Текст книги "Глубокое ущелье"

Автор книги: Кемаль Тахир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

– В деревню Дёнмез. Пришлет сюда Тороса и голышей. Пусть там ударят в барабаны и всех, кто соберется, пошлют вослед.

– Если Фильятос в засаде за городом, Мавро нельзя ехать...

– Верно. Я и не подумал об этом. Но здесь ему оставаться еще опасней...

Мавро отступил на шаг.

– Керим прав, Орхан-бей! Пусть он едет.– Он положил руку на эфес.– Поглядим, справлюсь ли я со страхом, когда явится Фильятос...

Орхан глянул на него:

– Молодец, гяур! – Обернулся к Кериму: – Поезжай, Керим Джан!

– Не сказавшись отцу твоему?..

– Оставь моего отца...– Орхан взял лошадь за повод.– Сядешь в седло за воротами, чтобы Кара Осман-бей не услышал стука подков... Сними чалму: если они выставили дозорных, примут тебя за крестьянина...– Выйдя за ворота, подержал стремя, помогая сесть товарищу.– Только не попадись, Керим Джан. Покажи себя!.. Если с тобой что случится из-за этого сукина сына Алишара, век не прощу себе.– Он поднял руку.– В добрый путь! Пусть Торос, когда подоспеет, не показывается врагу, даст нам сигнал трубой!

Керим вскочил на коня, подобрал поводья, обернулся, сорвав с головы легкую ткань.

Орхан и Мавро бросились на террасу. Они видели, как Керим, спустившись по склону, вылетел на плоскую и голую равнину, простиравшуюся до самого болота. Оставляя за собой тонкое облако пыли, он становился все меньше и меньше. Вдруг они заметили всадника, отделившегося от купы деревьев.

Мавро охнул.

– Не бойся, Мавро! – успокоил его Орхан.– Наемная лошадь не догонит моего Карадумана!..

Карадуман в самом деле вырвался далеко вперед, словно желая доставить радость следившему за ним хозяину. Дозорный понял, что ему не достать гонца, натянул поводья, завертелся в седле.

– Решил взять стрелой нашего Керима Джана,– усмехнулся Орхан и уверенно добавил: – Вряд ли плохой наездник окажется метким стрелком.

Дозорный продолжал возиться с луком – видно, стрелок он был и правда неважный. Наконец вставил стрелу, пустил ее, даже не целясь. Снова завертелся в седле, сложил лук и повернул обратно, в сторону от города.

– Видно, хочет своих известить, Орхан-бей...

– Нелегко дозорному оправдаться, сказать «упустил»!

– Сообщи Осман-бею, а я пойду седлать коней,– распорядился Орхан. Но тут же передумал.– Погоди, Мавро, чем позже отец узнает, тем лучше... А коней оседлать успеем. Сейчас важно выиграть время, пока Керим приведет помощь...– Он остановил взгляд на Мавро.– Ну как? Боишься Фильятоса?..

Мавро улыбнулся:

– Что врать, Орхан-бей, на рынке в самом деле струхнул, а теперь прошло...

– Будь спокоен! Сумеем постоять за себя, пока не подоспеет помощь... Воевода Нуреттин гостей своих так просто не выдаст. А таких джигитов, как Кара Осман, Гюндюз Альп, двоюродный брат мой Бай Ходжа, Мавро, не легко одолеть.

– Ты забыл о себе.

– Я не в счет. Не могу назвать себя рядом с такими джигитами.

Керим был уже далеко – маленькая точка впереди стлавшегося по земле длинного облака пыли.

Бай Ходжа, сын Гюндюза Альпа, позевывая, вышел на террасу.

– Да где же они, наконец? – Оглянувшись, понизил голос.– Помираю от голода... Где застрял этот паршивец Алишар? Что скажешь, братец?

Орхан пожал плечами. Смуглый, темноволосый красавец Бай Ходжа был высок ростом, тонок станом. Ему шел семнадцатый, но выглядел он на все двадцать. Выделялся среди своих сверстников необыкновенной силой, необузданным нравом. В набегах его дед Эртогрул строго-настрого наказывал предводителям отрядов: «Этот парень слов не понимает. Следите за ним в оба!» И не находил себе места, пока тот не возвращался живым и невредимым. Не раз Бай Ходжа чудом спасался от смерти, но не образумился. Напротив, становился отчаянней. Была у него одна слабость – любил поесть, хоть это и считалось постыдным у родовитых туркменов. Поэтому и страдал он сегодня больше других гостей Нуреттина. Глядя на дым, подымавшийся из поварни, Бай Ходжа вздохнул:

– Сейчас бы поднос хлеба с маслом да миску айрана... И никакого мяса не надо мне, братец...

