355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кир Булычев » Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7 » Текст книги (страница 41)
Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 23:29

Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7"


Автор книги: Кир Булычев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 59 страниц)

Как находка спутника жизни, так и находка собственной работы – явление, к сожалению, редкое. Существуют семьи, которые скреплены обычаем, привычкой, обязанностями, терпением. Куда реже встречаются семьи, в которых обстоятельства и время превратили обязанность в радость, подчинение обстоятельствам – в кажущуюся свободу выбора. Это как бы благоприобретенное, заработанное десятилетиями счастье. То же происходит и с трудом. В большинстве случаев люди терпят свой труд, ожидая момента пенсии, как освобождения от рабства. Но совсем редко – и в человеческих союзах, и в отношении человека с работой – стороны совпадают, как половинки разорванной пополам открытки.

Вологодская экспедиция была лишь подготовкой Андрея к встрече с возлюбленным трудом. Там было интересно, но сам процесс раскопок еще не овладевал Андреем как состояние, близкое к экстазу. Главное произошло весной, в Крыму. Видно, к тому моменту и завершился процесс его духовного созревания.

Андрей рано утром просыпался в кособокой хижине, под жесткой кошмой. Волосы были влажными от росы, ложе из прошлогодней соломы было колючим и пахло гнилью.

Еще не открыв глаз, Андрей начинал думать о работе. Не о Лидочке, не о судьбах России. Он представлял себе, что его ждет раскоп, что сегодня случится невероятная находка: допустим, греческая статуя, надпись с именами местных властителей. Пожалуй, нет другого занятия на свете, цель которого заключалась бы в том, чтобы отыскать Неизвестное. Любой ученый, практик, может либо словами описать желаемый результат, либо изобразить его визуально. Но археолог мечтает о том, чего сам не знает. Все величайшие открытия в археологии заключаются именно в этом.

Раскапывая гробницы фараонов, Картер не мог знать и даже не осмеливался мечтать о том, как выглядит посмертная маска Тутанхамона либо украшения на его мумии. Представлял ли себе Шлиман, отправляясь на поиски Трои, что отыщет драгоценности, которыми он украсит свою прекрасную Елену? Половина настоящих археологов бросила бы свое занятие, если б они знали точно, где и что найдут.

Ранее труд археолога был малозаметен и близок к преступлению, ибо археологи были грабителями могил по заказам вельмож, увлекающихся античностью. Теперь же существуют колоссальные институты и экспедиции, масса справочников и правил, определяющих труд археолога, – но в самом-то деле ничего не изменилось! Археолог тот же авантюрист, гробокопатель, грабитель, охотник за сокровищами, но теперь он совмещает в одном лице и наемного грабителя, и вельможу, потому что награбленное у вечности он волочит к себе – в музей, в институт, в сокровищницу. И не поддавайтесь обману, когда услышите горячие речи археологов, что их волнуют лишь типы стеклянных бус либо особенности орнамента горшков дьяковской культуры. Чушь все это – поглядите в глаза археологу, когда под его рукой в породе сверкнула золотая пуговица королевского одеяния… или палец античной статуи.

Нет, не деньги и не денежная стоимость предметов волнуют археолога. Разумеется, он не лишен определенного тщеславия и с интересом и удовлетворением читает в газете бойкий репортаж о его находке, в котором сообщается, что вазе, найденной им, и цены нет, а нечто подобное было продано на аукционе «Сотбис» за два миллиона долларов. Но это вторичное. Главный момент в жизни – кульминация его любви к археологии миновала куда раньше – тот момент, когда Нечто еще Неведомое, но Невероятное показалось из-под земли.

Ах, думают непосвященные, какой неинтересный труд! Все время в пыли, все время согбенный, вдали от благ курортной цивилизации. Жара и жажда, пыльные бури и проливные дожди…

Археологи сами распускают подобные бредни о своих несчастьях. Говорить о климатических неудобствах для археолога – все равно что утверждать, якобы пираты вели неподвижный образ жизни, будучи ограничены в движениях тесными бортами своего кораблика. И какой человек пойдет в пираты, если там так скучно, неделя за неделей тянется однообразное плавание – только волны вокруг и солонина на обед! И все это ради нескольких часов боя, который может и не принести добычи!

