Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 59 страниц)

Выйдя со двора, городовой куда-то быстро пошел, придерживая шапку. Юсупов почувствовал облегчение и кинулся к Распутину.

Тот лежал, но не в той позе, в которой Юсупов его оставил.

Он еще жив?

Не может быть!

Нервы князя окончательно не выдержали, и он побежал внутрь, к себе в кабинет, где спрятался Пуришкевич.

Пуришкевич стоял в кабинете у окна, наблюдая за событиями во дворе.

– Что с вами, князь? – спросил он. – Почему вы не принимаете мер? Разве вы не видите, что там посторонние?

Юсупов был готов убить своего сообщника. И Пуришкевич даже отступил, увидев, как судорожно дернулась рука князя с зажатой в ней резиновой дубинкой.

– Выпейте воды, – сказал он. Он взял со стола стакан и стал лить в него из хрустального графина, но промахивался, и вода брызгала на ковер.

Юсупов отмахнулся от воды.

– Где Дмитрий Павлович, наконец? – сердито воскликнул Пуришкевич. – Мы же должны увезти тело.

В дверь кабинета постучали.

Юсупов сделал было шаг к двери, но дверь уже отворилась ему навстречу.

Там стоял камердинер Василий Иванович.

– Простите, ваше сиятельство, – сказал он ровным голосом вымуштрованного слуги, – там вернулся городовой. Они вас просят.

– Я сам! – сказал Пуришкевич. – Я сам поговорю. Я умею говорить с народом.

Поведение его было нелогично – только что он боялся огласки и тут забыл об этом. Юсупов хотел было остановить думца, но передумал – пускай бежит. Только бы Распутин был мертв. Если он оживет снова, я этого не вынесу!

Городовой переминался с ноги на ногу возле сугроба. Слуги тоже стояли там.

Юсупов услышал, как Пуришкевич излишне громко, как с трибуны, объясняет городовому:

– Знаешь, кто с тобой говорит?

– Не имею чести, вашество…

– С тобой говорит член Государственной думы Владимир Митрофанович Пуришкевич. Неужели не слыхал обо мне?

– Так точно, слыхал.

– Выстрелы, которые ты слышал, убили Распутина. Того самого мерзавца и самозванца, который продавал нас немцам и губил батюшку-царя и наших героев-солдатиков!

Господи, как все это лживо и фальшиво! Юсупов не подходил ближе.

– Если ты любишь Царя и свою Родину, – продолжал речь Пуришкевич, – ты будешь молчать! И это относится и к вам, господа, – жест в сторону слуг.

Он добьется совершенно обратного эффекта. Он нас всех выдаст!

– А теперь иди прочь и забудь о том, что видел. Забудь!

– Так точно!

Городовой пошел прочь. Он шел неуверенно, будто с каждым шагом ему приходилось вновь решать задачу, слушаться ли голоса разума и дисциплины или этих господ, которые убили Гришку Распутина?

Пуришкевич остался без аудитории, но это его не смутило.

– А теперь, голубчики, попрошу перенести тело внутрь, чтобы каждый прохожий не мог им любоваться!

Слуги послушно потащили тело Распутина к открытой дверце в подвал.

Пуришкевич командовал ими, но до тела не дотрагивался.

Распутин лежал на лестничной площадке, откуда вели ступеньки вниз, в подвал, где его убивали, и наверх – в кабинет.

Там горела верхняя лампа, и Юсупов, подошедший к телу, смог разглядеть, как зверски был убит временщик. Лицо было обезображено многими ударами… Но вдруг Юсупов увидел, как вновь дрогнуло веко старца…

Это уже случалось не раз за ту ночь. И никогда Юсупов не сможет точно сказать, что это случилось на самом деле или было плодом его взболтанного воображения.

Но Юсупов окончательно сорвался с катушек.

