Текст книги "Медицинский триллер. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Кэти Райх

Глава 2
8 мая, 6:57

Когда Лори поднялась на главное крыльцо и вошла в старое и, спору нет, уродливое здание бюро на углу Первой авеню и 30-й улицы, она поняла, что явилась приблизительно в то время, когда любит приходить Джек, чтобы успеть ознакомиться с поступившими за ночь делами и выбрать самые интересные из них. Хоть Лори и не собиралась следовать примеру мужа и брать за правило такой ранний приезд на работу, она уже видела его преимущества. Во-первых, дорога от дома на Западной 106-й улице заняла в два раза меньше времени, чем в восемь утра: движение было не в пример менее оживленным. Во-вторых, не пришлось здороваться и вести разговоры со множеством людей – похоже, Лори явилась первой из тех, кто работал тут днем.

Она кивнула ночному охраннику за высокой стойкой при входе, где обычно располагалась вахтерша Марлен Уилсон. Лори никогда не встречалась с этим охранником раньше, но он-то, безусловно, узнал ее и жизнерадостно поздоровался, прежде чем впустить в здание. Войдя в приемную без окон перед своим кабинетом, Лори удивилась, как тут темно. Обычно здесь уже сидела Шерил Санфорд, ее секретарша, которая всегда включала свет, но она пока что не появилась и не появится в течение ближайшего часа. Лори подошла к настенному выключателю и зажгла верхний свет.

В самом кабинете благодаря окнам было светлее, но все равно темновато. Расположенные высоко окна смотрели на север, и от здания Нью-Йоркского медицинского центра их отделяли считаные метры. Войдя, Лори включила свет и тут. Она полюбила свой кабинет после того, как они с Джеком его перекрасили. Пока в нем хозяйничал Бингем, здесь было темновато и мрачно из-за серых стен, темной отделки и массивной мебели из красного дерева. Теперь стены стали бело-розовыми, а чтобы еще больше оживить кабинет, они с мужем повесили яркие занавески и поставили подходящий к ним диванчик. И пусть Лори до сих пор пользовалась громоздким письменным столом Бингема, длинные застекленные стеллажи и темные стулья были убраны, а мрачные картины с угрюмыми старцами в черных костюмах переехали в соседний конференц-зал: их сменили забранные в рамочки красочные репродукции импрессионистов.

Лори поставила рюкзак на пол возле рабочего кресла и повесила в шкаф весеннее пальто. Подумала мельком, не сходить ли в комнату для опознаний, где обреталась общественная кофеварка – действие кофеина первой утренней чашки уже закончилось, – но сообразила, что Винни Амендола, ответственный за приготовление кофе, скорее всего, еще не пришел. Поэтому Лори уселась за массивный стол, вытащила тезисы для утреннего заседания городского Комитета здравоохранения и снова углубилась в них. Стоило ей начать читать, как нервозность усилилась. Лори с безнадежной ясностью понимала, что вряд ли преодолеет отвращение к публичным выступлениям, как и не избавится от страха перед властными личностями – спасибо суровому и деспотичному отцу.

Первым человеком, нарушившим Лорину сосредоточенность, слала Шерил, шхонько постучавшая в приоткрытую дверь вскоре после половины восьмого. Заглянув в кабинет, но не выпуская при ттом дверной ручки, секретарша вздохнула:

– Боженька милостивый, как вы оказались тут в такую рань?

Шерил, пышная афроамериканка, трудилась в бюро целую вечность; во всяком случае, по ее словам, дело обстояло именно так. Она работала секретарем у предшественника доктора Бингема, потом у него самого весь срок его пребывания на этой должности. Лори была рада, что вроде как унаследовала Шерил, которая очень облегчила процесс вхождения в должностные обязанности. Она также стала кем-то вроде друга семьи: они с Джеком нашли общий язык, еще когда Бингем бесконечно вызывал того на ковер за склонность игнорировать правила и предписания в своей упорной решимости раскрывать уголовные дела. К тому же Джек играл с сыном Шерил Арнольдом в баскетбол на спортивной площадке неподалеку от дома.

