Текст книги "Негасимое пламя"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Глава X

С первыми лучами солнца Перси разбудил Дэвида, приветствуя зарю, и привел его в полное замешательство. Очнувшись в незнакомой обстановке, Дэвид обвел взглядом комнату, припоминая, как он сюда попал. Ее скудное убранство позабавило его и пришлось ему по душе. За окном виднелся задний двор; там росло старое шелковичное дерево, суковатые ветви которого отчетливо вырисовывались на фоне утреннего неба. Рядом стоял похожий на сарай флигелек, где, как догадался Дэвид, квартировали другие постояльцы м-с Баннинг, рабочие с рынка. Сквозь сон он слышал, как рано утром они ходили по двору, плескались под краном и громко переговаривались на каком-то странном языке – то была смесь итальянского с местным диалектом.

Душ, бритье и завтрак, приготовленный м-с Баннинг, – чашка чая, яйца и бэкон – вернули Дэвиду привычное самочувствие и радостное сознание, что он начинает новую жизнь.

Встретившись с Мифф, Дэвид принял свой прежний небрежно-веселый и беспечный топ.

– Привет, дорогая! – сказал он, беря у нее из рук чемодан с одеждой и другими вещами. – Прежде всего мы отправимся в банк.

– У тебя вид малолетнего преступника, – заявила опа.

– Что ж, я неплохо провел время, – ответил оп, сверкнув веселой мальчишеской улыбкой.

– Пойдем позавтракаем в парке, – предложила Мифф, – мы можем там поговорить, и потом так славно будет пройтись берегом реки!

– Отлично!

Получив по чеку деньги, Дэвид с приятным ощущением денег в кармане взял дочь под руку и повел ее по улице через мост на широкую, затененную деревьями набережную.

Какой-то рабочий в комбинезоне, стоя на лужайке у моста, кормил чаек.

– Он приходит сюда каждый день, – сказала Мифф, – иногда их слетается столько, что его среди них и не видно.

– Великое и доброе человеческое сердце! – воскликнул Дэвид. – Мы должны верить в него, хотя и со злом нельзя не считаться. Зло существует, как ни тяжело сознавать это.

– Надо отыскать его причину, – со страстной убежденностью сказала Мифф. – Мне кажется, что основное в людях – добро, стремление к общему благу и счастью. Те грубые ухищрения, к которым прибегают они в погоне за деньгами, порождают в них дурные качества – жадность, жестокость, равнодушие к страданиям других. Это своего рода самозащита: люди боятся быть раздавленными, оказаться лишенными необходимых жизненных благ. Посмотри, – она сжала его руку, – остановись на минуту. Правда, как красива река? Вода блестит и отражает деревья. А вот те городские дома, там, за деревьями, кажутся такими таинственными, почти волшебными!

– Но мы не видим грязи и обломков на дне реки, – усмехнулся Дэвид, – а также трагедий, происходящих за фасадами этих зданий.

– Именно это я и имела в виду, – сказала Мифф. – Может быть, я и идеализирую жизнь, тут уж я ничего не могу с собой поделать, но мне нравится думать, что я реалистка.

Они рассмеялись, взглянув друг на друга, и продолжали путь.

– Как дома? – спросил Дэвид.

– Мама как будто бы примирилась с твоим «сумасбродным поведением», – сказала Мифф. – Но вот Герти, я слышала, как она, вздыхая, шептала своей кошке: «Дом без него уже не тот, правда, Снуке?»

– Что ж, я рад, что хоть кому-то меня недостает, – улыбнулся Дэвид, ожидая, что Мифф немедленно отзовется.

– Можешь быть уверен, нам всем тебя недостает! – воскликнула Мифф и, поколебавшись, добавила: – Меня тревожит Гвен.

– Гвен?

– Она без памяти влюблена в Арнольда Мура.

– А что в этом плохого?

– Видишь ли, это человек уже немолодой, к тому же ловелас, правда, очень красивый, и несомненно тоже увлечен ею. Но он женат, папа, у него милая жена и двое детей.

– Понимаю. – Дэвид задумался. – Далеко ли у них зашло? Их отношения, я хочу сказать.

– К сожалению, да! – грустно ответила Мифф. – Сейчас они вместе в Сиднее.