Неожиданно для самого себя он кинулся к трупу и принялся бить его резиновой дубинкой, ударять сапогами и притом вопил, матерился, как извозчик, и дергался… а слуги, которые только что принесли труп и не успели уйти, и Василий Иванович с Пуришкевичем, стоявшие выше на пролет, замерли от невероятного ужаса этой сцены.

Любопытно, что впоследствии все участники этого злодейства написали мемуары, и во всех мемуарах сцена избиения трупа стала как бы кульминацией этой ночи.

«Я ринулся на труп и начал избивать его резиновой палкой… В бешенстве и остервенении я бил куда попало… Все божеские и человеческие законы в эту минуту были попраны», – признавался князь.

Ему вторил Пуришкевич: «Он не мог поверить в то, что Распутин уже мертвое тело, и, подбежав к нему, стал изо всей силы бить его двухфунтовой резиной по виску с каким-то диким остервенением и в совершенно неестественном возбуждении.

Я, стоявший наверху у перил лестницы, в первое мгновение ничего не понял и оторопел, тем более что, и к моему величайшему изумлению, Распутин даже и теперь еще подавал признаки жизни. Перевернутый лицом вверх, он храпел, у него закатился зрачок правого глаза… Но я пришел в себя и крикнул слугам скорее оттащить Юсупова от убитого, ибо он может забрызгать кровью и себя, и все вокруг, и в случае обыска следственная власть, даже без полицейских собак, по следам крови раскроет дело.

Слуги повиновались, но им стоило чрезвычайных усилий оттянуть Юсупова, который как бы механически, но с остервенением, все более возраставшим, колотил Распутина по виску… Наконец его оттащили. На него было страшно смотреть, до такой степени ужасен был его вид, с блуждающим взглядом, с подергавающимся лицом и бессмысленно повторяющим: «Феликс, Феликс, Феликс…»

Под монотонное бормотание рехнувшегося Юсупова Пуришкевич велел слугам принести материи, чтобы обернуть труп и связать его.

Юсупов потерял сознание.

Вернувшийся на авто Лазаверт осмотрел его и сказал, что теперь князь будет спать.

Пуришкевич велел ему подсобить слугам и втащить труп Распутина в крытый авто Дмитрия Павловича, но тут Лазаверту стало плохо, он отбежал в сторону, и его вырвало на снег. В перерыве между спазмами он сказал Пуришкевичу, что виновата его комплекция.

Дмитрий Павлович сам сел за руль. Они со штабс-капитаном и управились, скинув труп в полынью Петровского моста.

x x x

Юсупов проснулся часа через три. Не без помощи Пуришкевича, который собрался уйти до рассвета. Он не сразу вспомнил, что произошло.

Пуришкевич велел Василию Ивановичу пожертвовать одной из дворовых собак.

В сарае было два пса, они должны были сторожить дом, но в ту ночь их не выпускали. Василий Иванович с револьвером Пуришкевича застрелил пса в сарае, потом вместе с Пуришкевичем, которому нравилось планировать и устраивать заговоры, протащили тяжелое кровоточащее тело пса по двору, где бежал Распутин, и бросили его в сугроб туда, где Распутин окончательно упал, добитый Пуришкевичем.

– Вы знаете ваш урок, – сказал Пуришкевич.

Юсупов стоял рядом, ежился на холоде в накинутой на плечи шубе. Казалось, он с трудом соображает, что же произошло.

Василий Иванович от имени остальных трех или четырех слуг, что собрались проводить хозяина, заверил Пуришкевича, что они сейчас же начнут замывать подвал и лестницу.

Тогда Пуришкевич взял Юсупова под руку и вывел его на набережную.

Пошел легкий искристый снежок, искорки легко порхали под фонарем. Извозчик вовсе не удивился, увидев пьяных загулявших господ. Пуришкевич отвез Юсупова до дворца Александра Михайловича, а сам поехал домой.

Юсупова встретил Федор, брат его жены. Федор был восторженным юнкером, который давно заподозрил, что Феликс занимается делами секретными и государственными. Феликс в свое время не удержался – в порыве откровенности признался юноше, что намерен убить Распутина.