Мавро вяло улыбнулся:

– Отец мой покойный говаривал: «Если зовут к столу императора или султана, умный человек на пустой желудок не ходит». Как находишь слово, Бай Ходжа?

– Ишь ты!.. Голова у твоего отца, Кара Василя, была, видно, не гяурская...

Вдруг Орхан насторожился. Бай Ходжа и Мавро обернулись к воротам. Во двор спорым шагом вошли трое, направились к дому.

Не зная, враги это или друзья, Орхан и Мавро схватились за сабли. В одном из пришельцев Мавро с удивлением узнал мастера Карабета.

– Что такое? – пробормотал он.

Бай Ходжа ничего не ведал и оставался совершенно спокоен. Он хорошо знал всех в Иненю. Удивился другому.

– Да ведь это здешние старейшины ахи! Вон впереди – Явер-уста, а другой – гяур Карабет... Чего это они вооружились палашами да саблями?

Старейшина ахи Явер-уста был в Иненю главой цеха ткачей; вырабатываемые ими тонкие шерстяные ткани славились во френкских землях. Слово Явера-уста весило больше, чем слово старейшины ахи санджакской столицы Эскишехира. Жестом приказав встать у дверей джигиту, шедшему позади него, Явер-уста поднялся на террасу. Приветствовал гостей. Спросил воеводу Нуреттина. Орхан пытался понять, что случилось. Мавро, потеряв дар речи, уставился на дядюшку Карабета. Бай Ходжа опередил их:

– Пожалуйте! Он у себя!

Старейшины молча прошли мимо сёгютских юношей. Вслед за Бай Ходжой вошли в селямлык. Приветствовав беев глубоким поклоном, сели в указанном им месте на софу. Осман-бей с мрачным лицом гладил по щеке припавшего к его коленям мальчика. Гюндюз-бей, глядя в пол, перебирал четки.

Воевода Нуреттин-бей ничего не подозревал, не знал даже, зачем Осман-бей звал Алишара. Его заботило одно – задержка трапезы. Он обрадовался приходу мастеров.

– Не знаю, как Явера-уста, а тебя, Карабет-ага, теща, видно, любит... Мы еще не обедали...– Карабет, вымученно улыбнувшись, посмотрел на Явера-уста. Тот оглянулся на стоявших в дверях юношей, решая, говорить при них или нет. Подняв руку, оборвал воеводу.

– Ты ничего не знаешь, Нуреттин?

– Нет. А что стряслось, да хранит нас аллах!

Карабет и Явер с удивлением посмотрели на Мавро. Нахмурились.

– В чем дело?

Карабет погрозил Мавро толстым пальцем.

– Неужели ты вовремя не передал, о чем я тебя просил, Мавро?

Мавро понял, как сглупил, послушавшись Орхана, и не в силах обвинить его в ужасе отшатнулся под направленными на него тревожными взглядами.

– Я виноват, ага!.. Мне он передал.– Все глаза обернулись к Орхану, произнесшему эти слова. А он, как всегда, уверенно и спокойно добавил: – Я решил сказать, когда придет время.

– Когда же, по-твоему, придет время, а?

Явер-уста прервал перебранку.

– Явился Фильятос со своими кровопийцами, Чудароглу с шайкой, Алишар-бей прислал Перване Субаши с десятком головорезов. Хотят напасть на тебя, Нуреттин, и прикончить.

– Меня?! – Розовощекое лицо воеводы Нуреттина побелело.– Чем я провинился? – заикаясь, спросил он.

– Не время сейчас искать вину. Вера и правда, милосердие и жалость давно утрачены, а здравый рассудок прежде них улетел в небеса. Джигиты забыли о доблести. Как пошел шепот по рынку: разбойники-де подошли к Иненю, закрыли свои лавки, разбежались по домам, как бабы... Слава аллаху, есть среди нас джигит, не потерявший разума...– Он кивнул в сторону Карабета-уста.– Прибежал ко мне, поднял тревогу.

Воевода Нуреттин никак не мог прийти в себя.

– Да в чем же я провинился, что под фирман попал? Какой негодяй оклеветал?

– Потом разберемся! Позови-ка управителя. Пусть подымет челядь, запрет ворота, чтоб не застали нас врасплох.