– А Гвен знает, как позаботиться о себе?

– Она спросила меня, и я рассказала ей все, что знаю сама, но это немного, – призналась Мифф.

– А мама, как она приняла это?

– Господи боже! Надеюсь, она ничего не подозревает! – воскликнула Мифф. – Для нее это было бы слишком тяжелым ударом.

– Ну, а как в отношении развода?

– Никакой надежды. Его жена католичка. Кроме того, сам он школьный учитель. И в случае скандала теряет работу.

– А нельзя ли как-то отвлечь от него Гвен? Ну, скажем, предложить ей поехать за границу? Что-нибудь в этом роде?

– Едва ли, – Мифф задумчиво сдвинула брови. – Сейчас она совсем потеряла голову: воображает себя Джульеттой, Изольдой и Джиневрой одновременно.

– Великая страсть, – негромко произнес Дэвид с горькой усмешкой. – Неужели она и впрямь в это верит?

– Боюсь, что да.

– Изменилось бы что-нибудь, – медленно произнес Дэвид, – если бы я поговорил с Муром?

– Что ты! Гвен придет в бешенство, если ты попытаешься разыграть роль строгого отца, то есть как-то вмешаться в ее дела, – воскликнула Мифф. – Бесполезно также и напоминать ей о «бедной жене и детях». Я уже говорила с ней на эту тему, и она ответила мне, что не отнимает у них ничего, что им принадлежит. Арнольд любит их, как и прежде, но его чувство к Гвен нечто совсем иное. Он не в силах ему противиться. И она тоже.

– Все та же извечная ложь! – Руки Дэвида дернулись нетерпеливым движением.

– Мне кажется, – сказала Мифф, – нам надо быть готовыми оказать помощь Гвен, ну, а все остальное пусть пока идет своим чередом.

– Трудная задача!

Тревожная мысль омрачила лицо Дэвида, стерла с него выражение безмятежности. Оно стало сумрачным и угрюмым, как в ту ночь в саду, подумала Мифф, когда она разговаривали с отцом после смерти Роба. Руки Дэвида сжались в кулаки, он силился овладеть собою.

– Ну вот я здесь, – вырвалось у него, – ради моего долга, я готов пожертвовать всем, лишь бы убедить людей в необходимости положить конец атомному безумию и подготовке к войне. Но могу ли я покинуть Гвен в это трудное для нее время? Мысль о том, что ждет ее, мою маленькую дочурку, терзает меня невыносимо.

– А это действительно так важно для тебя, – спросила Мифф, – я имею в виду то, чем ты намереваешься заняться?

– Да, Мифф. Я одержим этой идеей. Я должен посвятить себя ей всецело! – воскликнул Дэвид. – Как все это будет – еще не знаю. Не знаю даже, как лучше действовать, с чего начать.

– Хорошо, – ответила Мифф, – но я не совсем понимаю, каким образом твоя работа может отразиться на Гвен?

– Ну, видишь ли, раз я не дома, мне все будет казаться, что я не выполнил по отношению к ней своего отцовского долга, – пояснил Дэвид, – может быть, ничего и не случилось бы, если бы я вовремя высмеял ее престарелого поклонника.

– Едва ли, – сухо заметила Мифф. – Не в наших силах препятствовать этому увлечению Гвен. Сейчас ее чувство для нее важнее всего на свете. Но оно будет длиться только до первой сплетни. И Гвен знает об этом.

– Рассчитывать на благородство Мура нельзя?

– Он просто вернется к своей жене и своей работе. Пострадает одна только Гвен.

– Боже! – простонал Дэвид.

Они дошли до кафе в парке и сели за столик на веранде, откуда открывался вид на озеро. Заказав чай и сандвичи, Дэвид наклонился к дочери через стол: его не покидала мысль о Гвен.

– Если бы это случилось с тобой, я бы так не волновался. Я всегда знал, что ты за себя постоять сумеешь. Но Гвен во многом такое еще дитя! Ей нужен кто-то, кто бы помог ей в трудную минуту.