– С утра пораньше в мэрии совещание, вот и пытаюсь к нему подготовиться, – объяснила Лори.

– Простите за каламбур, но вы их всех насмерть убьете, – с кривой улыбкой заметила Шерил и добавила: – Обычно у мистера Амендолы к этому времени уже готов кофе. Принести вам чашечку?

– Это будет замечательно, – отозвалась Лори, – спасибо.

Шерил кивнула и попятилась к выходу.

– Погодите, Шерил, – окликнула ее начальница. – С минуты на минуту придет доктор Макговерн. Можете отправить его ко мне, как только он появится?

– Сделаю, – кивнула Шерил. – И кофе тоже будет сию секунду.

Вышло так, что она вернулась одновременно с появлением Чета и любезно предложила кофе и ему тоже, но он отсалютовал своей кружкой и сказал, что уже навестил общественную кофеварку.

Лори жестом предложила Чету сесть на диван и последовала за ним, прихватив кофе. Она частенько предпочитала сидеть рядом с посетителями, чем оставаться за внушительным столом. Ей казалось, что оттуда скорее логично распекать и противостоять, а не беседовать.

– Спасибо, что так быстро меня приняла, – начал Чет, – и прости, что немного опоздал.

– Ничего страшного, – ободряюще сказала Лори. – Но нам, возможно, придется ужаться, потому что у меня утреннее совещание в городской администрации. Я должна выйти примерно через двадцать минут.

– Скорее всего, мы уложимся, – ответил он.

Чет работал в бюро чуть дольше Джека. Они поступили сюда в один год, на какое-то время оказались в одном кабинете и в результате стали такими хорошими друзьями, что Лори знала о Чете куда больше, чем об остальных медэкспертах. Он был примерно того же роста и сложения, что и ее муж, с тем же опенком кожи и такой же атлетической фигурой. Эти двое выглядели почти как братья и, по мнению Лори (которая, конечно, признавала собственную предвзятость), были весьма привлекательными мужчинами. Главное отличие между ними заключалось в том, что у Чета появились залысины, и в качестве компенсации он отрастил усы и козлиную бородку. Лори не была поклонницей растительности на лице, но благосклонно признавала, что Чет хорошо ухаживает за своей и вовремя ее подравнивает.

– Прежде чем мы начнем, хочу сделать тебе комплимент, – сказала она. – Ты отлично справляешься с работой ответственного за стажировку. С тех пор, как ты взял на себя руководство, обучение улучшилось по всем фронтам, включая даже конференции и лекции. Спасибо тебе за это.

– Всегда пожалуйста, – ответил Чет, явно довольный признанием своих заслуг. – Я на самом деле считаю, что образовательные программы бюро важны и заслуживают одинакового внимания на всех уровнях. Обучению клинических ординаторов в области криминалистики всегда уделялось много сил, и оно неизменно было высококлассным. А вот на практику патологоанатомов-интернов отчасти смотрели сквозь пальцы, и тому были причины. Во-первых, интерны проводили тут всего месяц из четырехлетнего обучения в Нью-Йоркском университете, а во-вторых, идея заключалась в том, чтобы дать им представление о судебной патолого-анатомии, не обличая какой-либо реальной ответственностью.

– Все верно. И ты предлагаешь как-то изменить программу?

– Нет, – без колебаний заявил Чет. – Просто усилить контроль. В целом программа работает хорошо. На самом деле, мое внимание к этому вопросу привлекла частная ситуация с интерном Арьей Николс.

– Да, помню, ты упоминал ее, когда просил о встрече, – подтвердила Лори. – Шерил все проверила. Мисс Николс с нами с начала месяца.

– Вот-вот, – сказал Чет, – она и доктор Тед Мюллер появились у нас в рамках четырехлетнего курса обучения патанатомии, и двух более непохожих интернов просто не найти. Они как будто с разных планет. Доктору Николс программа определенно не на пользу.

– Не мог бы ты объяснить поконкретнее? – попросила Лори. Она поставила кружку на приставной столик и повернулась, чтобы смотреть прямо на собеседника. – Что значит «не на пользу»?

– Она провела тут почти неделю, и у меня такое впечатление, что я практически ее не видел, хотя с доктором Мюллером сталкиваюсь постоянно. Я стал разбираться и выяснил, что мисс Николс частенько не является на вскрытия, в которых должна участвовать. Мне досталась от предшественника следующая система: каждое утро я проверяю все запланированные аутопсии, решаю, какие из них могут оказаться полезными для обучения интернов, и спрашиваю у судмедэкспертов, которым поручено то или иное дело, не против ли они, если интерны понаблюдают, а то и в какой-то мере поучаствуют. Эксперты всегда соглашаются, и я обычно ставлю интернам по два вскрытия в день. Раньше на этом все и заканчивалось, а значит, неизвестно было, действительно ли интерн участвовал в аутопсии, ведь они не готовят медицинское заключение и свидетельство о смерти и не подписывают документы.

– Им это не разрешено, – перебила Лори.

– Да, я знаю, – согласился Чет. – Проблема в том, что они не несут никакой реальной ответственности. Когда я понял, что не вижу Арью Николс, то поговорил с экспертами, к которым ее направлял, и выяснил, что она приходила в анатомичку с утра, вертелась там какое-то время, может, даже задавала несколько вопросов – вероятно, неплохих, потому что она совсем не дурочка, – но потом исчезала. А остальные вскрытия, которые я назначал ей на этот день, попросту игнорировала.

– Какая наглость! – возмутилась Лори.

– Это еще полбеды, – продолжал он. – Когда я выразил ей свое недовольство, она взяла и наврала мне, будто участвовала во всех вскрытиях, на которые я ее поставил. Несколько дней назад, когда она улизнула из бюро чуть ли не через полчаса после начала первого вскрытия, я незаметно пошел за ней.

– И куда же ее понесло? – спросила Лори.

Она не могла решить, что поразило ее сильнее: интерн, проходящая практику в бюро, которая сбегает с утра пораньше, или ответственный за стажировку, который за ней шпионит. Ей даже пришло в голову, что Джек, возможно, прав, говоря о мотивах Чета.

– Да в соседнее здание, – пояснил Чет. – Она пошла в одну из патанатомических лабораторий и стала изучать свежие замороженные срезы.

– Ты сказал ей что-нибудь?

– Конечно, – ответил он, – как я мог не сказать? Я был возмущен, поэтому подошел и спросил, какого черта она делает.

– И что она ответила?

– Сказала, что я еще глупее, чем кажусь, если сам не вижу.

С губ Лори сорвался легкий смешок, о котором она немедленно пожалела, ведь Чет был явно оскорблен нахальством Николс. Лори быстро спросила:

– Неужели она даже не попыталась объяснить происходящее или как-то извиниться?

– И близко ничего подобного. Заявила, чтобы я шел в жопу и оставил ее в покое.

– Шутишь?! – воскликнула Лори.

Ей было очевидно, что женщина, которую они обсуждали, разительно отличалась от типичного интерна судебной патологии. Будучи главным судмедэкспертом, Лори волей-неволей видела в подобном поведении потенциальное осложнение отношений с факультетом патанатомии Нью-Йоркского университета, если только не будет решено занять выжидательную позицию, чтобы университет сам разбирался с бессовестной дамочкой. Хорошие отношения бюро и кафедры были весьма важны по многим причинам, включая программу клинических ординаторов судебной медицины. Ординаторы обучались в бюро, но дипломы им выдавал университет. В то же время существовали и этические аспекты.

– Не знаю, как она поступила в медицинский вуз, – добавил Чет, – и кто отобрал ее для интернатуры в столь влиятельном учреждении, но такая дерзость неприемлема! В общем, я вернулся в бюро и отыскал Теда Мюллера, который ведет себя с точностью до наоборот. Надеялся, он что-то мне прояснит. Я не стал рассказывать, что именно случилось, только заметил, что Николс – дамочка своеобразная, и упомянул ее безответственное поведение. Мюллер засмеялся в ответ и согласился, мол, да. она одна такая. А нагом без всяких провокаций с моей стороны добавил, что соученики-интерны не очень-то ее жаловали, хоть и уважали за ум и энциклопедические знания в нашей области. И еще сказал, что некоторые считают ее заучкой на грани социопатии.

