Текст книги "Министерство будущего"
Автор книги: Ким Робинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)
60
Наступила весна, Мэри снова стала ходить в купальню Утоквай, поначалу раз или два в неделю, потом каждый день. В офис возвращалась на трамвае. Она дала последнее добро на «YourLock» Януса-Афины. Я-А разместила адрес веб-сайта в интернете, они вмести следили за его, как выяснилось, малозаметным рождением, неделя прошла спокойно: сайт едва нарушил гладь бескрайней интерференционной картины дискурса. Постепенно люди начали сообщать друг другу новость, что всю свою деятельность на просторах интернета можно теперь свести в один аккаунт на «YourLock», вебсайте, организованном по принципу кооператива, которым владеют его пользователи, после чего личные данные можно хранить в «сейфе» с квантовым шифром и использовать в качестве оборотного актива в глобальной экономике данных, например, соглашаясь либо отказываясь продавать их поисково-аналитическим компаниям, которые быстро освоили новую территорию и стали предлагать людям микроплатежи за их данные, в основном информацию о состоянии здоровья, структуре потребления и финансах. Лицензионные выплаты за подключение ко всемирному механизму были малы, но не мизерны и напоминали пожизненную ежегодную ренту, пусть небольшую, но полезную. Народ начал перебегать на новый сайт, и однажды наступил коренной перелом, нелинейный скачок, подобный землетрясению, внезапно все захотели иметь свой аккаунт в «YourLock» и вести через него свою жизнь в интернете. Возникла совершенно новая экология интернета – интернет 3.0, который в прошлом вызвал столько неоправданного шума.
Разумеется, на большую новость обратили внимание повсюду в мире. С другой стороны, когда Мэри ходила по утрам на озеро плавать, все выглядело без изменений, и так повсюду. «Новые глобальные революции – странная штука, – размышляла Мэри, – Они виртуальны, как и все остальное». В виртуальном мире новшество вызвало несомненный фурор. Что это такое? Кто владелец новой системы? Исходный код в открытом доступе, у нее нет владельцев, говорили одни. Систему сделали люди, занятые в дарономике – может, они так развлекаются? Тогда кто получает с нее прибыль? Другие возражали, что владельцами являются сами пользователи, все доходы поступают им. В основном, как всегда, от рекламы. Что-то вроде кредитного товарищества, только в области медийного сетевого дискурса. По аналогии с переходом из банка в кредитное товарищество не компания использует потребителя, а потребитель компанию, причем владея ею. А какая от этого польза самой компании? Никакой, потому что компания сама по себе ничто. Это лишь организация, призванная помогать владельцам-пользователям, не более того. Чем, по сути, и должна быть любая компания. Если вы это имели в виду.
Дело туго двигалось в Китае, где такой компанией была Коммунистическая партия Китая – партией владели ее потребители, и смысл ее существования якобы сводился к укреплению благосостояния последних. Поэтому китайцы отгородились от «YourLock» Великой китайской стеной межсетевой защиты, за которую раньше не пропускали многие другие западные интернет-фирмы. Оказалось, что китайская стена изобиловала прорехами. Несмотря на утверждения, что китайские сетяне в большинстве полностью удовлетворены своей жизнью в рамках китайского киберпространства, многие, как известно, имели аккаунты в самых разных точках мира. Внутренние мигранты во всех крупных городах Китая по-прежнему подвергались жестокой эксплуатации и стремились найти рычаги влияния вне системы прописки, запрещавшей переселение в город; зажиточный средний класс всегда интересовался возможностями вывода кое-каких деньжат за рубеж. Так что определенные группы китайского населения подписались на сайт в больших количествах.
Бежали дни. Глядя из Цюриха, Мэри не замечала, чтобы шумиха в интернете оказывала на повседневную жизнь большое влияние. Возможно, глобальная революция, к которой призывали защитники интернета с момента его зарождения, действительно свершилась, однако до сих пор, если не считать волну приватизаций конца 90-х, эта малоизученная революция никак себя не проявила. Случись она, никто не смог бы ее распознать. Кстати, ранняя колонизация и капитализация интернетом психики огромной массы людей происходили в таком же невидимом режиме, поэтому Мэри не могла взять в толк, что другие имели в виду, постулируя наступление интернет-революции.
Зато это понимал – или делал вид, что понимает, – ее штаб. Теперь каждый, кто подписался на «YourLock» и начал им пользоваться, тем самым поддерживал ресурс, участвуя в распределенном хранении достоверных записей с момента их создания. Распределенный реестр мог функционировать как новая организация на требующемся уровне компьютеризации только за счет добровольного безвозмездного труда (к которому также относилось электричество) миллионов людей. Даже в случае успеха система не обещала чистый выигрыш устойчивой цивилизации. Очевидно, многое зависело от того, как будет использоваться новая сеть или как поведут себя люди в физическом мире. Как это всегда бывает, решающие события еще не произошли. Кто знает, возможно, они действительно сначала происходят в области дискурса и только потом – в области материального бытия.
Мэри постаралась сосредоточиться на материальном – утренних заплывах на озере, постепенном росте температур по мере приближения к лету. Трамвай, усталая прогулка до работы, усталое возвращение домой. Еженедельная поездка на трамвае в город, посещение Фрэнка Мэя в тюрьме, превратившееся в подобие повинности.
С виду Фрэнк держался молодцом. Здешние тюрьмы были чисто швейцарскими по духу – продуманными, щадящими, скорее напоминали общежитие техникума без права переезда. Фрэнк целыми днями был в городе на различных общественных работах от подметания улиц до помощи санитарам, делая то, что требовалось и значилось в месячной разнарядке. Со времени их первой встречи он то ли успокоился и обрел равновесие, то ли увял и впал в депрессию – Мэри не знала Фрэнка настолько хорошо, чтобы сделать вывод. Возможно, и то, и другое понемножку. Некоторые люди, когда не хотят показывать свои чувства, умеют хорошо их скрывать. Когда Мэри появлялась в тюрьме, заключенный смотрел с любопытством, но без прежнего удивления, скорее чуть растерянно или озадаченно. Но не настолько, чтобы спросить, зачем она приехала. Если бы он спросил, Мэри не нашлась бы, что ему ответить. В уме она вела с Фрэнком беседы, не имевшие ничего общего с тем, о чем они говорили в реальности. Поднимаясь на трамвае на Цюрихберг, она наблюдала, как голубые вагоны отчаянно виляют на S-образном подъеме, мысленно говоря Фрэнку: если бы ты спросил, я бы сказала, что приехала к тебе, потому что хочу успокоить свою совесть, успокоив твою. Я представляю себе мир таким, что даже ты, посмотрев на него, почувствовал бы, что твоя совесть может быть спокойна. Где ты перестал бы себя строго судить, простил нам наши грехи и себя простил бы тоже. В этих мысленных диалогах Фрэнк нередко кивал и отвечал: да, Мэри, я теперь проще смотрю на вещи. Ваше глупое министерство подставило плечо, помогло вытолкнуть потерявшую колесо повозку из канавы. Пока она еще не полностью выбралась на дорогу, далеко не полностью. Потому как канава быстро ширится, а дорога сужается.
Ничего подобного во время их реальных встреч в тюрьме не обсуждалось даже близко.
Мэри следила за неформальными операциями Бадима, встречаясь с ним за пределами офиса по устоявшейся схеме. Они виделись не часто, к тому же обсуждать в офисе что-либо вслух наедине не представлялось возможным, поэтому прибегали к рукописным запискам – не конкретным сообщениям, а строчкам из Руми, Кабира, Кришнамурти или Тагора. «Замешательство среди Богов. То, что можно наблюдать, определяет теория. Завтра в небесах появится большая комета. С наветренной стороны». Загадочные, как у Нострадамуса, фразы означали лишь одно: что-то происходит, пора встретиться. Так, по крайней мере, понимала их Мэри. Если Бадим и шифровал в записках какие-то особые сведения, Мэри не знала, как их извлечь.
А потому постоянно следила за новостями. Через два дня после появления на ее столе записки всего с тремя словами «бунт забастовка бунт», она прочитала, что в Берлине, Лондоне, Нью-Йорке, Токио, Пекине и Москве одновременно, безотносительно к различиям в часовых поясах, вспыхнули забастовки учителей и работников транспорта. Это вызвало хаос на улицах и рынках. Похожий хаос в прошлом году вызвало сильное проседание фондовых рынков, они и без того не оправились после Великого краха, на этот раз курс опустился на самое дно. Супермедвежий рынок. Разумеется, снижением тут же воспользовались любители риска, покупающие на спаде и продающие на подъеме, однако ощущение паники и окончательно назревшего повсеместного разрыва пузырей не рассеялись. Бастующие крупных городов, в конце концов, вернулись на работу. Прежде чем положение успокоилось, бесконечная засуха на Ближнем Востоке, в Иране и Пакистане внезапно превратилась в новый период смертоносной жары, разразившейся еще до окончания мая. Высокое атмосферное давление ненадолго подняло температуры до отметки 35 градусов по влажному термометру, на этот раз не за счет влажности, а за счет жары как таковой; одновременно в нескольких городах закончилась вода. Беженцы из районов бедствия хлынули на запад – через Турцию на Балканы, на север – в Армению, Грузию, Украину и Россию, и на восток – в Индию. Беженцы от жары, в Индию! Увы, Пенджаб тоже был охвачен засухой, Индия окончательно перекрыла границу с Пакистаном, и без того милитаризованную и непроходимую. Катастрофа – куда ни кинь взгляд. Пакистан угрожал войной. Иран угрожал войной. Спасаясь от неминуемой смерти, с насиженных мест снялись десять миллионов человек. Гуманитарные программы и местные вооруженные силы разрывались на части.
Эсмери Зайед, начальник управления по делам беженцев, сказал, что, если бы нынешние беженцы были страной, то она по численности населения была бы равна Франции или Германии. По миру бродили, сидели в лагерях, вынужденно покинули свой дом сто миллионов человек.
В разгар кризиса атмосферная река проникла на юг Калифорнии, и, хотя ветер уступал по силе циклонам и ураганам, осадки были не менее интенсивны, причем продолжались дольше. Казалось, происходит повторение страшной зимы 1861–62 гг., которое эксперты инженерного корпуса сухопутных войск США предсказывали только через несколько веков. Первую бурю они окрестили «штормом тысячелетия». Да только время оценки вероятностей прошло. Высокие горы, окаймляющие лос-анджелесский бассейн, встали на пути проливных дождей и заставили их излиться на территорию бассейна с преобладающим твердым покрытием. Разрушения приняли всеобщий характер. Первоначальные подсчеты оценивали число погибших на удивление низко – около семи тысяч, зато инфраструктуре был нанесен такой ущерб, какого жители города не могли вообразить в самых мрачных фантазиях о вероятном землетрясении. Кстати, некоторые ученые предсказывали: огромная масса воды как раз и могла вызвать то самое землетрясение. Большое землетрясение в Лос-Анджелесе и вселенский потоп в одном флаконе! Такое может случиться только в Эл-Эй, с тенью сожаления злорадствовали местные; всемирная фабрика грез превратилась в руины у них на глазах. Глобальное бессознательное избавилось от настырного присутствия голливудских морд. Их век закончился. Согласно цифрам Юргена, проставленным на изображениях дождливого города, восстановление разрушенного обойдется больше чем в тридцать триллионов долларов.
Ну уж теперь-то американцы поддержат борьбу на фронте изменений климата? Лучше поздно, чем никогда?
Ага, сейчас. Очень быстро выяснилось, что Лос-Анджелес не любят в Техасе, на Восточном побережье и даже в Сан-Франциско. Фактически нигде, кроме самого Лос-Анджелеса, до него никому нет никакого дела. Всемирная фабрика грез, всеобщий любимец! Видно, грезы эти встали людям поперек горла. А может, им просто не нравилась колонизация собственного мира иллюзий. Или пробки на дорогах.
Как бы то ни было, и правительство штата Калифорния, одно из самых прогрессивных в мире, и федеральное правительство США, одно из самых реакционных в мире, пытались оказать реальную помощь. Хороший, плохой ли, Лос-Анджелес был им дорог. «Нет, – думала Мэри, – то, что число погибших не превысило семи тысяч, все-таки удивительное достижение инженеров-строителей и гражданского общества, результат быстрого развертывания ВМС и прочих военных, как и расторопности самих граждан». Внезапный поток с гор стал виновником основных случаев гибели, после этого люди погибали лишь из-за отдельных происшествий. Так что реакция на чрезвычайную ситуацию была достойна восхищения. Нет, правда: США во многих отношениях выглядели эталоном инфраструктуры, кирпичным домом среди соломенных лачуг. До идиотизма высокие эстакады, построенные с расчетом на большое землетрясение, послужили убежищем для всего населения города; последующая эвакуация прошла без сучка и задоринки. Очень впечатляющая импровизация.
Вопреки неодинаковому авторитету Лос-Анджелеса в мире город был невероятно знаменит. Уж в этом плане фабрика грез постаралась. Город был узнаваем для многих обитателей планеты, и, увидев его затопленным, они остолбенели. Если подобное могло произойти в богатом Лос-Анджелесе, городе мечты, то могло произойти где угодно. Неужели правда? Может, и нет, но так думали в тот момент. Нырок в глубины глобального бессознательного вызвал у людей приступ тошноты.
Несмотря на ощущение крушения мира, а может, из-за него, демонстрации в столицах только усилились. Они скорее походили на оккупацию, потому что шли не прекращаясь, и нормальная жизнь столичных городов нарушилась. В занятых демонстрантами районах люди устраивали и вели альтернативный быт, получая бесплатную еду, устраивая временные убежища и отхожие места, все это предоставляли и сооружали сами участники, как если бы ставили любительскую театральную постановку, призванную непрерывно поддерживать давление на правительство, чтобы оно откликалось на нужды народа, а не глобального капитала. Правительства сталкивались с выбором: либо натравить на собственный народ полицию и военных, либо выжидать – иногда месяцами, – пока протест не выдохнется, либо действительно проводить изменения. По едкому замечанию Брехта, не проще ли распустить народ и избрать новый?
Тем временем обычные самолеты летали все меньше и меньше, зато увеличивалось число полетов авиации на аккумуляторных батареях и бурными темпами росло сооружение аэростатов. Трансокеанское сообщение было нарушено. Миллионы людей потеряли работу, миллионы вышли на улицы. В интернете люди присоединялись к «YourLock» и толпами покидали другие социальные сети, которые теперь все называли хищниками. Из частных банков в кредитные товарищества и другие альтернативные финансовые кооперативы перевело свои сбережения такое число вкладчиков, что это вызвало сильнейший в столетии финансовый крах. Банки так долго пользовались левериджем и в таких объемах, что давно позабыли о его исконной природе. В разгар мощного кризиса большинство из них пали на колени и обивали пороги центральных банков своих стран, скуля о спасении. Однако государственные казначейства, все еще находившиеся в руках ветеранов финансового сектора, не могли повторить санацию 2008 года. Прежний крах в сравнении с новым выглядел пустяком, а после рецессии 2020 года понимание того, что и почему происходит, стало только острее. Наступило другое время с новой структурой ощущений и новым материальным положением. Многие говорили: нынешний кризис будет посильнее спада 2020 года, посильнее Великой депрессии, это вообще самый крупный в истории экономический крах, потому как затронул не только экономику. Вся чертова карусель оторвалась от маховика и рассыпалась на глазах.
Воспользовавшись случаем, Мэри обзвонила глав различных центральных банков мира, предложив еще раз встретиться и провести новое обсуждение. Многие хотели провести встречу на своей территории. Министр почти согласилась приехать в Пекин – китайцы были центральным звеном любого решения. При том китайцы щепетильно относились к своему присутствию на международных встречах и согласились бы приехать куда угодно. Их мало заботил собственный международный престиж, чтобы из-за него отказываться от проведения переговоров за пределами Китая. Надуться могли Соединенные Штаты, однако Мэри была уверена, что Джейн Яблонски тоже согласится на встречу в любом месте. Кроме того, близилась ежегодная конференция Банка международных расчетов в Базеле. Поэтому Мэри предложила после нее всем собраться в Цюрихе. Летать самолетами стало небезопасно, и делегаты прибывали в Швейцарию на особых военных самолетах-невидимках либо дирижаблях.
Организация встречи десяти или двадцати самых влиятельных лиц планеты, которые вдобавок возят с собой кучу персонала, – непростая задача. Швейцарцы – мастера этого дела. Министерство не вместило бы всех участников, поэтому заседания проводились в Зале конгрессов на берегу озера.
В первое же утро панорама за высоким окном, занимавшим всю южную стену, продемонстрировала антропоморфизм в полной мере: весенний ураган хлестал воды Цюрихзее, низкие, клубящиеся серые облака взбалтывали черными метлами дождя серебристую поверхность озера, кусочки пейзажа стекали по стеклу вместе с потоками воды, как в калейдоскопе. Ничего сверхординарного и не калифорнийский апокалипсис – обычная весенняя погода в Цюрихе, но в то же время очень уместная, создающая в зале атмосферу зловещей торжественности. Мы выдержим бурю, убеждали друг друга делегаты, поглядывая в окно. Силу эмоций в зале подчеркивали тусклая металлическая величественность иссеченных дождем бурунов на озере и звуки ветра, терзающего размахивающие ветвями деревья.
Мэри оторвала собравшихся от созерцания непогоды. Напомнила о встречах, которые проводила с ними последние годы, призывая ввести с их помощью новую валютную единицу, основанную на секвестрации углерода и имеющую хождение на валютных биржах. Такие же деньги, как и все остальные, но с опорой на сотрудничество между центральными банками, обеспеченные выпуском облигаций с очень длинными сроками погашения – через сто лет, с фиксированной нормой доходности, способной своей величиной привлечь любое лицо, заинтересованное в финансовой стабильности. По сути, как не уставала повторять Мэри, это был новый способ инвестирования в выживание, длинная ставка на цивилизацию в противовес множеству открытых финансистами ловких способов игры на понижение. В процессе наибольшая часть прибавочной стоимости, созданной за последние четыре десятилетия, перекочевала в карманы самых состоятельных двух процентов населения. Получив такое богатство, эта горстка возомнила, что переживет крах цивилизации, что они и их потомки отсидятся в воображаемом постапокалиптическом закрытом поселке с охраной и слугами, где у них будет достаточно пищи, топлива и развлечений. Нет, заявила Мэри банкирам, даже не надейтесь. Ставки на закат цивилизации и фантазии о жизни на воображаемом острове-крепости не более чем иллюзия бегства богачей от реальности вроде смехотворной эвакуации на Марс. Деньги без опоры на цивилизацию, без ее способности производить товары на продажу, например продукты питания, ничего не стоят. Даже если главы центральных банков видят свою задачу очень узко – в стабилизации цен, поддержании занятости и, что важнее всего, сохранении воображаемой стоимости самих денег, то для того, чтобы ее выполнить в новых условиях, им придется покинуть свои монетаристские норки и признать себя теми, кем их считают другие, – скорее явным, чем тайным правительством мира. Но эта роль потребует от них кое-чего побольше чертова регулирования процентных ставок.
Да, они были шокированы прямотой Мэри, ее отвращением к их трусливости. «Ох уж эти ирландцы!» было написано на их лицах. В то же время ее слушали внимательно, завороженно, забыв о буре за окном. Буря проникла в зал в облике гневной, пылкой, уже не молодой женщины.
Мэри не следовало забывать: когда обстановка накаляется, добра обычно не жди. Она намеренно похлестала их словами, чтобы возбудить внимание, теперь банкиров следовало успокоить. Мэри так и сделала. Напомнила, что те на ее последнюю просьбу ответили отказом. Теперь, заявила она, ситуация изменилась. Положение стало настолько хуже, что невозможно поверить. Как нынешний представитель грядущих поколений она требовала действий. Мэри изъявила готовность выслушать варианты (помня о словах Дика, что изобретение конкретных инструментов лучше предоставить самим банкирам). Может быть, Банку международных расчетов следует выйти за временной горизонт двадцатого века и воспользоваться своими возможностями? Главное, не сидеть сложа руки. Ибо цивилизация балансирует на краю пропасти. И уже в нее опрокидывается.
Весенняя цюрихская буря словно подрядилась в помощники Мэри. Ветер завывал не на шутку. Хотя дело шло к полудню, воздух потемнел. Вода озера била в окно, смазывая вид. Время от времени порыв ветра на мгновение прояснял его, дождь лил как в ирландском графстве Голуэй.
Слово взяла министр финансов Китая, по совместительству глава их центрального банка и член центрального комитета, одна из семи самых влиятельных людей в Поднебесной. Английский, судя по выговору, она изучала в Оксфорде, говорила в приподнятой, раскованной манере, словно они обсуждали не будущее, а прошлое. Женщина заметила, что Мэри не заехала к ним во время тура по центральным банкам мира; в то время, когда Мэри получила отповедь, о которой она только что говорила, министром финансов Китая был другой человек. Вообще-то, когда речь шла об экономике страны, национальные банки Китая не стеснялись давить своим авторитетом и с готовностью присоединялись к любому международному проекту, если он шел на благо Китая и всего мира. По сути, инициатива Мэри мало чем отличалась от предложений, которые китайское правительство делало все это время.
Для начала обсуждения неплохо, поддержала ее Мэри. Но на какую бы национальную или наднациональную (кивок в сторону глав центрального банка Евросоюза и БМР) модель они ни ссылались, Мэри призывала рассмотреть нечто совершенно новое и глобальное: карбон-койн, цифровую валюту, пользующуюся поддержкой консорциума всех крупных центральных банков, открытую для всех остальных центральных банков, имеющую покрытие в виде долгосрочных облигаций, выпущенных консорциумом и защищенных от нападок спекулянтов, которые, несомненно, последуют. Защищать новую валюту должны все центробанки, единым фронтом, вместе им по силам отразить любые попытки выхолостить новую систему. Воистину, если бы центральные банки смогли перевести в блокчейн не только новый карбон-койн, но и все существующие фиатные валюты, они бы окончательно раздавили спекулянтов и паразитов. Лучшая оборона – добротное нападение.
«Главные здесь, – подумала Мэри, – Федрезерв США, ЕЦБ и центральный банк Китая. Германия и Великобритания тоже важны, как и Швейцария. Чем больше народу, тем, как говорится, веселее, но эта троица – ключ ко всему. Даже если согласятся только они, возможно, этого хватит, чтобы вытянуть проект. С другой стороны, если подпишется эта троица, все остальные немедленно последуют их примеру».
Пока что, несмотря на бодрое сравнение предложения Мэри с обычной китайской практикой министром финансов Китая, остальные банкиры не проявляли особого интереса. Они явно сомневались, что китайский путь действительно отвечает текущим нуждам. Китай – увязшая в долгах, непрозрачная, олигархическая, авторитарная страна. При всех ссылках на особый китайский путь правители Китая не скрывали приверженность социализму, если не марксизму. Что это означало на самом деле, никто не мог взять в толк, даже сами китайцы. Тем не менее их финансовые подходцы постоянно нарушали стандартные западные нормы поведения и морали, так что со стороны китайского министра финансов было не совсем дипломатично предлагать остальным в трудный момент побольше подражать китайцам. Взглянув на министра, Мэри поняла, что та вовсе не жалеет о сказанном. Китаянка смотрела с веселым удивлением, плохо подходящим к моменту. Наглости ей было не занимать.
С другой стороны, все центральные банки – недемократичные технократии и не так уж сильно отличались от китайской командной вертикали. Ими управляли финансовые элиты, ведущие дела в своих интересах, не советуясь даже с законодателями своих стран, не говоря уж о рядовых гражданах. Эти учреждения были специально созданы, чтобы действовать вне законодательных и демократических капризов, уверенной рукой направляя корабль мировых финансов на запад, к всеобщему процветанию, в первую очередь для элит, во вторую – для всех остальных, если это только не ущемляло комфорт пассажиров в первом классе. Так что предложение отбросить остатки демократии, если его завернуть в дипломатичную обертку, эта кодла не отвергнет. Вопрос только в том, как его преподнести.
Манера подачи была важна и в отношении кнута. Пусть сначала будет пряник – Мэри это казалось более выгодным вступлением: сделаете это, и все будут видеть в вас спасителей планеты, остановивших хаос, направивших огромные ресурсы человечества и Земли на преодоление величайшего в ее истории кризиса. Люди будут писать о вас, изучать вас, брать с вас пример, славить вас много веков. Здесь и сейчас можно заложить модель, которая пригодилась бы при ликвидации любого кризиса похожего масштаба в будущем. Это был пряник.
Кнут: если откажетесь, Мэри и ее штаб все это организуют сами через аккаунты «YourLock» и электронную блокчейн-валюту, создавать и обмениваться ею будут частные лица. Этот шаг резко сократит влияние центральных банков. Кроме того, у Министерства будущего есть союзники во всех парламентах главных стран, группа юристов министерства уже подготовила подробные рекомендации правительствам по принятию новых законов, расширяющих парламентский контроль над центральными банками и возлагающих на них ответственность за опережающее смягчение последствий изменения климата, в отличие от реагирования на финансовые риски постфактум. Новый мандат потребует от центральных банков создания цифровой валюты и управления ее обменным курсом с использованием всех имеющихся в их распоряжении механизмов. Вкратце, Мэри была готова запустить всемирное движение за то, чтобы правительства посадили свои центральные банки на цепь и заставили их выполнять волю правительств. Прекрасный пример эффективности подобной национализации или интернационализации национальных банков преподало во время Второй мировой войны британское Казначейство, взявшее под контроль Банк Англии. Великобритания приказала Банку Англии направлять капитал туда, где он был нужен для победы в войне. То же самое можно повторить в связи с изменением климата, если соответствующие законодательные органы сочтут это нужным. В каждой стране у министерства имелись влиятельные политики-единомышленники, готовые внести заранее подготовленные законопроекты, учитывающие местную специфику.
Если придется, мы пойдем на это, добавила Мэри. Она снова говорила в лоб, как в начале встречи, сбиваясь на типично ирландский, не допускающий возражений тон – мол, «хватит маяться херней, очнитесь», – тон, пропитанный глухим презрением к наивности или трусости людей, не желающих признать очевидные факты. Такая манера речи устраивала ее больше всего.
На самом деле Мэри, конечно, подстелила соломки, сказала, что захват центральных банков правительствами или ввод новой народной валюты вряд ли понадобятся. Мэри и китайская министр, которой явно понравилось ее выступление, обменялись сатанинскими взглядами. В переводе «женьминьби» (китайский юань) буквально означал «народные деньги».
– Мы столкнулись с беспрецедентной ситуацией, ее причины ясны, теперь пора действовать, и мы будем действовать, – закончила выступление Мэри.
– Разве причины так уж ясны? Я не уверена! – резко возразила Яблонски.
Мэри предоставила слово Бадиму и остальным членам своей группы. Она попросила их подготовить своеобразную групповую презентацию в режиме «причина – следствие», поочередно характеризующую каждый аспект проблемы. Разумеется, причинные цепи уходили во все стороны – настоящий клубок, однако об этом она могла сказать в конце, а пока что каждый эксперт за три минуты должен был обрисовать проблему: климат меняется из-за выбросов двуокиси углерода и метана в атмосферу; побочные эффекты вот-вот приведут к выделению намного больших объемов углекислого газа и метана из арктической вечной мерзлоты и континентального шельфа; мировой океан не способен поглощать увеличившееся количество углекислоты и тепла; скорость вымирания видов выше, чем когда-либо в земной истории; если брать фактическую скорость вымирания за столетие, то нынешняя близка к Пермскому периоду, когда на суше исчезло девяносто процентов видов; неизбежным следствием грядущего вымирания видов будут голод, вынужденная миграция и война, не исключено, что ядерная, ведущая к разрушению цивилизации; от таких вероятностей нельзя застраховаться, утраченное невозможно вернуть. Это – необратимая, непоправимая катастрофа.
В конечном итоге из-за взаимного наложения всех факторов, подвела итог презентации Мэри, по мере нагревания климата вы столкнетесь с невозможностью стабилизации уровня инфляции и занятости. Если климатическая обстановка выйдет из-под контроля, центральные банки больше не смогут выполнять свою главную задачу. Другими словами, центральные банки провалят возложенную на них миссию по поддержке человеческой цивилизации. Полная занятость остается для вас ключевой целью, это правда, закончила Мэри, но какая польза остаткам человечества, пережившим крах, от того, что они будут работать старьевщиками и примитивными крестьянами? Мир, создавая центральные банки, имел в виду совсем иную полную занятость.
Мэри заметила, что заключительная шпилька задела Яблонски и европейцев, ее на мгновение охватило желание рявкнуть им в лицо или снять туфлю и по-хрущевски трахнуть ею по трибуне. Или швырнуть кресло в окно, чтобы их окатило водой. Упрямство банкиров бесило Мэри. Ей хотелось выкрикнуть: «Идите вы на хер с вашими индексами инфляции! Займитесь лучше работой, которую, кроме вас, никто не сможет выполнить!»
Судя по минам гостей, все эти эмоции, воображаемые действия и проклятия легко читались на ее собственном лице, в ее взгляде. Не взгляд Медузы, обращающий в камень или насылающий ядовитых змей, нет, скорее пусковой электрический разряд – воздушный кабель подключен к зрачкам, искра проскакивает через пространство между умами. Мэри едва сдерживалась, чтобы не психануть.
