Текст книги "Медицинский триллер. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Кэти Райх

Соавторы: Робин Кук,Кен Макклюр,Кит МакКарти,Майкл Палмер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 318 страниц)

– Как твой отец обходился с ней?

Ответа не последовало.

Интересно.

– Она на три года старше тебя, так? – спросила Беверли.

– Да.

– Ее он тоже бил? – после небольшой паузы продолжила Беверли.

Блум занервничал и принялся потирать руки, словно его пот был лосьоном.

– Значит, бил. И думаю, жестоко.

Она чувствовала, что это значило для Блума гораздо больше, чем то, что происходило с ним самим. Однако он ничего не ответил и лишь заерзал на месте.

– А он не вступал с ней… в отношения? – тихо спросила Беверли.

Блум вскинул голову.

– Лучше бы ему этого не делать! – прошипел он так, словно Альберт Блум был все еще жив.

– Иначе?.. – прошептала Беверли.

Блум открыл рот, потом закрыл его и снова опустил голову.

– Я не убивал его, – уткнувшись в колени, произнес он. – Я ненавидел его за то, что он сделал с мамой, со мной и с Фионой, но я не убивал его.

Беверли передала бразды правления Сорвину.

– Насколько я понимаю, он был безобидным стариком и совершенно не заслуживал того, чтобы его били, – произнес тот.

Блум запыхтел.

– Просто вы не видели, каким он был пятнадцать-двадцать лет тому назад. Тогда он был настоящим зверем. Считал, что избивать нас с Фи очень весело. Недоносок.

– И ты не в состоянии его простить?

– Нет, – с вызовом ответил Блум.

Честно говоря, Сорвин не знал, куда двигаться дальше, и уже готов был вернуться к событиям минувшего вечера, когда Беверли вдруг спросила:

– А где она сейчас?

– Насколько я знаю, в Лестере, – пожал плечами Блум.

Сорвин, проигнорировав это нарушение протокола, обменялся с Беверли многозначительными взглядами.

– Она была знакома с Уильямом Мойниганом? – спросил он.

– Да. Они очень дружили… – Блум резко умолк, внезапно сообразив, к чему его подталкивают. – Эй, эй, постойте! Я не имею никакого отношения к смерти Билла. Я же говорил…

– Признаешь ли ты, что сделал что-либо в отношении своего отца? – спокойно осведомился Сорвин.

Блум запаниковал.

– Они не имеют права! – вскричал он, поворачиваясь к своему адвокату. – Они все пытаются повесить на меня!

Адвокат, чувствуя, что должен проявить какую-то активность, сделал то, что сделал бы любой на его месте.

– Вам не кажется, что вы слишком усердствуете, пытаясь свалить на моего клиента все убийства, происшедшие здесь в последнее время? – саркастически осведомился он. – Я полагал, вас интересует лишь прискорбная кончина отца моего клиента.

– Нас интересуют также обстоятельства смерти мистера Мойнигана.

– Но насколько я знаю, пока не доказано, что его смерть не была самоубийством. И вам придется сильно постараться, чтобы доказать причастность моего клиента к этой трагедии.

К сожалению, сказанное было правдой.

– А твоя сестра когда уехала? – спросил Сорвин, не желая признавать очевидное.

– Семь-восемь лет назад.

Беверли подумала, что за это время произошло очень много событий.

– А почему она уехала?

Блум глубоко вздохнул.

– Не смогла больше терпеть.

– Отца? Того, как он с ней обращался?

– Думаю, да.

– А до этого она жила дома?

– Да.

– И он по-прежнему… досаждал ей?

– Да.

– И в один прекрасный день она решила, что с нее довольно?

– Это было очень тяжелое время, – ответил Блум, помолчав.

– В каком смысле?

– Этот старый пердун бил ее все чаще и чаще. Совсем взбесился, – после недолгого колебания объяснил Майкл.

– Для этого были какие-то особые причины?

Блум молча уставился на них.

– Она была беременна, – очень медленно произнес он.

Беверли едва заметно кивнула. Ну естественно.

– А от кого?

Блум сделал вид, что не расслышал вопроса.

– От кого, Майкл?

Блум не ответил, и Сорвин перевел взгляд на адвоката, который тоже повернулся к Блуму.