Андрей блаженно потягивался на своем неудобном ложе, радовался тому, какой сухой и теплый выдался май в Крыму. Потом спускался вниз, к морю, чтобы совершить утреннее омовение, завтракал куском сыра или лепешкой, а различные мысли одаривали его своим посещением. Разумеется, он помнил о том, что ждет Лиду, и ходил к заветному платану. Как-то его посетила мысль, что Лида появится только осенью. Может быть, самому проплыть еще полгода?

И тут же Андрей отмахнулся от таких мыслей. Это значит – пропустить целый сезон раскопок! Осенью особо не поработаешь. Нет уж, лучше мы подождем Лидочку с пользой для дела.

Андрей не был по-настоящему профессиональным археологом – впрочем, много ли их было тогда в России, да и во всем мире? Кое-чего он насмотрелся в экспедиции и узнал на семинарах профессора Авдеева. Так что он принял некоторые меры для того, чтобы его раскопки не показались коллегам варварскими. Для этого он на куске картона изобразил план своей часовни в масштабе 1:10. Затем Андрей разделил его на квадраты и начал планомерно снимать слои земли. Правда, практически сделать этого он не сумел, потому что в западном углу часовни находок встречалось много, а у противоположной стенки – ничего, ровным счетом ничего. Будь у Андрея хоть один рабочий, он бы приказал ему выгрести землю из пустого угла ради того, чтобы опускаться в прошлое последовательно, но рабочего не было, а самому копать впустую плотный грунт не хотелось.

9 мая Андрей проснулся в предчувствии особенно счастливого открытия. Его не смутило даже то, что от съестных припасов остался всего огрызок лепешки. Но солнце грело замечательно, работа захватила его, и он забыл о голоде.

Примерно в десять утра пришлось отложить кирку и взять в руки нож, потому что изменившийся цвет породы подсказал, что близко лежит некий металлический предмет.

Андрей принялся соскабливать с темного пятна светлую землю. Было еще не жарко, Андрей работал обнаженным по пояс и успел загореть, как местный рыбак. Из-за сильного загара волосы выгорели и казались светлее кожи лица, а зубы белели, как у негра.

Нечто крупное загородило солнце.

– Что мы видим! – послышался самоуверенный утробный баритон. – Мы видим жалких кладоискателей, которые и не подозревают, что здесь уже побывал в конце прошлого века граф Уваров, а также Крестинский с компанией.

Андрей вскочил, не выпуская ножа, но не смог разглядеть визитера или визитеров, потому что они стояли спинами к солнцу.

– Эй, юноша, с ножиком осторожнее! – раздался другой голос. Молодой, с кавказским акцентом.

Андрей отступил и приставил ладонь ко лбу. Теперь он мог разглядеть, что в гости к нему пожаловал не Вревский, чего Андрей всегда опасался, а компания дам и барышень, в которой было лишь двое мужчин. Обладатель кавказского акцента был в форме поручика, у него было крупное восточного типа лицо с тяжелым носом, черные кудри выбивались из-под фуражки.

Баритон принадлежал профессору Авдееву, бывшему покровителю и наставнику Андрея по Московскому университету.

Княгиня Ольга узнала Андрея и всплеснула руками:

– Берестов! Андрюша! Блудный сын нашего сообщества! Ты что здесь делаешь?

– У меня летняя практика, – сказал Андрей, смутившись своего вида и того, что он был застигнут за делом предосудительным – за частными раскопками на чужой земле.

– Чудесная шутка! – возрадовался профессор Авдеев. – Ваше Величество, прошу любить и жаловать! Этот бандит – мой любимый талантливый ученик, Андрей Берестов.

– Очень приятно в такие дни увидеть юношу, которому интересы науки дороже, чем участие в митингах и манифестациях, – сказала императрица Мария Федоровна, которую Андрей узнал не сразу, хотя видел ее близко в доме своего отчима.

