Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.3 "

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 79 страниц)

– Не думайте, что мы преувеличиваем, – сказал Бруни.

– Я не думаю.

– По глазам видно, что думаете. Мы имеем дело не со злым умыслом,даже не с аппаратно-промышленным заговором, а с сетью побуждений, поступков и интересов, которые в сумме угрожают нашему городу.

– Притом они сейчас страшно нервничают, – сказала Наташа. – Завтра должен состояться наш митинг. Придут люди. Надо разгонять.

– И тут приезжаете вы, – сказал парень в ватнике.

– Я совершенно ни при чем, – сказал Шубин.

– Мало ли что? У всех перепуганных людей развито воображение, – сказал Бруни. – А вдруг до Москвы что-то дошло? А вдруг вы получили тайное задание проверить, как здесь пахнет воздух. Черт вас знает.

– Спасибо. Но они ошиблись.

– Мы тоже думаем, что они ошиблись, – согласился Бруни, дергая бородку за хвостик.

– С первого взгляда видно, что перед тобой благополучный международник с телевизора, – сказал Борис.

– Что вам далось мое благополучие?

– Бедных всегда раздражает богатство, – сказал Борис. – Из-за этого было столько революций!

– А я думал, что не я – ваш главный враг.

– А я думаю, – повторил Борис начало шубинской фразы, – что живи вы здесь, то были с ними. Вообще, вы очень похожи на редактора нашей газеты.

– Мне уйти? – сказал Шубин.

Ему и в самом деле хотелось уйти.

– Не надо всерьез обижаться на Борю, – сказал Бруни. – Его несдержанность – его беда. В побуждениях он чист.

– В самом деле пора, – сказал Шубин.

Он встал. Остальные покорно поднялись, и в их молчании были укор и разочарование. Шубину стало неловко.

– Значит, вы хотите, чтобы я завтра пришел на митинг? – спросил он.

– Нет, это не главное, – обрадовалась Наташа. – Главное – чтобы вы взяли письмо в Москву и отдали его честному журналисту.

Они протолкались к выходу. Кафе было полно. Вокруг толпились подростки, одетые и причесанные с провинциальной потугой на телевизионную рок-моду. Все были заняты друг другом.

– А им и дела нет, – сказал вдруг парень в ватнике, словно угадав мысль Шубина.

Они остановились перед выходом из кафе. Неоновая надпись бросала красные блики на лица заговорщиков.

– Мы вас проводим до гостиницы, – предложил Бруни.

– Далеко?

– Нет, три квартала.

Они повернули направо. Шубин понимал, что одного его не отпустят. Ну что ж, потерпим их общество еще пять минут.

– Мы с вами расстанемся на углу, – сказал Бруни. – Может быть, за вами наблюдают. Вы возьмете письмо?

– Возьму.

– Его передаст вам Наташа, если вы зайдете в книжный магазин.

– Зачем такая конспирация? – улыбнулся Шубин.

– Вы знаете, наверное, – сказал Бруни, – на что способны испуганные люди, облеченные властью.

– На что же?

– Вас могут скомпрометировать. Это лучший способ избавиться от опасного свидетеля.

– Меня трудно скомпрометировать.

– Трудно? – ухмыльнулся парень в ватнике. – Вот, видишь, ребята идут? Устроят драку. Попадем в милицию, а потом доказывай, что ты не верблюд. Даже фельетон сообразят: «Общественники – хулиганы».

Шубина вдруг кольнул страх. Бывает – ничего не случилось, ничего и не должно случиться, а в сердце неожиданный сбой. Осознание того, что ты очень далек от дома, где твои права кто-то охраняет и можно в крайнем случае кому-то позвонить… А здесь свой мир, и им правят не эти ничтожные, хотя и отважные заговорщики, а уверенные в себе Силантьев и послушный ему Николайчик.

И Шубин стал присматриваться к двум ребятам, что, видно, шли к кафе, и дела им не было до кучки людей, двигавшихся навстречу. Они были в подпитии и чуть покачивались. Поравнявшись с ними, Шубин невольно шагнул в сторону, чтобы не задеть ближнего к нему парня. Парни прошли мимо, ничего не случилось, но гадкое чувство близкого страха осталось.

И тут Шубин услышал сзади голос:

– Сколько времени?

