Текст книги "Министерство будущего"
Автор книги: Ким Робинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)
97
На Земле обитают около шестидесяти миллиардов птиц. Птицы быстрее других заселили одичавшие угодья и расплодились. Не удивительно для потомков звероногих ящеров. Птицы – динозавры наших дней. Шестьдесят миллиардов – приличное число, солидное.
Великая северная тундра не настолько оттаяла, чтобы помешать ежегодной миграции стадам оленей-карибу. Животные покинули Арктический национальный заповедник дикой природы на Аляске и заселили верхушку земного шара. В Сибири был создан Парк плейстоцена, в который пустили воскрешенных шерстистых мамонтов, – вокруг этого проекта было сломано много копий. Однако тем временем в парк вернулись северные олени и целый сонм местной живности: овцебыки, лоси, медведи, волки, даже уссурийские тигры.
В бореальных лесах южнее тундры и тайги ареал обитания волков и медведей-гризли продвинулся до канадских Скалистых гор. Этот крупнейший лес планеты, опоясывающий континент вдоль шестидесятой параллели северной широты, полностью вернулся в здоровое состояние.
То же самое происходило до самого экватора и ниже, до южной оконечности мира. Особенно негостеприимные зоны были и раньше скупо заселены людьми, теперь их связывали между собой природные коридоры, обитающие в этих краях животные находились под охраной и опекой. Как правило, достаточно было просто не мешать. Многих уже пометили, и процесс только нарастал. Зарождался своеобразный «Интернет животных». Проще говоря, животные получили гражданство и гражданские права, а раз так, то назрела потребность их переписи. Заботу о водосборных бассейнах в верховьях рек, текущих через крупные города, взяли на себя переехавшие туда горожане; они наблюдали за городской жизнью издалека и редко наведывались в города сами. Люди стали следить за жизнью и смертью животных. Ведь фауна кое-что значит, она часть большого целого. Со времен палеолита люди не придавали диким животным так много значения, не относились с такой нежностью и заботой, как к себе равным. Существование животного мира и существование ферм и городов обеспечивала одна и та же Земля – великая сеть, объединяющая множество других сетей.
Хорошо то, что идет на пользу земле.
Население заметно сократилось. Демографический пик канул в прошлое, нас стало немного меньше, чем прежде, и будет еще меньше в будущем. Шли разговоры об оптимальной численности населения Земли – одни называли цифру в два миллиарда, другие – в четыре, но толком никто не знал. Еще один эксперимент. Все должно находиться в равновесии: люди, другие живые существа как часть единой экосистемы планеты. Поменьше людей, побольше диких животных. Ощущение – как выздоровление после долгой болезни. Как исцеление, возврат жизненной силы. Такова структура ощущений нашей эпохи. Популяционная динамика в действии – так было всегда. Возможно, все мы, обитающие вместе в одной биосфере, образуем некий сверхорганизм – кто знает.
На высокогорных лугах пасутся дикие толстороги. Скачут ягнята. Когда видишь их прыжки собственными глазами, возникает свежее чувство. Какое именно? Трудно выразить, но примерно так: имеет ли жизнь смысл или нет, радость жизни реальна. Жизнь живет. Смысл жизни в том, чтобы быть живым.
98
Опять веду для Бадима протокол заседания у Мэри. Все на месте, кроме Эстевана, он в Чили. Ну и, конечно, Татьяны. Ее место занял новый человек.
Мэри опаздывает, все встают. Мэри трясет головой. Ну что вы в самом деле. Сидите. Займемся делом.
Мы смеемся. Сначала удовольствие, дела потом. Торт по случаю выхода на пенсию, и все такое. Маленькое торжество, на бегу, без помпы, которую Мэри терпеть не может. Она смиряется, народ чокается кофейными чашками. Смена караула, говорит. Генерал Мороз уступает бразды правления полководцу Весне. Тосты. Деликатный момент.
Все возвращаются на привычные места за столом. Мэри начинает заседание с облегчением на лице.