Андрей смущенно поклонился.

– Берестов? – сказала императрица. – Берестов? – Она покатала в сознании фамилию, как шарик, но не вспомнила. Обратилась к молодой девушке, стоявшей рядом. Господи, это же княжна Татьяна, которую стервец Ахмет за коленку схватил, понял Андрей. – Что мне напоминает эта фамилия? – спросила княжну императрица.

Татьяна пожала плечами и ответила длинной французской фразой, которую Андрей не понял.

Оказывается, профессор Авдеев остановился в Ялте по дороге на раскопки в Трапезунд. Он был приглашен в гости знавшей о нем еще по довоенным временам императрицей Марией Федоровной, скучавшей под домашним арестом на вилле Дюльбер, которую охранял бравый поручик Джорджилиани. Сочетая приятное с полезным, профессор повел высокопоставленных знакомых на экскурсию по окрестностям их имения, дабы показать некоторые забытые, таящиеся в зарослях памятники античности и Средневековья, которыми столь славен Крым. И надо же было на руинах встретить студента Берестова! Встреча эта была приятна профессору – значит, он смог заложить нечто важное в душу этого молодого человека, если тот даже в такое время продолжает заниматься любимым делом. Так что все прежние обиды и недоразумения были тотчас забыты, и Андрей получил приглашение к профессору, остановившемуся со своей свитой в гостинице «Ореанда».

Андрей отнекивался; потом честно признался, что у него нет костюма для того, чтобы пойти в гости.

– Ах, пустяки, – сказала княгиня Ольга, – неужели мы не придумаем чего-нибудь? Нет, не надо оправдываться и объясняться. В эти ужасные времена вполне приличные люди оказываются в безвыходном положении! Если бы вы знали, что творится в Москве!

– И здесь не сладко, – сказала вдовствующая императрица. – Я вам скажу честно, что мечтаю об одном – покинуть это обезумевшее государство.

– Как я вас понимаю! – сказала Ольга. – Мне порой жаль, что я русская.

– Но долг есть долг, – сказал профессор Авдеев.

Этот разговор происходил уже не на раскопках, а в беседке Дюльбера, где Андрей чувствовал себя одетым в лохмотья бродягой, какие бывают только в операх.

Княжна Татьяна глядела на него с девичьей тоской, любуясь загорелыми мышцами, видными в прорывах рукава, а поручик Джорджилиани, очевидно, имевший свои виды на княжну, тяжело вздыхал и часто покидал комнату, как предположил Андрей – чтобы наточить нож, которым он зарежет соперника.

В дом Андрея все же не пригласили, да он и не пошел бы. Императоры и императрицы чувствуют предел дозволенного.

Автомобиль императрицы был реквизирован революцией, так что обратно в Ялту поехали на извозчике, который, оказывается, ждал с утра перед воротами, потому ворчал, по виду мадам Авдеевой почувствовав, что его долгое стояние не будет оплачено как должно.

На коленях у Андрея лежал объемистый сверток, который принесла к отъезду очаровательная полногрудая горничная Наташа. Как сказала на прощание Мария Федоровна, эти вещи остались после Великого князя Гавриила Константиновича, который здесь когда-то жил. Андрей стал отнекиваться, но с ним никто не разговаривал – ему приказали рассматривать подарок не более как дружескую помощь хорошему человеку в тяжелые времена.

– Надеюсь, что и мы, слабые женщины, можем рассчитывать на вашу помощь, – сказала императрица, протягивая на прощание руку.

Андрей поцеловал сухие прохладные пальцы вдовствующей императрицы – ныне опальной, плененной женщины без прав и имущества, и произнес:

– Я буду счастлив положить жизнь за Ваше Величество.

Это совсем не означало, что Андрей в одночасье стал монархистом. Он оставался социалистом и сторонником равенства всех людей. Но в одном конкретном случае, когда речь шла о Марии Федоровне, он отступал с социалистических позиций и, как честный человек, ощущал себя рыцарем Ланселотом.