Федор не спал всю ночь – он догадался, что Феликс совершит свой подвиг именно этой ночью.

Он встретил Феликса в передней. Он был бледен и курил не переставая.

– Слава Богу! – кинулся он к Феликсу. – Наконец ты… так что же?

– Распутин убит, – ответил Феликс голосом полководца, который только что разгромил Наполеона. – Но больше я ничего тебе не скажу. Я смертельно устал и хочу спать.

Юсупов уснул без задних ног. Но в десять его разбудили.

Оказывается, его желал видеть у себя полицмейстер Казанской части генерал Григорьев по делу, не терпящему отлагательства.

Юсупов привел себя в порядок и вышел в кабинет, где его ждал генерал.

– Вы хотите спросить меня о ночных выстрелах в доме моих родителей? – спросил Юсупов.

Он был свеж, подтянут, доволен собой. Он сделал шаг в историю, и теперь его ничто не остановит. Но вести себя надо осмотрительно, неизвестно, как поведет себя императрица. Что она заставит сделать своего мужа? Потребуется ли мученик Новой России?

Мучеником Юсупов становиться не намеревался.

Генерал Григорьев был толст, потлив, собирался на пенсию, и для него визит к Юсупову был неприятен и опасен. Он тоже не знал, чем обернется дело, и его терзали самые мрачные предчувствия. Что бы ни случилось во дворце Юсупова, будут искать стрелочника. А когда ты так велик и толст, голубчик, то мимо тебя не промахнешься.

– Я хотел бы спросить вас, ваше сиятельство, – сказал Григорьев, – не был ли вчера ночью у вас в гостях Григорий Распутин?

– Распутин? – Юсупов был искренне удивлен. – Мы с ним знакомы, но чтобы он посмел явиться ко мне в дом? Нет, это исключено!

– История странная и даже загадочная, – сказал генерал.

– Вы расскажете мне, что случилось?

– К сожалению, долг повелевает мне сохранить служебную тайну.

– Но, может быть, вы сначала выпьете рюмочку коньяку, ваше превосходительство?

После рюмочки генерал помягчел – она стала как бы знаком того, что он пришел не в дом к подозреваемому, а посещает отпрыска одного из самых знатных и богатых родов империи.

– Представляете, Феликс Феликсович, – рассказал генерал. – Кто мне только что заявился пристав и поведал удивительную историю. Оказывается, он получил рапорт городового, что дежурит по соседству с вашим дворцом. И тот утверждает, будто с ним случилось вот что: он услышал ночью выстрелы, доносившиеся из вашего дома. Когда он прибежал туда, то его встретил человек, назвавшийся членом Думы Пуришкевичем, который признался, что Распутин убит, и взял с городового слово молчать об этом. Городовой утверждает, что также видел тело, но рассмотреть его не смог.

– И вы поверили в эту чепуху? – Юсупов был возмущен.

Он был на самом деле возмущен. Но не Пуришкевичем.

Да, мы все хотим войти в историю, но история не приемлет нахрапа. Неужели он себя уже видел российским диктатором? Такой диктатор может все погубить – в результате все мы окажемся в камере предварительного заключения, и Пуришкевич будет вопить на весь мир о парламентской неприкосновенности, которую, к счастью, в России еще не придумали.

– Это прямо невероятная история, – возмутился Юсупов. – Ваш городовой – большой путаник. Позвольте, я вам расскажу, как было дело.

Генерал послушно кивал – ему нужно было объяснение, он жаждал объяснения.

– У меня ужинали друзья. В том числе великий князь Дмитрий Павлович, Пуришкевич и несколько офицеров. Когда гости разъезжались, я услышал два выстрела. Сбежавши вниз, я увидел собаку, лежащую на снегу. Оказывается, один из моих гостей решил дать салют в честь хозяина дома и, неосмотрительно выстрелив из револьвера, убил собаку.

