Текст книги "Дочери Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)
– Подхлестни их! – крикнула Диана, когда первый колесничий «красных», преодолев очередной поворот, вышел на четвертый круг. – Слышишь, подхлестни! Ну, давай!
– Прошу тебя извинить мою кузину, сенатор. – Это к ним, с безмятежной улыбкой на лице, приблизилась Корнелия, но Марцелла хорошо знала сестру и потому, когда та бросила взгляд на преторианцев Отона, прочла затаившуюся в глубине ее глаз тревогу. – Диана готова отдать жизнь за «красных», и что бы мы ни говорили, нам никак не удается утихомирить ее.
– Не надо ее утихомиривать, – ответил Отон. – Ваша Диана – большой оригинал, а я люблю оригиналов. Ведь ты тоже большой оригинал, госпожа. – С этими словами он пожал руку Корнелии, по всей видимости, гораздо сердечнее, чем следовало бы, потому что Корнелия тотчас поспешила убрать ее за спину.
– Достопочтенная Статилла, как я рада видеть тебя! – поспешила она перейти к свите Отона, состоявшей из молодых женщин, преторов и трибунов, которых почти всех знала по именам.
Пизон, до этого неловко переминавшийся с ноги на ногу где-то сзади, взял жену под руку и последовал за ней. Корнелия взялась представлять мужа гостям, что не замедлило вызвать неудовольствие у Отона. Он тотчас надулся, особенно когда увидел сопровождавших Пизона преторианцев, которые по первому же знаку Корнелии бросились к ней, как преданные рабы.
– Жаль, что Корнелия не может быть императором, – задумчиво проговорила Марцелла, ни к кому особенно не обращаясь, однако ее слова не ускользнули от слуха Отона.
– Верно, госпожа, – произнес он и, поклонившись, внимательно заглянул ей в глаза. – Корнелия Секунда, если я не ошибаюсь? Кажется, я тебя знаю.
– Нас никогда официально не представляли друг другу, сенатор, – холодно ответила Марцелла.
– Не представляли, но я помню, что император Нерон лестно отзывался о твоей красоте. Я не удивлен тому, что он был абсолютно прав в подобном суждении.
Неожиданно в ложе раздался истошный вопль Дианы – это «синие» вырвались вперед в четвертом круге.
– Я умру, если они выиграют! – прошептала она, не сводя глаз с фонтанчиков песка, взметаемых лошадиными копытами. – Я умру!.. – Возле Дианы собралась добрая половина сопровождавших Отона трибунов, которые вскоре присоединились к ее горестным выкрикам. Однако слух Марцеллы как будто поставил преграду этому шуму.
– Я не хочу обсуждать тот вечер, сенатор, – наконец произнесла она. – Что было, то было.
– Тогда скажу вот что: ты мужественная женщина и достойна моего восхищения.
Марцелла отпила из кубка, не чувствуя, однако, вкуса вина. Ей довольно часто доводилось видеть бывшего императора с расстояния: надев на крашеные волосы золотой венок, он приветственно махал рукой плебсу, читал свои стихи придворным, что-то шептал на ухо красивым женщинам, которые имели счастье не быть его страдалицами женами. Но близко? В ту теплую весеннюю ночь на званом ужине в доме Лоллии она видела румяного мужчину с приятными чертами лица и блестящими глазами, придававшими ему вид больного лихорадкой.
В этот момент, возвращая ее к действительности, ей в уши ворвался громкий стук колес – как оказалось, это одна из упряжек «зеленых» преодолела крутой поворот, и Марцелла растерянно заморгала. Даже Пизон, который нашел в глубине ложи какого-то важного собеседника, поспешил обернуться. Лошади понесли, потащив за собой свалившегося с колесницы возничего, крепко привязанного к ней вожжами. На помощь несчастному тотчас бросились обслуживавшие арену рабы. Нужно было как можно скорее убрать обломки разбитой колесницы. Колесничему наконец удалось обрезать постромки и освободиться от обезумевших лошадей. Окровавленный и оборванный, он лежал на песке. Лошади же, ощутив свободу, еще быстрее устремились вперед. Рабы поспешно подхватили возницу на руки и понесли прочь с арены.