– Да, это так, – ответила Мифф, – к счастью, Гвен знает, что она может прийти ко мне с любой бедой. Я пыталась говорить с нею, но сейчас все советы она пропускает мимо ушей. Гвен упряма, как и все мы, когда вобьем себе что-нибудь в голову. Но Арнольд совсем другой. Он головы не потеряет, или я сильно ошибаюсь в нем, и будет осторожен за двоих. Когда же дело подойдет к расчету, он позаботится только о себе.

– Будь он проклят! – взорвался Дэвид. – Может быть, все-таки мне следует вернуться домой и постараться как-нибудь исправить положение?

– Нет, нет! – умоляюще сказала Мифф. – Гвен никогда не простит мне, что я все тебе рассказала. И она скорее уйдет из дому, чем откажется от Арнольда.

Парк был полон солнечного света и пения птиц. Дети играли и бегали друг за другом по лужайкам. Черные лебеди ходили вперевалку; они вытягивали длинные шеи и раскрывали красные клювы, стараясь поймать на лету крошки, которые им бросали люди, сидящие за столиками.

Мифф все восхищало вокруг: лебеди, стайки водяных курочек, скользящие по спокойной глади озера, дети, играющие на зеленых лужайках, персиковые и яблоневые деревья в цвету и щедрое солнце, заливающее мир сверкающим светом.

– Ведь это действительность! – воскликнула она. – И вся жизнь может быть так же прекрасна!

Тень одной и той же мысли упала между ней и Дэвидом: Роб и его одинокая могила в Корее.

Мифф пора было возвращаться на работу.

– В чемодане есть письма тебе, папа, – сказала она, – ты бы просмотрел их.

Дэвид открыл чемодан и вынул несколько конвертов.

– Счета, надо понимать, – промолвил он небрежно. – Налоги, сборы, просроченные клубные взносы, призывы к добровольным пожертвованиям. А это что такое?

Он вскрыл длинный конверт. Из него выскользнул листок – официальный бланк отказа, начинающегося словами: «Редакция сожалеет».

– Что за черт! – воскликнул он, уставившись на листок и на рукопись своей статьи, возвращенной ему из редакции «Эры». – Взгляни-ка, – сказал он Мифф, помахав листком, – я посылал их десятками, а вот самому до сих пор получать их не доводилось.

Он хрипло рассмеялся.

– Джеймс Карлайл имел наглость вернуть мою статью о разоружении с «редакторским сожалением».

– Это тебя удивляет?

– Статья, конечно, могла оказаться для них слишком смелой, – признался Дэвид, – по он был обязан хотя бы из учтивости сам написать мне об этом.

Возмущение тем, что с ним обошлись, как с каким-нибудь безвестным писакой, взяло верх над природной саркастичностью, и Дэвид добавил:

– Я так ему и скажу.

– А не теряешь ли ты чувства юмора, папа? – насмешливо спросила Мифф. – Ведь это своего рода ответный удар, которого следовало ожидать, раз ты выступил против войны в Корее и вообще против войны.

– Знаю. – Все еще раздраженный, Дэвид откинулся назад; на лице его мелькнула усмешка. – Что ж! Как поступал сам, так поступили сейчас и со мною. Как говорится: «Не рой другому яму…» Но когда такой человек, как Карлайл, с которым ты был в дружеских отношениях, ведет себя подобным образом, с ним надо поговорить начистоту.

– Ну, конечно.

Мифф встала, собираясь уходить. Дэвид пошел проводить ее, по дороге рассказывая о своей комнатке близ рынка, о м-с Баннинг и ее попугае. Мифф обещала снова встретиться с ним через педелю, и Дэвид, простившись с ней, отправился в редакцию «Эры» объясниться с м-ром Джеймсом Карлайлом.

Глава XI

– Привет, Дэйв!

Редактор «Эры», оторвавшись от чтения гранок, бросил на Дэвида косой взгляд; его нижняя губа выпятилась вперед над тяжелой челюстью, но складки кожи, обвисшие на щеках, собрались в некое подобие улыбки. «Но разыгрывай передо мной Томаса», – нередко говорил ему Дэвид, высмеивая вспыльчивость Карлайла, и ничто не могло больше польстить Джеймсу, чем сравнение его со знаменитым тезкой. Несмотря на профессиональное соперничество, с годами между ними – на удивление обоим – установились приятельские отношения; каждый уважал и высоко ценил способности другого.

