Текст книги "На земле штиптаров"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Мы сидели так долго, что мое терпение стало иссякать; наконец справа от нас послышался шум.

– Слушай! Кто-то едет! – сказал Сандар и схватился за топорик. – Быть может, это они!

– Нет, – отвечал его брат. – Это одинокий всадник. Он сейчас заворачивает сюда.

Я присмотрелся и, к своей радости, увидел Омара. Он ехал в одиночку. Значит, они увидели мою записку и прочли ее.

Он медленно приближался, низко наклонив голову, словно погруженный в раздумье. Он не смотрел ни налево, ни направо.

– Ну что, мы?.. – спросил Бибар, указав на свое ружье.

– Нет, – ответил Сандар. – У этого парня нет ничего; это видно по нему.

Итак, они не стеснялись в моем присутствии говорить о своем ремесле.

Омар проехал вперед, не взглянув в нашу сторону. Он знал, что это самое лучшее.

Через некоторое время Сандар заметил:

– Там еще кто-то едет!

– Еще один прощелыга!

– Но мы что, будем всех пропускать?

– Пока да. Думать надо, выстрелы же услышат!

– Конечно, их обязательно услышат штиптары, что притаились здесь, – простодушно согласился я. – Они увидят, что мы прибыли положить конец их ремеслу.

– Вот дурачина! – осклабился Сандар.

На дороге показался Оско. Он тоже ехал с непринужденным, беззаботным видом. Его внешность не располагала к богатству, и он благополучно миновал нас.

Теперь настала очередь Халефа. За него я имел причину волноваться. Разбойники могли подстрелить его, чтобы завладеть его красивым вороным скакуном. Конечно, я не допустил бы этого: я готов был сам получить пулю, но еще лучше было бы этого избежать. Посему мне следовало отвлечь внимание моих спутников. Я зорко, но неприметно всматривался туда, откуда должен был появиться Халеф. Наконец, я увидел его и, пока оба разбойника не заметили его приближения, встал.

– Ты куда? – грубо окликнул меня Сандар.

– К лошади. Ты не слышишь, что она снова заволновалась?

– Чтоб шайтан побрал твою лошадь! Оставайся здесь.

– Ты не можешь мне приказывать, – резко возразил я и сделал вид, что собираюсь идти.

Тогда он подскочил ко мне и схватил за руку.

– Оставайся, или я дам тебе…

Его прервал возглас Бибара, который поначалу смотрел на нас, а теперь заметил Халефа.

– Третий всадник! Тихо! – приказал он.

Сандар посмотрел на дорогу.

– Гром и молния! – крикнул он. – Какой конь! Наверняка это чужеземец!

– Нет, всадник очень мал ростом.

– Этот вороной конь – настоящий арабский скакун. Это чистокровный конь! О Аллах! Он летит словно ветер!

Он был правы. Моего жеребца звали Ри, а это слово означает «ветер». Сотни раз, оседлав его, я летел наперегонки с ветром, но мне не доводилось видеть его со стороны – видеть, как красив он, когда летит в полный карьер.

Его тело почти стелилось по земле; ног было не различить. Грива летела всаднику в лицо, а хвост вытягивался, словно кормило. И еще я увидел, что Ри играет. Если бы на нем сидел я, он мчался бы совсем по-другому.

Мой маленький, бравый Халеф стоял в стременах, наклонившись далеко вперед. На плечах у него висели его ружье и оба моих ружья. Позади седла были пристегнуты мой кафтан и высокие сапоги для верховой езды. Полы надетого на нем кафтана широко развевались и отлетали назад, уносимые ветром, ведь конь мчался с неимоверной быстротой. Халеф ехал удивительно ловко. Дорога была усеяна галькой и крупными камнями, и скакать по ней с такой скоростью было необычайно трудно. Один неверный шаг, и оба – всадник и лошадь – могли сломать себе шею. Но мой Ри не оступался никогда. Острота его зрения, гибкость и ловкость ног изумляли и теперь. Если бы в эти минуты за ним наблюдал директор какого-нибудь королевского конного завода, кто знает, какую сумму он выложил бы за этого чистокровного вороного жеребца, не ведающего ошибок!

Сколько же времени понадобилось, чтобы лошадь и всадник домчались от поворота до места, где мы находились? Считанные секунды! Все произошло мгновенно. Едва я увидел Халефа и обменялся парой слов с Сандаром, как он был уже тут. Он летел по ложбине, словно восседая на стреле.

– Останови его! Стреляй в него! Быстро, быстро! – крикнул Сандар, вскидывая ружье.

Бибар тоже приставил ружье к щеке. Но вороной мчался так быстро, что прицеливаться было некогда. Не мог помешать выстрелам и я; они раздались. Но пули пролетели далеко в стороне!

– Вдогонку! – крикнул Сандар, почти обезумев от мысли, что от него ускользает ценная добыча. – Там впереди лес кончается. Там мы можем прицелиться!

Он сбежал с крутого склона, прыгая с одного камня на другой; брат последовал за ним, столь же взволнованный, как и он. Обо мне они уже не думали. У меня был подходящий момент ускользнуть от них. Такого, конечно, могло больше и не быть. За Халефа я не боялся, хотя и думал о нем. Меня заботило другое: миновав две тысячи шагов, мои спутники хоть и не остановятся, но поедут шагом. Вот тут– то штиптары могут незаметно настичь их и подстрелить. Сейчас, правда, ружья этих разбойников были разряжены, но они ведь могли их быстро перезарядить. Итак, мне следовало помешать погоне…

Одним махом я перелетел к пасшимся внизу пегим лошадям и тут же их отвязал. Достав из-за пояса плетку, я хлестнул их. Взвившись на дыбы, они умчались в сторону зарослей, где, конечно, далеко не ушли, зацепившись своими поводьями.

Я же, вновь отскочив в сторону, закричал штиптарам:

– Сандар, Бибар, стойте, стойте! Ваши пегие лошади оторвались!

Это подействовало на них. Они остановились. Им не хотелось терять своих лошадей, ведь те тоже были хороши.

– Привяжи их снова! – крикнул мне Сандар.

– Они же убежали!

– Черт побери! Куда они ускакали?

– Я, что ли, знаю? Сами спросите их!

– Ну и дурак.

Они прибежали назад. Я бы на их месте не стал так спешить, а сперва постарался бы заполучить вороного. Их пегие лошади и так были им верны.

Они же взбежали на косогор, ругая меня что было мочи. Сандар поднялся первым. Ему хватило одного взгляда, чтобы убедиться, что лошади и впрямь умчались. Он с криком набросился на меня:

– Ты, собака! Почему ты не удержал их?

– Я смотрел не за лошадьми, а за всадником, как и вы.

– Ты не мог за ними приглядывать?

– Они испугались ваших выстрелов. Почему вы стреляете в людей, которые не причинили вам никакого зла? Вообще же лошади слушаются не меня, а вас. А я не ваш слуга и не буду за ними смотреть.

– Как ты смеешь нам это говорить? Получай за это!

В правой руке у него было ружье, и, сжав левую в кулак, он замахнулся, чтобы ударить меня. Я поднял руку, чтобы парировать удар, но не заметил камня, лежавшего позади, и, наткнувшись на него, свалился на землю.

Подняв приклад, он ударил меня в грудь; от этого удара я не сумел защититься. У меня перехватило дыхание, но уже через секунду я снова вскочил на ноги и, обеими руками схватившись за его пояс, оторвал обидчика от земли и швырнул на ствол дерева, росшего в нескольких аршинах от меня; он упал рядом и потерял сознание.

Тут на меня набросился сзади его брат.

– Ты ответишь за это, негодяй! – крикнул Бибар, подбегая ко мне. Он обхватил меня и попытался поднять в воздух. Это еще никому не удавалось. Я расставил пошире ноги, напряг плечи и глубоко вдохнул, чтобы стать тяжелее. Внезапно я почувствовал колющую боль в левом голеностопном суставе. Нога отказывалась мне подчиняться: должно быть, я повредил ее в момент падения.

Штиптар, стоявший позади меня, напрягал все свои силы, чтобы оторвать меня от земли. Он пыхтел от яростных усилий, а его брат бесчувственно лежал возле дерева. Возможно, он посчитал его убитым и теперь силился лишить меня жизни. Я чувствовал, что не выдержу его натиска, если буду лишь упираться. Мне нужно было выскользнуть из его объятий. Я схватил нож и ударил противника в руку.

Он отпустил меня и, рыча от злости и боли, прокричал:

– Ты ударил меня ножом? Я застрелю тебя!

Конечно, я мигом повернулся. Я увидел, что он выхватил из-за пояса пистолет. Оба курка щелкнули. Я еще мог его опередить, выстрелив из револьвера, но я не хотел его убивать. Он поднял оружие. Я ударил по нему как раз в тот момент, когда он нажал на курок. Выстрел прошел мимо. Молниеносно он сам получил удар кулаком – снизу, в лицо, по носу. Его голова тут же дернулась назад. Одно движение, и я вырвал у него пистолет, который тут же выбросил.

Еще несколько мгновений он стоял, схватившись руками за рот и нос. Затем испустил пронзительный крик и устремился ко мне. Я наклонился, схватил его за бедра и, крепко вцепившись в него, перебросил через себя. Мигом повернувшись, я бросился на распростертого противника, не давая ему времени опомниться. Я тут же закатил ему в висок такой тумак, что он, испустив долгий, медленно утихающий вздох, потерял сознание.

Итак, сам того не ожидая, я уложил обоих аладжи! Когда я увидел их громадные тела, недвижимо лежавшие передо мной, я сам едва поверил в свою удачу. Любой из них, конечно, был сильнее меня, но я был проворнее их: у меня были свои приемы, которым я, разумеется, учился не у стенающих дервишей.

Я обследовал обоих. Они были живы. Вскоре они придут в себя, и потому мне надо было обдумать дальнейший план действий. Чтобы обезвредить их на какое-то время, я взял у них мешочки с порохом, которые они подвешивали к поясу, а затем разломал их ружья.

В этот момент я по-настоящему понял, что левая нога у меня повреждена. Если прежде я притворялся, изображая хромого, то теперь поневоле заковылял к лошади, но сперва подобрал «молитвенные туфли», одолженные мной у маленького хаджи и слетевшие во время схватки, и снова надел их. Затем отвязал лошадь, вывел ее на удобное место, на дорогу, и, наконец, уселся в седло. Во время ходьбы боль в ноге усилилась.

Когда лошадь помчала меня, я облегченно вздохнул. Вместе с моими спутниками я избежал огромной опасности. Мне оставалось лишь благодарить добрую Набатию. Правда, если бы у меня был надежный посыльный, я бы отобрал деньги, которые аладжи похитили у нее, и отослал их ей. А так мне пришлось оставить деньги им. Другого законного владельца не было. А может, следовало передать их властям? В Остромдже я уже успел разочароваться в них. Мне оставалось лишь с наслаждением думать о том, что сказали бы штиптары, если бы им довелось узнать, кем был этот «глупый шериф», попавшийся им на пути.

Я проехал немного вперед; лес кончился. Дорога вела в долину; справа бежала река. В небольшом отдалении я увидел Халефа, Оско и Омара, поджидавших меня. Они моментально меня узнали и испустили громкие, радостные крики. Я поторопил лошадь, стукнув ее не шпорами, а туфлями, и галопом устремился к друзьям.

– О, сиди! Как мы беспокоились за тебя! – крикнул мне издалека Халеф. – Где же ты прятался?

– Как видите, там, в лесу.

– Мы подумали об этом сразу же, когда прочли твою записку.

– Вы ее сняли?

– Да, но потом снова прикололи ее туда.

– Для чего?

– Для потехи. Мы думали, точнее я думал, что эти пройдохи страшно разозлятся, когда увидят, как мы с самого начала водили их за нос. Или я не прав?

– Промаха в этом нет. Записку они найдут и разозлятся – тем более что из этих строк поймут, что тот, кого они поджидали, несколько часов провел рядом с ними.

– Как? Ты был рядом с ними?

– Я говорил с ними, пил и даже сражался. А сейчас они без сознания лежат в лесу.

– Сиди, давай быстрее вернемся к ним. Я тоже хочу перекинуться с ними словечком.

– В этом нет надобности; они достаточно от меня наслышались. Я говорил с ними на языке кулака.

– Расскажи-ка нам побыстрее!

– Хорошо, но давайте поедем вперед.

– Тогда иди сюда, садись на Ри.

– Нет, я останусь здесь, в седле. А ты будешь ехать на Ри до самого Радовиша в награду за то, что так изумительно мчался на нем незадолго до этого.

– Так ты меня видел?

– Да. Ты промчался почти рядом с нами.

– И я красиво держался в седле?

– Великолепно. Лучше, чем я.

– Послушай, сиди, ты смеешься! Не обижай меня.

– Нет, я просто хочу сказать, что порадовался за тебя. Ты же слышал, что вслед тебе стреляли?

– Нет, я и не догадывался об этом.

– Лишь быстрота моего вороного скакуна спасла тебя. Оба аладжи стреляли в тебя. Они хотели добыть твою лошадь.

Тут он остановил скакуна и крикнул:

– Давай вернемся в лес, сиди. Мне нужно рассчитаться с этими негодяями за их пули. Я угощу их плеткой так, что их кожа будет выглядеть как старое знамя, пронесенное через сотню битв!

– Ба! Только подойди к ним, малыш! Эти аладжи не станут с тобой шутить. Они настоящие великаны; они задушат тебя двумя пальцами.

– Хотел бы я такое увидеть! Но раз ты думаешь, что лучше их не разыскивать, я повинуюсь тебе. Быть может, наши пути еще пересекутся, и тогда я задам им жару!

Я рассказал спутникам о своей встрече с штиптарами. Разумеется, они слушали меня с огромным интересом. Когда я умолк, Халеф спросил:

– Ты думаешь, господин, что этот милейший бакаджи Тома все еще в Радовише?

– Непременно, иначе бы он встретился нам.

– А не навестить ли нам его? Мне бы хотелось его отблагодарить за все, что он сделал. Не правда ли, меня не упрекнешь в том, что я не знаю правил хорошего тона?

– Этот упрек тебя не касается. Я могу засвидетельствовать, что и в других случаях ты был подобающе вежлив, например, при встрече с хавасом Селимом и коджабаши в Остромдже, коих ты вдоволь угостил несравненной сладостью твоей плетки.

– Так навестим его, сиди?

– Нет, а если он встретится нам, мы сделаем вид, что не знаем его.

– Сиди, это противно моему доброму нраву. Скажи мне хотя бы, надолго ли мы остановимся в Радовише?

– К сожалению, не знаю пока точно. Лучше было бы, если бы мы миновали это местечко без промедления; впрочем, мне надо обследовать раненую ногу. Возможно, я останусь, чтобы заняться ее лечением. Видимо, я вывихнул ее при падении, и мне придется ее перевязать.

– Если так, сиди, то пусть этот добрый посыльный не попадается мне в руки, иначе я распишу ему спину так, что он до конца своих дней будет об этом вспоминать. Кстати, в Остромдже были еще люди, которых мне хотелось вот так же вразумить.

– Кто это?

– Оба брата, что нас преследовали и известили о нашем прибытии Мубарека.

– Те, что квартировали у Ибарека, хозяина постоялого двора?

– Да. Они проспались скорее, чем мы думали, ведь только ты уехал, как они пожаловали к нам.

– Где же ты их видел?

– Где? В том же конаке, где мы остановились. Они не подозревали о случившемся и сразу поскакали наверх, туда, где скрывался Мубарек. Увидев, что там все сгорело, они вернулись в конак, чтобы все разузнать. Ты можешь себе представить, какие лица состроили они, когда узнали, что там произошло.

– Ты с ними разговаривал?

– Нет. Они поставили лошадей на конюшню и скрылись. Когда мы уезжали, они все еще не вернулись.

– Гм! Они наводили справки. Возможно, мы их еще увидим.

Глава 3
ХАКИМ

Нога, поврежденная мной в схватке с аладжи, начала ныть; ее надо было обследовать. Поэтому я велел пустить лошадей галопом, чтобы скорее достичь цели. Когда близ Радовиша мы снова подъехали к реке, я увидел крохотный домишко, возле которого сидел старик, внимательно смотревший на нас. В его чертах застыло какое-то сомнение.

Особой причины задерживаться здесь не было, но я все же остановился и приветствовал его. Он поднялся и почтительно поблагодарил меня. По-видимому, мой тюрбан внушал ему уважение.

– Разве ты нас знаешь, отец? – спросил я его.

– О нет. Я вас никогда не видел, – ответил он.

– Ты смотришь на нас так странно. В чем дело?

– Я принял вас за злых штиптаров.

– Разве мы выглядим как штиптары?

– Нет, конечно, да вот черная лошадь меня попутала. Будь всадник ростом повыше, я бы подумал, что передо мной эти штиптары, хотя вы одеваетесь не так, как они.

– Каких же штиптаров ты имеешь в виду?

– Простите! Не следовало мне об этом говорить.

– Ну-ну! Уверяю тебя, если ты нам и расскажешь что– то, ты не причинишь никому вреда.

– Может, и выйдет вред. Если ты поведаешь кому-нибудь об этом, то дело дойдет до штиптаров и пострадают добрые люди.

– Я не скажу никому. Халеф, дай старому отцу бакшиш!

Хаджи достал кошелек и бросил его старику на колени. Тот потер впалую щеку и решился начать рассказ:

– Господин, ты потомок пророка. Хотелось бы мне услужить тебе, но не могу. Мне моя совесть запрещает, ведь я обещал молчать. Возьми свои деньги назад.

– Оставь их себе, я же вижу, что ты беден. Похоже, ты ждешь, что здесь проедут штиптары.

– Именно так, господин.

– Сколько их будет?

– Четверо. Один из них носит высокие сапоги; у него большая, черная борода. Он поедет на вороном арабском скакуне. Разве этот жеребец не арабский скакун?

– Он самый.

– Вот я подумал то же самое и принял вас за тех убийц.

– А кто тебе сказал, что приедут штиптары?

– Гм! Не могу я этого выдать.

– Ты очень скуп на слова.

– Может, я и не такой молчаливый, но уж больно вы мне подозрительны.

– Да? И чем же?

– Да вот сапоги высокие к седлу у вас приторочены. Скакун у вас вороной, сапоги имеются. Не хватает лишь того штиптара, что сидел бы в этих сапогах на скакуне. Не будь здесь тебя, благословенный потомок пророка, он бы наверняка появился!

Тем временем показался какой-то юноша. Он перешел поле, пустовавшее под паром, и направился прямо в сторону дома.

– Кто это? – спросил я.

– Мой сын. Он проводник. О Аллах! Не должен был я об этом говорить!

Я начал догадываться, в чем дело. Здесь останавливались Мубарек и трое его спутников. Они взяли с собой юношу: тот указал им дорогу. Они полагали, что, доведись нам ускользнуть от аладжи, мы поедем здешней дорогой и заглянем в этот домик, чтобы расспросить хозяев. Вот они и наврали им, выдав нас за штиптаров. Я надеялся, что сын окажется разговорчивее отца.

Когда он подошел поближе, я увидел, что он чем-то раздосадован. Он едва приветствовал нас и намеревался войти в хижину. Старик схватил его за одежду и спросил:

– Ну, почему ты не скажешь ничего? Хороший бакшиш получил?

– Да, бакшиш! Я тут кое-что другое получил, а вовсе не бакшиш, – в явном раздражении бросил он. – Люди все хуже становятся. Нельзя доверять даже святым.

– Ты, наверное, имеешь в виду старого Мубарека? – спросил я его.

– Как ты о нем догадался? Дружок, что ли, его?

– О нет, скорее полная его противоположность. Мы – штиптары, о которых он вас предупреждал.

– Аллах, аллах! – ужаснувшись, воскликнул старик. – Так я и думал! Надеюсь, господин, ты пощадишь нас. Мы очень бедные люди. Мои внуки срезают ивняк у реки, а сын плетет из него корзины. Я же совсем никуда не гожусь, даже лозу не могу ошкурить. Ты же видишь, что пальцы у меня скрючились от подагры.

Он вытянул руки.

– Успокойся! – ответил я. – Разве ты видел хоть раз, чтобы штиптар носил тюрбан пророка?

– Нет, никогда.

– Среди штиптаров нет никого, кто бы вел свое происхождение от пророка; значит, я не разбойник.

– Но ты же только что сказал, что вы – те самые штиптары, о которых нас предупреждали.

– Да, мы те самые люди, но, что мы штиптары, это, конечно, ложь.

– А где же хозяин этого скакуна?

– Это я. Мы поменялись лошадьми, и я переоделся, чтобы люди, которые хотели нас схватить, не сразу нас узнали. Послушай, а на тебя, похоже, Мубарек произвел плохое впечатление?

Я адресовал вопрос сыну, а тот ответил, обращаясь к отцу:

– Да. Впрочем, не только на меня, но и на свояка. Ты видел их лошадей?

– Как я мог видеть? Было раннее утро. Я еще в постели лежал, и дом был окутан туманом. Так что же случилось с зятем?

– Его обокрали!

– О Аллах! Этого бедного человека, который только что потерял жену – твою сестру и мою дочь. Что они взяли у него?

– Лучшую из двух лошадей.

– О небеса! Почему они отняли лошадь у него! Они могли бы обворовать богатея, которого щедро осыпал дарами Аллах. Так, значит, Мубарек был заодно с ними? С каких это пор святые отшельники превратились в конокрадов?

– Нет таких святых, как прежде. Всюду хитрость, ложь и обман. Будь передо мной самый набожный марабут[10]10
  Марабут – у мусульман: отшельник, дервиш, местный святой, непосредственно общающийся с Аллахом.


[Закрыть] или самый знатный шериф, все равно ему не поверю.

При слове «шериф» он бросил выразительный, полный недоверия взгляд в мою сторону. Теперь я знал, что он пережил, и понимал, на что он намекал. Поэтому я сказал ему:

– Ты прав. В этом мире много лжи и коварства. Но я хочу быть честным и откровенным с тобой. Я не штиптар и не шериф, я франк, не имеющий права носить зеленый тюрбан. Посмотри-ка сюда!

Я снял тюрбан и показал мою шевелюру.

– Господин, – испуганно воскликнул он, – какой ты отважный человек! Ты же рискуешь жизнью!

– О нет, это не так страшно. В Мекке, конечно, было опаснее, чем здесь, где живет много христиан.

– Так ты не мусульманин, а христианин?

– Я христианин.

– И носишь на шее хамайл – Коран, который написали в Мекке и который получают лишь те, кто бывал там!

– Да, я везу его оттуда.

– И при этом ты христианин? Не верю этому!

– Я тебе докажу. Вспомни, что ваш Мухаммед преклонял в молитве колени перед Иисусом Христом, Сыном Божьим. Разве не мусульманин это сказал?

– Нет, не может быть. Ты клевещешь на нашу веру, но этим ты доказал, что ты христианин, франк. Быть может, именно ты подстрелил руку Манаху эль-Барше?

– Когда это случилось?

– Вчера вечером возле хижины Мубарека.

– Разумеется, это был я. Так я попал в того человека? Было темно, и я не мог различить людей. Ты знаешь об этом случае?

– Они постоянно говорили об этом. Так вы, наверное, те чужеземцы, что арестовали Мубарека и остальных троих.

– Да, это мы.

– Господин, прости, что оскорбил тебя. Конечно, я слышал о тебе только плохое, но зло, сказанное о ком-то дурными людьми, превращается в добро. Раз вы враги тех воров и мошенников, стало быть, вы хорошие люди.

– Теперь ты доверяешь нам?

– Да, господин.

– Так расскажи нам, как ты сошелся с этими людьми?

– Хорошо, господин. Слезь с коня и сядь на скамью. Отец уступит место на время моего рассказа.

– Благодарю тебя. Пусть он спокойно сидит. В его волосах седина, я же еще молод. Правда, у меня болит нога, поэтому я останусь лучше в седле. Рассказывай!

– Это было сегодня утром; я только встал, чтобы взяться за дневные дела. Туман был еще густ; в нескольких шагах от меня ничего не было видно. Вдруг я услышал, как к хижине подъехали всадники; они остановились и окликнули меня.

– Они тебя знали?

– Мубарек меня знал. Когда я вышел на улицу, то увидел четырех всадников, которые вели с собой вьючную лошадь. Один из них был Мубарек; в другом, когда рассвело и мы находились уже в пути, я узнал Манаха эль-Баршу, бывшего сборщика налогов из Ускюба[11]11
  Ускюб – турецкое название города Скопье.


[Закрыть]. Они направлялись в Ташкей и спросили меня, знаю ли я дорогу туда. Я сказал, что да, и они обещали мне бакшиш – не меньше тридцати пиастров. Господин, я бедный человек, и тридцать пиастров не заработаю за целый месяц. К тому же я знал Мубарека и почитал его за святого. Поэтому я с радостью согласился стать его проводником.

– Они сказали, зачем едут в Ташкей?

– Нет, но сказали, что их преследуют четыре штиптара, и просили не проговориться, куда я веду их.

– Это была ложь.

– Позже, конечно, я понял это.

– Где расположен Ташкей?

Это название переводилось как «деревушка, лежащая среди скал и камней». Поэтому я предположил, что она находилась высоко в горах. Корзинщик ответил:

– Она лежит к северу отсюда. От Радовиша туда не ведет ни одна дорога. Чтобы не заплутать, надо хорошо знать горы и лес. Деревня эта мала и бедна. Она расположена в том же направлении, что и Брегальница, если подниматься через Сбиганци.

Сбиганци! Это было как раз то место к северу от Радовиша, куда я хотел заехать, чтобы расспросить мясника Чурака о Дерекулибе и узнать побольше о Жуте. Так, может, и Мубарек хотел пробраться туда? Что, если там собралась вся честная компания?

– А еще перед тем, как вы отправились в путь, – продолжал я расспросы, – они не говорили тебе, чтобы ты ни о чем не обмолвился?

– Да. Мубарек рассказал мне, что в пути на них напали четыре штиптара, но они ускользнули от этих разбойников. Штиптары одержимы кровной местью; они хотят расправиться с ним и его спутниками и, наверное, последуют за ними вдогонку. Ему надо пробраться на север, но он хотел бы объехать Радовиш стороной, потому что там его знают и штиптары могут разведать, куда он направился. Он очень точно описал вас. Вот только одет ты по-другому и едешь не на вороном скакуне. Нам велено было ничего не рассказывать тебе, если ты подъедешь к нашему дому и примешься расспрашивать о Мубареке. За это молчание он нас благословил. Потом мы отправились в путь. Когда рассвело, я узнал вьючную лошадь. Это была лошадь нашего свояка. Поначалу-то я подумал, что ошибаюсь, поэтому ничего им не сказал.

– Лошади этих людей выглядели очень уставшими?

– Разумеется! Когда они стояли возле дома, то обливались потом; пена капала у них с губ.

– Понятное дело. Если они приехали сюда спозаранку, значит, скакали очень быстро. Всю ночь ехать по такой дороге! Лошади наверняка выбились из сил. Рассказывай дальше!

– Все они ехали верхом, я же шел пешком. Однако я все время был впереди их. Я слышал обрывки их разговора, хотя говорили они вполголоса. Я догадался, что поначалу у них было только четыре лошади. У каждого была с собой поклажа. Потом, неподалеку от деревушки, – знаешь, где дорога идет по мосту, – они наткнулись на двух всадников; те подсказали им, что у моего свояка за домом стоят две лошади, а под навесом висит вьючное седло.

Я начал догадываться, о каком свояке идет речь, и перебил юношу:

– Я тоже проезжал мимо той деревушки и видел там только один дом с навесом. Под ним, как помнится мне, висело седло. Это был постоялый двор; он находился слева от моста.

– Это он, это он!

– Стало быть, его хозяин твой свояк?

– Да, он муж моей недавно умершей сестры.

– Я заезжал к нему.

– Так ты его видел, говорил с ним?

– Да. Значит, они обокрали этого беднягу. Когда я там был, лошадь паслась за домом.

– Это другая лошадь. Их было две. Было у него и два седла, одно для езды, а другое для перевозки грузов.

– А они ничего не рассказывали о двух всадниках, с которыми повстречались?

– Говорили что-то, но я не очень-то разобрался. Все повторяли про каких-то пегих[12]12
  «Аладжи» означает «пегий».


[Закрыть], но это же не люди, а лошади!

– В данном случае те и другие, люди и лошади.

– Эти пегие хотели на кого-то напасть и убить.

– Они хотели убить нас.

– Вас, господин? Почему?

– Из мести. Эти «пегие» и есть два штиптара, живущие лишь воровством. Им дали такую кличку, потому что они ездят на пегих лошадях.

– Верно, все так и есть! А эти штиптары разве не подкараулили вас?

– Как же, подстерегли!

– Так вы же здесь! Вы скрылись от них?

– Мне помогла хитрость – вот почему я переоделся. Я встретил их у твоего свояка и провел с ними несколько часов. Теперь-то они знают, что я обманул их и разыскивают нас.

– Они могут приехать и сюда?

– Возможно.

– Если они будут расспрашивать о вас, дать им ответ?

– Я не хочу принуждать тебя ко лжи. Скажи им, что мы были здесь, а потом поехали в Радовиш. А вот о том, что мы сейчас говорим, не нужно ничего сообщать.

– Нет, господин, они не узнают об этом ни слова.

– Так, продолжай рассказ.

– Еще я подслушал, что они взяли у моего свояка седло и лошадь, чтобы сложить на нее поклажу. Конечно, подробнее я не мог ничего разузнать, ведь говорили они негромко и к тому же порой я подолгу не мог ничего расслышать. Впрочем, из того, что я узнал, я понял, что Мубарек – вор и разбойник, каких еще поискать надо. Все лучшее из похищенных ими вещей было навьючено на лошадь. Все прочее, что недорого стоило и занимало много места, он сжег вместе со своей избушкой. Больше всего эти беглецы радовались тому, что им вовремя повстречались «пегие». Они были уверены, что их преследователи, то есть вы, как я теперь узнал, обречены на смерть.

– К счастью, они сильно заблуждались. Им от нас не отделаться, мы преследуем их по пятам.

– Ах, если бы я мог поехать с вами!

– Зачем? – спросил я.

– Они обокрали моего свояка; они обманули меня, не заплатив бакшиш.

– Да, это большая обида! Ты собираешься дойти с нами пешком до Ташкея?

– А хоть и дальше.

– А далеко до Ташкея?

– Нам понадобилось пять часов.

– И куда они поехали потом?

– Они хотели спуститься в долину Брегальницы. Больше я ничего не знаю.

– Что ж, я могу поразмыслить, куда они направились. Кстати, ты разве не настаивал на том, чтобы тебе выплатили бакшиш?

– Конечно, настаивал! Но они сообразили, что дальше Ташкея меня брать не стоит, ведь там я могу найти подмогу и их заставят заплатить мне за то, что я довел их. Поэтому посреди леса они остановились и сказали, что мои услуги им больше не нужны. Я попросил бакшиш, но они рассмеялись. Я рассердился и потребовал отдать лошадь моего свояка. Тогда они соскочили с коней. Двое набросились на меня и схватили, а третий отхлестал меня плеткой. Мне пришлось смириться, ведь я был намного слабее их. Господин, меня никто ни разу не бил. Двенадцать часов я бежал изо всех сил. Моя спина саднит от побоев. Я на целый день забросил свою работу; мой язык горит от голода. Вместо того чтобы принести домой тридцать пиастров, я остался без единой монеты. Чем мне теперь питаться? Что я дам отцу и детям, если у самого ничего нет? Если бы я остался дома, то пошел бы в Радовиш и продал там несколько корзин. Этого нам хватило бы на еду.

– Успокойся! – попросил его отец. – Этот шериф, который, к сожалению, вовсе не шериф, подарил мне пять пиастров. Ты можешь пойти в Радовиш и купить хлеб.

– Господин, благодарю тебя! – промолвил корзинщик. – Я считал тебя дурным человеком, а ты добр к нам. Мне хочется оказать тебе услугу, и я сумею это сделать.

Не успел я ответить, как вмешался Халеф. Он повернулся в седле и отстегнул мои высокие сапоги, которые выглядели такими гладкими и округлыми, словно внутри них все еще оставались мои ноги.

Во время разговора подошли дети корзинщика; они несли с собой срезанные прутья ивы.

– Ну, мал мала меньше, вы голодны? – спросил я их.

Детишки постарше закивали, а самая маленькая начала плакать. В Турции, как у нас, если спросишь двухлетнюю девочку об аппетите, сразу заметишь слезы.

– Ну, выноси-ка корзину! – скомандовал маленький хаджи отцу этой голодной оравы. – Но не слишком крохотную.

– Для чего? – осведомился молодой человек.

– Хочу высыпать кое-что из этих безразмерных сапог.

Он принес и поставил плетеную корзину. Хаджи стал вытрясать туда из сапог массу фруктов, мясных и печеных продуктов, пока корзина не переполнилась.

– Так! – молвил он. – Пусть твои дети пообедают, и да благословит вас Аллах!

– Господин, – воскликнул корзинщик, целуя мне руку, – это все теперь наше?

– Конечно!

– Нам же это за неделю не съесть!

– А вас никто и не заставляет. Будьте разумны и смотрите, не съешьте заодно и корзину.

– Благодарю тебя, господин! Твое сердце полно доброты, а твои уста источают отраду.

– Отрадного я как раз ничего и не говорил. К тому же сердце мое обливается кровью и на душе не слишком весело, когда я смотрю на эти пустые сапоги. В каждом из них скрывалось по жареной курице, такой хрустящей и поджаристой, какую встретишь лишь в третьем раю. Моя душа томится по подобным курочкам. Принужденный расстаться с ними, я преисполнен скорби, а глаза мои полны слез. Впрочем, раз уж эти куры расстались с жизнью, чтобы попасть к кому-то на обед, им, в конце концов, все равно, в чьем желудке они будут погребены. Итак, вкушайте их с толком, умеряйте свои наслаждения и берегите куриные косточки до моего возвращения.