* * *

Вечером на ужин к Авдеевым Андрей пришел в охотничьем костюме Великого князя, который был худее, но выше Андрея. Увидев гостя, княгиня Ольга тут же потащила его в номер, там велела снять сюртук и почитать последний номер «Русской старины». Тем временем она принялась что-то распарывать и перешивать, потому что была настоящей женой археолога – она умела шить, готовить, перевязывать раны, торговаться с поставщиками и ругаться с рабочими.

Вскоре пришел профессор Авдеев, начал расспрашивать, что делал Андрей последние три года. Андрей не очень убедительно рассказал, что был в армии, его контузило и он приехал в Крым. Тетя его, единственная родственница, скончалась – вот он и занялся раскопками.

– Судьба! – гудел профессор Авдеев, шагая по номеру между ящиками с экспедиционным добром, которое они везли из Петербурга и хранили на виду, чтобы не растащили революционеры. – Сама судьба привела тебя сюда. Надо же было именно мне оказаться в нужном месте в нужную минуту. Фатум! И ты никому ничем не обязан?

– Я? Никому.

– Замечательно. Мне нужен умный, преданный делу помощник, – сказал профессор Авдеев и посмотрел на жену, словно отговорил текст, отрепетированный заранее, и забыл слова дальше.

– Но я не знаю, куда вы намереваетесь ехать.

– Это дело второе, – прогудел Авдеев. – Едем мы в Турцию копать Трапезунд. Трапезундскую империю. Это тебе что-нибудь говорит?

– Очень немного. Византия, Средние века, царица Тамара…

– Достаточно, – сказала Ольга. – Ты выдержал экзамен. Если тебе позволяет здоровье, лучшее для тебя – поехать с нами. Нам остро не хватает интеллигентных сотрудников. Из старой компании с нами смог поехать только палеограф Российский. Ты его помнишь?

– Конечно, помню.

– Он полиглот и отличный специалист. Из-за близорукости его не взяли в армию.

Андрей приоткрыл было рот, чтобы спросить, не приедет ли нескладная Тилли.

– Что касается наших девушек, – продолжала Ольга, – то вопрос остается нерешенным. По крайней мере Матильда – ты ее должен помнить – обещала приехать позже…

– Платить мы тебе много не сможем – сами едем не за золотом, – загудел Авдеев. – Но голодать не будешь.

– Он согласен, – сказала княгиня Ольга, откусывая нитку и протягивая куртку Андрею. – Не очень убедительно, но крепко.

Андрей обещал подумать, хотя в душе сразу согласился с археологами. Ожидание Лидочки в значительной степени определялось чувством долга. Он обязан был ее дождаться и сделать так, чтобы ей было хорошо. А вот чувство, близкое к любовному томлению, Андрей испытывал именно от возможной поездки в Трапезунд. Это настоящие раскопки! Это же сказочное везение, которое выпадает археологу раз в жизни! «Но, конечно же, я не поеду, конечно, останусь, потому что Лидочка обидится, что я предпочел экспедицию…»

В таком ожесточенном состоянии человека, который уже принял благородное решение отказаться от счастья ради долга и потому крайне несчастлив, Андрей и объявился в отряде аскеров.

Появление Андрея в зеленой куртке и черных брюках, из-под которых выглядывали носки кое-как почищенных рваных ботинок, вызвало в лагере небольшую сенсацию. Аскеры окружили Андрея и дали волю своему застоявшемуся остроумию.

К счастью, Ахмет, который собрался уехать в тот вечер в Симферополь, задержался и вышел на шум.

Андрей потребовал уделить ему хотя бы пять минут времени, Ахмет вздохнул и согласился.

Они отошли в лес, и там Андрей изложил Ахмету свою дилемму: либо он ждет Лидочку и отказывается от дела своей жизни, либо едет в Трапезунд, но Лидочка ему этого не простит, и вообще он может ее упустить…

Тут Андрей совсем смешался и замолк.

– В Трапезунд тянет? – спросил тогда Ахмет.

Андрей кивнул.

– Я тебя понимаю, – сказал Ахмет. – Это Турция, настоящая страна, великая держава – тебе надо съездить туда, потому что со дня на день вас оттуда вышвырнут.

– Ты серьезно?

– Совершенно серьезно. После правительственного кризиса в Петрограде любому ребенку, кроме тебя, ясно, что Россия больше воевать не может и не станет. И окончательно в революции победит тот, кто сможет внятно доказать всей стране, что воевать не нужно. Сейчас это все понимают, а сказать никто толком не может.

– Честно говоря, Ахмет, все это мне не очень интересно.

– Тогда поезжай в Трапезунд. Если только ты не намерен осквернить могилы ислама.

Последнюю фразу Ахмет сказал вполне серьезно.

– Извини, я тебе не сказал, – спохватился Андрей. – Все совсем не так, как ты думаешь. Когда в шестнадцатом году наши войска захватили северную Турцию, туда поехал профессор Успенский, он специалист по Византии, по христианству. Мы ищем там остатки Трапезундской империи. Ее создали грузины. О царице Тамаре слышал?

– Конечно, она, как демон, коварна и зла.

– Я обещаю тебе, что мы не тронем ни одной мусульманской святыни.

– Тогда поезжай.

– Нет, я не могу.

– Мои аскеры будут каждый вечер ходить на набережную. Как только Лидочка приедет, я ее устрою, а тебе дам телеграмму.

– Ахмет, ты настоящий друг. – Андрей кинулся обниматься, словно Ахмет открыл невероятный путь к решению задачи.

– Только тогда возвращайся сразу, – сказал Ахмет, – а то я сам на ней женюсь.

* * *

Транспорт «Измаил» отходил в семь часов утра, когда уже поднялось солнце. Аскеры, к удивлению Андрея, были огорчены его отъездом, долго желали счастья и проводили Андрея до шоссе. Там ждала крытая повозка. Правил один из аскеров, Ахмет сидел рядом с Андреем. По дороге Ахмет передал Андрею письмо в белом конверте и сказал:

– Отнесешь и отдашь.

– Хорошо, – сказал Андрей равнодушно. Он смотрел в щель между плечом аскера и пологом, с каждым шагом все более раскаиваясь в том, что предает Лидочку. Он повернул конверт – на нем ничего не было написано.

– Я бы не хотел, чтобы оно попало к чужим, – сказал Ахмет, – это важное политическое послание.

– Бог с ними, с вашими играми, – сказал Андрей, – враги, республики, партии, выборы – неужели не надоело?

– А ты кто, Господь Бог, да? Всем не наплевать, а ему наплевать! Пока девушку желаешь, наплевать, пока в Трапезунд хочешь, наплевать, а потом спохватишься – поздно будет.

– Ты даже не сказал, куда отнести письмо, – сказал Андрей.

– На улице, что ведет вверх от порта, в угловом доме – кофейня. Над дверью деревянный фрегат и написано «Синдбад» – латинскими буквами. Не забыл? Спросишь Юсуфа, отдашь письмо. Как в романе про шпионов. Добро?

– Сделаю, – сказал Андрей.

Транспорт, покрашенный в неуютный шаровый цвет, стоял у пирса. Погрузка заканчивалась. Последними на борт поднимались серые солдаты в одинаковых папахах, с одинаковыми лицами. Шли они уныло, как на похороны. Ахмет протянул Андрею темные синие очки. Андрей отказался – очки больше привлекут внимание. Он надвинул пониже на глаза кепку, обнялся с Ахметом и аскером, который вез их. Авдеев, что стоял у борта, увидел Андрея и стал махать:

– Берестов, скорее! Берестов, мы отчаливаем!

Голос его разносился по всей набережной.

