Текст книги "Дочери Рима"

Автор книги: Кейт Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

– Опоздают? – Корнелия окинула его обворожительной улыбкой. – И насколько же?

– Этого опоздания будет достаточно. Присядь рядом со мной! – Прокул приглашающим жестом похлопал по сиденью. Корнелия пристроилась рядом. Казалось, движения ее замедлились, словно она двигалась в толще воды, которая давила на нее со всех сторон и притупляла чувства.

– Но ведь доблестная преторианская гвардия с легкостью расправится с Вителлием и без помощи других легионов? – разыграла достойную Лоллии непосредственность Корнелия.

– Конечно же справимся! – Похоже, Прокула возмутило, что она позволила себе усомниться в доблести вверенных ему войск. – Этот пьянчуга и обжора по четыре раза в день закатывает пиры. Удивительно, как он еще не лопнул от обжорства. – Мои солдаты всыплют ему по первое число при первой же встрече.

Твои солдаты убили моего мужа, подумала Корнелия. Но Прокул был слишком пьян, чтобы помнить такие подробности.

– Ты знаешь, я всегда восхищался тобой, – в его глазах вспыхнул похотливый огонь. – Ты же не отпустишь солдата на войну без утешения?

Корнелия изобразила очередную натянутую улыбку и скрепя сердца позволила ненавистному преторианцу ему еще глубже втянуть себя в паланкин.

– А что император намерен делать с флотом? – промурлыкала она. – Разве морские силы не сыграют роль в грядущем сражении?

– Еще как сыграют! – Прокул задернул шторы паланкина и еще крепче сжал ее запястье. – Император хочет высадиться в Нарбонской Галлии.

– В Нарбонской Галлии? – Корнелия с трудом сдерживала себя, чтобы не вырваться, пока Прокул покрывал поцелуями ее руку, медленно прокладывая языком путь к шее. Проникая внутрь сквозь шелк занавесок, зимний свет приобретал мутно-голубой и серебристый оттенок, отчего Корнелии еще сильнее казалось, будто она находится под водой. – Даже так! И когда же?

– Одному Юпитеру известно! Подаришь мне поцелуй?

Корнелия вовремя увернулась, и вместо рта его влажные губы впились в ее шею.

– Почему именно Нарбонская Галлия? – спросила она и, пересилив себя, погладила его по спине.

– Чтобы поднять переполох в Галлии. Это замедлит продвижение армии Вителлия на юг. Опустись немного ниже.

Превозмогая отвращение, Корнелия замерла и позволила ему впиться языком в свою шею. Его прерывистое дыхание тотчас обдало ее винными парами. Когда же руки Прокула коснулись ее груди, Корнелия с легким смешком откатилась в сторону.

– Только не здесь. Меня будет искать сестра.

– Ты же будешь сегодня в театре? Мы можем встретиться после представления в Садах Азиатикуса. – Прокул откинулся на сиденье и, схватив руку Корнелии, провел ее ладонью вверх по своему бедру под туникой. – Ты же не пошлешь мужчину на верную смерть без должного прощания?

– Посмотрим, – с трудом сдерживая позыв тошноты, Корнелия одарила его многообещающей улыбкой и отдернула свою руку прежде, чем та коснется… чего-либо еще.

Статуя. Будь мраморной статуей, повторяла она про себя.

– Вдова в моем положении… Ты же понимаешь…

– Конечно, конечно. Центурион! – Прокул вытянул руку из паланкина и щелкнул пальцами. – Проводи даму до дома.

Аквамариновые шторы распахнулись, и Корнелия встретилась взглядом с карими глазами центуриона Друза Денса. Но лишь на мгновенье. Она тотчас поспешила отвести взор.

– Приветствую тебя, префект! – сухо поздоровался Денс. Прокул лениво махнул рукой в ответном приветствии и пьяным голосом потребовал еще вина. Друз Денс подал руку и помог Корнелии выбраться из паланкина. Ее все еще немного подташнивало.

– Марцелла! – позвала она, но та была поглощена наблюдением за парадными репетициями преторианцев, наверняка мысленно делая заметки для очередного тома своей дурацкой исторической хроники. – Марцелла, я хочу вернуться домой.

– Ступай, – рассеянно ответила сестра, приглаживая растрепавшиеся на ветру волосы. – Я вернусь чуть позже.

Корнелия холодно улыбнулась Денсу. По крайней мере настолько холодно, насколько смогла:

– Тебе не обязательно провожать меня, центурион.

– Я получил приказ префекта, госпожа. Улицы сейчас наводнены солдатней. Идти одной было бы небезопасно. – Он попытался подозвать паланкин, но на Марсовом поле от них уже и без того было не протолкнуться. – Быстрее будет пойти пешком.

– Как скажешь.

– Тебе лучше… – Денс жестом указал на ее плечо. Корнелия наклонила голову и заметила, что брошь на ее черном платье перекосилась, а на плече красовалась красная отметана от похожих на пиявки губ Прокула. Она поспешно поправила паллу, пряча позорное клеймо, оставленное пьяным префектом. Но на всем ее теле осталось неприятное ощущение от его мерзких лап.

Это все не зря, словно в оправдание напоминала она себе. Любые сведения, которые помогут свалить Отона, не имеют цены.

Денс шел впереди нее, прокладывая в человеческом водовороте военного лагеря дорогу к тихим улицам. Утром опять прошел дождь, и теперь под ногами стояли грязные лужи. Корнелия надеялась, что ее проводник будет идти сзади, но центурион шел рядом. Налетающие порывы ветра трепали его красный плащ.

– Похоже, что снова начнется дождь, – предположил Денс, взглянув на небо, когда они проходили мимо форума. На западе клубились черные, как уголь, грозовые тучи. – Судя по всему, наводнение схлынет еще не скоро.

– Центурион! – внезапно воскликнула Корнелия. – Я должна перед тобой извиниться.

Денс нахмурился, и его лицо застыло, словно маска.

– Твои отношения с префектом Прокулом меня не касаются, госпожа.

– Конечно же нет! – она резко остановилась перед базиликой Эмилии. – Как ты смеешь? Я вовсе не это имела в виду!

– Госпожа, я…

Мимо них стремительно пронеслась повозка; погонщик явно спешил и вовсю проклинал своих мулов. Из-под колес взметнулась волна грязной воды, и они оба поспешили отпрянуть назад. Денс изверг короткий поток отборной солдатской брани, однако вовремя спохватился.

– Прости меня, госпожа.

– Ничего страшного, – сказала Корнелия, стирая с рукава брызги грязной воды.

Они миновали базилику Эмилии и продолжили путь через форум. Пара проституток в рыжих париках призывно захохотали и помахали Денсу, но тот смерил их суровым взглядом, и они отстали.

– Я должна извиниться перед тобой за то, как я вела себя, когда навещала тебя во время твоей болезни. – Корнелия старалась не смотреть на своего спутника и шла, упорно глядя перед собой. – Мне не следовало кричать на тебя. Я не должна была так высокомерно вести себя с тобой на пиру у Отона после скачек, когда ты пытался заговорить со мной. Я признаю, что проявила неподобающее поведение.

– Я не смог защитить твоего мужа.

– В этом нет твоей вины, – стоило Корнелии вспомнить, как она кричала на больного Денса, как щеки ее запылали от стыда. Тогда она истерично визжала и вела себя, как какая-нибудь жена рыбака. Он видел, как ее лапал пьяный префект. Но это было еще хуже. В случае с Прокулом у нее было оправдание, хоть Денс о нем и не знал. Но тому, что женщина из рода Корнелиев повела себя как плебейка, – этому не было никакого оправдания.

– Тебе не за что извиняться, госпожа.

– Тогда мы больше не будем об этом вспоминать.

Они продолжили дорогу в молчании. Вскоре на их пути возникла широкая канава, и Денс подал ей руку. Перешагнув препятствие, Корнелия сразу же отпустила его руку. Один только вид его преторианского шлема и красного плаща будил в ее душе ярость. Она до сих пор не могла спокойно смотреть на преторианцев; всякий раз при их виде на нее накатывала волна тошноты.

Это не его вина, напомнила она себе. Но эти слова ничего не меняли. Она должна была перед ним извиниться, но простить его она не могла.

– Ты уже оправился от ран? – она постаралась, чтобы ее голос звучал ровно.

– Да, госпожа.

– Я рада, что император вознаградил тебя за твою преданность. – Они подошли к очередной канаве, но на этот раз Корнелия отстранилась от протянутой руки.

– Как бы мне хотелось, чтобы он этого не делал…

– Что ты имеешь в виду, центурион?

– Преторианская гвардия уже не та, – нахмурился Денс. – Ты знаешь, что теперь составляет мои главные обязанности, госпожа? Приводить префекту Прокулу женщин.

Корнелия вспыхнула. Они шли по спуску Палатинского холма. До дома было почти рукой подать.

– Он дурной человек, – решительно произнес Денс. – Надеюсь, тебе это известно.

Корнелия прибавила шагу. Ей хотелось завершить этот разговор и как можно скорее оказаться дома.

– Я была бы тебе благодарна, если бы ты не…

– Я скажу тебе прямо, – Денс резко остановился напротив нее. – Не знаю, чего ты добиваешься. Быть может, хочешь защитить свою семью, или ищешь себе нового мужа, или тебе просто одиноко. Это не мое дело.

– Ты прав. Это не твое дело, – разгневанно начала Корнелия, но Денс привык, чтобы его слушали, и его голос перекрыл ее попытки возразить.

– Префект Прокул меняет женщин каждую ночь. Он с равным удовольствием спит как с патрицианками, так и с плебейками…

Корнелия сжала зубы, сдерживая рвотный позыв, поднявшийся при первом же воспоминании о пухлых вонючих губах префекта, скользящих по ее шее.

– Чего бы он им ни наобещал накануне, наутро он не помнит даже их имен, – упрямо продолжал Денс. – Он никогда не желает одну и ту же женщину дважды, как бы она его ни умоляла. Он только смеется ей в лицо и называет настырной сукой, – прости за грубость – а потом просит привести ему новую.

Терпи, Корнелия боролась с новой волной тошноты. Будь статуей!

– Поэтому чего бы ты ни искала для себя – безопасности, общения или положения в обществе, – ты достойна найти лучшего мужчину. То же самое я бы сказал собственной сестре, а я достаточно хорошо знал сенатора Пизона и уверен, что он одобрил бы мой совет…

Прозвучавшее имя мужа обожгло ее словно пощечина, следы губ другого мужчины на шее еще больше запылали от жгучего стыда. Не в силах больше сдерживать тошноту, Корнелия вовремя отвернулась к ближайшей канаве. Рвотные спазмы накатывали один за другим, скручивая ее желудок изнутри. Она вздрогнула, почувствовав, как на плечо ей легла рука Денса.

– Госпожа…

– Нет! Хватит говорить мне, что ты сожалеешь! – Корнелия отшатнулась от центуриона и вытерла рот. От отвращения к самой себе ее била дрожь, она чувствовала себя грязным, ничтожным и совершенно никчемным созданием. Мраморная оболочка разлетелась на куски, обнажив живую, пронзенную болью душу.

Не осуждай меня, мысленно обращалась она к Пизону. Не суди меня – я делаю это ради тебя. Впрочем, она не собиралась оправдываться в своих действиях перед каждым знакомым покойного мужа. Ты говоришь не за Пизона, Денс, а за себя, подумала она.

– Отсюда я уже могу сама дойти до дома. – Корнелия выпрямилась и, подняв голову, встретилась глазами со своим провожатым. – Всего тебе доброго, центурион!

Она повернулась и двинулась вверх по мощеному склону, мимо поместья с вульгарными колоннами из голубого мрамора, по направлению к изысканно украшенному дому Корнелиев, откуда она вышла невестой, а вернулась вдовой. Я делаю это ради тебя, Пизон, мысленно повторила она. После нескольких глубоких вздохов ее тело сковала прежняя тяжесть. Галатея наоборот. Дрожащая плоть, жаждущая стать камнем.

Корнелия дошла до ворот и, пока рабы открывали дверь, обернулась и взглянула на Денса. Тот стоял внизу холма и смотрел ей вслед, чтобы убедиться, что она в целости и сохранности добралась до дома. Увы, его забота ничего для нее не значила.

Поймав взгляд слуги, она взглянула на свое испачканное платье.

– Неудачно перешла улицу, – поспешила сказать она в свое оправдание. – Скажи госпоже Туллии, что я немедленно отправляюсь в термы.

Ей надо срочно передать брату Вителлия полученные от префекта сведения.

Диана

– Ты опоздала, – в обычной сухой манере поприветствовал Диану Ллин ап Карадок.

– Ты же сказал прийти в полдень, – парировала она.

– Вчера в полдень.

– Вчера шел дождь. Лило как из ведра.

– Колесницы ездят и в дождь.

– Хорошо. Извини.

Она проделывала этот путь каждый день, в любую погоду, и постепенно научилась любить дождь, периодически обрушивавшийся на Рим стеной воды. Погода постепенно налаживалась, и сквозь тучи порой прорывались робкие лучи солнца. Отец заперся в своей мастерской, наедине с инструментами и кусками мрамора. Остальные домочадцы были слишком заняты, чтобы следить за ее передвижениями. Император отправился в поход со своей армией, Марцелла последовала за ним. Туллия днями напролет брюзжала о грязи на полу, которую приносят с улицы гости в дождливую погоду. Корнелия уединилась в своей комнате и писала письма. Диана была свободна, как ветер.

Она подкупила одного из рабов, чтобы тот каждый день сопровождал ее до расположенной на окраине города конюшни. Взобравшись бегом вверх по холму, она приходила на место взмокшая и запыхавшаяся, но неизменно довольная. Диана убрала прилипшие ко лбу мокрые пряди и, улыбаясь от уха до уха, широким шагом вошла в конюшню. Ллин поджидал ее вместе с упряжкой лошадей.

Он уже научил ее управлять четверкой спокойных меринов.

– Они слишком медленные, – попробовала было возразить Диана, когда впервые увидела их.

– Сначала научись управлять такими, а потом подберем тебе лошадок побыстрее, – примирительно сказал Ллин и бросил ей потрепанный кожаный шлем. – Если ты окажешься способной… – и вспомнив о приличиях, неохотно добавил: – Госпожа. – Корнелия была бы возмущена такой дерзостью, но Диане было наплевать на условности. Титулы и звания не имели значения в общении с Ллином. Его сдержанные манеры не позволяли усомниться в его порядочности.

– Я хочу научиться управлять колесницей, – однажды напрямик заявила она, выскользнув из императорской ложи во время скачек. – Ты научишь меня?

– Зачем тебе это? – удивленно спросил Ллин, глядя на нее сверху вниз. – Ты же не можешь участвовать в скачках.

– Нет, – поправила его Диана. – Я не буду участвовать в скачках, потому что женщинам это запрещено. Но это не значит, что я не смогу. Я справлюсь, я верю в это. Даже если остальные не верят. – Она скрестила на груди руки и упрямо уставилась на него. – Я даже готова с тобой спать, лишь бы ты научил меня.

– Это вовсе необязательно, – спокойно сказал Ллин. – Приходи завтра.

Диана не знала, почему он согласился, впрочем, ей было все равно. Наконец она научится управлять лошадьми, как настоящий возничий.

Ллин учил ее держать равновесие на низкой колеснице, правильно обвязывать тяжелые поводья вокруг талии и балансировать собственным весом против тяги лошадей. Она же, в свою очередь, была удивлена, сколько сил и ловкости требовалось, чтобы управлять всей четверкой на крутом повороте и при этом держаться как можно ближе к середине ипподрома. При первой же попытке описать полный круг Диана вылетела из колесницы и шлепнулась прямо в грязную лужу, но при этом не пала духом.

– Попробуй еще раз, – отдал команду Ллин. Заложив руки за спину, он равнодушно месил ногами грязь, расхаживая туда-сюда вдоль беговой дорожки. Капли дождя стекали с кончиков его волос и падали на плечи, но он, казалось, не обращал на это никакого внимания. Верный черный пес следовал за ним по пятам. Даже стоя под дождем на грязном дворе конюшни, Ллин выглядел точно так же, как и в залитой лучами солнца императорской ложе: держался все так же спокойно, сдержанно и слегка отчужденно. Диана часто задумывалась, меняет ли вообще его лицо когда-нибудь выражение.

– Скачки чреваты ушибами, – предупредил он Диану, когда она первый раз не вписалась в поворот. Ллин помог ей забинтовать ободранные до крови руки. – Что я скажу твоей семье, если ты сломаешь себе шею?

– Тогда подкинь мое тело в конюшни «синих», – беспечно пошутила Диана, изучая ссадину на коленке. – Если повезет, на них повесят мое убийство.

После многочисленных падений и ушибов ее локти и колени покрылись запекшейся коркой ссадин. На бедрах красовались синяки, набитые о края колесниц, талию также опоясывал ряд синяков, оставленных узлами поводьев. В конце дня Диана вылезала из колесницы еле живая, с трудом чувствуя свое тело. Когда она снимала с лошадей тяжелую упряжь, руки ее дрожали.

– Ну что ж, мои прекрасные скакуны, я делаю успехи! – воскликнула она, придя навестить своих гнедых любимцев в конюшнях «красных». Уже привыкшие к ней четыре жеребца радостно уткнулись носами в ее руки. – Как бы мне хотелось поучаствовать с вами в настоящих скачках!

Она так часто мечтала об этом дне, представляя себя облаченной в красную тунику, расшитую золотыми языками пламени! Она бы гордо стояла в своей колеснице, увенчанной изображением головы бога огня, направляя четверку гнедых вперед к победе, потом получила бы пальмовую ветвь победителя, держала бы в руках то, что не весит почти ничего, но значит все.

Конечно, в глубине души Диана прекрасно понимала, что никогда не сможет управлять четверкой гнедых и никогда в жизни не получит пальмовую ветвь. Юноши из патрицианских семей иногда принимали участие в скачках, если родители не успевали запихать их в легионы, сенат или на другие почетные должности. Но женщинам путь на арену ипподрома был строго заказан независимо от их происхождения.

Но Диана радовалась тому, что просто имела возможность управлять колесницей, пусть даже не на арене.

– Мне кажется, я вполне смогу справиться с куда более быстрой четверкой, – упрашивала она Ллина.

– Ты слишком миниатюрна, чтобы удержать быстрых, как ветер, животных.

– Но я стала сильнее! Смотри! – она взяла его руку в свои ладони и, что было сил, сжала. Ее пальцы стальной хваткой вцепились в его.

– Я подумаю, – туманно пообещал Ллин, и его губы тронула легкая улыбка, зародившая в Диане надежду. Она едва не пританцовывала от радости, когда вела лошадей обратно в конюшню. Она завела каждого мерина в свое стойло, а потом заглянула в соседнее.

– Помона легла.

– Помона? – удивленно переспросил Ллин, вешая упряжь на крючки в противоположном крыле конюшни.

– То, что ты не даешь лошадям имен, вовсе не значит, что мне этого нельзя. Гнедая кобыла с белой мордой уже готова ожеребиться?

Ллин тотчас же пересек конюшню, зашел в стойло и, наклонившись над лежавшим животным, погладил ее большой живот. Кобыла в знак благодарности уткнулась носом в его плечо.

– Похоже на то.

Сквозь открытую дверь Диана посмотрела на сгущающиеся сумерки. Обычно сразу после пробных забегов она шла домой, но сегодня вместо того, чтобы покинуть конюшню, девушка подошла к стойлу и прислонилась к дверному косяку.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Придерживай ее голову, – отдал распоряжение Ллин. – Она пытается встать.

Диана зашла в стойло и опустилась коленями на солому, чтобы придержать голову Помоны.

– Тихо, все будет хорошо, – успокаивала она кобылу, пока Ллин, скинув тунику, осматривал животное.

– Кажется, жеребенок неправильно перевернулся, – озабоченно заметил он. – У этой лошади роды всегда проходят сложно. Подержи ее, а я попробую перевернуть малыша так, как надо.

– Да, командир! – отсалютовала Диана, и Ллин улыбнулся ей в ответ. Девушка поудобнее устроилась рядом с лежащей на боку кобылой и, чтобы успокоить, принялась гладить ее по шее.

– Так, по-моему, лучше, – наконец вынес вердикт Ллин. – Теперь пусть тужится.

Он сполоснул руки в бочке с водой и снова надел тунику. И пока он натягивал ее через голову, Диана с любопытством рассматривала его покрытый шрамами торс. На левой руке белел давно заживший след от удара меча, правое плечо тоже было отмечено шрамом от рубящего оружия, след от удара копьем под ребра казался на фоне его загорелой кожи белым пятном. Диана заставила себя вспомнить, что Ллин провел юность, сражаясь бок о бок со своим отцом против римлян.

И всё-таки хорошо, что его захватили в плен. Иначе у меня никогда не было бы своей четверки лошадей и я бы не имела возможности учиться управлять колесницей, с улыбкой подумала она. Хотя, наверно, не стоит ему этого говорить.

Им оставалось только ждать, пока Помона справится сама, и вокруг повисла тишина. Диана задумчиво жевала соломинку, а Ллин молча облокотился о стену, скрестив руки на груди.

– Тебе не стоит оставаться здесь допоздна, – сказал он наконец и бросил взгляд на темнеющее в дверном проеме небо. – Если твои родные об этом узнают, им вряд ли это понравится. О моем отце ходили слухи, будто он с заходом солнца съедал на ужин девственниц. Его дурная слава вполне могла перейти мне по наследству.

– Я не боюсь, – бесстрашно улыбнулась Диана. – Как думаешь, ей еще долго придется тужиться, прежде чем жеребенок выйдет наружу?

– Роды продлятся еще около часа, – Ллин ласково потрепал кобылу за ушами, и животное благодарно уткнулась носом ему в ногу. – Ты, может, и не боишься, но лично я не хотел бы, чтобы в мой дом ворвался взбешенный отец, решивший, что я лишил невинности его дочь, а потом скормил ее друиду.

– Моего отца можно взбесить, только сломав его инструменты, – фыркнула Диана. – Да и лишать меня уже нечего.

– Должно быть, эта честь досталась какому-нибудь возничему, – усмехнулся Ллин и покачал головой. – Вот такие вы, римлянки! В городе не осталось ни одного настоящего воина, и вы с радостью бросаетесь под его первое попавшееся подобие.

– Плохо же ты меня знаешь, о великий предводитель мятежников! – рассмеялась Диана. – Это был вовсе не возничий, а всего лишь какой-то потный преторианец из прихвостней Отона. От него за милю разило пивом, да и хватило его всего на пару минут.

– Вот как, – не нашелся, что сказать Ллин. – Думаю, твоя семья потрудилась скормить его львам на арене амфитеатра.

– Моя семья ничего об этом не знает. Это их вовсе не касается.

После победы Отона Диана отправилась на поиски головы Пизона, которую унес с собой от ступенек храма преторианец. Девушка хотела выкупить ее, но тому солдату не нужны были деньги.

– В некотором смысле, это был вопрос чести, – уточнила она, видя озадаченное лицо Ллина. – Я сама приняла это решение, и потому не хотела, чтобы кто-то из родственников об этом узнал.

Семейство наверняка закатило бы громкий скандал, хотя это того вовсе не стоило. Пизон наконец смог упокоиться с миром, и это помогло, пусть и не намного, развеять печаль Корнелии. Так что цена, по мнению Дианы, была не столь велика.

– А это правда, что друиды едят людей?

– Конечно. Говорят, они особенно любят приправлять человеческое мясо омелой, – пошутил Ллин. – Смотри, он вылезает!

Жеребенок наконец показался на свет. Ноги малыша были непропорционально длинными, грива мокрыми прядями прилипла к шее.

– Какой же он красивый! – воскликнула Диана, глядя, как Ллин протирает его охапкой сена. – Тоже гнедой, как и его мать. Уверена, скоро он займет достойное место в команде «красных»!

– Дай ему сначала обсохнуть.

Жеребенок, прижимаясь к матери, с любопытством осматривался вокруг.

– Мне кажется, это даже лучше, чем скачки, – улыбнулась Диана.

– Такие мгновения – самые ценные для меня, – согласился Ллин, удовлетворенно глядя на картину воцарившейся идиллии. Малыш пытался подняться, но тонкие ножки подкашивались под ним. Помона подталкивала отпрыска носом в бок, пытаясь помочь ему. Через полчаса жеребенок уже уверенно стоял на ногах. Он быстро обсох, и Диана принялась расчесывать ему гриву.

– Конечно, гнедой, – удовлетворенно сказала она.

Ллин поднялся на ноги:

– Думаю, пора дать им обоим отдохнуть.

Диана и Ллин покинули стойло и вышли из конюшни. Черный пес выбежал вслед за ними. Вечер вступил в свои права, и город окутали сумерки. Теплый ветер шевелил листву деревьев. Тучи рассеялись, и можно было увидеть рассыпанные по вечернему небу звезды. Ллин задрал голову и посмотрел вверх. Окинув взглядом своего спутника, Диана задумалась. Интересно, такие же звезды видел он, когда в детстве смотрел на небо?

Она робко дотронулась до его руки:

– До встречи завтра?

– Да, до завтра.

Отец даже не заметил, что она опоздала к ужину. Он никогда не замечал. Диане казалось, что он какой-то неправильный отец. Впрочем, и себя она тоже считала не самой правильной дочерью. Если задуматься, их связывали лишь кровные узы и взаимная симпатия. Никому из них никогда даже в голову не приходило вмешиваться в жизнь другого, тем более, становиться ее частью. Как ни странно, это устраивало и отца, и дочь.

– Говорят, была битва, – между делом бросил отец, приглаживая седые волосы и стряхивая с них пыль мастерской. – Где-то около Бедриакума, насколько я слышал.

– Вот как, – рассеянно ответила Диана, задумавшись о том, где же находится этот самый Бедриакум, и побежала наверх, к себе в комнату, считать новые синяки. Заглянув в зеркало, она увидела в нем отнюдь не утонченную Корнелию Кварту из рода Корнелиев, по которой вздыхало пол-Рима. Из зеркальной рамы на нее смотрела совсем другая девушка – в шерстяной тунике с дыркой возле коленки. Небрежно завязанные в хвост волосы спутанными прядями лежат на плечах. Нос весь в веснушках, руки в синяках. Эта девушка желала отнюдь не замужества, а уважения к себе со стороны покоренного вождя мятежников, ставшего конезаводчиком. Иными словами, из зеркала на Диану смотрела не гордая патрицианка, а колесничий.