355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Катарина Причард » Негасимое пламя » Текст книги (страница 4)
Негасимое пламя
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:44

Текст книги "Негасимое пламя"


Автор книги: Катарина Причард



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

Глава V

В сверкающем воздухе звенела песня дрозда. Чистая мелодия с переливами, в которой протяжно звучала призывная нота, неслась над пустынными холмами и замирала в лесу.

Коттедж, – вернее, простая бревенчатая хижина, – стоял на расчищенном от кустарника участке: слепые стекла окон блестели на солнце. Дэвид лежал под купой расцветающих акаций на потертом коврике из меха опоссума; рядом на земле валялись книги и рукописи. Но он не читал. Он лежал здесь уже больше часа, впитывая в себя солнечные лучи, и пение птиц, и аромат серебристо-серых акаций, и сумрак лесной чащи.

Его взгляд рассеянно блуждал но прихотливому узору цветов; совсем рядом росли дикие фиалки с крошечными округлыми листочками и папоротник, едва расправлявший свои нежные, кораллово-розовые завитки. Теперь это были его друзья и близкие знакомые, хотя еще две недели назад, когда он приехал в этот домик, принадлежавший Мифф, все ему здесь было чуждым.

Дэвид улыбнулся, вспомнив, какое смятение овладело им в первые дни. Покой, одиночество и полная праздность едва не свели его с ума. Он так привык к напряженному темпу трудовой жизни, к ощущению того, что и люди и машины ждут, чтобы он вдохнул в них свою силу и энергию, привык к шуму уличного движения, к суете города, возбуждающей и вовлекающей его в общий круговорот, что он почувствовал себя совсем потерянным в этом уединении и тишине, нарушаемой лишь щебетом птиц да пением ветра в листве деревьев.

Он уходил далеко в лес и подолгу бродил там без всякой цели, любуясь могучими эвкалиптами, растущими вдоль дорог; он шел по неровным колеям, проложенным еще в давние времена упряжками волов, тащивших фургоны первых поселенцев; пробираясь сквозь золото акаций, они везли через цепь холмов строевой лес. Шагая вдоль ручья, он обнаружил однажды водопад и гнездовье птицы-лиры.

По вечерам, возвратившись в коттедж и лежа перед пылающим очагом, он читал стихи и политические брошюры из книжного шкафа Мифф, постепенно проникаясь приятным чувством свободы этих не омраченных заботами дней; теперь у него появилось наконец время для отдыха, чтения и раздумий. Тревога и боль последних месяцев словно отступили назад, хотя все еще таились где-то в глубине сознания. Дэвид не мог забыть, для чего он сюда приехал. Неотвязная мысль грызла его, как червь, не давая окончательно погрузиться в летаргию.

Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы нарубить дров или отправиться за милю в ближайший городок за хлебом и мясом. Кусок хлеба, сыр, чай или глоток вина – вот пища, которой он теперь вполне довольствовался. Единственной привычкой, сохранившейся от прежней жизни, было бритье и душ по утрам. Остальное время он с удовольствием проводил в праздности: бродил по склонам холмов или лежал, как сейчас, на солнце, читал или просто думал, увлеченный строкой какого нибудь стихотворения или философского трактата, обнаруженного среди книг в коттедже.

Этот коттедж напоминал ему о матери. Она купила его и двадцать акров окружавшего дом девственного леса вскоре после смерти отца Дэвида. С какой целью – Дэвид не знал. Мифф уверяла, что бабушка собиралась разводить здесь кур, держать корову и устроить ягодную ферму. Первый владелец коттеджа, пытаясь осуществить те же намерения, вступил в борьбу с лесом, но, отчаявшись, отказался от своих планов. Он расчистил перед коттеджем два-три акра земли, завел несколько овец, построил из хвороста сарайчик и огородил птичий двор, но, по словам соседей, лисы загрызли всех его кур и ягнят. И тогда этот горожанин, возомнивший, как и многие другие, что может стать фермером, вернулся обратно в город.

