Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 59 страниц)

– Когда это было? – спросил Теодор.

– Позавчера – мы отступали по железной дороге. Они соорудили бронепоезд с японскими скорострельными орудиями и на нем ворвались в Джанкой на наших плечах… Вот и все.

Андрей поглядел на карту. Симферополь оказывался в кольце: моряки уже заняли Евпаторию, Феодосию и начали наступление от Севастополя на Бахчисарай. А на севере в их руки перешел Джанкой. Татарская республика, не успевши толком родиться, уже была на краю гибели.

– И что будем делать? – спросил Теодор заинтересованно, как будто ждал решения Ахмета по поводу какой-то сделки.

– Что делать? Завтра утром мы пускаем к Джанкою отряд пулеметчиков. А ночью туда пойдут эскадроны крымцев.

– Только ты осторожнее, – сказала Лидочка.

– Я не могу осторожнее, потому что я командую поездом, который будет освобождать Джанкой, – если мы не выкинем отряд Мокроусова из Джанкоя, нас задушат в считаные дни.

Лидочка пошла на кухню.

Теодор рисовал на карте крестики и стрелки. Ахмет взял у него карандаш и, перечеркнувши одну из стрелок, провел ее севернее – от Феодосии на Карасубазар.

– Вот так они близко, – сказал он.

– Сейчас будет чай! – крикнула из кухни Лидочка.

От плиты шло тепло.

– У вас хорошо, господа, – сказал Ахмет. – Так не хочется с рассветом на мороз! Думаешь, я на авто поеду? Нет, на платформе. Может, до смерти замерзну. А жалко.

– А их там много? – спросила из кухни Лидочка.

– Я надеюсь на эскадроны.

– Значит, еще один барьер, – сказал Теодор. – Еще один.

В дверь постучала и вошла Нина Беккер. Она была причесана, под суконным старым пальто – мамино праздничное платье. Она принесла сумку, в которой была бутылка вина и мешочек грецких орехов. При виде стольких гостей она оробела, но потом узнала Ахмета и даже обрадовалась ему, потому что для нее гимназические годы брата, его друзья казались теперь светлым временем жизни. Тогда их дом был живой и родители были живые, и все надеялись, что дальше будет еще лучше.

Начали собирать на стол и провожать старый год: Ахмету надо было выезжать на фронт, а Ниночка сразу сказала, что до полуночи не останется – она так поздно не ложится.

Пирог получился румяный, а Лидочка говорила, что, если бы были дрожжи, он бы получился лучше. От тети Маруси остались высокие бокалы для шампанского.

Андрей увидел прижавшееся к окну человеческое лицо – как светлый круг на черном квадрате.

– Там кто-то есть! – крикнула Нина, проследившая за взглядом Андрея.

Ахмет кинулся в угол, почему-то схватил саблю. Но сабля ему не понадобилась. Андрей распахнул дверь и увидел, что на улице стоит замерзший, переодетый в мастерового, но в остальном живой и здоровый Коля Беккер.

Больше всех обрадовалась, конечно, Нина, которая упала в обморок, и ее пришлось отпаивать водой.

– А я приехал домой, – сказал Коля, – приехал, а заперто. Вышел в переулок. Вижу, свет горит. Я к вам, гляжу и глазам не верю: все вместе! И Нина, и Андрюха, и прекрасная Лидия! И даже Ахмет, который уже стал генералом.

– А ты, я вижу, генералом не стал, – сказал Ахмет.

– Нет, не стал, – признался Коля. – Мне все надоело. Хватит. Я дезертир, и если хотите – выдавайте меня властям.

– Власть здесь я, – сказал Ахмет, – так что я тебя прощаю. Но если ты к нам надолго, то могу мобилизовать тебя в армию свободного Крыма. У нас много русских офицеров.

– Ахмет, не так сразу, – сказал Коля, усаживаясь за стол. – Может быть, и придется с тобой вместе воевать. А ты кто будешь?

– Ты видишь перед собой, мон женераль, – сказал Ахмет, – заместителя полковника Макухина, командира отдельного Джанкойского железнодорожного отряда капитана Керимова. Удовлетворен?

– Завидую, – сказал Коля. – Я так и не дослужился до таких чинов.

– У нас в армии дослужишься. Во времена революции легче всего стать генералом.

– Если правильно выберешь сторону, – сказал Коля.

Лидочка передала ему кусок пирога, и он впился в него белыми ровными зубами.

– Я жутко голодный, – сказал он, – с утра ни маковой росинки.

– Из Феодосии? – спросил Ахмет.

– Оттуда.

– Не боишься?

– Господа, товарищи и просто граждане, – сказал Андрей. – Вы не представляете, как я счастлив, что вы собрались здесь в такую ночь. Я и не мечтал, что увижу здесь всех моих друзей.

Потом Коля вытащил плоскую немецкую фляжку со спиртом, дамы пили вино, но еды было мало. Нина смотрела на брата и все время плакала – Коля даже морщился и сказал наконец:

– Растаешь, сестра!

Потом Андрея уговорили рассказать, как он спасся в Севастополе. И он рассказал всю правду, кроме конца. Он сказал, что в темноте убежал и скрылся. Рассказал он и об удивительной истории с Елисеем Мучеником, который предложил поменяться именами, чтобы спасти Андрея, а спасся в результате сам.

– Боюсь, он знал заранее, что Берестов будет спасен, а его должны расстрелять, – сказал молчавший до того Теодор.

– Вряд ли, – сказал Андрей, – он же торговый агент. И я рад, если он спасся.

– Он не торговый агент, – вдруг сказал Коля. – Он приезжал к нам. Он известный политик, эмиссар меньшевиков.

– Не может быть! – ахнула Лидочка. – Неужели он был так коварен?

– Почему коварен? – сказал Ахмет. – Он купил себе жизнь, а взамен отдал чужую. Хорошая коммерческая сделка.

Андрей смотрел на Колю. Неужели он ничего не знает о втором Берестове? После разговора с Баренцем Андрей почти уверился в том, что именно его гимназический приятель и сосед, полагая, видно, что сам Берестов сгинул, взял себе его имя. И то, что было бы немыслимым в мирное время, в бессмысленной суматохе революции могло сойти, по крайней мере на время, и избавить Колю, к примеру, от немецкой фамилии… Но не мог же Коля надеяться, что его обман не будет в конце концов открыт? Вот полковник Баренц навел справки, вот и сам Андрей уже подозревает Колю. И он сейчас спросит Колю: «Послушай, мне сказали, что ты выступаешь в Севастополе под именем Берестова?» И Коля тогда смешается, покраснеет и вынужден будет признаться.

Андрей понял, что не посмеет задать Коле такой вопрос. Его труднее задать, чем ответить на него. Ну как ты спросишь у старого приятеля: «Ты меня обокрал?» Нет, это немыслимо! А вдруг Андрей ошибается и нанесет Коле несправедливое оскорбление?

Андрей стоял, опустив глаза, и как сквозь шум водопада слышал продолжение разговора.

– Этот полковник Баренц говорил Андрею, – произнесла Лидочка, – что Берестов приближен к Колчаку. И матросы его ненавидят.

– Я бы слышал об этом, – сказал Коля. – Мне как социал-демократу приходится много бывать среди матросов. Они доверяют мне свои секреты. Но я никогда не слышал о Берестове, тем более приближенном к Колчаку.

Андрей наконец осмелился поднять глаза и встретился взглядом с Колей. И тот, глядя в упор, закончил свою мысль:

– Впрочем, я не бывал в окружении Колчака и не знаю, кто там к кому приближен.

– Все равно он обманщик и мерзавец! – со злостью сказала Нина. – Я бы его задушила вот этими руками!

Она протянула над столом тонкие слабые руки, и Андрей понял, что ей не задушить и цыпленка. Но он так и не понял, имела ли она в виду лже-Берестова или коварного бунтовщика Мученика.

* * *

Ахмет поднялся – стройный, невысокий, но кажущийся выше ростом от того, как он прямо держал спину и чуть закидывал назад голову. Он надел фуражку, привычно, будто всю жизнь ходил в военной форме, проверил ребром ладони, точно ли по центру оказалась кокарда – белый полумесяц на красном кружке. Затем наклонился, поднимая саблю.

Все смотрели на него, как смотрят товарищи на актера, гримирующегося, чтобы выйти на сцену.

– Я буду в Джанкое, – сказал он. – Завтра мы вышибем оттуда большевиков.

Он пожал всем руки – поцеловал Лидочку в щеку и сказал:

– Прости, Андрюша, у нас в Париже такой обычай.

Последним он попрощался с Колей.

– Я не верю, Беккер, – сказал он, – что ты дезертир. Не твоя это специальность. Ты должен быть с сильными. И если ты не с нами, то, всего вернее, ты агент большевиков и тебя прислали в Симферополь, чтобы убить нашего премьера Сейдамета.

