Текст книги "Дочери Рима"
Автор книги: Кейт Куинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)
– Тут хватит для всех, – успокоила Лоллия очередного просителя. – Да, ты можешь взять еще одно одеяло. Послушай, женщина, тебе в твоем положении нельзя находиться под дождем. Когда тебе рожать? Ступай на кухню и согрейся у огня, прежде чем отправиться домой. Все верно, мой дед отложил для вас плату за жилье до тех пор, пока не прекратится наводнение. Можешь открывать свою пекарню, когда пожелаешь, мы подождем с оплатой долга. А вам советую поговорить с управляющим о починке крыши. Как только вода схлынет, ее непременно починят…
– Госпожа, – нежно прикоснулся к ее руке Тракс. – Тебе нельзя здесь оставаться. Ты простудишься и заболеешь.
– Не смеши меня, – ответила Лоллия, передавая одеяло женщине с двумя детьми, цеплявшимися за ее подол. – Это моя работа.
– Этим мог бы заняться сам управляющий.
– Но он прикарманит деньги, а зерно продаст.
– Не бойся, я присмотрю за ним, – произнес Тракс. Он уже застукал одного их конюхов. Тот устроил в конюшне настоящий склад одеял, чтобы затем продавать их несчастным бездомным. Схватив негодяя за шиворот, Тракс тогда приподнял ее и несколько раз стукнул о стреху крыши, после чего выбросил в канаву с нечистотами. Я поступаю, как человек действия!
Тракс весь день не отходил от Лоллии: подносил мешки с монетами, когда она раздавала беднякам деньги, ругался с мясником, который чересчур громко жаловался на разрушенную крышу своей лавки. Когда же Флавия убежала от няньки, он тотчас заметил это и догнал девочку во дворе. Именно Тракс увидел ее первым и, поймав, посадил себе на плечи прежде, чем маленькая проказница успела перепачкаться в грязи. Впрочем, ради удовольствия Флавии он даже немного пробежался с ней под дождем, и малышка радостно ловила ладонями холодные капли. Вернувшись под крышу дома, он заботливо вернул девочку рабыне. Разве это не чудо, подумала Лоллия, его волосы остаются ярко-золотыми и на солнце, и под дождем. И как же он красив, когда кожа его блестит крупными каплями влаги!
– Лепешки кончились, госпожа, – объявил управляющий.
– Тогда закрывай ворота до завтра.
Служанки раздали последние одеяла. Лоллия распределила между страждущими последние медяки и велела дать продрогшим за день людям еще по миске горячей похлебки. Тракс вместе с конюхами вывели остальных жильцов за ворота. Кто-то попытался протестовать, но Лоллия заранее велела слугам вооружиться массивными дубинками, так что никаких беспорядков не последовало. Не один дом в затопленном городе был захвачен толпами отчаявшегося плебса, – чему удивляться, ведь тысячи людей остались без крыши над головой! И таких домов наверняка будет больше, но ничего подобного не случится с домом, который принадлежит ей, Лоллии.
– Вот ты где, моя дорогая, – раздался рядом с ней знакомый голос. Это дед вошел из атрия, стряхивая дождевые капли с плаща. – Все в порядке?
– Все в порядке.
– Ах ты моя Жемчужина, – потрепал ее по щеке старик. – Я договорился о доставке еще одной повозки с зерном. Ее привезут завтра. Ты займешься ею?
– Ты еще спрашиваешь! – ответила Лоллия и чихнула. – Есть в городе еще обрушенные дома?
– Нет, но купленный мною дом на склоне Пинция срочно нуждается в ремонте – ужасно протекает крыша. Работники под моим присмотром займутся им завтра. – Старик погладил внучку по мокрым волосам и нахмурился. – Тебе надо немедленно обсушиться и согреться. Я не хочу, чтобы ты заболела. Тракс, будь добр, отнеси ее в постель.
– Слушаюсь, господин. – Трак накинул на плечи Лоллии последнее оставшееся одеяло. Та снова поцеловала деда в щеку и зашагала по лестнице наверх в свою роскошную, обставленную в розовых тонах спальню, в которой она спала всякий раз, когда бывала у деда в гостях – иными словами, в промежутках между замужествами. Половина светильников в зале не была зажжена, и в полумраке пустые взоры статуй были устремлены куда-то в пространство. Казалось, будто проливные дожди повергли в уныние и их тоже. В спальне сильно пахло плесенью, розовые шторы как будто выцвели. Ставни на окнах были плотно закрыты.
– Готова спорить, что все мои платья заплесневели, – предположила Лоллия и снова чихнула.
– Я же говорил тебе, госпожа, чтобы ты не выходила на дождь, – укорил ее Тракс, растирая ей тело грубошерстным одеялом. – Подними руки.
Лоллия даже замурлыкала от удовольствия, когда Тракс как ребенка раздел ее и натер подогретым маслом, после чего, укутав в платье из плотной ткани, принялся гребнем расчесывать ей волосы. Лоллия при этом чихала, не переставая.
– Мне нельзя здесь оставаться, – сказал Тракс и, вытерев ей нос, положил в постель. – Я тоже могу заболеть.
Тем не менее он никуда не ушел, а лег рядом с ней и обнял, прижимая ее к своему большому и сильному телу. Вскоре по телу Лоллии разлилось приятное тепло.
– Ты – бог, – прошептала она, прижимаясь лицом к его груди.
– Спасибо, госпожа.
– Я просила тебя не называть меня госпожой хотя бы тогда, когда ты рядом со мной. Это просто нелепо.
– Да, госпожа, – улыбнулся Тракс. Не отрывая лица от его груди, Лоллия тоже улыбнулась. Как все-таки приятно расслабиться! Такой умиротворенности она еще ни разу не чувствовала с того самого дня, как Отон облачился в пурпурную тогу императора. Дело было не в ее новом муже – внешне Сальвий был хорош собой и вполне покладист, но он не внес в ее жизнь ничего нового. Утром они в согласном молчании жевали за завтраком фиги; вечером, взяв мужа под руку, Лоллия покорно отправлялась вместе с ним на званые ужины в императорский дворец, однако между завтраками и ужинами не происходило ничего примечательного. Ей было известно, что у Сальвия есть любовница, темпераментная молодая актриса, для которой он снимал просторные комнаты на Гранатовой улице. Эта особа занимала слишком много его времени и мыслей, чтобы он мог уделить больше внимание законной супруге. После свадьбы новый муж делил с Лоллией брачное ложе лишь два или три раза. Нет, беспокоил Лоллию не Сальвий. Ее тревожили дурные предзнаменования. Обычно она старалась спокойно воспринимать приметы, однако события последних недель вселяли в нее тревогу. Отон вел разговор о предстоящем походе на север, чтобы сразиться с Вителлием. Тибр вышел из берегов. Небеса как будто обезумели.
– Мне кажется, Рим, как женщина, не хочет потерять своего императора, – сказала Лоллия, задумчиво водя пальцем по груди Тракса.
– Ты делаешь Рим мудрой женщиной, – заметил тот.
– Может, и так. Император – ее муж и она хочет, чтобы он остался дома.
– Пожалуй да, она была бы не против, – улыбнулся Тракс. – Ты права, госпожа.
– Верно, – ответила Лоллия и потянулась, чтобы поцеловать его. Каждый раз при виде Тракса Сальвий бросал на него косые взгляды, но в целом вслух не проявлял недовольства. До тех пор пока Лоллия применяет свои египетские штучки, предохраняющие от беременности, и ее живот не начинает подозрительно расти с каждым месяцем, Сальвий мог быть спокоен. В конце концов если у меня есть любовник в доме, мне нет нужды позорить его, бегая по городу в поисках мужских ласк.
– И все-таки ты не станешь отрицать, что это дурные предзнаменования. Это чувствуют все. Город сейчас живет в постоянном напряжении. Не говоря уже о сырости. А еще как назло все эти голодные, бездомные, раздавленные развалинами домов.
– Тише! – произнес Тракс, прижимаясь лицом к ее животу.
Лоллия хихикнула и запустила пальцы в его волосы. Тракс принялся ласкать ей грудь. Какое мне дело до того, что в Риме полно дурных предзнаменований? – подумала она. – Я здесь. Я в безопасности.