Генерал Григорьев покорно качал головой. История с собакой была шита белыми нитками. Для того чтобы их увидеть, не надо быть жандармским генералом.

Юсупов, увлекшись, реакции генерала не почувствовал. В его воображении придуманная картина уже наложилась на действительную и вытеснила ее.

– Я вызвал городового, – продолжал князь, – чтобы объяснить ему причину. К тому времени гости разъехались, остался только Пуришкевич. Он и беседовал с городовым. Насколько я понимаю, он сравнил собаку со старцем и вслух пожалел, что убили собаку, а не Распутина. Вот ваш городовой, смущенный этими речами, и перепутал…

Генералу было грустно. Он уже не сомневался в том, что слухи о смерти Распутина в юсуповском дворце полностью подтверждаются неловкой ложью князя.

– Теперь мне все ясно, – сказал генерал. – Не скажете ли вы мне фамилии офицеров, которые были у вас в гостях?

– Поймите меня правильно, – ответил Юсупов. – Дело это пустячное, но может получить огласку в левых газетах. Мои друзья – люди семейные, их репутация может серьезно пострадать.

Генерал поднялся.

– Я доложу градоначальнику о ваших словах, князь, – сказал он. – Надеюсь, что недоразумение будет рассеяно.

– Я и сам хотел бы посетить градоначальника, – сказал Феликс. – И все ему рассказать. Спросите его, когда он сможет меня принять?

Генерал откланялся.

Федор ждал Юсупова в гостиной.

– Ну что? Они подозревают?

– Надеюсь, что я его запутал, – улыбнулся Феликс.

Федор был растерян.

– Я не совсем понимаю тебя, – сказал он. – Я думал, что, совершивши этот подвиг, ты, подобно Бруту, выйдешь к народу и провозгласишь себя убийцей тирана. Почему же ты молчишь и таишься?

– Тиран убит, – ответил Феликс после короткой паузы. – Наше дело сделано. Мы не стремимся к власти… К тому же Пуришкевичу, как убийце, может грозить опасность…

Зазвонил телефон, и Феликс поспешил к аппарату.

Он не смог объяснить Федору, что в самом деле находится в растерянности, куда худшей, чем в момент убийства.

Не только Россия вела себя не так, как они ожидали, – ничего пока не произошло, так же дворники мели снег и шагали запасные роты к вокзалу, а в оперетке давали «Летучую мышь». Но и внутри себя Феликс не ощущал никакой радости, никакого торжества. Словно соблазнил горничную, и теперь презираешь себя и ее. И боишься дурной болезни, и боишься, что узнает мать, и выпорет тебя, и больше всего боишься любовника горничной, дворника Матвея. Сравнение было нелепым, слишком приземленным, но Юсупов не мог от него отделаться и даже украшал несуществующий адюльтер скоромными деталями.

Прошел буйный бой, охота, погоня, ощущение смерти – ты впервые убивал человека! И пришел тягучий страх. То, к чему Юсупов так стремился день назад, обернулось неожиданно страхом… И даже известно, когда наступил перелом – когда он избивал мертвого человека дубинкой, когда из тебя, боярина в двадцатом поколении, вылез подлый трусливый мерзавец. И останется с тобой на всю жизнь. Ты уже не сможешь стать спасителем нации – истерика на лестнице останется с тобой навсегда.

Как только полицмейстер ушел, позвонила Головина.

– Что вы сделали с Григорием Ефимовичем? – закричала она, не здороваясь.

– Клянусь вам, я ничего не знаю!

«Ну почему я сознаюсь сейчас? Через полчаса весь Петроград, весь мир будет знать имя человека, освободившего империю от проклятия».

– Вы клянетесь? – рыдала в трубку Маша Головина.

– Разумеется, клянусь.

– Тогда приезжайте и сами расскажите маман. Она умирает от ужаса.

Юсупов повесил трубку и, заложив руки за спину, принялся бегать по кабинету. Что делать? Скрыться? Уехать в Крым? Или вести линию полной невиновности? Тогда придется ехать к этим глупым курицам.

И поехал.

Его встретили слезами и запахом валерьянки.

Феликс подробно и терпеливо врал, уже сам начиная верить в убитую собаку и глупого городового.

Но государыня не находит себе места! Старец пропал!

Юсупов потребовал помощи куриц во встрече с Александрой Федоровной. Он хочет лично рассказать императрице всю правду.

Маша Головина бросилась к телефону и стала дозваниваться до Царского Села. Ей казалось, что если Феликс ни в чем не виноват, то старец найдется. Загулял где-то, уехал в Сибирь – все может случиться со святым человеком…

– Государыня согласна тебя принять! – радостно объявила она.

Юсупов уже был не рад, что напросился на встречу. Царица может разоблачить его.

И тут, на счастье или несчастье, позвонил телефон – из Царского!

Императрица сообщала, что посоветовалась с близкими людьми и категорически отказывается видеть Юсупова. И не верит и не будет верить ни единому его слову.

Феликс был уязвлен. Он хотел сказать правду! Маша тоже растерялась, ей хотелось верить Феликсу. Но когда он начал было говорить, что все равно поедет во дворец, сама же стала отговаривать, потому что боялась, что оттуда он уже не вернется.

Юсупов пошел домой пешком, благо недалеко. Через несколько шагов встретил однокашника по Пажескому корпусу, который радостно сообщил новость:

– Феликс, Распутина убили!

– Не может быть. Кто убил?

– У цыган. Ввязался в пьяную драку, кто-то из офицеров застрелил.

– Слава Богу.

Дома Юсупов узнал, что градоначальник генерал Балк согласен принять его у себя в двенадцать.

Балк был сдержан и неулыбчив, хотя они были с Юсуповыми знакомы домами.

Он расчесывал двойную бороду маленьким гребешком, кивал и молча слушал рассказ о собаке и пьяных друзьях. Потом неожиданно сказал:

– К сожалению, я должен попросить вас не покидать столицу. По указанию императрицы я должен произвести тщательный обыск во дворце Юсуповых. Надеюсь, вы не будете возражать отправлению правосудия?

– Буду! – вскинулся Юсупов. – Вы забываете, что моя жена – племянница государя и наше жилище, как жилище члена императорской фамилии, неприкосновенно. Пока не будет отдано распоряжения императора, никто не смеет войти в дом.

Балк не стал спорить. Ему менее всего хотелось впутываться в эту историю. Он обещал связаться со Ставкой и отпустил князя, который ринулся во дворец.

Юсупов оказался прав в своих опасениях. Несмотря на строжайший приказ камердинеру проследить за уборкой в подвале, Феликс без труда нашел пятна и следы крови и даже перламутровую пуговицу от рубахи Распутина. А на снегу пятен было еще больше. Пока Василий Иванович мыл пол в подвале, Юсупов с помощниками забрасывал снегом красные пятна на снегу.

Убедившись, что дома все в порядке, Юсупов помчался к Дмитрию Павловичу. Оставаться одному было невмочь.

Дмитрий Павлович принял Юсупова с радостью – ему тоже было одиноко без подельщиков; штабс-капитана Васильева и доктора Лазаверта он приглашать не мог или не хотел, Пуришкевич готовил на вокзале свой санитарный поезд, на котором должен был вечером отбыть на фронт, так что Юсупов был единственным возможным собеседником.

Дмитрий Павлович уже подробнее рассказал, как они топили труп Распутина. Он был завернут в синюю материю и связан веревками. В машине оказалась шуба старца, его сапоги и шапка. Дмитрий Павлович потребовал было, чтобы вещи отвезли к Лазаверту и сожгли, но когда доктор взбунтовался, шубой обмотали ящик с инструментами. Шубу кинули в прорубь, ящик вывалился из нее, и шуба не хотела тонуть, закрыв почти всю черную гладь проруби.