– Ахмет! – воскликнул Коля.

– Он шутит, шутит! – испугалась Нина, которая кожей почувствовала опасность.

– Или убить меня, – закончил Ахмет с улыбкой. – Я ведь тоже большой начальник в нашей деревне. До встречи, господа!

После ухода Ахмета некоторое время стояла тишина. Нарушил ее Коля Беккер.

– Я думаю, мы с Ниной тоже откланяемся, – сказал он.

– Может, зайдешь завтра? – сказал Андрей, которому не хотелось задерживать Колю. С уходом Ахмета людей осталось слишком мало, чтобы сохранялось ощущение праздника.

– Я постараюсь, – сказал Коля. – У меня много дел. Мне не хотелось говорить этого при Ахмете, но я представляю Центрофлот. Надеюсь, это останется между нами?

После ухода Беккеров Лидочка зажгла еще одну свечу и поставила ее возле елки.

– Я ночую у вас, – сказал Теодор как само собой разумеющееся. – По улице ходить опасно.

– Конечно, конечно, – сказала Лидочка. – Я вам постелю в комнате Марии Павловны.

Лидочка убирала со стола и потом мыла посуду, хотя ей интереснее было бы остаться с мужчинами. Но ее не догадались позвать, хотя никто, конечно, и не погнал бы прочь. Лидочка не хотела возвращаться без приглашения. В этом была ее неуверенность в себе и в собственном праве быть такой же, как мужчины. Это преодолевается не сразу. Из гостиной до нее доносились голоса: неровный, порой взволнованный голос Андрея и чуть монотонный, низкий – Теодора, голоса эти складывались в некую музыку беседы.

Закипел чайник, и Лидочка заварила чай.

– Мы так ничего и не решили, – сказал Андрей, когда Лидочка вернулась в гостиную.

– Мы не можем рисковать вами, – сказал Теодор, – у нас слишком мало молодых агентов.

Слово «агент» неприятно покоробило Лидочку.

– Теодор предлагает нам отправиться в будущее. Он считает, что нас ничего здесь не держит, – сказал Андрей.

– Неужели вам не интересно поглядеть – увидеть воочию, чем завершится грандиозное действо русской революции? Клянусь вам, если бы не неотложные дела сегодня, я бы тоже уплыл лет на десять вперед. Ведь есть шансы, что Россия сможет построить новое общество. Что она станет добрым примером для иных народов. Большевики исчезнут как накипь – придут достойные люди, Россия заслужила это.

– Как странно, – сказала Лидочка. Она налила чай и подвинула чашку поближе к Теодору. – Мне казалось, что вы очень трезвый и скептически настроенный человек. А вы поете гимн нашему будущему. Неужели люди изменятся?

– Если изменятся условия их существования, то последовательно будет меняться и природа человека.

«А ведь Теодор – не очень умный человек, – подумала Лидочка и испугалась собственной догадки. Прежде он казался ей ипостасью Бога, существом, способным таинственным образом преодолевать пространство и время. – Впрочем, неизвестно, кто из нас прав. Я, которая видит, как вокруг все сильнее волнуется море, поднимая со дна вонючую тину, или он, которому видится светлое будущее».

– Мы будем там чужими, – сказал Андрей.

– В обществе строителей, творцов никто не будет лишним, – возразил Теодор. – А сегодня, здесь, что связывает вас с этим миром?

– Мама, – сказала Лидочка, – я очень тоскую без мамы. Я так надеялась ее увидеть.

– Вы увидите свою мать через пять или десять лет. Она почти не изменится.

Глаза Теодора казались черными провалами, и лицо было неподвижно.

– У вас была мама? – спросила Лидочка агрессивно.

– Да, – сказал Теодор. – Но я ее не помню.

– А жалко!

Теодор не дал втянуть себя в спор. Он подвинул чашку к Лидочке и попросил подлить чаю.

– Я повторяю, – сказал он, – вы еще не вкусили по-настоящему счастья и трагедии полета во времени. Вы еще живете среди своих сверстников, и они даже не догадываются, что вы уже стали на два года их моложе. Я вам могу предсказать – само время заставит вас плыть дальше и быстрее. И наступит день, когда окружающие вас люди станут не более как тенями. Какими они стали для меня. Вы будете вступать с ними в отношения, но не сможете породниться. Ибо нельзя быть моложе собственного внука.

– У меня не будет детей? – спросила Лидочка.

– Вряд ли.

– А у вас есть дети?

– Если были, то давно умерли, – сказал Теодор.

– Я не согласна на такую жизнь, – сказала Лидочка. – Андрюша, ты слышишь, что я не согласна!

– Хорошо, – сказал Андрей. В отличие от Лидочки его совсем не беспокоило в ту минуту, будут у него дети или нет. Он куда острее помнил, как портсигар спас его на Малаховом кургане.

Лидочка поняла, что Андрей ей не союзник, и сразу замолчала.

– Мы боимся… вернее, я боюсь оставлять вас на эти переломные годы. Вероятность гибели молодых людей в катаклизме русской революции слишком велика. Недопустимо велика! Давайте пойдем на компромисс: вы улетаете лишь на три года вперед, ну максимум на четыре. Ничего особенно не изменится – и мама ваша вас дождется. Но будет главное – мир.

Лидочка поднялась из-за стола. Она посмотрела на нарисованную елку. Язычок пламени свечи заколебался от движения Лидочки, и елка будто шевельнула ветками.

За ее спиной Теодор сказал:

– Мне завтра уезжать. Рано. Разрешите, я лягу спать. А завтра перед отъездом мы все решим, хорошо?

Он поздравил Андрея и Лидочку с наступающим Новым годом, до наступления которого оставалось меньше часа, и ушел в комнату Марии Павловны, где Лидочка ему постелила. Он взял с собой свечу, чтобы помыться перед сном. Лидочка его спросила:

– Вы привыкли жить без дома?

– Иногда у меня бывал дом. Но это вовсе не обязательно.

– Спокойной ночи.

Лидочка вернулась к Андрею. Они говорили тихо, чтобы не мешать Теодору. О Коле Беккере, о том, как он высох, изменился, о том, что Ахмет, конечно же, догадался, что Беккер здесь по какому-то политическому делу и что они с Ахметом давно не выносят друг друга, но какие-то гимназические правила поведения удерживают их от открытой вражды, о Нине, как ей трудно будет найти себе мужа или хотя бы друга, о том, как естествен Ахмет в роли татарского офицера, потом они еще говорили о Мученике, и Андрею все не хотелось верить в коварство этого человека… Часы пробили двенадцать. Они разлили по бокалам последнее шампанское и выпили его. Потом Лидочка сказала:

– Может быть, мы вернем эти портсигары?

– Как так вернем?

– Я боюсь прожить жизнь бродяжкой, я боюсь не увидеть более моей мамы – ты не представляешь, как ужасен бег времени, бег без родных, без близких, без дома…

– Но зато у нас есть защита. Если станет плохо и надо будет убежать – мы убежим.

– Какой ты еще мальчик! – сказала Лидочка. – Ты превратишься не только в Вечного жида, гонимого проклятием, ты еще и станешь слугой неизвестных нам сил, и, вернее всего, сил злых!

– Почему?

– А почему им надо таиться и наблюдать за нами исподтишка? Ты не был в параллельном мире, а я там была – и ты там умер! А сколько раз мне предстоит увидеть твою смерть, а тебе – мою? Мне страшно, Андрюша, я тебя умоляю, не надо нам этих дьявольских подарков. Я христианка, я рождена ею. Это не важно, что я не хожу в церковь, но убежать от своей судьбы – это же грех!

– Кто сказал? Где это сказано?

– Ты не хочешь? Тогда я боюсь, что мне придется уйти от тебя.

– Пойдем спать, ладно? Ведь пока что мы с тобой вместе…

* * *

Утром в шесть, когда уходил Теодор, Андрей еще спал. Лидочка вскипятила Теодору чайник, дала на дорогу последний кусок вчерашнего пирога. Теодор принимал ее заботу как должное, он привык проводить всю жизнь по явочным квартирам, всю жизнь принимать услуги людей, которые только и ждут, когда ты уйдешь…

– Я еще раз прошу вас обдумать мое предложение, – сказал Теодор. – Три года. Всего три года, и вы избавитесь от ужаса гражданской войны.

– Извините, но мы ночью решили, что мы не будем больше нырять в реку времени.

Она положила на стол перед Теодором небольшой сверток, обернутый белой тряпкой.

– Что это? – спросил Теодор, уже догадавшись, что в свертке лежат портсигары.

Лидочка не ответила.

– Ничего не выйдет, – сказал Теодор и улыбнулся одними губами. – Вы уже заражены. Не было случая, чтобы зараженные выздоравливали.

– Мы оба решили.

– Решили вы и своей женской силой, силой молодой самочки, убедили Андрея, который без вас никогда бы такого не сделал.

– Но ведь он со мной!

– Мне нравится ваш характер, – сказал Теодор. – Мы с вами еще славно поработаем.

– Вам пора идти?

Теодор взял в левую руку сверток с портсигарами, правой – руку Лидочки и, низко склонившись, поцеловал ее. Лидочка чувствовала себя неловко, будто она предала этого человека.

Теодор сказал:

– Не провожайте меня, на дворе мороз.

Он вышел из дома, все еще держа сверток в руке. Лидочка хотела сказать ему, чтобы он спрятал портсигары в мешок, но потом подумала, что его заботы слишком далеки от нее. Пускай несет, как хочет. И в ней не было раскаяния.

Она проводила Теодора до двери. Еще только-только светало – морозная синь сразу ворвалась в сени.

– Закрывайте дверь, простудитесь! – Это были последние слова Теодора.

Через час проснулся Андрей.

– Отдала? – спросил он.

– Да, мой милый.

– Вообще-то жалко.

– Очень жалко?

– Нет, не очень.

Андрей пошел мыться.

– Интересно, – сказал он за чаем, – Ахмет сегодня отвоюет Джанкой?

– Я очень на него надеюсь, – сказала Лидочка. – От этого зависит, сможем ли мы уехать.

– Я верю в Ахмета, – сказал Андрей. – И надеюсь, что через неделю я уже буду в университете, а ты в училище.

– Мы как три сестры: в Москву, в Москву… – улыбнулась Лидочка. – Принеси дров, а то печка холодная. Чего теперь их беречь.

Андрей накинул тужурку и пошел на улицу, а Лидочка осталась в странном, неприятном предчувствии скорой беды. Неужели Ахмет не победил? Или мама уехала из Одессы?

Вернулся Андрей.

– Погляди, что я нашел на дровах, – сказал он.

И Лидочка поняла, о чем предупреждало ее предчувствие: Андрей держал на ладони развернутый белый сверток, а в нем один на другом лежали два портсигара.

Андрей положил портсигары на стол:

– А он хитрый, ведь выкидывать мы не станем!

– Андрюша, милый, ты не прав! Давай выкинем! Сейчас же – или жалко, оставим в этом доме, в подполе – никто не найдет. Если увидим Теодора, то скажем ему, где искать.

Андрей кивнул, вроде бы соглашаясь, но он был не уверен в том, что оставит портсигары в Симферополе. К нему возвратилась радость и надежность существования, словно ему, герою американского Дикого Запада, кто-то вернул верного иноходца… теперь берегись, коварный шериф!

Они больше не говорили о портсигарах. И Лидочка даже не стала спрашивать Андрея – взял он их с собой или оставил, как договаривались. Ей казалось, что, если она станет от них избавляться, они появятся вновь, как неразменный пятак…

Колю Беккера они больше не видели – когда Андрей зашел попрощаться к Нине, она сказала, что Коля ушел еще на рассвете. Глаза ее были красные, распухшие, она находилась в таком глубоком горе, что Андрею было стыдно: ведь он не один!

Вечером прискакал нарочный. Джанкой был взят татарскими эскадронами и бронепоездом Ахмета Керимова. Мокроусов с феодосийцами бежал в степь. Ночью отходит литерный поезд в Киев.

Они приехали на вокзал в уговоренное время и думали, что поезд стоит где-то на дальнем пути и к нему проходят на цыпочках, повторяя пароль.

На самом деле поезд стоял у главного перрона и его штурмовали толпы людей различного звания. Весь Симферополь знал о поезде, и никто не был уверен, что после него будет еще много других. Эскадронцы Ахмета смогли втиснуть Берестовых в вагон. К счастью, вещей у них было мало.

Джанкой поезд прошел без остановки, зато долго стоял у Турецкого вала, будто не решался переправиться через Сиваш. Только утром он не спеша выполз в украинскую степь. Степь была покрыта тонкой непрочной снежной простыней. Ветер рвал ее и пытался смять, затыкая снегом овраги. Было пасмурно, студеный ветер гнул вершины тополей. В вагоне было душно, шумно, но уютно, как уютно птенцам в переполненном гнезде.

Впереди был Киев – столица вольной Украины, а потом Москва.