Маленький сын воеводы Нуреттина из всего разговора понял только одну фразу: «Позови управителя». Очень любил он бить в медный гонг, висевший рядом с дверью. Подбежал к нему:

– Я позову! Я позову! Я позову!.. – Взял колотушку и, приподнявшись на цыпочки, дважды ударил по медной тарелке. Сосчитал до десяти, снова ударил и, гордый, точно показал фокус, вернулся и снова положил голову на колени Осман-бея. Беззаботность ребенка мгновенно превратила жалость, которую все собравшиеся в селямлыке испытывали к славившемуся своей справедливостью воеводе Нуреттину, в ненависть к врагам. Осман-бей, все еще не веря, что Алишар готов растоптать их старую дружбу, убежденный, что не время сейчас для сведения личных счетов, сумел справиться с чувством досады, хотя оно не давало ему покоя со вчерашнего дня. Поборол охвативший его гнев. И мрачным голосом – близкие хорошо знали, что означает этот голос,– взвешивая каждое слово, проговорил:

– Пока все не выясним, тебя не отдадим, Нуреттин-бей... Надо будет, возьмем тебя с собой в Сёгют. Пусть только явится Алишар... бей!

– Спасибо, Осман-бей! Я знаю твою храбрость. Спасибо! Но мы слуги державные... Шея наша тоньше волоса. Тому, кто под султанский фирман попал, помогать нельзя.– Он прикусил губу. Пытаясь улыбнуться, обернулся к ахи: – И вам спасибо, братья! Не поведу я вас против султанского фирмана ради собственной головы...

– А если клевета?.. Клевета и есть. Пусть зло объяло мир. Но и добро не перевелось. Будем искать своего права в султанском диване. Его святейшество Эдебали напишет шейху ахи в Конью...

Нуреттин-бей, слушая слова Явера-уста, отрицательно качал головой. Над ним и вправду был занесен меч палача. Но он понемногу пришел в себя, подавил страх и с гордостью честного служаки готов был отдаться на волю аллаха.

Вбежал воеводский ратник:

– Ты звал нашего управителя, мой бей! Все обыскали, нигде нет! Прикажи!

Нуреттин оторопело оглядел присутствующих, будто ему сообщили нечто невероятное. Мавро, немного помедлив, сказал:

– Управитель вышел за ворота. Отправился встречать гостей из Эскишехира.

Нуреттин непонимающе моргал глазами. Осман-бей встал. Он принял решение. Изменившимся голосом приказал ратнику:

– Закройте ворота! Заложите железными щеколдами! Пусть все возьмутся за оружие! Никого из чужих не впускать! – Молодой ратник ринулся выполнять приказание. Осман-бей остановил его жестом.– Женщины ничего не должны знать. Седлайте коней! – Обернулся к Яверу-уста.– Если ты по-прежнему стоишь на своем, мастер, то пошлем кого-нибудь к джигитам ахи. Пусть кто желает готовится защищать воеводу. Случится худшее – сложите вину на меня, ибо я увезу с собой брата моего Нуреттина...

Гюндюз Альп вскочил. Потирая руки, будто получил радостное известие, с обычной для него веселостью пошутил:

– Напрасно мы ждали на обед Алишар-бея... Зря голодали.– Нуреттин вскинулся, точно хотел поскорее загладить позор и увеселить гостей, но Гюндюз положил ему руку на плечо.– Не волнуйся. Я все сделаю сам. Пришлю ваш обед сюда! – Он вышел, махнул рукой стоявшим в дверях сёгютским юношам.– А ну, пошли, джигиты. Попробуем, как он сварен, ратный суп!

Карабет-уста крикнул ему вслед:

– Ты ведь туркмен, увидишь суп, забудешь обо всем на свете! Пошли сначала джигита, что в воротах стоит, пусть соберет ахи и ждет сигнала.

– Ах ты, трусливый заяц Карабет! – проворчал Гюндюз Альп и расхохотался.

Прислушиваясь к удаляющимся шагам, воевода Нуреттин дважды повторил:

– Спасибо! Спасибо вам всем!

Их храбрость напрасна. Не мог он согласиться на их поддержку, раз против него был султанский фирман. Такова уж судьба слуг государевых. По правде говоря, он давно ждал беды. Десять дней назад из Эскишехира прибыл указ, требовавший выдать Фильятосу две семьи караджахисарской райи, бежавшие на земли Осман-бея... Да и в Эскишехире творились дела не лучше, чем у гадюки Фильятоса. Державные земли переходили в частную собственность. Все больше запретных товаров тайком уплывало в страны френков. Кадий Хопхоп без конца требовал выдачи тех, кто мешал его делишкам на землях санджака. Дня не проходило, чтобы не присылал бумаги: «Отправить, заковав в цепи... И поторопись, не то плохо будет!»

– Убереги нас, аллах, от злобы подлецов. Но есть на свете братство. Вы это доказали! – Он посмотрел на своего сынишку.– Поручаю его тебе, Осман-бей. Когда меня не станет, забери к себе, воспитай как собственного сына. Пусть будет справедливым джигитом, заслужит имя внука Эртогрулова! – Слезы выступили у него на глазах.– Незапятнанным челом своим да завоюет он себе доброе имя...

Осман-бей поднял руку:

– Погоди! Что ты как малый ребенок?.. Хочешь сдаться без боя? Ну, нет!

– Знаешь ты, что значит попасть под султанский фирман?

– Какой там фирман? Какой султан? Сколько уже лет трон в Конье, можно считать, пустой стоит... Скажешь: ильхан сидит в Тавризе. Так он сам со смертью воюет. Себя в зеркале не узнает. По-моему, не сегодня-завтра отдаст богу душу... Негодяй Фильятос и кадий Хопхоп фирманов не исполняют. А мы что, глупее всех? Или страх нас разума лишил да по рукам связал?

Осман-бей умолк, чтобы перевести дух. Карабет-уста ударил себя по колену.

– Погодите! Ах, люди, люди! Не примите на себя, уважаемые беи! Если скажу, что на этом свете никогда не видел я умных беев, нарушу приличия. Скажу так: мало видел.– Явер-уста хотел прервать Карабета, но тот махнул на него рукой.– Молчи, Явер! Молчи, говорю, не то плохо будет. Да!.. Скажем, наш воевода под фирман попал. Так разве гяур Фильятос и разбойник Чудароглу фирман исполнять могут? Что же это такое получается, ответь мне, безмозглый Явер?

Беи обнадежились. Осман, правда, решил, чем бы дело ни кончилось, до конца стоять за Нуреттина, но и он знал, что значит вступиться за того, кто попал под султанский фирман. Все трое молча глядели на Карабета-уста. Тот крутанул рукою над головой.

– Э-ге-ге! Как же верить фирману, не увидев его своими глазами, не подержав его в руках, не прочтя хорошенько, не проверив под ним печати, султанской подписи да тугры?!. – Он умолк, прислушался. Вдали послышался стук барабанов. Подбежал молодой ратник:

– Мой бей! Показалась голова санджакской рати.

Осман-бей встал. Потрепал по щеке мальчугана, не спускавшего с него восхищенных глаз.

– Ступай к матери, сынок! – Улыбнулся остальным.– Карабет-уста прав. Фирману, что привез Чудароглу, верить нельзя. Поглядим на тугру да на султанскую подпись.– Он положил руку на эфес.– Ошибку и ложь сотрем концом сабли...

Ворота воеводского дома в Иненю походили на крепостные. По верху для обороны устроен был ход с амбразурами и зубцами. Сюда поднялся Гюндюз Альп. Он наблюдал и за округой, и за тем, как готовятся во дворе к обороне. Подозвал к себе беев и старейшин ахи. Когда они подошли к амбразуре, из-за угла, метрах в пятидесяти, показались люди Алишар-бея. Под звуки труб и барабанный бой они вышли на площадь.

Человек десять воинов Фильятоса, которых он в последнее время стал одевать как византийских ратников – среди них только пять всадников,– Чудароглу со своими пятнадцатью монголами и двенадцать наемников санджакского бея Алишара в форме сельджукского войска с луками наготове расположились перед воротами тремя группами, каждая под началом десятника. Фильятос и Перване Субаши, управитель Алишар-бея, не показывались.

Алишар-бей был храбр, не из тех, кто прячется за спинами своих людей, как Фильятос или как Чудароглу – за своими разбойниками. Ему полагалось исполнять султанский фирман, и потому он должен был явиться сам или прислать своего управителя. Кроме того, фирман следовало записать в суде Иненю и, чтобы привести в исполнение, взять подмогу из города. Если Алишар не сделал ни того, ни другого, значит, либо стыдился встретиться лицом к лицу с Османом, либо творил беззаконие.

Осман-бей задумался. Коли бей санджака преступил закон, то женщинам во дворце грозила опасность. Воеводу поддерживали ахи, значит, воинство Алишара, с бору по сосенке тридцать-сорок человек, силой ничего добиться не сможет. Но подожги они дом огненными стрелами, женщинам и детям пришлось бы выйти наружу – это затруднило бы оборону, а в суматохе боя могли схватить какую-нибудь женщину и надругаться над ней. За разговором не сообразили они отправить женщин и детей в обитель ахи. Правда, и там было небезопасно. Противник, проведав об этом, мог напасть на обитель и взять домочадцев бедняги Нуреттина заложниками. Осман-бей всеми силами старался быть спокойным, но, чем больше он думал, тем труднее становилось ему сдерживать гнев. Терпеть не мог он, когда державную силу употребляли для личных выгод, для утоления страстей своих. Пожалел, что не последовал совету Акча Коджи и не взял с собой десяток-другой опытных воинов. Но не любил он в чем-либо долго раскаиваться, как и упрекать других. Улыбнулся воеводе Нуреттину, в глазах которого застыл испуг.

– Не тревожься, брат мой! С божьей помощью выметем мы эту шваль... Напишем в Конью, в Тавриз, исправим ошибку. Мы ведь...

Тут из-за угла, будто его толкнули в спину, вывалился человек, босой, в разодранной одежде, с обнаженной головой. Пытался прибавить шагу, но ноги не держали его, покачнулся, видно изо всех сил стараясь устоять.

– Да ведь это наш управитель! – крикнул один из воеводских ратников.– Управитель Сулейман...

Управителя Сулеймана действительно было трудно узнать. Без кавука, с чалмой на шее, огромная выбритая голова в крови. За ним показался известный своей жестокостью управитель Алишар-бея Перване. Подошел, плашмя ударил саблей по спине, повалил беднягу наземь. Поднял пинком.

– Будешь врать – повесят! Погоди, займется тобой сам санджакский бей султана нашего...

Прежде других пришел в себя Гюндюз Альп, крикнул:

– Скорее, Бай Ходжа! Если пристрелишь собаку...– Его сын Бай Ходжа, не дождавшись конца фразы, вставил стрелу.—... проси у меня, чего пожелаешь.

– Стой, Бай Ходжа! – Спокойный голос Осман-бея мог удивить кого угодно. Бай Ходжа замер.– Повременим – поймем, в чем дело...

Перване Субаши – кто уж его породил, неизвестно – был в одинаковой степени жесток и труслив. Еще за углом он рассчитал, что стрела не достанет его, только потому и вышел за беднягой Сулейманом. Он стоял подбоченившись, бесстрашно выпятив грудь, точно бросая вызов защитникам конака.

Гюндюз Альп проворчал сквозь зубы:

– Неужто упустить такой случай и не пристрелить его?

Осман-бей нервно рассмеялся:

– Мой покойный отец говорил: «Убить легко, но тогда ничего уже нельзя исправить».

Мавро быстро обернулся, пораженный, что Осман-бей думает точно так же, как и он сам. Стоя у амбразуры над воротами, он глядел вокруг и чувствовал себя на седьмом небе, словно перед ним разыгрывали свадьбу или играли орта оюну. Впервые всерьез брался он за оружие – охота не в счет,– а что это означает, над этим он не задумывался. Позабыв о смерти, отдался он безрассудной юношеской отваге. Даже то, что случилось с Сулейманом, казалось ему шуткой, входившей в правила игры. Поймав себя на том, что улыбается, Мавро насупился.

Управитель Сулейман, пошатываясь, добрался до ворот. Его втащили во двор, под руки подняли наверх. Принесли воды. Он сделал несколько глотков, побрызгал себе в лицо. Тяжело дыша, облизывал разбитые губы и громко стонал.

Воевода Нуреттин – ведь дело шло о его жизни и смерти – не вытерпел. Позабыв о приличиях, набросился на управителя:

– Приди в себя, трус! В чем моя вина, за что я под фирман попал?

Сулейман не понял. Сделал большие глаза. С трудом ворочая языком, спросил:

– Фирман? Какой фирман? Кто?

– Рехнулся ты, что ли? Если я не под фирманом, отчего эта стая псов обложила дом?

– Что ты, мой бей! С тобой все хорошо.

– Да?

Стараясь не встречаться взглядом с Осман-беем, Сулейман стал робко рассказывать:

– Где же они застряли, думаю... Услышал, что рынок закрывается, решил: пойду, посмотрю. Приехал – правда... Говорят, кто-то подошел к городу. Поеду, думаю, погляжу, кто и чего хотят.– Он с трудом проглотил слюну, видно было, нарочно тянет.– Как увидел свинью Чудара и подлеца Фильятоса...

Страх смерти, сковавший воеводу Нуреттина, сменился радостью, но он быстро подавил в себе это чувство.

– Что такое, поганец! – рявкнул он.– Не можешь покороче?! Короче, говорю, короче!..

– Короче, мой бей, от нас им ничего не надо... От Осман-бея.

– Думай, что говоришь, болван. Зачем враг Осман-бея будет лупить моего управителя?

Сулейман не мог коротко изложить дело. Сморщился, будто собирался заплакать:

– Не даешь мне передохнуть, ох, мой бей! Вот я и не могу рассказать.

– Оставь его, Нуреттин,– вмешался Осман-бей.– Пусть говорит, как знает.

– А знаю я, лев мой, что, когда пришел, схватил меня Фильятос за шиворот, стал трясти...

– Что ему надо?

– Спрашивает, сколько с тобой людей. А разве я не знаю Фильятоса? Понял, что не с добром он, со злом пришел. Раз, думаю, он наши тайны выведывает, узнаем, чего он сам хочет. Человек двадцать, отвечаю. А что? Но они, оказывается, следили за нашим домом. Врешь! – говорит. Правда, говорю. Ложь, говорит. Поверьте, говорю... Тут из долины всадник прискакал, шепнул что-то Чудару на ухо. Взбеленился Чудар, упаси аллах! Повалил меня на землю, велел стащить обувь, принялся бить по пяткам... Монгольским бичом лупил, словно я и не божье создание. Короче, лев мой, пока меня не отделал, не успокоился. Я поартачился, вижу – ничего не попишешь... Сказал правду. Узнав, что с тобой пять человек, они обрадовались, будто мешок с золотом нашли. Чудар потребовал, чтобы я по именам назвал. Вот трус! – подумал я.– Он обвел глазами собравшихся, остановил взгляд на Мавро.– Услышав имя вот этого, гяур Фильятос так и взревел, я чуть ума не решился. Взбесился, да и только... Не успокой его Чудароглу, подох бы, наверно, от злобы. Тут Алишар-бей подоспел. Отстали они от меня. Втроем стали совещаться.

– Ладно. А что им надо?

– А нужен им Осман-бей... Этот Мавро случаем не из караджахисарской райи? Так вот, требует Фильятос... чтоб ты подобру-поздорову отдал его.

– А что ответил на это Алишар-бей?

– Удивился я! Вместо того чтобы урезонить Фильятоса, Алишар-бей говорит: если не отдаст, силой возьмем, на Мавро, говорит, кровь его сестры... Задушил-де ее за то, что с туркменом сошлась... Не по закону, говорит, скрывать кровника.

– Понятно! – Осман-бей положил руку на плечо Нуреттину.– Да будут в прошлом твои страхи, дорогой! Из-за нас все... Прости! – Он глянул на своих людей. Давно уже не видел он среди них Керима. Спросил Мавро:

– Ну, джигит Мавро, а где наш Керим Джан?

Мавро был едва жив от страха. Мысли его смешались. Не понял он вопроса Осман-бея. С отчаянием глянул на Орхана. Бай Ходжа крикнул во двор:

– Керим! Эй, Керим Джан!

Орхан остановил его:

– Я отправил Керима в Дёнмез... Вот-вот вернется.

– Молодец, племянник, дай бог тебе долгой жизни! – воскликнул Гюндюз-бей. Лютым взглядом окинул площадь.– Ну, погодите, детки! Скоро получите по заслугам.– Обернулся к управителю.– Неужто не сказал ты, дуралей Сулейман, что Мавро нельзя отдать, ибо давно он мусульманин? Ума не хватило?

Сулейман безнадежно покачал головой.

– Как не сказать, эх, Гюндюз-бей?! Сказал, что он коран стал учить. Но только зря свою голову под палку подставил, вот эту безмозглую голову...

– Что же, подлец Алишар и мусульман Фильятосу выдавать будет?

Сулейман не успел ответить. Перване Субаши, приложив руки ко рту, прокричал сиплым голосом:

– Эй, сын Эртогрула, Осман-бей! Слышь, Осман-бей! Мы пришли за Мавро, сыном Василя, райи Караджахисара! Султанский фирман: он убийца. Надо передать его властителю сеньору Фильятосу! Кто не выдаст и воспротивится, под фирман попадет! Вышли его нам!

Мавро позеленел. Расширившимися глазами посмотрел на площадь.

Осман-бей улыбнулся:

– Не бойся, Мавро! Мы тебя не отдадим, а силой им не взять! – Он обернулся к брату Гюндюзу: – А ну, потребуй фирман!

– Что ты, Кара Осман? Разве время сейчас фирман читать! Обнажить сабли и...

– Всему свой черед... Потребуй фирман, выиграем время.

Гюндюз Альп прочистил горло и, так же приставив ладони ко рту, низким, как барабан, голосом крикнул:

– Пришлите султанский фирман! Прочитаем да поглядим, верно ли вы говорите!

Перване Субаши скрылся за углом. Ясно – Алишар не хочет встречаться лицом к лицу с Осман-беем.

Перване снова вернулся на прежнее место. Расставив ноги, с вызовом крикнул:

– От страха язык, что ли, отнялся у Кара Осман-бея, сына Эртогрула? Пусть не прячется, выйдет, сам скажет. Не то под фирман попадет. С послами не говорим.

На лице Осман-бея мелькнула улыбка. Он махнул рукой старшему брату, чтобы тот ответил.

– Послушай, паршивец Перване! Осман-бей со всякой швалью говорить не станет. Что стряслось с самым честным сватом на свете Алишар-беем? Чего он прячется под хвостом у такого цыгана, как ты? Пусть выйдет. Слова султанского фирмана не для цыганского языка.

– Мы – управитель бея санджакского, Гюндюз Альп!

– Проваливай, скотина, не то дотянусь до твоей шеи!

Перване Субаши скрылся. Немного погодя на перекрестке появилась группа всадников. В передних опознали Фильятоса и Алишара. Во втором ряду – старого Алишарова друга, властителя Харманкая сеньора Косифоса Михаэлиса, которого туркмены звали Безбородым Михалем. В двух других только Мавро узнал рыцаря Нотиуса Гладиуса и туркменского сотника Уранху, остальным они были незнакомы. Но по облачению все догадались, что это не воины Фильятоса.

– Двух не узнаю я,– сказал Осман-бей.– Кто они?

Мавро хмыкнул, попятился и хриплым от ненависти голосом ответил:

– Наши кровники, Осман-бей!

– Какие кровники?

– Убийцы сестры моей Лии и шурина Демирджана.

– Откуда знаешь?

– Знаю. Пленник рассказал – вот откуда. Дервиш Камаган ворожил, угадал – вот откуда. Думал по ночам без сна – вот откуда.

Осман спросил, кто они такие. Пока Мавро рассказывал, Алишар-бей прокричал:

– Эй! Эй! Кара Осман-бей, эй, говорю.

Осман-бей поморщился, точно испытывал омерзение, слыша этот голос, приказал Гюндюзу Альпу:

– Отзовись!

– Чего тебе надо, Алишар-бей, чего?

– Там ли Осман-бей?

– Здесь.

– Он требует фирман... Нашего управителя оскорбил, назвал цыганом. Против нас это слово! Фирман ко мне пришел. Пусть Кара Осман не забывает, что он туркменский чабан. Султанский фирман не для чабанских рук. Если хочет спасти свою птичью душу, пусть без промедления выдаст злодея и преступника благородному сеньору Фильятосу, его властителю. И помнит, что бывает с теми, кто ослушается фирмана.

– Жаль! Стал беем санджака, а человеком не стал, несчастный Алишар! Не тебя жаль, жаль фирмана неправедного. Фильятос, властитель Караджахисара, ищет райю Мавро, не так ли?

– Напрасно отпираетесь!

– Молчи да слушай! Не бывать тебе человеком, несчастный Алишар... Никто не отпирается. Мавро давно уже не Мавро. Стал мусульманином. Слава аллаху, вот уже две пятницы, как зовут его Абдуллахоглу Явру!

Строй всадников смешался. Ненароком пришпоренные кони выскакивали из рядов, снова возвращались. С трудом удалось навести порядок.

Фильятос склонился, что-то сказал Алишару. Тот, подумав, согласно кивнул. Они решили оставить в покое Османа и взяться за человека послабее. Алишар потребовал воеводу.

Нуреттин-бей тут же вышел вперед. Как все честные служаки, воевода Иненю больше аллаха боялся султанского фирмана. Ловко обогнув Осман-бея, который пытался его удержать, он встал у правого зубца, широко расставив ноги.

– Прикажи, Алишар-бей!

– Плевать я хотел на твою службу! Неужто не справишься с тремя головорезами да двумя дикими туркменами? Выдай нам собаку Мавро. Помедлишь – смотри у меня!

Обе стороны замерли: что ответит воевода?

– Пьян ты, что ли, Алишар-бей? Или ослышался я? Здесь не совет папы римского, чтобы связать мусульманину руки и выдать его во власть гяуров. Опомнись! Так фирман не исполняют.

Алишар бесновался в седле, раздирая шпорами брюхо коня. Рванулся было к воротам, но Безбородый Михаль и Перване Субаши удержали его, вернули назад.

Перване выскочил вперед, прокричал:

– Брат мой, Нуреттин-бей! Слушай меня хорошенько! С султанским фирманом шутки плохи. Отдай парня. Поедем в Эскишехир, напишем обо всем в Конью и поступим согласно ответу. Не то головой рискуете! Палец, отрезанный по шариату, не болит. А кто против фирмана идет – добром не кончит.

– Хорош шариат! Безвинного управителя моего избили! Где же ты был тогда, Перване? Разве так исполняют фирман?

– Ты сам бей! Знаешь, бей может и отколотить. Управитель – человек подпалочный. Надо будет, сеньор Фильятос заплатит золотом, принесет извинение. Знай меру и не суй головы в огонь. Надо самим проверить – мусульманин ли парень? Собственными глазами поглядеть, собственными ушами услышать. Вели ему, пусть выйдет, послушаем!

Такого никто не ждал. Нуреттин посмотрел на Осман-бея, перевел взгляд на Мавро. Осман-бей на хитрости был не горазд. Он гордился своей прямотой, и затянувшаяся торговля оскорбляла его. Но назад пути уже не было. Мир, который с таким трудом много лет поддерживал его покойный отец и который он обещал хранить шейху Эдебали, оказался под угрозой из-за Балкыз. Схватиться с Фильятосом означало также нарушить строгий приказ Тавриза. Это бы еще пол-беды. А вот столкновение с Алишаром не сулило ничего доброго. Пока он размышлял, снова раздался мягкий, вкрадчивый голос управителя Перване.

– Что с тобой, братец Нуреттин-бей? Отрекся, что ли, ваш мусульманин? Упаси аллах, забыл слова исповедания?!

Мавро еще не успел прийти в себя от страха, а тут еще нужно было отречься от своей веры. Он закрыл глаза, покачнулся. Осман-бей тронул его за руку.

– У нас насильно веру менять не заставляют, сынок! Тут воинская хитрость... Мы свидетели! Вера есть вера!..

Мавро, обнажив голову, пал на колени перед Осман-беем.

– Чем быть в одной вере с убийцами моей сестры, лучше быть в твоей... Господь наш Иисус свидетель – не хитрость это! По доброй воле принимаю я твою веру!

Осман-бей положил руку на голову юноше. Обернулся к Карабету:

– Ты свидетель, уста.

– Свидетель, Осман-бей! Прав Мавро! – Он перекрестился.– Прости меня, господи Иисусе! Аминь!

Мавро вскочил с колен. Надел туркменскую шапку. Поцеловал руку Осман-бею, дядюшке Карабету. И, ни на кого не глядя, твердым шагом подошел к Нуреттину. Когда Мавро показался на стене, Перване Субаши развернул коня и во весь опор поскакал прочь.

Мавро, выждав, поднес ладони ко рту и прокричал:

– Я... сын Кара Василя Мавро...– Голос его эхом отдавался в горах.– По доброй воле стал мусульманином... Нет бога, кроме аллаха... и Мухаммед – пророк его... Слышите?

Последние слова он крикнул, падая за ограду. Просвистела предательски пущенная стрела.

– Ах, мерзавцы!

– Подлец Алишар!

Орхан подбежал к Мавро первым. Тот, усмехаясь, сидел на корточках и сбивал с себя пыль.

– Все в порядке, Орхан.

– Здорово ты их обманул!

– Когда Перване развернул коня, я сразу подумал: здесь что-то не так. Где френк, там и предательство!

Прибежал ратник, поставленный Гюндюз-беем следить за долиной.

– Добрая весть! Пыль поднялась над дорогой. Люди Эртогрула...

Все схватились за оружие. Осман-бей команду взял на себя.