Андрей готов был убить профессора. Он взял себя в руки, помахал в ответ. Пограничников наверху не было – стоял лишь матрос, весь в пулеметных лентах, с «маузером» в деревянной кобуре, с громадным чубом из-под бескозырки – одет по самой последней революционной моде. Он пересчитывал солдат, впрочем, отвлекался, смотрел на чаек и снова начинал считать. На Андрея он не обратил внимания.

Пройдя мимо матроса, Андрей поглядел вниз. На пирсе стояла повозка – рядом Ахмет и его аскер. Ахмет поднял руку.

Андрей помахал в ответ.

К нему спешила мадам Авдеева.

– Как хорошо, вы вовремя, а я все считаю места – никому нельзя доверять. Теперь вам с Российским придется мне помочь.

Каюта, которую Андрей делил с Мстиславом Аполлинарьевичем Российским, милейшим человеком, погруженным в тайны палеографии, была заставлена экспедиционными ящиками и мешками так, что пройти между ними было невозможно. Авдеевы все экспедиционное добро сплавили подчиненным.

Путешествие оказалось неожиданно долгим – транспорт сначала пошел в Новороссийск, чтобы взять дополнительный груз для Трапезунда, там получили сведения, что поблизости видели немецкую субмарину – так что транспорт отстаивался два дня, пока из Севастополя не пришел миноносец «Керчь». В сопровождении его двинулись дальше. В каюте было душно. Профессор Авдеев обладал удивительным даром превращать в лекцию даже просьбу передать соль. Его трудно было долго выносить. Андрей все чаще думал о Лидочке, и становилось страшно, что она могла сгинуть в волнах реки Хронос.

На пятый день «Измаил» достиг Трапезунда – под этим названием скрывался заштатный турецкий городок.

Глава 2
Май 1917 г

Андрей проснулся от крика чаек. В недрах транспорта что-то загрохотало, Андрей соскочил с койки и кинулся к открытому иллюминатору, сквозь который лился яркий, рассеянный свет.

Бухта, в которой замер, покачиваясь, громоздкий «Измаил», была наполнена легким, пронизанным косыми лучами только что вставшего солнца туманом. Посмотрев в сторону грохота, Андрей успел увидеть, как разматывается якорная цепь и ныряльщиком, раскинув лапы, летит к воде якорь. Вот он коснулся воды и превратился в столб брызг – но грохот продолжался, потому что цепь все выскакивала из клюза, звено за звеном.

Близкий берег лишь угадывался сквозь туман, и хотелось отвести в сторону белесую кисею.

Проснулся Российский.

– Приехали? – спросил он, потягиваясь. – Я думал, не дождемся.

– Приехали, – сказал Андрей, преисполненный счастливым чувством первого настоящего путешествия.

– Тогда вы позволите мне оккупировать унитаз, коллега? – спросил Российский.

Андрей только отмахнулся от старого тридцатилетнего циника, который тут же прошлепал за перегородку, где были унитаз и умывальник.

И тут кисея тумана медленно и торжественно поползла в сторону, занавес открылся, и Андрей увидел древнюю землю Трапезунда.

Современный торговый и ремесленный город занимал долину вдоль моря. Дома там были разномастные, в основном невысокие, среди них тянулись склады и мастерские – берег являл собой не парадную сторону, а скорее обыденные и захламленные зады города.

Далее, поднимаясь на плоскую террасу, начиналась старая часть Трапезунда с узкими улочками, уютными домами под черепичными крышами, мечетями, столбами минаретов, маленькими, неожиданно возникающими площадями с фонтанчиками посредине, отрезками крепостных бастионов, что стали кое-где задними стенами домов. И над всем этим переплетением улиц, переулков и тупичков поднимался холм, где некогда располагалась цитадель и дворец трапезундских императоров – повелителей, малоизвестных даже профессиональным историкам, но тем не менее самых настоящих императоров средневекового государства, оплота христианства в Малой Азии. Таинственная, неведомая археологам и не тронутая ими, а потому трижды желанная земля, таящая множество тайн, открылась перед Андреем. Только невероятное везение, сказочное стечение обстоятельств смогли закинуть сюда Андрея Берестова, и он понял, что до конца дней своих будет благодарить судьбу за такой подарок.