Они вытащили из машины и перевалили через перила моста синий сверток, страшно тяжелый и неподатливый. Говорили шепотом, боялись разбудить часового в будке, на том конце моста. Труп ушел в воду и потянул за собой шубу. Вроде бы обошлось.

Но мотор застыл и долго не заводился. Великий князь, Лазаверт и Васильев по очереди крутили ручку, солдат даже проснулся, выглянул из будки, и видно было, как он стоит под дальним фонарем и вглядывается в темноту…

Юсупов договорился с князем, что они будут держаться своей версии о случайных выстрелах и собаке, потом Юсупов пошел во дворец тестя.

Новости были неприятными.

Оказывается, во дворце побывала полиция. Снимали допрос со всех слуг и выясняли, когда Юсупов уехал из дому и каким он вернулся под утро.

Ничего опасного для Феликса в этих допросах не было – хуже был сам их факт. Кто-то посмел нарушить неприкосновенность жилища самого Александра Михайловича, несмотря на то, что Балк поклялся никого без распоряжения императора не посылать.

А вдруг уже есть распоряжение императора?

Юсупов не мог сидеть дома и ждать событий. Он предпочел их опережать. Через полчаса он был уже в министерстве юстиции у Макарова с протестом против действий полиции.

Министр Макаров, с седой бородкой, мягким голосом и округлыми движениями маленьких рук, был слишком вежлив. Юсупов еще раз повторил свой рассказ о прошедшей ночи и попросил разрешения покинуть вечером Петроград и отправиться в Крым, в Ай-Тодор, где его ждет молодая жена. Макаров сказал, что не видит препятствий к отъезду.

Затем Юсупов побывал у председателя Думы Родзянки, который уже знал правду или догадывался о ней, потому что горячо обнял Юсупова и стал шептать нечто нежное о спасении нации. На прощание он заявил, что Родина Юсупова не забудет.

Можно было ехать домой собираться к отъезду.

Вроде бы все обстояло хорошо, главное сейчас скрыться из Петрограда и отсидеться в Крыму. Благо тело Распутина не нашли, и Дмитрий Павлович полагает, что его уже вынесло течением реки в залив.

Федор поехал провожать Феликса на вокзал. В автомобиле он спросил, не боится ли он ареста.

– Нет, – уверенно ответил Феликс. – Сам министр юстиции разрешил мой отъезд.

Он уговаривал себя и Федора, хотя боялся, что все сорвется.

На вокзале они увидели полицейских. Слишком много полицейских для обычного вечера.

– Меня торжественно провожают, – сказал Юсупов, и голос его дрогнул.

До поезда дойти они не смогли.

В зале их встретил жандармский полковник, который сообщил, что князю Феликсу Юсупову запрещено покидать столицу, он должен вернуться в дом Великого князя Александра Михайловича и оставаться там под домашним арестом. Это повеление Ее Величества.

x x x

Тем же вечером государыня своей властью задержала всех участников покушения, что говорило о немалой осведомленности полиции и правительства.

Весь Петербург горячо обсуждал обстоятельства гибели Распутина, колесо раскручивалось, восторженные дамы и пьяные полковники звонили Юсупову, в воображении которого уже разыгрывалась его казнь на Сенатской площади и для которого роль спасителя нации уже потеряла привлекательность. Лучше бы уехать в Крым без визита к Макарову!

Заговорщикам, которые все же рассчитывали на то, что Распутина не отыщут, сильно повредила экзальтированная сестра императрицы Елизавета Федоровна, мужа которой, брата царя Сергея Александровича, убили революционеры. Впрочем, никто в России его не жалел. Елизавета Федоровна, полагавшая, что Распутин – слуга дьявола, давно уже рассорилась с сестрой. Узнав об исчезновении Распутина, а также об участии в его убийстве Дмитрия Павловича, она не придумала ничего лучше, как послать Великому князю поздравительную телеграмму с просьбой передать ее благодарность Феликсу Юсупову. Протопопов велел снять с телеграммы копию и передал ее императрице, которая решила, что Елизавета – участница заговора и, может быть, его руководительница.