М: спасибо за благодарности. Да, я ухожу на пенсию, в эмериты. Очень рада, что министерство возглавит Бадим. Генсек и все ответственные лица согласились назначить его исполняющим обязанности. Я постараюсь добиться, чтобы он получил должность на постоянной основе. Так будет лучше для всех.
Бадим благодарит. Смотрит на нее как обычно – как мангуст на кобру. Ее радует, что он пока что видит в ней требующую решения проблему. И все-таки…
М: я не хочу полностью выключаться, но и мешать не буду. Доверенное лицо, министерский посол по особым поручениям – что-нибудь в этом роде. Готова на любую работу.
Янус-Афина: как насчет остаться министром?
Смех. Я-А мельком улыбается Бадиму, показывая, что шутит, однако несколько человек кивают. Среди них – Бадим. Говорит: хотя бы съезди от нас напоследок в Сан-Франциско. У тебя, пожалуй, лучше получится.
М: мое время вышло. Теперь ваша очередь. Всем все надо делать в свое время. А потом передавать дело другому. Рано или поздно каждый из вас подойдет к этой черте. Упорствовать нет смысла. Я, пожалуй, упорствовала слишком долго. Вы все молоды. Я же… мне пора уходить. Я буду тут, под боком, если понадоблюсь. Из Цюриха я не уеду. Буду преподавать в технической школе или что там еще.
Бадим: для тебя наши двери всегда открыты. Честно говоря, ты бы нам пригодилась.
Мэри улыбается. Сомневаюсь. Все в порядке. Мой срок закончился.
99
Сегодня мы обсудим, служат ли делу так называемые всеобъемлющие решения.
Нет.
Полагаю, следует спросить: к чему относится «нет» – к вопросу или теме?
К вопросу. Единого решения, адекватного конкретной задаче, не существует.
И что мы в таком случае увидим?
Провал.
Предположим – чисто для продолжения разговора – обратное. Какую форму может принять успех?
Форму провала.
Нельзя ли поподробнее, пожалуйста? Успех, выражающийся в провале?
Да. Получим уродца, кое-как сляпанного из разномастных частей. Кашу. Кустарную поделку. Полную неразбериху.
И это само по себе создаст новые проблемы?
Разумеется.
Например?
Например, когда единомышленники, работающие над решением одной и той же проблемы, вступают в бесконечную гражданскую войну друг с другом из-за методики, уничтожая собственные шансы на успех.
Почему это происходит, как вы считаете?
Из-за нарциссизма малых различий.
Очень странное определение.
Его дал Фрейд. Означает большее внимание к собственной персоне, чем к союзникам и общим с ними проблемам.
Однако различия подчас бывают не так уж малы. Верно?
Фронт широк.
А вы не считаете, что в отношении к рынку разных людей существуют реальные отличия?
Никакого рынка нет.
Неужели! Я удивлен такое слышать от вас, что вы имеете в виду?
В том, что мы сегодня называем рынком, рынка не больше, чем золота в том, что мы называем деньгами. Старые слова только наводят тень на плетень.
Вы полагаете, это часто случается?
Да.
Приведите еще один пример.
Революции больше не прибегают к гильотинам. А жаль.
Вы считаете, что сегодняшние революции не так ярко выражены?
Именно. Технические, правовые революции невидимы. Вполне возможно, что плодами революции можно воспользоваться, обходясь без ее совершения.
Говорят, власть предержащие всегда сопротивляются переменам?
Естественно. Но терпят неудачу! Ибо у кого сегодня в руках власть? Никто уже и не знает. Политическая власть – еще одно окаменевшее понятие, за которым скрывается неизвестно что.
Я бы сказал, что олигархи довольно хорошо всем известны.
Власть олигархов – на нее всегда ссылаются. Но если она и существует, то настолько сконцентрирована, что не имеет силы.
Как это? Должен признаться, я поражен.
Она ломкая. Хрупкая. Ее легко обезглавить. Под обезглавливанием я имею в виду не гильотину, а системные меры, отстранение от власти немногочисленной элиты. Ее положение крайне нестабильно и шатко. У нее можно отобрать капитал по решению суда либо внесудебными средствами.
Только лишь капитал?
Все завязано на капитале! Не глупите, прошу вас. Вопрос всегда в том, кто хозяин капитала и как он распределяется.
И как он распределяется?
Народ решает как – посредством законов. Поэтому перемены можно произвести, поменяв законы, как я твержу с самого начала. Или просто поменять номера банковских счетов, как это сделали в Швейцарии.
А-а, да. Банки. Это напомнило мне одну занятную историю. Помните, что ограбивший банк Вилли Саттон ответил репортеру на вопрос, почему он это сделал?
Помню! Молодец, что спросили. И репортер тоже молодец.
Репортер задал вопрос: «Почему вы грабите банки?»
А Саттон ответил: «Потому что там деньги».
100
Мэри отправилась в Монпелье ночным поездом, заснув сном праведника. Корабль отплывал вечером, поэтому у нее осталось время побродить по старой рыночной площади, спуститься вдоль вереницы дорических колонн к гавани. Там уже ждал клипер – гладкий, семимачтовый, похожий на помесь шхуны и опрокинутого на бок космического корабля. На борту можно поспать еще.
Проснулась она уже посреди моря. Любая поверхность на корабле имела фото– или пьезоэлектрические свойства. Движение по волнам и солнечные лучи генерировали электроэнергию для винтов. С крепким ветром, надувающим большие паруса и вынесенные далеко вперед, прикрепленные к носу воздушные змеи, судно на подводных крыльях буквально парило над поверхностью. Сто километров в час ощущались как большая скорость.
На следующее утро они проскочили мимо Геркулесовых столбов в Атлантический океан. Мэри смутно припомнила строчки из «Улисса» Теннисона: искать, найти, та-та, не уступать. Бритиши обожают героическую смерть – атака легкой бригады, экспедиция Скотта в Антарктиду, Первая мировая война. Видит бог, ирландцам сентиментальность совершенно несвойственна. Даешь открытое море, с глаз долой земля.
Синее блюдо океана. Морская вода, небеса, облака. Розовые на рассвете, оранжевые на закате. Корабль толкают вперед ветер, солнце и волны. Дивное скольжение, на гребень – под горку, вверх-вниз на продолговатых волнах в середине океана. Как люди могли забыть это ощущение? Мэри вспомнила последний полет из Лондона в Сан-Франциско, в полдень они пролетали над Гренландией, внизу ни облачка, безбрежное ледяное пространство, как где-нибудь на Каллисто или Титане, а все сидят, опустив шторки, чтобы свет не мешал смотреть фильм. Мэри переводила взгляд то на иллюминатор, то на соседей-пассажиров, считая их про себя обреченными. Слишком тупыми для жизни. Приз Дарвина, первое место. Путь к пыльной смерти[22]22
Слова Макбета из пьесы Уильяма Шекспира «Макбет» (пер. М. Лозинского).
[Закрыть].
Теперь же она стояла у кормовых перил семимачтовой шхуны, способной идти сама по себе или под управлением ИИ. Дизайнерские находки ИИ делали суда, как и все остальное, все совершеннее; решения подчас противоречили интуиции (воздушные змеи? выгнутые вперед мачты?), да только человеческая интуиция нередко давала маху. Отслеживание собственных когнитивных ошибок, пожалуй, можно считать главнейшим достижением современной науки. Как нередко бывает, преодолев этот затык, люди, возможно, вырвутся на новый широкий простор.
Остановка в Гаване, прекрасном приморском городе. Красивый памятник коммунистической идее. Следующий этап пути – Панама, переход по каналу и – здравствуй, солнечный Сан-Франциско. Корабль проплыл под мостом «Золотые ворота» в холодный, пасмурный день, туман висел так низко, что оранжевый мост скрылся из виду, как будто его и не было. Подошли к назначенной пристани, спустились на землю – зыбкую и твердую одновременно. Прогулка по холмам Сан-Франциско, самого красивого города мира. Последнее рабочее задание.
Мэри приняла предложение Бадима напоследок выступить от министерства на встрече с банкирами. Встреча в который раз проводилась на верхнем этаже «Биг Тауэр», и Мэри в который раз была очарована видом города внизу, горы Тамальпаис и вонзивших зубы в западный горизонт Фараллоновых островов.
Банкиры собрались почти в том же составе, министр финансов Китая тоже приехала. Она в очередной раз показалась Мэри оптимистичной и конкретной. В Китае ей мало равных. После приветствий она сказала, что хотела бы узнать, что еще можно сделать для разгона «Великого поворота». «Династическое наследование?» – пошутила китаянка.
Джейн Яблонски попросила уточнить, что она имела в виду.
Чан повела речь о росте справедливости в Китае и во всем мире и о том, что еще предстоит сделать. О нижних и верхних пределах доходов, земельных налогах и природных коридорах. О мире как среде общего пользования, единой экосфере, единой планете, живом существе, частью которого все мы являемся. Наблюдая за внимательно слушающими банкирами, Мэри еще раз поймала себя на мысли: эти люди наиболее близки к категории мировых владык. Если они употребят свою власть на защиту биосферы и укрепление справедливости, мир очень быстро ляжет на новый курс, курс добра. Банкиры! Хоть смейся, хоть плачь. Согласно их же узким критериям они поступали, как от них требовалось. Все еще убеждали себя, что обеспечивают ценность денег, без чего мир в данный исторический момент невозможно спасти.
Мэри не могла сдержать улыбку. Мир спасут долбаные банкиры? Или наоборот, к этому их толкает весь мир? Как бы то ни было, сейчас они обсуждали новые идеи и эксперименты, о которых она прежде даже не мечтала. Улыбка – ласковая, хитрая – появилась и на лице мадам Чан. Похоже, заметила, как улыбалась Мэри. Две соучастницы потехи, обе порадовались, когда Чан взяла штурвал в свои руки и направила разговор в новое русло. Новые предложения были настолько поразительны, что, спроси кто-нибудь Мэри, что она и ее министерство думают о реформах, предложенных мадам Чан, Мэри протянула бы руку в сторону молодой китаянки, улыбнулась и сказала: «Я уступаю трибуну, передаю эстафетную палочку. Мне нравятся все ее замыслы. Дерзайте, ничего не бойтесь!»
101
Чему, спросите вы, мы научили Пекин? Мы научили их, что полицейский режим не работает! Они-то думали, что работает, двадцать лет пытались прижать к ногтю Гонконг, использовали все ухищрения – подкуп, видеонаблюдение, технологию распознания лиц, пропаганду, фаланги полицейских и солдат, слежку с дронов, покушения с воздуха – все это лишь укрепило решимость жителей Гонконга защитить свое наследие.
Почему вы так говорите! То, что у нас было, – реально, потому что гегемония реальна. Это – чувство, а чувства человеку подсказывает его культура. В Гонконге сложилась особенная культура, особое чувство. Мы долго прислуживали британцам и хорошо помним, что значит быть на побегушках у державы-гегемона. Этот период занял всего несколько поколений, но заронил в сердцах специфическое ощущение – возврата к старому нет.
Поэтому, когда британцы передали нас Китаю, мы сказали: ладно. Мы – китайцы, Пекин – китайский город. Но мы также Гонконг. Что создает двоякую привязанность. Отчасти потому, что мы говорим на кантонском наречии, в то время как в Пекине говорят на путунхуа, который на Западе называют мандаринским наречием. На самом деле мандаринский всего лишь язык элиты или письменный вариант путунхуа. Ну да ладно. Главное, что мы разные. Мы разговариваем на кантонском, мы – это Гонконг.
Разумеется, и в Гонконге нашлись такие, кто хотел полностью присоединиться к Пекину! Таким людям Пекин нередко приплачивал, хотя я уверен, что некоторые из них действовали по убеждению. Большинство все же выступало за «одну страну – две системы». Нашу систему многие называют правовым государством. Законы в Гонконге составляются и принимаются законодательным советом, применяются полицией и служат основой для судебных решений. Вот почему весь мир доверял нам свои деньги! У Пекина этого не было. У них была только компартия. Решения, принятые Политбюро за закрытыми дверями, считались у них эквивалентом закона, то есть государство было, а права не было. Если нет прав, государству ничего не предъявишь. Сплошной произвол. Поэтому, когда Пекин попытался превратить Шанхай в новый финансовый центр нам в пику, ничего не вышло. Шанхаю никто не доверял так, как доверяли Гонконгу. Мы в Гонконге продолжали борьбу – за правовое государство. Боролись не переставая с 1997-го по 2047 год.
Почему по 2047-й? Согласно договору, 1 июля 2047 года нас должны были окончательно включить в состав Китая. Типичный пример британских полумер. Среди империй британская не самая худшая, но все-таки это империя, а империи – зло по определению. Британцы заключили сделку с Пекином на пятьдесят лет, допустив существование двух систем в одной стране. За пятьдесят лет мы в Гонконге привыкли воевать за свои права. В том числе на улицах и демонстрациях. С годами мы поняли, что лучше работает, отточили методы борьбы. Насилие не помогало. Брали числом. Если хотите знать секрет сопротивления имперской власти, то он в массовости, мы обеспечивали ее все эти годы. Ненасильственное сопротивление всего населения или той части, какую соберете. Вот что помогает.
Да, несомненно, Пекин мог бы нас просто раздавить! Они могли бы перебить в Гонконге всех до единого и заселить город выходцами с материка, которым местные до лампочки, зато какая инфраструктура задаром. Правда, как ею пользоваться, они вряд ли знают. Один знакомый с Запада рассказал мне анекдот о правительстве, потребовавшем заменить народ, – нам это не казалось шуткой. Пекин запросто мог это устроить. В Тибете же устроили.
Но и Пекин не всевластен. Во-первых, они постоянно пытались заманить обратно Тайвань. Причин всегда много. В данном случае ею стали события на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989 года. Потом эту дату называли 35 мая или 66 апреля, и так по всему календарю до тех пор, пока шутка не потеряла остроту и новые даты стало трудно рассчитывать, – все потому, что некоторое из этих дат блокировали в интернете на материке. Пекин желал бы стереть эту дату из истории. Такой исход реальнее, чем вы думаете. По крайней мере на материке. Но мир-то не забыл, и Китай определенно не собирался повторять подобный инцидент в двадцать первом веке, когда события можно снять на обычный телефон и разослать по всему свету. Нет, убийство граждан Гонконга Китай не рассматривал.
Да, разумеется, захват Пекина «миллиардом» нам тоже помог. Вне всяких сомнений! Гигантское событие. Отчасти оно произошло потому, что нелегальные мигранты на материке увидели, как поступают у нас в Гонконге, и решили то же самое учинить в Пекине. Партия, естественно, перепугалась, как без этого? Всю грязную работу в Китае выполняли люди без «хукоу», без документов с указанием прописки, когда начался поход на Пекин, число таких людей достигло четырехсот миллионов. Очень большая масса, не имеющая никакого представительства или ощущения принадлежности. Партии пришлось реагировать, чтобы не растерять авторитет. На фоне этой схватки Гонконг отошел на второй план, получил передышку. Мы ею очень умно воспользовались. О независимости речь не шла, вы должны это сразу понять. Речь шла лишь о двух системах в одной стране. О правовом государстве, которое мы были намерены сохранить до 2047 года и после.
