Текст книги "Дочери Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
Какое это чудное место, Сады Азиатикуса! Огромное пространство рельефной зелени на южном склоне холма, который носит название Пинций. В летние месяцы глаз посетителей здесь радовали душистые холмики розовых кустов, шелковистая трава и дивные замшелые статуи. Несмотря на холод февраля, сад не утратил своего очарования. В фиолетовое сумеречное небо вонзались кроны тополей. Тихо журчали струи фонтанов. В водной глади прудов отражались ажурные мостики. Марцелла заметила среди деревьев свет факелов, мерцавших вдоль дорожек сада. Во всем Риме любовникам не сыскать более удобного места для тайных встреч, чем сады Азиатикуса. Лоллия не раз пользовалась для любовных утех тенистыми рощами благородного лавра и укромными уголками за шпалерами орхидей. Впрочем, сейчас она пребывает не в том настроении, чтобы устраивать тайные свидания. Раньше за ней такого не водилось. Марцелла не могла припомнить случая, чтобы Лоллия, выйдя из себя, повысила на кого-либо голос. Даже на рабыню, укравшую ее любимые жемчуга, или на трибуна, бросившего ее ради танцовщицы-египтянки. Всего несколько недель назад на чтениях Лоллия была погружена в меланхолию, и вот теперь дала волю дурному настроению. Похоже, что охватившая город истерия не обошла стороной и эту легкомысленную хохотушку.
Я не знаю, что Нерон сделал с тобой, потому что ты ничего никому никогда не расскажешь…
Марцелла вздрогнула и, плотнее закутавшись в палу, сошла с дорожки и зашагала по траве к фигурно высаженной рощице тополей. Над ее головой ветер плавно покачивал темные ветви деревьев. Под этими тополями, спасаясь бегством от разъяренных преторианцев, нашла смерть несчастная императрица. Третья жена императора Клавдия, изменявшая своему мужу. В конце концов преследователи догнали беглянку и отрубили ее хорошенькую головку.
Интересно стала бы Лоллия смеяться, если бы узнала правду? – подумала Марцелла. А Корнелия и Диана? А Гай и Туллия? А Луций?
Нерон не прикоснулся ко мне даже пальцем.
– Это ты, моя дорогая, – рассеянно произнес он, когда управляющий привел в комнату Марцеллу. Ей было холодно и страшно, однако любопытство историка взяло верх, перевесив все прочие чувства. С вращающегося потолка над головой, кружась, сыпались благоуханные лепестки, падая розовым дождем на императора великого Рима, сидевшего в позе музыканта в греческой тунике и сандалиях. На коленях у него лежала золотая лира.
– Цезарь, – почтительно произнесла Марцелла и опустилась перед ним на колени, чувствуя, как под лиловым шелком тело ее стало липким от пота. Перед тем как идти к Нерону, она нарочно задрапировала столу так, чтобы как можно меньше была видна ее высокая грудь. Нерон в знак приветствия взмахнул по-женски холеной и нежной рукой.
– Нет, моя дорогая, этой ночью я для тебя не цезарь. Мы будем ужинать одни, как обычные влюбленные. Мне всегда хотелось стать простым музыкантом, который своей игрой зарабатывает себе кусок хлеба. Или, может быть, актером. Ты наверняка слышала, как я декламирую стихи…
Жаркая ночь. Весна скоро перейдет в лето. Рабы, все как один светловолосые и с голубыми глазами, специально отобранные за их красоту, с ловкостью и изяществом танцовщиков, вносили одно блюдо за другим. И каждое было сдобрено возбуждающей приправой, предназначенной для ночи любви. Им подавали и морских ежей в миндальном молочке, и сине-черные устрицы из Британии, и пирожки с начинкой из пыльцы съедобных цветов. Марцелла уплетала все за обе щеки. Эти возбуждающие снадобья поспособствуют тому, чтобы мне не было противно, когда он наконец замолчит и захочет меня. Хотя Нерон был высок ростом, фигуру ему портили большой, как бочонок, живот, и тонкие ноги. Не говоря уже про покрытый пятнами подбородок. Лысеющую голову императора-актера прикрывал рыжий парик. Марцелла отметила также, что глаза Нерона ярко блестели, как будто у него была лихорадка. Или сифилис.
– Я также хотел бы стать поэтом. Ты ведь конечно же слышала мои стихи? Моими стихами о любви Адониса и Афродиты немало восхищались в Афинах…
О боги! Лучше бы он не тянул время! Император положил на нее глаз накануне, в конце очередного званого вечера, и небрежно пригласил к себе во дворец, даже не потрудившись поговорить с ней. Да и с какой стати он стал бы это делать? Она всего лишь игрушка, которой он развлечется один раз, а затем найдет себе новую. Чем скорее он заберется на меня, тем скорее все закончится, и я смогу вернуться домой.
Нерон отодвинул в сторону золотое блюдо и провел влажными пальцами по ее руке. Марцелла напряглась, однако заметила, что Нерон на нее даже не смотрит. Его лихорадочный взгляд был устремлен куда-то между высокой вазой с пурпурными орхидеями и мраморной статуей Леды с лебедем.
– Я сыграю для тебя, – произнес он и приказал слугам принести лютню. – Император дает представления для одной тебя.
– Для меня это великая честь, цезарь.
Нерон взял лютню в руки и принял картинную позу. Его фальшивые рыжие кудри ярко блестели в свете ламп. Он исполнил что-то непристойное про весну…
– Это мое собственное сочинение. Надеюсь, оно тебе понравилось?
– Превосходно, цезарь!
За первой песней последовала вторая, эпическая поэма о подвигах Геркулеса. Пронзительный голос Нерона неприятно резал слух.
– Несравненно, цезарь!
В промежутках между песнями император велел принести еще вина, но Марцелла отодвинула свой кубок. Ей нельзя много пить, иначе она уснет. Нерон же имел привычку отправлять на казнь тех сенаторов, которые засыпали во время его выступлений. Сам он жадно осушал кубок за кубком, как будто сильно куда-то спешил.
– Вот послушай еще одну песенку о весне. Разумеется, тоже моего собственного сочинения. Скажешь мне, что ты о ней думаешь?
Это была та же самая песня, с которой он начал.
– Бесподобно, цезарь!
Песню о весне сменили другие. Голос Нерона сделался еще пронзительнее, императорский язык заплетался все сильнее. Взгляд лихорадочно бегал по всей комнате. Император еще дважды исполнил песню о подвигах Геркулеса, правда, в ускоренном темпе.
– Мне время от времени нравится писать стихи о героических подвигах, хотя я предпочитаю описывать подвиги любовные. Кстати, ты знаешь, что сенат плетет против меня интриги? Что зреет заговор?
Марцелла успела похвалить очередную песню Нерона, и лишь затем до нее дошел смысл последней его фразы.
– Что, цезарь?
– Они думают, что я ничего не знаю. Но я все слышу. – Нерон неожиданно отбросил лютню. – Они объявили меня врагом Рима. Даже выбрали нового императора.
– Этого не может быть, цезарь.
– Как бы они ни старались, я перехитрю их. У меня повсюду есть соглядатаи, – ответил Нерон и тут же добавил: – Они об этом еще пожалеют. Я залью лестницу сената их кровью.
Он встал и прошелся по комнате из конца в конец. Приблизившись к пиршественному ложу, на котором сидела Марцелла, задумчиво провел по краю рукой. Его ногти были выкрашены розовым лаком.
– Они вообразили, будто могут выбирать императоров, – произнес он. – Я – бог. Как ты думаешь, разве можно обрести божественность простым голосованием?
– Конечно нет, цезарь, – осторожно ответила Марцелла.
– Они хотели бы провозгласить императором какого-нибудь неотесанного чурбана с крепкими кулаками вроде Гальбы или Сабиния. Хотят разбить мои статуи, а у меня много статуй. Моя мать говорила, что в мраморе у меня получается восхитительный профиль. – Нерон поморгал. – Я убил собственную мать. Ты слышала об этом? Правда, я не помню зачем.
О, всеблагая Фортуна, позволь мне уйти отсюда живой! Марцелла замерла от страха, чувствуя, что вся покрывается гусиной кожей. Нерон осушил еще один кубок вина, однако тотчас наполнил его снова.
– Они разграбят мой великолепный дворец, – жалобно произнес он, обводя глазами роскошный триклиний. – Мой любимый Золотой дворец. Я понял, что такое настоящая жизнь, только после того, как построил этот чудесный дворец. Они подчистую разграбят его, оставят лишь голые стены. Эти мерзкие склочники сенаторы, они распродадут все. Пустят с молотка и моих красавцев рабов, и моих замечательных хористов, и вот это золотое блюдо. А ведь его по моему заказу изготовили мастера Коринфа! Но я этого не увижу. Они убьют меня раньше. Заколют копьями в бане или в опочивальне. Богу не пристала такая смерть!..
Марцелла тщетно пыталась найти нужные слова. Ее дар почему-то отказывался ей повиноваться.
– Мир потеряет в тебе величайшего артиста, цезарь! – наконец выдавила она.
Лихорадочно блестевшие глаза Нерона растерянно остановились на ее лице, как будто он видел ее впервые. Помнит ли он, зачем я пришла сюда? Да и нужен ли был ему вообще мой приход? Может быть, он для того и позвал ее во дворец, чтобы доказать сенаторам, что не боится никаких слухов?
– Да, да, великий артист, – согласился он и яростно закивал. – Я должен запомнить твои слова. В мире больше никогда не будет такого артиста, как я, верно?
– Верно, не будет, – согласилась Марцелла.
– Не будет, – эхом повторил Нерон и в следующее мгновение бросился на пиршественное ложе и уткнулся лицом в колени своей гостьи. – Не будет, – повторил он, дрожа всем телом. Даже крепкий запах мирра был бессилен перебить зловонный запах страха.
Рассказывали, что он лежал, уткнувшись лицом в колени мертвой матери, а когда ее бездыханное тело унесли, то продолжал рыдать.
– Никто не станет колоть тебя копьями до смерти, цезарь. Ты победишь их всех, – произнесла Марцелла, чувствуя, что тоже истекает потом. Ему ничего не стоит задушить ее и сбросить со ступеней Гермониевой лестницы, если по какой-то причине он вдруг разъярится на нее. В свое время Нерон, будучи в дурном настроении, точнее, в приступе бешенства, насмерть забил ногами беременную жену. Марцелла усилием воли заставила себя погладить рыжие волосы. Ощущение было такое, будто кончики пальцев касаются раскаленных углей.
– Ты всех победишь, – повторила она.
– А если нет? – спросил Нерон, вернее, почти прокричал. Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на Марцеллу. – Если я не смогу их победить?
– Тогда ты упадешь на собственный меч, – ответила она. – Ведь так поступали древние цари. И тогда ты не увидишь, как они разграбят твой дворец и разобьют твои статуи. Ты сам лишишь себя жизни, и будешь сидеть по правую руку от Юпитера. Ты избавишь себя от всех унижений.
– Верно, – согласился Нерон, на этот раз полушепотом. – Я избавлю себя от всего. Я избавлю себя от всего…
Продолжая бормотать, он заснул. Марцелле еще долго пришлось бы просидеть вот так, с головой императора на коленях, опасаясь даже пошевелиться, если бы не рабы, которые осторожно подняли его и унесли. Пьяный Нерон даже не проснулся. Судя по всему, в отличие от нее, слуги были более привычны к подобным картинам. Марцелла же поплелась домой, ощущая на себе липкий, тошнотворный запах благовоний, дождем пролившихся на нее из отверстий в потолке императорского дворца. Она вернулась к родным, которые не стали смотреть ей в глаза. Через два дня сенат объявил Нерона врагом Рима. Императором провозгласили Гальбу. Нерон бежал и покончил с собой до того, как преторианцы успели его схватить – избавил себя от всего. Говорят, последними его словами были: «Какой артист умирает во мне!».
Он сделал это по моей подсказке, подумала Марцелла. Это было то единственное, что она не стала вставлять в жизнеописание Нерона. В некотором роде я тоже убийца императора.
Глава 8
Корнелия
Кто-то из рабов уронил возле дверей ее спальни тарелку. Раздался звон осколков и плач.
– Собирай! – прошипел кто-то, явно другой раб. – Быстрее, иначе госпожа шкуру с тебя спустит!
По коридору прошлепали чьи-то шаги. Корнелия настороженно прислушалась, ловя каждый звук, доносившийся из-за двери.
Вскоре она уловила шаги обутых в сандалии ног.
– Ох уж этот дождь! – простонала Туллия где-то в глубине коридора. – И, главное, совсем не вовремя! Нашим гостям придется плыть, чтобы добраться до входной двери.
Они с Гаем устраивали званый ужин, и в доме царил обычный в таких случаях переполох. Впрочем, Корнелию это мало заботило. Она все равно не выйдет из своей комнаты.
Вообще-то она была готова пойти куда угодно, но только не на этот званый ужин.
– Морские ежи и тюрбо, не слишком ли это? Нас потом обвинят в желании пустить пыль в глаза! – вновь раздался визгливый голос Туллии. Это она обращалась к управляющему. – Может, лучше подать жареную свинину? Или, и то, и другое. Да, пусть будет и то, и другое. Гай!..
Корнелия отошла от двери к окну и, раздвинув ставни, выглянула на улицу. С небес обрушивался настоящий ливень. Прохожие шагали, утопая по щиколотку в воде. Зимние дожди начались на прошлой неделе, причем на редкость яростно. Вчера, когда уровень воды в Тибре резко поднялся, неожиданно обрушился мост Силика, самый старый в городе. Корнелия слышала, как рабы шептались об этом происшествии, видя в нем дурное предзнаменование для Отона. Интересно, отменит Туллия званый ужин или нет? Но нет. Туллия, как и следовало ожидать, ужин не отменила.
– Почему? С какой стати? Ведь никто из наших знакомых не живет на той стороне Тибра, где рухнул мост!
Полчаса назад Корнелия видела, как в пелене дождя исчезла ее сестра, – не иначе как, измученная вечными придирками, отправилась выполнять какое-то поручение Туллии, лишь бы только уйти из дома. Сердце Корнелии тревожно сжалось. Это последний раз, когда я видела мою сестру. Большей ее никогда не увижу. Как жаль, что она даже не смогла попрощаться с Марцеллой… Впрочем, нет. Марцелла все испортила бы, это точно. Будет лучше, если она со всем покончит, пока младшей сестры с ее зоркими глазами не будет рядом. Сейчас все в доме до последнего раба заняты приготовлениями к пиру. Так что в ближайшие часы ни Туллия, ни Гай даже не постучат в ее дверь.
Время настало.
– Зоя! – позвала Корнелия свою рабыню. – Принеси мне черную столу. И заправь постель.
Пожалуй, не мешало бы немного прибраться в комнате, вытереть пыль. Корнелия провела пальцем по пыльному столику рядом с ложем и нахмурилась. Она не станет сводить счеты с жизнью в неубранной комнате.
– Гай, ты позвал на ужин управляющего Отона? – послышался голос Туллии. – Гай, я же еще неделю назад просила тебя пригласить его!
Корнелия достала из-под кровати погребальную урну из черного базальта с останками Пизона, которую она накануне тайком забрала из семейного склепа. В ее последние минуты муж должен быть рядом с ней. Возможно, его улыбающаяся тень уже ждет ее. Уже совсем скоро, любовь моя, подумала Корнелия, наблюдая за тем, как служанка заправляет постель. Уже совсем скоро. Что же ей еще остается? Она почти стала императрицей. Она, верная и любящая жена, превратилась в неприметную, никому не нужную вдову. Удар кинжалом в грудь положит конец этой бесконечной боли, этому бессмысленному существованию.
– Туллия, мы можем принять еще одно гостя? – донесся до нее голос ее деверя Луция откуда-то из дальнего конца зала. – Помпоний Олий – очень нужный мне человек.
– Еще одного гостя? И ты сообщаешь мне об этом в самую последнюю минуту?
Почему Марцелла не овдовела вместо меня? Корнелия была уверена, что в отличие от нее самой сестра спокойно отнеслась бы к вдовству. К тому же Луций, этот трутень, даже не потрудился высказать ей соболезнования по поводу смерти Пизона. Ну почему Луций не погиб вместо моего мужа? Почему я вдова, а не Марцема? Корнелия потерла глаза и, заставив себя улыбнуться, обратилась к служанке.
– Принеси мне вина, Зоя, и можешь идти.
Дождавшись, когда рабыня принесет вино и выйдет из комнаты, Корнелия вытащила из-под подушек спрятанный там кинжал. Не стоит вовлекать слуг в это дело. Они сразу бросятся докладывать о ее намерениях Туллии. И даже если не побегут, в любом случае, когда ее найдут мертвой, их ждет наказание.
Корнелия коснулась пальцем остро заточенного лезвия и на минуту отложила кинжал на столик возле урны. Торопиться не стоит. Не должно быть никакой суеты, никакой спешки; все следует сделать обстоятельно и с достоинством. В конце концов существуют правила, которые нужно соблюдать, если ты готова расстаться с жизнью.
Корнелия облачилась в черную столу и гладко зачесала назад волосы. Никаких украшений, все должно быть просто и строго. Другая Корнелия когда-то давно прославилась, сказав, что ее сыновья – ее украшения. Хотя у нее самой и нет сыновей, ее имя тоже скоро узнают и назовут верной женой, которая последовала за мужем, ибо честь и скорбь не позволили ей оставаться в живых. Она уже написала на свитке свою последнюю волю – дала указания относительно похорон и попрощалась со своими родственниками. Все правильно. Она всем уделила внимание.
Корнелия подошла к окну, чтобы закрыть ставни, и увидела Диану. Кузина шлепала по глубоким лужам, направляясь к входной двери. Светлые волосы девушки, мокрые от дождя, слиплись мелкими косичками. Эта дикарка Диана не сочла нужным поискать носильщиков и даже не озаботилась провожатым. Как знать, вдруг мой пример супружеского долга в будущем вдохновит ее на более достойное поведение?
Налив в кубок вина, Корнелия присела на край кровати и положила кинжал себе на колени. Жаль, что у нее не получится расстаться с жизнью под звуки музыки, желательно арфы. Ей всегда нравилось нежное звучание ее певучих струн. Верно, под музыку отправиться на встречу со смертью было бы гораздо легче. Но для арфы нужен арфист. О, великая Юнона, что это за шум доносится снизу? Неужели мне не найти покоя даже тогда, когда я собралась расстаться жизнью?
– … если они утонут, это преступление будет на твоей совести, Гай! – донесся из коридора возмущенный голос Дианы.
– Диана, моя дорогая, прошу тебя, прояви благоразумие! Я уверен, что у предводителя твоих «красных» есть немало мест, куда можно определить лошадей, если конюшни вдруг окажутся затоплены!..
– Да, на другой стороне Тибра, и добираться туда, после того как обрушился мост Силика, придется вкруговую, а это займет несколько часов! Я же прошу тебя, можно ли, пока идут проливные дожди, всего на несколько дней оставить моих гнедых здесь, у тебя. У моего отца дома просто нет места…
Корнелия закрыла глаза и отпила из кубка. Увы, ее умиротворенное настроение все равно было безнадежно испорчено. Возмущенный голос Дианы способен заглушить звучание нескольких арф.
В коридоре хлопнули мокрым плащом. Вверх по лестнице протопали чьи-то обутые в сандалии ноги.
– Клянусь Юпитером! – прозвучал за дверью голос Луция, в котором слышалось неподдельное восхищение. – Неужели это наша малышка Диана? Мы не виделись с тех пор, когда ей было всего четырнадцать. Она определенно выросла и похорошела…
– О, даже не пытайся расположить ее к себе. Ты был бы ей интересен только в том случае, будь у тебя четыре ноги, – произнес еще один голос. Марцелла. Было слышно, как сестра поднимается по лестнице.
Сердце Корнелии екнуло. Марцелла должна была появиться здесь лишь через час. О, великая Юнона, помоги мне! Неужели все затянется?
– …в этой семье я девочка на побегушках, – услышала Корнелия недовольный голос сестры. – В такую погоду и раба из дома не выгонишь, мне же приходится выполнять всякие поручения, рискуя простыть и умереть, а тут дело о пятнадцати тысячах денариев. Кого отправим? Ну, конечно, Марцеллу, ведь ее не жалко!..
О, ну почему я не заколола себя без всяких приготовлений? – мысленно вскрикнула Корнелия. Мертва так мертва!
В дверь неожиданно постучали.
– Корнелия! – раздался голос Марцеллы.
Корнелия бросилась через всю комнаты, чтобы спрятать урну.
– Послушай, Корнелия, я знаю, что ты не спишь. Никто не смог бы уснуть в том шуме, который сейчас стоит в доме. – С этими словами Марцелла распахнула дверь. – Один император в этом году был убит, второй взошел на трон, но ни то ни другое не способно сравниться с той истерикой, которую закатывает Туллия всякий раз, когда принимает гостей!.. – Марцелла не договорила.
Слишком поздно, мелькнула в голове Корнелии мысль. Она попыталась спрятать кинжал за спиной.
Брови сестры приподнялись домиком; глаза цепким взглядом охватили комнату: и черное платье Корнелии, и кубок с вином, и базальтовую урну, которую та не успела спрятать.
– О, боги! – наконец воскликнула Марцелла. – Я догадывалась, что ты готова на что угодно, лишь бы не появляться на званом ужине, который устраивает Туллия, но лишать себя жизни – это уже слишком.
Из зала донесся звонкий хлопок пощечины, плач рабыни, брань управляющего. Внизу Диана продолжала орать на Гая. Корнелия же, сама не зная почему, улыбнулась и убрала из-за спины руку с кинжалом и принялась вертеть его, как игрушку.
– Все дома одинаковы, когда готовятся к званому ужину, разве не так?
– Но этот дом – нечто особенное, – ответила Марцелла.
– Мы с Пизоном любили устраивать званые ужины, – вздохнула Корнелия. На нее тотчас нахлынули воспоминания, и к горлу подкатил комок. – Он всегда спрашивал меня, куда я подевала его праздничную одежду, когда в доме и без того все шло кувырком. Это страшно раздражало его… Но потом, когда все заканчивалось, мы с ним садились в триклинии. И пока рабы убирали со стола, мы пили вино и смеялись над тем, что говорили за ужином гости. – Увы, улыбка слетела с лица Корнелии, и она расплакалась. – Теперь же я не могу вспомнить, как он улыбался.
– Успокойся. – Марцелла подошла к сестре и, обернувшись, позвала служанку.
– Оставь меня, Марцелла! – произнесла Корнелия и снова прикоснулась к острому лезвию. – Я хочу уйти к своему мужу.
– Нет, этого не будет, – возразила Марцелла. – Мне право жаль, я не хотела мешать такой прекрасной сцене. Действительно, ты все замечательно обставила, как будто это историческая пьеса, а ты в ней императрица. Но я бы посоветовала тебе обратиться к здравому смыслу.
– Марцелла, я все уже твердо решила, так что не мешай мне. Постой, что ты делаешь?
– Возвращаю тебя в чувство, вот я что я делаю. Прошу тебя, верни эту штуку в семейный склеп.
Марцелла сунула урну в дрожащие руки перепуганной служанки.
– Ты не можешь остановить меня! – крикнула Корнелия.
– Могу, – ответила сестра и выхватила у Корнелии кинжал прежде, чем та успела бы вонзить его себе в сердце. – Ты сошла с ума. Что это? Еще одна погребальная урна? Ты заказала ее для себя? – Марцелла посмотрела на выгравированную надпись и прочитала вслух. – Вместе в смерти. Корнелия, это отвратительно. Интересно, возьмет ее обратно гравер? Во всяком случае, можно попытаться вернуть.
Корнелия неожиданно ощутила себя маленькой глупой девчонкой, сидящей на кровати в черном платье. У нее было такое чувство, будто это она стала младшей сестрой, а Марцелла вдруг сделалась старше и мудрее.
– Ты ничего не понимаешь. Я хочу лишь снова быть вместе с моим мужем.
– Но Пизон хотел, чтобы ты осталась жива, – ответила Марцелла. – Вспомни, он ведь сам подтолкнул тебя вперед, чтобы ты могла спастись бегством. Почему же ты противишься его последнему желанию?
– Я не хочу жить, – призналась Корнелия. – Я хочу к нему.
– Подумай лучше о том бедном центурионе, который тебя спас. Неужели он напрасно жертвовал собой ради тебя?
– Какое мне до него дело!
Марцелла пристально посмотрела на сестру.
– Пойдем со мной!
– Я никуда не пойду! – Корнелия откинулась на кровать, но Марцелла решительно потянула ее за руку.
– Куда? Что мне там делать?
– Хороший вопрос. Предлагаю навестить Лоллию, но ведь ты с ней не разговариваешь. В любом случае, она послала мне записку о том, что ушла к деду, чтобы накормить беженцев из затопленных кварталов. Скорее всего, это означает, что сегодня ночью она окажется в одной постели со своим красавцем галлом. Ты способна себе представить, чтобы Лоллия просто так шлепала бы сандалиями по грязным лужам?
С этими словами Марцелла потянулась за плащом.
– Кстати, на какие жертвы я вынуждена идти ради вас! Я весь день пытаюсь начать жизнеописание Вителлия, нового императора северных земель. Ты что-нибудь слышала о нем? Из-за того, что мне приходится вечно быть на посылках у Туллии и отговаривать тебя от рокового поступка, я написала едва ли десяток слов. Точнее, всего шесть.
– Опять твои исторические хроники?! – вскричала Корнелия, когда сестра принялась надевать на нее плащ. – Моя жизнь кончена, а ты продолжаешь трещать о жалкой мерзкой истории?
– История – это все, что у меня есть, Корнелия. Это моя единственная отрада. Ты вот хотя бы безутешная вдова, у тебя есть твое горе. Я же всего лишь твоя никому не нужная сестра, которая вынуждена быть в семье девочкой на побегушках. В том числе и у тебя. Хотя мне это неприятно, но я не желаю уйти, а вернувшись, застать тебя мертвой. Пошли!
С этими словами Марцелла потянула Корнелию за собой, и они зашагали вниз по лестнице, где стали свидетелями разгорающейся ссоры.
Диана, вне себя от возмущения, стояла, гордо расправив плечи, перед распекавшей ее Туллией.
– Что за слова? Тебе стоит прополоскать после них рот!
Диана с вызовом вскинула подбородок.
– Отец выражается еще крепче, когда у него ломается деревянный молоток.
– Мне наплевать, как выражается твой отец, но ты обязана вести себя в моем доме так, как приличествует воспитанной и благонравной юной особе.
– Тогда я не останусь на ваш ужин! – пожала плечами Диана и направилась в атрий.
– Стыдись!
– Диана, постой! – вмешалась в разговор Марцелла. – Мы идем с тобой.
– Как ты смеешь уходить от меня, нахальная сучка?! – взвизгнула в спину Диане Туллия.
– Я не ухожу, Туллия, – бросила та через плечо. – Я убегаю. Причем как можно быстрее.
– Ты не против, если мы убежим вместе с тобой? – спросила у нее Марцелла, увлекая за собой Корнелию. В открытую крышу атрия падал дождь. – Корнелии нужен укромный уголок, где ей никто бы не мешал. Она собралась наложить на себя руки.
– Я сделаю то же самое, если останусь в этом доме еще хотя бы минуту.
– Куда ты? – бросила им вслед Туллия. – Мой ужин!
– Мне ничего не нужно, – возразила Корнелия и неожиданно расплакалась, чувствуя, как горячие слезы на ее лице смешиваются с холодными каплями дождя. – Ну, зачем ты вернулась домой так рано? Зачем?
– …наконец что-то сделала, – продолжала Марцелла, не обращая внимания на слова сестры. – Меньше десятка слов. Всего шесть.
– Что за суета? – поинтересовался проходивший мимо них Луций, лениво глядя на струи нескончаемого дождя. – Марцелла, может, ты напомнишь рабам о моих тогах? Мне не нравится, как они их накрахмалили.
Марцелла посмотрела мужу прямо в глаза.
– Луций, – ровным тоном произнесла она, не обращая внимания ни на кого: ни на слезы Корнелии, ни на нетерпеливо топавшую ногой Диану, ни на пылавшую гневом на другом конце атрия Туллию. – Ты недавно недвусмысленно дал мне понять, что никогда не сделаешь меня хозяйкой своего дома. Так что считай, что я здесь всего лишь гостья, так же, как и ты. Если тебе не нравится, как выглядит твоя одежда, будь добр, скажи об этом рабам сам.
Сказав это, она вытащила Корнелию под дождь.
Лоллия
– О, боги, только не эти одеяла! Они же все дырявые! – воскликнула Лоллия, сморщив нос. – У нас осталось еще что-нибудь в кладовой?
– Все раздали еще вчера, госпожа.
– Тогда берите попоны. Если они чистые и теплые, люди им будут рады, даже несмотря на запах лошадиного пота, – сказала Лоллия и повернулась к повару и рабам. Те послушно ходили за ней по пятам, как выводок утят за уткой, а возле ее ног крутилась беззаботная кудрявая Флавия. Взрослые, напротив, были мрачны.
– Госпожа, – обратился к Лоллии повар, когда хозяйка решила озаботиться вопросами кухни. Обычно он занимался сладкой выпечкой. – Это ниже моих способностей. Я пек печенье и булочки для императоров и царей, теперь же меня заставляют печь простые лепешки для плебеев.
– От печенья и пирожков мало пользы в дни наводнения, – ответила Лоллия и выглянула в щель между ставнями во двор. Как обычно, перед домом выстроилась длинная очередь; головы людей опущены под тугими струями дождя. – О, небо, неужели этому никогда не будет конца?!
– Но, госпожа!..
– Оппий, я знаю, ты в жизни не видел ничего более ужасного, чем ячменная мука, но это неотложная необходимость. Ты оказываешь огромную услугу нашим жильцам, и я не оставлю тебя за это без награды. – С этими словами Лоллия похлопала пекаря по испачканному мукой плечу. – Лепешки, прошу тебя, напеки их как можно больше.
Она на минуту отвернулась от Оппия и, подхватив Флавию на руки, посадила дочь на ближайший стол со стоящей на нем большой миской муки, а сама вернулась к прежнему разговору. С одной стороны от нее переминались с ногу на ногу повар и управляющий, с другой застыл верный Тракс.
– Будет лучше, если мы откроем ворота. Сегодня очередь, кажется, даже длиннее, чем вчера.
Похоже, что этому ужасу не будет конца! Дожди в этом году пошли гораздо позже обычного, и Тибр стремительно вышел из берегов. Мост Силика обрушился. Целые кварталы жилых домов в бедной части города обрушились в воду грудами камня. Затопило несколько городских зернохранилищ, и хранившееся в них зерно было безнадежно испорчено. Лавки закрылись, и их хозяева спешно перебрались в места повыше, куда еще не добралась вода. Роскошный дом, который Лоллия занимала вместе со своим новым мужем Сальвием, еще не затопило, но потоп уже подобрался к самому порогу. Это обстоятельство вынудило ее взять с собой дочь и перебраться в огромный дом деда, прилепившийся к высокому склону Палатинского холма. Кстати, его владельцу наводнение также принесло немало бед. Два принадлежащих деду доходных дома было разрушено, четыре лавки пришлось закрыть.
– Не толкайтесь! Проявляйте терпение, вам всем помогут, так что соблюдайте очередь!
Во двор дома хлынула толпа. Всего десять дней назад здесь цвели зимние лилии и ярко зеленел ранний весенний мох, сегодня же по нему текли бурные грязевые потоки. Рабы послушно выполняли распоряжения Лоллии, зорко следя за тем, чтобы очередь, получая одеяла, лепешки и миски с ячменной похлебкой, вела себя спокойно.
– Госпожа, – пожаловался управляющий, – некоторые из этих людей – плебеи из других кварталов города. Мы же не обязаны кормить жильцов чужих домов! Нам бы своих накормить!
– Накорми их всех, Элий. Мы можем себе это позволить.
Рабы, плебеи, жильцы доходных домов – все они тянули к ней замерзшие, дрожащие руки, и Лоллия раздавала им деньги, сопровождая раздачу ободряющими словами. Она знала, что делать, что бы ни говорили кузины, всегда считавшие ее белоручкой. Они способны лишь чесать языками. Да, я обожаю удовольствия, но только в хорошие времена. Когда же наступают времена плохие, я без всяких разговоров закатываю рукава и занимаюсь нужным делом. Дед всегда учил ее поступать так. Когда-то он сам был рабом, а рабы никогда не забывают своего горького прошлого.
