Текст книги "Медицинский триллер. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Кэти Райх

Соавторы: Робин Кук,Кен Макклюр,Кит МакКарти,Майкл Палмер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 93 (всего у книги 318 страниц)

Нелл и Сорвин одновременно увидели, как Грошонг повернулся к Айзенменгеру. И оба ринулись вперед.

Грошонг краем глаза заметил движение. Он помедлил, и это позволило Айзенменгеру схватить ствол ружья. Несколько мгновений они боролись, но онемевшие руки Айзенменгера ослабли и вскоре соскользнули со ствола. Грошонг по инерции сделал несколько шагов назад. Пальцы его по-прежнему были на курке, ружье описало дугу в сторону Нелл, которая теперь находилась всего лишь в двух метрах от места борьбы.

И грянул выстрел.

Сорвин был метрах в десяти, но все отчетливо видел. Он видел, как Айзенменгер схватился за ствол ружья, как соскользнули его руки, как Грошонг попятился и ружье развернулось в сторону Нелл. Он видел вспышку от выстрела и слышал оглушительный грохот.

Он видел, как Нелл отбросило назад, как она обмякла и причудливо изогнулась.

А затем он увидел ее лицо и представил себе то, что произошло дальше.

Ее прелестное личико исчезло, и на его месте появилось кровавое месиво, которое обильно поливал дождь. Рот ее был разорван, оба глаза выбиты, горло отсутствовало.

Она безжизненно лежала в мокрой грязи.

С мгновение никто не шевелился. В ушах у всех еще звучал звук выстрела. Первым опомнился Хьюго, который издал жуткий вой и кинулся к сестре. Это вывело Сорвина из ступора, и он тоже метнулся к Нелл. Айзенменгер не тронулся с места – он знал, что Нелл умерла еще до того, как упала на землю.

И более того, глядя на то, что осталось от ее лица, он понимал, что это было для нее благословением.

Фетр с исказившимся от ужаса лицом не шевелилась.

И в этот момент из подлеска с шумом появились Беверли и Холт.

Они сидели за столом на кухне: Айзенменгер и Елена с одной стороны, Тристан и Тереза с другой, а между ними друг напротив друга – Сорвин и Беверли. Фетр сидела в стороне и вела записи. За исключением Тристана и Терезы, все были насквозь мокрыми, но они не могли позволить себе такую роскошь, как душ и сухая одежда. Айзенменгер пытался отправить Елену в больницу, и врачи были в ярости, когда она отказалась поехать с ними, но она настояла на том, чтобы дать показания. Лицо ее было белым как мел, голова кружилась, и Айзенменгер не сомневался в том, что у нее сотрясение мозга. Поэтому по окончании разговора с Сорвином он твердо намеревался отвезти ее в больницу. Тереза выглядела совершено раздавленной новостями, ждавшими их по возвращении с вечеринки. Хьюго был арестован и имел вид человека, утратившего волю к жизни.

– Думаю, все это началось очень давно, – глядя на Беверли, промолвил Айзенменгер.

Сорвин, казалось, находился на пределе сил, Беверли выглядела не лучше, хотя и по другой причине.

– Восемь-девять лет тому назад? – предположил Сорвин.

По лицу Айзенменгера пробежала мимолетная улыбка.

– А может, и сто лет назад – трудно сказать наверняка.

– Здорово.

– Но пока давайте вернемся на двадцать лет назад, когда Флеминги и Хикманы были близки, а их дети дружили. Елена, Джереми, Нелл и Хьюго. Елена уже рассказывала о зимних и летних каникулах, которые они здесь проводили, праздниках и пикниках – для нее это было самое счастливое время. Я бы сказал, идиллическое.

– Это имеет отношение к делу?

Айзенменгер пропустил его вопрос мимо ушей.

– К сожалению, все хорошее когда-нибудь заканчивается. Джереми поступил в университет, дети выросли, и четверка распалась. Равновесие нарушилось, и все изменилось.

– В каком смысле? – не понял Сорвин.

– Инцест, – тихо и чуть ли не смущенно ответил Айзенменгер.

– Что?

– Инцест. Между ним и Нелл, – словно во сне проговорила Елена. – Мои родители знали об этом, потому что Нелл им написала. Она хранила у себя письма моего отца, и я их прочла.

Сорвин, которому казалось, что земля у него уходит из-под ног, судорожно оглядывался по сторонам, словно ища спрятавшегося снайпера. Встревоженная Беверли не сводила глаз с Айзенменгера.

– Мы недосмотрели, – в гробовой тишине произнес Тристан. – Мы были плохими родителями. Мы не заметили того, что происходило у нас под носом. – В его голосе смешались страдание и презрение к самому себе. Однако ничего, что напоминало бы жалобы на судьбу. – Я был поглощен работой и думал лишь о том, как получить очередную награду за свои труды, сучил ногами, чтобы стать президентом коллегии; Тереза занималась благотворительностью. Мы считали, что дети выросли…

И они действительно выросли. Айзенменгер едва не произнес это вслух. Слишком легко было судить со стороны.

– А потом Нелл забеременела, – продолжил Тристан.

– И отцом был Хьюго? – чуть ли не с робостью спросил Сорвин.

– Сначала мы этого не знали. Хьюго был в академическом отпуске и путешествовал по Дальнему Востоку. А когда мы увидели, что Нелл беременна, она отказалась говорить, кто отец ребенка. У нас в это время работал этот парень Ричард, который проявлял к Нелл интерес, и я предположил, что это он, а Нелл не стала отрицать.

А потом родился Том… – Голос Тристана сорвался, на глазах выступили слезы, и он кинул взгляд на жену, словно прося ее продолжить рассказ, но Тереза неотрывно смотрела на свои сжатые руки. – Он был слабым и болезненным ребенком, – продолжил Тристан. – И мы не могли понять почему…

– Мы узнали правду лишь после того, как вернулся Хьюго, – промолвила Тереза.

– Каким образом? – вступила в разговор Беверли. – Как вы это узнали?

– Вы не знаете Хьюго. – Тереза вскинула на нее глаза. – Он любит шокировать окружающих и ставить всех в неловкое положение. Он не мог удержаться от того, чтобы увидеть нашу реакцию.

– Значит, мы имеем еще одно преступление, – взглянув на Беверли, произнес Сорвин. – А я надеялся, что мы раскроем те, о которых уже знаем.

– Ваш внук умер. Как это произошло? – обратился Айзенменгер к Тристану.

– Постойте! – воскликнул Сорвин. – О чем это вы?

– А какой еще ребенок может быть захоронен на территории поместья? – спросил его Айзенменгер.

Беверли фыркнула, и этот звук не самым благоприятным образом отразился на взвинченных нервах Сорвина. Он метнул в ее сторону испепеляющий взгляд и повернулся к Айзенменгеру.

– Откуда вы это знаете?

– Но ведь Фиона Блум не является его матерью, – ответил Айзенменгер, не объясняя, впрочем, откуда ему это известно. – Так кто еще это может быть?

Сорвин открыл было рот, помолчал и снова закрыл его.

– Так каким образом погиб ваш внук? – снова спросил Айзенменгер у Хикманов.

Тереза почти сразу принялась плакать, и Тристан обхватил ее за плечи.

– Он был маленьким и болезненным ребенком – вы можете проверить это в больнице – и просто не выжил: умер во сне.

– У него были сломаны ребра, – заметил Сорвин.

– Нелл любила его, – уставшим голосом еле слышно ответил Тристан. – Она не могла смириться с его смертью. Она прижимала его к себе, пытаясь вдохнуть в него жизнь; она несколько дней находилась в истерике.

Все молчали; ни у кого не было оснований не доверять этому.

И лишь Айзенменгер, видя, как Елена сереет на глазах, решил побыстрее покончить с формальностями.

– И это поставило перед вами новую проблему. Конечно, вы могли пойти официальным путем и сообщить властям о смерти Тома, но тогда возникала угроза, что станет известно об инцесте. Вы знали, что вскрытие младенцев предполагает проведение генетической экспертизы, а это могло подвергнуть вас колоссальному риску.

Тристан молча посмотрел на Айзенменгера.

– Поэтому вы похоронили младенца, и вам понадобилась замена, – продолжил тот.

– Фиона Блум, – вмешался наконец Сорвин.

– Вот именно. Фиона Блум уехала из деревни незадолго до этого, и она была беременна.

– Но как они узнали, где ее искать? – спросил Сорвин. – Вряд ли она поддерживала связь с Хикманами.

– Конечно нет. Зато она поддерживала связь с отцом своего ребенка.

– С Грошонгом, – догадалась Фетр.

Айзенменгер кивнул.

– Малькольм Грошонг в течение многих десятилетий служил этому семейству. Он следил не только за ведением хозяйства в поместье, но и присматривал за всеми Хикманами. Он был предан этой семье и готов пойти на все, чтобы ее защитить.

Грошонг знал, что Фионе Блум не нужен ее сын, и уговорил ее отдать его в замок, где ему был бы обеспечен такой уровень жизни, которого Фиона никогда не смогла бы достичь.

– Какая удача, что у нее родился мальчик, а не девочка, – тихо промолвила Беверли.

– Да, тогда бы возникла проблема, но и ее можно было бы решить. Например, усыновить ребенка из Восточной Европы.

– Проблема была в том, что Нелл отказывалась воспринимать его как сына, – пробормотал Тристан. – Она относилась к нему скорее как к племяннику.

– Думаю, теперь перед вами стоит куда более сложная проблема, – не спуская глаз с Елены, произнес Айзенменгер.

Тристан встретился с Айзенменгером взглядом, и Айзенменгер увидел, что тот его не понимает.

– Я имею в виду Клода и Пенелопу Флеминг, – пояснил он, глядя на Елену.

Казалось, Елена вот-вот лишится чувств, но это заявление заставило ее снова собраться.

Однако эти имена произвели гальванизирующее воздействие не только на нее. Беверли побледнела, Тристан уставился на Айзенменгера, и Тереза подняла голову с плеча мужа.

Первой опомнилась Елена.

– Что ты хочешь сказать?

– Поскольку они были крестными Нелл, они были очень близки, – опустив глаза, ответил Айзенменгер. – И она во всем им призналась. Как звучала эта фраза? «Совершенное тобой преступление настолько ужасно, что один лишь Господь сможет тебя простить». Почти библейское изречение, подразумевающее не обычный проступок.

– Инцест Нелл, – прошептала Елена, переводя страдальческий взгляд на Тристана и Терезу.

– Думаю, то, что Нелл рассказала о происшедшем кому-то за пределами семейного круга, само по себе было ужасно, но еще хуже было то, что она написала о смерти ребенка: это становилось слишком рискованным.

Глаза Терезы расширились и стали просто огромными. На лице Тристана тоже появилось выражение недоверия. Айзенменгер с профессиональным вниманием уставился на обоих.

– Думаю, это решение было продиктовано желанием избежать риска, – промолвил он, обратив взгляд на Елену.

– Нет… Вы ошибаетесь, – воспротивился Тристан. – Это было ужасное стечение обстоятельств. Я был так же потрясен, как и все…

– Но только не Малькольм Грошонг, – перебил его Айзенменгер. – Думаю, именно он убил Флемингов.

Он почувствовал на себе пристальный взгляд Беверли, но сделал вид, что не замечает его. Елена медленно качала головой.

– Малькольм? – переспросил Тристан.

– Полагаю, ни Тристан, ни Тереза ничего не знали о решении, призванном обезопасить семейную честь Хикманов, – поворачиваясь к Сорвину, заметил Айзенменгер. – Думаю, они были искренне потрясены убийством четы Флеминг.

– Ты сказал о принятом решении, – словно в полусне промолвила Беверли. – Но кто же его принял?

Айзенменгер уже взорвал этим вечером несколько бомб, но эта последняя оказалась просто убийственной.

– Элеонора.

Ему никто не поверил, и это его не удивило. Элеонора была интеллигентной старухой, страдавшей слабоумием. Как она могла потребовать убить двух достойных, ни в чем не повинных людей?

– Думаю, этого мы уже никогда не узнаем. Возможно, это было высказано в виде намека, как в случае убийства Томаса Бекета.[39]39
  Томас (Фома) Бекеш (1118–1170) – канцлер Англии в правление Генриха II Плантагенета и архиепископ Кентерберий-ский в 1162–1170 гг., активно противостоявший попыткам короля подчинить Церковь светской власти. Убит в Кентерберийском соборе четырьмя слугами короля по его приказу, согласно легенде, высказанному в форме риторического вопроса: «Неужели никто не избавит меня от этого противного священника?» В 1173 г. канонизирован Католической церковью


[Закрыть] Как бы там ни было, думаю, Малькольм Грошонг убил родителей Елены, потому что знал, что этого хочет Элеонора Хикман.

– Это невозможно! – вскричал Тристан. – Вы просто пытаетесь воспользоваться беспомощностью старой женщины.

– Элеоноре всегда было присуще чувство семейственности, и со временем оно подчинило ее себе целиком. Думаю, она не видела другого выхода из создавшегося положения и нашла в лице Грошонга превосходного исполнителя. Он предан ей. Он работает на Хикманов, но живет ради Элеоноры.

Тристан и Тереза не верили ему, да и не могли поверить в такое.

– Единственное, что мне неизвестно, это знал ли обо всем Хьюго, – задумчиво произнес Айзенменгер.

Он нахмурился, словно ему не удавалось найти последнее слово, для того чтобы разгадать кроссворд.

– То есть, если я правильно понимаю, вы утверждаете, что Грошонг убил Клода и Пенелопу Флеминг? – спросил Сорвин.

– Именно так.

– А какие у тебя доказательства? – покачала головой Беверли.

– Никаких, но это выглядит вполне правдоподобно, – пожал плечами Айзенменгер. – К тому же объясняет убийство Уильяма Мойнигана.

– Как?

– Во время всей этой истории между Мойниганом и Грошонгом началась вражда. Для того чтобы замаскировать эти убийства под случайное следствие ограбления, Грошонг прихватил с собой несколько вещей, включая часы и фотографию. – Айзенменгер нахмурился. – Этого, впрочем, я не могу понять. Зачем ему понадобилась фотография? Она не обладала никакой ценностью, а потому вряд ли могла служить доказательством грабежа. – Он помолчал и повернулся к Елене. – А часы лежали в шкатулке?

Елена задумалась, но она находилась не в том состоянии, чтобы вспомнить такие детали.

– Не знаю, – ответила она после долгого молчания.

– У меня есть только одно предположение. Грошонг забрал шкатулку, а там оказались и часы, и фотография. Затем он избавился от шкатулки, а фотография выпала.

Думаю, что ее нашел Мойниган. Не знаю как. Возможно, он пользовался машиной Грошонга по служебным делам, а может быть, просто мыл ее.

Ему было что-то известно, поскольку он работал в поместье и, вероятно, знал о таинственном исчезновении Грошонга накануне двойного убийства. Однако у него не было улик, чтобы отомстить Грошонгу.

Внезапное вмешательство Беверли удивило Айзенменгера, тем паче что она говорила чуть ли не поминальным тоном.

– А откуда он узнал, где копать? Ведь это он устроил раскопки под деревом?

К всеобщему удивлению, на этот вопрос ответил Тристан:

– Он работал в поместье – следил за лесом и все такое. Возможно, он обратил внимание на разрытую землю и что-то заподозрил. А вскоре после этого он поссорился с Грошонгом и его уволили.

– Таким образом, ребенок пролежал в земле восемь лет, – продолжил Айзенменгер после небольшой паузы, – пока Мойниган не встретил случайно свою старую любовь и не начал задавать ей странные вопросы: куда делся ребенок и откуда у нее взялись часы, которые, как он подозревал, были украдены у Флемингов после убийства.

– А с чего это Грошонг подарил ей часы? – внезапно спросила Фетр.

– Он любил ее, – улыбнулся Айзенменгер.

Сорвин кивнул, словно это было самоочевидно.

– Мойниган решил отомстить, прибегнув к шантажу, – продолжил Айзенменгер. – Он приехал сюда и дал понять Грошонгу, что может сообщить о некоторых неприятных фактах. Думаю, он потребовал денег.

Грошонгу необходимо было убрать его, но сам он не мог этого сделать. Зато Хьюго был далеко – в Ноттингеме, а главное, он никак не был связан с Уильямом Мойниганом.

– Нет. Это невозможно. Нет! – с вызовом воскликнула Тереза.

– Я проверял, – ответил Айзенменгер, обращаясь ко всем собравшимся в комнате. – В вечер убийства Мойнигана он должен был дежурить, но подменился. Думаю, дальнейшее расследование подтвердит, что в интересующее нас время его не было в Ноттингеме, – добавил он, глядя на Сорвина. – Возможно, вам даже удастся найти свидетелей, видевших его неподалеку от места преступления. – И самый веский довод Айзенменгер приберег напоследок: – Кроме того, он сам признался мне в этом сегодня.

Больше говорить было не о чем.

Но это никому не принесло радости.

Часть 8

Елена провела в больнице сутки, затем ее выписали. Айзенменгер уже перебрался из замка в «Корону» в Мелбери, и Елена присоединилась к нему. Они проговорили полночи – Айзенменгер тщетно пытался ее успокоить и вернуть ей душевное равновесие.

– Тристан и Тереза действительно ничего не знали? – спросила она.

– Я искренне полагаю, что они не участвовали в заговоре, – пожал плечами Айзенменгер. – Думаю, решение было принято Элеонорой, а осуществил его главным образом Грошонг…

– Но ты как будто сомневаешься.

Айзенменгер улыбнулся.

– Но они далеко не глупы. Они верили в то, во что хотели верить. Они просто не задавали лишних вопросов.

– Да. – Елена задумалась, возвращаясь мыслями к тому, что он сказал ранее. – Ты сказал «главным образом». Что ты имел в виду?

– Просто я не знаю, в какой степени в этом участвовал Хьюго, – осторожно ответил Айзенменгер.

– Но у нас нет никаких доказательств.

Айзенменгер нахмурился и погрузился в размышления.

– От Хьюго за версту несет жестокостью. А учитывая то, как были убиты твои родители… вот я и подумал.

– Как это можно доказать или опровергнуть? – широко раскрыв глаза, спросила Елена.

Он снова пожал плечами и взял ее за руку. По настоянию Айзенменгера они сидели на кровати и пили шампанское.

– Не знаю, – вздохнул он. Вид у него был встревоженный.

– В чем дело?

– Я не думаю, что случившееся может привести к пересмотру дела твоего брата, – медленно проговорил он.

Он был готов к тому, что Елена отреагирует на это так, словно речь шла о предложении вкусить кровь девственницы, но она всего лишь грустно ответила:

– Нет.

– И тебя это не возмущает? – удивленно спросил он.

Она уверенным жестом поставила бокал, удостоверившись в том, что из него не вылилось ни капли, и повернулась к Айзенменгеру.

– Ты действительно считаешь меня такой стервой, Джон? – с нежной, почти чувственной улыбкой спросила она.

Это неожиданное в ее устах вульгарное слово было произнесено с удивительной мягкостью и обаянием. Айзенменгер мог бы многое ответить на это, но все возможные варианты его не удовлетворяли, а потому он решил переспросить:

– Что?

– Джон Айзенменгер, юрист здесь я, а не ты. Все, что мы слышали, это домыслы. Как ты помнишь, Малькольм никому ни в чем не признавался. Элеонора не может предстать перед судом – она едва ли вспомнит, что было, а чего не было. И у нас нет доказательств того, что Хьюго участвовал в убийстве.

Даже часы и фотография не являются доказательством. Именно я составляла список пропавших вещей. И я не могу со стопроцентной уверенностью утверждать, что в момент убийства часы находились в доме. На месте Грошонга я заявила бы, что нашла часы в замке и не придала этому значения.

– Довольно жалкое объяснение.

Елена пожала плечами – движение, которое показалось Айзенменгеру восхитительным.

– Думаю, без экспертизы, которая неопровержимо доказала бы связь Грошонга с убийством, пересмотреть дело Джереми будет довольно сложно.

– Но ты ведь можешь солгать, – заметил Айзенменгер. – Сказать, что ты уверена в том, что в момент убийства часы находились в доме.

– И навсегда похоронить Беверли? – рассмеялась Елена. – Весьма заманчиво, правда?

– Но?..

Елена повернулась на бок.

– В этом деле и так слишком много лжи. Я сумею доказать невиновность Джереми, не прибегая к лжесвидетельству.

– Значит, Беверли опять удастся выйти сухой из воды?

– Значит, так. У нее все еще впереди.

Он притянул Елену к себе и поцеловал.

– Помнишь, ты как-то сказала, что у меня узкопрофессиональный взгляд на мир? – спросил он после небольшой паузы.

– Да. Ты обиделся? Я не хотела…

– Не сочти это бредом, – перебил он ее, – но, может быть, нам действительно открыть консультационное бюро? Ты будешь заниматься юридической стороной дела, а я – медицинской.

– И что мы будем делать?

– Предоставлять защиту. Аппеляции и всякое такое.

– Исправлять чужие ошибки? – улыбнулась Елена. – Бороться с несправедливостью? Блуждать там, где еще никто не был?

– А почему бы и нет?

Казалось, его обидело ее легкомыслие.

– Но убийства совершаются не так уж часто, – нежно промолвила она. – Как мы будем зарабатывать?

– Ты будешь продолжать работать на своем месте, а я выполнять свои заказы – их всегда хватает. А потом, со временем… кто знает?

Елена задумалась.

– А почему бы и нет? – улыбнувшись и склонив голову набок, повторила она.

Они снова поцеловались, и после небольшой паузы она сказала:

– Я хотела бы куда-нибудь уехать.

– Правда? Куда?

Елена задумалась.

– Не знаю, но куда-нибудь далеко и надолго.

Айзенменгеру показалось, что это очень хорошая идея.

И он выключил свет.

Робин Кук
Зараза

Наши лидеры должны отвергнуть рыночные ценности как основу здравоохранения и тот рыночный хаос, в который оказалась ввергнута наша система здравоохранения.

Джером П. Кассирер, д-р медицины (Медицинский журнал «Новая Англия», т. 333, № 1, с. 50,1995 г.)

Филлис, Стейвл, Мерилин, Дэну, Викки и Бену

Пролог

11 ЧАСОВ 36 МИНУТ, ДЕДХОРС, АЛЯСКА

Нежно-розовые лучи восходящего солнца ласково коснулись восточного побережья североамериканского континента. Наступающий день 12 июня 1991 года обещал ту изумительную погоду, какая бывает только в начале лета. Над Соединенными Штатами, Мексикой и Канадой высокий купол неба источал безмятежную синеву. На компьютерных картах метеорологической обстановки видны были лишь отдельные очаги неблагополучия – полосы грозовых облаков втягивались с равнин в долину Теннесси, да с Берингова пролива через Аляску продвигался к югу ливневый фронт.

Короче, наступающий день ничем не отличался бы от всех прочих двенадцатых чисел июня в мировой истории, если бы не один любопытный феномен. В этот, именно в этот день произошли три на первый взгляд не связанных между собой события, соединивших в трагическом переплетении судьбы троих людей.

– Эй, Дик, сюда! – громко крикнул Рон Хэлвертон и неистово замахал руками, стараясь привлечь внимание своего бывшего однокашника. Рон не рискнул оставить джип в толчее и суете крошечного аляскинского аэропорта. Только что приземлился борт из Анкориджа, и люди из службы безопасности зорко следили за тем, чтобы на площадке не было бесхозных автомобилей. Отдельно стояли автобусы и фургоны, ожидавшие туристов и возвращающихся на работу служащих нефтяной компании.

Заметив друга, Дик махнул ему рукой и начал прокладывать себе путь сквозь плотную толпу.

Рон внимательно разглядывал приближающегося сложными зигзагами друга, которого он не видел целый год – с момента окончания колледжа. Дик абсолютно не изменился. С виду совершенно заурядный парень – рубашка «Ральф Лорен», ветровка, джинсы и небольшая сумка на плече. Но Рон хорошо знал цену настоящему Дику, тому Дику, для которого перелет из Атланты на Аляску пустяк, если есть надежда обнаружить новую бактерию. В колледже Дик был амбициозным, подающим надежды микробиологом. Этот парень по-настоящему любил только бактерии и вирусы. Он коллекционировал их с той же страстностью, с какой иные чудаки собирают марки или спичечные этикетки. Рон с улыбкой покачал головой, вспомнив, что Дик держал свои чашки Петри в холодильнике, где все хранили еду. Чего только не увидишь в университете Колорадо!

Познакомившись с Диком на первом курсе, Рон довольно долго привыкал к нему. Дика вполне можно было назвать надежным и преданным другом, но в некоторых отношениях его поведение отличалось странностями, а иногда и непредсказуемостью. С одной стороны, это был непревзойденный мастер спортивных игр и человек, с которым не страшно заблудиться в незнакомом городе, а с другой – неженка, не способный препарировать лягушку на лабораторных занятиях по биологии.

Рон против воли гнусно ухмыльнулся, вспомнив еще один эпизод, связанный с Диком. Это было на втором курсе, когда вся их группа, набившись в автомобиль, ехала на уик-энд покататься за городом на лыжах. Дик сидел за рулем и совершенно случайно переехал кролика. Парень остановил машину и так горько разрыдался, что его долго не могли успокоить. После этого случая за спиной Дика начали шушукаться, а потом и вовсе потешаться, когда всем студентам стало известно, что он подбирает в общежитии тараканов и, вместо того чтобы, как все нормальные люди, давить их и спускать в унитаз, выпускает на волю.

Подойдя к джипу, Дик бросил на заднее сиденье сумку и только после этого пожал протянутую Роном руку.

Друзья горячо обнялись.

– Глазам не верю, – произнес Рон. – Ты – и вдруг здесь, в Арктике.

– Если бы не это дело, ноги бы моей здесь никогда не было, – ответил Дик. – Но ты же знаешь, я чокнутый. Далеко отсюда до поселка эскимосов?

Нервно дернувшись, Рон обернулся. Рядом толклись люди из охраны аэропорта. Снова посмотрев на Дика, он пробормотал, заговорщически понизив голос:

– Уймись, здесь все очень настороженно к этому относятся.

– Да перестань, – отмахнулся Дик. – Ты что, серьезно?

– Это действительно серьезно, – не принял шутку Рон. – Меня могут уволить за утечку информации. Я не прикидываюсь. Или мы соблюдаем тайну, или никуда не едем. Ты не должен никому рассказывать о том, что увидишь. Слушай, ты же мне обещал!

– Ну ладно, ладно. – Дик примирительно хохотнул. – Ты прав, я обещал, просто не мог себе представить, что это дело так раздули.

– Никто его не раздувал, все на самом деле очень и очень серьезно, – жестко парировал Рон. В душе он уже жалел, что совершил такую ошибку – пригласил на Аляску Дика, несмотря на то, что был страшно рад встрече с другом.

– Ладно, ты начальник, пусть будет по-твоему. – Дик хлопнул приятеля по плечу. – Отныне мои уста навеки запечатаны. Все, остынь и расслабься. – Дик нырнул в джип. – А теперь вперед и только вперед – навстречу великим открытиям!

– Ты не хочешь сначала посмотреть, где я живу? – удивился Рон.

– Я чувствую, что пробуду у тебя больше чем достаточно, – спокойно возразил Дик.

– Ты зря боишься, что будешь скучать. Сюда ездит масса туристов.

Рон наклонился и включил двигатель.

Они выехали на единственную покрытую гравием дорогу, ведущую на северо-восток. Двигатель натужно ревел, и чтобы быть услышанным, в кабине приходилось орать во всю глотку.

– До Прадхо-Бей примерно восемь миль, – сказал Рон, – но мы свернем на запад приблизительно через милю. Помни, если нас остановят, – мы едем на новое нефтяное месторождение.

Дику ничего не оставалось, кроме как кивнуть в знак согласия. И что Рон так дергается при одном упоминании о цели их поездки? Поежившись, Дик окинул взглядом плоскую однообразную заболоченную тундру, стальное серое небо – неужели Рону нравится работать в таком мрачном месте? Видимо, жизнь не очень баловала обитателей покрытого осадочными породами пологого аляскинского плато.

– Неплохая погодка, – произнес Дик, чтобы разрядить обстановку. – Интересно, какая сейчас температура?

– Тебе просто повезло, – ответил Рон. – С утра было солнышко, так что сейчас около пятидесяти по Фаренгейту. Теплее здесь редко бывает. Довольствуемся тем, что есть. Попозже падет туман – это случается довольно часто. Знаешь, тут бытует шутка – неизвестно, то ли это последний снегопад прошлой зимы, то ли первый – наступающей.

Дик вежливо улыбнулся, подумав, что людей, которых смешат подобные шутки, можно только пожалеть.

Через несколько минут Рон свернул на узкую, недавно проложенную дорогу, ведущую на северо-запад.

– И как тебя угораздило найти это заброшенное иглу? – спросил Дик.

– Это не иглу, – ответил Рон, – это дом, построенный из торфяных брикетов, скрепленных китовым усом. Иглу – временные убежища, их строили в период охоты в заснеженных полях – что-то вроде палаток, а вообще местные эскимосы жили в торфяных хижинах.

– Признаю свою ошибку, – не стал спорить Дик. – Ну и как ты нашел эту хижину?

– Совершенно случайно, – ответил Рон, – когда строили дорогу. Бульдозер протаранил лаз, ведущий в дом.

– Там все на месте? – подозрительно спросил Дик. – Меня это тревожило весь полет. Было бы очень жаль проехаться в такую даль впустую.

– Не бойся, – успокоил друга Рон. – Никто ничего не тронул, уверяю тебя.

– А нет ли в том месте, куда мы едем, других таких хижин? – предположил Дик. – Кто знает, может быть, там целая деревня.

Рон пожал плечами:

– Может, и так, но никто не хочет искать приключений на свою голову. Если об этом деле пронюхают в администрации штата, то прости-прощай строительство нефтепровода. Это будет настоящая катастрофа, потому что нам надо успеть построить нефтепровод до зимы, а она наступит в августе.

Внимательно глядя на обочину дороги, Рон начал тормозить. Машина остановилась у небольшой пирамидки из камней. Предостерегающе положив ладонь на плечо Дика, чтобы тот оставался на месте, Рон оглянулся. Убедившись, что на дороге никого нет, он вылез из машины, жестом пригласив Дика следовать за собой.

Снова заглянув в джип, Рон достал оттуда две поношенные замасленные куртки и рабочие рукавицы. Одну куртку и пару рукавиц он отдал Дику.

– Держи, тебе это понадобится, – пояснил он. – Мы полезем под слой вечной мерзлоты.

Опять сунувшись в джип, Рон на этот раз достал оттуда мощный фонарь.

– Теперь все в порядке, – нервно проговорил он. – Мы не сможем пробыть здесь долго. Мне не хочется, чтобы кто-то, появившись на дороге, поинтересовался, что за чертовщина происходит.

Следом за Роном Дик направился к северу от дороги, по которой они приехали. Словно материализовавшись из воздуха, появилась туча москитов, яростно накинувшихся на друзей. В полумиле впереди Дик сумел разглядеть туманный берег и понял, что это Северный Ледовитый океан. Во всех остальных направлениях простиралась бесконечная, однообразная, ровная, как бильярдный стол, тундра, сливающаяся вдали со столь же безрадостным горизонтом. Над головой кружились и суматошно кричали морские птицы.

Пройдя с десяток шагов, Рон остановился. Еще раз воровато оглянувшись по сторонам, он склонился над пестро, под цвет тундры, раскрашенным куском фанеры и, приподняв его, открыл черневшую в земле квадратную яму глубиной около четырех футов. В северной стене ямы виднелся вход в узкий лаз.

– Похоже, хижина была погребена подо льдом, – заметил Дик.

Рон кивнул:

– Мы думаем, что этот кусок пакового льда вынесло на берег во время страшного зимнего шторма.

– Настоящая могила, – проговорил Дик.

– Ты точно уверен, что хочешь это сделать? – спросил Рон.

– Не болтай чепухи, – проронил Дик, надевая парку и натягивая рукавицы. – Для этого я проделал тысячу миль. Пошли.

Рон забрался в яму и опустился на четвереньки. Согнувшись в три погибели, он протиснулся в лаз. Дик последовал за приятелем.

Продвигаясь по лазу, Дик не видел ничего, кроме жутковато темневшего впереди силуэта Рона. Темнота становилась все гуще, словно окутывая друзей холодным мрачным одеялом. Мысленно Дик поблагодарил Бога за то, что не страдает клаустрофобией. Приблизительно через шесть футов стенки лаза раздались в стороны. Пол стал покатым, и появилась возможность приподнять голову. Высота подземного хода достигла трех с половиной футов. Изо рта валил светлеющий в скудном свете пар. Рон подался в сторону, и Дик оказался рядом с ним.

– Стены холоднющие, как ведьмины титьки, – произнес Дик.

Луч фонаря заплясал по углам, высвечивая распорки, сделанные из ребер белуги.

– Смотри, лед, обрушившийся на пластинки китового уса, превратил их в подобие зубочисток.

– А где же обитатели этой хижины? – спросил Дик. Рон направил луч фонаря на треугольный осколок льда, пронзивший крышу домика.