Да, у Пекина возникли другие серьезные проблемы. Как я уже сказал, они не могли нас просто убить. Приходилось ограничиваться словами. Вести поединок дискурсов. К счастью, народ Гонконга это заприметил и сплотился. Нет лучше чувства, чем чувство солидарности. Люди много о ней говорят, постоянно вспоминают, пишут, стараются пробудить. Все понятно. Но есть ли у них это чувство? Нужно находиться на волне истории. Невозможно проникнуться солидарностью, просто захотев, она не явится по первому зову. Солидарность невозможно выбрать, она выберет тебя сама! Нахлынет и приподнимет, как волна! Это такое чувство… как бы объяснить? Как будто любой человек в твоем городе стал родным, до боли знакомым, даже если ты увидел его лицо впервые и больше никогда не увидишь. Влияние массы? Разумеется. Но масса вдруг превращается в семью, все заодно, заняты важным делом.
Как это проявлялось на практике? А что, вы не заметили? Или позабыли? Мы выходили на улицы каждую субботу тридцать лет подряд!
Да, временами накал был выше, а иногда он спадал. Нередко мы привлекали молодых людей, идеализм молодости хорош в таком деле, молодым надо во что-то верить. Всем надо, но молодые не успели привыкнуть к неуспеху, поэтому гнут свое. А еще им легче переносить физический стресс. Но когда дело пахло жареным, мы, старички, тоже выходили на улицу. 1 июля подступало все ближе, на улицы стало выходить столько народу, что временами казалось, будто по субботам вышли из домов все жители Гонконга. Потрясающие события.
Да, другими делами тоже приходилось заниматься. Не надо облекать вопрос в такую форму. Это оскорбительно. Может, вы этого сами не поняли, но в любом случае я отвечу вежливо, потому что уж я-то разницу вижу. В конечном итоге, я думаю, мы их просто измотали. Они не смогли нас победить, им не хватило гегемонии. Теперь некоторые утверждают, что мы нанесли им поражение. Это рассуждения из разряда «хвост виляет собакой». Те, кто так говорит, надеются, что наш яркий пример весь Китай превратит в один большой Гонконг.
Нет, я лично тоже так не думаю. Это уже слишком. Китай чересчур большая страна, а партийная элита слишком убеждена в своей правоте. Можете отнести меня к лагерю, утверждающему, что хвост виляет лишь задницей собаки. Это ближе к истине и реальной картинке: когда собака виляет хвостом, то даже в момент наивысшего возбуждения вместе с хвостом движется только зад, но не вся собака. Иначе не получается физически. Это видно на примере любой собаки, даже той, что с ума сходит от радости, – вместе с хвостом движется только зад. Голова и грудь стабильны. То же самое происходит с Китаем. Та часть страны, что говорит на кантонском наречии, расположена на юге. Там же расположена Гуандун, крупная, зажиточная провинция Китая. Ее столица, город Гуанчжоу, раньше по-английски называлась Кантон, там проживают сто миллионов, говорящие на кантонском наречии, которое древнее мандаринского. Почти все китайцы, живущие за рубежом, говорят на кантонском, как и мы в Гонконге. В том числе в Шеньчжэне и Особой экономической зоне, где Пекин попытался повторить успех Гонконга. Пекин совершил большую ошибку, много лет стремясь подавить использование кантонского языка, в результате чего вся Гуандун перестала доверять столице, Гонконг оказался для них роднее, чем Пекин, хотя они это никак особо не демонстрировали. Язык – это семья. Подлинная семья.
В чем главное достижение? Ну, мы еще не закончили борьбу, но раз вы так вежливо спросили, отвечу: после 1 июля, когда Пекин пошел на уступки и сохранил принцип двух систем в одной стране для Гонконга, такие же права пришлось предоставить провинции Гуандун. И кантонский язык перестали притеснять! Хотя они потом говорили, что поменяли политику ради более полной интеграции юга в остальной Китай, в действительности просто обратили проигрыш в победу или, на худой конец, извлекли из него пользу, в чем, надо сказать, Пекин большой мастак. Реку переходят вброд, нащупывая каждый камешек по отдельности. В данном случае, надо признать, хвост вилял так ожесточенно, что вместе с ним вихлялся весь зад. Хотите увидеть, как это делает ваша собака, предложите ей выйти на прогулку!