К «Измаилу», бросившему якорь на рейде, спешили лодки торговцев и перевозчиков – крикливого портового люда.

Здесь уже была самая настоящая Азия – шумная, корыстная, бурная. Трапезунд, занятый русскими войсками во время летнего наступления 1916 года, так и остался прифронтовым городом, так как с тех пор русские лишь немного продвинулись вперед к бурым и розовым холмам, что поднимались в отдалении, громоздясь к горизонту настоящими горами.

Прошлым летом и осенью в Трапезунде уже работали три археолога из Петроградского университета во главе с профессором Успенским.

Результаты первого сезона, при ограниченных средствах, в окружении далеко не всегда дружественного греческого и турецкого населения, оказались обещающими, но не более. А хотелось сокровищ, статуй и свитков. Вместо того чтобы укрепить средствами экспедицию Успенского, Московский университет, вечно соперничавший со столичным, прислал свою экспедицию – авдеевскую, снабженную лучше, чем петроградская, так как в последний момент княгине Ольге удалось заручиться поддержкой мецената и подрядчика Георгия Метревели, который желал, чтобы археологи обязательно нашли в Трапезунде что-нибудь древнегрузинское.

Авдеев мог, не кривя душой, обещать меценату, что его пожелания будут выполнены.

Для этого были основания: во время дворцового переворота в Византии, случившегося в 1185 году, был свергнут и зверски замучен император Андроник. Как и положено в византийских переворотах, победители поспешили убить или ослепить всех близких родственников свергнутого императора, так как опасались соперничества и мести. Особенно жестоко принято было расправляться с мальчиками – возможными наследниками. Так что двум маленьким внукам Андроника – Алексею и Давиду – была уготована ужасная судьба.

Таинственным образом два мальчика исчезли из Константинополя. И объявились вскоре при дворе грузинской царицы Тамары, которая приходилась им родственницей. Факт родственных связей известен всем летописцам и современникам царицы, но в чем они выражались, летописцы не сочли нужным сказать.

Византийские царевичи, законные наследники трона, росли в Тбилиси, играли со своими грузинскими сверстниками, называли царицу Тамару тетей (что отражено в документах) и стали, пожалуй, больше грузинами, чем византийцами.

Неизвестно, как бы сложилась их дальнейшая судьба, потому что Грузия, хоть и была в те годы могучим и процветающим царством, сражаться с самой Византией – одряхлевшей, но могучей мировой империей – не могла.

Алексей и Давид оставались козырем в грузинской политике, но козырем, спрятанным в рукаве, – показывать их пока было некому.

Но тут произошла катастрофа. Очередной, четвертый крестовый поход, в который собралось рыцарство всей Западной Европы, вместо того чтобы освобождать от неверных Иерусалим, направил все свои силы против Константинополя. Византийцы не были готовы к такому коварству, и потому объединенная армия крестоносцев взяла штурмом Константинополь и свергла императора, отчего империя рассыпалась на ряд независимых владений.

Вот тут и наступил звездный час царицы Тамары.

Она собрала армию и послала ее на запад вдоль южного берега Черного моря, покоряя византийские гарнизоны и громя губернаторов. В ее армии скакали бок о бок два молодых отважных грузинских рыцаря – два наследника византийской короны.

Когда успешный поход грузинской армии завершился, Тамара не только отомстила византийцам за смерть Андроника, но и выкроила для своих воспитанников обширные земли по южному берегу Черного моря с центром в Трапезунде.

Там Давид и Алексей были коронованы императорами Трапезундской империи, а их потомки правили Трапезундом четверть тысячелетия, несмотря на то что все эти годы небольшая империя находилась в полукольце врагов. Но умелая и хитрая политика императоров, сила многонациональной торговой элиты Трапезунда, сложные и конфликтующие интересы соседей – все это позволяло Трапезунду сохранять независимость, а жителям его торговать, рыбачить, пахать землю, строить дворцы и церкви, писать книги, петь песни…

– Я освобождаю туалет, – сообщил торжественно Российский, обладавший чувством юмора висельника. – Вам не кажется, коллега, что еще в прошлом году там кто-то забыл дохлую крысу?

– Мстислав Аполлинарьевич, неужели нельзя обойтись без таких шуток? – взмолился Андрей.

– Для вашего юного возраста вы слишком впечатлительны. А может, в прошлом году «Измаил» перевозил сыр? Вы читали повесть Джерома Клапки Джерома «Трое в одной лодке»?

Андрей с сожалением оторвался от лицезрения бухты. С лодок, подошедших к высоким бортам транспорта, неслись крики: торговцы предлагали все – от сувениров и лепешек до женщин.

Через полчаса археологи в последний раз собрались за завтраком вокруг своего стола, обычно отмеченного присутствием капитана транспорта, капитана второго ранга Белозерского, старика с расчесанной надвое седой бородой, орла времен защиты Севастополя, который не смог отсиживаться в своем имении в годину испытаний и вернулся из запаса к действительной службе.

На этот раз капитан был занят разгрузкой.

Авдеев обвел строгим взором свою немногочисленную компанию – супругу княгиню Ольгу, палеографа Мстислава Аполлинарьевича Российского, отличного специалиста, но невыносимого остряка, а также фотографа Тему Карася, хромого родственника княгини Ольги, которого та пристроила в экспедицию, и никто, кроме самого Карася, не знал, умеет ли он фотографировать или намерен сбежать через Турцию в Египет и греться там на солнце. Наконец взгляд Авдеева остановился на самом молодом участнике похода – Андрее Берестове. Именно к нему оказались обращены слова речи профессора:

– Мы вступаем на древнюю землю, которая должна наградить нас славой или бесчестием. И это касается не только меня.

Тут профессор замолчал и растерянно поглядел на супругу, будто она забыла положить ему в карман отпечатанную на «Ремингтоне» торжественную речь.

– В конце концов! – воскликнул профессор после паузы. – Неужели каждому из вас не ясно? Это наша святая земля – это наш Иерусалим.

Почему-то все стали улыбаться, словно профессор сморозил глупость. Только Андрей не улыбался. Он понял профессора и разделил его высокое чувство.

* * *

Все гостиницы пыльного Трапезунда были переполнены русскими офицерами, прибывшими по различным делам, а также коммивояжерами и откомандированными Земского Союза, Союза городов, благотворительных ведомств и закупочных организаций. Грабить в Трапезунде было нечего, а если что и было, то исчезло уже год назад. Теперь все торговали или занимались контрабандой. Начиналось второе лето русской оккупации, город привык к этой неестественной жизни, будто всегда находился в ближнем тылу российской армии.

Приезжие офицеры роптали ввиду невозможности попасть в гостиницу. Все места были заняты нуворишами, распухшими от поставок и спекуляции армейским добром.

Успенский не пришел встречать экспедицию Авдеева, а прислал одного из своих сотрудников, голубоглазого блондина лет двадцати пяти, Ивана Ивановича. Фамилию свою этот человек, похожий на гимназиста, проведшего лет десять в выпускном классе и забывшего побриться, произнес столь неразборчиво, что никто ее не понял. Он и сообщил, что экспедиция Успенского вот уже вторую неделю занята на раскопках храма Златоглавой Богородицы и профессор Успенский не может отлучиться.

– Естественно, – проворчал Авдеев, – я иного и не ожидал. Скажите мне, молодой человек, а обеспечена ли наша экспедиция жильем, как я просил профессора Успенского два месяца назад?

– Вы и не представляете, – ответил Иван Иванович, не зная, куда спрятать громадные корявые кисти рук, вылезавшие из обтрепанных бахромой рукавов гимназической куртки. – Комнаты достаются с боем, как добыча на войне.

– И вам добыча не досталась?

Иван Иванович, которого вскоре Российский прозвал крестьянским сыном, развел своими ручищами-лопатами, признавая поражение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю