает тошноты, и вверху я различаю одинокое окошко, сплошь покрытое пылью и паутинами. За ним ничего не разобрать, лишь пятна различных оттенков серого.

Кошусь влево. Обитые деревянными планками стены и дверь с ржавой металлической ручкой. Сводя воедино то немногое, что мне открылось, я прихожу к выводу, что нахожусь в каком-то запущенном деревянном строении. Возможно, в сарае.

Теперь смотрю вправо. При виде торчащих из расклешенных джинсов пары потертых ботинок «челси» меня охватывает неимоверное облегчение.

– Клемент! – хрипло выдавливаю я. – Ты меня слышишь?

Ответа нет. Двигаю головой и опять кривлюсь от боли. Закрываю глаза и жду, пока она не утихнет. Через какое-то время отваживаюсь поднять веки и тогда вижу, что Клемент сидит привалившись к планчатой стенке, явственно в отключке.

Мне во что бы то ни стало необходимо привести его в сознание, однако для этого придется встать и пройти разделяющие нас пару метров.

Каждая клеточка моего тела отдается болью, и, если я пошевелюсь, станет гораздо хуже. Вот только выбора у меня нет. Невзирая на ужасные мучения, придется вставать.

Мозг посылает руке сигнал сместиться и оттолкнуться от пола. Команда получена, однако результатом всех моих усилий является лишь жгучая боль в запястье. Пробую другой рукой – еще больнее. По какой-то причине мне не пошевелить руками, однако это никак не может быть следствием удара тазером. С моих губ уже готово сорваться чудовищное ругательство, но тут от внезапного осознания так и перехватывает дыхание: да у меня же связаны запястья!

Одна за другой на меня обрушиваются волны страха, боли и беспомощности. Под их безжалостными ударами разум цепенеет. Как бы отчаянно я ни сопротивлялась, из глаз брызжут слезы, и вот я уже рыдаю – щеки трясутся, губы дрожат.

Я зажмуриваюсь и медленно опускаю голову на содрогающуюся грудь.

– Не… смей…

Не задумываясь о последствиях, открываю глаза и резко поворачиваю голову вправо. Меня едва ли не выворачивает наизнанку, но я даже не обращаю внимания.

– Слава богу, – всхлипываю я.

– Можешь не стараться, – хрипит Клемент. – Он все равно не слушает.

– Ты в порядке?

Он крутит головой по сторонам и морщится.

– Ага, в полнейшем.

Никогда еще его сарказм не звучал такой музыкой для моих ушей.

– Что произошло, черт возьми? – спрашивает он.

– Алекс вырубил нас тазером.

– Чем вырубил?

– Тазером – это такой электрошокер, вызывает временный паралич.

– И насколько временный? Я как будто несколько часов пролежал в отключке.

– Он что-то вколол тебе. То есть нам. Наверное, какое-то успокаивающее.

– Что-то не чувствую я себя успокоенным, пупсик. Да меня как будто катком переехало!

– У меня такое же ощущение.

– И ты не знаешь, где мы?

– Не знаю, и как сюда попали – тоже.

– Ну, тебя-то наверняка просто через плечо перекинул, но вот как меня перетащил, хрен его знает. Ни за что не поверю, что этот рыхлый дрочила меня донес.

– По правде говоря, Клемент, в данный момент переживать стоит из-за вещей посерьезнее. Что бы там Алекс ни задумывал насчет нас, я предпочла бы оказаться подальше отсюда, когда он определится.

– Что-то не догоняю.

Он пытается переместиться и сталкивается с той же удручающей проблемой, что ранее и я.

– У меня связаны руки.

Я слышала это выражение сотню раз – обычно от какого-нибудь крючкотвора в местном совете, когда осмеливалась подать жалобу. На этот раз смысл у фразы, увы, буквальный.

– Такая же история.

– Ну совсем охренительно!

Клемент приваливается к деревянной стенке. Не будь у него связаны руки, готова поспорить, одна бы из них сейчас потянулась к усам. Поскольку у меня самой по части идей туго, я предоставляю ему время поразмыслить.

Он снова подается вперед.