– Отлично, – облегченно вздохнула Диана. – Если бы его переехали «красные», они увязли бы колесами в его кишках и потеряли скорость.
– Маленькая дикарка, – проговорила Марцелла, все еще чувствуя на себе взгляд Отона, и покрутила в руке ножку золотого кубка.
– Я должен перед тобой извиниться, – неожиданно произнес тот. – Жаль, что в ту ночь я так ничего и не сказал.
– По крайней мере ты удержался от смеха, – поймала себя на признании Марцелла. Большинство гостей тогда рассмеялись, точнее, захихикали, когда Нерон, посмотрев на нее, бесцеремонно заявил своим высоким, едва ли не женским голосом: Завтра ты будешь обедать со мной одна. Марцелла, стряхнув с себя задумчивость, испуганно подняла на него глаза, и высокомерные гости Нерона нашли это чрезвычайно забавным. Очередная императорская прихоть. Прихоти Нерона были известны всем: даже когда пылал объятый огнем сенат, никто не осмелился произнести ни слова. Император-поэт привык добиваться всего, что только приходило в его безумную голову. И неважно, что это было, – кубок вина, роскошный дворец или красивая дочь полководца.
– Нет, я не смеялся тогда, – в глазах Отона блеснул насмешливый огонек. – Для этого ты вела себя слишком храбро.
– Я не думаю, сенатор, что тот случай, когда у человека нет выбора, можно назвать храбростью.
– Позволь заверить тебя, что это именно так. Храбрость – это умение достойно встречать неблагоприятные обстоятельства, независимо от того, можно их избежать или нет.
Начался последний заезд. Марцелла заставила себя переключить внимание. Диана, вскочив с места, криками подбадривала резко вырвавшихся вперед «красных». Толпа бешено ревела, и Марцелла поймала себя на том, что кричит вместе со всеми, а ее ладони от волнения покрылись потом. Впрочем, переживания эти никак не были связаны со скачками. Даже Лоллия присоединилась к многотысячному хору голосов, доносившихся с трибун, и, так же как и Диана, истошно вопила все время, пока «красные» и «синие» с переменным успехом рвались вперед, к победе. А вот Отон и его свита не проявили к происходящему на арене ни малейшего интереса и продолжали о чем-то негромко переговариваться. Последний поворот. Марцелла ахнула вместе со всеми остальными, когда колесницы на сумасшедшей скорости обогнули поворотный столб. Правда, «красные» при этом лишь чудом не задели его. Колесничий едва не потерял равновесие, однако с побелевшими от ужаса глазами яростно продолжал нахлестывать упряжку.
Марцелла неожиданно поймала себя на том, что неистово колотит кулаками по перилам ложи. О, Фортуна, мелькнула в ее голове позабавившая ее мысль, гонки увлекли даже меня! Виний, как обычно, выглядел угрюмо, Туллия, заметив радостное настроение окружающих, неодобрительно поджала губы. Даже скучный Пизон, и тот поддался всеобщему накалу страстей и что-то невнятно бормотал себе под нос, а Корнелия радостно вцепилась в его руку. Стоя позади них, обычно бесстрастный центурион Денс бранился как заурядный мальчишка-конюх, сжимал кулаки и криками подбадривал «красных». И что совсем удивительно, даже сенатор Марк Норбан оторвался от вечных своих свитков. Цокот лошадиных копыт был подобен сердцебиению.
Упряжки рванули к финишу, и все разговоры разом смолкли. За победу теперь отчаянно боролись лишь «красные» и «синие». Мчавшиеся бок о бок пристяжные соперников пытались ухватить друг дружку зубами. Колесничие нещадно нахлестывали своих лошадей. Все до последнего зрители вскочили на ноги и истошно вопили, требуя от колесничих победы. Лишь унылый Гальба продолжал морщинистыми руками перебирать свитки расходов и подсчитывать сестерции. Еще мгновение – и «красные» резко вырвались вперед, в прах сокрушив все надежды поклонников «синих» видеть своих любимцев победителями кульминационного забега.
Трибуны взорвались ликующими криками.
Диана, не в силах сдержать ликование, заключила в объятья первого попавшегося, кто стоял рядом с ней. Как оказалось, это была Марцелла. Та смеялась, обнимая в ответ свою безумную кузину, и от избытка чувств даже растрепала ей гриву светло-золотистых волос. Корнелия и Пизон тоже сжимали друг друга в объятиях. Лоллия, словно мяч, подбрасывала в воздух малышку Флавию, и даже Отон улыбался, не скрывая своей радости. Внизу колесничий «красных» растерянно взирал на рабов, приближавшихся к нему с пальмовой ветвью победителя.
Колесничий «синих» злобно щелкнул кнутом над головами взмыленных лошадей «красных», вынудив всех четверых встать на дыбы, чем вызывал на трибунах бурю негодования. Все, от Дианы и до последнего плебея, тотчас же разразились потоком отборных непристойностей.
– Клянусь Юпитером! – с улыбкой воскликнул Отон, услышав, как Диана поносит подлого колесничего «синих». – Я со времен службы в легионах не слышал таких изощренных ругательств.
Рукоплескания наконец смолкли, и гости в ложе начали расходиться. Лоллия пригласила всех желающих к себе в дом, где вечером будут чествовать победителя сегодняшнего заезда.
– Я не потерплю в своем доме никакого отребья вроде колесничих! – недовольно фыркнул Виний.
– Тогда, дорогой, если ты не против, я устрою пир в доме деда, – слащавым тоном проговорила Лоллия. Марцелла, прикрыв ладонью рот, рассмеялась. Хотя было видно, что спутники Отона явно рады возможности вкусить даровых угощений в доме, где чествуют знаменитого гостя; сенатор Виний, возмущенно замахал морщинистыми руками, продолжая шепотом упрекать жену в легкомыслии. Лоллия, не таясь от него, театрально закатывала глаза. Марцелла предположила, что уже через месяц Лоллия потребует у Виния развода.
– Думаю, это намек на то, что пора расходиться, – сказал Отон и склонился над рукой Марцеллы. – Я, конечно, приду на этот ужин. Разве я когда-нибудь пропускал хороший пир? А пока что я буду вынужден заняться этими тупицами, чтобы они пребывали в уверенности, что я талантлив и хорошо осведомлен.
– Ты талантлив и хорошо осведомлен, сенатор, – отозвалась Марцелла. – Я слышала, что ты хорошо справлялся с обязанностями губернатора Испании.
– В самом деле? Я и не знал, что тебе это известно, – с этими словами Отон отошел от нее, чтобы обменяться приветствиями со знакомыми патрициями.
Корнелия и Пизон получили приглашение во дворец на обед к императору. Однако остальные члены семьи отправились в дом деда Лоллии. Впереди всех шествовала Диана, обняв за плечо победителя сегодняшних скачек. В доме сразу же рекой полилось вино, раздались звуки музыки. Устроившись в углу с бокалом вина, Марцелла принялась наблюдать за происходящим. Это то, что мне удается лучше всего. Марцелла, хранитель истории, соглядатай императоров, подумала она и вслух рассмеялась над собой. Какие, однако, напыщенные слова для заурядного историка!
Дед Лоллии буквально лучился радушием и с распростертыми объятиями встречал всех: сенаторов и колесничих, напыщенных трибунов и смешливых женщин. Бывший раб, а теперь один из самых влиятельных людей Рима искренне радовался всеобщему успеху. Еще бы! Ведь недавно он завладел акциями «красных». А также, насколько было известно Марцелле, «синих», «зеленых» и «белых», ибо благоразумно ставил сразу на все стороны. Стоит ли удивляться тому, что он самый богатый человек в Риме! В свои первые годы вольноотпущенником, он заправлял кварталом доходных домов на Целии. Позднее – причем весьма успешно – занялся торговлей, благодаря чему сколотил внушительное состояние, женился на патрицианке и даже получил возможность общаться с императорами… Лоллия о чем-то упрашивала деда в углу. Она наверняка уже сообщила ему о том, что хотела бы избавиться от Виния. И ей, разумеется, удастся это сделать, – дед мог быть неуступчивым в торговых делах, но становился мягким и податливым, как глина, в нежных ручках единственной внучки, которую вырастил, как собственную дочь. Родители Лоллии погибли во время кораблекрушения, когда корабль, на котором они плыли, затонул. Дед, не раздумывая, взял малышку к себе. Его сокровище желает себе нового мужа? Что ж, любящий дед непременно его найдет, точно как же, как находил для нее украшения, жемчуга, кукол, наряды и прочее, когда она была маленькой. Тогда у нее были самые лучшие игрушки, подумала Марцелла. Пожалуй, у нее и сейчас лучшие «игрушки», какие она только пожелает.