– Привет, Джеймс! – ответил Дэвид и, минуя кресло для посетителей, стоявшее напротив Карлайла, небрежно присел на край редакторского стола.

В кабинет вбежал рассыльный, бросил в корзину для бумаг на столе ворох гранок и исчез.

– Что тебя принесло в такой час? – буркнул Карлайл.

– Не бойся, я тебя не задержу. Послушай, какого черта ты прислал мне отказ с «редакторским сожалением»?

– А что я, по-твоему, должен был сделать? – Карлайл откинулся на спинку кресла, и улыбка блеснула на миг в его маленьких, глубоко сидящих глазах. – Ты ведь и сам не напечатал бы такую статью.

– Я был о тебе лучшего мнения. Считал человеком более независимых и широких взглядов.

– Чушь! – Редактор «Эры» беспокойно задвигался в своем мягком кресле. – Ты отлично знаешь, Дэйв, что взгляды мои ничуть не более независимы и широки, чем были у тебя, когда ты работал в «Диспетч». Кстати, почему ты ушел оттуда?

– Очень уж стало противно. – Дэвид зажег сигарету и лениво затянулся. – Захотелось стать человеком независимых и широких взглядов.

Карлайл уставился на него с любопытством.

– Ты что, рехнулся? Тебе известно, что уже поговаривают, будто ты не в своем уме?

Дэвид резко рассмеялся.

– Когда человек опомнился и впервые в жизни повел себя разумно, конечно, ничего другого о нем не скажут.

– Значит, это тебя не трогает?

– Нисколько. Я чувствую себя так, словно долгие годы жил в сумасшедшем доме и только сейчас вырвался оттуда.

– Что именно ты имеешь в виду?

– Все это раздувание войны и гонку ядерного вооружения, Джеймс. Стоит на минуту задуматься, и сразу же приходит в голову: а не сошли ли мы все с ума, раз миримся с этим? Может быть, это и есть безумие?

Раздался телефонный звонок. Карлайл снял трубку.

– Я не могу принять его, – сказал он раздраженно. – Нет, не могу. Что? А, ну если это действительно важно, попросите его подождать.

Но как только Карлайл положил трубку, на столе зазвонил второй телефон. Выслушав, он чертыхнулся:

– Да сократи ты эту макулатуру! На восьмой полосе оставь полстолбца. Без пробела. Что? Постановление министерства? Я должен немедленно взглянуть сам. Мы не можем идти на риск и помещать клевету на достопочтенного Джорджа и особ, ему подобных. Бесполезно. – Карлайл снова обернулся к Дэвиду. – Но жди, Дэйв, что я перейду в твой лагерь спасителей человечества!

– Я и не жду! – Дэвид презрительным жестом стряхнул пепел на издательский ковер. – Но я думал, что на тебя произведут впечатление упомянутые в моей статье факты, разумность самого подхода к теме. В конце концов, я цитировал высказывания виднейших ученых современности; то, что они говорили о последствиях ядерных испытаний и глобальной войны.

– Тебе нет необходимости разъяснять мне все это, дружище, – заметил Карлайл, нетерпеливо перебирая гранки. – Я не хуже тебя знаю положение вещей, по изменить что-либо явно не в моих возможностях.

– Будь у тебя хотя бы мужество букашки, ты бы отважился напечатать эту статью, – вспылил Дэвид. – И пусть бы люди узнали правду о чудовищных планах уничтожения человечества, в которые их втягивают обманом.

– Что поделать! Очевидно, у меня нет мужества букашки, – раздраженно ответил Карлайл. – Кроме того, я уверен, что ты кипятишься впустую. Бессмысленно рассчитывать, что народ в силах приостаповить гонку вооружений. Народ беспомощен. Он не может даже избрать правительства, способного что-то предпринять в этом направлении. Скорее оно продастся американцам. Я не собираюсь приносить себя в жертву и рисковать потерей места из-за этих твоих проклятых масс. Достаточно я навидался, как они предавали своих же защитников!

– А почему? – горячо спросил Дэвид. – Потому, что мы с тобой заморочили им голову и сами же подстрекали к этому!

– Будь у них хоть капля здравого смысла, их бы не удалось заморочить! – ответил Карлайл. – Сильные мира сего – вот к кому ты должен обращаться, Дэйв. Убеди их, что эта война, если она будет, – не принесет им выгоды, что их ждет неминуемая гибель, так же, как пацифистов и коммунистов.

Дэвид язвительно усмехнулся.

– Так вот почему они начинают говорить, что третья мировая война не так уж неизбежна, и все-таки продолжают накапливать бомбы и ракеты и строят военные ба-вы, чтобы сделать ее возможной. «Превентивная война», как теперь говорят, звучит, видимо, эффектнее, чем «холодная война». Но если какой-нибудь идиот, вроде Форрестола, впадет в истерику и нажмет по ошибке кнопку, может начаться черт знает какая катавасия. Ты знаешь не хуже меня, Джеймс, таких безумцев сейчас хоть отбавляй, тех, кто горит желанием во что бы то ни стало «нажать кнопку» войны. И конечно же, люди, подобные нам с тобой, имеющие чувство ответственности, должны сделать все, чтобы это предотвратить.

– Послушай, Дэйв, – Карлайл подался вперед, лицо его вдруг стало серьезным, черты обозначились резче. – Тут я с тобой согласен. И мне хотелось бы сунуть им палку в колеса. Я всегда старался дать возможность и другой стороне высказаться на страницах газеты. Но я не одобряю твою тактику битья обухом по голове. Приходится быть осторожным в подходе к дискуссионным темам.

– Мудрость змеи в ворковании голубя, – уточнил Дэвид.

– Я не против мудрости змеи или воркования голубя, – отпарировал Джеймс, – но я против криков какаду.

– Что ж, в моей статье были такие крики?

– Вот именно, дорогой мой. Адский пламень и проклятья на голову поджигателей войны и атомных маньяков.

– Чего я им и желаю! – Дэвид прибег к своему уменью ловко выходить из положения: – Только мне казалось, что я закамуфлировал свои пожелания приятной рассудительностью и блестками иронии.

– Камуфляж блистает своим отсутствием, – сухо ответил Карлайл.

– Потому-то ты и послал мне «редакторское сожаление»?

– А что мне оставалось делать, черт возьми! – Карлайл заерзал в кресле, словно стараясь вывернуться из затруднительной ситуации. – Не мог же я сказать тебе, что твоя статья – блестящее произведение и ее надо напечатать, даже если это будет стоить мне моей должности. Я думал, что ты оценишь шутку.

– Шутка не в моем вкусе, – ответил Дэвид, польщенный, однако, похвалой. – Признаюсь, твой отказ обозлил меня. Прости, что помешал тебе, но мне хотелось разобраться и попять, почему ты так беспардонно обошелся со мною.

Дэвид встал и направился к двери.

– Что ты собираешься делать? – Карлайл поднялся, чтобы удержать его.

– Еще не знаю. Попробую заняться свободной журналистикой. Сейчас собираю материал для серии очерков «Что говорит народ о ядерных испытаниях и разоружении».

– Дай мне взглянуть, если у тебя будет на то желание.

Задетый едва уловимой покровительственной интонацией, с какой было сделано это предложение, Дэвид ответил в том же тоне:

– Не уверен, что они будут достаточно благонамеренны для «Эры».

Еще совсем недавно он и Джеймс Карлайл были на равных правах, как главные редакторы своих газет, и ему была неприятна перемена в отношении к нему Карлайла. Если на то пошло, Дэвид знал, что он уже доказал свое превосходство над ним, как журналист; его живой слог и уменье улавливать новости не раз побивали Карлайла в их борьбе за популярность газеты. Карлайл и сам признавал это иной раз, когда им случалось в воскресное утро играть в гольф или встречаться в клубе за партией шахмат.

– Если дела твои пойдут неважно с этой «свободной журналистикой», Дэйв, – сказал он медленно, обеспокоенный, казалось, тем, чтобы восстановить их пошатнувшуюся дружбу, – я всегда найду для тебя здесь место, хотя тебе придется расстаться с сумасбродными идеями, которых ты недавно понабрался.

– Спасибо! – Губы Дэвида искривила горькая улыбка. – Но я никогда не приду к тебе с протянутой рукой.

– Не будь таким обидчивым, Дэйв!

Карлайл проводил его до дверей.

– Для меня было бы большой честью отнять тебя у «Диспетч». Обдумай это. Мы всегда с тобой отлично ладили. Как бы закипела у пас работа, если бы ты шел со мной в одной упряжке!

– В качестве наемного убийцы? – спросил Дэвид. – Нет. К счастью или к несчастью, но я теперь по ту сторону барьера. Пока, Джеймс!

Глава XII

Поднимаясь вверх но широкой улице, окаймленной деревьями, Дэвид обдумывал свой разговор с Карлайлом, оставивший в его душе неприятный осадок. На минуту он остановился и бросил взгляд на так хорошо знакомую ому часть города: мрачная и величественная ратуша из серого камня высилась над скрещением двух главных; магистралей, по которым шло городское движение; там бурлил пестрый водоворот пешеходов и машин. Улица, уходившая на запад, была залита мягким солнечным светом, на фоне бледно-голубого неба вырисовывались громады высоких домов: роскошные отели, магазины и рестораны теснились вдоль мостовой; церкви, увенчанные шпилями, профессиональные клубы и уединенные врачебные кабинеты располагались в глубине улицы, тянувшейся на восток к длинным пологим ступеням парламентских зданий. Чувство гордости и любви к своему городу и всему, что было создано в нем руками человека, внезапно заговорило в Дэвиде.

Это был его город, хотя он ничем в нем не владел. Еще ребенком он мог часами смотреть на внушительные здания, изящные церковные шпили, архитектурные причуды рококо, смотреть с благоговением и восторгом, твердо уверенный, что на свете нет ничего более прекрасного.

Дэвид думал сейчас о далеком прошлом города. Перед его мысленным взором вставал бедный поселок из палаток и мазанок времен первых поселенцев и золотоискателей, когда упряжки волов и ломовых лошадей тащили по немощеным дорогам тяжелые фургоны, взрывая глубокие колеи. Он представил себе рост города и расцвет его благосостояния во время земельного бума, далее его экономический упадок и, наконец, постепенное возрождение и восстановление, вплоть до той поры, когда Мельбурн стал рекламироваться туристам как «жемчужина Юга» – современный город, гордящийся своим порядком, чистотой, культурой, своим университетом, национальной галереей, публичными библиотеками, больницами и театрами, тенистыми улицами и парками.

Почему человек должен бояться за свой город? Бояться, что он может стать грудой развалин от взрыва атомной бомбы; безлюдной пустыней от выпадения радиоактивных осадков. И это не бред, не ночной кошмар, а реальность, которой надо прямо смотреть в глаза. Все это может случиться в действительности, если не положить конец военной истерии; если люди не поймут, какая опасность скрыта в колоссальных запасах нового оружия массового уничтожения; если производство и применение Этого оружия не будет запрещено как преступление против человечества, как угроза самому существованию людей на земле.

Резко повернувшись, Дэвид столкнулся с плотной, представительной фигурой в мундире штабного офицера с орденскими ленточками на груди.

– Простите, – рассеянно пробормотал Дэвид и хотел пройти, но его остановил возглас:

– Черт возьми, да это Ивенс!

Пытаясь сообразить, кому могла принадлежать эта полная румяная физиономия и веселый рокочущий голос, Дэвид уставился на человека, которого чуть не сбил с ног. И тут же вспомнил одну важную военную персону, которая бушевала у него в «Диспетч», требуя снять сообщение о бомбежке Дарвина в годы второй мировой войны. Дэвид был настроен примирительно и в тот раз, и в ряде других случаев, когда редакции приходилось успокаивать эту надутую и раздражительную особу.

– Как! Майор Бэгшоу? – неуверенно пробормотал он.

– Полковник, точнее – подполковник, дорогой мой, – самодовольно посмеиваясь, поправил его Бэгшоу. – Да, немало воды утекло с тех нор, как мы с вами виделись последний раз! Не пойти ли нам по этому поводу выпить? Клуб здесь рядом.

Дэвид заколебался. Он понял, что Бэгшоу считает его по-прежнему главным редактором «Диспетч». Но ему не хотелось упустить возможность послушать, что будет рассказывать о делах в Корее человек, занимающий такое положение при штабе.

– Благодарю вас, сэр, – ответил он и зашагал в ногу с Бэгшоу, который с напыщенным видом двинулся в сторону военно-морского клуба.

– Я заглядываю сюда пропустить стаканчик почти каждый день, – добродушно пояснил полковник Бэгшоу, входя в салон и усаживаясь в глубокое кожаное кресло.

Официант угодливо склонился перед ним.

– Мне, как всегда, Джордж. А что вам, Ивенс? Шотландского? – И проследи, Джордж, чтобы действительно было шотландское. А не какая-нибудь австралийская бурда, которую вы называете виски!

– Как я уже сказал, Ивенс, – пророкотал он, – много воды утекло с тех пор, как японцы бомбили Дарвин. Я думал, кончится война и мне придется выйти в отставку, но в штабе не смогли обойтись без человека с таким военным опытом, как у меня. Солдат по профессии, британская выучка, индийская армия, северо-восточный фронт, Бирма и все остальное.

Официант поставил на стол перед Бэгшоу и Дэвидом стаканы с виски и графин с ледяной водой.

Бэгшоу поднял стакан.

– Ваше здоровье! – сказал он и проглотил виски.

Дэвид добавил в стакан воды и поднес к губам, машинально повторив тост.

– Само собой разумеется, – продолжал Бэгшоу, – требовалось произвести кое-какую реорганизацию армии, набрать пополнение, провести военную подготовку и обучить новобранцев. Все это мне пришлось взять на себя.

– С повышением в чине, – вставил Дэвид с приятной улыбкой.

– В свое время, учтите, в свое время! – гаркнул полковник, не замечая ирония комплимента.

Он жадно проглотил остатки виски и, повернувшись в кресле, заорал:

– Джордж! Джордж!

Подоспевший официант почтительно перед ним склонился.

– Проба была недурна, – шутливо сказал Бэгшоу. – Вторую половину, Джордж. А вам? – Он повернулся к Дэвиду.

– Мне достаточно. Благодарю вас.

Официант поднес зажигалку к папиросе Бэгшоу.

– Вот в этом-то и беда вашего брата интеллигента, – хихикнул полковник. – Слишком много в голове, да мало в желудке.

Он протянул Дэвиду свой портсигар.

– Благодарю. Если не возражаете, я предпочитаю вот это. – Дэвид вытащил из кармана трубку и кисет. Привычным движением пальцев размял табак и набил трубку; затем раскурил ее и, откинувшись в кресле, затянулся.

– Что слышно о войне в Корее? Когда конец? – бросил он.

– Ну, не в этом году, – весело загоготал Бэгшоу, словно наслаждаясь приятной шуткой, – Хотя кое-кто из вашей газетной братии и обольщается слухами о перемирии. Удачно, что я оказался на месте, когда все это началось. Дела шли из рук вон плохо.

– Как так?

Официант поставил перед Бэгшоу стакан с виски.

Бэгшоу подмахнул счет, и тот удалился.

Бэгшоу одним глотком осушил стакан, явно довольный тем, что ему представляется возможность высказать свое мнение.

– Вербовка шла скверно, и настроение в армии было дрянное, как никогда! – фыркнул он. – Ни к черту не годилось!

– Но вам все же удалось очень быстро послать туда контингент войск, – заметил Дэвид, с горечью подумав, что это значило для него.

– Новобранцы-то были никудышные! – пустился в рассуждения Бэгшоу. – Пришлось повысить жалованье и брать всех, кто приходил, – и мальчишек, и стариков из запаса. Но солдаты регулярной армии, которые прошли подготовку в учебных лагерях в джунглях – я их сам отбирал и, как бы это сказать, вымуштровал, – эти дрались что надо. Они проявили себя в деле как нельзя лучше. Чепуху говорят, что австралийский солдат в наши дни уже не тот, что во времена первой мировой войны. Нужна была всего лишь небольшая война, чтобы приучить солдат к крови, – хмыкнул он, – Ну, мы их и приучали, черт побери!

Дэвид положил на стол трубку и посмотрел в упор на этого самодовольного субъекта, который был настолько уверен в значительности своей персоны и упоен своей воинской доблестью, что смел даже издевательски говорить о необходимости «небольшой войны, чтобы приучить солдат к крови». Действительно ли Бэгшоу занимал такое высокое положение в генеральном штабе, как хвастал? Если да, то почему он так стремится произвести впечатление на случайного знакомого? Вероятно, считает не лишним обработать влиятельного сотрудника прессы: благоприятная заметка в газете время от времени весьма пригодится, чтобы поддержать падающий престиж.

– Вы сами воевали в Корее, полковник? – спросил Дэвид; в его голосе звучала такая же горечь, какую он ощущал во рту.

– Да нет, – промямлил полковник Бэгшоу, – Хромая нога, знаете ли! Старые раны не дают покоя! – Оп оглянулся, ища официанта, крикнул: – Гарсон, сюда! – и добавил: – Будь я там, возможно, многих ошибок удалось бы избежать!

Подошел официант, и Бэгшоу подмигнул Дэвиду:

– Ну как? Не передумали?

– Нет, благодарю. А каких, собственно, ошибок? – спросил Дэвид.

– Я бы не позволил этим проклятым политикам вмешиваться в военную стратегию! – проревел Бэгшоу. – Макартур слишком попустительствовал им. Если бы меня послушали, мы не остановились бы на реке Ялу, а бросили бы на Китай все свои силы и раздавили его. Живо покончили бы с этим делом и не стали бы кланяться большевикам и пацифистам.

– Рискнули бы начать еще одну мировую войну? – В душе Дэвида поднимался гнев.

– Война будет! – рявкнул полковник. – И чем раньше, тем лучше!

– Напрасно вы так думаете! – Дэвид больше не мог сдерживаться. – Соединенные Штаты, по словам одного из их ораторов, вели на корейском фронте артиллерийский огонь такой силы, какого еще не знала история. Их самолеты сбросили на Корею больше бомб, чем на Германию за всю вторую мировую войну или на Японию за три с лишним года войны в Тихом океане.

– Да уж, черт возьми, сделали все, чтобы стереть врага с лица земли, – согласился Бэгшоу, уже заметно опьяневший.

– И несмотря на это, – нанес ответный удар Дэвид, – «Нью-Йорк геральд трибюн» недавно сообщила: «Жестоким и неопровержимым фактом корейской кампании является тот факт, что прекрасно оснащенная американская армия, располагавшая мощной поддержкой со стороны воздушных сил и морского флота, была разбита противником, который (в начале войны) фактически не имел ни флота, ни авиации, ни настоящего вооружения, ни артиллерии».

Если бы Бэгшоу отхлестали по физиономии, он и то не выглядел бы таким оторопелым.

– Если это смогла сделать маленькая Корея – всего лишь несколько миллионов северных корейцев и китайцев, – горячо продолжал Дэвид, – то какие шансы на победу могут иметь Соединенные Штаты или мы, уценившиеся за фалды дяди Сэма, в большой войне с Россией и Китаем? Те же шансы, что у снега в аду!

Полковник был настолько ошеломлен, что потерял дар речи. Он никогда не слышал, чтобы подобные взгляды высказывались с такой откровенной дерзостью.

– Полнейшее безумие воображать, будто в наши дни оружие и армии что-то решают, – бросил ему Дэвид. – Проблемы века и сегодняшнего дня могут быть решены только благодаря здравому смыслу и мужеству людей. А люди не станут долго терпеть демагогическую болтовню и всякие трюки военных кретинов! Прощайте, сэр!

Он вышел из военно-морского клуба, оставив подполковника Альберта Бэгшоу вне себя от бессильной ярости, сбитого с толку этой неожиданной атакой на его персону, а также на честь и славу военной кампании в Корее!

Большими быстрыми шагами Дэвид спускался вниз к деловой части города. Он был недоволен собой, недоволен тем, как обошелся с этим напыщенным старым идиотом, напичканным опасными фантазиями. Разумеется, кругозор Бэгшоу ограничен предрассудками военной касты и он не может их преступить. Поэтому нелепо выходить из себя и обрушиваться на людей подобного рода, даже если они доводят до бешенства своей наглостью и готовностью принести в жертву жизнь сотен чужих сыновей, затеяв «небольшую войну, чтобы приучить их к крови».