Одной цели Юсупов уже добился. Если неделю назад он был на периферии внимания двора, то теперь все великие князья и княгини, находившиеся в оппозиции к Александре Федоровне, считали своим долгом поговорить с Феликсом по телефону и справиться о его здоровье.

Частым гостем у Юсупова стал великий князь Николай Михайлович, либерал и ученый, глава семейной оппозиции Николаю, полагавший, что его племянник ведет страну к катастрофе. Почтенный старец рассказывал Феликсу новости и вел себя как родной дядя. Он же и поведал Юсупову самое страшное: императрица требует немедленной казни Юсупова и Пуришкевича и тяжкого наказания для Великого князя. Протопопов уговаривает ее подождать возвращения императора из Ставки, куда уже направлена телеграмма. Тот же Николай Михайлович добавил, что по получении известия о смерти старца государь возрадовался и говорил приближенным, что наконец-то освободился, что готов наградить убийц… Впрочем, Николай Михайлович и сам до конца не верил последней версии, но полагал ее полезной. Пускай Юсупов надеется на лучшее. Мы не дадим тебя в обиду!

19 декабря из Ставки приехал государь.

Он проехал прямо в Царское Село и никого не захотел видеть. Надежды Николая Михайловича развеялись как дым.

Государь заперся с женой.

В доме Александра Михайловича собрались почти все члены царского семейства. Это была демонстрация поддержки Юсупову.

Нигде, кроме официальных приемов во дворце, он не видел стольких Романовых сразу.

Великие князья не расходились, они как бы закрывали своими телами молодого спасителя нации.

Юсупов повеселел. Его мечты начинали сбываться.

Николай Михайлович заявил во всеуслышание, что именно таким, как Феликс, он видит министра внутренних дел.

– Нет, премьера! – крикнул князь Федор.

– Может, и премьера.

И тут зазвонил телефон.

Это было подобно финальной сцене в «Ревизоре». Сообщили, что только что найдено тело Распутина.

Один из агентов полиции случайно увидел на Петровском мосту «черную калошу № 11 черного цвета, покрытую свежими пятнами крови». Он доложил своему начальнику, и калошу отправили домой к Распутину, а мост осмотрели. На нем нашли следы автомобильных шин и многих ног. Причем следы шин тянулись до самых перил моста.

Тогда поиски тела Распутина в доме Юсуповых были прекращены, и полицейские кинулись к мосту.

Сам министр юстиции и петроградский прокурор прибыли на мост.

Там агенты показали чинам новую улику – на перилах моста в одном месте снег был сброшен, словно через них в реку переваливали нечто тяжелое.

Были вызваны водолазы. Два часа они ныряли возле моста, ничего не нашли и заявили, что если тело и было, его унесло в залив, так как течение Невы в том месте весьма быстрое.

Но в тот момент один из полицейских, что бродили внизу по льду, высматривая, нет ли там еще какой-нибудь улики, увидел в щели между льдинами рукав шубы.

Тут же начали рубить лед у того места. Стоял сильный мороз, но никто не уезжал с моста, даже старенький Макаров.

Работали энергично, и через пятнадцать минут во льду была пробита новая полынья, а из воды извлекли примерзший ко льду снизу труп Распутина.

Тело старца было обезображено – видно, перед смертью его жестоко пытали. Руки и ноги туго стянуты веревкой.

Тело перенесли на берег и заперли в дровяном сарае.

Через некоторое время к Петровскому мосту прибыл министр внутренних дел Протопопов и начальство Охранного отделения. Прокурор Галкин начал снимать протокол наружного осмотра трупа. Судебный врач показал, что в теле Распутина находятся две пули – одна в области груди, другая в шее. Оба ранения смертельные.

