Текст книги "Министерство будущего"
Автор книги: Ким Робинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)
56
Международный уголовный суд был создан на основании самостоятельного международного договора отдельно от ООН для преследования преступлений, выходящих за рамки судопроизводства конкретного государства. Суд должен был рассматривать индивидуальные нарушения уголовного права и эффективно работал только в случае маловероятного совпадения целого ряда факторов. США и несколько других крупных стран вышли из юрисдикции суда после вынесения обвинительных приговоров нескольким их гражданам.
Международный суд, который правильнее называть Международным судом Объединенных Наций, был, наоборот, создан при участии ООН, поэтому все государства – члены ООН в теории обязаны выполнять его решения. Однако он создавался для арбитражного решения межгосударственных споров, и ни одному органу ООН не разрешалось возбуждать иски в этом суде. Министерство будущего было учреждено для исполнения Парижских соглашений, однако само Парижское соглашение заключалось под эгидой Объединенных Наций, поэтому министерство тоже не имело права возбуждения исков в Международном суде.
В конечном счете какое-либо государство могло преследоваться в законном порядке только другим государством, но не ООН и не физическим лицом. Более того, государство-ответчик должно было заранее признать юрисдикцию Международного суда. Для преследования конкретного лица вне национальной системы судопроизводства требовалось, чтобы иск был принят одним из международных судов, чего, как подсказывала история, добиться было непросто. Короче, оба международных суда, заседавшие в Гааге, плохо подходили на роль вершителей климатического правосудия.
Этот расклад вызывал у Татьяны растущее раздражение. Положим, министерство основали с тем, чтобы представлять людей будущего и саму биосферу как истцов. Прекрасно. Но в каком суде?
Татьяна дописала концовку отчета для Мэри:
– Если судебное разбирательство будет происходить в различных национальных судах, несмотря на глобальный характер преступления и на то, что его совершало то самое государство, в чей суд был подан иск против него, итог разбирательства будет заранее предрешен.
– Если получится убедить государство, подписавшее соглашение, подать жалобу во Всемирную торговую организацию на то, что разрушение биосферы противоречит правилам ВТО о хищническом демпинге, жалоба будет рассматриваться настолько муторно и медленно, что ее можно считать бесперспективной.
– Тем временем компании, добывающие природные виды топлива, продолжают вкладывать огромные суммы на подтасовку выборов, подкуп политиков, приобретение СМИ и обеспечение общественной поддержки. Даже садясь с нами за стол переговоров, они не отказываются от этих агрессивных действий. Ведь лучшая оборона – это нападение.
– Последнее одинаково справедливо как для них, так и для нас.
Перечитав пассаж, Мэри заскрипела зубами. Бойца отважнее Татьяны следовало еще поискать. А уровень углекислого газа в атмосфере тем временем уже составлял 463 части на миллион.
Обвальное сокращение популяции насекомых привело все сухопутные экологические системы Земли на грань коллапса. Коллапс означал бы, что большинство ныне живущих биологических видов безвозвратно исчезнут. Сохранившиеся виды беспрепятственно расползутся, заняв все освободившиеся экологические ниши, будут множиться, плодиться и ветвиться, так что через двадцать миллионов лет, а может быть, всего два миллиона, биосферу полностью захватит набор видов с совершенно иными характеристиками.
Мэри ответила на записку Татьяны указанием: отбери десять наиболее выгодных, с нашей точки зрения, национальных дел. Сделай все, чтоб их поддержать.
Мэри передернулась от сознания несоразмерности и тщетности своих усилий. Надеясь уравновесить это чувство, министр созвала заседание «прикатной» группы – группы по природным катастрофам. Название себя не оправдывало, правильнее было назвать ее группой по рукотворным катастрофам. Группы по инфраструктуре и экологии она тоже позвала. Нужно отвлечься от юридических абстракций.