– Мы все равно это выясним, Майкл. Так что ты можешь спокойно сказать нам сам.

«От Альберта Блума. Отцом ребенка был Альберт Блум», – вспыхнуло в голове Беверли.

Однако в ответ прозвучало нечто совсем иное, хотя и не менее впечатляющее:

– От Малькольма Грошонга.

Сорвин и Беверли понимали, насколько серьезна эта информация, однако, вместо того чтобы что-то прояснить, она еще больше все запутывала, создавая новые призрачные связи.

– Она в то время встречалась с Биллом Мойниганом, – продолжил Блум. – Их отношения длились уже несколько месяцев, и мы считали, что они поженятся. По крайней мере, так думал наш отец.

А потом она забеременела, только не от Билла, а от Грошонга. Из-за этого они и поссорились. Грошонг уволил Билла, тот потерял коттедж, в котором жил, и уехал. Отец взбесился и выгнал сестру из дома. Она ушла прямо ночью, ничего мне не объяснив. Но я ее не виню.

– А что случилось с ребенком?

– С тех пор я ее не видел. – Блум пожал плечами.

– И ты не пытался найти ее?

– Я не знал, где она живет. А когда Билл вернулся, он сказал мне, что встречал ее в Лестере, хотя и не дал адреса.

Беверли задумалась, только ли Альберт Блум был возмущен неверностью Фионы. Возможно, Майкл излагал им несколько отлакированную версию событий.

– А что произошло вчера вечером?

Но здесь терпение Блума иссякло.

– Я уже рассказывал, – рявкнул он.

– Расскажи еще раз.

– Да пошли вы! – процедил Майкл сквозь зубы.

– Мы уже несколько раз обсуждали это, – вмешался адвокат, бросив многозначительный взгляд на часы.

– Еще один раз, Майкл, – попросил Сорвин.

Блум резко нагнулся вперед – это был агрессивный жест, но, по крайней мере, он отличался от его прежнего пассивного поведения.

– Я завел его на задворки. В последнее время он совсем не давал мне покоя. Все время твердил, что хочет помириться, что понял, каким был негодяем. Говорил, что просит прощения, – мрачно ухмыльнулся Блум.

– А ты не хотел его слушать?

– Извиняться надо было двадцать пять лет тому назад.

– И ты его избил.

– Слегка. В последнее время ему немного было надо.

Сорвин не стал задерживаться на этом – согласно медицинскому отчету, травм, ставших следствием побоев, было не много.

– Что было потом? – спросил он.

– Я оставил его на заднем дворе паба и пошел домой.

– И все?

– И все.

Сорвин решил остановиться на достигнутом и откинулся на спинку стула. Блум уже в третий раз повторял одно и то же и явно не собрался отходить от этой версии. Сорвин взглянул на Беверли, которая очень соблазнительно нахмурила брови.

Следующее письмо было написано несколькими месяцами позднее. Она сразу обратила внимание на дату, но не придала ей значения.

«Дорогая Нелл.

Я просто не могу поверить в то, что ты написала в своем последнем письме. Твоя тетя чуть не плакала, читая его. Неудивительно, что тебе стыдно, но должен сказать тебе, что совершенное тобой преступление настолько…»

– Что ты там делаешь?

Нелл приподнялась на локте и взглянула на то, чем занимается Елена. Но та, внезапно забыв все свои самооправдания, виновато захлопнула альбом.

– Он лежал на самом дне, – обернувшись, пояснила она.

Нелл, нахмурившись, села, кинула взгляд на альбом и быстрым движением выхватила его из рук Елены. Она на мгновение открыла его, заглянула внутрь и тут же захлопнула.

Ветер с безжалостным упорством продолжал стучать в окна.

– Я… – виновато начала Елена.

Лицо Нелл исказилось от страха, потрясения и гнева – одинаково сильных чувств, стремительно сменявших друг друга.

– Это мое! – чуть ли не выкрикнула она, и Елена безропотно кивнула.

– Прости, Нелл.

Но та не ответила и прижала к груди альбом, словно это было Святое Писание.

Майклу было предъявлено обвинение в убийстве его отца, Альберта Блума, и его отвели в камеру. Сорвин по телефону отчитался Таннеру о проделанной работе и вместе с Беверли отправился в свой кабинет.

