Текст книги "Министерство будущего"
Автор книги: Ким Робинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)
46
Я родился крохотным. Так многие рождаются. Например, сумчатые. Люди приходили ко мне и входили в меня, чтобы обмениваться разными вещами. Я им помогал. Когда я был юн, у меня еще не было системы кровотоков, и людям приходилось пробираться внутри меня на ощупь. Что представляло одинаковую ценность, они определяли на глаз. Очень немногие вещи одинаково полезны. На самом деле тождественную полезность имеют лишь пары идентичных вещей – два сердца, две печени, две капли крови. Поэтому попытки людей обмениваться разными вещами вызывали трения. Конфликты отнимали много времени и не приносили удовлетворения. У людей есть фраза: «при прочих равных условиях», – однако условия никогда не бывают равными, поэтому я считался трудным и неудобным, пока внутри меня не начали обращаться кровь и желудочный сок – текучая среда метаморфоз, самой жизни. С этого времени вброшенные в меня вещи стали моим организмом, перевариваться и направляться на другие цели.
Моя утроба уравнивала несопоставимые вещи, переваривая и обращая их в кровь. То есть все, что в меня входило, превращалось в пищу. Я начал быстро расти, стал всеядным. Чем больше я рос, тем больше ел.
Все скормленное мне принимало новую форму, рождались новые полезные части тела – кости, мышцы, жизненные органы. Этому процессу помогали мой рот, пищевод, кишечник, артерии, вены; все это росло вместе со мной, складывалось в организм, из которого произрастали другие нужные людям вещи. А я все рос и рос.
Как и в любом другом растущем организме, во мне накапливались бесполезные отходы, которые выходили обычным путем – с потом, мочой, дерьмом и слезами.
Мой организм функционировал настолько успешно, что вскоре я проглотил и переварил все на свете. Я вырос таким большим, что съел весь мир; вся кровь в этом мире теперь моя. Кто я? Вы знаете ответ, хотя и заключены внутри меня и не можете посмотреть на меня извне. Я рынок.
47
Фрэнк сутками торчал в окрестностях Цюриха – на берегу Цюрихзее, чаще на восточном. Временами его охватывало жгучее – бесполезное и безнадежное – желание посмотреть на женское тело, хорошо еще, что город позволял его исполнить. Повинуясь порыву, Фрэнк приходил в парк Тифенбруннен на берегу, платил за вход и сидел у воды, стараясь не попадаться на глаза проходившим мимо женщинам-швейцаркам с обнаженной грудью, с их невозмутимой манерой речи и такой роскошно белой, влажной, сверкающей под солнечными лучами кожей. Затея была слишком очевидной, рядом сидели другие одинокие мужчины, оказавшиеся здесь «совершенно случайно», ни на кого конкретно не глядевшие и все-таки явившиеся сюда насладиться видом множества женских тел. Через некоторое время он уходил и бродил по улицам соседних с озером районов. Там был один дом, превращенный в маленький музей бывшим владельцем; великие картины, лучше которых Фрэнк в жизни не видел, запросто висели на стенах обычного дома. Иногда он гулял по берегу до моста, перекинутого через исток, там, где Лиммат вытекала из озера – всегда интересно наблюдать за движением воды после черной глади озера. Под каменной стенкой у восточной оконечности моста плавали лебеди, газон парка обрывался и уходил стенкой под воду, лебеди ждали, когда дети бросят им хлебных крошек. Неземные, ослепительно-белые птицы, скользящие по черной воде. А еще Фрэнк ходил в небольшой парк, где статуя Ганимеда протягивала руку к далеким Альпам.