Шедший там, за спиной, Бруни ответил:

– Четверть десятого.

Шубин продолжал идти вперед, не оглядываясь, и следующие слова донеслись издали:

– Ты не уходи, папаша, не спеши, закурить найдется?

– Я не курю, – сказал Бруни.

– Он не курит? – послышался удивленный голос второго парня.

– Отстаньте! – это голос Наташи.

Тогда Шубин обернулся.

Один из ребят тащил за рукав Наташу, второй отталкивал Бруни.

Борис кинулся назад, а парень в ватнике остановил Шубина, который рванулся было на помощь.

Теперь страха не было. По крайней мере, их трое мужчин, даже если не считать Бруни и Наташу.

Второй пьяный отпустил Бруни и встретил Бориса ударом в лицо, которого тот не ожидал. Шубин видел, как голова Бориса дернулась, как он пошатнулся и протянул руку к стене дома, стараясь удержаться на ногах.

– Да погоди ты! – рявкнул Шубин, вырываясь у парня в ватнике и кидаясь на того, кто ударил Бориса. Он ударил его, но удар пришелся в плечо куртки и скользнул, а пьяный отклонился в сторону и успел бы ударить Шубина, но тут его перехватил парень в ватнике. Они сцепились и превратились в одного темного, толстого, качающегося и рычащего человека, а тот, что держал Наташу, отшвырнул ее в сторону. Наташа упала, и Шубин увидел в его руке нож. Может, даже не увидел – было почти совсем темно, но почувствовал, что у него в руке нож.

– Осторожнее! – крикнул Шубин. – Нож!

Где-то на периферии зрения Шубина замелькало синим, но он не мог обернуться – он смотрел на руку, в которой был нож.

Взвизгнула сирена.

– Милиция! – закричала Наташа.

Шубин видел, как она поднимается с мокрого снега, скользит и тянется на мостовую, поднимая руку, призывая на помощь.

И в этот момент неподвижности парень в ватнике крикнул в самое уха Шубина:

– Бегите! Там двор! Бегите!

Сирена приближалась. Один из пьяных, тот, что с ножом, начал отступать, но отступал он не спеша, один шаг, другой. И тут Шубин увидел, что он кинул нож, – тот рыбкой блеснул под далеким фонарем и упал у ног Бориса.

Парень в ватнике резко рванул Шубина к стене дома. Шубин упирался, но молчал. Парень был сильнее.

Шубин не понял, как получилось, что он уже стоял в арке, где было совсем темно. И парень в ватнике быстро шептал:

– Поверни направо и выйдешь к гостинице. И прямо в свой номер.

– Но мы ничего не делали.

– Беги, идиот! – прошипел парень в ватнике. – Разве не понимаешь: московский журналист участвует в пьяной драке…

Визжали тормоза. Засвистел милицейский свисток.

– Беги же!

И Шубин послушался. Он побежал в арку, по белому снегу между корявых кустов. Ударился о ствол дерева. Остановился, чтобы понять, куда бежать дальше, и взгляд его метнулся назад, к арке, подобной черной овальной раме для картины: в ней маленькая фигура парня в ватнике отбивалась от милиционера, не пуская его во двор.

И тогда до Шубина дошло, что это все охота, охота за ним, чистым, законопослушным, недавно вернувшимся из Аргентины корреспондентом газеты «Известия».

И он побежал прочь от арки.

Оказавшись шагов через сто в узком переулке, Шубин перешел на шаг, чтобы выглядеть человеком, который от нечего делать фланирует по улицам города, потому что именно таким образом обманывают погоню киногерои. Сзади послышались голоса – невнятные, но угрожающие. Улица была пуста, и спрятаться было негде. Напротив стоял одноэтажный дом за высоким деревянным забором. В заборе была дверь. Шубин скользнул внутрь и, прикрыв дверь, прижался к ней всем телом, глядя наружу через узкую щель между досок.

Из двора, который он только что миновал, выбежали два милиционера.

Они бежали тяжело, скользили, шинели путались в ногах. В переулке милиционеры остановились, с стали смотреть – сначала направо, потом налево.

Сейчас они посмотрят на забор и догадаются, понял Шубин. Он начал осторожно продвигаться в сторону от двери.