– Ну что, ты – пай-мальчик, Таннер доволен?

– Вполне.

– И все же я считаю, что здесь что-то не так, – улыбнулась Беверли.

Сорвину это порядком надоело, но он сдержался, поскольку пребывал в благодушном настроении.

– Зато его рассказ согласуется с имеющимися фактами. – Он потряс головой. – Нет, это какая-то глупость. Свидетели из паба утверждают, что Блум готов был убить своего отца. И он полагает, мы поверим в то, что он просто бросил его и пошел домой спать.

– Знаешь, Эндрю, у свидетелей есть дурная привычка переосмысливать события в свете позднейших сведений. Обычный яростный спор превращается в намерение убить, когда выясняется, что один из споривших мертв.

– Ну а если Блум говорит правду, то как Альберт Блум оказался на пустоши? От паба до Стариковской Печали не меньше восьми километров. Не мог же он проделать такой путь зимой в полной темноте?

– А почему нет? Судя по всему, он часто ходил пешком. А может, его кто-то подбросил на машине.

– Может быть, даже Майкл.

Беверли покачала головой.

– На мой взгляд, это маловероятно. Если он был в таком бешенстве в пабе, трудно себе представить, что он зашвырнул старика в свою машину, отвез его на пустошь и там дал волю своим чувствам. Вряд ли. Очевидно, что нападение было совершено внезапно.

– Это сделал Майкл Блум, – упрямо повторил Сорвин. – Он ненавидел своего отца, он поругался с ним за два часа до смерти последнего, и у него нет алиби.

Беверли вздохнула. Он почти убедил ее.

Но только почти.

В дверь постучали, и в кабинет заглянул Джексон.

– На ночь его устроили.

– Спасибо.

Однако Джексон не торопился закрывать дверь.

– Бедняга, – продолжая стоять в дверях, заметил он.

– Кто? Майкл Блум? – вскинула голову Беверли.

– Да.

– Ты шутишь?! После того, что он сделал со своим отцом?

Джексон покачал головой.

– Вы никогда не видели, что делал его отец с ним и Фионой.

– Трудно представить, что этот старый бедолага был способен на такое, – ответил Сорвин.

– Да, – входя в кабинет, произнес Джексон, явно обрадованный тем, что может внести свою лепту в это дело. – После того как Альберт свалился с лестницы, все изменилось.

– А-а, тот самый «несчастный случай».

Джексон кивнул с самодовольным видом.

– Он очень долго пробыл в больнице. И вышел оттуда уже другим человеком. Совсем другим.

– И насколько я понимаю, Майкл не имел к этому никакого отношения? – спросила Беверли.

– Да, у него было алиби. Шесть человек под присягой показали, что видели его.

Сорвин взглянул на Беверли – они оба подумали об одном и том же.

– Это еще ничего не значит, – заметила Беверли.

– Конечно, – ухмыльнулся Джексон.

Закон джунглей. Но с другой стороны, разве она имела право судить?

Джексон с гордым видом вышел из кабинета.

– Интересно, но, думаю, не очень существенно, – заметила Беверли, обращаясь к Сорвину. – Но в конце концов, это твое дело, Эндрю. Может, ты и прав и экспертиза поставит все на свои места.

– Вот увидишь, – улыбнулся Сорвин. – Ты хорошо меня обучила, Беверли.

– Я старалась, – улыбнулась она, принимая комплимент.

Сорвин откинулся на спинку кресла и потянулся.

– Боже, какой длинный сегодня день!

– Зато ты поймал убийцу. А такое происходит не каждый день.

– Кстати, суперинтенданта надо поставить об этом в известность.

Сорвин протянул руку к телефону, и Беверли встала.

– Может, выпьем попозже? – спросила она.

– Почему бы и нет? – помедлив, улыбнулся он. – Как в старые времена.

– Да, сможем предаться воспоминаниям. До сих пор у нас не было времени это сделать.

Выходя из кабинета, Беверли заметила знакомый блеск в глазах Сорвина и поняла, что он по-прежнему испытывает к ней интерес.

Телефонный звонок разорвал тишину. Они посмотрели друг на друга и одновременно осознали, что, кто бы это ни был, его звонок во всеуслышание заявлял о совершенном ими грехе. Сорвин протянул руку и снял трубку.

– Алло?

Беверли откинулась на спину и, уставившись в потолок, стала прислушиваться к разговору.

– А, привет, Салли.

Беверли улыбнулась, тотчас позабыв о чувстве вины: ничто не могло затмить чувство одержанной победы.

– Нет-нет. Просто отдыхаю.

Отдыхает? Улыбка Беверли стала еще шире. За последний час у них было всего несколько минут, которые с натяжкой можно было назвать отдыхом.

– У нас произошло второе убийство.

Несомненно, это была серьезная новость.

– Убит Альберт Блум. Он жил в Вестерхэме.

Последовала еще одна пауза.

– Множественные колотые раны. Отвратительное зрелище.

Беверли попыталась представить, чем занималась в последний час констебль Фетр; она сомневалась, что ее деятельность была сопряжена с подобным количеством плотских удовольствий.

– Его сын. Еще не признался, но у него был мотив и была возможность, а алиби нет.

А может, и нет. Может быть, малышка Салли тоже не скучает в Лестере. Может, она тоже провела последний час с чьим-нибудь членом во рту.

Сорвин издал звук, который напоминал вздох изнемогающего от страсти любовника. Он старался не смотреть на Беверли, и она, решив, что не потерпит такого пренебрежения, слегка шевельнулась. Однако и этого было достаточно, чтобы часть ее обнаженного тела, а именно ее левая грудь, оказалась доступной боковому зрению Сорвина.

Затем она сделала еще одно движение, и сосок вышеупомянутой груди скользнул по его руке.

Ее восхитила стойкость, с которой он продолжил беседу.

– Пока очень шаткие. Очевидно, что он был знаком с Мойниганом, но мотивы не ясны. Возможно, Мойниган что-то знал, но пока все это лишь предположения.

Беверли решила продолжить испытание. Сорвин непроизвольно всхлипнул, и, естественно, этот звук вызвал интерес на противоположном конце провода.

– Извини. Икота.

«Интересно, что ее вызвало? – подумала Беверли. – Прикосновения моего языка к его плечу или моя рука, сжимающая его пенис?»

– Так что тебе удалось обнаружить?

Его речь стала отрывистой, а дыхание судорожным. Беверли скользнула ниже.

– Правда?

Голос Сорвина внезапно зазвучал выше. И Беверли задумалась, как это достигается. Она прильнула к его бедрам.

– Прости. – Он рассмеялся и отпрянул от ее рта. Однако отделаться от ее рук было сложнее. – Я где-то обжегся крапивой сегодня и мучаюсь весь вечер.

– Лжец, – пробормотала Беверли и рассмеялась.

Сорвин снова отодвинулся.

– Это радио. Слушал радиопьесу.

Беверли снова заскользила вниз, готовясь продолжить свои ласки, но Сорвин вновь переменил положение, на этот раз сделав ей знак рукой. Беверли замерла и подняла голову.

– Это потрясающе, Салли! Просто потрясающе!

Беверли не слишком понравилась эта откровенная похвала, адресованная другой женщине, в тот момент, когда сама она собиралась вновь прильнуть к его набухшему пенису, однако невольный интерес заставил ее сдержать свое недовольство.

– Завтра? Хорошо. Молодец!

Молодец? Что же такого потрясающего сделала эта Фетр?

– Да. И я тебя, милая.

Беверли ощутила тошноту и прилив раздражения и решила, что с нее хватит. Она нырнула под одеяло и страстно прильнула к его члену. У Сорвина перехватило дыхание, потом он шумно задышал и поспешно разъединился, пока Фетр не спросила его еще о чем-нибудь.

Не на шутку встревоженная, Фетр повесила трубку в своем гостиничном номере.

Он так странно говорил. Что с ним произошло?

Она легла на постель, решив, что в его голосе была какая-то натужность.

И что это были за звуки, перед тем как связь оборвалась?

Складывалось впечатление, что он был не один.

Что это были за звуки?

Она с бешеной скоростью начала прикидывать возможности, но все они были одинаково неприятными. Весь номер был пропитан запахом сигаретного дыма, а потолок пожелтел от никотина. Запах был настолько сильным, что, даже случись здесь атомный взрыв, он оставил бы в пространстве дыру, от которой тоже тянуло бы табаком.

Он был с ней!

Другого объяснения не было. Ни одна другая версия не выглядела столь правдоподобной, как эта.

Внезапно ее осенило. Этот звук был не чем иным, как возбужденным дыханием.

– Сука!

Беверли была готова продолжить, но Сорвин скис. Она вылезла из-под одеяла и легла рядом с ним. В комнате воцарилась тишина, и лишь дыхание стало казаться необычно громким.

– Ну? – спросила она, не открывая глаз.

Он не понял.

– Потрясающе. Просто потрясающе.

Беверли рассмеялась, и Сорвин посмотрел на нее.

– Как там наш констебль? Что она сказала?

Однако Сорвину не хотелось, чтобы ему напоминали о существовании мира, находившегося за стенами спальни, за пределами удовольствия. Беверли поняла, что опять наступила на те же грабли: мужчинами управляют их желания, их мозги располагаются в штанах. Она не стыдилась того, что беззастенчиво пользовалась этой слабостью, – ее лишь удручала их полная неспособность чему бы то ни было учиться.

– В чем дело? – нежно спросила она. – Надеюсь, это не чувство вины? Обычно оно приходит не раньше утра.

– Знаешь, это не шутки. – Сорвин внимательно посмотрел на нее.

– А я и не шучу.

Похоже, Сорвин не одобрял ее поведения.

– Черт, неужели для тебя это все так просто? Перепихнулась и пошла?

О боже! Зачем воспринимать все так трогично, Эндрю? Беверли села и вытащила ноги из-под одеяла.

– Да, – обернувшись, ответила она. – Точно так же, как это было для тебя, пока тебе не позвонила твоя красотка и не напомнила, какой ты кусок дерьма. И я в этом не виновата, Эндрю. Ты взрослый человек, а взрослые люди сами отвечают за свои поступки.

Беверли встала и направилась в ванную. Через десять минут, свежая и благоухающая, она вернулась в комнату, где Сорвин, уже облачившийся в купальный халат, сидел на краю кровати. Беверли взяла свою одежду и, не обращая внимания на Сорвина, принялась одеваться.

– Прости, – медленно произнес он.

Беверли ничего не ответила.

– Если тебя это еще интересует, Салли сказала, что она нашла место, где в течение последних недель жил Мойниган. А кроме того, она узнала, откуда у него эти часы.

– Откуда?

– Их подарила ему Фиона Блум. – Он улыбнулся, заметив ее удивление, но она не ответила ему улыбкой.

Теперь ей определенно было о чем подумать, и прежде всего о том, куда могло привести это открытие. Оно не могло быть случайностью, но она не знала, как его интерпретировать, и пока ощущала лишь нараставшую тревогу. Какое отношение мог иметь Мойниган к смерти родителей Елены?

– Оставляю тебя наедине с твоими страданиями, – промолвила она, направляясь к выходу в основательно подпорченном настроении.

Сорвин не ответил, и она покинула его дом. Такие прощания не были для нее чем-то новым, но от этого они не становились менее болезненными.

– Я все время думаю об этом.

– Да, – вздохнул в темноте Айзенменгер.

И Елена, хотя и была занята своими мыслями, расслышала в его голосе отчаяние.

– Прости.

Он протянул руку, зажег ночник и повернул к ней лицо.

– Я прекрасно тебя понимаю. Какое это, должно быть, потрясение – внезапно увидеть все эти письма и фотографии спустя столько лет.

– Меня это совершенно выбило из колеи, – ответила она, глядя на него. – Снова увидеть маму, папу, Джереми. – Казалось, она сейчас расплачется, но слезы так и не выступили на ее глазах. – Конечно, мне было известно, что родители знают о беременности Нелл – мы все знали об этом, – но я и не догадывалась, что Нелл писала отцу и была с ним так откровенна.

Ветер понемногу начал стихать, но все еще продолжал настойчиво стучать в окна.

– Он был ее крестным отцом. Возможно, она ждала от него духовного руководства. Кто еще мог ей помочь?

– Конечно, ты прав, Джон. Ты всегда прав, – с некоторым раздражением откликнулась Елена.

Айзенменгер решил, что лучше всего промолчать, и виновато улыбнулся.

– Прости, – услышал он спустя мгновение и понял, как сильно она переживает.

– Но самым странным было последнее письмо. Я так и не поняла, о чем писал папа.

– Расскажи мне еще раз, что в нем написано.

Елена сосредоточилась, пытаясь вспомнить дословно.

– Письмо было длинным, а я успела прочитать только первый абзац. Что еще более ужасное, чем беременность, могло с ней произойти?

На часах было начало четвертого.

Елена то и дело просыпалась, и Айзенменгер просыпался вслед за ней. Время словно сгустилось и перестало течь. Они лежали и слушали, как ветер ломится в окна.

– А каким числом было датировано это письмо? – спросил Айзенменгер после долгого молчания.

– Октябрем. Седьмым октября.

Они снова умолкли.

– Это было за три дня… – внезапно промолвила Елена.

– До чего? – не поняв, переспросил Айзенменгер.

– До их убийства.

Голос Елены сорвался, и Айзенменгер понял, насколько она была потрясена, найдя эти письма и фотографии. Он обнял ее, и она разрыдалась, заново оплакивая свою семью, которую потеряла много лет назад.

Часть 6

По просьбе Хьюго Тереза и Доминик приготовили классический английский завтрак с жареным беконом, сосисками с помидорами, яичницей, грибами и печеной фасолью спецально для Тома (с которым Хьюго, впрочем, ее разделил). Завтрак удался на славу, даже несмотря на присутствие Элеоноры, и мрак, в который погрузился дом накануне вечером, слегка рассеялся.

После завтрака Елена и Айзенменгер решили отправиться на прогулку, чтобы уменьшить количество поглощенных калорий. Дожидаясь Елену на кухне, Айзенменгер взял местную газету и углубился в чтение. Вообще-то он считал провинциальную прессу такой же скучной, как надпись петитом на кредитной карточке, но свою книгу он забыл наверху и заняться ему было нечем. Скорее всего, он предпочел бы «Мир гольфа» или «Мир охоты», если бы не заголовок, привлекший его внимание.

СЫН АЛЬБЕРТА БЛУМА ОБВИНЕН В УБИЙСТВЕ СВОЕГО ОТЦА

Он прочитал статью, и его лицо сделалось еще более хмурым, чем прежде.

Айзенменгер отложил газету и уставился на Доминик, которая что-то гладила. На кухне работало радио, но Айзенменгер не разбирал слов и воспринимал лишь издаваемый им шум. Он не знал, сколько прошло времени, пока не услышал вдруг голос Доминик:

– Может, кофе?

Ей пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем он отозвался.

– Кофе? – улыбнулась она. Доминик была очень мила.

– Да. Да, спасибо, – рассеянно ответил Айзенменгер, возвращаясь к газете, или, вернее, к своим мыслям, которые он пытался привести в порядок.

Доминик поставила перед ним кружку с кофе, но он даже не заметил этого.

– Месье?

Айзенменгер поднял голову, увидел кружку и перевел взгляд на Доминик.

– Спасибо, – улыбнулся он, вновь утыкаясь в газету.

И Доминик, несколько обескураженная, вернулась к утюгу.

Фетр вернулась в участок, твердо зная, что она будет делать. Между ней и Сорвином все было кончено. Теперь она была уверена, что он специально отправил ее в Лестер, чтобы она не путалась у него под ногами; а то, что ей удалось добиться успеха, явилось неожиданным побочным продуктом ее поездки.

Было совершенно очевидно, что он околдован Уортон.

Конечно, она не имела на него никаких прав – они не были обручены или связаны друг с другом какими-либо клятвами, – и все же она не хотела иметь дело с мужчиной, которого так легко можно было увести, взяв его за член. Поэтому все было кончено.

Вот только она не была уверена в том, что готова посмотреть на эту ситуацию сквозь пальцы. Ее выставили дурой, и она не хотела с этим мириться. Уортон была не единственной, кто был способен на грязную игру.

Они миновали дворик чайной; деревянные скамейки были накрыты брезентом, зонтики – сложены и убраны под навес. У поребрика, шурша, крутились подхваченные ветром редкие, сухие листья. Игровая площадка пустовала.

– Хьюго производит приятное впечатление, – сказал Айзенменгер, желая услышать мнение Елены.

На ней были толстая темно-зеленая лыжная куртка, темно-синие джинсы и черные сапоги. Лицо ее раскраснелось от холода, изо рта серым облачком вырывался пар. Она не сразу ответила. Они успели миновать закрытый темный сувенирный магазин, игровую площадку и уже начали подниматься по извилистой, обрамленной высокими елями дорожке, которая вела обратно к поместью.

– Да, – несколько неуверенно ответила она.

– Но?..

Елена пожала плечами.

– Не знаю. Может, я просто помню его другим.

– Время меняет людей.

Они снова умолкли, а потом Елена заметила:

– Когда мы только познакомились, он казался мне замечательным. Он всегда был красивым, умным и совершенно очаровательным мальчиком. Было приятно находиться с ним рядом. И так продолжалось все мое детство. А потом все стало меняться.

– А что произошло?

– Наверное, мы просто выросли, – поразмыслив, ответила Елена.

Возможно, так оно и было, подумал Айзенменгер. Истории известно немало случаев, когда детская дружба не выдержала испытания юностью. Однако Елену не устраивало столь простое объяснение.

– Нет, не только это, – промолвила она. – Мы все выросли, но Хьюго вырос быстрее, чем мы.

Однако этот ответ ее тоже не устроил.

– А может, наоборот… в отличие от нас, он не повзрослел, – добавила она.

Однако это ничего не объясняло.

– Конечно, наши отношения изменились, – продолжила Елена. – Хьюго и Нелл стали ближе и отдалились от меня и Джереми… А потом они подрались! – воскликнула она, словно на нее снизошло откровение. – Я совсем забыла. Хьюго и Джереми подрались!

– Сильно?

Елена ответила не сразу, погрузившись в воспоминания.

– Кажется, это было из-за Нелл. Мы ловили рыбу на озере, и Нелл что-то поймала, кажется, форель, а Джереми стал подшучивать над ней. Она почему-то занервничала. Не знаю почему, но, кажется, ей раньше никогда не удавалось поймать такую большую рыбу. Рыбалка для нее, как и для меня, была всего лишь игрой, и, думаю, мы занимались этим только потому, что этого хотели мальчики. Это был жаркий летний день, каникулы подходили к концу, и вокруг веяло какой-то обреченностью.

– Возможно, подходило к концу ваше детство?

Елена кивнула.

– Да, наверное.

Остановившись, она огляделась. Они приблизились к воротам, за которыми начиналась дорога.

– Туда, – неожиданно указала она влево и двинулась между двумя строениями, располагавшимися по бокам заросшей тропы. – Когда-то я очень любила гулять здесь, – добавила она.

Тропинка была мокрой и грязной. Ураган, разразившийся накануне, повалил несколько деревьев.

– Так о чем мы? – после долгой паузы спросила Елена.

– Мы говорили о том, как юность создает взрослого человека, но для этого ей сначала надо уничтожить в нем ребенка.

– Очень глубокомысленно.

– Надеюсь.

Елена рассмеялась.

– Конечно, тогда мы воспринимали это иначе. Просто было ощущение, что нам уже никогда не будет так хорошо. Не будет так интересно друг с другом.

– Так, значит, в тот день вы ловили рыбу?..

– Да. Конечно, повод был глупым, но нам было скучно, мы почти ничего не поймали, и было уже поздно. А потом Нелл поймала эту рыбину, только не смогла ее вытащить. Рыбина сорвалась, и Джереми сказал по этому поводу что-то саркастическое. – Елена задумалась. – Все бы на этом и закончилось, но Джереми не унимался. И Нелл вконец расстроилась. – Елена снова умолкла. – Честно говоря, Джереми иногда мог быть невыносимым.

Ничего более откровенного о Джереми Итон-Лэм-берте Айзенменгер из уст Елены еще не слышал; и на мгновение ее сводный брат словно обрел плоть и кровь, прекратив быть бесплотным призраком.

– И Хьюго, судя по всему, это не понравилось, – предположил Айзенменгер.

– Да. Более того, он взорвался от ярости. Он не сказал ни слова, просто набросился на Джереми, сбил его с ног, и они покатились по земле.

Айзенменгера все это крайне заинтересовало, но он не успел задать следующий вопрос, так как они натолкнулись на огромную поваленную березу, перегородившую тропинку, и им пришлось обходить ее, по пояс погрузившись в крапиву и чертополох. И лишь когда они снова выбрались на тропинку, Айзенменгер вернулся к своему вопросу:

– И насколько серьезной была эта драка?

– Тогда она казалась очень серьезной. И дрались они долго. Мы с Нелл пытались их растащить, но у нас ничего не вышло.

– Дело дошло до крови?

Дотошность Айзенменгера слегка покоробила Елену.

– Не помню, – ответила она.

– И сколько они дрались?

– Не знаю. Минут пять-десять.

– А что произошло потом?

Елена нахмурилась.

– Джереми вскочил и убежал. А мы молча сложили удочки и пошли за ним.

– А что было потом? Как вы общались?

Елена не могла понять, почему он задает эти вопросы; это тревожило ее, и она начала колебаться.

– Довольно напряженно.

Айзенменгер молча кивнул. Тропинка все время шла в гору.

– А почему это тебя так интересует? – запыхавшись, спросила Елена.

– Ты же меня знаешь. Я никогда не умел справляться со своим любопытством.

Она действительно знала его и прекрасно понимала, что все не так просто, как он пытается представить.

– Дури кого-нибудь другого, Джон. О чем ты думаешь?

– Так, ничего особенного, – рассмеялся он.

Однако это не убедило Елену.

– Опять секреты! – полушутливо, полусердито воскликнула она. – Почему ты все вечно скрываешь? Неужели мы не можем доверять друг другу?

– Мне казалось, мы доверяем, поднимая руки вверх, ответил он.

– Ты, верно, шутишь! – запротестовала она, не обманываясь искренностью его тона. – Или же у тебя какие-то акульи представления о доверии.

Айзенменгера за его жизнь сравнивали с различными представителями животного мира, но это было что-то новое.

«Я не акула», – возмущенно подумал он и с горячностью заметил:

– То, что я молчу, еще не означает, что я от тебя что-то скрываю. Доверие вовсе не означает постоянной болтовни…

Он собирался продолжить, но, взглянув на Елену, решил умолкнуть. Из ее ноздрей выходил пар, словно внутри у нее что-то закипало. Она выдержала паузу, нарушить которую не посмели даже вороны, и сухо заметила:

– Я не занимаюсь болтовней!

Затем она развернулась и быстрым шагом начала удаляться. Они уже почти поднялись на вершину пологого холма.

– Елена! – окликнул ее Айзенменгер. – Я не имел в виду тебя… конкретно.

Она не ответила и даже не обернулась, и ему пришлось догонять ее.

– Елена!

Он нагнал ее на самой вершине, где она остановилась, и, лишь подойдя к ней, понял, почему она это сделала. Вдали расстилалось озеро, а у самой тропинки виднелась еще одна поваленная береза. Дерево не было старым, а потому казалось странным, что оно стало жертвой урагана. Впрочем, оно было не настолько большим, чтобы помешать им пройти.

– Елена, прости.

Но она не слушала его и пристально всматривалась в небольшое углубление, образованное рухнувшим деревом.

– Елена, я совершенно не тебя имел в виду, я просто.

Наконец он понял, что она не обращает на него никакого внимания, и тоже перевел взгляд на углубление.

Стоило ему увидеть контур предмета, полускрытого корнями, как его воображение мгновенно дорисовало всю картину.

Это был череп ребенка.

– Я начинаю подозревать, что это место является какими-то адскими вратами, – пробормотал Таннер, обращаясь к Сайму.

Они стояли в той же палатке, которая недавно скрывала от посторонних взглядов тело Альберта Блума, и наблюдали за тем, как доктор Аддисон извлекает из земли маленькие кости. Беверли, уловившая это замечание, на мгновение вскинула голову, затем вновь устремила взгляд на хрупкий скелет.

Это всего лишь кости.

Да, это были всего лишь кости, но она легко могла вообразить остальное. Когда-то это был младенец. А младенцы не должны умирать, потому что они символизируют жизнь. Ничто не заявляло о ней так громогласно, как дети.