В другие дни он бродил по тропинкам до кладбища на вершине Цюрихберга, где был похоронен Джеймс Джойс. На могиле стояла бронзовая статуя писателя в натуральную величину, сидящего и читающего бронзовую книгу через круглые бронзовые очки, что тонко подчеркивали его почти абсолютную близорукость; рука с бронзовой сигаретой локтем опиралась на бронзовое колено. Деревья-великаны Цюрихберга не имели подлеска, между ними можно было бесцельно бродить, протаптывая новые тропы. Вид на далекие Альпы с высоты был лучше, чем из города. Самые дальние пики, покрытые снегом, выглядели совершенно вертикальными, как картонные горы на заднике сцены. С макушки холма тропа, опоясывая склон, выводила на одну из круто спускающихся к центру города улиц. Этот путь вел мимо сарайчика Фрэнка, мимо домов с крохотными двориками, нередко с коллекциями лепных фигур. Например, крупная, отлитая из бетона обнаженная женщина, держащая в вытянутой руке зеленый моток шланга, чем-то напоминала непринужденных женщин из Тифенбруннена.
Или Сирин. Сирин и ее дочерей Эмне и Хибу. Ох, как он жалел о разлуке, своей неспособности остановить распад, наладить совместную жизнь! Фрэнк не решался о них даже думать. Такие мысли пробуждали жалость к себе. Одновременно он все еще не мог преодолеть навязчивое ощущение обиды. В его разуме что-то надломилось. Он хотел поправиться, но у него ничего не получалось. Хотел вернуться к работе с беженцами, но и это пришлось бы делать в другом центре, не том, где он повстречал Сирин с дочерьми. Центров вокруг Цюриха, конечно, было много, однако при первой же попытке возобновить работу он понимал, что она слишком сильно напоминает ему о катастрофе с Сирин. Лишний триггер. Путь место не то же самое, ну и что? Все эти места похожи друг на друга как две капли воды. Все дни были одним и тем же днем.
Вперед, к купальне Утоквай, где можно арендовать кабинку, переодеться, войти в озеро и не вылезать из воды, пока холод не загонит в угол все мысли и чувства. Потом выйти, принять душ и заказать «кафи фертиг», напиток, который действительно придает законченность[11]11
Fertig – готовый, законченный (нем.).
[Закрыть].
При этом Фрэнк неизменно держался в тени, всегда ощущал себя больным и надломленным. Вездесущие камеры наблюдения было невозможно не замечать. Разумеется, Джейкоба Залцмана никто не искал. Однажды кто-то опубликовал якобы полный перечень установленных в городе камер, но с тех пор появились более современные, миниатюрные устройства. Громоздкие оставили как напоминание, чтобы люди не расслаблялись, а непосредственное наблюдение вели маленькие. Обходить стороной большие камеры потеряло всякий смысл, теперь под наблюдением находились все и всегда. Возможно, за каждой живой душой следовал целый рой миниатюрных дронов. Надежда затаиться стала неосуществимой: слишком много народу, слишком много электроники – веская причина перестать бояться, что тебя активно ищут. У Фрэнка имелись документы и легенда. Если только внимание властей не привлекут какие-нибудь события периода его юности, опасаться было нечего. Собой прежним он перестал быть много лет назад. Шесть? Семь? Нет, девять.
Фрэнк носил шляпы и солнечные очки, отрастил бороду, иногда на прогулках вставлял в рот капу, разнообразил одежду. Перед камерами старался появляться в четырех не похожих друг на друга личинах. Пусть алгоритмы попробуют вычислить его истинный облик. Им приходилось следить за восемью миллиардами человек, Фрэнк не бросался в глаза. Так или иначе, выходить на улицу, бывать в городе все равно приходилось. Нельзя весь день сидеть дома; он несколько раз пытался – не получалось. Лучше уж сдохнуть.
Однажды Фрэнк прочитал объявление о встрече «Общества 2000 ватт». Разыскав в интернете нужную информацию, он решил прийти на встречу. Собрание проводилось в задней комнате маленького итальянского ресторана «Мамма Миа» с западной стороны центрального вокзала. К началу встречи в комнату набилось человек пятьдесят. Участники выглядели типичными швейцарцами, разве что богемного вида, да и то не слишком. Облик жителей Швейцарии исключительно нормален. Однако, поразмыслив, Фрэнк решил, что то же самое можно сказать практически о любой стране.
Собрание, естественно, началось вовремя, обсуждение повестки дня протекало оживленно и заняло мало времени. Фрэнк плохо знал немецкий язык, вдобавок участники говорили на швейцарском диалекте, поэтому он совершенно потерял нить разговора и лишь принимал задумчивый вид. Никто, похоже, на него внимания не обращал. После спокойных гортанных фраз нередко следовал смех. Заметив присутствие Фрэнка и других Ausländer[12]12
Иностранцы (нем.).
[Закрыть], хозяева быстро изложили суть происходящего на ломаном английском.
Фрэнку понравился дух собрания, не догматичный и не выспренний, просто люди собрались обсудить некий проект – нечто среднее между официальным заседанием и обсуждением плана попойки. Похоже на местный альпийский клуб. И действительно, когда Фрэнк спросил об этом, выяснилось, что многие состояли в обоих обществах. «Интересно, называются ли в немецком языке «партия» и «вечеринка» одним и тем же словом, как в английском, – подумал Фрэнк. – Похоже на то. Partei – это партия. А как насчет дня рожденья? Жаль, что не захватил с собой наушник-переводчик».
Вернувшись домой, он перечитал в интернете информацию об обществе. Движение зародилось в Базеле и Цюрихе около сорока лет назад. В основе его лежала мысль о том, что, если всю вырабатываемую в мире энергию разделить на численность населения земного шара, получится около 2000 ватт на человека. Члены общества решили не превышать этот уровень потребления в личной жизни и посмотреть, что получится.
2000 ватт должны покрывать питание, транспорт, отопление жилища и коммунальные услуги. Увидев расклад, Фрэнк сообразил, что его собственный образ жизни заметно скромнее предлагаемого обществом. Он невольно рассмеялся.
Жители Швейцарии в среднем использовали 5000 ватт. Обитатели остальных стран Европы – 6000. Граждане Китая – около 1500, Индии – 1000. США – 12 000. Его родная страна-левиафан объедала весь мир.
В Швейцарии текущие расходы энергии на жилище, включая отопление и горячую воду, составляли около 3500 ватт на одного человека. Плюс:
1100 ватт приходились на питание и «второстепенное потребление».
600 ватт уходило на электричество, в том числе питание холодильника.
500 ватт – на автомобильные поездки.
250 ватт – на воздушные путешествия.
150 ватт – на общественный транспорт (поезда, трамваи, подземку).
900 ватт – на общественную инфраструктуру (Фрэнк так и не понял, что под ней подразумевается; очевидно, библиотеки, вокзалы, канализация и тому подобные вещи).
Он задумался. Швейцарцы намеревались снизить уровень потребления энергии с 5000 до 2000 ватт на гражданина путем замены инфраструктуры на более энергосберегающую. Они подсчитали, что экономика при этом вырастет на 65 процентов, хотя люди хуже жить не станут. Никаких власяниц и вериг. Склад ума и образ жизни Франциска Ассизского никого не вдохновляли. Швейцария не монастырь, здесь жили солидные бюргеры, часовщики и сыроделы, над которыми посмеивался и которым завидовал весь остальной мир. Вообще-то большая загадка, каким образом Швейцария стала такой зажиточной страной. Некоторые все еще указывали на темное прошлое, наемников и гвардейцев, на банки, в которых держали деньги всяческие преступники, и так далее. Но вряд ли дело ограничивалось только этим. Химическая продукция, лекарства, инженерные системы, все мелочи жизни, до изготовления которых не было дела остальному миру, как, например, знаменитые швейцарские часы, хотя часов больше никто не носил, – страна постоянно изобретала что-то новое. Промышленное производство в Индии и Китае стало дешевле, чем в любом другом месте? Значит, надо придумать что-то новенькое или перейти на виды производства, требующие исключительно высокого качества. И так без конца, ведь для сельского хозяйства или обитания пригодны всего 35 процентов территории страны. Поразительно, да и только.
К тому же в Швейцарии имелись четыре языковые группы; большинство говорило по-немецки, за немецким следовал французский язык, потом итальянский и, наконец, романшский, которым пользовались всего тысяч пятьдесят жителей, тем не менее он в своем уголке процветал. Швейцарцы с гордостью утверждали, что в пику Гитлеру и его тирадам об арийском превосходстве придали романшскому языку статус государственного. В этом была доля правды, однако сопротивление Гитлеру было скорее неявным и символическим, а вот открыть проход через свою территорию для армий Германии и Италии пришлось не понарошку. И все-таки это милый жест в сторону языкового многообразия, и сделан он был в то время, когда правительства Франции и других стран активно душили местные диалекты. Швейцарцы всегда шли против течения, всегда противились расхожим представлениям, волнами накатывавшим на Европу в виде интеллектуальных поветрий, начиная от моды и кончая участием в мировых войнах.
Хорошо, пусть швейцарцы загадочны. Тем не менее проект «2000 ватт» – неплохая идея. Фрэнк легко выполнял норму, его годовое потребление энергии фактически не превышало уровень Бангладеш. Жил он либо в квартире, либо в сарае, машины не имел и не брал напрокат, самолетом не летал, ел почти одну вегетарианскую пищу. Имелись веб-сайты, на которых человек мог довольно точно рассчитать личное потребление энергии, в том числе счет за электричество, пробег транспорта и стоимость продуктов в магазине. Подобные калькуляторы существовали уже в начале века, если не раньше, но, насколько Фрэнк мог судить, ими никто не пользовался. Так люди с лишним весом избегают взвешивания. Кому нужны плохие новости?
В задумчивости перебирая ссылки, Фрэнк наткнулся на очерк, деливший все население мира на три группы по состоянию богатства и уровню потребления в зависимости от способов передвижения. Треть мира перемещалась на автомобилях и самолетах, еще треть – на поездах и велосипедах, последняя треть – пешком.
Фрэнк обдумал вытекающие из этого выводы. Немного погулял – в Цюрихе это было легко сделать, прогулки заменяли ему другие развлечения. Такую возможность давали многие города. Были, конечно, такие, где ходить пешком не представлялось возможным, как в Лос-Анджелесе, и люди придумали этому явлению новые названия – конурбация, агломерация, мега-сити, однако в большинстве городов еще можно было ходить пешком, по крайней мере в центральных районах и основных узлах. В любом случае, если жить в таком городе, как Цюрих, прогулка пешком – сплошное удовольствие.
Разумеется, порой приятно выехать за город, посмотреть что-то новое. А значит, надо сесть в трамвай или поезд, но подсчет ватт не прекращался и на транспорте. «Общество 2000 ватт» снабдило своих членов множеством графиков для вычисления индивидуального потребления, в том числе ватт на километр. Ясное дело: по сравнению с другими Фрэнк редко путешествовал. Ничего страшного. У людей с больной психикой потребление энергии неизбежно падает, ведь они не способны жить нормальной жизнью. Он залег под грунт, жил в норе, как барсук. Возможно, даже впал в спячку, ждал наступления чего-то похожего на весну.
Как бы то ни было, Фрэнк служил идеальным примером экономного образа жизни. Барсук неплохо устроился. Размышлять о жизни с точки зрения расхода энергии было интересно, это стало его личным проектом, самолечением. Однажды один психотерапевт усомнился, не самобичевание ли это, но Фрэнк так не считал. Он не различал свои методы самолечения по степени добродетельности. Самодостаточность всегда обманчива, он отдавал себе отчет, что зависит от окружающих не меньше других. Однако его интересовало, получится ли достигнуть большего с меньшими затратами. Новое занятие хотя бы убивало время. И помогало держаться подальше от камер.
Фрэнк завел привычку спускаться по склону холма в центр помощи беженцам на севере Цюриха и дважды в неделю вечером помогать готовить бесплатный ужин. В братания с беженцами он больше не вступал, затея была явно ошибочной, для нее у Фрэнка не было ни сил, ни возможностей. Однако теперь у него хотя бы имелась работа: он мог подставить плечо, помочь проворачивать шестерни мира. Вечерние ужины готовили женщины-швейцарки, им помогали работники различных благотворительных или гуманитарных организаций, школьные группы, церковные общины либо люди, отрабатывавшие на благо общества какую-нибудь школьную или юридическую повинность. Организаторы не спрашивали фамилий – только имена – и не задавали лишних вопросов. Фрэнк помогал расставлять столы и стулья, стелить скатерти, раскладывать столовые приборы, резать на порции даровые пирожные и пироги, наводить порядок на кухне и в помещении. Простая работа приносила успокоение, позволяла присесть рядом с посетителем, спросить, как дела, не вступая в обстоятельные разговоры. Некоторые из гостей не желали поддерживать беседу, особенно по-английски, другие не упускали шанса – отличить одних от других было несложно.
Помещением для ужинов служил общественный центр, расположенный неподалеку от первого по течению моста через Лиммат, дальше вокзального моста. На обоих берегах к мосту подступали крохотные парки, откуда взорам довольных швейцарцев представала картина укрощенной реки, текущей в рукотворной теснине под одним из замысловатых цюрихских мостов. Вид действительно захватывал дух. Фрэнк подолгу смотрел на водовороты под стоком моста, тяжело вращающиеся, как жидкое тесто в гигантском миксере. Один из помощников, если Фрэнк правильно расслышал, назвал это место «шприц-парком» – фраза прозвучала на швейцарско-немецком диалекте. Очевидно, раньше – а может быть, и до сих пор, – здесь находилась точка продавцов дури. Рядом с парком – пункт выдачи одноразовых шприцев.
В те дни до и после ужина в парке собирались беженцы из лагеря. Возможно, там происходило что-то незаконное, Фрэнк об этом ничего не знал. Временами на мосту появлялись полицейские, они даже иногда останавливались и с кем-нибудь болтали, однако никаких признаков борьбы с преступностью не было, никто не разбегался в панике, не выделялся своим поведением. В детские годы Фрэнка полиция вела себя совершенно иначе. Если на твоем пороге полицейский, жди неприятностей, значит, что-то не так. Рослые мужчины в форме вызывали безотчетный страх. В Цюрихе, как и везде в Швейцарии, полицейские выглядели и вели себя как трамвайные кондукторы, даже сканеры у них не отличались. Офицеры полиции редко носили оружие, в парах мужчин и женщин было поровну. Такие пары скорее напоминали выездные группы брачных консультантов. Они подходили к людям, задавали вопросы, но и в этом вели себя наподобие кондукторов, потому что трамваи работали в Цюрихе по принципу доверия, все покупали билеты в киоске или заводили годовой проездной, и вероятность появления проверяющего билеты кондуктора составляла один случай на пятьдесят поездок. Кондукторы медленно передвигались по вагону, люди, завидев их, первыми предъявляли билеты и проездные, проверяющие, молча кивнув, шли дальше. Зайцы встречались крайне редко – в основном не разобравшиеся в правилах туристы.
То же самое, похоже, происходило и в парке. Своим появлением полиция как бы задавала вопрос: «У вас все по закону?» Да, по закону. Люди, беседуя с полицейскими, отвечали «genau» – «точно»; швейцарцы любили это слово и пользовались им вместо «хорошо», «конечно» или «все в порядке». Точно. И вот уже полицейские, кивнув, идут своей дорогой, а люди – своей.
Однако, присмотревшись, Фрэнк со временем заметил, что в «шприц-парках» действует своеобразный беженский черный рынок. Группы из десяти-двенадцати человек, похожие на две-три семьи, занимали пару скамеек или, когда было сухо, садились в кружок на траву и о чем-то говорили, настороженно озираясь по сторонам. Они были из разных уголков мира – с Ближнего Востока, из Южной Азии или Африки, явно не из Швейцарии. Затем к ним подходил, судя по облику, настоящий швейцарец и разговаривал с ними на их языке – обычно Фрэнк мог лишь расслышать, что разговор шел не на немецком или английском, после чего группа вставала и уходила за незнакомцем. На фонарных столбах были установлены камеры наблюдения, власти или алгоритмы должны были следить за происходящим и замечать, что здесь творится что-то неладное. Тем не менее тайная деятельность продолжалась изо дня в день.
Фрэнк не мог определить, что служило поводом для этих посиделок. Он не владел нужными языками. Английский, бесспорно, универсален, и он часто слышал разговоры на английском, однако программа спасения этих людей не предусматривала места для Фрэнка, поэтому он не совал нос не в свои дела. Любая помощь, предложенная в такой ситуации, неизбежно навела бы на подозрения. Лучше оставаться непричастным: помог с бесплатным ужином – и отойди в сторону.
Так или иначе, он стал надевать на ужин шляпу с сине-белым гербом кантона Цюрих. Потом начал расхаживать по двум паркам около моста с детскими пуховичками в маленьких мешочках или зонтиками, сложенными в короткие, толстенькие трубочки, и, завидев дрожащих от холода детей беженцев, предлагал взрослым «Für die Kinder, sehr warm»[13]13
Для детей, очень теплая (нем.).
[Закрыть], и быстро уходил, бросая через плечо «Danke mille fois»[14]14
Спасибо (нем.) тысячу раз (фр.).
[Закрыть] на типичном для Цюриха винегрете из немецкого и французского. Получив подарок в холодный вечер, взрослые члены группы женского пола благодарно кивали. Фрэнк не задерживался рядом. В «Желмоли» эти куртки и зонтики продавались по десять франков за штуку, Фрэнк нашел удобный способ помощи. Зимняя погода в Швейцарии бывала студеной и промозглой, ветер ерошил озеро и продувал город, иногда на мосту казалось холоднее, чем в Антарктиде. В этом плане город был похож на Глазго. Колючий сырой ветер студил кожу сильнее, чем неподвижный сухой воздух значительно более низкой температуры. Чужие чувствовали себя неуютно.
Однажды один из беженцев в парке на восточной стороне моста оказался больным и упал – видимо, в обморок. Упавшего быстро окружила маленькая толпа, Фрэнк с бешено бьющимся сердцем тоже подошел, надеясь чем-нибудь помочь. Похоже, ни у кого не оказалось с собой сотовых телефонов, или они просто боялись ими пользоваться. Фрэнк подошел к маленькой телефонной будке на мосту, нажал кнопку вызова местной службы 911, попросил по-немецки о помощи, потом стал ждать чуть в стороне, от волнения ощущая такую тошноту, что сам едва держался на ногах. Когда прибыла машина «Скорой помощи» со своей странной европейской сиреной, группа вокруг больного человека мгновенно рассосалась. Врачи неотложки подошли к упавшему, за ними – пара полицейских, на этот раз две женщины, последние беженцы тоже скрылись, на месте остались лишь пострадавший и Фрэнк. Он жестом подозвал полицию. Одна из женщин-полицейских поднесла сканер к лицу лежащего, сделала снимок и прочитала результат. Возможно, под кожу беженцу раньше ввели РЧИД-датчик, который читался сканером.
Офицер со сканером взглянула на Фрэнка, выпрямилась и, повернув прибор в его сторону, сделала приглашающий жест свободной рукой.
Вторая бросила «Nei» – «нет» по-швейцарски. Та, что со сканером, отвернулась к лежащему. Фрэнк признательно кивнул женщине, остановившей свою коллегу, и, когда медики погрузили больного на носилки, пошел прочь, ежась на холодном сером ветру.
Другое дело летом. Какая-то организация – может, Красный Крест, а может, Красный Полумесяц, – ставила в западном парке у моста палатку с открытой боковиной, готовила и раздавала беженцам бесплатную еду. Поваров совершенно не интересовало, кого они обслуживают, люди по обе стороны раздаточного стола сохраняли анонимность. В жаркие душные дни Фрэнк едва сдерживал приступы, но старался не обращать внимания и помогать, чем сможет: накрывать на стол, убирать. Он не участвовал в раздаче еды и не смотрел на едоков. Картина была ему слишком знакома, от нее веяло жаром. У него не было ни малейшего желания идентифицировать свои ощущения. Фрэнк смотрел из-под полога палатки на Цюрих – камни, деревья, синь и белизну. Вдыхал запах жареных колбасок и пива, аромат красной герани. Рассматривал бесстрастный средневековый угол ратуши в верховьях реки за липами, куда едва доставал взгляд. Холодная северная страна, хладнокровные, здравомыслящие люди; и взгляд, и мысль натыкались на холод.