После этого тело отвезли в Чесменскую богадельню и начали вскрытие. Но вскоре по приказу императрицы вскрытие было прекращено, тело старца облачили в монашескую одежду, положили в богато убранный гроб и увезли в неизвестном направлении.

А между тем почти все газеты писали о смерти Распутина в восторженных тонах, утверждая, что теперь наконец-то положение на фронтах переменится к лучшему, взяточничество и разврат прекратятся, страна в едином порыве рванется к новым победам.

Под разными предлогами в церквях служили благодарственные молебны. А в театрах после представления публика требовала государственного гимна и даже повторения его на бис. И все понимали, почему играют гимн и почему в столь горячем порыве вся публика смахивает нечаянные слезы радости.

Два дня никто не знал, что происходит за стенами дворца в Царском Селе. Даже ближайшие родственники царя, жаждавшие открыть ему глаза на истинную суть событий, были лишены такой возможности.

Утром 21 декабря в Петербург примчался шурин царя, командующий авиацией адмирал Александр Михайлович, тесть Феликса Юсупова. Он просил аудиенции и получил ее.

Николай любил своего кузена Сандрика, веселого и доброго. Александр Михайлович был олицетворением человеческих черт, которых столь не хватало императору.

Александр Михайлович просил о снисхождении к убийцам, мотивируя свое заступничество интересами страны. Он доказывал, что жестокое наказание отвратит от царского дома подданных императора, и без того недовольных тем, что олицетворял Распутин. Александр Михайлович отыскал какие-то слова, что перевесили аргументы императрицы.

Выслушав Сандро, государь отпустил его, а сам, несмотря на жгучий мороз, со всей семьей отправился хоронить Распутина, о чем никто не узнал.

В своем дневнике от 21 декабря император записал:

В 9 ч. поехали всей семьей мимо здания фотографий и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17-е дек. извергами в доме Ф. Юсупова, кот. стоял уже опущенным в могилу. Отец Ал. Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой. Погода была серая при 12° мороза. Погулял до докладов. Принял Шаховского и Игнатьева. Днем сделал прогулку с детьми. В 4 1/2 принял нашего Велепольского, а в 6 ч. Григоровича. Читал.

x x x

Александр Михайлович привез приказ императора с наказаниями для участников заговора:

Дмитрий Павлович отправляется на Кавказский фронт в распоряжение генерала Братова. Поезд Великого князя должен был отойти в два часа ночи.

Юсупову было предписано немедленно отправляться в Курскую губернию в имение Ракитное. Его поезд отходил в ту же ночь.

Через два дня в Ракитное прибыл Александр Михайлович, демонстрируя этим солидарность с преступным зятем, а затем приехала и Ирина, которая жалела лишь о том, что не была в Петербурге в ночь убийства.

Убийство Распутина ничего не дало – ни убийцам, ни врагам, ни сторонникам старца.

Может быть, даже ускорило распад России, ибо показало еще раз бессилие царской власти, неспособной защитить своих друзей и наказать врагов.

Юсупов провел в Ракитном всего два месяца.

Зима была холодной, скудной и злой.

«Настроение в столице, – сообщало Охранное отделение в середине февраля, – носит исключительно тревожный характер. Циркулируют в обществе самые дикие слухи… все ждут каких-то исключительных событий и выступлений как с той, так и с другой стороны».

24 февраля Охранным отделением было сообщено для сведения полицейских приставов: «23 февраля с 9 часов утра, в знак протеста по поводу недостачи черного хлеба в пекарнях и мелочных лавках, на заводах и фабриках Выборгской части начались забастовки рабочих… в течение дня прекращены работы на 50 предприятиях, где забастовали 87 534 рабочих».

К вечеру 24 февраля бастовало больше 150 тысяч рабочих, а солдаты, которых посылали разгонять демонстрации и митинги, начали отказываться стрелять.

Император отправил командующему Петроградским округом генералу Хабалову телеграмму:

25 февраля. 21 час. В генеральный штаб. Хабалову.

Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай.