Текст книги "Счастье"

Автор книги: Ким Чжэгю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Уважаемый профессор, все это верно. Однако, мне думается, нет необходимости оттягивать внедрение нового метода в клиническую практику, если мы добились устойчивых результатов в экспериментах на животных. Я предлагаю проверить новый метод лечения на больных и первую такую операцию провести… – Дин Юсон говорил уже без всякой робости, но его перебил Рё Инчже:

– У вас и первый пациент уже намечен? – Раскосые глаза Рё Инчже за стеклами очков сузились еше больше и не мигая в упор смотрели на Дин Юсона.

– Да. Хван Мусон. Он сам настаивает на скорейшей операции.

– Но сейчас ему нельзя делать операцию. Несколько дней назад он сильно простудился и ослаб. Резко подскочил показатель РОЭ, он заметно похудел, да и температура пока еще держится. – Рё Инчже категорически отверг предложенную кандидатуру.

Профессор закивал головой в знак согласия с Рё Инчже.

– А что, если оперировать Ли Сунпхара? – спросил Чо Гёнгу.

– Это мой больной, и я несу за него ответственность. К тому же я далеко не уверен, что операция по методу доктора Юсона закончится благополучно. – Рё Инчже даже вскочил со стула и замахал руками. – Нет, нет, я против.

– Я держусь такого же мнения. Следует учитывать все, в том числе и элемент случайности. В общем, стопроцентной гарантии, что операция пройдет успешно, нет. Поэтому я считаю целесообразным пока продолжать опыты на животных. – Хо Герим упорно отстаивал свою точку зрения.

Позиция, занятая профессором, бесила Дин Юсона; они добились зримых успехов, а им не доверяют, настаивают на продолжении опытов над животными. До каких же пор? Он весь кипел от возмущения, и ему нелегко было сдерживать себя. Ему дахсе стало трудно дышать, и он расстегнул верхние пуговицы рубашки.

– Я считаю, у нас есть неопровержимые доказательства нашей правоты, – спокойно заговорил Чо Гёнгу, вновь приходя на помощь Дин Юсону. – Однако, принимая во внимание мнение заведующего кафедрой, я предлагаю провести еще одну серию опытов на животных, как рекомендует уважаемый профессор, а через месяц-другой, если мы снова получим положительные результаты, подтверждающие правильность нового метода, сделать операцию больному Хван Мусону. Мы будем в данном случае руководствоваться не только желанием самого больного, но и выполнением нашего долга врачей – избавлять больных от недугов. Не следует забывать, что для товарища Юсона вопрос «быть или не быть» новой методике приобретает особое значение.

Рассудительная речь Чо Гёнгу ни у кого не вызвала возражений.

– Вот и отлично, тогда и обсудим этот вопрос еще раз, – заключил Хо Герим.

…Мать Дин Юсона с беспокойством прислушивалась к оживленным голосам, доносившимся из комнаты. Конечно, она не могла понять, о чем говорили врачи, но ей казалось, что там, за дверью, речь идет о ее сыне. У нее сильнее забилось сердце, а в ушах возник неприятный звон, словно по вискам стучали молоточками.

Желая немного успокоиться, она вышла на улицу и села на скамейку. Спустя некоторое время из лаборатории вышли Хо Герим и Рё Инчже. Решив, что в лаборатории никого, кроме ее сына, не осталось, она вошла туда. За столом друг против друга сидели Дин Юсон и Чо Гёнгу. Дин Юсон, увидев мать, пошел ей навстречу.

– Я уже сам собирался домой, – сказал он, принимая от матери узелок с едой.

– Слышала, спорили вы тут. До чего-нибудь договорились? – Старушка выжидательно посмотрела на сына.

– Договорились, только с операцией придется немного повременить, – ответил Дин Юсон.

– Повременить? Как же так? – В голосе старушки послышалось сожаление.

– Вы, матушка, не волнуйтесь. Скоро мы завершим свою работу. А вы спокойно занимайтесь своими делами. Как следует присматривайте за сыном, кормите его вовремя, – сказал Чо Гёнгу.

– Понятно, – согласно кивнув головой, ответила старушка и пошла к выходу.

– Мама, подождите нас. Пойдемте вместе, мы тоже уходим, – сказал Дин Юсон, поднимаясь со стула…

А несколькими часами позже Гу Бонхи писала длинное письмо своей боевой подруге Сор Окчу.

5

Сойдя с катера, Хо Гванчжэ пересек бульвар, украшавший берег реки Миран, и по широкой улице торопливо зашагал к дому, где жили его родители. Он шел на встречу с отцом. С тяжелым сердцем он готовился к этому свиданию.

До сих пор между ними были теплые, доверительные отношения, размышлял Хо Гванчжэ по дороге. За отца он всегда стоял горой. И отец относился к нему с доверием, во всем советовался с ним. Неужели этому пришел конец? Неужели между ними теперь не будет взаимопонимания?

На днях, когда Гу Бонхи приезжала на завод в командировку и рассказала ему о сложных отношениях между отцом и Дин Юсоном, он много думал, стараясь осмыслить услышанное, но так до конца и не уяснил предмет разногласий. И он решил повидаться с отцом.

Мрачное настроение все время не покидало молодого человека. Он представил себе отца в высокомерной позе и рядом с ним притихшую Гу Бонхи. Ему очень хотелось позвонить любимой, но он сдержался, решил отложить свидание с ней на потом. Сперва надо выслушать отца, разобраться в его споре с Дин Юсоном. Нет, пока он звонить не будет.

В квартире профессора во всех окнах горел свет. На одном дыхании Хо Гванчжэ одолел три этажа и очутился перед дверью родительской квартиры. На стук никто не отозвался. Он толкнул дверь и вошел. Появилась мать. Увидев сына, она радостно всплеснула руками. Он поздоровался с матерью и неслышно приоткрыл дверь в кабинет отца. Отец с Рё Инчже играл в шашки, да с таким увлечением, что даже не заметил появления сына. Став у двери, Хо Гванчжэ внимательно разглядывал сосредоточенно-увлеченное лицо отца. Подогнув одну ногу под себя, профессор перебирал рукой белые шашки, лежащие в круглой сверкающей коробке, и неотрывно смотрел на шашечную доску, расчерченную черными и белыми линиями. Его глаза лучше всяких слов говорили о всех перипетиях игры: они то широко раскрывались, то суживались в щелочку, то сверкали искорками удовлетворения, то выражали удивление или сожаление, а порою и огорчение.

В памяти Хо Гванчжэ, наблюдавшего за отцом, неожиданно замелькали, точно спроецированные на экране, эпизоды из жизни в Сеуле. Отец и там увлекался игрой в шашки. Он мог, если появлялся подходящий партнер, прервать любую работу и тотчас же достать шашечную доску. От природы честолюбивый, отец не любил проигрывать. Не раз случалось, что за игрой он забывал даже о еде. Свою увлеченность он оправдывал философским рассуждением, что игра в шашки, дескать, не простое развлечение и не пустое времяпрепровождение, она способствует интеллектуальному развитию личности, в особенности тех, кто занят научным трудом.

«Отец не изменил своим привычкам», – подумал Хо Гванчжэ, и ему почему-то даже взгрустнулось.

Стараясь не показывать своего настроения, Хо Гванчжэ подошел к отцу.

– Здравствуйте, отец.

Хо Герим вздрогнул, поднял голову и посмотрел на сына. Хо Гванчжэ в знак приветствия низко поклонился.

– А, это ты? Ну ступай к матери. Она тебя накормит.

И только. Всего несколько скупых слов. Профессор вновь устремил взгляд на доску и тут же передвинул шашку вперед на одну клетку. Он как будто уже забыл о сыне.

Хо Гванчжэ не ушел, он сел на стул возле письменного стола и увидел лежавшую на столе рукопись. В глаза бросились знакомые с детства медицинские термины. Наверное, отец завершает работу над монографией, подумал Хо Гванчжэ.

Прошел час, сражение на шашечной доске не прекращалось, и конца ему не было видно. Победы и поражения чередовались. Отсутствие преимущества у того и другого соперника затрудняло исход поединка. Видимо, и Рё Инчже не был новичком в шашечных баталиях и тоже непременно хотел одержать победу.

Хо Гванчжэ начал листать лежавшие на столе газеты и терпеливо ждал окончания игры.

Стенные часы пробили десять. И только тут Рё Инчже поднял руки, признав свое поражение.

– Чувствуется виртуозная игра сеульских мастеров, – сказал он. – Сдаюсь.

Профессор удовлетворенно улыбнулся одними губами и отодвинул от себя шашечную доску.

Рё Инчже попрощался и ушел. Проводив гостя, отец вернулся в кабинет. Теперь он мог уделить внимание и сыну.

– Что-нибудь случилось? Почему ты чуть ли не среди ночи приехал? – спросил он.

Профессор вспомнил, что сын обещал приехать только после завершения строительства доменной печи.

– Соскучился, вот и приехал. У вас тут все в порядке? Ничего не произошло? – скрыв истинную причину приезда, спокойно спросил Хо Гванчжэ.

– А что у нас может произойти? Все в порядке. Вот только работа над книгой движется не так быстро, как хотелось бы.

Хо Гванчжэ показалось, что в голосе отца прозвучали нотки неискренности. Но профессор как ни в чем не бывало сел за стол и принялся листать рукопись. Словно бы и сына рядом не было.

– Уже поздно, отец, может быть, на сегодня хватит? – Хо Гванчжэ положил руку на плечо отца и почтительно взглянул ему в лицо, изборожденное глубокими морщинами.

– Ничего. Для науки ночь не помеха. – И профессор продолжал читать рукопись.

Хо Гванчжэ долго наблюдал за отцом. «Неужели он в самом деле консерватор?» – с грустью подумал он.

– Отец, вы читали сегодняшнюю газету? – неожиданно спросил Хо Гванчжэ. Прежде они при встречах обычно обменивались новостями, связанными с работой каждого. А сегодня Хо Гванчжэ нарушил эту традицию.

– Да. Читал. Опять южнокорейские студенты волнуются, – ответил профессор, и лицо его оживилось. И вообще, если он узнавал новости о борьбе народа Южной Кореи, то весь день бывал в хорошем настроении.

– Действительно молодцы, отважно противостоят полиции, не боятся ни гранат со слезоточивым газом, ни водометов.

– Просто честные люди. Если б не американцы, давно бы марионеточная власть была бы свергнута.

– Мне почему-то всегда кажется, что в их рядах сражаются и мои сестры.

– Если бы так. Да живы ли они? – печально сказал профессор. – Когда я думаю об их судьбе, я стремлюсь работать еще лучше. Правда, не всегда получается, как хочется.

– Отец, – Хо Гванчжэ решил не упускать удобного случая для откровенного разговора, – мне хочется с вами поговорить об одном деле. Можно?

– О чем? Говори, пожалуйста. – Профессор отложил рукопись и повернулся к сыну.

– Мне не легко говорить с вами об этом. Прошу вас понять и извинить меня. Я невольно вторгаюсь в ваши дела, – осторожно начал Хо Гванчжэ – он до сих пор немного побаивался строгого отца.

– О чем это ты? Говори.

– Мне до сих пор казалось, что вы отказались от жизненных принципов, которыми руководствовались в Сеуле, что вы существенно изменились к лучшему. Но, кажется, это не так.

– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился профессор.

– Врач Дин Юсон, насколько мне известно, проделал очень важные опыты. Почему же вы не поддержали его и выступили против?

– Разве ты стал разбираться в хирургии? Советую тебе не вмешиваться в дела, в которых ты ничего толком не смыслишь. А мне позволь в этом вопросе иметь собственное мнение. Оно продиктовано моей научной совестью. – Профессор сердито посмотрел на сына.

– Я не о том, отец. Мне кажется, что вы отстали от жизни, живете старыми понятиями, – твердо сказал Хо Гванчжэ.

– Что ты имеешь в виду? Говори конкретнее.

– Разве не заслуживает одобрения желание врача Дин Юсона найти более эффективный метод лечения инвалидов войны?

– Допустим, заслуживает. Что же из этого следует? – с трудом сдерживая негодование, спросил профессор.

Взглянув на изменившееся лицо отца, Хо Гванчжэ пришел в некоторое замешательство, но все же решил довести до конца трудный разговор.

– Да, я не разбираюсь в хирургии. Но знаю одно: Дин Юсон хочет вернуть инвалидов к нормальной трудовой жизни. Он предлагает новую методику лечения. Разве это не прекрасно? Думаю, вы, отец, обязаны оказать ему любую помощь, чтобы на практике осуществить его идеи.

– Помочь? Ты же не знаешь, что пока нет даже технических средств для воплощения идей Юсона в медицинскую практику!

– Добрым и заботливым отношением вы помогли бы ему утвердиться в самой правомочности его идеи. Это было бы единственно правильной позицией по отношению к Дин Юсону. А сейчас вы стали, по существу, противниками.

– Я все понимаю не хуже тебя. И внимательно слежу за его работой. Что касается доброты, то вряд ли найдется в нашей клинике другой человек, который так благожелательно относился бы к Дин Юсону, как я. Да и помогал я ему достаточно много, больше, чем другие.

– Помогали? Но теперь получается, что вы ему мешаете, а не помогаете.

– Не говори глупостей. Пойми, оперировать животных – одно, а людей – совсем другое! Это вещи разные. А показную доброту я в принципе не одобряю.

– И все-таки мне кажется, что в вас мало настоящей человеческой доброты. Если вы придерживаетесь такой позиции…

– Позиции? Оставим этот разговор, надоело. До сих пор никто не сомневался в моей доброте! – Делая ударение на слове «доброта», не на шутку рассерженный профессор прервал сына.

Профессор злился, но злился он не столько на сына, сколько на самого себя. Просто сын напомнил ему о жизни в Сеуле, а он не хотел вспоминать о том времени, не хотел согласиться, что он руководствуется в жизни старыми принципами. Однако сын укорял его именно за это, безжалостно бил по самому больному месту.

– Вы просто не замечаете своих недостатков, отец. Вот в чем беда. – Хо Гванчжэ упорно не хотел сдаваться.

– Хватит меня поучать! И кто только наболтал тебе эти глупости обо мне? – вспылил Хо Герим.

Хо Гванчжэ не ответил.

– Это, наверное, Бонхи! Несерьезный она человек. – Профессор почему-то сразу назвал Гу Бонхи.

– Нет, отец. Поначалу об этом мне намекнули врачи вашей клиники, которые приезжали на завод, а Бонхи просто рассказала все более подробно. Вообще-то она ничего не хотела говорить, но я вынудил ее быть откровенной. И, представьте, прежде всего она думала о вас, хотела помочь вам, отец!

– Помочь? Мне?

– Отец, я буду откровенен до конца. Ведь поймите, я хочу, чтобы вы не оказались в такой же неприятной ситуации, как тогда, в Сеуле. – В словах Хо Гванчжэ слышались и мольба, и отчаяние.

Дверь тихо приоткрылась, в комнату вошла жена профессора. Тревожным взглядом окинула она мужа и сына.

– Что у вас тут происходит? В кои веки встретились и не нашли лучшей темы для разговора… – тихо сказала она.

Профессор без слов взял настольную лампу и ушел в спальню, громко хлопнув дверью.

Внезапный уход отца огорчил Хо Гванчжэ, он долго стоял неподвижно, словно изваяние, потом стал медленно ходить взад-вперед по кабинету, ему никак не удавалось освободиться от тяжелых мыслей, навеянных разговором с отцом.

Мать не знала, что ей делать. Из спальни доносилось громкое покашливание профессора. В доме повисла тяжелая тишина. Потом скрипнула дверь спальни и в дверях появился профессор.

– Все-таки сын приехал, предлагаю пойти поужинать в ресторан, – неожиданно пригласил Хо Герим.

– Спасибо, отец. Я ужинал.

– Ничего. Недавно неподалеку открыли ресторан «Благодатная туча». Говорят, там неплохо готовят. Жена, ты тоже собирайся.

Через некоторое время все трое вышли на улицу.

6

Мать Дин Юсона уехала, и Сор Окчу постепенно обрела душевный покой. Все у нее стало спориться, то, что вчера ей казалось заурядным, сегодня наполнилось новым содержанием. Не забыла она и соблюдать предписанный ей курс лечения.

В прикрепленной к ней палате Сор Окчу поддерживала идеальный порядок, аккуратно, без единой морщинки заправляла кровати, в процедурном кабинете по нескольку раз протирала насухо все медицинские инструменты. Ежедневно точила иглы для инъекций, чтобы больные меньше ощущали боль. Перед операциями она старалась приободрить больного, развеять у него мрачные мысли, а в послеоперационный период ночи напролет просиживала у его койки, заботливо ухаживая за ним. Если в ее палату поступал больной с увечьем руки, она чинила ему одежду, всячески старалась хоть чем-нибудь облегчить жизнь человека в больничных условиях.

Раньше врачи, учитывая физическое состояние Сор Окчу, освобождали ее от посещения предприятий, где проводился профилактический осмотр рабочих. Теперь эта поблажка казалась ей смешной. В белом халате, делавшем ее еще более привлекательной, с темно-синей санитарной сумкой с красным крестом она, заметно хромая, ходила по цехам, ловко лавируя между станками, и сама оказывала необходимую помощь рабочим. Небольшие травмы, полученные во время работы, она залечивала на месте, разносила рабочим выписанные им лекарства. Она вела и пропагандистскую работу по санитарии и гигиене. В свободные часы она садилась за учебники – ей так хотелось поскорее закончить медицинский институт. Немало времени тратила она на поддержание чистоты и уюта в своем доме, на приготовление пищи. И свободной минуты для отдыха у нее не оставалось.

Так прошло несколько дней. И Сор Окчу, испытывая нехватку времени, уже подумывала: не лучше ли ей жить в заводском общежитии? Конечно, можно жить и в семье бригадира Ди Рёнсока, там ее охотно приняли бы, но у Ди Рёнсока было много детей, и ее присутствие стеснило бы большую семью.

Однажды после долгих размышлений она окончательно решила переехать в общежитие и принялась оформлять документы.

У живописного подножья невысокой сопки, огибавшей бухту с юга, стояло новое двухэтажное здание заводского общежития. В комнате жили три девушки – Сор Окчу, токарь из отделочного цеха и медицинская сестра заводской поликлиники. Комната была светлой и теплой. Белоснежные покрывала на кроватях, красиво вышитые салфетки на тумбочках, аквариум с золотыми рыбками, георгины в красивой вазе на столе, чистые занавески на окнах создавали уют. Из окон открывался заводской пейзаж, а за ним – неоглядная морская гладь.

Сор Окчу легко подружилась с соседками по комнате. У нее прибавилось времени для учебы и работы в больнице, теперь она могла уделять еще больше внимания своим больным. К тому же рядом с подругами она легче переносила одиночество, которое раньше все-таки мучило ее. И потекли дни новой жизни, наполненные радостным, плодотворным трудом.

Как-то Сор Окчу, вернувшись с работы, подметала комнату. Вдруг вбежала запыхавшаяся Сунъи – младшая дочь Ди Рёнсока.

– Окчу! Письмо! Вам письмо пришло! – кричала девочка, широко улыбаясь и протягивая девушке толстый конверт.

– Письмо? Откуда? – Сор Окчу, бросив веник, подошла к девочке.

– Принесла женщина, которая теперь живет в вашем доме.

– Ой, большое спасибо тебе, – Сор Окчу взяла письмо и прежде всего взглянула на обратный адрес. Письмо было от Гу Бонхи.

– От Бонхи, – тихо прошептала Сор Окчу, старалась унять охватившее ее волнение.

В памяти всплыли лица друзей, кого она пыталась навсегда забыть. Пыталась, но не забыла – память хранила всех.

Сор Окчу подняла с пола веник, она все-таки хотела закончить уборку.

– Окчу, давайте я подмету, а вы читайте.

– Спасибо тебе, моя хорошая. Я сама быстренько подмету, а ты, если хочешь, посиди на стульчике.

Сор Окчу машинально подметала пол. Вдруг она вспомнила о дорожке для трюмо, которую она вышивала в свободные минуты в подарок семье Ди Рёнсока. Она выдвинула ящик письменного стола, достала оттуда вышивку, старательно сложила, завернула в бумагу и протянула девочке.

– Сунъи, передай это, пожалуйста, своей маме.

– Спасибо, Окчу. Передам.

– Ну, а теперь иди домой. До свидания.

Отправив девочку домой, Сор Окчу быстро прошла к письменному столу и распечатала конверт. Крупным, размашистым почерком Гу Бонхи писала:

«Здравствуй, дорогая Окчу!

Как ты поживаешь там одна? Ох я и плакала, когда узнала, что ты без надежды оставила Дин Юсона и уговорила уехать его мать. Подумала даже, что ты все-таки черствый человек. Теперь я снова вижу тебя такой, какой знала на фронте. Здесь о тебе хорошо вспоминают, говорят, что у тебя на роду написано делать людям добро. Дин Юсон после возвращения от тебя стал совсем другим человеком. Сейчас он продолжает свои исследования. Ему очень помогает Чо Гёнгу, наш новый заведующий отделением.

Радуйся, дорогая Окчу! Упорство Юсона увенчалось успехом. Благодаря ему мы нашли метод, как вылечить Хван Мусона, а значит, и тебя. Больше, чем кто-либо, этому радуется сам Юсон. И я спешу сообщить тебе эту новость…»

Слезы застилали глаза Сор Окчу, буквы перед глазами расплывались, и она, закрыв лицо руками, расплакалась. «Юсон все-таки добился своего. О, Юсон, какой ты молодец! А я ничем так и не смогла помочь тебе…» Не вытирая слез, Сор Окчу продолжала читать дальше. Гу Бонхи сообщала подробности проделанной Дин Юсоном работы, перечисляла трудности, с какими ему пришлось столкнуться в ходе проведения опытов, подчеркивала значение, которое имеет научное открытие врача.

«Теперь, дорогая Окчу, уже осталось ждать совсем недолго. Скоро решится вопрос о применении новой методики операции на человеке. Конечно, оперировать животных и людей – это не одно и то же. Очевидно, впереди еще будут трудности. Ведь даже первая операция новым способом на человеке тоже будет своего рода экспериментом. Кого будут оперировать первым, еще не ясно. Правда, по настойчивой просьбе Хван Мусона оперировать, вероятно, будут его. Кандидатуру его в общем утвердили, но сейчас его общее состояние не очень хорошее. Поэтому решили подождать, когда ему станет лучше. Тем временем опыты на животных продолжаются. Я убеждена, теперь результаты будут хорошие. Когда все станет ясно, за тобой приедет либо Юсон, либо я. Успокойся и жди нас.

Твоя Бонхи».

Сор Окчу задумалась. Итак, скоро предстоит первая операция новым способом на человеке, и первым, кто ляжет на такую операцию, будет Хван Мусон. Она долго сидела задумавшись, потом потерла виски и заново стала читать письмо.

Наступило время ужина, надо было идти в столовую, а подруги по комнате не возвращались. Потом Сор Окчу вспомнила, что у медицинской сестры сегодня ночное дежурство, а у девушки-токаря – первая ночная смена, и она вернется не раньше полуночи.

Сор Окчу ужинала одна, на душе у нее было как-то неспокойно, возвращаться из столовой одной в комнату не хотелось. Она решила пройтись. Круглая, как латунный поднос, полная луна медленно поднималась ввысь по бескрайнему ночному небу. Однажды, еще когда в Хаджине у нее жила мать Дин Юсона, она приходила сюда и наблюдала за серебристым лунным полумесяцем, который, как маленький кораблик, задрав нос и покачиваясь, плыл меж облаков. Размышляя тогда о своей судьбе, она представляла себя таким хрупким корабликом, лишенным парусов и брошенным в бурное житейское море. Как только сетовала она тогда, что ей суждено на всю жизнь остаться одинокой калекой. Но сегодня она видела не узкую полоску ночного светила, а полную луну, плывшую по ночному небу. И Сор Окчу не могла от нее оторвать взгляд. Ей чудилось, что там, на лунном диске, плывет в небе Дин Юсон и манит ее к себе.

Да, она радовалась за Дин Юсона, гордилась его успехами, ее любимый проявил такое трудолюбие, такую непреклонную волю в достижении цели. Все это так, но ведь она к этим успехам не имеет никакого отношения. Как же она может делить с ним радость его творческого успеха? Пусть уж он там, в небесной выси, будет без нее.

Пришли на память строки из письма Гу Бонхи: «…по настойчивой просьбе Хван Мусона оперировать первым будут его». Хотя в письме Гу Бонхи только намекала на будущие трудности, но легко было догадаться, что в вопросе о первом пациенте Дин Юсон встретил определенные трудности. И ей стало досадно, что она не рядом с ним, что не может помочь ему.

Это ее огорчало. А мысли все время возвращались к операции. Если этим способом можно исцелить Хван Мусона, то ведь и она сможет быть первой пациенткой, ведь у нее такое же повреждение бедренной кости! Безусловно, на операцию вместо Хван Мусона должна лечь она. Эта мысль, еще неясная при чтении письма, сейчас оформилась окончательно.

Первым оперировать Хван Мусона нельзя. Нельзя подвергать его риску, тем более в таком состоянии. Очень дорого досталась ему жизнь, да и не одинок он сейчас. Зачем же ложиться ему под нож первым, если нет полной уверенности в успешном исходе операции… Она должна занять его место на операционном столе. Пусть первой оперируют ее! Эта утвердившаяся сейчас мысль заставила забиться сердце, и его биение звоном отдавалось в ушах. Но решение принято, и она не отступится от него.

«Не исключено, что первая операция пройдет неудачно. Может быть, я умру, но зато Юсон приобретет опыт и результаты операции дадут ему возможность усовершенствовать новый метод, позволят более эффективно оказывать помощь другим больным», – думала Сор Окчу.

Ей зспомнились некоторые эпизоды из военной поры: бои у реки Туманган, отступление, ранение… Чего ей теперь бояться после всего пережитого? Да и никого у нее нет, не то что у Хван Мусона. Она приложила руку к груди: кажется, сердце успокоилось. И ее нестерпимо потянуло туда, в клинику к Дин Юсону, захотелось увидеть его…

Сор Окчу пришла к себе в общежитие, легла на постель, но сон не приходил. Рассвет она встретила с открытыми глазами. Когда за окном совсем рассвело, она встала и, чтобы не разбудить спящих подруг, тихонько вышла из комнаты. Она пошла к Ди Рёнсоку. Соннё уже готовила завтрак, а сам хозяин сидел за столом и читал книгу.

– Что случилось, Окчу? Почему так рано? – спросил Ди Рёнсок, удивленно глядя на девушку.

– Мне нужно посоветоваться с вами. – Голос Сор Окчу заметно дрожал, сказывалось нервное напряжение, бессонная ночь.

– О чем? Говори. Я слушаю. – Ди Рёнсок закрыл книгу и с беспокойством посмотрел на возбужденное лицо Сор Окчу.

– Я получила письмо из клиники, от Гу Бонхи.

– Что же она пишет, твоя Гу Бонхи?

– Мне, по всей вероятности, придется лечь в больницу.

– Почему так вдруг?

– Врач Дин Юсон успешно завершил свои опыты на животных, он нашел новый метод лечения, и теперь встал вопрос о проведении операции на человеке.

– Так. И что же? – Ди Рёнсок подсел к Сор Окчу поближе.

– Мне кажется, доктор испытывает затруднения с первой операцией, а я смогу помочь ему…

Сор Окчу не хотела говорить о своем решении первой лечь на операцию, но Ди Рёнсок почувствовал, что девушка на это уже решилась. Однако он не стал приставать с вопросами. Что ж, если хочет помочь человеку, пусть едет.

– Значит, поедешь помогать Дин Юсону? Похвально. Хорошо бы заодно подлечиться и тебе. Может, и тебе сделают операцию. В случае чего иди на нее смело, будь достойной дочерью своих родителей.

– Вы во мне не сомневайтесь.

– Я верю в тебя. Все будет хорошо. Счастливого тебе пути.

На следующий день Сор Окчу, наскоро собрав вещи, дневным поездом выехала из Хаджина.

В опрятно убранном доме санитарки Хусон у стены на ондоле сидела Сор Окчу и старательно занималась каким-то шитьем. Ее лицо дышало спокойствием. От прежних волнений не осталось и следа.

Сор Окчу приехала два дня назад. На вокзале ее встретили Дин Юсон, его мать, Гу Бонхи и санитарка. Были, конечно, и слезы. Плакала Сор Окчу, плакали Гу Бонхи и мать Дин Юсона, но это были слезы радости. Сор Окчу даже не заметила, как очутилась в этом доме.

За два дня она прошла полное медицинское обследование и теперь ждала госпитализации.

Сор Окчу не раз в эти дни вспоминала свою прошлую жизнь. Последние семь лет были годами тяжелых переживаний и мук. А сейчас терзавшая ее душевная боль, вызванная мыслями о неудавшейся любви, утихла, наступило успокоение. Ощутить это состояние помогли ей добрые люди, окружавшие ее и теперь, и гордость за Дин Юсона, который, успешно завершив свои опыты на животных, сейчас готовится к операции на человеке. Однако подобно тому, как нельзя распознать потаенное коварство реки, которая может неожиданно засосать в водовороте, так и в душе Сор Окчу, приехавшей по зову сердца стать первым пациентом Дин Юсона, где-то в глубине затаилось беспокойство. Разумеется, она верила Дин Юсону, но быть спокойной до конца она не могла. И ее руки, аккуратно наносившие стежки на ткань, порой невольно дрожали.

Неожиданно со двора донесся голос Гу Бонхи, и в ту же минуту девушка была уже в комнате.

Сор Окчу отложила шитье и, поднявшись, пошла навстречу гостье.

– Здравствуй, моя дорогая подружка. Не скучно ли тебе тут в одиночестве? – быстро заговорила Гу Бонхи, как бы боясь, что ее могут перебить. В больнице она старалась быть сдержанной и даже строгой, как и подобает, по ее мнению, врачу, а в общении с подругой давала волю своей живой натуре.

Они сели друг против друга.

Гу Бонхи и Сор Окчу встретились в начале войны. Гу Бонхи училась в медицинском институте. Когда началась война, она попросилась на фронт и получила назначение в один из полевых госпиталей, расположенных вблизи города Кэсона. На одной из промежуточных станций в вагон вошла Сор Окчу. В хорошо подогнанной военной форме, с погонами младшего лейтенанта на узких плечах, с ясным взглядом и нежным лицом, немногословная привлекательная девушка сразу пришлась по душе Гу Бонхи. Оказалось, Сор Окчу едет в тот же госпиталь, что и Гу Бонхи. В первый же день пути они подружились. Вероятно, их сблизила несхожесть характеров, Сор Окчу была рассудительная и спокойная, а Гу Бонхи – впечатлительная и импульсивная.

Гу Бонхи искренне радовалась, что рядом с ней будет такой надежный человек, как Сор Окчу. Даже на фронте, в дни тяжелейших боев, сталкиваясь с огромными трудностями, ей было не страшно, если поблизости находилась Сор Окчу. Всю войну они прошли вместе, не расставаясь ни на один день. Казалось, они будут вместе всегда и никто не сможет разлучить их. Но вот Сор Окчу попала в окружение, и все уже считали ее погибшей. Однако оказалось, что она была ранена и к своим все же добралась. И вот она сидит перед ней такая же красивая, только чуть похудевшая… Гу Бонхи так и сияла от радости, что наконец они снова встретились…

– Что ты, совсем нет! Теперь со мной ты, окружают меня добрые люди. Нет. Я счастлива.

– Вопрос о твоей госпитализации решен. Завтра с утра начинай оформлять документы.

– Ой, правда? Вот хорошо! Спасибо тебе. – Сор Окчу поднялась и расцеловала подругу. Но вдруг, посерьезнев, она спросила: – Тебе можно задать один вопрос?

– Конечно, можно.

– Скажи, пожалуйста, как готовится эта первая операция, о которой ты мне писала в письме? По методике Юсона?

– Вот ты о чем. Скажу, конечно. Здесь никаких секретов нет. Проводим еще несколько опытов на животных, чтобы полностью гарантировать успех операции, и одновременно готовим к ней Хван Мусона, доводим его до полной операбельности, – почти дословно повторила Гу Бонхи слова своего письма.

– Значит, уже решено, что первым пациентом будет Хван Мусон? Я тебя правильно поняла?

– Да. И операция скоро состоится. Ты даже представить себе не можешь, как много споров было вокруг кандидатуры первого пациента. – И Гу Бонхи подробно рассказала все перипетии дискуссии по этому вопросу.