С людьми, ищущими здесь защиты, все обстояло иначе. «Fremdenkontrolle», отдел учета иностранцев, подсчитал, что в пределах страны проживали пять миллионов урожденных швейцарцев и три миллиона иноземцев. Это соотношение, одно из самых диаметральных во всем мире, вызвало в Швейцарии пополнение рядов правых антииммигрантских партий, теперь эти партии занимали больше десятка мест в Федеральном собрании, в котором доминировала ШНП, Швейцарская народная партия. Швейцария насчитывала около тридцати политических партий, все правящие коалиции в федеральном правительстве создавались формированием большинства за счет альянсов между партиями центра; партии справа и слева от центра, как и более радикальные с обеих сторон, попросту боролись за отдельные места. ШНП долго удерживала господство, однако после великой жары растеряла популярность. Она еще была сильна в правительствах кантонов, однако в последние годы кантоны передали многие властные функции федеральному правительству в Берне. Не все, конечно, но когда дело касалось общенациональных вопросов вроде проживания иностранцев, федеральное правительство обычно добивалось своего. В итоге в среде противников иммиграции накопилось много подспудного недовольства. Они считали, что их страна «захвачена», а они ничего не могут с этим поделать, по крайней мере на уровне политиков.
Возможно, такие же процессы шли в других местах. Фрэнк, завидев небольшую стайку явных иностранцев, выходцев с глобального юга или Балкан, в той части города, где к ним могли приставать, заговаривал с ними по-английски и шел рядом. Пару раз это помогло избежать неприятностей. Смешанность группы по этническому признаку смущала расистов, увидев белого мужчину в компании с темнокожими людьми, они не решались подойти. Если темнокожий появлялся в компании швейцарской женщины, это их бесило, хотя такое случалось на каждом шагу. Однако белый мужчина, идущий с группой цветных, выглядел иначе; даже самые оголтелые расисты задумывались, прежде чем дать волю гневу; это позволяло выиграть время, и, если шагать быстро и не сходить с хорошо освещенных улиц, то есть любых, кроме переулков Нидердорфа, уловки обычно хватало для того, чтобы избежать нападения, хотя вслед нередко летели восклицания на местном гортанном диалекте, не предназначенные для иноземных ушей. Фрэнк сопровождал беженцев при каждой возможности.
Однажды он заметил на мосту группу молодых парней-швейцарцев, глазеющих на кухню-палатку. Хотя стояла жара, воздух потемнел, над головой сгущались тучи, назревала гроза. Гроза обещала принести облегчение. Но пока что духота только усиливалась.
На плитку вокруг палатки начали шлепаться большие жирные капли. Внезапно дождь хлынул как из ведра, в этот момент молодые швейцарцы с криками устремились в атаку на палатку. Они не делали различия между помощниками и посетителями, люди падали на землю, в воздухе летали кровавые брызги. Увидев это, многие беженцы, кипя от ярости, бросились на обидчиков. У палатки закипела круговерть – удары, толчки, вопли. Отбегавших в сторону швейцарцев валили на землю, отработанными на футбольном поле ударами били ногами по спине. Швейцарские хулиганы поняли, что отступать придется лицом к наседающим беженцам – по крайней мере, пока не получится оторваться. Некоторые из них перебежали на другую сторону улицы прямо перед носом трамвая. Вагон, скрежеща тормозами, проехал мимо, на мгновение скрыв их из виду.
Потом были промокшие люди, стоны, плач, кровь под ногами и на столах, на которые клали раненых, чтобы не оставлять их на холодной мокрой земле. Прибыла полиция, кучки дрожащих горластых людей окружили полицейских, спеша поведать историю злодейского нападения. Целый час группы полицейских переходили от одного человека к другому, Фрэнк, возмущенный увиденным, тоже не уходил. Он жаждал дать показания. Полицейские сканировали каждого свидетеля. Когда очередь дошла до Фрэнка, они сделали то же самое и удивленно переглянулись. Один из них показал сканер коллегам. Те окружили Фрэнка кольцом.
– Прошу прощения, – сказал один из полицейских по-английски. – У нас ордер на ваш арест. Следуйте за нами.