Сзади хлопнула входная дверь дома. Яркий прямоугольник света упал на снег и достиг ног Шубина. Шубин обернулся. На крыльце черным силуэтом на фоне желтого света стояла женщина. Она прикрывала глаза ладонью, вглядываясь в темноту.

– Это кто там? – спросила она.

А милиционеры слышат, понял Шубин. Они все слышат.

Он чуть было не сказал женщине: «Тише».

Но сдержался. Он неподвижно стоял животом к забору, повернув голову так, чтобы видеть дверь. На улице было тихо. Возможно, милиционеры подкрадываются к калитке.

Вдруг стало темно. Хлопнула дверь. То ли женщине стало холодно, то ли она решила, что шум ей померещился.

Шубин понял, что жутко вспотел. Пот катился по спине и животу. И лоб мокрый. Он провел рукой по лбу и понял, что потерял кепку, отличную английскую кепку. И где – не помнит.

Шубин расстроился. И сам удивился тому, что в такой момент может расстраиваться из-за кепки.

Он снова взглянул в щель. Улица была пуста.

Но это могло быть хитростью милиционеров. Он решил подождать. Он сосчитал до ста, потом принялся считать снова. Сначала до ста потом до пятисот. К третьей сотне он страшно замерз.

Ну черт с вами, сказал он себе с ожесточением, будто стараясь рассердиться. Он широким жестом распахнул калитку и вышел, медленно воображая разговор с милиционерами, что выскочат сейчас из-за угла большого дома. «Да, я гулял, я ничего не видел, а во двор зашел облегчиться. Простите, у меня слабый мочевой пузырь, а в вашем городе нет общественных туалетов».

Не прерывая этого внутреннего монолога, Шубин вышел на улицу и, мысленно представив план города, направился направо, в сторону вокзала.

Почему-то лицо мерзло. Он снова провел по нему, полагая, что это пот, но пальцам было липко. Бровь над правым глазом была рассечена. Шубин не мог вспомнить, когда это случилось – вроде бы его никто не бил… Он нагнулся, набрал пригоршню снега и приложил снежок к брови.

Шубин долго шел по плохо освещенным переулкам, почти никого не встречая. Город ложился рано, закрывался в своих ячейках у телевизоров.

Затем неожиданно, с непривычной стороны, вышел на вокзальную площадь и увидел гостиницу сбоку, отчего не сразу узнал ее.

Он словно оказался в другом городе – шумном, громыхающим поездами, шуршащем автобусами и машинами, что подъезжали к вокзалу, перекликающемся голосами.

Видно, пришел поезд – на остановках и у стоянки такси толпились люди.

Встретив удивленные взгляды респектабельно парочки, которая почему-то вышла на вокзальную площадь гулять с пуделем, он вспомнил, что все еще держит у брови снежок. Он отбросил его. Под фонарем было светло – снежок стал розовым.

Шум площади и ее обыденность отрезали кинематографический кошмар драки и бегства, и ему не хотелось думать, что все это было. Ничего не было – даже разговоров в кафе и у вонючей речки. Но как назло от вокзала волной пошел тяжелый ядовитый запах, от которого хотелось зажать нос и спрятаться за дверь, что Шубин и поспешил сделать, повернув к гостинице, кораблем плывшей над площадью, – почти все окна в ней светились нерушимостью цивилизации и горячего чая у дежурной по этажу.

Молодой человек с красной повязкой и такой предупредительный днем встал и преградил дорогу Шубину. Тот долго копался по карманам, разыскивая пропуск в гостиницу. Подвыпившие, модно одетые юноши оттолкнули его и принялись совать молодому человеку деньги, склоняясь близко и заговорщицки пришептывая.

Шубина совсем оттеснили, и он вдруг испугался, что останется ночевать на вокзале, в чем была доля черного юмора. И в этот момент его заметила Эля, которая сидела в холле и ждала его.

Она возникла за спиной молодого человека с красной повязкой, и Шубин не сразу узнал ее, потому что уже привык к энергичному существу в кожанке и надвинутой на глаза кепке. А Эля была в синтетической дубленке, на плечах белый платок, темные волосы были завиты к концам.

– Этого пропустите, – сказала он громко, и человек с повязкой тут же подчинил, не столько словам, как тону.