– Социопатия – это как-то слишком экстремально для интерна-патологоанатома, – отметила Лори.

– Согласен, – кивнул Чет. – Я так и сказал Теду. Думал, он преувеличивает. Но потом Мюллер уточнил, что Николс манипулирует людьми и совершенно не склонна проявлять понимание, когда речь заходит о графике дежурств. И даже сказал, что как-то у них зашел разговор о собаках, и она призналась, что не любит их и даже подумывает пришибить соседского пса, который постоянно тявкает.

– Вообще-то люди часто говорят такие вещи, но не собираются их делать, – пожала плечами Лори.

– Я тоже так считаю, – согласился он, – но доктор Мюллер клянется, что она говорила совершенно серьезно.

– Ты не знаешь, она замужем? – поинтересовалась Лори, все еще гадая, прав ли Джек насчет мотивов Чета.

– Не замужем, – без колебаний ответил Чет.

– Хорошо, и как, по-твоему, мы должны поступить? – незаметно вздыхая, спросила Лори.

Учитывая остальные усилия, которые приходилось прилагать, чтобы дела в бюро шли своим чередом, она вовсе не нуждалась в дополнительной проблеме, которую, похоже, вполне могла создать Арья Николс. Лори взглянула на часы, чувствуя, что тревога снова усиливается.

– Я надеялся, что ты сама примешь решение, – сказал ее собеседник. – Я могу отчитать ее и припугнуть возможным отстранением, если она не отнесется всерьез к стажировке в бюро. Если честно, понятия не имею, получит ли она после этого диплом патологоанатома или нет, ведь этот месяц у нас дается в основном для ознакомления, просто чтобы более или менее представить себе работу эксперта-криминалиста.

– Я тоже не знаю, – проговорила Лори. – Насколько мне известно, ничего подобного раньше не случалось. Ни с одним интерном кафедры патологической анатомии, которые проходили у нас практику, не было проблем.

– Как думаешь, может, тебе переговорить с доктором Хендерсоном? – предложил Чет. Карл Хендерсон был главой кафедры патанатомии медицинского факультета Нью-Йоркского университета. – Вдруг он или руководитель интернатуры смогут привести эту девицу в чувство и заставить относиться к стажировке в бюро как следует. Ведь, помимо прочего, это жуткое неуважение.

– Знаешь, может, мне лучше сперва побеседовать с доктором Николс, – сказала Лори.

Мысль о том, что ей, возможно, удастся предотвратить трения между бюро и университетом, подавив их в зародыше, вдруг показалась весьма привлекательной: профилактика всегда предпочтительнее лечения.

– Вероятно, это лучший подход, – согласился Чет. – Судя по ее манерам, она, похоже, не слишком-то жалует мужчин.

– Если вдуматься, возможно, лучше будет не просто поговорить с ней, а поработать вместе над каким-нибудь делом. Есть шанс, что мне удастся увлечь ее судебной патологоанатомией. В прошлом у меня такое получалось, и наша доктор Дженнифер Эрнандес тому отличный пример.

Когда Дженнифер была трудным подростком, Лори договорилась, чтобы ее взяли в бюро в качестве внештатной сотрудницы. Это не только изменило жизнь девушки, но и привело к тому, что та поступила на медицинский факультет и стала судебным патологоанатомом.

– Отличная идея, – признал Чет. – Если кто и сумеет ее мотивировать, так это ты. Но я думал, ты больше не берешь аутопсии, став начальницей.

– Сейчас можно сделать исключение, – ответила Лори, чувствуя, как согревает ее эта мысль. Буквально сегодня утром она сожалела, что не может больше проводить судебно-медицинские экспертизы, и вот появился хороший повод изменить ситуацию. Причина уважительная, и Лори постарается избежать огласки. – Когда доктор Николс придет, скажи ей, что сегодня днем она будет работать со мной и что я жду не дождусь нашей встречи. Проследи, чтобы мне подобрали дело, желательно интересное, и чур ни гугу об этом.