– Мне нужно, чтобы ты залезла ко мне в ботинок.

– Боже, только не говори, что у тебя фетиш ног! Сейчас не время и уж точно не место!

– Не, только фетиш ножей.

– Что-что?

– Да ножик того ушлепка. Я его в ботинок спрятал.

– Правда? Зачем?

– Потому что я предупреждал тебя, что мне не нравится эта затея. Насчет Алекса, может, ты и оказалась права, зато я не ошибся, что здесь что-то не так.

– Клемент, так и расцеловала бы тебя, если бы могла!

– Ну так давай выбираться отсюда, и тогда целуй как хочешь.

– Договорились! Так что мне делать?

– Поерзай на заднице, чтобы развернуться руками ко мне. Я подвинусь и подниму ногу, чтоб тебе достать до ботинка.

– И что потом?

– Достань нож, выкинь лезвие и просто крепко держи. А я развернусь и повожу этими ублюдскими путами на руках по лезвию. Думаю, хватит пару раз надрезать, и тогда смогу их порвать.

У меня даже появляется некоторое подобие улыбки, и я принимаюсь за исполнение задуманного. Увы, стоит мне лишь оторвать от пола левую ягодицу, как деревянную дверь сотрясает глухой удар. Судя по всему, снаружи отпирают замок.

– Назад! – шипит Клемент. – К нам гости.

Я прислоняюсь к стене и пытаюсь хоть сколько-то взять себя в руки.

Дверь со скрипом распахивается, и в тусклом свете возникает пухлый силуэт Алекса Палмера. Он останавливается на пороге, давая привыкнуть глазам к сумраку нашей временной тюрьмы.

Мне хочется выложить ему тонну всего – и ни грамма приятного, – и в итоге я не сдерживаюсь:

– Что, на хрен, за игрушки такие, Алекс?

Мой бывший коллега, теперь облаченный в темно-зеленую непромокаемую куртку и резиновые сапоги, угрюмо смотрит на меня. И вполне разумно предпочитает держаться подальше.

– Никаких игрушек. Все предельно серьезно.

– У тебя ровно десять секунд, чтобы развязать нас, а не то…

– А не то что? – перебивает Алекс. – Не в твоем положении диктовать условия.

С горечью вынуждена признать его правоту.

– Чего ты хочешь?

– Вот это хороший вопрос, Эмма. Я скажу тебе, чего я хотел: чтобы ты не совала свой нос в дела, которые тебя совершенно не касаются. И я предоставил тебе уйму возможностей слиться. Господи, да я даже работу тебе предложил. И вот к чему все это привело. Так что отныне дело сводится вовсе не к тому, чего я хочу.

– А к чему же тогда?

– К тому, что нужно сделать.

Он сует руку в карман куртки и достает штуковину, которую за дрель уж точно не принять.

– Вставай, – приказывает Алекс, небрежно направляя пистолет в мою сторону. Воистину, одни могут прожить всю жизнь, в глаза не увидев огнестрельного оружия, – по крайней мере, в Великобритании, – а мне вот за два дня угрожают пушкой уже во второй раз. Тяжелая выдалась неделька.

Поворачиваю голову к Клементу в надежде на его телепатическое предложение, как нам выбраться из столь затруднительного положения. Судя по его сосредоточенному выражению лица и вздувшимся венам на шее, он, скорее всего, пытается разорвать путы на запястьях.

– Вставай, говорю!

Снова поднимаю взгляд на Палмера.

– А то что? Застрелишь?

– Думаешь, не смогу?

– Я думаю, Алекс, что ты жалкое и убогое подобие мужчины. Хоть ты и родился с яйцами, у тебя их нет!

Он приседает на корточки и, глядя мне в глаза, с ухмылкой говорит:

– Забавно. Видишь ли, твоя подружка Джини Варма вчера вечером почти точно так же и выразилась, когда я ей звонил. Ты прямо своего клона слепила, Эмма.

– Джини не имеет к этому никакого отношения.

– Как и ты к блокноту. Или твой отец, коли на то пошло.

– Может, расскажешь, как он у него оказался?

– Теперь это уже неважно. Блокнота все равно больше нет.

– Последняя улика, касающаяся «Клоуторна».

– Ах, какая утрата! – презрительно фыркает Палмер.

– Ладно тебе, Алекс, теперь-то можешь и рассказать. И кстати, как тебя-то вовлекли?

– Э нет, Эмма, так не получится. Это тебе не кино про Джеймса Бонда. Боюсь, ты никогда ничего не узнаешь.

– Я знаю, что ты Таллиман.

Подтверждения не следует. Алекс лишь качает головой и ухмыляется.

Затем поворачивается к Клементу и кричит:

– Как ты там, Ларч? – У меня мелькает мысль, смотрел ли великан когда-нибудь «Семейку Аддамс», чтобы понять иронию Палмера. – Я бы на твоем месте не трепыхался – эти кабельные стяжки тебе в жизнь не порвать.

– Пошел ты!

– Успокойся, как-нибудь обойдусь. Эмма вот…

Тело великана заметно напрягается, а если бы взгляд был способен убивать, Палмера уже везли бы в морг.

– Да ты не волнуйся, – бросает, увы, вполне живой Алекс. – Я за другими не подбираю.

Теперь мой разгневанный взгляд пропадает впустую, поскольку он сосредотачивается на часах.

– Хоть и мило тут с вами болтать, нам пора. Давай, вставай.

– Никуда мы не пойдем!

– Пойдешь, Эмма, пойдешь. А нет, так твоя подружка Джини присоединится к своему женишку в больнице – вот только, подозреваю, койку ей выделят в реанимации.

– Ты блефуешь!

– Да ну? Хочешь рискнуть и проверить? Мне стоит сделать лишь один звонок, и тот же человек, что наехал на ее жениха, сегодня вечером навестит ее в квартире в Шордиче… Когда она будет лежать в своей кроватке совсем одна.

Палмера я знаю достаточно хорошо, чтобы опознать его ложь, и в данном случае, боюсь, он вовсе не врет.

– Последний раз говорю. Вставай!

Решаю не рисковать и принимаюсь дергаться, словно морж на берегу, в попытке подняться без рук. Клементу это дается на вид гораздо легче, пускай ему и приходится перемещать куда большую массу.

Палмер выходит наружу спиной вперед, по-прежнему держа меня на прицеле. Вот только размахивать пистолетом ему совершенно не идет: он выглядит словно десятилетний мальчик, играющий в ковбоев и индейцев.

– Дернешься, Ларч, – звучит предостережение, – и первая пуля достанется ей.

Выхожу из сарая. Вообще-то мне нравятся живительные морские бризы – лучше средства освежиться и не придумать, – однако при данных обстоятельствах порыв холодного воздуха бросает меня в дрожь. Возможно, еще только наступает вечер, но из-за плывущих по серому небу зловещих низких туч мрак ощущается едва ли не ночным.

Оглядываюсь по сторонам, пытаясь определить наше местонахождение. Смотреть, в сущности, и не на что. Наша деревянная тюрьма – всего лишь садовый сарай на краю широкой лужайки, обсаженной по бокам живой изгородью минимум на полметра выше меня. За деревьями различается беленый дом – очевидно, его задняя часть. В дальнем конце участка, метрах в пятидесяти, лужайка резко обрывается, и открывается небо.

Разворачиваюсь обратно к сараю, ожидая выхода Клемента. Происходящего внутри я не вижу, но вот Алекс видит, и зрелище явно не доставляет ему удовольствия.

– Поднимайся! – орет он. – Живо!

Пистолет пускай и направлен в мою сторону, все внимание Палмера обращено за дверь. Я делаю несколько шагов вправо, и моим глазам предстает разворачивающееся внутри действо. И таковое застигает меня врасплох.

Клемент снова на полу, однако теперь стоит на коленях, словно бы в молитве низко склонив голову. Алекс озадачен в той же степени, что и я.

– Я тебя предупреждаю! – ревет он. – Вставай, черт тебя подери!

Его вопли остаются без внимания.

– «Возрадовалось сердце мое в Господе, – бубнит великан стих из Первой книги Царств, – вознесся рог мой в Боге моем».

«Черт! Да он и вправду молится!»