Стоявший в центре шумной толпы, Отон предложил тост за «красных» и за возвращение хороших времен в недавно наступившем холодном декабре. Не успел он закончить речь, как к нему подошел один из сопровождавших его преторианцев и что-то прошептал на ухо. Марцелла заметила, что Отон широко улыбнулся.
– Приношу всем мои искренние извинения! – радостно объявил он. – Император Гальба вызывает меня во дворец. О, боги, в чем же я провинился?
– Почему Гальба позвал его? – запричитала на следующий день Корнелия, обращаясь к Марцелле.
– Может, потому что Отон хорош собой? – предположила Марцелла. – Говорят, Гальба любит красивых, сильных мужчин. Я всегда думала, что он благоволит Пизону именно по этой причине, но если ему больше по нраву Отон, то…
Впрочем, сестра не слушала ее и продолжала:
– …мы с Пизоном должны были стать единственными гостями! Отон будет весь ужин отпускать шуточки на счет моего мужа. И еще я так и не поняла, зачем Отону дали охрану из преторианцев…
Марцелла удивленно выгнула бровь.
– А, по-моему, ты все отлично понимаешь, Корнелия.
– Неважно, – отмахнулась та, поправляю прическу. – Это ничего не меняет. В конце концов Пизон – родственник Гальбы. Он происходит от Помпея и Красса, кроме того, он серьезный человек, а не какой-то там надушенный и напомаженный извращенец.
– Может быть. Но, угадай, у кого больше денег на подношения? Угадай, кто способен очаровать даже птиц, сидящих на деревьях? Чье имя толпа выкрикивала после скачек?
Глава 3
Корнелия
Корнелия никогда не любила невольничий рынок. Толкотня, шум, выкрики аукционеров, одобрительные возгласы мужчин, пришедших посмотреть на то, как раздеваются догола рабыни. Буквально все вокруг вызывало у нее отвращение – неудивительно, что при покупке рабов она предпочитала посещать закрытые торги.
– Добрый день, госпожа, и тебе, госпожа, – произнес елейным голосом аукционист, подобострастно кланяясь Лоллии и Корнелии. – Вы доставили мне великую честь своим приходом. Здесь можно увидеть только лучших рабов, они все здоровые и послушные…
– Знаешь, что удручает больше всего? – пожаловалась Лоллия. – То, что теперь для меня главное событие каждого месяца – это поход на невольничий рынок!
– Тебе следует винить в этом только себя, – заметила Корнелия, медленно проходя мимо длинного ряда рабов, стоявших на специальных возвышениях. – Поцеловать колесничего, приглашенного на пир, да будет Юнона благословенна к нам, это смело. Любой муж на месте Виния тоже высказал бы свое неудовольствие!!
– Знаешь, он возражает не против того, что я его поцеловала. Дело в другом – в том, что это было сделано у всех на виду. Я не хочу, чтобы мою жену считали блудницей! – Лоллия с чувством изобразила интонацию мужа. – Поскольку ты, судя по всему, не способна прилично вести себя в общественных местах, тебе следует оставаться в стенах дома. Под строгим присмотром ты можешь ходить на форум, в бани, навещать родственников – против такого рода развлечений я не возражаю!
Корнелия шла, придирчивым взглядом рассматривая вереницу рабов, и рассеянно приняла из рук аукциониста чашку с ячменной водой. Рабы и рабыни были одеты в одинаковые белые туники. Руки и ноги были намазаны маслом и ярко блестели в свете светильника. На шее у каждого висела бирка, с именем и профессией. Слуги, секретари, писцы… хороший повар, вот что ей было нужно! Ее нынешний был совершенно раздавлен предстоящей необходимостью готовить разносолы для пира на сорок гостей. Дело даже не в изысканности ее собственных вкусов или вкусов Пизона, но императорский наследник, когда принимает гостей, просто не имеет права ударить в грязь лицом.