– Понял, – сказал он. – Во сколько ты готова ею заняться?

– Ну, скажем, во второй половине дня, – предложила Лори, вспомнив об остальных своих делах. К тому же в это время прозекторская обычно пустовала.

– Я прослежу, чтобы все было в порядке, – заверил Чет.

Глава 3
8 мая, 9:45

Мэдисон Брайант наблюдала, как состоящая из трех человек семья Пирсонов покидает ее кабинетик. Мардж Пирсон вышла последней и ненадолго задержалась в дверях, чтобы улыбнуться и помахать ей, прежде чем исчезнуть в коридоре. Их случай был одним из тех хеппи-эндов, которые давали Мэдисон силу духа, необходимую, чтобы продолжать работу социального консультанта в детской больнице Хассенфельд. После нескольких пересадок костного мозга восьмилетний Уэйн Пирсон чувствовал себя вполне хорошо, лейкемия окончательно отступила, перейдя в стадию стойкой ремиссии. Поскольку у Пирсонов все, включая школьные дела Уэйна, шло гладко и жизнь семьи возвращалась в нормальное русло, встреча, на которую по плану было отведено полтора часа, заняла всего пятнадцать минут. В результате у Мэдисон появилось свободное время, учитывая, что следующую консультацию отменили.

Убрав карточку Пирсона в стол, Мэдисон вышла из своего кабинета без окон. Как всегда в такое время, в больнице толпилось множество взрослых с детьми всех возрастов. Уровень шума можно было вынести только благодаря звукопоглощающему потолку. Мэдисон обогнула стойку регистратуры и отправилась в комнату для персонала, а оттуда – в женский туалет. Сейчас тут был настоящий оазис уединения. Старательно моя руки, она оглядела себя в зеркале. Недавно парикмахер уговорила ее на новую прическу, прямой ассиметричный боб, утверждая, что гладкие волосы – это современный гламур в чистом виде. Мэдисон не была в этом уверена, поскольку такая стрижка казалась настоящим квантовым скачком от ее предыдущего короткого афро и требовала куда больше возни, но зато красиво обрамляла лицо.

Высокая обладательница россыпи веснушек на носу и щеках, довольно светлая для чернокожей, Мэдисон была родом из Сент-Луиса, но всегда мечтала однажды перебраться в Нью-Йорк. Мечта сбылась восемь месяцев назад, и это время стало лучшим в жизни Мэдисон. Одной из причин, по которой все складывалось так хорошо, была встреча с Керой Якобсен; та приехала в город через несколько дней после Мэдисон и работала с ней в одной больнице, тоже социальным консультантом. В результате девушки познакомились и вместе адаптировались к новой жизни. Почти ровесницы, получившие схожее образование и не обремененные в данный момент романами, они сблизились. Дружбу укрепили общие интересы: обе упивались новизной нью-йоркской жизни, отдавая должное театру, балету, современному искусству, катанию на велосипедах вдоль Гудзона и прочим радостям.

Но после рождественских праздников все неожиданно изменилось. Ни о чем не предупредив и ничего не объясняя, Кера начала вдруг отлынивать от совместных занятий, раньше доставлявших им обеим столько удовольствия. Когда Мэдисон наконец набралась мужества спросить, в чем дело, Кера отговорилась тем, что в январе предпочитает сидеть дома, в теплой квартирке. Она уверяла, что для нее, прожившей всю жизнь в Лос-Анджелесе, нью-йоркская зима оказалась слишком тяжелым испытанием.

В январе и феврале Мэдисон худо-бедно верила такому объяснению, особенно учитывая, что время от времени им удавалось пообщаться, особенно по вечерам в пятницу и в субботу. Проблема заключалась в том, что встречи происходили нечасто и только по Кериной инициативе. Впрочем, поначалу Мэдисон спокойно воспринимала такое положение вещей. Однако с приходом тепла ничего не изменилось, что поставило под сомнение версию Керы насчет ее поведения.

В конце концов Мэдисон сдалась и больше не пыталась понять, в чем дело, а решила завести новых друзей, в том числе и мужчин. За последние несколько месяцев ее общение в социуме более или менее пришло в норму, и теперь, когда Кера предлагала встретиться, Мэдисон далеко не всегда бывала свободна. Постепенно девушки стали видеться только в больнице в свободное от приема пациентов время, либо, что бывало чаще, за обедом. Эти встречи неизменно удивляли Мэдисон: Кера упорно делала вид, будто все совершенно нормально и ничего не изменилось. А вчера произошло нечто совсем уж из ряда вон выходящее: Кера не явилась на работу. Мэдисон узнала об этом, поскольку к ней направили часть пациентов подруги. Остальных либо распределили по другим консультантам, либо вовсе отправили домой до следующего раза.

Поскольку Кера никогда не была настолько безответственной, чтобы просто не прийти, не сообщив о болезни, Мэдисон сразу забеспокоилась. Особенно тревожной ситуация выглядела с учетом странного поведения Керы в последние несколько месяцев. Тогда-то Мэдисон и стала забрасывать ее сообщениями, спрашивая, не случилось ли чего. Когда все ее послания остались без ответа, Мэдисон попыталась дозвониться до подруги и в течение дня оставила несколько голосовых сообщений. Сегодня шел второй день, как от Керы не было ни слуху ни духу.

Мэдисон достала телефон из кармана белого халата, который носила по рекомендации непосредственного начальника, и позвонила еще раз. Прислушалась к гудкам и интуитивно поняла, что Кера не ответит. Когда гудки прекратились и включилась голосовая почта, Мэдисон сбросила звонок: оставлять еще одно сообщение не было смысла. Вместо этого она приняла спонтанное решение съездить к Кере и позвонить в домофон, благо до следующего пациента оставалось полтора часа. Вся надежда была на то, что игнорировать человека, который стоит у тебя под дверью, куда сложнее, чем эсэмэски и телефонные звонки. Внезапно Мэдисон пришло в голову, что все эти месяцы подруга могла отдаваться безумной романтической страсти, а теперь любовник взял и бросил ее. Все факты вроде бы вписывались в такой сценарий. Наверное, теперь Кера отчаянно нуждается в поддержке. Мэдисон знала адрес подруги, поскольку раньше бывала у нее по праздникам – Кера любила готовить и несколько раз устраивала домашние ужины по тому или иному поводу, – так что было ясно, куда ехать.

Выйдя все в том же белом халате из больницы на Первую авеню, Мэдисон поспешила к главному входу, потому что там было легче поймать такси. Но идти так далеко оказалось незачем: почти немедленно подвернулась свободная машина, которая ехала на север в не слишком плотном потоке транспорта. Мэдисон попросила водителя отвезти ее на угол Второй авеню и 23-й улицы.

Кера жила в третьем от угла доме в сторону запада. Это было ничем не примечательное кирпичное здание, копия соседних. Прежде чем войти, Мэдисон посмотрела на окна, которые определила как Керины. Они были закрыты, в отличие от многих других, тоже выходящих на улицу: погода стояла на диво мягкая, учитывая время года и суток.

Тут из подъезда вышла хорошо одетая женщина средних лет, явно принадлежащая к деловым кругам. Как и все ньюйоркцы, она, похоже, куда-то спешила, но остановилась, когда Мэдисон окликнула ее и спросила, не знакома ли она случайно с Керой Якобсен с четвертого этажа.

– Нет, простите, – быстро ответила женщина, покачала головой и уже в следующее мгновение припустила в сторону Второй авеню с такой скоростью, будто участвовала в соревнованиях по спортивной ходьбе.

Несмотря на неудачу, Мэдисон вошла в фойе здания, где на левой стене висело множество металлических почтовых ящиков. Каждый из них был снабжен кнопкой переговорного устройства и табличкой с фамилией владельца. Три ступеньки вели к запертой входной двери. Справа имелось зеркало в затейливой раме и сооруженный на скорую руку деревянный пандус для инвалидных колясок.

По предыдущим посещениям Мэдисон хорошо помнила, где именно располагается почтовый ящик Керы. Найдя его, она нажала на кнопку домофона и не отпускала ее секунд пять, а то и десять. Над почтовым ящиком виднелось нечто похожее на многократно закрашенную решетку динамика, и Мэдисон уставилась на нее так, будто надеялась взглядом пробудить устройство к жизни. Однако оно так и осталось немо. Снаружи доносилось удаляющееся завывание сирены – вездесущий нью-йоркский звуковой фон. Потом коротко бибикнул автомобиль, но из динамика не донеслось ни шороха.

Мэдисон снова нажала на кнопку и на этот раз не отпускала ее с полминуты. Ясно было, что Кера не могла не услышать сигнал домофона, чем бы она ни занималась. Но динамик над почтовыми ящиками удручающе молчал.

– Ну давай же, подружка, – пробормотала Мэдисон, нажимая на кнопку в третий раз. Теперь она давила на нее больше минуты, хоть и знала, что это безнадежно.

Тут ведущая в жилую часть дома дверь открылась, и оттуда вышел аккуратно одетый высокий белый мужчина с узким лицом. Как и появившаяся перед ним дама, он, судя по всему, спешил, но заметил Мэдисон у ящика Керы и резко затормозил. За спиной у него, щелкнув, захлопнулась дверь.

– Что-то случилось? – спросил мужчина. Мэдисон отпустила кнопку.

– Если честно, да, – ответила она. – Вы, случайно, не знакомы с Керой Якобсен? Она примерно моего возраста и живет в квартире четыре-би.

– Вроде бы нет, – проговорил он. – А почему вы спрашиваете?

Мэдисон с очевидной тревогой рассказала, что Кера без предупреждения не явилась на работу в больницу, не снимает трубку и не отвечает на многочисленные сообщения.

– И конечно же, я о ней беспокоюсь, – добавила она. К переговорному устройству она тоже не подходит. Хотя, разумеется, я не могу быть совершенно уверена, что оно не сломано.

– Мое исправно, – заметил мужчина, – но они, бывает, капризничают. Вы работаете с ней в одной больнице?

– Да. Мы обе служим в педиатрии социальными консультантами.

– Может, вам стоит подняться и постучать в дверь, – предложил мужчина. – Просто для верности.

– Было бы замечательно, – отозвалась Мэдисон.

Мужчина вынул свои ключи, отпер дверь и распахнул ее перед Мэдисон, которая с улыбкой поблагодарила его, прежде чем войти и вызвать лифт.

Она добралась до квартиры 4Б, глубоко вздохнула и нажала на кнопку звонка. Ничего не произошло, и она снова позвонила. Ей было слышно, как в квартире раздается трель. Тогда Мэдисон вскинула руку и застучала в железную дверь, потом прервалась и прислушалась, прижавшись ухом к металлу, но ничего не услышала. Сердито мотнув головой, она застучала опять, еще громче, и даже подергала дверь, но та, естественно, оказалась заперта. Разочарованная Мэдисон хорошенько тряхнула дверь, которая, будучи старой, неплотно сидела на петлях, и из квартиры вдруг потянуло неприятным душком – слабым, но вызывающим тревогу, а то и тошноту. Мэдисон с легкой дрожью снова подергала дверь и сунулась носом поближе к щелке у дверного косяка. По-прежнему слабый запах стал отчетливее и натолкнул на воспоминание, как в раннем подростковом возрасте они с друзьями гуляли по лесу и набрели на дохлого сурка. Это был запах разложения, запах смерти.

Мэдисон в ужасе отшатнулась от двери. Захотелось сбежать, но вместо этого она заставила себя достать телефон и дружащими пальцами набрала три цифры.

– Девять-один-один, – с заученным спокойствием произнес женский голос на том конце линии. – Что у вас случилось?

– Я стою перед дверью квартиры моей подруги… – начала Мэдисон.

– В чем проблема, мэм? – перебила оператор.

– Она не реагирует на стук и вот уже несколько дней не отвечает на звонки. И на работу тоже не явилась.

– Вы думаете, ей нужна помощь?

– В квартире плохой запах, – умудрилась выговорить девушка. – Я дернула дверь и почувствовала его.

– А дверь заперта?

– Разумеется, – огрызнулась Мэдисон, теряя терпение, – иначе я бы вошла.

– И чем там пахнет?

– Смертью, – ответила Мэдисон. Она не знала, как еще описать свои ощущения. Мозг воспроизвел тлетворную вонь, и к горлу подступила новая волна тошноты.

– В квартире есть животные?

– Сомневаюсь, – заявила она. – Насколько я знаю, нет. Слушайте, я думаю, лучше прислать сюда кого-нибудь.

– Мэм, продиктуйте адрес и фамилию вашей подруга.

Пытаясь подавить страх, Мэдисон сообщила полное имя Керы вместе с адресом. Раньше она никогда не звонила в службу спасения и почему-то не думала, что это так трудно. Ей не хотелось даже предполагать, что именно полиция может найти за Кериной дверью.

– Пожалуйста, назовите ваше имя.

Она представилась; потом пришлось сказать свой адрес и номер телефона. Мэдисон возмущало, что формальности заняли столько времени. Она волновалась за Керу, а вдобавок небольшая, более эгоистичная часть мозга твердила, что свободное время между двумя консультациями быстро истекает.

– Наряд полиции уже выехал, – заверила оператор, – и скоро будет на месте. Когда вы в последний раз видели мисс Якобсен?

– В пятницу на работе, – сказала Мэдисон.

– А вы или кто-то из ваших знакомых общался с ней в выходные?

– Я не общалась, – ответила она, – а насчет остальных понятия не имею. Послушайте, мне очень неловко, но надо вернуться на работу.

– Боюсь, мне придется попросить вас дождаться наряд, – сказала оператор. – Полицейским понадобится ваша помощь.

– Но у меня назначена консультация! – возразила Мэдисон.

Необходимость оставаться на месте вызывала у нее парализующее двойственное отношение. Из-за дверей тянулся запашок тления, и мысль о том, что скрывается в квартире, приводила в ужас.

– Вероятно, вам следует позвонить начальству и сказать, что вы оказались вовлечены в чрезвычайную ситуацию. Вряд ли это надолго. Не сомневаюсь, наряд уже близко. А пока мы ждем, позвольте спросить, не было ли у вашей подруги серьезных проблем со здоровьем.

– Насколько мне известно, нет, – ответила Мэдисон, прислоняясь спиной к стене коридора. Она переложила трубку в другую руку, потому что ладонь вспотела. Ситуация вызывала у нее клаустрофобию.

– У вашей подруги есть родня в городе?

– Вроде бы нет, – сказала Мэдисон. – Она из Лос-Анджелеса.

– Управляющий домом проживает тут же?

– Кажется, нет, – проговорила Мэдисон, хоть и не была на сто процентов уверена в ответе.

Оператор задала еще несколько вопросов, а потом перебила сама себя словами:

– Пришло подтверждение, что наряд перед входной дверью в здание, но она заперта. Можете спуститься и открыть полицейским?

– Да, конечно, – сказала Мэдисон. Говоря по правде, она почувствовала облегчение, сбросив звонок и направившись к лифту.

Спустившись на первый этаж, она увидела двух полицейских в форме, которые заглядывали в боковые секции застекленной входной двери. Заметив, что один из них афроамериканец, Мэдисон немного успокоилась. Ей никогда не доводилось взаимодействовать с нью-йоркским полицейским департаментом, но, будучи темнокожей, она наслушалась всякого.

Стоило ей открыть дверь, высокий чернокожий полицейский спросил, она ли мисс Брайант. Получив подтверждение, он назвался Кевином Джонсоном и представил своего напарника Стэна Гудхауса. Оба показались Мэдисон новичками, хоть и старались принять многоопытный вид. Девушка решила, что они примерно одного с ней возраста.