– «Широко разверзлись уста мои на врагов моих, – не унимается Клемент, – ибо я радуюсь о спасении Твоем».

Палмер поворачивается ко мне.

– Скажи ему, чтоб вставал!

– Что? Это у тебя пушка, ты и говори!

Он повторяет приказ, однако великан по-прежнему стоит с опущенной головой и продолжает молиться.

Решительностью Алекс никогда не отличался и теперь, столкнувшись с нежеланием Клемента покидать сарай, явственно мучится сомнениями. Справедливости ради, я тоже. Мне приходит в голову мысль, что великан пошел на хитрость с целью отвлечь Палмера, чтобы я могла удрать, но даже если мне и удастся пробежать полсотни метров до дома и не схлопотать при этом пулю, куда, черт побери, потом-то бежать? Тут на километр никаких домов вокруг. И даже если Алексу хватило глупости не забрать мой мобильник из кармана пальто, мне все равно до него не дотянуться. В общем, если Клемент ожидает от меня что-то вроде этого, он может молиться хоть неделю, нам это нисколько не поможет.

Но зачем же тогда ему понадобилось устраивать спектакль именно в этот момент?

Текут секунды, молитва продолжается. Терпение Алекса уже явно на исходе, и он приказывает мне опуститься на колени. Неохотно, я медленно подчиняюсь.

– Даю пять секунд, – орет он Клементу. – И после этого я прострелю ей башку!

Молитва продолжается.

– Пять! – цедит Алекс.

– «Нет столь святого, как Господь…»

– Четыре!

– «Ибо нет другого, кроме Тебя…»

– Три!

– «И нет твердыни, как Бог наш».

– Два!

Клемент поднимает на нашего мучителя мрачный взгляд и вздыхает:

– Иду я, иду.

Великан неспешно поднимается на ноги, к нескрываемому облегчению Алекса, который чуть отступает назад, все так же держа меня на прицеле. Клемент выходит из сарая и останавливается сразу за дверью.

– Похоже, Бог тебя не услышал, – ухмыляется Палмер. С разрешением ситуации он снова источает самоуверенность.

Великан делает шаг вперед, сокращая расстояние до Алекса метров до трех, и отвечает:

– Может, и не услышал. А может, и услышал. Но на твоем месте я бы боялся до усрачки.

– Бога, что ли?

– Не-а. – Клемент делает еще один шаг вперед. – Меня.

Уменьшившаяся дистанция несколько сбивает спесь с Палмера, и он направляет пистолет на великана, который в ответ воздевает очи горе. Алекс машинально отслеживает его взгляд, и какое-то мгновение оба мужчины молча стоят, созерцая темное небо. Один из них моргает первым.

Вдруг правая рука Клемента плетью взметается вперед. Мои глаза толком даже не улавливают стремительное движение, так что реакции Алекса даже ожидать не приходится. Прежде чем мы оба осмысливаем произошедшее, для одного из нас уже слишком поздно.

Словно мокрая веревка правая рука Палмера опадает, и пистолет выскальзывает у него из пальцев. Его пухлая физиономия искажается от боли, он опускает взгляд, и глаза его расширяются от ужаса, когда до него доходит вся серьезность ситуации. В опасной близости от сердца из куртки торчит рукоятка ножа.

Ноги под ним подгибаются, и он мешком валится на землю. Будь у меня даже свободны руки, никакая первая помощь ему уже не поможет. Теперь мне становится понятно, что своей молитвой Клемент лишь тянул время. Так он заполучил возможность достать из ботинка нож и перерезать стяжки на запястьях. Могла бы и догадаться, но теперь уж поздно.

Два дня, два покойника.

На этот раз, однако, в смерти виновен мужчина, с которым прошлой ночью я делила постель.

– Какого хрена? – ору я на великана. – Зачем ты это сделал?

– Либо он, либо мы, пупсик, – пожимает Клемент плечами, помогая мне подняться.

– Но… Вовсе необязательно было его убивать!

– Я и не убивал. Просто бросил нож в его сторону, и ему не повезло.

Он подходит к трупу Алекса и осторожно вытаскивает нож у него из груди. Затем быстро вытирает оружие о куртку мертвеца и разрезает мои путы.

Не обращая внимания на обжигающую боль в руках, бросаюсь к телу и приседаю рядом, чтобы подтвердить или опровергнуть свои худшие опасения. Увы, пульс не прощупывается, дыхание отсутствует.

– Я не хотела этого! – плачу я.

– Люди умирают. И иногда они этого заслуживают.

Поднимаю взгляд на Клемента.

– Как ты можешь быть таким бесчувственным? Господи, он же мертв!

– А чего ты от меня ожидаешь? Извинений, что я бросил нож в мужика, который собирался нас пристрелить?

– Он не убил бы нас!

– Ты в этом уверена?

В чем бы ни заключалась вина Алекса, смерти он не заслуживал. Так же, как и Терри Браун, впрочем. Тем не менее оба они мертвы, и какая-то доля ответственности за их преждевременную смерть лежит и на мне – потому что я так и не отступила.

В тот самый момент парковки на конном дворе в Суррее я запустила цепочку событий, которая в итоге и привела нас сюда. Не остановись я тогда по пути в Лондон, никогда бы и не познакомилась с Клементом. А без него Джейдон благополучно отнял бы у меня сумочку и телефон, и я так и не узнала бы, что такое «Клоуторн». И не стояла бы сейчас на продуваемом ветрами участке в Дорсете, а Терри Браун и Алекс Палмер были бы живы.

Мы оба виновны в их гибели, но один из нас больше.

– Клемент, между тобой и смертью что-то есть?

– А?

– Та несчастная в суррейской конюшне – она ведь тоже погибла от ножа в груди, верно?

– Она была гребаной маньячкой, из-за этого и погибла. Я не убивал ее.

– Значит, просто совпадение?

– Как будто это что-то необычное.

– С тобой, похоже, слишком уж обычное.

– Что ты хочешь этим сказать?

Блаженство, с которым я проснулась сегодня утром, словно бы опорочено. А мужчина, вызвавший это самое блаженство, похоже, вовсе не тот человек, за которого я его принимала.

– Ты не должен был убивать Алекса, – снова шепчу я.

– Слушай, я не собираюсь стоять здесь и отмораживать себе яйца, пока мы тут ходим кругами. Чувак мертв, и, по правде говоря, я только рад этому, потому что это означает, что я никуда не отправлюсь.

– Что-что?

– Ничего.

– Не уходи от вопроса! Что ты хотел этим сказать?

– Неважно. Все кончено, и мы можем продолжать жить дальше.

– Ты вправду считаешь, что мы сможем жить себе в удовольствие, притворяясь, будто ничего не произошло… После этого? – Я указываю на труп Алекса.

– А почему нет-то?

Меня всерьез беспокоит полное отсутствие раскаяния у Клемента. Но не удивляет, коли на то пошло – мы с ним из совершенно разных миров. Вместо того чтобы встревожиться его беспечной склонностью к насилию, я наивно романтизировала эту черту. Чувствовала себя в безопасности в обществе великана и едва ли не упивалась его наплевательством. Черт, да я даже потакала ему, полностью игнорируя его предупреждения, во что я ввязываюсь.

Крови Алекса на моих руках столько же, сколько и на клементовских.

– Это кошмар какой-то. Господи, как я жалею, что вообще прознала об этом чертовом «Клоуторне».

Великан подходит ко мне, однако благоразумно воздерживается от утешающих объятий.

– Послушай, пупсик, – говорит он. – Тебе все-таки стоит помнить, кто здесь плохие парни. Я тебе еще в самом начале говорил, что мы имеем дело с очень опасными людьми. И не смей винить себя за все случившееся. Тут так: либо мы, либо они. И они проиграли.

– Но я… Я не думала, что погибнут люди.

Великан отваживается положить руку мне на плечо.

– По-моему, ты совсем закоченела. И наверняка у тебя шоковое состояние. Давай-ка пойдем в дом и там подумаем, что нам делать.

Мне вовсе не хочется, чтобы он так ворковал со мной – в душе у меня и так царит раздрай. Какая-то моя часть желает броситься к машине и сломя голову помчать обратно в Лондон. Другая часть еле сдерживается, чтобы не закатить Клементу истерику, что из-за него я влипла в ужасную историю.

– Заодно и покопаемся там, – добавляет великан. – Разве не за этим мы сюда и приехали?

– Я даже не знаю. Все это теперь кажется таким… неважным.

– Погоди еще, пройдет пара дней, и уже не будет казаться.

– Ты так думаешь?

– Ага? Ты будешь жалеть, что не воспользовалась возможностью отыскать свидетельства преступлений этих мудил на протяжении многих лет. И, пупсик, не найдешь ты – найдет кто-нибудь другой.

Мои и без того саднящие щеки обжигают ледяные капли. Этого стимула вполне достаточно, чтобы принять решение.

– Ладно, – вздыхаю я. – А что насчет Алекса?

Клемент смотрит на безжизненное тело на земле.

– Сомневаюсь, что он куда-нибудь уйдет.

34

Пока мы идем по лужайке к дому, я перебираю варианты дальнейших действий.

– Как думаешь, может, вызвать полицию?

– Не, ни в коем случае.

– Почему?

– Я тебе уже говорил, что не доверяю им. А у нас этот дохлый чувак у сарая, которого придется как-то объяснять. Следующие полгода нас будут мурыжить на допросах, пока не придумают, что на нас повесить.

– И что тогда? Просто обыщем дом и поедем назад в Лондон?

– Именно. Если что-нибудь найдешь, сможешь написать свою статью. А где ты раздобыла доказательства, рассказывать вовсе ни к чему. Кто вообще знает, что мы здесь?

– Никто не знает, но я уже не уверена, что хочу писать эту статью.

– Ты издеваешься? Ты только ради этого и ввязалась в эту фигню, разве нет?

– Да, но это было до того… до того, как погибли люди.

Не стану отрицать, журналисты отнюдь не славятся своими высокими моральными принципами, однако извлекать выгоду – как финансовую, так и карьерную – из смерти двух человек правильным мне все-таки не представляется.

– А как же все эти люди, которые пострадали из-за «Клоуторна»? Как насчет той цыпочки Стейси – разве она не заслуживает правды о смерти своего отца?

– Что ж, наверно, заслуживает.

– Послушай меня, пупсик: мы все делали правильно. Ну да, парочка шельм в процессе отдала концы, но с плохими людьми порой и происходит плохое. И они сами знают, чем рискуют.

– А ты сам, Клемент? Ты плохой парень?

– Не мне об этом судить.

– А кому же еще, если не тебе?

Мы доходим до конца лужайки, и великан указывает на большие стеклянные двери в задней части дома.

– Попробуем пробраться здесь, – комментирует он, игнорируя мой вопрос.

А у меня уже нет сил добиваться ответа, и я просто устало бреду за ним.

Он дергает за ручку, и дверь скользит в сторону, что меня совершенно не удивляет. Даже если у хозяина этого дома и имелся пистолет, сельские жители, как правило, мало беспокоятся насчет пришлых взломщиков.

Клемент манит меня внутрь и закрывает дверь. Приятно оказаться в тепле и тишине, хотя мне по-прежнему неуютно от идеи копаться в доме мертвеца. Но если я поделюсь своими сомнениями, великан лишь отмахнется, мол, Алекс вряд ли станет возражать.

Мы оказываемся в небольшой кухоньке, обставленной старомодной мебелью из сосны. Выглядит совершенно заурядно, и если где-нибудь в доме и хранятся свидетельства деятельности «Клоуторна», то уж навряд ли среди упаковок овсянки и макарон. Тем не менее Клемент открывает холодильник и после беглого осмотра извлекает из него тарелку с колбасным рулетом. И тут же откусывает добрую половину пирожка.

Я одариваю его гневным взглядом.

– Что? Я кроме завтрака ничего не ел!

Вы только посмотрите на него: не далее как десять минут назад он вытащил нож из груди убитого, а теперь как ни в чем не бывало пожирает его еду!

– Кто попусту не тратит, тому всегда хватает, – изрекает великан и приканчивает рулет.

Я закатываю глаза и киваю на единственную внутреннюю дверь на кухне. Меня вдруг осеняет мысль:

– Черт, а если в доме кто-то есть?

– Кто, например?

– Не знаю… Но ведь у Алекса здесь была назначена встреча на два часа. И без посторонней помощи он ни за что бы не оттащил тебя в сарай, так что в какой-то момент времени наверняка тут был кто-то еще.

– Ну и где же тогда он? Почему не пытается остановить нас?

Вопрос по существу, и ответа на него у меня нет.

– Может, кто-то и был, но уже свалил. Сама подумай, пупсик, почему нашему приятелю никто не помогал разобраться с нами в сарае? Уж всяко риск был бы куда меньше, прикрывай его кто-нибудь.

Тут Клемент прав. Достаточно лишь одного взгляда на великана, чтобы осознать всю его потенциальную опасность. Даже с пистолетом было бы весьма опрометчиво иметь с ним дело в одиночку, так что у Алекса, по-видимому, действительно не оставалось выбора. И доказательством этому служит то обстоятельство, что теперь он мертв, а мы живы.

Согласна.

– Таллимана больше нет, – подытоживает Клемент. – Давай-ка отыщем, что нам нужно, да смотаемся отсюда.

– Ладно, – сдаюсь я. – Только будь осторожнее.

Он закрывает холодильник и направляется к двери, жестом приглашая меня следовать за собой.

Мы выходим в коридор, в дальнем конце которого располагается выходная дверь, а до нее еще три, все закрытые. Хоть я и стараюсь ступать осторожно, мокрые кроссовки выдают меня скрипом по паркету. Нелюбовь Алекса к современному оформлению интерьера уже очевидна, однако обои с цветочным узором и безвкусные литографии сельских сценок своей архаичностью и вовсе вгоняют в тоску.

Великан открывает первую дверь, за которой обнаруживается туалет.

Мы достигаем конца коридора, и теперь перед нами три варианта: либо одна из дверей друг напротив друга, либо лестница на второй этаж. Если уж учитывать все возможности, то есть и четвертая: просто выйти наружу. Тем не менее, вопреки всем ужасам минувшего дня, во мне неожиданно пробуждается любопытство.

Клемент выбирает дверь справа от меня, и из помещения, явственно выполняющего функции гостиной, нас обдает волной теплого воздуха. Меблировка снова старомодная, хотя открытый камин, густой ковер и мягкий свет торшера наполняют комнату уютом. Меня немедленно захлестывают воспоминания о зимних вечерах в стареньком домике моей бабушки.

– Ничто не сравнится с настоящим камином, – замечает великан. – Нынче уже редкость.

Судя по тлеющим углям, в то время, как мы умирали от холода в сарае, Алекс наслаждался жаром от потрескивающих дров. Мое сожаление о его безвременной кончине несколько блекнет.

Над очагом висит картина, на которой изображено окруженное грядой холмов озеро. На каминной полке стоят два подсвечника и бронзовые каретные часы. Другим украшением комнаты служит пара все тех же унылых литографий на стенах. Примечательно полное отсутствие каких-либо семейных фотографий.

– Снаружи только одна тачка, – замечает Клемент.

– Что?

Я оборачиваюсь и вижу, что он смотрит в окно, выходящее на подъездную дорожку.

– Если здесь есть кто-то еще, где же его тачка?

– Что ж, согласна.

Великан возвращается в коридор, я же чуть задерживаюсь у камина, чтобы еще немного насладиться его теплом.

Когда я выхожу из гостиной. Клемент как раз переступает порог другой комнаты и бросает через плечо.

– Здесь гораздо интереснее.

Следую за ним в комнату, по-видимому, некогда служившую столовой, но затем переоборудованную в кабинет. Размерами она с гостиную, с той же тоскливой отделкой. У задней стены размещается длиннющий письменный стол, вдоль смежной – каталожный и книжный шкафы. В углу стоит основательно истрепанное кресло с торшером, призванным компенсировать недостаток естественного освещения.

Я щелкаю выключателем большого света и направляюсь к столу, на котором лежат два мобильника. И мобильники это наши. Могу лишь предположить, что Алекс хотел перед их уничтожением проверить содержащуюся на них информацию. Я передаю великану его телефон и прячу свой в карман.

Затем принимаюсь разглядывать сам стол. Честно говоря, на настоящее рабочее место он не очень-то и похож. Никаких тебе лотков или папок, и ни единой бумажки – только компьютер, настольная лампа да стаканчик с ручками. Что-то подсказывает мне, что этот компьютер только и использовали, что для просмотра сайтов и совершения покупок. Я двигаю мышкой, и экран оживает.

– Черт, – бормочу я.

– В чем дело?

– Защищен паролем. А без него ни за что не узнать, что здесь хранится.

– Что ж, тогда будем действовать по старинке.

Клемент подходит к каталожному шкафу и тянет верхний ящик. Тот не поддается.

– Заперт.

– Здорово, – вздыхаю я. – Час от часу не легче.

– Дай мне минуту, и я открою. Никакого пароля не требуется.

И с этим он извлекает из кармана нож. Так и рассмеялась бы, не будь обстоятельства столь трагичными. Сначала использует свой трофей в качестве орудия убийства, а потом – в качестве инструмента для взлома картотеки.

Пока великан возится с замком, я рассматриваю книжные полки. Книги самые разные, но много и классики вроде Оруэлла, Диккенса и Хемингуэя. Немало и биографий, в основном за авторством журналистов. Стыд и срам, что их мудрость не передалась Алексу – тогда мы, скорее всего, не оказались бы в нынешней ситуации.

Мой осмотр прерывает металлический лязг.

– Готово! – провозглашает Клемент.

Я возвращаюсь к картотеке, и великан выдвигает верхний ящик. В нем хранится несколько десятков подвесных папок, каждая из которых сверху снабжена пластиковым ярлыком с тремя заглавными буквами. Первая помечена буквами АДБ, вторая – АМР, третья – БСО. Судя по остальным ярлыкам, система учета в картотеке алфавитная.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – спрашивает великан.

– Есть только один способ проверить.

Я извлекаю первую же папку и открываю. Все ее содержимое – три листа, и на каждом лишь несколько печатных абзацев. Мы молча читаем первую страницу.

– Твою мать! – бурчит Клемент.

– Да уж…

Три буквы на ярлыке периодически повторяются в тексте, и немедленно становится очевидно, что они представляют собой инициалы. Первая оказанная услуга этим АДБ – который, может быть, до сих пор жив, а может, уже умер – описывается во всех подробностях, включая и инициалы ее получателя. Если кратко, АДБ предоставил детали годовой финансовой отчетности некоего крупного банка до обнародования таковой. А в ней содержались сведения о понесенных крупных финансовых убытках, так что получатель данной информации смог продать свои акции этого банка еще до того, как плохая новость стала достоянием гласности и стоимость акций, естественно, обрушилась. Называя вещи своими именами, АДБ продал инсайдерскую информацию.

– Ты на это и надеялась, Пупсик?

Я перехожу ко второму листку и быстро просматриваю полученные АДБ услуги. В тексте указываются инициалы людей, оказывавших их.

– Да… почти.

– Почти?!

– Очевидно, что в этих бумагах перечисляются услуги, оказанные и полученные членами «Клоуторна». Однако их полные имена не указаны.

– Так и что?

– Сколько, по-твоему, в стране людей с инициалами АДБ?

– Да хрен знает. Много, что ли?

– Вот-вот. Разработавшему эту систему учета хватило сообразительности оформить записи таким образом, чтобы они оказались бесполезными в качестве улики. Даже если АДБ и выдал коммерческую тайну, однозначно его личность установить нельзя.

– Ну вообще замечательно. Что же, мы понапрасну тратим время? Боюсь… Хотя подожди.

– Что?

Внезапно снизошедшее озарение столь ошеломляюще, что у меня даже перехватывает дыхание. Я с раскрытым ртом поднимаю взгляд на Клемента, но до него пока не доходит.

– Эти записи, – судорожно выдавливаю я, – бесполезны, если только…

На мгновение останавливаюсь, чтобы немного успокоиться.

– Если только не известны фамилии всех членов клуба!