Текст книги "Медицинский триллер. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Кэти Райх

Соавторы: Робин Кук,Кен Макклюр,Кит МакКарти,Майкл Палмер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 318 страниц)

– Они по ту сторону этого осколка, – сказал он и передал фонарь Дику.

Взяв фонарь, Дик пополз вперед. Было неловко признаться даже самому себе, но ему стало неприятно.

– Ты уверен, что здесь безопасно? – спросил он Рона.

– Я вообще ни в чем не уверен, кроме того, что здесь ничего не менялось за последние семьдесят с лишним лет, – ответил Рон.

Между стенами хижины и глыбой льда оставалось узкое пространство. Заглянув за кусок грязного льда, Дик направил луч прямо перед собой.

От явившейся ему картины Дик, хотя он и считал, что готов ко всему, вскрикнул от отвращения, – настолько мерзкое зрелище открылось его взору. На него не мигая смотрел мерзлый труп одетого в меха европейца. Лицо мужчины было скрыто бородой. Открытые голубые глаза смотрели на Дика с вызывающей дерзостью. Вокруг рта и носа пузырями замерзла розовая пена.

– Ты видел всех троих? – спросил из темноты Рон. Дик обвел лучом все помещение. Еще один покойник лежал на спине, нижняя половина его туловища буквально вросла в лед. Третий застыл в полусидячем положении, как и первый, упершись спиной в стену. Последние двое были эскимосами с характерными чертами лица – темноволосые и темноглазые. У обоих вокруг носа и рта виднелась такая же замерзшая розоватая пена.

Дик содрогнулся от приступа внезапно подступившей дурноты. Он не ожидал подобной реакции, но тошнота быстро прошла.

– Ты видел газету? – раздался из темноты голос Рона.

– Еще нет, – ответил Дик и направил луч фонаря на пол. Там валялись смерзшиеся в комок какие-то перья и кости.

– Она лежит около бородатого парня, – подсказал Рон.

Дик направил луч на ноги замерзшего европейца и сразу же увидел газету. Заголовки кричали о войне в Европе. Даже со своего места Дик разглядел дату: 17 апреля 1918 года.

Дик опрометью метнулся назад. Нахлынувший было страх полностью прошел. Теперь им владело неестественное возбуждение.

– Ты был прав, – сказал Дик, – похоже, что все трое умерли от пневмонии. Можно даже установить дату.

– Я же знал, что это покажется тебе интересным, – заметил Рон.

– Не то слово! – отрезал Дик. – Подобный шанс выпадает только раз в жизни. Кажется, мне понадобится пила.

Рон побледнел.

– Пила, – повторил он с явным неудовольствием. – Должно быть, ты шутишь?

– Ты что, думаешь, что я собираюсь упустить такую возможность? – воскликнул Дик. – Да ни за что в жизни. Мне нужен кусочек легочной ткани.

– Господи Иисусе, – пробормотал Рон. – Лучше еще раз пообещай никому об этом не рассказывать.

– Я уже обещал! – раздраженно прошипел Дик. – Если я найду то, что предполагаю здесь найти, – это станет предметом моей личной коллекции. Не переживай. Никто ничего не узнает.

Рон обескураженно покачал головой.

– Иногда мне кажется, что ты просто чокнутый пижон.

– Давай сходим за пилой, – невозмутимо предложил Дик и пополз к выходу, отдав Рону фонарь.

* * *

18 ЧАСОВ 40 МИНУТ, АЭРОПОРТ О'ХЕЙР, ЧИКАГО

Мэрилин Степлтон посмотрела на человека, который двенадцать лет был ее мужем, и почувствовала, что сердце ее разрывается от горя. Она понимала, что вихрь несчастий, обрушившийся на их семью, больнее всего ударил именно Джона, но ведь ей приходилось по-прежнему думать еще и о детях. Две девочки сидели в зале вылета и временами с беспокойством поглядывали на мать, чувствуя, что вся их жизнь, точнее, ее уклад, висит на волоске. Джон хотел, чтобы они переехали в Чикаго, где он начал проходить стажировку по патологической анатомии. Мэрилин вновь перевела взгляд на выражавшее мольбу лицо мужа. Как же он изменился за последние несколько лет! Сильный, надежный, уверенный в себе человек, за которого она двенадцать лет назад выходила замуж, исчез, его место занял желчный, слабый мужчина, ощущающий шаткость своего положения. За последние несколько лет Джон потерял в весе около двадцати пяти фунтов, его некогда румяное лицо побледнело, щеки ввалились. Внешний вид стал соответствовать внутреннему настроению. Перед Мэрилин стоял совершенно потерянный, изможденный человек.

Женщина качнула головой, отгоняя мрачные мысли. Трудно поверить, что всего два года назад они являли собой преуспевающую пару: он – блестящий офтальмолог с богатой практикой, она – штатный преподаватель английской литературы в Иллинойсском университете.

Но вот на горизонте появилась новая страховая медицинская компания «Америкэр», которая подобно урагану пронеслась по Шампейну, что в Иллинойсе, как и по другим городам и весям, жадно пожирая клиентов и целые больницы. Джон держался до последнего, но... в конечном счете растерял всех своих постоянных пациентов. Оставалось либо сдаться на милость победителя, либо бежать. Джон предпочел бегство добровольному рабству. Поначалу он хотел найти в другом месте вакансию офтальмолога, но оказалось, что в Штатах слишком много окулистов, и, так или иначе, его все равно заставили бы работать на «Америкэр» или подобную ей организацию. Тогда Джон принял решение поменять медицинскую специальность.

– Я уверен, что вам понравится жить в Чикаго. – Муж умоляюще смотрел на Мэрилин. – К тому же дико о вас скучаю.

– Нам тоже тебя не хватает. – Мэрилин тяжело вздохнула. – Но что делать? Если я оставлю свою работу, девочкам придется перейти в общественную школу в городе. Мы не сможем оплачивать частную школу на твое жалованье.

Ожила трансляция аэропорта: «Пассажиры, вылетающие в Шампейн, штат Иллинойс, приглашаются на посадку. Посадка заканчивается».

– Нам пора идти, – сказала Мэрилин. – Мы можем опоздать.

Джон кивнул и смахнул со щеки непрошеную слезу.

– Я все понимаю, но ты все же подумай.

– Конечно, я подумаю, – огрызнулась Мэрилин. Затем спохватилась – зачем, ведь она искренне не хотела злиться. – Это единственное, о чем я по-настоящему думаю, – добавила она уже мягче.

Прижавшись к мужу, Мэрилин обвила руками его шею. В ответ он сдавил ее в своих медвежьих объятиях.

– Осторожнее, – взвизгнула Мэрилин, – ты же мне ребра поломаешь!

– Я люблю тебя, – глухо проговорил Джон, прижавшись лицом к шее Мэрилин.

Ответив на объятие мужа, Мэрилин с Лидией и Тамарой пошли на посадку. Вот они прошли через детектор металла. Женщина оглянулась и увидела, что Джон смотрит на нее сквозь стеклянную стену. Выходя на летное поле, Мэрилин в последний раз помахала мужу рукой.

– Мы будем переезжать? – захныкала Лидия. Ей было десять лет, и она училась в пятом классе.

– Я никуда не поеду, – гордо заявила Тамара. Она была уже взрослой – целых одиннадцать лет – и славилась железной волей. – Я перееду к Конни, она сказала, что я смогу пожить у нее.

– Я абсолютно убеждена, что она не забыла обсудить этот вопрос с матерью, – с сарказмом заметила Мэрилин. Она с трудом сдерживала слезы, не желая, чтобы дочери видели ее плачущей.

Она позволила девочкам первыми зайти в маленький винтомоторный самолет, но в салоне рассадила их по местам, обозначенным в билетах, в корне пресекая спор о том, кто будет сидеть в одиночестве – кресла стояли по два в ряду.

Мэрилин отвечала на прямые вопросы дочерей о ближайшем будущем уклончиво и в самых общих чертах. Она еще сама не решила, что будет лучше для их семьи.

Взревели двигатели, и дальнейший разговор стал бессмысленным. Самолет начал выруливать на взлетную полосу, а Мэрилин прижалась лицом к холодному стеклу иллюминатора. Хватит ли у нее сил принять верное решение?

Сверкнувшая на юго-западе молния вывела Мэрилин из задумчивости, напомнив о застарелом страхе перед местными авиалиниями, – полет на реактивном самолете всегда надежнее. Непроизвольно Мэрилин потуже затянула ремень безопасности и оглянулась – как там дочки?

Во время взлета она мертвой хваткой вцепилась в подлокотники кресла, словно это могло помочь машине удержаться в воздухе. Только когда земля за окном резко пошла вниз, Мэрилин осознала, что она не дышит.

– И долго папочка пробудет в Чикаго? – прокричала через проход Лидия.

– Пять лет, – ответила Мэрилин, – пока не закончит обучение.

– Я же говорила, – пожаловалась Лидия Тамаре, – мы успеем состариться.

Внезапный толчок заставил женщину вновь вцепиться в подлокотники. Она оглянулась – никаких следов паники, и это немного утешило Мэрилин. В иллюминатор было видно, что самолет окутан плотной пеленой облаков. Бесформенная вспышка осветила небо.

Чем дальше к югу, тем сильнее становилась тряска и тем чаще сверкали молнии. Пилот по радио немногословно пояснил, что попытается, изменив высоту полета, уменьшить вибрацию. Объявление мало успокоило Мэрилин – ей стало по-настоящему страшно. Хоть бы скорее кончился этот полет!

Первым предвестником катастрофы стал яркий свет, озаривший салон после очередного толчка. Несколько пассажиров издали сдавленные вскрики. Мэрилин похолодела и инстинктивно прижала к себе Тамару.

Вибрация продолжала усиливаться, и самолет завалился на правое крыло. Двигатели перестали мерно рокотать и работали теперь с нарастающим свистом. Чувствуя, как непреодолимая сила вдавливает ее в кресло, потеряв ориентацию, Мэрилин судорожно приникла к иллюминатору. Сначала она не увидела ничего, кроме серого войлока облаков. Она перевела взгляд вперед, и кровь застыла у нее в жилах: земля стремительно неслась навстречу. Они падали...

* * *

22 ЧАСА 40 МИНУТ, ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ МАНХЭТТЕНА, НЬЮ-ЙОРК

Тереза Хаген постаралась сглотнуть, но слюны не было – во рту пересохло и страшно хотелось пить. Через несколько минут ей удалось разлепить веки, и в первое мгновение она не могла понять, что с ней и где она находится. Тереза вспомнила все, как только поняла, что лежит в послеоперационной палате.

Неприятности начались неожиданно как раз перед тем, как они с Мэтью собрались пойти пообедать. Боли не было – только ощущение, что она обмочилась. Зайдя в туалет, она со страхом обнаружила на бедрах кровь. Это была не мазня, а настоящее кровотечение. Тереза была на шестом месяце беременности, все время ждала какого-нибудь сюрприза и вот, пожалуйста, дождалась.

С этого момента события стали разворачиваться стремительно. Терезе удалось дозвониться до гинеколога – доктора Кэрол Гланц, и та предложила ей немедленно приехать в Манхэттенский госпиталь. Там подозрения Терезы полностью оправдались – ей была назначена операция. Кэрол Гланц объяснила, что плод, вместо того чтобы имплантироваться в слизистую матки, застрял в трубе – это называется внематочной беременностью и требует неотложной хирургической операции.

Через несколько минут после того, как Тереза пришла в себя, к ней подошла медсестра, заверившая женщину, что операция закончена и все в полном порядке.

– Что с ребенком? – первым делом спросила Тереза. На ставшем плоским животе она ощущала массивную повязку.

– Об этом спросите у доктора – она знает лучше, чем я, – ответила сестра. – Сейчас я сообщу, что вы проснулись. Она собиралась поговорить с вами.

Прежде чем сестра ушла, Тереза пожаловалась ей на нестерпимую сухость во рту. Ощутив на языке холод ледяного кубика, она почувствовала себя наверху блаженства.

Тереза медленно закрыла глаза. Кажется, она уснула, потому что буквально сразу услышала голос доктора Кэрол Гланц, окликнувшей ее по имени.

– Как вы себя чувствуете? – спросила врач. Тереза уверила доктора, что благодаря кубику льда – превосходно. Потом спросила про ребенка.

Кэрол набрала в легкие побольше воздуха и мягким жестом положила руку Терезе на плечо.

– Боюсь, что у меня для вас плохие новости. Вдвойне плохие.

Больная напряглась, словно в ожидании удара.

– У вас действительно оказалась внематочная беременность. – Чтобы облегчить себе задачу, доктор Гланц перешла на медицинский жаргон. – Нам пришлось прервать беременность, но ребенок, естественно, оказался нежизнеспособен.

Тереза восприняла сообщение без бурного проявления эмоций – она уже успела приучить себя к мысли, что все неизбежно так и кончится. Но к следующему сообщению Кэрол Гланц Тереза готова не была.

– К сожалению, операция оказалась нелегкой. У вас были некоторые осложнения, из-за которых, собственно, и развилось кровотечение, приведшее вас в больницу. Словом, нам пришлось пожертвовать маткой. Мы произвели ее ампутацию.

Поначалу мозг Терезы отказался воспринять сказанное. Она кивнула, вопросительно глядя на врача, словно ожидая продолжения докторского монолога.

– Я понимаю, что мое сообщение расстроит вас, – продолжала доктор Гланц. – Прошу, поверьте, мы сделали все возможное, все, что было в наших силах, чтобы избежать столь печального исхода.

Внезапно смысл происходящего дошел до больной.

– Нет! – вдруг дико закричала она.

Доктор Гланц сжала плечо Терезы сильными пальцами.

– Это должен был быть ваш первенец, поэтому я понимаю, как вам больно, – сочувственно произнесла врач. – Мне страшно жаль, что все произошло именно так.

Тереза застонала. Известие настолько потрясло ее, что женщина потеряла способность плакать – она просто онемела. Вся ее жизнь была подготовкой к деторождению. Это было частью ее самосознания. Тереза в этот момент была не способна до конца понять, что ее самой заветной мечте не суждено будет сбыться никогда.

– Что говорит мой муж? Ему все сказали? – выдавила из себя несчастная женщина.

– Да, – ответила доктор Гланц. – Я разговаривала с ним, как только закончила операцию. Он находится в палате, куда вас сейчас отвезут.

Они еще о чем-то говорили с врачом, но содержание разговора мало интересовало Терезу. Известие о том, что она лишилась ребенка и что других детей у нее никогда не будет, отняло у больной последние силы.

Через четверть часа санитар на каталке отвез Терезу в палату. Все происходило как во сне – женщина потеряла всякий интерес к окружающему; в голове ее царила полная сумятица, единственное, в чем она нуждалась в настоящий момент, – это в дружеском участии и поддержке.

Когда Терезу привезли на место, Мэтью разговаривал по сотовому телефону. Биржевой брокер, он никогда не расставался с этим даром цивилизации.

Постовые медсестры сноровисто перегрузили Терезу с каталки на койку, подвесили флакон с капельницей на стойку у изголовья кровати и быстро проверили, все ли в порядке. Показав кнопку вызова медсестры, они ушли.

Тереза во все глаза смотрела на Мэтью, который, закончив разговор по телефону, отвел глаза в сторону. Самым главным для Терезы являлось то, как муж отреагирует на несчастье. Они были женаты только три месяца.

Раздался резкий щелчок – Мэтью сложил трубку и сунул ее в карман. Повернувшись к жене, он несколько секунд внимательно ее разглядывал. Тереза обратила внимание, что галстук мужа ослаблен, а верхняя пуговица рубашки расстегнута.

Она пыталась прочитать хоть что-то в его глазах, но лицо мужа было непроницаемо – он только нервно покусывал нижнюю губу.

– Как ты себя чувствуешь? – почти равнодушно произнес Мэтью.

– Не хуже, чем это бывает обычно, – с трудом ответила Тереза. Ей отчаянно захотелось, чтобы он подошел поближе и обнял ее, но муж упрямо соблюдал дистанцию.

– Хорошенькие у нас с тобой дела, – протянул он.

– Я не очень понимаю, что ты хочешь сказать, – вяло проговорила Тереза.

– Я хочу сказать, что сегодня исчезла причина, по которой мы поженились, – произнес Мэтью. – Я бы сказал, что твой план не удался.

У Терезы непроизвольно открылся рот. Голос пропал. Прошло несколько секунд, прежде чем она сумела заговорить:

– Мне не нравятся твои намеки. Я забеременела не с целью заполучить тебя в мужья.

– Ну что ж, у тебя свои представления, у меня – свои, – возразил Мэтью. – Но проблема заключается в том, что надо как-то выпутаться из этого положения.

Тереза закрыла глаза. Отвечать не было ни сил, ни желания. Возникло такое чувство, что муж всадил ей нож в сердце. В этот момент Тереза поняла, что никогда его не любила. Мало того, она его просто ненавидела...

Глава 1

СРЕДА, 7 ЧАСОВ 15 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА, НЬЮ-ЙОРК

– Простите, пожалуйста, – с наигранной вежливостью обратился Джек Степлтон к темнокожему таксисту-пакистанцу. – Могу я попросить вас выйти из машины, чтобы спокойно обсудить наши проблемы?

Этот пакистанец только что подрезал Джека на перекрестке Сорок шестой улицы и Второй авеню. В отместку Джек своим горным велосипедом стукнул таксиста в дверцу, когда тот остановился на красный свет у Сорок четвертой.

Подобное утреннее столкновение было в порядке вещей. Джек ездил на работу на скоростном велосипеде и каждое утро совершал слалом по Второй авеню от Пятьдесят девятой до Тридцатой улицы, при этом ему частенько приходилось разбираться с водителями грузовиков и таксистами, дело иногда доходило до ссоры. Любой другой на месте Джека давно бы истрепал себе все нервы, но он находил в подобных инцидентах истинное удовольствие. Своим коллегам он объяснял, что такие происшествия приятно возбуждают нервы и не дают крови застаиваться.

Пока горел красный, пакистанец молча игнорировал призывы Джека, потом, когда вспыхнул зеленый, обругал его последними словами и нажал педаль газа.

– И тебя туда же! – проорал Джек вдогонку такси. Привстав, он набрал скорость, потом сел, продолжая остервенело давить на педали.

Догнав обидчика, Джек предпочел проигнорировать его, но не отказал себе в удовольствии оставить его позади, проскользнув между такси и тяжело груженным фургоном.

У Тридцатой улицы Джек повернул на восток, пересек Первую авеню и, резко крутанув руль, въехал на стоянку служебных автомобилей Управления главного судебно-медицинского эксперта Нью-Йорка. Джек трудился здесь уже пять месяцев, получив приглашение поработать помощником судмедэксперта после окончания специализации по патанатомии и прохождения стажировки по судебной медицине.

Проезжая пост охраны, Джек приветливо помахал человеку в униформе. Миновав канцелярию, морг, холодильник, где хранились трупы перед вскрытием, Джек подрулил к сложенным штабелями простым сосновым гробам, в которых невостребованные тела переправлялись на Харт-Айленд. Он слез с велосипеда и замкнул руль и цепь хитрыми замками.

На лифте Джек поднялся на второй этаж. До восьми было далеко, и сотрудники только собирались на работу, даже сержант Мерфи еще не пришел.

Наконец, пройдя диспетчерскую, Джек оказался на рабочем месте, поздоровался с Винни Амендолой, который ответил на приветствие, не отрываясь от газеты. Винни был санитаром морга и работал в паре с Джеком.

Степлтон раскланялся с Лори Монтгомери – судмедэкспертом. Сейчас как раз наступила ее очередь распределять на вскрытие поступившие за ночь тела. Лори работала здесь уже четыре с половиной года и, как Джек, была ранней пташкой, приходя по утрам на работу одной из первых.

– Смотри-ка, вы опять ухитрились попасть на работу не вперед ногами, – язвительно-шутливо заметила Лори, намекая на опасную манеру езды Джека.

– Всего-то одна неувязка с такси, – отмахнулся Степлтон. – Я привык к трем или четырем подобным ситуациям. Сегодня вообще была прогулка на лоне природы.

– Ну, в этом я просто уверена, – так же язвительно продолжила Лори. – Лично я считаю, что надо быть твердолобым упрямцем, чтобы гонять на велосипеде по этому сумасшедшему городу. Я вскрывала многих таких посланцев дьявола. Каждый раз, когда я встречаю на улице велосипедиста, то задаю себе вопрос: не увижу ли я его сегодня в «яме»?

«Ямой» в их учреждении шутливо называли прозекторскую.

Налив себе кофе, Джек подошел к столу Лори.

– Есть что-нибудь интересненькое? – спросил Джек, заглядывая через плечо судмедэксперта.

– Обычные огнестрельные ранения, – ответила Лори, – и передозировки наркотиков.

– Ясно, – разочарованно произнес Джек.

– Вы не любите передозировки?

– Не-а, – ответил Джек. – Они все одинаковы, как близнецы. Я люблю сюрпризы и неожиданности.

– В первый год работы мне почти все передозировки казались неожиданностями и сюрпризами, – призналась Лори.

– Как так? – удивился Степлтон.

– Это долгая история, – уклончиво ответила Лори. Сменив тему разговора, она ткнула пальцем в одно имя в списке. – Вот случай, который, возможно, покажется вам интересным: Дональд Нодельман. Диагноз: неизвестное инфекционное заболевание.

– Это лучше, чем передозировка, – заметил Джек.

– Как кому, – не согласилась Монтгомери. – Но если вас это интересует, то им и займитесь. Лично мне не по вкусу инфекции – я их никогда не любила и никогда не полюблю. На экзаменах по инфекционным болезням меня била дрожь. Ну, это к слову... Возбудитель, видимо, очень агрессивен, у покойника массивные подкожные кровоизлияния.

– Нераспознанные заболевания – всегда вызов, – заявил Джек, взяв со стола папку. – Я буду счастлив заняться этим случаем. Он умер дома или в лечебном учреждении?

– Он находился на лечении в госпитале, – пояснила Лори. – Труп доставили из Манхэттенского центрального. Но лечился он там не по поводу инфекции. Поступал в госпиталь с диабетом.

– Помнится мне, что Манхэттенский центральный госпиталь принадлежит достославной «Америкэр», – проговорил Джек. – Мне не изменяет память?

– Кажется, так оно и есть, – ответила Лори. – А почему вы спросили?

– Этот случай может стать инструментом личной мести, – сказал Джек. – Я буду просто счастлив, если выяснится, что у мистера Нодельмана окажется что-нибудь вроде болезни легионеров. Для меня не будет ничего более приятного, чем закатить хорошую оплеуху «Америкэр». От души порадуюсь, когда этим господам придется проглотить горькую пилюлю и поморщиться.

– За что такая немилость? – притворно ужаснулась Лори.

– Долгая история, – ответил Джек с недоброй усмешкой. – Когда-нибудь мы с вами выпьем и вы расскажете мне о передозировках, а я об «Америкэр».

Лори не поняла, насколько искренним было приглашение Джека. Она ничего не знала о его личной жизни, впрочем, этого не знали и другие сотрудники управления. Джек был одним из лучших судмедэкспертов, хотя только год как закончил резидентуру. Но был он не слишком общителен и при легкой болтовне никогда не касался личных тем. Лори знала только, что Джеку Степлтону сорок один год, он не женат, временами бывает дерзок, а родом откуда-то со Среднего Запада.

– О своей находке я доложу. – Степлтон направился к выходу.

– Джек, постойте, – окликнула его Лори. Степлтон остановился и оглянулся.

– Вы не возражаете, если я дам вам один совет? – с сомнением в голосе произнесла она. Казалось, ею движет какой-то порыв. На Лори это было не похоже, но она хорошо относилась к Джеку и надеялась, что он задержится в управлении.

На губах Джека вновь заиграла ехидная усмешка.

– Я весь внимание, – промолвил он.

– Возможно, мне не следует этого говорить...

– Напротив, – возразил Джек. – Я очень уважаю ваше мнение. Так что у вас на уме?

– Я вижу, что вы не ладите с Кальвином Вашингтоном, – заговорила Лори. – Понимаю, это личностный конфликт. Но дело в том, что у Кальвина давние связи с Манхэттенским госпиталем, а представители компании «Америкэр» ногой открывают двери в кабинет мэра. Так что будьте осторожны.

– Последние пять летя не слишком-то страдаю осторожностью, – ответил Степлтон. – Я очень уважаю нашего шефа. Единственное наше разногласие заключается в том, что он считает правила высеченными на камне скрижалями, а я руководством к действию. Что касается «Америкэр», то их цели и методы меня не касаются и не интересуют.

– Конечно, это не мое дело, но Кальвин частенько говорит, что вы не вписываетесь в нашу команду.

– Это его пунктик! – отрезал Джек. – Проблема в том, что я не терплю посредственности. Считаю для себя за честь работать с такими людьми, как вы, но здесь есть несколько человек, с которыми мне неприятно иметь дело, и я не собираюсь это скрывать. Так что все очень просто.

– Я восприняла ваши слова как комплимент.

– Они и были комплиментом.

– Ну хорошо, скажете мне потом, что найдете у Нодельмана, – сменила тему Лори. – Кроме того, у меня есть для вас еще один случай.

– С удовольствием займусь.

Джек направился в холл. Увидев его, Винни отложил газету.

– Пошли, Винни, – скомандовал Джек, – труба зовет.

Санитар, ворча, поплелся за прозектором. Спохватившись, Винни вернулся за газетой и столкнулся со Степлтоном, который решил заглянуть в кабинет Джейнис Егер, дежурного судмедэксперта. По должности она считалась помощником патологоанатома и работала по ночам – с одиннадцати вечера до семи утра. К удивлению Джека, Джейнис оказалась на месте. Маленькая темноволосая и темноглазая женщина выглядела совершенно разбитой.

– Что вы здесь до сих пор делаете? – спросил Джек.

– Оформляю последнюю историю болезни. Джек подбросил на руке папку.

– Нодельманом занимались вы или Керт?

– Я, а в чем дело?

– Этого я пока не знаю, – усмехнувшись, ответил Степлтон. Исключительная добросовестность Джейнис делала ее весьма чувствительной к любой подначке. – Вам не кажется, что причиной смерти могла стать нозокомиальная инфекция?

– Что это еще за чертовщина – нозокомиальная инфекция? – испуганно спросил Винни.

– Это инфекция, которую подхватывают в больнице, – объяснил Степлтон.

– По всей видимости, так оно и есть, – согласилась Джейнис. – Больной находился в госпитале по поводу диабета. На пятые сутки у пациента развились признаки инфекционного заболевания, от которого он и скончался через тридцать шесть часов.

Джек уважительно присвистнул.

– Однако, – заметил он, – микробчик-то оказался довольно вирулентным!

– И это очень беспокоит врачей, с которыми я разговаривала.

– Что выяснили микробиологи? – поинтересовался Джек.

– Пока ничего не выросло, – ответила Джейнис. – К четырем часам утра роста микроорганизмов в культуре крови не наблюдали. Непосредственная причина смерти – респираторный дистресс-синдром, но в мокроте тоже нет роста. Правда, окраска по Граму кое-что дала. Выявлены грамотрицательные микробы. Думают о псевдомонасе, но это пока не точно.

– Не было ли у больного нарушений иммунитета? – спросил Джек. – Не страдал ли он СПИДом? Может быть, его лечили цитостатиками?

– Этого я не могу утверждать наверняка, – ответила Джейнис. – Известно только то, что он страдал диабетом и его обычными осложнениями. В конце концов, все, что вас интересует, вы найдете в истории болезни, если дадите себе труд ее прочитать, – возмутилась женщина.

– Зачем же читать, если вы мне сами все рассказали, – рассмеялся Джек, поблагодарил Джейнис и направился к лифту.

– От души надеюсь, что вы наденете скафандр, – произнес Винни.

Скафандром они называли непроницаемый герметичный костюм, укомплектованный прозрачной пластиковой маской, обеспечивавшей защиту дыхательных путей от возможной инфекции. Воздух подавался под маску через фильтр специальным насосом, закрепленным на пояснице. Воздуха для дыхания вполне хватало, правда, в скафандре через пять минут становилось жарко, как в сауне. Джек терпеть не мог этот противорадиационный костюм.

Кроме того, что конструкция была громоздкой, неудобной, жаркой, Степлтон считал ее совершенно бесполезной. За все время обучения он ни разу не воспользовался защитным костюмом. Но... главный патологоанатом Нью-Йорка, доктор Гарольд Бингхэм, придерживался на этот счет другого мнения и издал приказ об обязательном использовании костюма, а Кальвин, непосредственный начальник Джека, следил за неукоснительным исполнением данного приказа, на почве чего Степлтон несколько раз получал нагоняй.

– Да, сегодня костюмом надо будет воспользоваться, – заявил Джек, к неописуемому облегчению Винни. – Поскольку мы не знаем, с чем имеем дело, необходимо принять меры предосторожности. Может быть, там какая-нибудь дрянь вроде вируса Эбола.

Винни даже остановился.

– Вы действительно думаете, что это возможно? – спросил он дрожащим голосом.

– Конечно же, нет. – Джек хлопнул Винни по плечу. – Я просто пошутил.

– Слава Богу. – Винни облегченно вздохнул. Они двинулись дальше.

– Конечно, это может быть и чума, – спокойно добавил Джек.

Винни снова остановился.

– Еще не легче, – сказал он. Степлтон пожал плечами.

– Работать все равно придется, – произнес он. – Пошли, раньше начнем – раньше закончим.

Они переоделись, и пока Винни надевал защитный костюм и набирался смелости, чтобы войти в прозекторскую, Джек ознакомился с папкой Нодельмана. Множество бумаг: история болезни, частично заполненное свидетельство о смерти, список юридических требований, два листа бланка протокола вскрытия, телефонограмма о смерти, принятая ночью диспетчером, удостоверение личности покойного, заключение судебно-медицинского эксперта, бланк патологоанатомического заключения и направление на исследование на антитела к СПИДу.

Несмотря на подробную беседу с Джейнис, Джек внимательно перечитал всю медицинскую документацию – это давно вошло в привычку. Покончив с чтением, он прошел в помещение рядом с хранилищем сосновых гробов, натянул на себя защитный костюм, снял с зарядки вентиляционное устройство, закрепил его на поясе специальным ремнем и вошел в прозекторскую.

Проходя мимо холодильника, где хранились трупы, Степлтон успел не один раз проклясть «скафандр». От попадания в замкнутое пространство у Джека моментально портилось настроение, окружающее начинало восприниматься в самом мрачном свете. Морг когда-то представлял собой последнее слово науки, но теперь помещение нуждалось в ремонте, так как порядком обветшало. На стенах старые синие кафельные плитки, серый цементный пол – не морг, а кадр из фильма ужасов.

В прозекторскую можно было попасть через холл, но этой широкой дверью пользовались только санитары, завозя и вывозя трупы. Джек вошел через боковую комнатку с умывальником.

Винни уже успел положить труп Нодельмана на прозекторский стол и подготовить необходимые инструменты. Джек встал справа от стола, Винни – слева.

– Однако он неважно выглядит, – заметил Джек, – погулять в таком виде не выйдешь.

В защитном костюме было трудно говорить, к тому же Степлтон уже изрядно вспотел.

Винни, который до сих пор не привык к циничным замечаниям Джека, предпочел промолчать, хотя труп действительно выглядел ужасно.

– На пальцах гангрена, – сказал Джек. Приподняв руку покойника, он внимательно рассмотрел почерневшие кончики пальцев, перевел взгляд на съежившиеся гениталии. – Такая же гангрена на кончике члена. Ох! Должно быть, это очень больно. Можешь представить, Винни?

Винни упрямо молчал.

Джек принялся внимательно изучать внешний вид трупа. Желая просветить Винни, Степлтон указал на обширные подкожные кровоизлияния на животе и ногах умершего.

– Это называется пурпура, – наставительно произнес Джек.

Попутно он добавил, что следов укусов насекомых не видно.

– Это очень важно, – подчеркнул он, – потому что многие болезни переносятся членистоногими.

– Членистоногими? – переспросил Винни. Никогда не поймешь, шутит этот доктор или говорит серьезно.

– Насекомые, – пояснил Джек. – Чешуекрылые редко являются переносчиками инфекции.