Текст книги "Негасимое пламя"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Он разглядел в толпе маленькое, острое личико Герти и рядом с пей длинного, худющего брата Джо и с грустью отметил отсутствие м-с Ли-Бересфорд, которую так привык видеть в первом ряду в сопровождении ее крошечной собачонки. Зато Дэвид увидел всем известную дебоширку с мрачным лицом и поджатыми губами, которую Шарн прозвала Алебардой; рядом с ней группировались ее закадычные дружки, которые по ее указке то и дело прерывали ораторов злобными выкриками. Их снедала исступленная ненависть ко всему, в чем им виделось влияние коммунистов.

По прежнему опыту Дэвид знал, что лучше всего начинать выступление с какой-нибудь веселой истории, вызывающей смех у слушателей; это, с одной стороны, позволяет говорить в легкой, непринужденной манере, с другой – располагает аудиторию к выступлению.

Процитировав резолюцию Организации Объединенных Наций и разъяснив ее значение, он перешел к конференциям, созванным во многих странах в поддержку призыва Всемирного Совета Мира. В далекой Аргентине, в Исландии, Великобритании, Польше, Дании, Индии, Ливане, Бельгии и Франции, повсюду люди обращались к своим правительствам с настоятельным требованием принять резолюцию Объединенных Наций.

– Возможно, кое-кто из вас и сомневается в том, что наши усилия – все эти петиции, демонстрации и конференции – действительно приведут к прекращению испытаний ядерного оружия, первому шагу на пути к разоружению.

Тут он заметил на краю толпы с десяток молодчиков из хулиганья, для которых не было большего удовольствия, чем сорвать митинг. Но, прочно владея вниманием людей, тесно сомкнувшихся вокруг голубого флага с белым голубем, он не стал прерывать выступления и продолжал:

– Резолюция Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций с полной очевидностью доказывает, что и мы, и борцы за мир в других странах ужеоказали влияние на народы и правительства. Мы безусловно добились прогресса, друзья, на пути к достижению нашей великой и славной цели. В этом нет никакого сомнения! Нам надо продолжать и впредь усиливать свое воздействие, и тогда мы, простые австралийцы, вместе с простыми людьми других стран будем вправе заявить, что в избавлении человечества от ужасов войны есть немалая доля и нашего труда. Как этого добиться? Каждый из нас, будь то мужчина или женщина, должен пустить в ход все свое влияние, чтобы содействовать достижению нашей цели. В Сиднее, например, весьма представительные делегации заводов, профсоюзов и округов направили депутации к члену парламента от своего округа, настаивая, чтобы парламент в полном составе голосовал за соглашение с другими правительствами, которое предусматривало бы меры по разоружению. Каждый из вас в отдельности и все вы вместе можете написать члену парламента от вашего округа, убеждая его голосовать за принятие этих мер…

– Не желаю, чтоб всякий коммунист, да еще уголовник, учил меня за что голосовать! – раздался из толпы хриплый голос.

– A-а, я вижу, моя старая приятельница миссис Байатт по-прежнему не забывает нас, – дружелюбно пошутил Дэвид.

– Никакая я тебе не приятельница, Ивенс, сукин ты сын эдакий! – прокричала в ответ Алебарда.

И тотчас же к ней подключился злобный хор ее дружков. Кто-то бросил прямо в лицо Дэвиду помидор. Совсем рядом разбилось тухлое яйцо. И это явилось как бы сигналом к общему наступлению: со всех сторон в него полетели гнилые помидоры, а собравшиеся на краю толпы хулиганы начали осыпать его оскорблениями и угрозами.

– Расскажи-ка нам лучше, мистер Ивенс, как ты угодил за решетку! – заорал один из них.

Насмешливые вопли неслись отовсюду.

– Как насчет твоего мальчика, Дэйви?

– Не одолжишь ли сигаретку с начинкой?

– Видать, на марихуану потратился, что оборванцем стал?

Друзья и единомышленники Дэвида ринулись на его защиту, раздались крики:

– Заткнись!

– Голову проломлю, сволочь!

– Фашистские ублюдки!

– Мы хотим слушать Ивенса, а не вас!

Растерянный, до глубины души потрясенный, Дэвид изо всех сил напрягал голос, пытаясь перекричать рев толпы, в которой то тут, то там вспыхивали драки.

Он призывал к порядку, он объяснял, что это провокация, направленная на срыв митинга. Но голос его тонул в воплях разбушевавшейся толпы.

Все поплыло у него перед глазами. Мысли смешались. Шум толпы оглушал, орущие, мечущиеся люди сливались в одно пятно, в котором он различал ожесточенные, порочные лица, такие же, какие видел в тюрьме. Ему казалось, голова его разламывается, словно под напором бурных мыслей и чувств.

Раздался истошный крик:

– А ну-ка, подбавим ему еще!

И на него снова обрушился град гнилых помидоров и тухлых яиц; он растерянно протянул вперед руки, пытаясь заслониться, покачнулся, оступился и упал с помоста.

Преподобный Пол Спэрроу тихим беспомощным голоском объявил о закрытии митинга, который и без того закрылся сам по себе. Раздались пронзительные свистки полицейских, с поля боя повели нескольких участников свалки.

Шарн подбежала к Давиду, распростертому на земле подле помоста. Оп не мог ни говорить, ни пошевелиться, казалось, сознание покинуло его. Опасаясь, что он сильно ушибся при падении и получил серьезные повреждения, она попросила мистера Спэрроу вызвать машину Скорой помощи.

Мифф с Биллом, услышав шум скандала возле помоста Совета мира, побежали туда, забыв про свой митинг. Мифф тотчас кинулась звонить брату о случившемся с отцом несчастье.

А Шарн сидела около Давида в машине Скорой помощи, везущей его в больницу, и беззвучно рыдала, потрясенная свалившейся на него бедой. Как же он будет мучиться, узнав, что митинг сорвали и он не сумел сдержать враждебную вылазку распоясавшихся хулиганов.

Глава XV

Не то чтобы Дэвид совсем не осознавал того, что с ним происходило, хотя голова его была словно налита свинцом, безразличие владело им, и он не мог пошевелиться. Он помнил, как над ним склонилась сестра, как его подняли с носилок и переложили на высокую больничную кровать с белыми простынями. Но в мозгу по-прежнему проносились лихорадочные видения, на смену которым приходило полное забытье. Откуда-то издалека сквозь взбудораженный мрак к нему пробился голос Нийла, тело ощутило прикосновение холодных уверенных рук.

Спокойный властный голос сына с трудом пробил обволакивавший его тяжелый дурман, и на какой-то миг он почувствовал затуманенным сознанием благодарность к Нийлу за то, что он с ним.

Нийл поставил диагноз: церебрососудистый криз, явившийся причиной потери речи и временного паралича.

Он объяснил Мифф, что криз вызвал нарушение периферической нервной системы, контролирующей кровообращение и нормальную циркуляцию крови в организме. А Шарн растолковала Мифф, что криз это то самое, что в просторечии называется ударом. Нийл счел хорошим признаком то, что сознание потеряно не полностью и что нарушения мозговой деятельности не носят более серьезного характера. Он выразил уверенность, что при хорошем уходе и строгом соблюдении всех его предписаний здоровье Дэвида сможет в значительной мере восстановиться.

– О Мифф, только бы он не умер, – всхлипывала Шарн.

– Ну что ты, – сказала Мифф. – Не доставит он такого удовольствия этим негодяям и подонкам. Так просто отца не сломить.

Нийл ушел, и Дэвид снова впал в лихорадочное забытье, хаотические мысли и разрозненные воспоминания непрерывной чередой проносились в мозгу, день за днем терзая его.

Вот он в подвальном помещении редакции газеты «Диспетч». Со всех сторон его обступают гигантские печатные машины – как он гордился, когда по его настоянию их приобрели и установили в типографии! Дэвид слышит оглушительный грохот, видит, как белая бумажная полоса, ползущая но валикам, покрывается столбцами последних известий. И вдруг чистую бумагу заливает жидкая черная краска. А машины все крутятся, крутятся, извергая из своего чрева уже не газетные полосы, а тысячи тысяч раздавленных, изуродованных трупов молодых людей.

Весь в холодном поту, он снова погружается все в тот же мучительный кошмар. Краткое забытье, и вот он уже в опустошенной войной Корее бредет в глубоком снегу, разыскивая тело сына. Наконец он находит труп, но опознать его невозможно. Лицо горячо им любимого мальчика разложилось, от него исходит тлетворный запах. Дэвид продолжает разгребать руками снег и вдруг понимает, что откопал не сына, а Тони. И тут на него наваливаются новые видения – итальянский ресторан, зловещие темные морды торговцев наркотиками. И снова перед ним Тонн – он подбирает его в переулке позади ресторана и тащит под проливным дождем по улицам.

Но вот над ним нависли серые каменные стены огромной тюрьмы Пентридж, отгораживающие от мира исковерканных неволей узников, столпившихся на тюремном дворе. Оп явственно видит обращенные к нему лица, лица жалких созданий, искаженные злобой и безумием, лица фантастических чудовищ, хромых, кривых и горбатых; а посреди двора высится только-только выкрашенная в голубой цвет виселица.

И снова он слышит какофонию из криков, воплей и брани на Ярра-Бэнк в тот воскресный день: эхом отдается в мозгу непристойная ругань, глумливые насмешки, пронзительные вопли, крики его защитников, пытающихся урезонить хулиганов.

И снова в голове отзывалось:

– Голову проломлю, сволочь!

– Мы хотим слушать Ивенса, а не вас!

И издевательский вопрос:

– Как насчет твоего мальчика, Дэйви?

Он содрогнулся от скрытого в нем отвратительного намека. И наконец завершающий вопль:

– А ну-ка, подбавим ему еще?

Снова, как и тогда, Дэвид погрузился в хаос разноречивых чувств, и его охватило отчаяние от сознания своего полного бессилия: он бессилен совладать с бесчинствующей толпой, бессилен совладать с собственными мыслями. Не выдержав напряжения, он вновь провалился в пучину небытия.

Беспорядочные бредовые видения вихрем проносились в мозгу, мучая и истощая Дэвида. Весь в холодном поту от непрерывно преследующих его кошмаров, он часами метался по постели, не различая дня и ночи.

Спустя неделю бредовые кошмары оставили его, и он впал в полную апатию, словно, измерив всю глубину постигшего его поражения и позволив отчаянию завладеть собой, он смирился с невозможностью выздоровления и почувствовал неотвратимое приближение смерти.

Иногда, когда горячечный бред отпускал его, а тьма хаотических видений отступала, он встречал устремленные на него глаза Шарн. Полные тоски и боли, они молили Дэвида не покидать ее, пытались взглядом удержать его, не дать снова уйти в тьму небытия. Он не знал, что ежедневно все приемные часы она безмолвно просиживала у постели, держа его за руку.

– Кто эта девушка? – спросил как-то Нийл у сопровождавшей его сестры; при их появлении Шарн поднялась со стула и отошла в сторону.

– Не знаю, – ответила сестра. – Должно быть, приятельница вашего отца. На мой взгляд, ее присутствие действует на него очень успокаивающе.

Нийл был предельно внимателен к отцу во все время его пребывания в больнице. Однако выздоровление шло гораздо медленнее, чем он ожидал, и у него явилось подозрение, что виной тому глубокая апатия, в которую погрузился Дэвид и из которой его необходимо вывести.

– Брось валять дурака, папа, – сказал он деланно сердитым тоном. – Что ж ты меня подводишь! Возьми-ка себя в руки и прояви характер!

Голос Нийла дошел до Дэвида откуда-то очень издалека, разорвав на миг окутавший его мрак.

В тот день Нийл впервые заговорил с Шарн.

– Постарайтесь расшевелить его, – сказал оп. – Попробуйте пробудить в нем желание жить.

– Я постараюсь! – В ее голосе прозвучала страстная решимость помочь Дэвиду.

Чуть позже Дэвид открыл глаза и встретился с пристальным взглядом Шарн.

– Ну очнитесь же, Дэвид, – молила она. – Вернитесь к жизни! Вы должны жить хотя бы ради меня!

Он улыбнулся ей. Мучившие его видения куда-то отхлынули. А затем постепенно стала возвращаться ясность мышления, и скоро он уже относился к пребыванию в больнице как к небольшой передышке – отдыху от неотложных проблем, за решение которых он взялся.

Когда Шарн привела к нему Тони, он уже сидел в кресле.

Топи рассказал, что вышел из тюрьмы несколько месяцев назад. Он заходил в больницу справиться о здоровье Дэвида, но вскоре после этого его судно ушло в плаванье. И вот впервые выпал случай повидаться. Дэвид с удовольствием смотрел на здоровое, загорелое, улыбающееся лицо Тони.

– У меня все как нельзя лучше, мистер, – улыбаясь во весь рот, сказал Тони. – И работа есть и подружка – дочка Тэда Диксона.

Когда пришло время выписывать Дэвида из больницы, Шарн попросила Нийла разрешить ему пожить уши с теткой. Если же он против, – то у Мифф. Все лучше, чем везти его сразу к м-с Баннинг.

– Моя тетя, миссис Уорд, вдова, – объяснила она. – Мы живем одни. У нас старый дом в тихом районе города.

– Я знаю, Мифф с радостью заберет папу к себе. – Нийл обдумывал предложение Шарн. – Но ведь от ев шалунов не видать ему покоя. Конечно, тихий район несравненно лучше для выздоравливающего. При одном условии, – шутливо добавил он. – Обещайте не подстрекать его выступать на митингах или ввязываться в драку с полицией.

– Неужели я произвожу такое впечатление?! – негодовала Шарн, пересказывая разговор Мифф.

– Не обращай внимания, – рассмеялась Мифф. – Нийл у нас бывает несколько бесцеремонен, а вообще-то он хотел сказать, что, по его мнению, ты имеешь несомненное влияние на отца.

Глава XVI

Когда Нийл в следующий раз увиделся с Дэвидом, тот сидел в уютной гостиной старого дома, о котором говорила Шарн, с выцветшими акварелями на стенах и ситцевыми чехлами на креслах.

Открытые окна выходили в старый заброшенный сад, вдоль улицы шелестели молодой весенней листвой деревья. Комнату и подоконник, на который Шарн поставила вазу с цветами, заливало яркое солнце.

– Вот видишь, до чего ты довел себя, – заметил Нийл, остановившись возле мягкого дивана, покрытого выцветшей потертой парчой, на котором сидел в подушках Дэвид.

Нийл пододвинул себе кресло и развалился, довольный явным улучшением в состоянии пациента. Но Дэвид решил не сдаваться без борьбы.

– Важно одно – удалось ли мне сделать хоть что-то из задуманного мною.

– Я прямо поражаюсь, как у тебя хватает терпения: ухлопать столько сил и труда и почти никаких результатов, – словно нехотя сказал Нийл. – Ты по-прежнему убежден, что игра стоит свеч?

– Более, чем когда-либо; это единственная игра, ради которой стоит жить. Шарн уверяет, что у меня в душе горит негасимое пламя. Цитирует при этом Криса Бреннана. Помнишь его стихотворение, в котором он говорит о негасимом пламени жизни?

– Ну, уж у тебя-то оно не погасло!

Нийлу не хотелось продолжать разговор; он встал и посмотрел на отца.

– Кстати, папа, – небрежно заметил он, – пора мне вернуть тебе деньги, которые ты одолжил мне перед свадьбой.

– И не вздумай, Нийл. Ничего ты мне не должен, это был мой тебе подарок к свадьбе.

– Я знаю, – ответил Нийл, – но теперь я могу вернуть их, и мне бы очень хотелось это сделать.

«Как раздался и раздобрел Нийл, – подумал Дэвид, – что-то в нем появилось чужое – вылощенный, вежливый, с авторитетным видом, который идет ему не меньше прекрасно сшитого костюма». Вставая, Нийл поддернул сначала одну штанину, потом другую, поправляя складки элегантных брюк. Потом поднял с полу докторский саквояж для экстренных вызовов.

– Не забывай, – с профессиональной резкостью сказал он, – я разрешаю тебе жить здесь только на одном условии: ты не выкинешь никакой глупости. Не переутомляться, не волноваться по пустякам. Я пришлю сестру, она сделает очередной укол, а как-нибудь на педеле загляну и сам.

– Благодарю вас, доктор!

Нийл был уже у самой двери. Услышав в голосе отца ласково-насмешливые нотки, он вздрогнул и обернулся. Раздираемый любовью к отцу и стыдом за ту роль, которую вынужден играть, он воскликнул:

– Черт подери, папа, не думай, пожалуйста, что я совсем ничего не понимаю! – Явно смущаясь, с трудом подбирая слова, он продолжал: – С нашего последнего разговора о войне и мире я многое передумал. Но я с тем большинством, которое сознает свое полное бессилие перед сильными мира сего, продолжающими расширять производство оружия массового уничтожения. Сможет ли кто положить этому конец…

– Мы сможем, – уверенно сказал Дэвид.

– Хотелось бы верить! – с сомнением в голосе сказал Нийл и снова заговорил горячо и быстро: – Это же безумие чистейшей воды – мы изыскиваем новые способы лечения болезней, латаем на скорую руку человеческие тела, а на уме у этих негодяев одно: изобретение новых, еще более страшных методов уничтожения рода человеческого. Иногда я спрашиваю себя: «Какой смысл рожать детей, стараться воспитать их здоровыми телом и духом, бороться с вирусными болезнями, если самый воздух, которым они дышат, отравлен?»

Дэвида потрясла вспышка, которую позволил себе обычно сдержанный, корректный Нийл. Как же мог он до такой степени не понимать своего сына, корил себя Дэвид, как мог не разглядеть скрытого за холодной профессиональной учтивостью разлада между голосом разума и тягой к благополучию?

А Нийл, дав волю столь тщательно скрываемым мыслям и чувствам, уже, казалось, раскаивался в своей несдержанности; вновь овладев собой, он продолжал:

– Но приходится жить и играть дальше в этом проклятом фарсе – вот и тянешь лямку, закрывая глаза на противоречия своего бытия, и отдаешь все силы и способности работе… У меня, не в пример тебе, не хватает мужества разрешить эти противоречия. Я избрал путь наименьшего сопротивления – отказался даже от научной работы, единственного поприща, на котором я мог бы, наверно, внести вклад в сокровищницу человеческих знаний.

– Почему ты так поступил? – спросил Дэвид.

– На словах – ради Линди и детей. Но это только отговорка! На самом же деле – ради самого себя, ради легкого приятного существования, хотя все равно из этого ничего не получилось.

Дэвида поразили горькие нотки, звучащие в его голосе.

– Ты несчастлив, – мягко произнес он.

– Я весьма процветающий врач с широкой практикой. – Вскинув голову, Нийл цинично улыбнулся. – Исцеляю общество от мелких недугов. У меня прекрасный дом, жена, дети. Чего еще желать?

– Мне потребовалось немало времени, – задумчиво сказал Дэвид, – чтобы найти свой путь в жизни.

– А я уже не ищу его, – сухо ответил Нийл. – Мифф говорит, я погряз в трясине буржуазного благополучия, – возможно, опа и нрава. Но я твердо убежден, что в конечном счете восторжествуют не те силы, которые несут гибель человечеству, а те, которые несут ему благо. Тот же процесс происходит и при развитии клеток. Выживают те, которые жизненно необходимы. Клетки, чуждые организму, погибают. Все должно быть подчинено одному: идет ли это во благо человечеству?

– Какой же тогда прок от научных знаний, если они не могут быть поставлены на службу человечеству?

– Лично у меня нет готовых ответов на любой вопрос. – К Нийлу постепенно возвращалась привычная уверенность, – Мифф – та считает, что у нее есть ответ на все. Мы с ней по-прежнему до ожесточения спорим по любому поводу. Мне чуждо большинство ее идей. На мой взгляд, она уж слишком торопит события. Научный подход всегда надежней.

– Даже в тех случаях, когда речь идет об атомных бомбах, гонке вооружений и угрозе термоядерной войны?

– Единственный вывод, к которому я мог прийти, – Нийл помедлил, подыскивая наиболее логичное объяснение своей точки зрения, – сводится к тому, что при современном развитии науки новая мировая война с применением современного оружия невозможна, ибо она принесет гибель человечеству. Великие державы понимают это. И если бы они прекратили свои проклятые эксперименты с бомбами, эксперименты, которые заражают атмосферу стронцием-девяносто и углеродом-четырнадцать, и вместо этого использовали атомную энергию в мирных целях, я простил бы им нынешнее бряцание оружием и огромные расходы на все эти эксперименты. Но…

– По-видимому, мы пришли почти к одному и тому же выводу, только разными путями, – перебил его Дэвид.

– Вы с Мифф пришли, это верно. – Нийл, очевидно, решил, что и так сказал больше, чем хотел. – Я же не могу позволить себе попусту тратить время на копание в бесконечных «как» и «почему». Я врач и работаю в поте лица, чтобы прокормить жену и детей. Но если тебе послужат утешением мои слова, так знай: я презираю себя, папа, за то, что не нахожусь рядом с тобой в этой борьбе.

Он снова направился к двери. Уныло опущенные плечи Нийла и усталая походка до глубины души расстроили Дэвида. Желая сказать сыну хоть что-нибудь приятное, смягчить охватившее его недовольство собой, он заметил:

– А знаешь, Нийл, не удивительно, что благодарные пациенты относятся к тебе как к посланцу бога на земле. До чего же приятно чувствовать себя снова здоровым! Между прочим, – добавил он, – я и правда чувствую себя вполне прилично. Миффанви предлагает мне пожить в ее домике в горах. Я бы с удовольствием поехал туда на месяц и там закончил назначенный тобой курс лечения.

– Один? – недоверчиво отозвался Нийл.

– О, Шарн вызывается тоже поехать – говорит, будет ходить за мной.

Нийл засмеялся, и в глазах его зажглись лукавые огоньки.

– А почему бы тебе не жениться на ней? – спросил он. – Мы с Мифф считаем, что дело только за тобой.

Дверь захлопнулась, и он ушел.