Глава 9
Марцелла
– Моя славная Корнелия! – приветствовал их император Отон и крепко пожал обеим руки. – Мои славные девушки, как я рад видеть вас! – Подняв кубок с вином, он провозгласил тост. – За войну!
– Не понимаю, зачем нужно пить за войну, – заметила Марцелла. – Ведь это всего лишь необходимое зло.
– Главное слово из произнесенных тобою – «необходимое», – улыбнулся Отон. – Для меня стало неотложной необходимостью отправиться на север, чтобы раз и навсегда разделяться с этим обжорой Вителлием. Поднимите за это кубки вместе со мной. За войну!
– За войну! – эхом отозвались собравшиеся. Внимательная Марцелла решила, что не готовность армии Отона выступить в поход стала поводом для празднеств, а тот факт, что над Римом снова светило солнце. Уровень воды в Тибре наконец начал спадать. Жизнь в городе оживилась. Открылись лавки. Именно по этой причине Отон приказал устроить бои между гладиаторами из Галлии и Британии и травлю диких зверей на арене цирка, а затем пир в Золотом дворце. Императором руководило стремление отблагодарить небеса за благосклонность и выпить за неизбежное падение Вителлия. Если бы этого пьяницу и обжору, сеющего смуту на севере, можно было убить празднествами здесь, в Риме, он уже давно был бы мертв.
– Нам всем непременно нужно быть во дворце, – нервно заявил Гай. Поглядывая на Корнелию, когда стало известно о грядущих праздниках. – Нам всем, и на это раз ты не посмеешь ослушаться воли императора…
– Я приду, – неожиданно произнесла Корнелия. Как успела заметить Марцелла, неудавшаяся попытка покончить с собой каким-то образом повлияла на сестру. Корнелия тихо проплакала весь день, позируя дяде Парису, который делал ее портрет.
– Ты можешь сделать из меня музу трагедии, – вздохнула она.
– Нет, нет, – покачал головой скульптор. – Музе трагедии следует быть нежной, с затуманенным слезами взором, а не хлюпающей носом и с опухшими глазами. Улыбнись мне, могу я тебя об этом попросить? У тебя превосходные ямочки на щеках. Они в одно мгновение позволят сделать из тебя музу комедии.
– Я рада, что хотя бы кто-то находит это смешным, – раздраженно бросила Корнелия, когда Марцелла рассмеялась. Что ж, очередное свидетельство тому, что ей уже гораздо лучше. Корнелия по-прежнему ела очень мало, но по крайней мере теперь она хотя бы время от времени сидела за прялкой или устраивалась где-нибудь в атрии с кубком подогретого вина и сухими глазами.
– Хорошо, я пойду на игры Отона, – заявила она, чем заставила Гая расплыться в довольной улыбке. – Но я все равно оденусь в черное. Я согласна есть угощения этого убийцы-узурпатора, но траур не сниму ни за что.
Лоллия включилась в разговор раньше, чем кто-то успел оскорбиться.
– Прекрасная мысль, – беспечно прощебетала она. – Мы заявим о себе своим видом. Мы нарядимся в черное, белое и серое. Убьем их всех наповал!
В тот день Лоллия превзошла самое себя. Император Отон поднял кубок в приветственном жесте, отдавая дань живописной картине, когда все четверо вошли в его ложу над гладиаторской ареной. Корнелия – в узком платье из черного шелка, руки от запястий и почти до самых плеч унизаны браслетами эбенового дерева с золотой инкрустацией. Сама Лоллия в диадеме из черного жемчуга, выигрышно оттенявшей платье из серебристой ткани, складки которой ловили каждый солнечный луч. Диана – в просторном воздушном белом платье, трепетавшем при каждом дуновении ветра; волосы короной уложены на макушке и скреплены золотыми заколками.
– Не понимаю, что заставляет тебя одеваться так просто, – укорила Лоллия Марцеллу, глядя на ее жемчужно-серую столу, расшитую по подолу серебряной нитью. – Неужели у тебя не нашлось ожерелья или сережек?
– Думаешь, после Луция с его нескончаемыми дорожными расходами у меня могли остаться какие-то драгоценности?
– Пустяки, я могу дать тебе что-нибудь из моих украшений. Вот, смотри, это лунный камень.