– Проходите товарищ. Вы чего жметесь, гражданин, вы чего там жметесь? – словно Шубин сам был виноват в том, что до сих пор не вошел в гостиницу. Неандертальские глазки дежурного издевались над Шубиным – конечно же, он узнал постояльца.

Хорошо одетые юноши нехотя пропустили его.

В холле было тепло и светло. Эля сразу увидела ссадину над бровью.

– Что с вами? – спросила она. – Вы упали?

– Подрался, – сказал Шубин.

– Ну уж шутки у вас, Юрий Сергеевич.

– А ты что здесь делаешь?

– Я ждала вас, Юрий Сергеевич.

– Ждала? Почему?

– Хотела и ждала. А вы не рады?

– Очень рад. Только не ожидал.

– Значит, я сюрприз вам сделала.

Они стояли посреди холла, возле забытых ремонтниками козлов.

Мимо прошли хорошо одетые юноши, они повернули налево, к приоткрытой двери в ресторан, и, проследив за ними взглядом, Шубин услышал, как ресторанный оркестр настраивает инструменты.

– Что же мы будем делать? – спросил Шубин.

Он так был раздосадован, увидев Элю, потому что мечтал о том, как бы забраться в номер и остаться одному. Очевидно, Эля почувствовала это в его голосе и быстро сказала:

– Я могу уйти. Мне все равно домой пора. Я просто шла из гаража и думаю – мало ли что, город чужой…

– Готовилась искать меня по моргам?

– У нас это бывает, – сказала она серьезно. – А морг у нас один.

– Тогда пошли ко мне, – сказал Шубин.

– В номер?

– Ну не стоять же здесь?

– Нет, в номер я не пойду.

– Почему?

– Я по номерам не хожу.

Она сказала это с вызовом, и Шубин улыбнулся.

– Ты уже ходила, – сказал он. – Сегодня у меня была. Даже раза три. И один раз, когда я спал.

– Так это днем. По делам.

Шубин понизил голос и спросил:

– А целовалась тоже по делам?

– Вот поэтому и не пойду, – обиделась вдруг Эля.

– Ну что тогда делать? Мне в любом случае надо умыться.

– Вы идите, я домой пойду.

– Слушай, – сказал Шубин, – а ты сегодня когда обедала?

– Днем перехватила, – сказала она. – День трудный, в разгоне. Я домой зашла, Митьке все сделала и к вам побежала.

Значит, не прямо из гаража, отметил Шубин. Врать не умеет.

– Я что предлагаю, – сказал Шубин. – Давай тогда поужинаем в ресторане. И я за день ничего толком не поел.

– В ресторане? Нет, дорого.

– Это не твоя забота, – сказал Шубин. – Только, наверное, туда не попасть.

– Почему это?

– Желающих много.

Шубин уже жалел, что предложил ужинать. Он знал, что стоит ему потерять из глаз Элю, как разорвется связь, возникшая от того, что ради него другой человек поздно вечером притащился в гостиницу.

Правда, оставалась надежда, что в моральном кодексе Эли ресторан не значится.

Эля широко улыбнулась. Сверкнула золотая коронка.

– Я это устрою, – сказала она. – У меня официант знакомый. Я его уже видала, пока вас ждала. Он меня спросил даже – гулять собралась? Мы с ним в школе учились. В соседнем классе.

– Вот и отлично, – сказал Шубин. – Только у меня смокинга нет.

– Чего нет? – Эля не поняла его.

– Я не одет для ресторана.

– Вы что, сдурели, что ли? Сюда каждый, как хочет, ходит. А я прямо как подозревала – надела платье.

И было ясно, что ресторан – ее потаенная мечта, хотя сама она предложить такое развлечение не смела.

– Тогда веди переговоры с Мишей, а я через пять минут приду.

Шубин поднялся к себе. Отдавая ключ, рыхлая дежурная по этажу сказала:

– Вас тут женщина искала.

В голосе было осуждение.

– Я знаю, – сказал Шубин. – Я ее уже встретил.

– После двадцати трех посторонним в номерах не разрешается,

– сказала дежурная.

– Еще десяти нет, – сказал Шубин. – Да и в номере у меня пусто.

– Я предупредила, – сказала дежурная, протягивая ему ключ с отвращением, словно некий символ разврата.

Шубин прошел к себе в номер. В туалете на раковине сидел таракан, удивленный столь поздним человеческим визитом. Он не спеша ушел в щель. Шубин поглядел на себя в зеркало. Ссадина была невелика, но вокруг была видна подсохшая кровь. Она начал мыться. Висок и бровь защипало от мыла.

Ничего страшного не произошло, рассуждал он. Давай считать путешествие сюда цепью различных, большей частью забавных, приключений, которые еще не закончились, но неприятностей не сулят… сулят, сулят! Шубин был суеверен.

Вот вроде и прилично. Жалко, что нет пластыря, впрочем, порез почти не заметен.

Шубин взглянул на часы: без двадцати десять. Неужели прошло только двадцать минут с того момента, когда пьяный спросил время у Бруни? А ведь в них уместилась драка, потом бегство, потом разговор с Элей… Шубин приложил часы к уху – забыл, что электронику не слышно. Он переложил сигареты в карман пиджака.

Площадь за окном была оживлена, свет фонарей поблескивал в складках одежд монумента труженикам перед вокзалом. Как же он не заметил его днем?

Шубин прикрыл фрамугу, чтобы не так тянуло запахами. И в самом деле, после переживаний следует выпить. Он старался не вспоминать о драке и о том:, что могло случиться с его знакомыми. В конце концов они сами хотели, чтобы он ушел, и это было разумно. Они местные, им ничего не будет. А ему… получить телегу в Москву о недостойном поведении лектора? Кто-нибудь из недругов этим воспользуется, и в Женеву поедет другой. Желающих достаточно.

Шубин запер комнату и спустился вниз.

Эля раздобыла столик недалеко от эстрады и была тем горда. На нем стояла табличка «Стол не обслуживается». Добродушный увалень с широким плоским лицом – друг Миша – убрал табличку и посадил за стол двух командировочных среднего уровня. Они были раздражены и все еще переживали битву с администрацией. Один из них, горбатенький и унылый, сразу начал рассказывать Шубину, что они прописаны в гостинице и потому имеют первоочередное право скромно поужинать в ресторане:

– А свободные места есть, и их берегут для спекулянтов. Везде одно и то же, поглядите за соседний стол. Вы видите ту кавказскую компанию? Получается, что именно они, торговцы, и есть хозяева жизни. А один даже кепку не снял.

– В какую гостиницу ни придешь, – вторил другой командировочный, налитый здоровьем и потому особенно контрастный рядом со своим спутником, – везде они толкутся в вестибюле. Твою бронь найти не могут – понятно, почему не могут. У них связи с администрацией. Все куплены.

К счастью, не видя особого сочувствия, соседи по столу принялись жаловаться друг другу и забыли о Шубине и Эле.

На Эле было плохо сшитое платье из толстого сукна. Она его специально надела,понял Шубин, потому что надеялась, хитрая, что мы с ней сюда пойдем. Тобой манипулируют, Шубин. А впрочем, не так уж и плохо получилось. Все равно надо где-то питаться.

Миша принимал заказ у командировочных. Они долго выясняли, что можно есть, а что нельзя, почему этого нет, а в меню оно указано, а жесткое ли мясо? Эля сказала Мише, когда он обернулся к ним, держа перед собой книжечку:

– Мишенька, ты уж сам сообрази, хорошо?

– Горячее есть будете? – спросил Миша, тускло глядя на Шубина.

– Мы голодные, – сказал Шубин.

– Мишенька, ты все неси, – сказала Эля. – А мы пить будем? – это относилось к Шубину.

– Будем, – сказал Шубин. – Обязательно будем.

– Вот видишь, – сказала Эля, словно он ране высказывал сомнения. – Мы выпьем немного.

– Есть водка, коньяк и сухое вино, – сказал Миша.

Командировочный напротив услышал и вставил обиженно:

– Почему вы нам не сказали, что водка есть?

– Я в буфете спрошу, – сказал Миша. – А вам тоже?

– Нет, нам не надо, – сказал второй командировочный. – Мы будем пить коньяк, как заказывали.

Миша ушел за заказом, и Эля спросила:

– Вы обещали рассказать, что у вас случилось?

– Меня ждали общественники, – сказал Шубин. – Мы с ними разговаривали.

– Это психованный Борис, да?

– Там их четверо было. Еще девушка из книжного магазина.

– Очкастая? Знаю. Чего им нужно? На Силантьева жаловались?

– Рассказывали, как дела в городе.

– Дурачье они, – сказала Эля. – Они только злят начальство. А лучше не будет.

– Ты им не веришь?

– Разве так дела делаются? Это все равно, что в этот ресторан без знакомства идти. Там снаружи человек пятьдесят стоят, руками машут. А мы здесь сидим, понимаете?

– А завтрашний митинг?

– Они уже вам рассказали? Разгонят митинг. А им только неприятности.

– Ты откуда знаешь?

– А мы, водители, рядом стоим у всех учреждений, – сказала Эля. – Ждем начальство и разговариваем. Если бы среди нас шпион сидел, он бы даже удивился, как мы много знаем. Водителей не замечают. А мы все слышим. Мы же нормальные люди. Они уже решили. Сначала сомневались, а потом решили – разгонят. Им бы несколько дней протянуть…

– Пока силантьевский юбилей отпразнуют? – сказал Шубин.

– Ну вот, вы тоже много знаете. Один день у нас, а столько знаете.

Подошел Миша, поставил салат, бутылку водки, нарезанные помидоры. Командировочным пока ничего не дали – только хлеб. Командировочные глядели на Шубина и Элю волками, но молчали.

– Вам сейчас будет, – сказал им Миша.

Оркестранты были на веселе, видно тоже поужинали, один из них рассказывал анекдот, певица в длинном декольтированном платье, все в блестках, от висков до пола, тонко хихикала.

– Но потом случилась странная история, – сказал Шубин. – Когда мы вышли из кафе, навстречу два парня…

Он рассказал о драке, правда, не стал признаваться в том, как бегал и прятался от милиционеров.

– Он велел бежать? – спросила Эля. – Думали, что это подстроили?

– Да, тот парень думал, что меня хотели скомпрометировать.

– Нет, – сказала Эля. – Если бы их, чтобы на митинг завтра не пришли, то возможно. Они сейчас сидят в отделении, пишут показания. Вот смешно!

– Значит, я зря убегал?

– Нет, не зря. А то бы вы тоже объяснения писали, а я бы тут сидела одна, в новом платье.

– Платье у тебя красивое, – сказал Шубин.

– Откуда здесь красивому быть? Это я еще в сентябре купила, подруга из Москвы привезла. А вам нравится?

– Честное слово, нравится.

Они выпили. Эля опрокинула рюмку резко, незаметно и привычно. В этом была неприятная для Шубина бравада. Или привычка?

Он немного не допил, поставил рюмку. Эля с удовольствием принялась за салат. Потом сказала:

– Нет, про вас они не знали. У нас здесь молодежь такая дикая, вы не представляете! Еще хорошо, что шапку не сняли.

– Я кепку потерял.

– Ой, и другой нет?

– Другой нет.

– Я вам завтра шапку лыжную принесу. У меня от мужа осталось. А то простудитесь. Она почти новая.

Шубин налил водки.

– За ваше здоровье, – сказала Эля. – Чтобы не простужались.

И выпила так же, как первую.

Она ела салат, потом вдруг отодвинула тарелку и сказала:

– Не знали они про вас. Николайчик вышел, когда вы уже отошли. Он меня спросил, куда вы пошли, а я сказала, что не видела. Значит, они не знали.

– Ну и отлично, – сказал Шубин.

Оркестр грянул с тем остервенением, с которым умеют играть ресторанные оркестры. Разговор пришлось прекратить. Подошел Миша, небрежно поставил на стол две тарелки супа для командировочных и ушел.

– Пошли потанцуем! – крикнула Эля на ухо Шубину. – А то не поговоришь.

Они пошли танцевать. танцевали все, и Шубин подумал, что многие танцуют от невозможности поговорить иначе. От тесноты получался не танец, а некое коллективное покачивание. Эля запрокинула голову, откровенно глядя на Шубина. Он прижал ее к себе, и она была послушна. Они не говорили, да и не хотелось. Водка сразу затуманила голову, потому что Шубин был голоден. Но это ощущение было приятным. Эля положила голову на плечо Шубину, она была ниже его ростом. Он дотронулся губами до ее волос. Волосы пахли мылом.

Когда они возвращались к столу, толпа танцующих рассосалась и Шубин увидел, что у стены, за длинным столом, уставленным бутылками шампанского и водки, сидит знакомый человек, похожий на породистого дога, и внимательно рассматривает Шубина.

Шубин встретил его взгляд и, не узнав его еще, чуть поклонился, но человек не пошевелил головой, а продолжал смотреть, и тогда Шубин вспомнил: это же Гронский, директор химзавода. Он глядел на Шубина тяжелым пьяным взглядом, и, хоть до него было метров десять, ощущение было неприятным, как от физического прикосновения.

За стол возвращались со своими пышнотелыми дамами соседи Гронского. Народ солидный, крепкий. Когда Шубин уже подходил к своему столику, он обернулся и увидел, что Гронский что-то говорит склонившемуся к нему молодому человеку с оттопыренными ушами. Молодой человек поднял голову, шаря глазами по залу, взгляд его отыскал Шубина. Молодой человек выпрямился и быстро пошел прочь.

– Вы что увидели? – спросила Эля.

– Там Гронский?

– У них банкет сегодня, – сказал Эля. – Комиссия работала по расширению производства, из министерства. Провожают.

Молодой человек с оттопыренными ушами прошел близко от их столика, старательно не глядя в сторону Шубина.

– А это кто такой? – спросил Шубин.

Эля кинула взгляд в спину молодого человека.

– Референт, что ли… шестерка.

Шубин сказал:

– Давай еще выпьем.

– Давайте, чтобы забыть о всех неприятностях.

Оркестр снова загремел, и они снова танцевали. Шубин поцеловал Эля в висок, а она теснее прижалась к нему. Шубин почему-то казалось, что Гронский исподтишка наблюдает за ним, он поглядывал на него, но Гронский был занят разговором с соседом, похожим на Хрущева.

Когда они вернулись после танца за стол, командировочные уже доели суп и Миша расставлял тарелки – с котлетами для командировочных и с подобными же котлетами, но украшенными зеленью, маринованными сливами и дольками лимона, для Эли с Шубиным.

Один из командировочных вынул из кармана плоский калькулятор и принялся жать на кнопки.

– Должно быть по четыре сорок с носа, – сказал он горбуну.

– Ага, – горбун загадочно улыбнулся, а Шубин понял, что они уже точно рассчитали, сколько должны заплатить и готовятся к обману, обсчету, скандалу и жалобам. Симпатии Шубина были на стороне Миши, но, правда, не настолько, чтобы предупреждать его о намерениях клиентов.

Молодой человек с оттопыренными ушами вернулся к столу Гронского и, склонившись, шептался с ним. Шубин решил, что если Гронский или молодой человек в ходе разговора посмотрит на него, значит, их разговор и уход шестерки как-то связан с ним. Но никто не Шубина не смотрел. И он сказал вслух:

– Мания преследования.

– Что?

– Ничего, Эля, давай еще выпьем. Не пропадать же доброму напитку?

Эля протянула под столом руку и дотронулась до колена Шубина.

– Вы очень добрый, – сказала она. – Честное слово.

– С чего ты так решила?

– Я чувствую людей. Я как увидела вас утром, так вы мне понравились. Честное слово.

Котлета была теплой. Мишино расположение не распространялось на качество пищи.

Шубин смотрел на Элю. Она была удивительно хороша. Грубоватой, чуть восточной, чистой красотой лани. Конечно же, лани – даже это идиотское платье не может скрыть гибкости и крепости ее фигуры, о чем, с танца, помнили его пальцы.

Оркестр, молчавший уже несколько минут, вдруг оживился, пианист вышел к микрофону и объявил:

– По просьбе друзей Руслана Квирикадзе, отмечающих его день рождения, исполняется песня «Сулико».

Песню «Сулико» оркестр умудрился исполнить в том же громовом ключе, как и прежние композиции.

– Будете танцевать? – спросила Эля.

– Давай доедим сначала, – сказал Шубин.

Мимо проходил Миша, один из командировочных поймал его за рукав, и по движению его губ Шубин понял, что тот требует счет. Второй держал руку в кармане – Шубин знал, что там ждет своей минуты бесстрастный калькулятор.

– Я рад что тебя встретил, – сказал Шубин, наклонившись к уху Эли. Она кивнула, прожевывая кусок котлеты. Прожевала и крикнула:

– Я тоже! Просто счастлива. Спасибо.

Оркестр застонал, завершая песню. Грузины с длинного стола громко хлопали в ладоши. Миша положил перед командировочными счет, и те впились взорами в итог. Миша обернулся к Шубину и спросил:

– Что еще будем?

Шубин отрицательно покачал головой. Он следил за командировочными.

На лицах их было написано отвращение.

Они вынули из карминов бумажники и принялись выкладывать деньги, потом искали мелочь. Значит, Миша обманул их чаяния – посчитал все правильно.

Миша стоял рядом, делая вид, что его интересует лишь Шубин.

Он спросил:

– Как котлета, понравилась?

– Очень вкусно, – сказала Эля. – Спасибо, Мишенька.

Командировочные сложили деньги на скатерти, и горбун подвинул их к официанту.

– Здесь точно? – спросил Миша, подчеркивая свой триумф.

Командировочные не ответили. Грозно и шумно отодвинув стулья, они поднялись и пошли к выходу.

– Ты тоже видела? – спросил Шубин.

– Конечно, с самого начала. И Миша видел.

– Да мне от кухни было видно, как они с калькулятором играют, – сказал Миша. – Я им на шестнадцать копеек меньше посчитал. Для страховки. Так ведь не сознались.

Он сгреб деньги и, не считая сунул в боковой карман пиджака, как бы отделяя их этим от остальных, более благородных.

– Кофе будем? – спросил Миша.

Эля выжидательно посмотрела на Шубина. Он понимал, что ей не хочется уходить отсюда.

– Несите, – сказал Шубин. Теперь они с Мишей были почти друзьями.

– А вашей даме мороженое, хорошо? – спросил Миша.

– Ну уж и даме! – сказала Эля.

Ей было очень смешно.

– Здесь, наверное, кофе никуда не годится, – сказал Шубин.

– Синтетика, – сказала Эля. – Из бочки.

– У меня растворимый есть. Хороший, настоящий. И кипятильник.

– Где?

– В номере.

– Вы принесете, да?

– Зачем? Пойдем ко мне, выпьем кофе. Потом я тебя провожу.

– Ой, что вы! Уже скоро одиннадцать. Они не пропустят.

– Мы ее попросим.

– Да вы что! Здесь строго.

– А им можно? – спросил Шубин, указывая на стол Гронского.

– Им все можно.

– Жалко, – сказал Шубин. – Я люблю справедливость.

Эля положила пальцы на руку Шубина и погладила:

– Не расстраивайтесь. Мы попробуем. Я тогда скажу Мише, что кофе не надо.

Она не успела встать, как подошел Миша с мороженым. Пока Шубин расплачивался с ним, Эля быстро ела мороженное. Уголки губ стали белыми.

– Я ужасно мороженое люблю, – призналась она.

– Ты не спеши.

Шубин посмотрел на стол Гронского. Человек, похожий на Хрущева, смеялся, тыча пальцем в сидевшую напротив статную даму.

– Пошли, – сказала Эля. – Пошли, а то автобус ко мне перестанет ходить.

Когда они вышли в холл, Эля сказала:

– Вы по лестнице идите. И отвлекайте ее разговорами.

Шубин пошел к лестнице. У стойки администраторши толпился народ – наверное, пришел поезд или самолет. Шестерка с оттопыренными ушами, перегнувшись через стойку, говорил по телефоне.

– А ты?

– Я на лифте выше поднимусь и потом вниз по лестнице.

Так и сделали. Дежурная была занята беседой с кем-то из постояльцев, она кинула на Шубина равнодушный взгляд, тот миновал ее стол и пошел по коридору. Коридор был пуст. Он остановился у своей двери, достал ключ, повернул его. И увидел, что по коридору быстро идет Эля. Обошлось. Обошлось, черт возьми.

И тут за спиной Эли в конце коридора возникла фигура дежурной.

– Это ты куда? – грозно спросила она, и голос ее ядром пролетел по коридору.

Эля пробежала еще несколько шагов и замерла, словно ждала следующего выстрела в спину.

Шубин пошел навстречу ей.

Дежурная спешила по коридору, переваливаясь, словно утка.Она догнала Элю и схватила ее за руку. Эля рванула руку, но остановилась. Шубин подошел к ним.

– Это ко мне, – сказал он, стараясь произнести эти слова официальным тоном, но язык не послушался его.