Если, конечно, Гальба выберет его наследником. Впрочем, Корнелия тотчас же подавила эту неприятную мысль. Конечно же император выберет своим преемником Пизона, других претендентов просто не было! Кто-то может показаться большим любимцем в народе, кто-то слывет более обаятельным, кто-то может сорить деньгами, рассыпая их щедрым дождем, но в конечном итоге это ничего не значит. Мужчины с решительным характером всегда берут верх над обаятельными толстосумами.
– Я подумывала, а не купить ли мне новую служанку вместо той гарпии, которую Старикан заставляет шпионить за мной, – задумчиво произнесла Лоллия. – Нет, наверно, мне нужен кто-то еще… сильный и красивый мужчина, который помогал бы мне коротать время.
– Лоллия, прекрати, прошу тебя!
– Кто же будет ублажать меня, если меня посадили под домашний арест? Ты ведь не хочешь одолжить мне своего центуриона. Он мог бы показать мне, как обращаться с копьем, и тогда, так и быть, ты можешь беспрестанно трещать о том, как Пизон станет императором.
– Надеюсь, ты говоришь это не всерьез, потому что я искренне считаю, что…
– Только не топорщи свои перышки, – со вздохом произнесла Лоллия.
Корнелия была готова оскорбиться, однако затем, подавив в себе раздражение, остановилась перед упитанным лысым рабом далеко не юных лет. Подойдя ближе, она прочитала надпись на висевшей на груди раба табличке. Варрон. Сорок три года. Повар.
– Какой ты повар, Варрон? Для кого привык готовить? Для семьи всадника или для семейства сенатора?
– Я готовил пищу для губернаторов, преторов и императоров, госпожа. Сам император Нерон восхищался моей стряпней – вареным мясом страуса, – последовал ответ.
– Неужели? Расскажи мне, под каким соусом ты готовишь парную оленину?
– Под луковым, – быстро ответил раб. – С иерихонскими финиками, изюмом и медом.
– А какие блюда ты предложил бы императору Гальбе, окажись он за твоим столом?
– Медузу и яйца, вареные грибы с перечным соусом, приготовленным на рыбьем жире, жареного попугая…
– О боги! Ну почему здесь не выставляют на продажу мужей! – сокрушенно произнесла Лоллия и протянула кубок, чтобы ей его снова наполнили. Вином, заметила Корнелия, а отнюдь не ячменной водой. – Представляешь табличку с надписью: «Виний, римлянин, шестьдесят два года, зануда и пустозвон». Я разведусь с ним, ведь что мне еще остается? Я бы и раньше это сделала, но он пригрозил, что натравит на моего деда императора… мол, тот конфискует все его имущество, короче говоря, поступит так же, как с несчастным Марком Норбаном.
– Ему не следовало так говорить, – призналась Корнелия. – Варрон, а чем, по-твоему, лучше фаршировать кролика?
– Свининой и сосновыми орешками, госпожа…
– Старикан конечно же не утихомирится и будет по-прежнему угрожать моему деду, – зловещим тоном произнесла Лоллия и зашагала дальше вдоль длинной вереницы рабов.
Массажистка, парикмахер, носильщик…
– Он продается вместе с пятью другим рабами, госпожа, – вступил в разговор торговец. – Неплохой набор…
– Я беру этого, – решила Корнелия и улыбнулась упитанному лысому повару. – Добро пожаловать в мой дом, Варрон.
– Спасибо тебе, госпожа, – произнес тот и почтительно склонился над ее рукой.
– Хм… – Лоллия остановилась перед последним в ряду рабом. – Кто это?
Корнелия прочитала надпись на табличке.
– Тракс, галл, двадцать восемь лет, раб для личных нужд.
Это было вежливое иносказание. Одного взгляда на раба – высокого, широкоплечего, светловолосого, с налитыми, как у статуи атлета, мышцами – было достаточно, чтобы понять, каковы его главные умения.
Лоллия смерила его придирчивым взглядом с головы до ног.
– Тебя зовут Тракс?
– Да, госпожа. – У раба был низкий голос с отчетливо выраженным акцентом.
– И ты родом из Галлии? Это далеко отсюда.
– Я почти не помню Галлию, госпожа.
– Извини, ты не будешь против, если?.. – Лоллия вскинула брови и игриво улыбнулась рабу.
Тракс задрал тунику до уровня головы, выставляя напоказ крепкое обнаженное тело. Корнелия поспешила отвести возмущенный взгляд. В раздевании раба не было никакой необходимости. Даже если у него окажется какой-нибудь телесный изъян, его всегда можно вернуть продавцу. Зачем заставлять рабов раздеваться догола, только для того, чтобы поглазеть на них? Ведь даже у рабов есть гордость. Этот великан галл слегка покраснел, однако улыбнулся Лоллии – как показалось Корнелии – искренне и немного смущенно. В уголках голубых глаз лучиками собрались крошечные морщинки.
Лоллия повернулась к торговцу.
– Я беру его.
– Ты покупаешь раба не просто за его красоту, – сказала Корнелия, когда Тракс, на ходу натягивая обратно тунику, позволил отвести себя прочь. – Этот галл вскружит голову всем рабыням в твоем доме, да, пожалуй, и половине рабов-мужчин.
– Мне все равно. Главное, чтобы голова кружилась у меня самой.
– Тебе действительно нужен личный раб?
– Мне нужно именно такое прекрасное тело. – Лоллия смерила взглядом свою новую покупку, ожидавшую ее в другом конце зала. Тракс смахнул со лба волосы, и при этом движении литые бицепсы красиво перекатились шарами под бронзовой кожей. – Это именно то, что оживит мой скучный домашний арест!
Корнелия остановилась.
– Послушай, Лоллия. Любовники из твоего окружения – это одно дело, но спать с рабом? Тем самым ты унижаешь себя. И их тоже.
– Спорим, ты ни за что не упрекнула бы меня этим, будь я мужчиной, – пожала плечами ее кузина. – Все мужья, насколько мне известно, время от времени спят с рабынями.
– Но это не оправдывает тебя.
– Любой раб с такой внешностью, как у Тракса, знает, что его покупают для любовных утех, – с жаром возразила Лоллия. – Не удивлюсь, если он возносит хвалу богам за то, что его купила я, а не какая-нибудь престарелая матрона или гадкий старикашка сенатор.
– Я рада, что ты о себе высокого мнения, – возмутилась Корнелия.
– Покупки будут доставлены к порогу твоего дома через час, – сообщил, поклонившись, коротышка работорговец. – Может быть, обе госпожи желают посмотреть остальной товар? Новая служанка, которая сделает вас еще более красивыми, или, может быть…
– Думаю, что я уже пересмотрела всех, – ответила Корнелия и жестом подозвала управляющего, чтобы тот поторговался о цене.
– Вижу у тебя новенькую вещицу, – произнесла Лоллия, взяв кузину за руку. – Этот браслет, похоже, египетской работы.
– Так, побрякушка, брелок, – ответила Корнелия и, чтобы скрыть бронзовый амулет, торопливо закрыла запястье рукавом платья.
– Похоже, что это амулет, – заговорщически подмигнула Лоллия, когда они шагали через длинный вестибюль в направлении атрия. – Дай, угадаю, амулет для Пизона? Или твой собственный, призывающий плодородие?
Корнелия покраснела.
– Пизон не любит амулеты, говорит, что это глупые предрассудки суеверных плебеев.
Из-за этих его слов она чувствовала себя слегка виноватой за то, что пожертвовала пригоршню монет храму Исиды. Жрицы заверили ее, что если она будет носить такой амулет и зашьет его в подушку мужа, то все ее пожелания сбудутся. Корнелия поступила так, как ей было сказано, не сказав, однако, об этом Пизону. Ее супруг с неодобрением относился к чужеземным богам. Впрочем, так же, как и она сама. Но ей недавно стало известно об Исиде и ритуалах, призванных одарить женщину плодородием.
– Это не твое дело, Лоллия, – добавила она.
– Только не надо грубить мне, дорогая. Я не понимаю, почему ты так хочешь детей. Флавия, конечно, прелестна, но моя талия никогда больше не будет такой же стройной, как прежде.
– Кстати, как себе чувствует Флавия? – поспешила спросить Корнелия. Хотя в атрии было холодно и в проем крыши были видны зимние свинцовые облака, она чувствовала, что у нее горят щеки.
– Хворает, – пожала плечами Лоллия. – Да любой захворает, живя в доме старикана. Я собираюсь слечь в постель сразу, как только доставят Тракса. Скажусь больной, сошлюсь на головные боли, чтобы подольше оставаться в постели, но я буду в ней не одна…
– Флавия захворала? – оборвала ее Корнелия. – Что с ней? Ты показала ее врачу?
– У нее всего лишь кашель. Мои служанки не отходят от нее ни на минуту.
– А почему ты сама не присматриваешь за ней?
– О, боги, зачем? – искренне удивилась Лоллия. – Рабыни прекрасно знают, что им делать, они в этом разбираются намного лучше меня.
– Если бы Флавия была моей дочерью, я бы ни за что не оставила ее под присмотром рабов! Ребенка обязательно должна воспитывать мать…
Лоллия расхохоталась.
– Ни одну из нас, Корнелия, не воспитывала мать. Тебя, Марцеллу, Диану, меня. Вспомни, нас всех воспитывали рабы. Я не вижу причины, почему бы Флавии…
– Не забывай, что наши матери умерли молодыми, Лоллия. Я не понимаю, зачем Флавии…
– А я не понимаю, какое тебе до этого дело. Флавия не твоя дочь.
– Может, было бы куда лучше, будь она моей! – неожиданно разозлилась Корнелия. – Твоя дочь лежит больная, а ты покупаешь для удовлетворения собственной похоти домашнего жеребца!
– Если я одолжу его на время тебе, может, тогда ты забеременеешь и обзаведешься собственным ребенком, и перестанешь завидовать моему? – вспыхнула Лоллия. – Потому что твой муж на это явно не способен.
– Да как ты смеешь хотя бы слово произнести о моем муже?! – Корнелия подскочила к кузине едва ли не с кулаками.
– Неужели этот твой Пизон для тебя такое выгодное приобретение? – съязвила в ответ Лоллия. – Он каждый раз задирает нос при встрече с моим дедом, да и ты тоже! Только потому, что тот родился рабом и верит в то, что на жизнь можно заработать собственным трудом. Мой дед крутится день и ночь, зарабатывая эти проклятые деньги, которые затем берете у него в долг вы все. Вы все приходите к нему с протянутой рукой, так что я на месте твоего бесценного Пизона не стала бы задирать нос и воротить от него лицо!
– Это в тебе говорит зависть, – парировала Корнелия. – Ты ревнуешь, потому что мой муж скоро станет наследником Гальбы!..
– Верно, и уж тогда ты точно станешь смотреть на меня свысока, как и подобает императрице! – Лоллия вызывающе уперлась кулаками в бедра. В эти минуты она была готова испепелить Корнелию взглядом. – Не думай, что я не замечаю, как ты и Марцелла закатываете глаза, когда я начинаю говорить! Вы обе всегда меня презирали! Да и Диана тоже!
– Почему бы и нет? – отплатила кузине той же монетой Корнелия. – А с какой стати нам смотреть на тебя, как на ровню? Ты, которая разгуливает повсюду, раскрашенная, как последняя шлюха, и спит с рабами!
– А что мешает тебе самой попробовать рабов? Готова поспорить, тебе еще никогда не вдували по-настоящему!
– Мой муж обожает меня!
– Ну, это уже совсем никуда не годится! Обожание, Корнелия, не имеет никакого отношения к настоящей любви. Почему бы тебе не вернуться на невольничий рынок и не купить себе какого-нибудь верзилу грека с членом как у быка? Просто для того, чтобы понять, чего тебе не хватает в жизни?
– И ты еще удивляешься, что я смотрю на тебя свысока? Да как же мне не смотреть свысока, если ты рассуждаешь, как потаскуха из портового лупанария! Да, в тебе сразу заметна кровь рабов!
Торговец рабами, стоявший возле двери, бросил на них осторожный взгляд. Стоя в центре атрия, две патрицианки крикливо ссорились, как какие-нибудь торговки рыбой.
– Тогда, дорогая кузина, молись всем богам, чтобы тебе наконец помог твой хваленый амулет, приносящий плодородие! – прошипела Лоллия, по-кошачьи сузив глаза. – Знаешь, никакому императору не нужна бесплодная жена. Твой бесценный муженек разведется с тобой и женится на какой-нибудь безмозглой дурочке, которая нарожает ему кучу сыновей, и тогда самая образцовая женушка во всем Риме перестанет наконец смотреть на меня как на отбросы в сточной канаве!
Корнелия с размаха залепила нахалке звонкую пощечину. Лоллия ответила ей тем же.
Какое-то мгновение они стояли молча, готовые испепелить друг дружку полными ненависти взглядами.
Корнелия ушла первой, лишь бы Лоллия не успела заметить на ее щеках слезы.
Диана
Отлично, подумала Диана, наконец-то это случилось!
Четвертая Корнелия кругами ходила по траве, улыбаясь новой, мечтательной улыбкой: она безумно, абсолютно и навсегда влюбилась.
А началось все так…
– Так кто он такой, этот бритт? – спросила она у главы фракции «красных», когда носильщики наемного паланкина ступили на узкую дорожку. – Я думала, что знаю всех коневодов в Риме.
– Когда-то в Британии он участвовал в мятеже, теперь же состарился и разводит лошадей. Лошадей он продает немного, но они хорошие. У него наверняка найдется что-нибудь подходящее для «красных». – Носилки закачались над грязной узкой тропинкой, и глава фракции недовольно посмотрел на Диану. – И зачем только я привел тебя сюда?
– Потому что мои благородные родственники помогут тебе заплатить за новую упряжку, – ответила Диана и прикоснулась к одному из висевших на шее медальонов. Две лошади погибли в первых же скачках этого года, еще до того, как начались основные бега. Упряжка «красных» запуталась в вожжах, когда ненавистный Деррик щелкнул над головами лошадей кнутом. Две из них перепугались и понесли, как безумные. Две коренных, прихрамывая, ушли прочь с арены. – А если я помогаю деньгами, то и помогаю выбирать лошадок.
Глава фракции нахмурился. Диана знала, что толстяк сильно ее недолюбливает, но ей было наплевать. Главное, что он с благодарностью принимал финансовую помощь ее семьи, что, в свою очередь, лишало его возможности выгнать ее саму из конюшен «красных». А это самое главное.
Конный завод, возле которого они наконец сошли с носилок на землю, представлял собой большой участок земли с широким пастбищем, спускавшимся вниз по отлогому склону. На вершине невысокого холма расположилась небольшая вилла с колоннами. Все лучшие места, где разводили лошадей, находились за пределами городских стен. Диана с удовольствием вдохнула полной грудью чистый, морозный воздух. Как это не похоже на задымленные и зловонные улицы Рима! Если бы не Большой цирк, она непременно уехала бы из города и жила на природе, где воздух чист и прозрачен, как горный хрусталь!
Вскоре к ним из виллы вышел дородный управляющий и, поздоровавшись, тотчас же вступил в деловой разговор с главой фракции «красных». Диана с высоты холма посмотрела вниз и увидела какого-то человека. Прислонившись к коновязи, он наблюдал за тем, как по полю бегают два жеребенка. Возле его ног сидел черный пес непонятной породы. Приподняв подол красной паллы, чтобы не испачкаться в грязи, Диана подошла и встала с ним рядом. Жеребята были слишком юными для бегов, но они ей понравились.
– У них отличные ноги, – похвалила она. – Скажи, у тебя есть лошади постарше?
Мужчина обернулся. Диана давно привыкла к тому, что мужчины удивляются, когда смотрят на нее, но этот человек посмотрел на нее равнодушно.
– Тебе нужны лошади для бегов или на племя?
– Для бегов, – ответила Диана и опустилась на корточки, чтобы почесать собаку за ухом. – Для «красных».