– Я не хочу одалживать у тебя браслеты, Лоллия. – Действительно, это напоминало их детство, когда Лоллия беспрестанно хвасталась перед кузинами новыми платьями, жемчужными ожерельями, щенками и пони. И хотя натура Лоллии отличалась щедростью, все равно она оставалась той, у кого было все.
– Мой любимый квартет Корнелий, – расплылся в улыбке Отон, ставя в сторону пустой кубок, после того как они подняли тост за войну. – Малышка Диана, обещаю тебе на этой неделе скачки. А еще я устрою пир для твоих «красных», и это при том, что император не имеет права отдавать предпочтение ни одной из фракций.
– Это почему же? – возразила Диана. – Известно, что император Калигула был большим поклонником «зеленых».
– А ты вспомни, малышка, чем закончил император Калигула, – ответил Отон, приподнимая ей подбородок, что отнюдь не доставило ей удовольствия. Затем его взгляд упал на Корнелию. – О, Корнелия Прима! Рад видеть тебя, дорогая.
При разговоре с вдовой своего бывшего соперника, к тому же облаченной в траур, глаза императора как-то странно блеснули, и по спине Марцеллы пробежал неприятный холодок. Страх.
– Тебе давно пора появиться в свете!
По всей видимости, взгляд Отона напугал и Корнелию. Было видно, что ей стоило немалых усилий ответить ему даже коротким кивком.
Сестры пропустили начало церемонии – молитвы жрецов, выход стражников в красно-золотых доспехах, жертвоприношение белого быка, которого провели вокруг арены под смех танцующих на его спине мальчишек. Затем по арене, выкрикивая приветствия императору, прошли гладиаторы – все как один с серьезными, строгими лицами. Половина из них сегодня умрет, если, разумеется, зрители не проявят милосердия. Не прерывая разговора с десятком собеседников, Отон ответил им небрежным взмахом руки.
Диану тотчас окружила кучка поклонников; Корнелия же уселась подальше от перил ложи и обиженно поджала губы. Марцелла знала, что сестра не одобряет игр, но их не любил никто из них четверых. Диана терпеть не могла, когда убивают животных. Лоллия, в чьих жилах текла кровь раба, всегда сочувствовала пленникам, вынужденным убивать друг друга на арене на потеху публике. Корнелия считала цирковые забавы дурным вкусом. Марцелла не видела в подобных зрелищах никакого смысла. Как это низко и неблагородно со стороны властителей, вынуждать и без того несчастных людей убивать друг друга на потеху грубой кровожадной толпе. Настоящая власть – это нечто много большее, грандиозное и великодушное. Тем не менее плебеи тысячами заполняли цирк и кричали гладиаторам, как будто те были боги, хотя потом умирали, как собаки.
Марцелла села рядом с Дианой, так как здесь плотная стена поклонников любительницы скачек закрывала собой арену. Лоллия развлекалась по-своему, потягивала вино и улыбалась шуткам императора. В последнее время она выглядела печальной и, как только разговор заходил о судьбе Рима, то и дело упоминала дурные предзнаменования.
– Рим подобен женщине, – однажды заявила она. – Так сказал Тракс, и я думаю, что он прав. Империя – женщина, император – ее муж. Женщина не хочет, чтобы муж от нее ушел.
А, может, Рим хочет нового мужа, подумала Марцелла, глядя на Луция, который смеясь о чем-то разговаривал с полководцами Отона. Лично я точно не отказалась бы от нового. Этим утром она вновь завела разговор с Луцием, и как обычно из этого ничего не вышло.
– Значит, ты не хочешь обзаводиться собственным домом, но мне все равно нужны свои деньги.
– Зачем? – удивленно уставился на нее муж. – Тебя кормит твой брат. Что тебе еще нужно?
– Что еще? Ты считаешь, что я могу постоянно приходить к Туллии с протянутой рукой, выклянчивая у нее денег на посещение бань, театра или на покупку новых свитков и чернил?
– Обращайся в таких случаях к Лоллии, и она купит тебе все, что угодно, – отмахнулся от нее Луций.
– Может, мне найти себе любовника, чтобы он оплачивал мои счета? – разозлилась Марцелла.
– Как тебе будет угодно. Уверен, что ты сможешь кого-нибудь заинтересовать на неделю-другую, – зевнул Луций и собрался уйти. Марцелла бросилась вслед за ним.
– Как ты смеешь вот так бросить меня?! – крикнула она ему в спину, но Луций уже скрылся в другой комнате. Марцелла увидела свое изображение в зеркале: и без того розовые щеки раскраснелись от гнева, глаза сверкали, высоко вздымалась роскошная грудь. Может, я и не красавица, но есть немало мужчин, которые считают меня красивой, подумала она, отступая от двери, которая захлопнулась у нее перед носом. Я заслуживаю много лучшего, чем он!
– Госпожа Марцелла, – раздался у нее за спиной чей-то голос. Марцелла обернулась и увидела сенатора Марка Норбана. Тот стоял в толпе шумных гостей, явно ощущая себя не в своей тарелке. Марцелла радостно и искренне улыбнулась ему.
– Присоединяйся к компании тех, кто терпеть не может игры, – предложила она. Сенатор Марк Норбан происходил из рода, давшего Риму Божественного Августа. Несмотря на юный для такого звания возраст, он уже успел трижды побывать консулом, а ведь ему всего тридцать три! Да, он определенно достойнее и умнее жалкого Луция. Может, ее муж и на короткой ноге с политиками, зато в обществе ученых мужей он смотрится самым настоящим ничтожеством.
– Как поживает твой сын, Марк?
– Он здоров по крайней мере сейчас, в данный момент.
– Сейчас? Но он же не болен?
– Надеюсь, что нет. Можно позвать к больному лекаря, но нет такого снадобья, которое вылечило бы Норбана от недостатков его характера, – понизив голос, ответил Марк. – Моему отцу посоветовали свести счеты с жизнью.
– Что? – на мгновение отвлеклась от собственных горьких мыслей Марцелла. – Кто посоветовал?
– А как ты думаешь?
Взгляд Марцеллы скользнул по Отону, который громко смеялся чему-то, откинув назад голову.
– Зачем?
Марк пожал плечами.
– Разве это не разумно, отрезать лишний побег от родового древа наследников бога, прежде чем у них созреют крамольные мысли.
– Неужели твой отец?..
– Да именно. Норбаны всегда точны. Вплоть до самого конца.
– Прости. – Никто в Риме не считал, что Отон лучше Гальбы. Марцелла оставила эту мысль в тайниках памяти, чтобы вернуться к ней позднее для более обстоятельных размышлений. В следующее мгновение трубачи возвестили о начале травли диких зверей, и на трибуны в изобилии полетели лепестки роз. – Тебе не следовало приходить сюда сегодня, Марк. Особенно при таких обстоятельствах…
– Но мое присутствие здесь обязательно. Как же мне еще проявить свою лояльность? У меня есть сын, я не должен о нем забывать. – В глазах Марка на мгновение промелькнула печаль. Ему всего тридцать три, но выглядит он гораздо старше своих лет. – Показать на публике свое горе – значит обесчестить себя.
Марцелла почувствовала, что восхищается Марком еще сильнее. Пожалуй, любовная связь отвлечет его от тяжелых мыслей. И она прикоснулась к его руке.
– Позволь мне проведать тебя дома, Марк, – сказала она и легонько сжала перепачканные чернилами пальцы. – Может быть, завтра вечером?
– Боюсь, что сейчас я не гожусь для общения, – ответил сенатор и, убрав руку, поклонился. – Прости меня, Марцелла. Поскольку я уже приветствовал императора и засвидетельствовал ему свое почтение, полагаю, мне можно удалиться. Сегодня у меня нет настроения присутствовать на играх.
С этими словами он вышел из императорской ложи, Марцелла проводила его взглядом. Что ж, его можно понять. В конце концов сейчас он подавлен. Хочется надеяться, что позднее он будет рад, если найдется плечо, на которое можно будет опереться.
Вскоре вновь прозвучали фанфары. Как долго это еще будет продолжаться? Марцелле загораживал вид какой-то высокий мужчина, который стоял рядом с Дианой. Да, у этой дикарки нет отбоя от поклонников. Они готовы ползать у ее ног, стоит лишь поманить их пальцем.
– … не знаю, что объездчик лошадей делает в императорской ложе, – честно призналась Диана.
– Почему бы ему не быть здесь?
Низкий голос мужчины показался Марцелле знакомым, и она присмотрелась внимательнее. Высокий, лет тридцати пяти-сорока. Широкоплечий, длинные темно-серые волосы. И, самое главное, одет в штаны.
– Твой новый поклонник, Диана? – полюбопытствовала Марцелла.
– Что? Ах, нет, – сделала небрежный жест ее кузина в сторону мужчины в штанах. – Это Ллин. Ллин ап Карадок.
– Ты не шутишь? – рассмеялась Марцелла.
– Что? – не поняла Диана. – Он разводит лошадей.
Мужчина с седыми прядями пригубил кубок. Обычное пиво вместо вина, отметила про себя Марцелла. Не ускользнул от нее и шрам на шее, который мог быть оставлен наконечником стрелы, и массивный бронзовый ошейник.
– Ллин ап Карадок… ты хочешь сказать, Каратак? Каратак?
– Так звали моего отца, – пожал плечами мужчина. Внизу на арену выпустили дрессированного леопарда. Травля начиналась.
– Я помню, что когда-то мне случалось видеть в городе твоего отца, – сообщила Марцелла. Это было время, когда каждая римская матрона считала честью пригласить за пиршественный стол величайшего врага империи, человека, который объединил племена Британии и почти десятилетие вел с Римом войны, но в конечном итоге был взят в плен. Его торжественно провели по улицам Рима в цепях. За воинскую доблесть Каратак получил от императора прощение и удостоился разрешения жить в роскоши в Риме вместе со своими уцелевшими родственниками. За это у него потребовали дать клятву, что он больше никогда не станет предпринимать попыток к бегству. – Жаль, что мне не представилась возможность лично пообщаться с ним.
– Он умер в прошлом году, госпожа.
– Я где-то об этом слышала. Прими мои соболезнования, Ллин, тебя ведь так зовут?
– Да, именно так.
Он пристально посмотрел на нее. Взгляд у него был такой же пронзительный, что и у отца, который Марцелла хорошо помнила. И такие же спокойные и величавые, словно высеченные из камня, черты и плавные, бесшумные движения.
На лице Дианы по-прежнему читалось недоумение. Марцелла наклонилась к ней и что-то шепотом поведала ей на ухо. Диана выслушала и, склонив голову набок, и спросила:
– Ты тоже был мятежником?
– Большинство людей называют это так. Во всяком случае, убивать римлян я начал еще в твоем возрасте.
Диана улыбнулась. На арену выпустили зайцев, и они тотчас разбежались во все стороны. Леопард ловил их одного за другим и приносил живыми и невредимыми дрессировщику.
– Знаешь, когда мы познакомились, мне твое имя почему-то показалось знакомым. В детстве няня пугала меня Каратаком, говорила, что он съест меня живьем, если я буду баловаться.
– Верно, он на многих наводил страх.
Марцелла ощутила дрожь в кончиках пальцев. В вышедшем из-под ее пера жизнеописании императора Клавдия имелось несколько строк, посвященных мятежам в Британии, но все эти факты она отыскала в других книгах. Вот если бы ей удалось получить сведения от непосредственного участника тех событий!.. Сын великого Каратака наверняка был свидетелем мятежей, сотрясавших в те годы землю Британии. Возможно, он даже сам принимал участие в сражениях с римлянами.
– Как интересно встретить живую легенду, – улыбнулась Марцелла. – Меня зовут…
– Легенда – это мой отец, – возразил Ллин. – Я лишь развожу лошадей.
– Да-да, он разводит очень хороших лошадей, – встряла в их разговор Диана.
Ллин рассмеялся. Претор, стоявший рядом с Дианой, крепко схватил ее за руку.
– Пойдем, сделаем для меня ставку, достопочтенная Диана. В следующем заезде ты принесешь мне удачу.
Да-да, ступайте, подумала Марцелла, когда прирученный леопард поймал очередного зайца. Посмотрим, удастся ли мне разговорить этого угрюмого бритта. Новый источник важных сведений – это куда увлекательнее, нежели новая любовная интрижка. Однако Диана высвободила руку и, обернувшись, посмотрела на Ллина.
– У меня такой вопрос, – произнесла Марцелла. – Почему ты по-прежнему здесь? Лично мне вряд ли было приятно общаться с римскими императорами. Став старше, я попыталась бы отплатить им за все.
– Я не имею ничего против римских императоров в Риме, госпожа, – ответил бритт. – Я не люблю римских императоров на земле Альбиона.
– Альбион, что это?
Ллин пожал плечами.
– Так мы называем мою родную Британию. А здесь я потому, что меня считают диковинкой. Нет, конечно, я не столь ценная диковинка, нежели мой отец, когда требуется потрясти воображение гостей. Зато я единственный, кто остался в живых из нашей семьи, а император Отон обожает всякие диковинки.
– Вот и обо мне император говорит то же самое, – сочла нужным вставить слово в их разговор Диана. Теперь на арену выпустили стайку газелей, которые в ужасе принялись бегать по кругу. Один за другим с громким рыком на арену из люка выскочили четыре льва.
– Сколько лет ты живешь в Риме? – поинтересовалась Марцелла, не зная, как именно обращаться к бывшему мятежнику без родового имени или звания. Поэтому она ограничилась дружелюбной улыбкой.
– Восемнадцать, – ответил ее собеседник и повернулся к Диане. – Как поживают твои Четыре Ветра, госпожа? Те самые гнедые лошадки, которых я продал фракции «красных»?
– Недавно они победили. Ты слышал об этом?
– Нет. Я не хожу на скачки.
Газели в панике метались по арене, одна за другой становясь жертвами львов.
– Состязания были просто дух захватывающими! Этим подлые «синие» заработали немало денег, но мои гнедые лошадки обогнали и «зеленых», и «белых». «Белые» начали догонять нас, но…
– Ему это не интересно, Диана, – перебила кузину Марцелла. Увы, было слишком поздно. Блюдо с фруктами Диана уже превратила в уменьшенную копию цирковой арены, спелые клубничины превратились в «красных», нарезанный кубиками сыр в «белых», а гроздь винограда – в «зеленых». Бритт не слишком внимательно слушал ее болтовню, однако Марцелла заметила в его темных глазах насмешливый огонек. Да, Диана нередко кажется по-детски забавной. И все же будет лучше, если я спасу его.
– Значит, это ты продал тех гнедых «красным»? – улыбнулась Марцелла. – Боюсь, ты еще пожалеешь об этом, теперь у нее не будет других тем для разговора.
– …и в последнем забеге обогнали… – продолжала Диана.
– Я не имею ничего против разговоров о лошадях, – ответил Ллин. – Что еще может предложить женщине старый дикарь вроде меня?
– Знаешь, я историк-любитель, – поспешила взять быка за рога Марцелла. – Меня всегда интересовала историческая истина. Признаюсь тебе, я бы хотела услышать от тебя о мятеже, поднятом твоим отцом. Я смогла бы написать о нем правду, если бы узнала от тебя подробности тех событий.
– … и теперь «красные» – фавориты ксриалийских скачек. Мы непременно победим «синих». – С этими словами Диана отправила в рот кубик сыра, исполнявший роль «белых», и улыбнулась Ллину.
Последняя газель попала в пасть львице, которая тотчас принялась раздирать бедняжку на куски острыми зубами. Львы величаво расхаживали по песку и злобно рычали.
Открылся еще один люк, и на арену выбралась команда бестиариев, вооруженных рыболовными сетями, трезубцами и короткими луками. Они осторожно двинулись к черногривому льву.
– Надеюсь, мы когда-нибудь поговорим об этом, – гнула свою линию Марцелла. – Мне будет интересно каждое твое слово.
Бритт медленно опустил веки и на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, то вместо Марцеллы посмотрел на Диану.
– Почему ты так любишь скачки, госпожа?
Диана подбросила в воздух виноградину и, запрокинув голову, ловко поймала ее ртом.
Внизу, на арене, черногривый лев с грозным рыком набросился на бестиария с луком. Удар лапой, и человек с распоротым животом издал истошный вопль.
– Мне нравится скорость, – призналась Диана. – И еще я люблю опасность. – Лошади со скоростью ветра мчатся вперед, а возницы готовы рисковать жизнью ради того, чтобы победить в гонке. Разве тебе это не нравится?
– Нет, я видел в жизни настоящую опасность.
Марцелла сделала вдох и собралась уточнить, какую именно, но Диана заговорила раньше нее.
– А я нет. И мне никто не разрешает узнать, что это такое. Вот почему мне так нравятся скачки. Я готова отдать жизнь за победу, если бы только умела править колесницей.
– Управлять колесницей не так уж и трудно, как вы, римляне, думаете. Нужна сноровка в обращении с упряжью, хорошее чувство равновесия. Повороты всегда коварны, и поэтому без практики не обойтись.
– Правда? – Диана поджалась ближе к бритту. Марцелла же испытала знакомый укол зависти. Ну почему самые интересные мужчины предпочитают разговаривать с Дианой, самой скучной девушкой Рима?
– Ты прожил в Риме уже много лет, – сказала Марцелла, обращаясь к Ллину. Восемнадцать лет плена… Должно быть, он гораздо старше, чем она предполагала. – Что ты помнишь о… как ты сказал? Альбионе?
– Я не настолько стар, госпожа, чтобы память моя замутилась, – холодно ответил бритт.
– Я ни словом не обмолвилась о том, что ты можешь и что не можешь помнить, – парировала Марцелла. – Я просто поинтересовалась…
– Я вспоминаю родину каждый день.
Две последние львицы прижались друг к дружке, злобно рыча, но бестиарии работали ловко и слаженно и вскоре добили обеих. После чего перепрыгнули через тела поверженных зверей и, приветствуя зрителей, вскинули вверх руки. Император Отон перегнулся через ограждение ложи и швырнул на арену пригоршню серебряных монет.
– Ненавижу травлю зверей, – призналась Диана и состроила брезгливую гримасу.
– Они храбро сражались, – заметил Ллин, когда бестиарии, победоносно пританцовывая, прошли под сводами Врат Жизни, а служители торопливо уволокли с арены мертвых животных, подцепив их туши крюками.
– Может ли дикий зверь быть храбрым? – задала вопрос Марцелла.
– Конечно, может, – не раздумывая, выпалила Диана.
– Но откуда льву знать, что такое храбрость?
– А откуда это известно человеку? – вопросом на вопрос ответил бритт.
– А можно ли считать храбрость человеческой доблестью?
– Да! – в один голос ответили Диана и Ллин.
– Ну, конечно, Диана, откуда мне это знать! – не удержалась от колкости в адрес кузины Марцелла. – Ведь это ты, а не я, провела полжизни в общении с животными.
– Как скажешь, – отозвалась Диана и сделала глоток вина. Врата Жизни снова распахнулись, и из них вышли гладиаторы в красных плащах. – Не люблю смотреть, как умирают животные.
Ллин наблюдал за гладиаторами. Те уже сбросили с плеч плащи и приготовились к поединку.
– А я не люблю смотреть, как умирают люди, госпожа.
– О, боги, прошу тебя, называй меня Дианой. Меня все так зовут.
– Бритт! – Зычный голос Отона перекрыл жизнерадостный гомон зрителей в ложе. – Подойди ко мне. Прояви свою дикарскую зоркость, выбери гладиатора, на которого мне следует поставить. Я проиграл две ставки Сальвию и намерен на этот раз отыграться.
– Конечно, цезарь, – ответил Ллин. Поднявшись с места, он вежливо поклонился и встал у ограждения рядом с Отоном. Марцелла заметила, что бритт выше императора и шире в плечах, однако Отон явно затмевал его своей царственной осанкой. Пару секунд понаблюдав за ходом поединка, Ллин указал на бородатого гладиатора-бритта.
– Вот этот!
– Да ведь он в два раза ниже и мельче остальных! Почему ты его выбрал?
– Я всегда ставлю на бриттов, цезарь.
– Ты очень чувствителен, – улыбнулась Марцелла. Отон ее не услышал.
– Сто денариев, Сальвий! – с этим словами он бросил пригоршню монет.
Гладиаторы сошлись в поединке. Марцелла недовольно сморщила нос и поспешила отвернуться, прежде чем разлетелись первые брызги крови. В отличие от нее сын легендарного Катарака внимательно наблюдал за ходом схватки, не сводя с соперников глаз. Диана, держа в руке кубок с вином, шагнула к нему и встала рядом.