Мифф обычно приезжала в коттедж вместо с бабушкой на уик-энды и школьные каникулы. Обе они с удовольствием бродили в зарослях кустарника, собирая лесные цветы: розовый вереск, растущий под высокими деревьями, льнущий к кустарнику, осыпанный звездочками ломонос, нежные цветочки которого розовато-лиловым туманом окутывают ложбинки, и багряно-красную повилику, чьи лепестки, подобно крылышкам бабочек, трепещут над влажной землей.

Прошло некоторое время, и Мифф сообщила, что бабушка и слышать не хочет, чтобы вырубали лес и очищали участок от кустарника и диких цветов. Ей нравилось жить в коттедже просто так и наслаждаться красотой и покоем окружающей природы. Летом Мифф с бабушкой собирали смородину с кустов, буйно растущих вдоль ручья, варили варенье и выпалывали траву вокруг коттеджа, чтобы предохранить его от лесных пожаров.

Еще со школьных лет Мифф подружилась с бабушкой и стала ее любимицей: девочка была столь же независима и самостоятельна в своих взглядах и поступках, как старшая Миффанви. Бабушка завещала коттедж внучке, и ей он продолжал служить тем же убежищем. Она приезжала сюда в поисках уединения, позаниматься или отдохнуть, а порою привозила с собой Роба и Гвен или кого-нибудь из своих друзей.

Несколько раз в коттедж наведывались Клер и Дэвид. Для Клер эти уик-энды в лесу всегда были тяжким испытанием. Ей недоставало современного комфорта, она жаловалась на мух, москитов, муравьев, керосиновые лампы и недостаток воды – досадные обстоятельства, с которыми приходилось здесь мириться. Дэвид тоже бывал рад, по выражению Клер, «возвратиться к цивилизации», то есть к горячен ванне и электричеству. Первобытная жизнь была не для них, в этом он был с Клер согласен. Он не любил пачкать руки, а от всех мелких хозяйственных работ – ведь нужно было собирать в лесу хворост, разводить огонь, выгребать золу из очага – руки грубели и грязнились.

Теперь все было иначе. Теперь его нимало не печалило, что руки его огрубели и почернели и уже не казались чувствительным инструментом, фиксирующим малейшее движение его живого ума. Ему нравилась эта жизнь: он был благодарен за все, что она дарила ему, и жил, не заботясь ни о чем, отдавшись покою, красоте земли и неба, солнечным лучам и нению птиц.

Однажды он даже заставил себя встать до восхода солнца, чтобы услышать «арфу зари». Мифф сказала, что он обязательно должен сделать это. И он действительно увидел на молодой акации маленькую серую птичку с желтой грудкой и услышал, как с первыми лучами солнца она начала выводить свои трели, удивительно похожие на звуки арфы. Считалось, что она поет только на рассвете, но Дэвид был уверен, что уже не раз слышал ее и в полуденной тишине.

Он блуждал в «очарованном предрассветном мире», вспоминая строки стихов из книги, лежащей сейчас с ним рядом, прислушиваясь к трескотне сорок, которые весело славили мир, любуясь солнечным светом, сверкающим в каплях росы на траве, и мокрыми листьями деревьев, отливающими серебром, и даже наткнулся однажды на тот удивительный камень, который «растет на заре».

Он удержал в памяти этот поэтический образ, чтобы поразмыслить над ним на досуге; в другой раз он задумался над изречением Сократа, обнаруженном им в одной из книг, хранящихся в лесном коттедже: «Возможно ли понять природу человеческой души, не поняв природы вселенной?»

Нелегкая задача! Понять природу вселенной! Но почему же прогресс цивилизации не уничтожил предрассудки, являющиеся не чем иным, как пережитками тех дней, когда первобытный человек, силясь постичь вселенную, создавал себе бога или богов по своему образу и подобию? Согласно Эзопу, богом лягушек была гигантская лягушка. Племена, стоящие на низшей ступени развития, все еще верят, что раскаты грома – это голос их разгневанного бога. Но ведь человек сам создал орудия труда, при помощи которых он добывает богатства из недр земли и глубин моря; богатства эти питают цивилизацию, а цивилизация повышает знания и могущество человека. И современные люди гораздо более могущественны, чем боги древних времен. Единственная сила, способная контролировать вселенную, силы природы, а также материальную и духовную жизнь человечества, находится в руках самого человека.

Как же эта сила используется? Человеческая семья в процессе борьбы раскололась на могущественное Меньшинство, стремящееся сохранить захваченную власть, и на Большинство, которое находится у него в подчинении и стремится отвоевать право управлять силой, созданной его умом и его руками. Таков конфликт, с которым столкнулся человек нашего века, говорил себе Дэвид. В этом – коренная причина всех войн и революций, потрясающих сегодня мир.

Дэвид с восхищением думал о том, какой долгий и трудный путь совершил человек, выбираясь из мрака невежества и предрассудков и дойдя до наших дней, когда созданные им же самим разрушительные силы угрожают уничтожить человечество и прекрасную землю, которую оно населяет.

Что же надлежит сделать? Как предотвратить развитие разрушительных сил, которые уже продемонстрировали свое смертоносное действие в Хиросиме и при испытаниях ядерного оружия? Как воспрепятствовать тому, чтобы они и в дальнейшем продолжали оставаться страшной угрозой для всего человечества? Ведь дело здесь не только в войне, но и в том, что люди претерпевают действие неисчислимых ядов, которые отравляют атмосферу.

Лежа на солнце и покусывая зеленую веточку акации, Дэвид думал о том, что творится сейчас в мире за цепью этих холмов. Он знал, что миллионы мужчин и женщин в других странах понимают грозящую им опасность. И направляют все усилия на то, чтобы уничтожить эту опасность, освободить от ее страшного призрака горизонты своей страны. Но, кроме этих людей, есть и миллионы других, пассивных людей, которые или не верят в то, что говорят ученые относительно результатов ядерного взрыва, или же чувствуют свою полную беспомощность и безнадежность попытки предотвратить угрозу войны. Этим людям надо протянуть руку.

Но хватит ли у него силы воли и целеустремленности присоединиться к мощному движению за мир? Величие задачи страшило его.

Можно беспечально прожить свою жизнь, если провести здесь остаток дней, размышлял Дэвид. Устроить ягодную ферму, как предполагала его мать: заняться трудом, который обеспечит его достаточными средствами, чтобы прокормиться, оплатить налоги и к тому же даст духовное удовлетворение – покой и счастье, какие дарует человеку близость к природе.

Эта мысль на минуту показалась ему заманчивой. Каким спасительным отдыхом была бы для него такая жизнь после волнений и суеты города! Жизнь, близкая к земле. Но примирится ли он с ней? Успокоит ли она тревогу его ума? В одиночестве и созерцании природы, в пении птиц и блеске лучей найдет ли он ответ на вопрос, который привел его сюда, – как достойно завершить человеку свои дни?

Он беспокойно переменил позу и отбросил веточку прочь: мечты о простой жизни вдруг стали ему неприятны. Как! Покинуть поле боя, где, он знал, его настоящее место, арену, на которой люди сражаются оружием своего ума, слова, энергии! Отойти в сторону сейчас, когда он наконец убедился в необходимости присоединиться к борьбе за мир, выступить против войны и сил ее порождающих – нет! Это было бы трусостью. Может ли человек уважать себя, если он не подчинится велению своего ума и сердца? А этим велением, Дэвид внезапно понял это, было идти к людям, научиться лучше понимать их, воззвать к их здравому смыслу, к потребности действовать. Кто это сказал: «В простых умах всегда есть место для великой идеи»?

И конечно же, нет идеи более великой, чем идея мира на земле, избавленной от варварского безумия войны. Ведь всякий раз, после каждой кровавой бойни поджигатели войны бывали вынуждены вступать в переговоры. Так почему же не сделать этого прежде, чем начнется зверское истребление мужчин, женщин и детей в современной войне?

Погрузившись в свои мысли, Дэвид не слышал треска приближающегося мопеда, пока он не остановился, громко фыркнув, на дорожке у коттеджа. Взрыв смеха и веселые голоса заставили его вздрогнуть. По тропинке в сопровождении юноши спускалась Мифф. Они остановились на мгновение, полускрытые ветками цветущей акации. Мифф подняла голову, юноша наклонился к пей. Они обняли друг друга и поцеловались, и она, со звонким смехом высвободившись из его объятий, побежала к коттеджу.

Дэвид поднялся с земли, раздосадованный тем, что его одиночество было нарушено дочерью, пусть даже самой любимой, не говоря уже о ее спутнике, которого она поцеловала за деревьями с таким радостным самозабвением.

– Ау! – крикнула она. – Кто-нибудь есть дома?

И, увидев Дэвида, бросилась к нему:

– Ах, ты здесь, папа! А я начала беспокоиться, достаточно ли у тебя еды. И решила лучше самой приехать и посмотреть!

Поцеловав отца и взяв его под руку, она перевела взгляд на молодого человека, который следовал за нею.

– Ты ведь знаком с Биллом, правда? Он приехал провести со мной уик-энд, если, конечно, мы тебе не помешаем.

– Ну, разумеется. – Дэвид протянул руку. Пожатие Билла сказало о нем больше, чем это сделала Мифф. Дэвиду понравилась внешность юноши: его прямой взгляд, широкий разворот плеч, непринужденная осанка, – вся его крепкая, стройная, невысокая фигура.

Билл Берри. Дэвид вспомнил это имя. Мифф довольно часто упоминала его. Ну да, конечно, он работает вместе с ней в союзе портовиков. Вполне вероятно, что он встречался с этим парнем и раньше. Мифф приглашала домой своих приятелей и сама, случалось, уходила куда-нибудь с ними, но ее отношения с мужчинами всегда были дружескими и простыми, она никогда не позволяла себе того легкого флирта, который так увлекал Гвен. Поэтому любовная сценка, которую Дэвид увидел случайно сквозь зелень акаций, оказалась для него неожиданностью. По-видимому, молодых людей объединяло взаимное чувство и все между ними было уже решено. Они были явно счастливы и в полном согласии друг с другом.

Они сели на коврик рядом с Дэвидом, а он начал собирать разложенные вокруг книги.

– «Поэзия и философия»! – воскликнула Мифф. – Что ж, ты не плохо проводишь время, – добавила она, желая поддразнить отца.

Затем она рассказала ему домашние новости: Нийл обручился с хорошенькой медсестрой. Клер получила вторую премию за свои розы на местной выставке, Гвен собирается поехать в Сидней на каникулы, пестрая кошка Герти принесла шесть черных котят, Герти и Клер каждый день яростно спорят по поводу того, что с ними делать.

– Ой, папа, – весело воскликнула Мифф, – посмотри на свои руки!

– Да уж! Чистотой не блещут! – Дэвид вытянул свои тонкие смуглые руки. Они были грязные и исцарапанные. – А я и не заметил! – сокрушенно сказал он.

– Тебе остается только отрастить бороду и ты станешь настоящим жителем зарослей, – заявила Мифф. – Волосы торчком, рубаха распахнута, нос облупился.

– Знай я, что вы приедете, обязательно привел бы себя в порядок, – оправдывался Дэвид.

– Ты мне нравишься таким, как есть. – Мифф протянула руку и взъерошила ему волосы.

Солнечный свет, пронизывающий листву деревьев, померк. Из глубины зарослей, где уже сгущались вечерние тени, доносились затихающие голоса птиц, с гор потянуло прохладой. Дэвид предложил возвратиться в дом. Подобрав с земли коврик и книги, они стали спускаться к коттеджу.

Глава VI

После того как было съедено жареное мясо и печеный картофель, приготовленные Мифф, и распиты за здоровье всех присутствующих две бутылки пива, которые Билл извлек из своего рюкзака, Дэвид придвинул к огню большое кресло бабушки Миффанви. Мифф опустилась на циновку рядом с отцом, а Билл сел напротив нее на низкой скамеечке.

Пламя очага зажгло огоньки в глазах Мифф, залило румянцем ее лицо и, отражаясь в стекле книжных полок, искрами вспыхивало в ее волосах. Дэвид подумал, что никогда еще Мифф не выглядела так молодо и так не походила на свою бабушку, как сейчас. В ее взгляде, устремленном на молодого человека, было какое-то неуловимое кокетство, и тайное веселье, и невинное желание. Ее рассыпавшиеся по плечам волосы, темные, как сумрак, наполнявший комнату, округлая грудь под красным джемпером, стройные ноги в коричневых вельветовых брюках, казалось, принадлежали другому существу, а не той сдержанной и серьезной девушке, которую он знал. Дэвид понимал, что это пробуждение женственности вызвано чудесной и таинственной силой овладевшего ею чувства.

– Мы собираемся пожениться, папа, – сказала Мифф. – И хотим, чтобы ты об этом знал.

Дэвид улыбнулся молодому человеку.

– Заметьте, она не спрашивает моего согласия.

– Мы надеемся, что вы все же не будете возражать, – сказал Билл. – Я люблю Мифф. И никогда не думал, что она может тоже полюбить меня.

– Я и сама никогда не думала, что полюблю кого-нибудь так, как полюбила Билла, – призналась Мифф. – У нас столько общего, – мысли, взгляды и стремление быть вместе.

Дэвид ласково взглянул на дочь.

– Должен ли я сказать: «Благословляю вас, дети мои»?

Мифф потерлась головкой о его плечо.

– Я знала, что ты так скажешь.

– Вы можете положиться на меня, – серьезно сказал Билл. – Я буду заботиться о Мифф так, как должен заботиться мужчина, хотя жить ей со мной будет нелегко. Трудностей будет немало. Я не хотел, чтобы Мифф делила их со мной, но…

– Ему не удалось от меня отбиться, – улыбнулась Мифф, – когда я поняла, что должна всегда быть и работать с ним рядом, что бы с нами ни случилось.

– Что ж, этим сказано все. – Дэвид задумчиво закурил трубку. Словно сговорившись, они в молчании смотрели на огонь, обуреваемые чувствами, которые трудно выразить словами. Дэвид верил в благоразумие и. чистоту своей старшей дочери, но он понимал, что она влюблена до самозабвения в этого весьма заурядного молодого человека, что нахлынувшие на нее чувства изумляют и радуют ее, и она стремится еще больше пленить и привязать к себе Билла. Любовь может стать причиной самых неожиданных и самых возвышенных человеческих поступков, это несомненно. И как странно, что чувство любви никогда по-настоящему не волновало его души и не причиняло ему страданий.

В юности, побуждаемый проснувшимся инстинктом пола, он, естественно, искал любовных приключений; позже встретился с девушкой, которая ему понравилась; танцевал с ней и ездил на пляж и через какое-то время сделал предложение, что не явилось для нее неожиданностью; стал отцом и главой семьи. Но все это он совершал как-то автоматически, следуя установленному порядку вещей, сложившемуся под влиянием общества и окружающей обстановки.

В его жизни были и случайные связи, как, например, с Изабель, оставившие восхитительное воспоминание, но не было настоящей, всепоглощающей страсти. Это отнюдь не означало, что он не любил Клер и своих детей. Он любил их. И это чувство стало со временем неотъемлемой частью его жизни, необходимой ему, как пища. Пища души. Благодаря им он включился во всеобщий поток жизни. И все же ему почему-то казалось, что любовь с ее прелестью и очарованием прошла мимо него, – та любовь, которая завладела сейчас Мифф и ее избранником.

– Как тебе здесь живется, папа? – спросила Мифф.

– Как мне живется? – Он не мог противиться желанию подразнить ее. – Знаешь, мне, пожалуй, пришлась но душе первобытная жизнь на природе.

– Нет, нет! – вскричала Мифф. – Вечно бродяжничать в зарослях, допустить, чтоб мозг притупился в бездействии. Это невозможно. И особенно сейчас, когда так много нужно сделать и когда ты сам в силах сделать многое!

– Вот в том-то и дело! – Взгляд Дэвида снопа устремился на огонь. – Так много сделать! Но что может сделать один человек, чтобы действительно принести людям пользу? Вот это я хотел бы знать. И знать наверное.

Он жаждал услышать, что скажут ему Мифф и Билл; выслушать их точку зрения, изложенную ясно и свежо, обсудить с ними свои убеждения и планы.

– Мы считаем, что в одиночку многого не добьешься, – сказал Билл. – Но когда человек действует вместе с другими, – для него нет ничего недостижимого.

– В единении – сила, – усмехнулся Дэвид. – Да, это известно. Но единение во имя чего?

– Во имя мира на всей земле! – воскликнула Мифф. – Ты и сам к этому стремишься, папа! Ведь правда?

– Да. Но как заставить других людей стремиться к тому же? Тысячи мужчин и женщин не думают об этом и не желают думать. Одно разоружение еще ничего не решает. Смысл человеческой комедии в том, что созидание и уничтожение идут рука об руку. «Человек – разрушитель. Человек – созидатель».

– Он разрушает, чтобы строить, – сказал Билл.

– Строить и перестраивать, – подхватила Мифф. – Мы трудимся, как муравьи. Поколение за поколением мы будем продолжать строить. И если все, что мы построим, предадут уничтожению, мы будем строить снова и снова, как муравьи, миллионы муравьев, и на наших телах встанут опоры моста в будущее.

– Бесполезная жертва! – взорвался Дэвид.

– Пусть наши завоевания сейчас ничтожно малы, со временем мы свое наверстаем, – возразил Билл.

– Должна же быть какая-то логика, какой-то разумный путь, который позволит избежать столь нелепой затраты энергии! Вот его-то я и ищу.

– Мы этот путь уже нашли, – сказал Билл.

– Пусть так, – согласился Дэвид. – Но я не убежден, что этот путь единственный. Ведь у вас нет общего языка с теми тысячами людей, которые не сознают, сколь реальную опасность несет с собой современная война, вы не смогли убедить их даже в том, что необходимо прекратить производство и испытание термоядерного оружия.

– Да, не смогли, – сказала Мифф. – Но не будь вторым Давидом, папа, и не выходи против Голиафа с камнем и пращой.

– Если б только я знал, что я на верной дороге, я стал бы трудиться, как один из ваших муравьев, – с горечью воскликнул Дэвид. – С меня и этого было бы довольно!

– Что же вы собираетесь делать? – спросил Билл.

– Найти путь к человеческим сердцам, – ответил Дэвид, – лучше узнать людей для того, чтобы говорить с ними, писать для них. Вдохнуть в них мужество, чтобы они воспротивились и не позволили гнать себя на бойню, точно стадо баранов. Вот видите, сейчас я говорю, как самый настоящий демагог, а так нельзя. Никакой декламации, никаких гипербол. Надо говорить с людьми просто, понятно, опираясь на факты.

– Рабочие – ну, вот докеры, например, – продолжал Билл, – они вынуждены бороться за улучшение своей жизни, их побуждают к этому условия труда, растущие цены, низкая заработная плата. Приходите как-нибудь к нам в союз, познакомьтесь кое с кем из ребят. Это наверняка настроит вас более оптимистически. Право, но так уж трудно найти подход к рабочему человеку.

– Я приду, – пообещал Дэвид.

– У них есть и свои развлечения, – вставила Мифф. – Это комиксы, скачки, футбол, кино, где они могут посмеяться, отвлечься от тяжелой повседневной работы.

– Может быть, вы и правы, – задумчиво произнес Дэвид, обращаясь к Биллу. – Но я все же чувствую необходимость лучше узнать людей. Нийл говорит, что нужно изучить пациента, прежде чем прописать ему лекарство. Мне хотелось бы познакомиться с самыми разными людьми. Не только с рабочими-борцами, Билл, или теми, что строят небоскребы, добывают уголь, работают на фабриках, водят поезда, но и с владельцами особняков, а также с крупными политическими деятелями и финансовыми дельцами, и со всеми неудачниками, бездельниками, преступниками… и простаками, вроде вас двоих, мечтающих построить новый мир!

– II мы построим его, – прошептала Мифф.

– Что ж, такая уверенность превосходна, – для вас, я хочу сказать. – Губы Дэвида насмешливо дрогнули. – Вы избрали свой путь. Разработали план. Убеждены, что идете по верной стезе. Но я-то все еще бреду ощупью.

Он зевнул и потянулся, но не потому, что устал или хотел спать; просто он подумал, что следует оставить влюбленных наедине у пылающего очага.

– Покойной ночи, мои дорогие, – мягко сказал он и вышел из комнаты.

Нет, его не тревожит любовь Мифф к этому молодому человеку, думал Дэвид, лежа в постели. Не беспокоят и опасения, к чему это может привести. Пока она счастлива и вся светится радостью, как сейчас, он доволен. Приятно видеть в ней эту особую грацию и прелесть пробудившейся женственности. Слава богу, никакого фрейдистского комплекса в его отцовском чувстве к Мифф. Ему совершенно чужды мучительные переживания мужчины, связанные с мыслью о том, что для его любимой дочери наступает первая брачная ночь.

Ведь для него Мифф не только дочь – опа независимый, самостоятельный человек, который вправе идти своей собственной жизненной дорогой. Его любовь к ней – естественная любовь отца к своему ребенку; их дружба возникла из чувства уважения, которое он испытывал к ее уму и характеру; она давала поддержку и утешение им обоим. Это он твердо знал, а об остальном не заботился.

Наутро влюбленные отправились в лес, побродить. Весь день до него доносились их радостные голоса, то поющие, то окликающие друг друга, временами наступала тишина. Невольно прислушиваясь, он читал газеты, журналы, брошюры, привезенные Мифф. II каким контрастом казались эти радостные голоса и мирный, залитый солнцем край хаосу и безумию, царящему сейчас во всем мире!

Он читал, чувствуя, как этот бурлящий страстями мир, раздираемый вожделениями, полный конфликтов – нравственных, экономических и политических, – все сильнее и сильнее завладевает им.

Но вечером, когда Мифф и Билл вернулись в коттедж, озаренные счастьем любви, все вокруг преобразилось. И Дэвиду уже не казалось больше, что в мире нет ничего, кроме хаоса и жестоких столкновений. Да и кто, глядя на них, не улыбнулся бы вместе с ними! Не поразился бы чудесной силе любви, наделившей обыкновенных юношу и девушку особой, лучезарной красотой!

Мифф украсила волосы цветами белого ломоноса. Это потому, что она новобрачная, подумал Дэвид. Любовная идиллия молодой четы пробуждала в нем нежность и сочувствие.

Дэвид вызвался приготовить ужин, и Мифф не преминула поддразнить отца новой специальностью. «Пикантная мешанина!» – провозгласил он, подавая на стол блюдо из томатов, лука, рыбных консервов и риса, обильно посыпанных тертым сыром.

– Кто бы мог подумать, что ты умеешь готовить? – весело воскликнула Мифф. – Скажи я об этом Герти, она ни за что не поверит!

Вечером они снова долго разговаривали у пылающего очага. На этот раз Дэвид больше слушал, чем говорил, ему хотелось получше разобраться в их точке зрения и не называть им свои убеждения.

Они беседовали, пока не подернулись золой тлеющие в очаге угли. Мифф и Билл готовы были говорить без конца, но Дэвид ушел спать, чувствуя, что его угнетает их молодой оптимизм. Как уверены они в своих идеях, в их конечной победе! Ему же виделся впереди лишь тернистый путь, невзгоды и трудности революционной борьбы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю