Текст книги "Глубокое ущелье"

Автор книги: Кемаль Тахир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

– Рука мусульманина?

– Может, ты меня за гяура считаешь, поганый Эльван?

– Так и крикнул, Кёль? Точь-в-точь, как в книге про богатыря Залоглу Рюстема написано!

– Верно, Торос! Точь-в-точь. Но слушать – слушай, а говорить не мешай. Не то достанется тебе на орехи. Не успел я это крикнуть, Керим Джан, вижу – камень со стены летит.

– Камень?

– Точно, камень. Хотел я под стеной укрыться, но подумал, нет ли там ямы с колом? И тут земля разверзлась у меня под ногами. Не успел имя божие помянуть, живьем в могилу упал, и сверху присыпало. На счастье, Орхан-бей следил за мной. Увидел, что я исчез, крикнул: «Кто Кёль Дервиша спасет, тимар пожалую!» Братья по вере постарались. Щитами прикрываясь, прибежали, быстро расшвыряли землю, за ноги меня вытащили и в укрытие отнесли, куда ни камни, ни стрелы не достают. А у меня язык отнялся, дыхания нет. Лежу, словно мумия египетская. На солнце пригрелся, ветерком меня обдуло, в себя пришел. Гляжу по сторонам, спрашиваю: «Где мы, братья по вере, не в раю ли?» Тут все со смеху наземь повалились.

– Чтоб тебе лопнуть, поганый Кёль! Из победы и то шутовство сотворил.

– И вовсе не шутовство! По-другому это называется, Торос: «Живьем с того света вернулся». Лишь пророки да святые этого удостаиваются. Где тебе понять? Так вот – бьемся мы под крепостью, Керим Джан. Смотрим, на дороге пыль вьется, крик, вопли. Не успели разобрать что к чему, видим: несутся всадники, припав к гривам, кнутом да стременами работают... Подскакали ближе. Глядим, остатки воинства Фильятосова. Мы – в седло и наперерез им бросились. А они от страха сабли, мечи да копья побросали, разбежались, что куропатки, и в лес. Гнаться за ними или нет? Глядим, еще одно облако пыли, как смерч, приближается. Когда на расстояние стрелы приблизились, видим: впереди – брат Пир Эльван, с головой злополучного Фильятоса на копье, волосы, как бунчук, развеваются. Подскочил я к нему, волчком завертелся от радости. Потом крикнул во все горло: «Эй! Гляди, дурак Белобородый! Вот он славный джигит, которого ты ждал, на копье сидит! Сдавай крепость, если жизнь дорога». Плач раздался на башнях. Мужчины по коленям себя бьют! Бабы рвут на себе волосы! Но делать нечего, сколько ни рыдай, толку нет. Тут наш бей Осман подъехал. Навстречу ему Белобородый Субаши с главными гяурами вышел – на шее золотые цепи. Подняли белый флаг. Пали на колени. С песнями да молитвами вошли мы в крепость, как в райские врата...

III

Отойдя на двадцать шагов, Мавро разбежался и, точно камень, выпущенный из пращи, полетел вниз, в пустоту. Перевернулся в свободном падении, подобрал ноги, сжался в комок и, выпрямившись, как стрела, без единого всплеска врезался в небесно-синюю гладь озера. В воде он походил на огромную резвящуюся рыбу.

Орхан шумно выдохнул воздух, провел рукой по голой груди, поежился.

– Джигит твой Мавро! Куда нам с ним тягаться...

Керим подошел к краю скалы, глянул вниз. До воды локтей тридцать, не меньше.

– Побились об заклад, да не по нашим зубам! Придется отдать саблю брата Демирджана и душу спасти свою.

– Что ты! Дёнмезские бабы засмеют.

– И что нам теперь делать?

– Ничего не поделаешь. Положись на аллаха и прыгай.

– Все ты выдумал, Орхан! Если так дальше пойдет...

– Орхан-бе-е-ей! Орхан-бе-е-ей! – прогремел вдали голос Тороса.

Орхан обернулся. Яркое июньское солнце било в глаза. Не разглядеть, что за всадник рядом с Торосом.

– Гонец из Сёгюта...

Орхан приставил ладонь к глазам.

– Нет... Грек... Чужой. Погоди!

Он бросился бегом. Пересек поляну и, не замедляя бега, заскакал по камням вниз по склону горы.

Керим припустил следом, радуясь, что не пришлось прыгать в озеро с этакой высотищи. Выбежав на равнину, он ощутил голой спиной липкую жару. С самого утра возились они с необъезженными жеребцами, которых Торос приучал к поводу. Взмокли с головы до ног. «Захотелось искупаться, вот и побился об заклад. А все из-за этой проклятой жары!»

Орхан бежал все быстрее. Керим, узнав грека – тот слез с коня, склонился в поясном поклоне,– приостановился. Это был Янаки, слуга Лотос-ханым, дочери ярхисарского властителя. «Думает о ней все время Орхан, потому сразу и опознал всадника».

– С добром ли, Янаки? – встревоженно спросил Орхан.– Ничего не случилось?

Янаки улыбнулся, но ничего не ответил. Бросил взгляд на Тороса и Керима.

– Отойдем-ка в сторонку!

У Орхана даже шея побагровела. Отойдя на несколько шагов, он схватил парня за руку.

– Короче... Что? Заболела?

– Нет, слава пресвятой деве Марии! Госпожа моя наказала: «Пусть приедет, украдет меня».

– Как так?

– Если любит, говорит, пусть не теряет времени даром. Иначе не видать ему меня.

– Что случилось?

– Не знаю. Решите, когда приедете и где вас встретить. Мне надо поскорее возвращаться.

Страх Орхана сменился неудержимой радостью. Он почесал родинку за ухом, подумал.

– Коня мне, скорей!

Видя, что Торос с Керимом не тронулись с места, топнул ногой.

– Торос! Коня, говорю!

Торос повернулся и побежал в деревню. Керим оторопело спросил Орхана:

Куда?

– В Сёгют.

– Вот так? Голым?

Орхан беспомощно провел руками по груди. Попросил Янаки:

– Подожди! Я сейчас.

– Скажите, бей, когда приедете...

– Не побывав в Сёгюте, не могу. Обожди немного.

Мавро махал со скалы руками: что там у вас?

– Захвати одежду Орхан-бея! – крикнул Керим.– Бегом сюда!

Орхан не стал ждать, бросился к Мавро. «Что же все-таки случилось?» – недоумевал Керим.

Когда Орхан вернулся, конь был уже оседлан. Юноша схватил поводья и, вставив ногу в стремя, приказал:

– Седлайте коней и – за мной! Да поторопитесь!..

– Четыре, нет, пять дней назад после обеда к властителю нашему приехали трое. Один – отец Бенито... Второй – френк... Кривой... Имя запамятовал.

– Нотиус Гладиус?..

– Точно.

– Третий длинный... Зовут...

– Уранха!.. Зачем же собралось вместе столько мерзавцев? Что им надо в Ярхисаре? Зачем пожаловали?

– Не разобрали мы, Орхан-бей... Приехали они, властитель наш предложил им: «Вина?.. Коньяку? Ракы?» Нет, отвечают, недолго мы здесь пробудем. Тут же обратно.

– О чем разговор был?

– Не проведали мы... Заперлись, часа полтора просидели. Властитель наш вышел мрачнее тучи... Спросил: «Где дочь?» В поварню, говорю, ушла: на радостях, что крестный отец приехал, своими руками пирожки испечь... Приказал позвать. Наедине с ней, молодой госпожой нашей, полчаса проговорил.

– О чем, не выведал?

– Нет. Только вышел наш властитель злой пуще прежнего. Позвал отца Бенито. На сей раз втроем заперлись... Отец Бениго вышел хмурый. Потом властитель увел молодую госпожу в башню, запер в темнице на замок.

– Что же это? Быть не может!..

– И мы поразились, Орхан-бей!

– А кормилица?.. Небось кормилица вверх дном все перевернула?

– Как узнала, хотела броситься к властителю нашему, но устыдилась чужих людей. Побежала в башню, но господин стражу поставил у дверей. Строго-настрого наказал не пускать никого.

– Аллах! Аллах!

– Уехали гости, кормилица к господину: «Что случилось? За что?..» Не успела договорить, властитель как закричит: «Прочь с глаз моих!» И слушать не стал. Выгнал несчастную из дому.

– Рехнулся?

– Может, и нет, Орхан-бей, но что-то с ним неладно... Вина потребовал, пить стал.

– А обычно пьет?

– Нет, дорогой... За столом чашу выпьет, и только... Если гости почетные, самое большое – две... А теперь пить стал. Кто к нему ни придет, что кипятком ошпарит, прочь гонит. Привыкли мы к мягкости господина... Растерялись. Не знаем, как поступить. А он пьет и ходит, мечется по покоям. Наконец... потребовал кувшин воды и хлеба. Отнес в башню Лотос-ханым. Что она ему сказала, не знаю. Только наказал еды не давать и говорить с нею не разрешил. «А кто,– говорит,– ослушается, за уши,к воротам прибью!» В ту ночь спать не ложился. Наутро снова за вино принялся. Напился. Заснул... Кувшины опрокинул...

Орхан задумался. Когда услышал он, что в деле замешаны монах Бенито и двое френков, мерзко стало у него на душе, точно увидел пожирающих друг друга скорпионов. Силясь собраться с мыслями, спросил:

– И сейчас госпожа ваша в башне?

– Нет.

– Слава богу! Рассказывай дальше.

– Не знаем мы, что делать. Два дня прошло, а властитель злой-презлой. Потихоньку навестил я кормилицу... Глаза у нее от слез распухли... Рассказал все как есть. «Что же это такое?» – спрашивает. «И сам,– говорю,– не понимаю». У кормилицы нашей ума палата, все эти дни думала да гадала. «Будь что будет,– говорит.– Лишь от смерти спасения нету. Сходи в башню к дочери моей Лотос, пусть соглашается на все, чего бы от нее ни требовали. Только бы из темницы выпустили, а там пусть на меня положится».– «Запретил,– говорю,– властитель». Схватилась за палку. Чуть голову мне не разбила. «Разве старого пьяницу можно слушать?» Кинула мне кожаный кошелек. «Возьми,– говорит,– и убирайся! Если завтра не сообщишь, что вышла она, на глаза не показывайся! И дурочка эта пусть от меня тогда милости не ждет!» Отправился я в башню, уговорил стражника пустить меня. Передал все, что кормилица наказала. Молодая госпожа пожелала видеть отца... Вышли вскоре из башни рука об руку. Тут же кормилицу позвали. Властитель пожаловал дочери ожерелье в двести золотых дукатов, а матушке кормилице – штуку шелка. Всех нас одарил. Это было вчера, а сегодня утром отправила меня кормилица в путь.

– В чем же все-таки дело, не сказала?

– Нет.

Орхан, прищурившись, глядел в степь.

– Может быть, замуж ее выдают, упаси господи?!

– Может... Иначе с чего бы они напустились на девушку?

– Да...– Орхан снова задумался.– Может, приехали сватами от властителя Биледжика?

– Нет... Не думаю... Насколько я знаю, властитель Биледжика, сеньор Руманос, имени Бенито слышать не может, хуже черта он ему.– Испугавшись собственных слов, слуга поспешно перекрестился.– Из того источника, где френки пили, коня своего не напоит. Нет, властитель Биледжика, высокородный Руманос сватами их не пошлет. Да и отец наш Бенито не станет хлопотать по делам Руманоса.

– Что же тогда?

– Не знаю, Орхан-бей. Понять не могу. Много в этом мире непонятного, ох, много!.. Сказал бы кто, что благородный господин наш единственную дочь, которую больше жизни любит, запрет голодную в холодной темнице... Выгонит матушку-кормилицу... Видно, здорово его допекли. Деревенский поп наш покойник говаривал: «Прежде в библии вместо «черта», «френк» писалось, да френки, черти, выскоблили имя свое!» И впрямь поверишь...

Только теперь Орхан понял: что бы ни случилось, ему это на руку. Оглянулся: Керим и Мавро ехали за ним шагах в сорока. Хотел было пришпорить Карадумана, крикнуть на радостях «Айда!» и помчаться во весь опор, но пожалел усталого коня Янаки. Махнул рукой, подзывая товарищей. Казалось ему, что парит он в воздухе, как парил, прыгнув со скалы, Мавро, купается в счастье, как Мавро в прозрачной воде горного озера.

Пока не показался Сёгют, Орхан с трудом сдерживался, чтобы не пустить Карадумана в галоп. А сейчас погрузился в раздумье. Как откроется он отцу? Подобрал поводья, беспокойно прикидывая, как быть. Но увидел дом Акча Коджи и успокоился.

Все в округе – старые и молодые, христиане и мусульмане – почитали Акча Коджу. Если не могли довериться отцу, то, не раздумывая, бежали к нему.

Орхан осадил коня у самых ворот. Спросил явившегося на зов слугу, дома ли Акча Коджа. Узнав, что тот у бея, призадумался. Можно бы и подождать – у Акча Коджи он чувствовал себя, как в собственном доме. Поставить коня в стойло, приказать накрыть стол... Но Орхан побоялся, что старик задержится. Осман-бей не любил отпускать его, не разделив с ним трапезы, а уж если там был и Эдебали, то тем более не отпустит. Орхан же хотел выкрасть девушку сегодня ночью...

А что, если отложить на завтра? Нет, невозможно. И страх, что упустит время, заставил пришпорить коня.

Въехав во двор бейского дома, он бросил поводья Дели Балта, приказал накормить Янаки и кинулся вверх по лестнице. Добежав до середины, остановился:

– Керим Джан! Подождите тут! Пообедайте пока.

Когда он подошел к дверям дивана, слуги выкатывали оттуда огромный медный поднос. Орхан заглянул в приоткрытую дверь. Обрадовался, не увидев чужих, хотя в любом случае он все равно вызвал бы Акча Коджу. Старик, кто бы его ни спрашивал, всегда выходил и не сердился. Придержав слугу, бежавшего с кувшином для омовения, Орхан наказал передать Акча Кодже, что хочет видеть его. Добавил, хоть в том и не было нужды: «Только чтобы отец не слышал».

Орхану вдруг стало не по себе. Рубаха на спине взмокла. Как назло, в прихожей было жарко.

Он вышел на террасу... Увидел, как друзья вместе с Янаки входят в поварню, и ощутил голод – до боли в желудке.

– В чем дело?

Обернувшись, Орхан припал к огромной руке Акча Коджи, всегда удивлявшей его своей мягкостью. Поцеловал.

– Прости, Акча Коджа... Если позволишь...

– Слушаю.

Густые, сходившиеся на переносице брови, седые пушистые усы, длинная борода Акча Коджи человеку, не знавшему его, внушали страх. Но тех, кто знал его близко, ничуть не смущал грозный вид старика, и они всегда могли положиться на приветливость и дружелюбие, светившиеся в его глазах.

– Если позволишь, дедушка Коджа... Поеду... Умыкну дочь Хрисантоса – властителя Ярхисара... Если только позволишь...

Акча Коджа, едва сдерживая улыбку, закрыл глаза, точно в первый раз слышал имя властителя Хрисантоса и не мог вспомнить, кто это такой.

– Когда?

Орхан не понял.

– Что когда?

– Когда умыкнешь?

– Если позволишь... Этой ночью...

– Отец знает?

– Нет.

– Дочь властителя Хрисантоса... Надо отцу сказать. Заслать сватов, как люди. Попросить, как положено...

– Нельзя, дедушка Коджа! Никак нельзя.

– Значит, все уже взвесил? Узнал, что не выйдет иначе? – Он подумал.– Ну что ж! Сперва с отцом посоветуемся.

– За отцом дело не станет, дедушка Коджа! Сначала ты скажи...

– Невежа! С отцом не переговорив...

– Ох, Акча Коджа! Пока не будет твоего согласия... с отцом лучше и не говорить.

Акча Коджа выиграл время, успел все обдумать. Стар был Хрисантос – властитель Ярхисара. Не было у него наследников, кроме дочери. Породниться с ним значило нанести удар в спину византийским властителям, враждебным уделу Битинья. Он глянул на Орхана, дышавшего ему в лицо, точно загнанный пес.

– Девчонка недавно здесь была! Молчи! Сдается, хилая она, не управится в бейском доме... Мое дело, предупредить. А так, что ж? Недаром сказано: «Конь торбу понюхал, надевай ему на шею!»

Он помолчал. Потом вдруг повеселел.– Значит, мир рухнет, если подождать до завтра? Ладно, посоветуемся. Не убегай! – Отошел немного, обернулся:– Парень, что с тобой приехал, гонец от нее?

Орхан даже растерялся.

– Какой гонец?..

– Совсем, что ли, ума лишился? Неужто, не получив от нее весточки, сам решил кинуться очертя голову? – Старик погрозил ему пальцем.– Не уходи!.. Ох, надоели вы мне... Хуже редьки горькой...

Орхан заметался из угла в угол по террасе. И вспомнил деда Эртогрула. Увидит, бывало, кто-нибудь кружится по комнате, и скажет: «Как пес с обожженной лапой». Орхан усмехнулся. Был бы жив дед, можно было бы и ему открыться... Наверное, еще легче, чем Акча Кодже... И в сочувствии людям старики были похожи. Словно после смерти деда Акча Коджа занял его место... Орхан снова ощутил в желудке голодную резь. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как скрылся за дверью Акча Коджа. Сердце его сжалось от страха при мысли, что отец отказал. Он подумал было войти, но не решился.

Когда вновь показался Акча Коджа, вскинул на него полные нетерпения глаза:

– Ну что, дедушка?

– О чем ты?

– Помилуй!

– Помиловать-то помилую!

– Что сказал отец, Акча Коджа?

– Радуйся, бездельник! Повезло тебе. В добром расположении застал Осман-бея... Посмеялся он: «Неужто так вырос наш бездельник, что собирается украсть дочь византийского властителя?» Сказал: «Не мне он открылся – тебе. Ты и решай. Если управится – пусть его».

– Спасибо, дедушка! – Орхан снова припал к его руке.– Спасибо...

– Ладно! Ладно! Только чтобы драки не было, приказал Осман-бей. Пусть, говорит, едет. Только с кем?

– А Керим Джан... А Мавро...

– Мавро брать нельзя. Попадет в руки властителя Инегёля, достанется от него почище, чем от Фильятоса. Возьми вместо него Пир Эльвана.

Орхан бросился было снова целовать ему руку. Но остановился, спросил:

– А дедушка шейх ваш разговор слышал?

– Не глухой ведь твой дедушка шейх...

– Что сказал?

– Болтаешь много!

– Что он сказал?

– Да ничего. Усмехнулся в усы, защелкал четками... Подумал, наверно: «Стыд потерял парень»... Ну, чего улыбаешься?.. Прочь с глаз моих!

Орхан слетел по лестнице. Ворвался в поварню. Тихо, чтобы не слышали женщины, приказал Янаки, чтоб тот, как поест, немедля отправлялся в путь и к вечерней молитве ждал его у брода через Карасу. Прочтя вопрос на лицах друзей, помахал им: погодите немного, потом расскажу. Вытащил из-за пояса один из двух припасенных на черный день венецианских алтынов, сунул Янаки за кушак. Гонец, поблагодарив, вышел. Орхан весело крикнул женщинам:

– Умираю от голода! А ну, поживее! Не то переломаю вам все кости.– Подмигнул товарищам, сел и шепотом рассказал им обо всем.

Они отобрали самые нарядные одежды, самое красивое и дорогое оружие. Спустились в конюшню, принялись чистить скребницами коней. На свой страх и риск Орхан решил все-таки взять и Мавро, а чтоб никто его не заметил, заехать за ним к Баджибей. Они все обдумали, все рассчитали. Решили отправиться в путь сразу после обеда. Если ехать напрямик, то до Ярхисара четыре часа пути... К вечерней молитве как раз успеют. Одно сейчас было плохо: нельзя петь. Осман-бей, шейх Эдебали и Акча Коджа сидели в диване, как раз над конюшней. Пир Эльван тоненьким голоском, странным для такого огромного тела, то и дело заводил лихую караманскую песню. «Тише ты!» – останавливал его Керим. Пир Эльван в досаде хлопал себя по колену... Они не заметили, как во двор въехал всадник.

Прибежал слуга, сказал, что Орхан-бея зовут наверх. Орхан потрепал Карадумана по шее и ушел.

Был он рассеян. Счастье истомой разливалось по телу. Все ему теперь было трын-трава. Поднимаясь по лестнице, он немного струхнул: стыдно перед шейхом, перед отцом. Но на террасу поднялся, уже собравшись с духом. Смело вошел в диван. Опустил глаза, но без робости.

Шейх Эдебали постукивал четками. Акча Коджа виновато глядел в пол. Только отец улыбался. Но была в этой улыбке какая-то жалость, от которой Орхану стало не по себе.

– Прикажите! – сказал он, сам удивляясь своему голосу.

– Ты отправил гонца, сынок? – мягко спросил отец.

– Какого гонца?

Орхан лихорадочно пытался вспомнить: когда и почему отец называл его сынком.

– Гонца из Ярхисара...

– Отправил. А что?

– Сколько прошло времени, как он уехал?

– Час.

– Хорошо...– Осман-бей кашлянул.– Послушай, дело твое не выйдет...

– Какое дело? – У Орхана перехватило в горле. Проглотив комок, глухо спросил:– Почему?

– Не выйдет, сказал я... Нельзя!.. Невозможно!..

– Почему? – Ему хотелось закричать, но он все так же спокойно переспросил: – Почему? Согласились ведь? Сами сказали: «Если управится – пусть его».

– Сказали, но только что пришла бумага от друга нашего Руманоса, властителя Биледжика. Собирается он жениться на дочери Хрисантоса...

– Но она не хочет за него... Заставили. Вы ничего не знаете... Ни есть, ни пить не давали ей... Потому и весть подала мне!

Осман-бей чувствовал: его любимый сын, его опора вот-вот расплачется. Изменил тон. Сразу стал строгим и резким. Редко кто видел его таким.

– Если б дело не сладилось, не стал бы просить ее руки Руманос. Руманос, наш друг, попросил, отец ее – отдал.– Он сделал нажим на словах «наш друг».– В воскресенье свадьба у Орехового Ключа.

– Принудили!..

– И пусть себе. Не наше дело. Их товар, им и решать.

– Весть подала, положилась на меня!..

– Молода еще, забудет. Утешится. Да и тебе подрасти надо. Бей и силен, и бессилен, сынок. Иногда что хочет делает, иногда ничего не может. Ибо дело бея – дело всего народа. Кругом полно врагов... Никто не знает, что завтра станется... Единственный друг у нас – Руманос. Только на него положиться можем мы в трудный час. Породнившись с Ярхисаром, он наберет силу. Сила нашего друга во благо нам... Нельзя причинять зло тому, кто по доброй воле дружит с нами, в то время как мог бы стать нашим врагом.

Орхан порывался что-то сказать. Осман-бей поднял руку:

– Сейчас же в седло! Догони гонца...

Орхан медленно направился к двери. Осман-бей остановил его.

– Найди Пир Эльвана. Пусть разыщет старшего чабана, скажет, чтобы отобрал полсотни лучших годовалых ягнят. И пусть сегодня же отправится с ними в Биледжик. Ступай!..

Орхан вышел на террасу. Июньское солнце заливало мир светом, но в глазах его было темно. Не ухватись за перила, наверно, упал бы. Как он теперь скажет обо всем приятелям. Ему казалось, что по трусости не добился он своего, упустил девушку. Впервые за свою короткую жизнь ощутил он в сердце стыд поражения. В какой-то миг захотелось послать за гонцом Керима, а самому убежать, скрыться подальше от людских глаз... Но понял: некуда. Он в отчаянии огляделся и стал медленно спускаться по лестнице, по которой недавно взлетел как птица.

Керим с первого взгляда заметил неладное.

– Что случилось?

Орхан, покачнувшись, попытался улыбнуться.

– Нет, ничего!..

Горькая улыбка скользнула по его губам, когда он посмотрел на оседланного коня. Но тут же мальчишеское лицо его исказил гнев. Передал Пир Эльвану приказ отца отправить в Биледжик баранов. Выругавшись сквозь зубы, раскрутил стремена на Карадумане:

– Поехали...

Медленно, будто везли тяжелый груз, тронули они коней, так и не получил Керим ответа на свой вопрос и не мог понять, то ли не слышал Орхан, то ли не хотел отвечать.

– Почему Мавро не взяли?

– Нужды нет.

– В Ярхисар не едем?

– Почему же? Поедем.

– Что стряслось? Куда мы теперь?

Орхан, не щадя коня, со злостью рванул удила. Не остановить гонца невозможно, но и задержать его – равносильно смерти. Не представлял себе больше Орхан, как будет жить, если навсегда потеряет Лотос. Только сегодня, в тот миг, когда отец отказал в его просьбе, понял Орхан, как любит ее. Впрочем, может, и не так уж сильно любит – просто гордость его была задета. Полагал, что она принадлежит ему. А упустил. Впервые ощутил он свое бессилие. И тяжкий стыд придавил его к земле, точно он понес поражение в бою.

– Скажи наконец, что случилось? Если не уходим на яйлу, зачем Осман-бей посылает в Биледжик стадо?

Орхан хотел было что-нибудь выдумать, лишь бы отделаться от Керима. Потом решил объяснить все в двух словах. Но, сам того не желая, разоткровенничался, чуть не сетуя на свою судьбу. Недаром говорят: «Горе делает человека болтливым». Чтоб им всем провалиться!

Керим подумал: «Лотос согласна... Умыкнули бы – и делу конец...» Но тут же отверг эту мысль... Ведь это значило пойти против Осман-бея. Куда тогда денешься? Смешаться с людьми без роду, без племени, такими, что сбежались в их удел со всех концов света?!

С удивлением припомнил Керим, что никто из них, кроме разве цыган, не привез своих женщин. «Конечно, не станешь таскать за собою баб: свяжут по рукам и ногам. Пожалеешь, а в путь все равно один тронешься!» Как знать, может, дервиши-воины, голыши и абдалы оттого и такие отчаянные, необузданные, что на родине любимых своих оставили. Он вздрогнул при мысли об Аслыхан. Страх, что и с ним когда-нибудь может случиться подобное, и радость, что этого пока не случилось, смешались в его душе.

Увидев выскочившего из-за поворота всадника, Орхан умолк. Но то был не Янаки...

Всадник приблизился, приветствовал их по-гречески. Орхан не ответил. Керим процедил что-то сквозь зубы. Орхан продолжал:

– Ну, как мне признаться им теперь? Посчитали, мол, вы меня за мужчину, да не по зубам эта честь, так, что ли? Хочешь знать правду, приятель...

– Извините, джигиты, можно спросить вас?..

Орхан резко развернул Карадумана, словно собирался выместить свою боль на окликнувшем их всаднике.

А грек улыбался во весь рот, ничего не подозревая.

– Чего надо?

– Вы из Сёгюта? Простите, задержал вас...

– Говори!

– Не знаете, Орхан-бей в Сёгюте?

Орхан чуть не обругал его, но вовремя удержался.

– А на что он тебе? Знаешь Орхан-бея?

– Нет. Два слова надо сказать ему... Очень важных. Вы, видно, его знаете?

– Знаем.– Орхан переглянулся с Керимом.– Откуда ты? Из Ярхисара?

– Нет.

– Откуда же?

– Только Орхан-бею скажу. Как мне повидать его? Чтобы меня никто не видел?

– Орхан-бей тебя знает?

– Нет.

– Кто тебя послал?

– Скажу Орхан-бею.

– Ну так говори! Я – Орхан-бей!

Парень недоверчиво вскинулся. Натужно улыбнулся.

– Не шутите! Будь вы Орхан-бей, чего ради стали бы скрываться?

– Ты приметы Орхан-бея знаешь?

– Да... Родинка за ухом.

– Погляди, не эта ли?!

Грек быстро спешился, склонился в земном поклоне.

– Селям, Орхан-бей! Нужно сказать вам несколько слов...– Перевел взгляд на Керима: – Простите!

Орхан усмехнулся. Второй раз за день сообщали ему весть втайне от товарищей... Пришпорил коня, отъехал. Наклонился в седле. Грек встал на цыпочки, подтянулся к стремени. Керим наблюдал за ними. Что такое? Орхан-бей спрыгнул на землю, бросил повод норовистого Карадумана. Чего доброго, в степь убежит – не поймаешь. «Может, не выдержал властитель Ярхисара, поддался мольбам дочери, снова отказал Руманосу». Только такая весть могла сейчас взволновать Орхана. Вот он схватил грека за плечи, принялся трясти... По лицу Орхана Керим понял – добрая весть. Но ведь грек сказав, что он не из Ярхисара?.. Что-то неторопливо рассказывает Орхану, а тот пытается развязать кошелек. «Руки-то, руки как дрожат!.. Великий аллах, что же все это значит?!»

Орхан сунул парню деньги, обернулся. Карадуман стоял смирно. Схватил поводья, прыгнул в седло, закрутился на месте. И с криком: «Эге-гей! Держись!» – пролетел мимо. Конь под Керимом дернулся, чуть не сбросил его. Керим подобрал поводья, вонзил шпоры в брюхо коня. Знал, что все равно не догонит Орхана, но отставать далеко не хотел.

Гонец из Ярхисара медленно подымался по склону на усталом коне. Оглянулся на стук подков. Остановился. Хотел было слезть с седла, но Орхан удержал его.

– В добрый час, мой бей! Вместе поедем, что ли? А где же конь запасной?.. Ночью можем и не найти доброго.

Орхан оборвал его:

– Слушай хорошенько, Янаки! Перепутаешь что иль забудешь, не сносить тебе головы... Этой ночью мы не приедем. Но госпоже своей скажешь: пусть ничего не боится, все будет хорошо. Что бы ни случилось – горы снесу, войско разобью, а приеду, увезу ее.

Янаки помрачнел:

– Лучше бы сегодня ночью приехал ты, Орхан-бей... Этой ночью...

– Молчи! Услышит кто – голова с плеч. И госпожа твоя до конца света проклинать тебя будет...

Янаки испуганно перекрестился.

Орхан снова схватился за кошелек, но, вспомнив, что денег там больше нет, вытащил из-за пояса дорогой кинжал и сунул его парню за кушак.

– Скажи, пусть даже под венец идет с улыбкой и помнит – все равно выкраду!.. Погоди! Покажешь кому кинжал, знай, уши тебе обрежут.– Дал знак оторопевшему Кериму.– Айда, Керим Джан!..

Какое-то время они ехали молча. Керим искоса поглядывал на Орхана, с трудом удерживаясь от расспросов.

– Угадал ты, от кого гонец, Керим Джан?

– Нет.

– От властителя Михаля Безбородого!

– Михаля Безбородого?!

– Ну да, властителя Харманкая! Михаэлиса Косифоса... Сеньора.

– При чем тут он? Аллах! Аллах! Духом святым, что ли, проведал он все в своем Харманкая? Не езжай, говорит, сегодня за девушкой?

– Вот что он передал, приятель. Властитель Биледжика Руманос на свадьбу созывает, не так ли? А знаешь зачем?.. Чтоб всех нас до одного перерезать!

– Как так? Властитель Руманос? Наш давний...

– ...друг.

– Ни с того ни с сего?.. Белены, что ли, объелся! Михаль Безбородый не сообщил, в чем дело?

– Нет. Сказал только: смотрите в оба.

– Почему толком не объяснил, если хотел доброе дело сделать?

– По-моему, опасался, чтобы не проведали, от кого весть. Станешь рассказывать, отчего да почему – сообразят. Думаю я, приятель, что, услыхав, как легко взяли мы Караджахисарскую крепость, наложили в штаны и враги и друзья. Только испуг их нам на пользу вышел. А ну, Керим Джан, догоняй!

Он пустил Карадумана крупной рысью. Запел. Сперва тихо, потом все громче и громче. Голос у него был мягкий, приятный. И в песне звенело счастье.

Эй, друзья! Не умер я!

Не дервиш я, не святой,

Чтобы ту, кого люблю,

Собственной своей рукой

Отдал бы я чужаку!

Неподалеку от Сёгюта им навстречу попалось стадо. То самое, что послал Осман-бей в подарок «благородному брату своему» сеньору Руманосу. Бейский чабан отобрал откормленных ягнят и несколько молодых баранов. С ним были два подпаска. Увидев Орхан-бея, чабаны в ярких одеждах, перепоясанные дорогим оружием, сошли с дороги, склонились в поклоне.

– В добрый путь, рейс Думрул! В Биледжик гоните?

– С вашего позволения, мой бей...

– Целую руки благородного сеньора Руманоса. Передай: Орхан-бей, узнав о свадьбе, счастья желает, подарки готовит!

Они разминулись.

Сзади блеяли овцы. Впереди к красному закатному небу подымался дым от очагов. В Сёгюте готовились к вечерней трапезе.

Керим нерешительно спросил:

– А если Осман-бей не поверит гонцу Безбородого Михаля? Скажет: «Не может того быть!» – Он хотел было добавить: «Погубим мы тогда девушку», но слова застряли у него в горле.

Орхан встрепенулся. Натянул повод. Подумав, уверенно сказал:

– Властитель Михаль Безбородый врать не станет. А уж так врать, тем более. Отец мой не поедет на свадьбу, не проверив, не выведав все как следует. Не беспокойся. По воле аллаха будет Лотос моей!

На болоте показался аист с ужом в клюве. Разбежался на своих длинных ногах, замахал крыльями, взмыл в небо – высоко-высоко.

– Да, Осман-бей, верно сообщили тебе. Жаждут они твоей смерти. И замешан в этом друг отца твоего, властитель Биледжика сеньор Руманос. Стал он заодно с врагами твоими, чтобы заполучить дочь ярхисарского властителя...

Рыжий Аратос – лазутчик, перешедший к Осман-бею в наследство от отца, потупил зеленые глаза, точно виноват был, что принес недобрую весть, и робко пощипывал редкую бороденку. Походил он на больного, изможденного работой крестьянина или на мелочного торговца, не знающего ни счета, ни грамоты. Но уже много лет Аратос был туркменским лазутчиком.

Осман-бей готов был поверить тому, что весть, поданная Безбородым Михалем, подтвердится. И все же никак не умещалось у него в голове, что давний друг, благородный византийский властитель, славившийся своей справедливостью, решил использовать свадьбу для ловушки. Отвращение и испуг застыли в его глазах. Неприязненно взглянул он и на Акча Коджу. Невозмутимость старика раздражала его.