Участники с энтузиазмом обсуждали сельское хозяйство с отрицательным уровнем выбросов, экологически чистую энергию, флотилии парусных судов, эскадры аэростатов, производство взамен цемента углеродных материалов из углекислого газа, высосанного из атмосферы, что позволяло улавливать двуокись углерода напрямую и давало материалы для будущего строительства, недорогие экологически чистые опреснительные установки, очищение воды, напечатанные на трехмерных принтерах дома, туалеты и канализацию, всеобщее образование, развертывание широкой сети медучилищ и медучреждений, восстановление ландшафтов, коридоры между природными зонами обитания животных, сосуществование сельского хозяйства и таких зон…
– Хорошо! – оборвала поток предложений Мэри. Ей показалось, что работники этих направлений заскучали от беспризорности. Ее ум слишком долго занимали финансы. По меткому выражению Боба Уортона, хорошими новыми проектами, уже изобретенными и ожидающими внедрения, можно было заполнить энциклопедию средних размеров. – Я согласна: полезных проектов бесконечно много, не хватает только денег. Но что нам посоветовать национальным правительствам прямо сейчас?
– Устанавливать все более жесткие нормативы углеродных выбросов в шести направлениях, где они самые высокие: и не успеешь оглянуться, как выбросы станут отрицательными и начнется возврат к 350 частям на миллион, – предложил Боб.
– В шести направлениях? Каких?
– В промышленности, на транспорте, в землепользовании, строительстве, пассажирских перевозках и в межотраслевой сфере.
– Межотраслевой?
– Куда входит все, что не уместилось в первых пяти. Великое «и т. п.».
– И этих шести должно хватить?
– Да. Сокращения в шести областях в десяти странах с крупнейшей экономикой покроют восемьдесят пять процентов всех выбросов. А если подпишется «большая двадцатка», вопрос, считай, решен.
– И как добиться сокращений в этих шести областях?
Все хором заявили: потребуются одиннадцать шагов – система тарифов за выбросы углерода, стандарты эффективности промышленного производства, правила землепользования, регулирование выбросов вследствие технологических процессов, дополнительные меры в энергетике, стандарты для проектов возобновляемых энергоносителей, строительные нормы и правила, стандартизация строительных машин, стандартизация экономии горючего, усовершенствование городского транспорта, электрификация средств транспорта и система штрафов-скидок, другими словами, возвращение налогов на выбросы углерода потребителям. Короче, нужны законы, регламентирующая правовая база, которая уже подготовлена и готова к принятию.
– Ваш список напоминает молебен за здравие, – заметила Мэри.
Да, признали члены штаба, в этом наборе нет ничего нового. Министерство энергетики США подготовило эти рекомендации довольно давно, однако роль аналитического требника они еще могут сыграть. Рабочая группа Евросоюза подготовила похожий документ. Ни происхождение проблемы, ни ее решение не были загадкой.
– И все равно нет никакого прогресса, – констатировала Мэри.
Чтобы был прогресс, надо преодолеть сопротивление, напомнили ей.
– Воистину, – согласилась Мэри. Они застряли в лабиринте, подхвачены лавиной, которая неудержимо несет их вниз, дальше точки невозврата. Министерство терпело поражение, проигрывая тем, кто очевидно не желал видеть, что ставкой в игре было выживание планеты.
Мэри спустилась к парку на берегу озера. Присев на скамью, посмотрела на статую Ганимеда, протягивающего руку к орлу, на белых лебедей, кружащих вокруг крохотной пристани в ожидании хлебных крошек. Прекрасные создания. Белые фигуры на черном фоне воды выглядели как гости из параллельной реальности. Не удивительно, что они отталкивают воду и солнечный свет, а может быть, даже светятся сами. Неземные существа.
Заходить сверху бесполезно. Парламентарии продажны. Раз не получается сверху, надо действовать снизу. Как смерч. Чьи это слова? Смерчи начинаются на поверхности, хотя в атмосфере должны сложиться благоприятные условия. Начать с народных масс. С молодых? Чтобы молодые не просто собирались на демонстрации, а меняли образ жизни? Селились вместе в маленьких домах, работали на «зеленых» рабочих местах в кооперативах и не ждали, что на них однажды прольется золотой дождь наподобие выигрыша в лотерею? Мир без единорогов, на спине везущих молодежь в рай, – не много ли она нафантазировала? Оккупировать офисы всех политиков, победивших на выборах с помощью «углеродных» денег и голосовавших за ограничение сокращения выбросов одним процентом? Устроить мятеж-забастовку?
Почему план действий снизу не вырисовывается? Из-за ее собственной некомпетентности или потому, что такова реальность?
Перед ней вырос Бадим.
– Не против, если я присоединюсь?
– Нет. Присаживайся. – Мэри похлопала по месту на скамье рядом с собой. Наверное, спросил у телохранителей, где ее найти. Неприятная мысль, однако Мэри была рада появлению коллеги.
Бадим уселся на скамье, охватил взглядом красивый вид.
– Кем, говоришь, был Ганимед? – спросил он, кивнув на статую.
– Кажется, одним из любовников Зевса.
– Гомик?
– Древние греки мыслили другими категориями.
– Пожалуй. Зевс, помнится, любил насиловать своих любовников?
– Не всех, лишь некоторых, если я не ошибаюсь. Трудно сказать. В ирландских школах эту тему не проходят. Как насчет индийских?
– Я вырос в Непале. Тоже нет. Греческую мифологию у нас не преподавали.
– А индуистскую? Там ведь есть шаловливые божества?
– Еще сколько! Хотя я в этом особо не разбираюсь, боги и богини были для нас как семья, дальние родственники. Героические, благородные. Горделивые, глупые. Невольно задумываешься, какими были те люди, что пересказывали друг другу столь скучные истории – ни дать ни взять мюзиклы Болливуда. Бесконечная мелодрама. Я ими никогда не интересовался.
– А что тебя интересовало?
– Механизмы. Я хотел, чтобы мой город был похож на западный. Был чистым, удобным, полным сверкающих зданий и трамваев. С подвесной канатной дорогой. Каждый день по дороге в школу мне приходилось сначала подниматься в гору на четыреста метров, потом спускаться. Поэтому я желал жить в месте, похожем на Цюрих. Переселиться из прошлого в настоящее. У меня было такое чувство, словно я застрял во временном тупике, в средневековье. В телевизоре показывали современный мир, но наш был не таким. Никаких туалетов и антибиотиков, люди постоянно мерли от элементарного поноса. Часто болели, быстро изнашивались и умирали, не дожив до старости. Я хотел все это преодолеть.
– Тебе повезло. Ты хотя бы чего-то хотел.
– Ну, не знаю. Жажда перемен способна сделать человека не менее несчастным. Я был несчастен. Бунтовал.
– Счастье слишком переоценивают. Разве человек бывает по-настоящему счастлив?
– Я считаю, что да. По крайней мере на первый взгляд. – Бадим жестом показал вокруг.
Цюрих солиден, красив. Но счастливы ли его жители? Трудно сказать. Швейцарское счастье выражалось приподнятием краешков губ, стуком пивной кружки о стол после затяжного глотка. Ух! Genau! Или неодобрительным взглядом из-под слегка нахмуренных бровей при редком столкновении с мелкими недостатками. Мэри нравились швейцарцы, их практичность. Сдержанные, солидные, не отвлекающиеся на фантазии люди. Разумеется, это стереотипы, и в части жизни, скрытой от всех, кроме самого себя, швейцарцы, несомненно, были мелодраматичны, как звезды оперы. Или звезды итальянских мыльных сериалов, если вспомнить еще одно клише. Пускаясь в размышления о социальных группах, люди не придумали ничего лучше кроме упрощенного коллективного образа, который при необходимости легко переделывался в образ врага.
– Трудно сказать, – повторила Мэри вслух. – Люди, у которых все есть, кому нечего желать, обречены. Счастье – когда ты чего-то хочешь и твой труд приближает тебя к цели.
– Главное – стремление?
– Да. Стремление к счастью и есть счастье.
– Значит, и мы должны быть счастливы!
– Верно, – грустно ответила Мэри. – Только если мы к чему-то приближаемся. Если ты к чему-то стремился, но намертво застрял, в этом нет никакого движения к цели. Это обыкновенный тупик.
Бадим кивнул, с любопытством поглядывая на статую.
Мэри показалось, что он явился не зря и сейчас скажет что-то важное, однако Бадим молчал. Министр некоторое время смотрела на него. В Непале подняли мятеж маоисты, убив за десять лет тринадцать тысяч человек. Одни скажут – много, другие – недостаточно.
– Я вижу, что люди не сидят сложа руки, – сказала Мэри. – Давос захватили, устроили богатым счастливчикам лагерь перевоспитания. В духе Че Гевары, но со всеми удобствами. Потом вдруг самолеты начали падать.
– Это не мы! – вскинулся Бадим.
– Не вы? Аварии напрочь подкосили авиатранспорт. Минус десять процентов выбросов за один день.
Бадим покачал головой, удивленный, что ей могла прийти в голову подобная мысль.
– Я бы на такое не пошел, Мэри. Задумай мы столь насильственную акцию, я бы сначала с тобой посоветовался. Нет, правда, мы такими делами не занимаемся.
– А якобы ЧП, происходящие с нефтяными магнатами?
– Мир велик, – уклончиво ответил Бадим.
«Ага, – подумала Мэри, – старается не подавать виду, что смутился».
– Ладно. Что ты хотел сегодня обсудить? Почему разыскал меня и пришел сюда?
Он посмотрел ей в глаза.
– У меня есть одна мысль. Хотел поделиться.
– Говори.
Бадим некоторое время смотрел на город, серый Цюрих.
– По-моему, нам нужна новая религия.
Мэри уставилась на него в недоумении.
– Неужели?
Бадим выдержал взгляд.
– Ну, или не новая. Можно старую, даже старейшую. Но вернуть обязательно надо. Потому что без веры никак. Людям требуется верить в нечто большее, чем они сами. Все эти экономические планы смотрят на жизнь через призму денег и личной выгоды, люди на самом деле не такие. Ими движут другие причины. В основном другие. Религиозные, духовные.
Мэри неуверенно покачала головой. Ее досыта накормили религией в детстве. Ирландии религия принесла мало пользы.
Бадим заметил ее реакцию и погрозил пальцем.
– Вера занимает огромную часть мозга, знаешь ли. Когда ты ощущаешь эти эмоции, височная доля головного мозга пульсирует, как строб-лампа. Преклонение перед величием, эпилепсия, графомания…
– Не очень обнадеживает.
– Да, можно заехать и не туда, но это все равно важно. Дух – сердцевина личности, определяющая принятие решений.
– Ты действительно хочешь изобрести новую религию?
– Нет, вернуть старую. Самую старую. Она нужна нам.
– И как ты намерен это сделать?
– Позволь поделиться кое-какими задумками.
57
Год спустя я вернулся помочь проводить эксперимент с перекачиванием воды, хотя всем и так было ясно, что это безумная затея. Десять миллионов ветровых турбин? Тысяча трубопроводов? Держите карман шире. Чудес не бывает.
Но кто-то же должен проводить эксперимент. Финансирования хватало еще на один сезон. Мы опустили патрубок насоса по скважине в морскую воду под ледником. Вдоль трубопровода поднялись на белый холм. Трубы проложены прямо на поверхности, под снегом или льдом тепло сохраняется дольше, чем на воздухе. И все-таки значительную часть бюджета приходилось тратить на обогрев труб, чтобы их не закупоривала замерзшая вода. Остаток энергии уходил на перекачку воды вверх по склону холма. Вода тяжела, Антарктида гориста. Ну да ладно. Кому эксперимент, а кому мартышкин труд – все зависит от точки зрения.
Некоторые спецы предлагали генерировать электричество из морских течений. Антарктическое течение опоясывает континент – если смотреть сверху, то по часовой стрелке, – и проходит через пролив Дрейка. Если получится генерировать электричество в участках пролива с сильным течением – отлично. Однако никто из наших в это не верил. Море проглотит все, что ему подсунут, к тому же, чтобы произвести нужное количество электроэнергии, потребовалось бы столько турбин и такого размера, что об этом можно было сразу забыть.
Были еще чудаки, всерьез мечтавшие о космических электростанциях. В основном русские. Русские давно использовали орбиту «Молния», пролегающую практически над полюсами, для спутников связи. Аппарат на эллиптической орбите проходит вблизи от Земли дважды в сутки. Россия запускала спутники с солнечными панелями и УКВ-передатчиками, чтобы передавать электроэнергию на Землю. Приемные ультракоротковолновые станции предполагалось разместить вблизи антарктических насосов и нагревателей; энергия, полученная из космоса, помогла бы качать воду в гору и в глубь материка даже долгой арктической зимой.
Все может быть, сказали мы. Да только солнечную энергию из космоса вряд ли так легко получить. Улавливание, передача, прием – сплошные проблемы.
Даже если найдется надежный источник питания, на другом конце трубопровода должны дежурить люди – следить, чтобы вода выливалась наружу. Мы провели и эти испытания – вид очень странный: типичное полярное плато, как на планете Зеро, белая равнина в застругах от горизонта до горизонта, с очень низким куполом синего неба потрясающей красоты, чувствуешь себя Маленьким принцем, даже приходится себя щипать время от времени и быстро шевелить пальцами, как Пит Таунсенд[16]16
Лидер рок-группы «Who».
[Закрыть], чтобы согреться, там чертовски холодно, знаете ли, – а тут эта труба, как дурной сон о нефтяных трубопроводах Аляски. Кошмар, да и только.
Когда вода выливается из трубы, от нее на сухом арктическом воздухе дико валит пар, она плюхается на лед и течет вниз, как и предполагалось – мы специально направили носик на пологий скат холма. Уклон этого горе-холма составлял примерно два метра на километр длины, лучшей точки в этой местности все равно не найти. Нас поразило, как быстро замерзала вода. Зря удивлялись – большинство видели старый полярный трюк, когда из помещения выносят кастрюлю с кипятком, выплескивают воду в воздух, и она на лету превращается в пар, трещит и падает на землю кусочками льда. Этот фокус всегда поражает воображение, хорошо подходит для розыгрыша. Мы прикинули: если лить воду как из пожарного шланга или канализационного выпуска, она будет замерзать медленнее.
Не тут-то было. В реальности лед накапливался горкой всего в нескольких метрах от конца трубы, образуя низкую дамбу на пути водотока, из-за чего незамерзшая вода поступала обратно к трубе и мимо нее, в противоположном направлении. Нетушки!
Мы поспешили к дамбе и попытались ее взломать, итог вы можете себе представить. В суматохе, пока мы в легкой панике кричали друг другу что делать, Джорди вдруг заорал: «Ребята, я застрял! Помогите!»
Он стоял рядом с выходным отверстием по щиколотки в воде, которая теперь превратилась в лед, приковав его к месту. Вода с каждой секундой покрывала его ступни все больше. Караул!
Мы смеялись, ругались, пытались вырезать его изо льда – все впустую. Джорди не грозила непосредственная опасность, но и освободить его мы не могли. В гонке с растущим слоем льда побеждал лед. Кстати, во время превращения воды в лед выделяется довольно много тепловой энергии. Как ни странно это звучит, происходит некоторое нагревание. Да только при минус 30 градусах это тепло трудно уловить, оно почти ни на что не влияет. Пар оседал на нас инеем, как на чертовы рождественские елки, ситуация наводила на мысль, что Джорди невозможно освободить без отрубания ступней, но тут мне пришла в голову идея. Надо вытащить его из обуви, предложил я. Пусть обувь останется подо льдом.
Легче сказать, чем сделать. Слава богу, на нем были белые армейские ботинки с резиновым верхом, а не гораздо более тесные ботинки альпинистов, как на нас. Мы встали рядом для опоры и сообща вытащили Джорди из ботинок. Он ругался, когда ступни оказались на безумно холодном воздухе. Его пришлось нести на руках в обогреваемый домик. Кто-то еще раньше перекрыл воду – должен признать, что я даже не заметил, ведь мы проводили эксперимент, а мне не нравится резко прерывать эксперименты. Как бы то ни было, ботинки Джорди застряли во льду, Государственный научный фонд не обрадуется и устроит нам взбучку.
Джорди мы спасли, но проблема никуда не делась – вода замерзала слишком быстро, не успевая растекаться по поверхности льда. Дорожки чистят шлангом, усилив напор и водя им из стороны в сторону, то же самое следовало делать с наконечником трубы. Технически это, пожалуй, возможно, но как управлять этим процессом? Ведь он нелинейный. Более крутой склон тоже не помешал бы, да только где его найти на полярном плато?
Мы остановили операцию на неделю, переделали вывод трубопровода, чтобы ходил туда-сюда, как стеклоочистители, разбрасывая воду под давлением. Когда снова включили насосы, вода стала поступать из трубы, стекать вниз по склону и по ходу замерзать, накапливаясь довольно далеко от вывода и образуя ледяные холмики, очередная порция воды обтекала их и двигалась дальше по склону. Мы научились различать места, где она скапливалась, и избегать их.
По нашим оценкам, на любую часть полярного плато можно было вылить и успешно заморозить примерно метровый слой воды. Превышение этого показателя нарушало способность воздуха и льда охлаждать воду. Для этого требовалась очень большая площадь – почти треть территории Антарктиды.
Полная безнадега. Мы четко определили триаду невозможностей: нехватка энергии, нехватка труб, нехватка территории.
Вывод: прямое перекачивание морской воды не работает. Это решение из области фантастики. Пляжам Земли – жопа.
Многие из нас не желали, чтобы пляжам Земли наступила жопа. Сидя в кабинках наподобие жилых автофургонов с усиленной теплоизоляцией, мы собирались за столом, смотрели в карты и вели разговоры. В географические карты.
В мире есть масса бессточных бассейнов, откуда вода не поступает в моря и океаны. Многие из них, расположенные в северном полушарии, представляли собой пересохшие озера плайевого типа, в конце последнего ледникового периода наполненные водой, но с тех пор полностью или частично высохшие. Люди приложили руку к обмелению Каспийского моря, не говоря уж об Аральском. Таримская впадина полностью пересохла сама по себе. Большое Соленое озеро Юты – остаток значительно более крупного древнего озера, много других мест, в основном в Азии, Северной Америке и Сахаре. Разумеется, кое-где в таких местах жили люди, но их было мало – слишком много проблем с опустыниванием, а в случае Каспия и Арала – с отступлением береговой линии. Если сложить вместе площади пустующих территорий, получалась внушительная цифра. Теоретически туда можно было закачать огромную массу морской воды. Мы сделали расчеты: рост уровня мирового океана удалось бы сдержать на метр или два. После этого все пустующие бассейны будут заполнены, и мы опять уткнемся в неразрешимую проблему Антарктиды.
Нет. Надо вернуться к идее с выкачиванием воды из-под крупных ледников и сбросом на скальное ложе, чтобы затормозить движение самого ледника. Славек был прав с самого начала. Это единственный реальный метод. Мы подчинялись диктату денег, брали их у всех, кто давал, и выполняли пожелания спонсоров. Миллиардеры, нефтяные компании, Россия и даже Государственный научный фонд говорили: качать морскую воду обратно в Антарктиду – какая классная идея! Вперед! Процессом, чтобы он привел к успеху, должны управлять мы, гляциологи. Давать экспертные рекомендации, направлять деньги туда, где они принесут больше пользы.
Поэтому с наступлением очередного антарктического сезона мы приехали еще раз. Ездили мы, конечно, каждый год, однако на этот раз причина была по-настоящему веской. Мы слишком любим Антарктиду и обычно сами ищем повод, чтобы вернуться. Больше науки! Сколько лет антарктическому льду, пять миллионов или пятьдесят? Бурные споры. И так далее. Наука в чистом виде. Новая задача была из области практики. Нас это заинтересовало.
На этот раз мы отправились на ледник Пайн-Айленд, часть Западно-антарктического ледяного щита. Ледниковый поток здесь был узким и быстрым, впадал в океан рядом с островом Пайн-Айленд. Исследования велись на нем уже много лет, поэтому у ГНФ не возникло проблем с логистикой и разбивкой лагеря.
По правде говоря, им не хватило опыта, и нам завезли не все, что требовалось. Наши запросы почти не уступали станции Мак-Мердо – шучу. Просто ГНФ решил: раз уж испытывать новую идею, то лучше сделать это как следует, чтобы извлечь правильные выводы. Сведения, полученные во время первой попытки, потеряли свою ценность, потому что никто не удосужился выяснить, что именно обрушило скважину и почему она пересохла.
Мы привлекли суда, ежегодно в конце лета завозившие грузы на станцию Мак-Мердо, и пару-другую русских ледоколов – наши страны по глупости забросили строительство ледоколов на многие годы и выпускали лишь слабенькие, пригодные только для Арктики, где и льда-то почти не осталось. Зато русские любят ледоколы, они прислали на юг несколько своих гигантских зверюг, чтобы держать открытым фарватер, ведущий к острову Пайн-Айленд, где мы разгружали оборудование и перетаскивали его на ледник тракторами-снегоходами, много лет возившими топливо и снаряжение от Мак-Тауна до станции на Южном полюсе. Обосновались на леднике Пайн-Айленд примерно через месяц после начала летного сезона и открытия Мак-Тауна без особых обломов. Логистика была на высшем уровне.
Я высадился на большой лед в двадцать пятый раз. Включая период жизни на леднике Пайн-Айленд, мой ледяной стаж составит шесть лет – не самый сногсшибательный показатель, но и такой заслуживает уважения. Жена вечно брюзжит. Увы, я не мыслю своей жизни без ледников. И вот я опять здесь, на острове Пайн-Айленд, кочке во льдах, от которой во все стороны горизонта уходят заструги. Надо признать, что все антарктические ледники похожи друг на друга как две капли воды. Сухие долины красивы, однако 98 процентов континента на них не похожи. Кругом, насколько хватает глаз, один лед, покрытый льдом.
Мы установили оборудование у места бурения первой скважины и принялись за работу. Таскали за собой по льду целый поселок, что твоя Баба-яга, тракторы-монстры перевозили с места на место поезда из четырех-пяти домиков. Начали с гор Хадсон и самого острова – прекрасной точки в ледниковом потоке, если прикрепить ледник в этом месте к скальному ложу, движение льда определенно замедлится. Мы поставили кибитки в круг и приступили к делу.
Да, в Антарктиде холодрыга. Об этом легко забыть, сидя в университетском офисе в Луизиане, Пенсильвании, Калифорнии, Огайо или где вы там еще зимуете. Даже когда вам кажется, что в доме у вас холоднее, чем в Антарктиде, скажем, в Бостоне, трудно представить, что такого законченного, пронизывающего, обжигающего холода, как в Антарктиде, нет больше нигде. Приехав и прожив в такой обстановке несколько дней, человек опять забывается. Ничего, ветер быстро напомнит, и вы не станете выходить наружу, не одевшись потеплее, рискуя обморозиться до такой степени, что при попытке растереть замерзшее ухо, оно отвалится напрочь. Холод здесь везде. Так что заготовьте коллекцию рукавиц и варежек для каждого подходящего случая. Человечество продолжало развиваться даже в ледниковый период. Если холодно, лучше одеваться потеплее – ясное дело.
Ледяной бур устроен не сложнее головки душа, работает медленно, но эффективно. В прошлом приходилось жечь много горючего, чтобы вода в душе не остывала. Теперь питание на обогревающие элементы поступает с солнечных панелей. Талая вода под головкой душа отсасывается, выкачивается из скважины, нагревается и нагнетается обратно, излишек по трубам отводится подальше и там замерзает. По обе стороны острова Пайн-Айленд есть участки, где лед движется медленно, воду можно сбрасывать именно там. По правде говоря, ее было так мало, что место сброса не имело значения. С таким же успехом воду можно было сливать в океан, на его уровне это никак бы не отразилось. Воду из-под ледника реально можно пить.
После захода солнца мы стали использовать УВЧ-энергию, передаваемую с русских спутников, орбита которых проходила почти над полюсом, она шла на питание насосов и душевых головок. Это тоже был эксперимент – если получится, система сможет работать круглый год.
Первый опыт бурения научил, что в потоке лучше найти цельную глыбу льда, чтобы движение ледника не деформировало скважину. Место было отчасти выбрано по этой причине, мы обнаружили большую глыбу длиной в сорок километров, тянущуюся до обоих краев ледника. 130 км вверх по течению от ледяного шельфа, пара сотен метров над уровнем моря – идеальная позиция.
Расчеты показали, сколько понадобится скважин, на каком расстоянии друг от друга и все такое. Дерзкий замысел: высосать из-под глыбы льда ровно столько воды, чтобы она лишилась водяной прослойки и опустилась всей тяжестью на скальное ложе – с жутким скрипом или треском наподобие визга шин и удара автомобиля об стену. Несмотря на разыгравшееся воображение, нам казалось, что мы как-то почувствуем остановку ледника.
Соображения Славека подтвердились. Роль смазки для антарктических ледников играют примерно шестьдесят кубических километров воды. Приличный объем: куб льда с гранью четыре километра, пол-Эвереста. Да, качать придется много, но не больше, чем за предыдущий год.
И все-таки это огромное количество воды, пусть даже из расчета на всю Антарктиду. По окружности континента основную массу льда сбрасывали в море около пятидесяти ледников, причем главных виновников было не так уж много. Вот они, начиная с Мак-Мердо и двигаясь по часовой стрелке: ледники Скелтона, Мулока, Бидмора, Карлайона, Берда, ледник Нимрод, ледники Леннокса, Рэмси, Шеклтона, Лив, Акселя Хейберга, Амундсена, Скотта, Леверетта, Риди, ледяной поток Хорлик, ледяные потоки Ван дер Вина, Уилланса, Камба, Биндшадлера, Макайила, Эчелмейера, ледники Хаммонда, Бойда, Лэнда, Холла, ДеВика, Мерфи, Хейнса, Туэйтса, наш Пайн-Айленд; затем в обход Антарктического полуострова: ледяные потоки Дрюри, Эванса, Рутфорда, Институтский, Мёллера и Фонда, ледник Саппорт-Форс, ледяной поток Блэкуолла, ледник Рикавери, ледник Слессора, ледяной поток Бейли, ледник Стэнкомб-Уиллс, ледник Вестстраумен, Ютулстраумен, Энтузиастов, ледники Борхгревинка, Ширасе, Рейнера, ледник Бивер, ледник Вилма, ледники Роберта, Филиппи, ледник Хелен, ледники Роско, Денмана, еще одного Скотта, Андервуда, Адамса, Вандерфорда, Тоттена (самый крупный из всех), Диббла, Франсуа, Мерца, Нинниса, Ренника, Такера, ледник Маринер, ледники Пристли, Ривза, Дэвида, Моусона и Маккея.
В итоге получилось не пятьдесят, а семьдесят четыре. Итак, надо высосать шестьдесят кубических километров воды из-под семидесяти четырех ледников. Подумаешь. Ерунда!
