Текст книги "На земле штиптаров"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Аллах! Могу ли я в это верить?

– Я тебе говорю это, и потому ты обязан верить.

– Как же это произошло?

– Я думаю, ты знаешь.

– Ничего не знаю об этом. Непонятное дело. На моей кухне нет яда!

– Но крысы у тебя дома есть?

– Очень много.

– И значит, есть яд, чтобы их убивать?

– Да, я привез его из Ускюба.

– И где он хранится?

– Здесь, в моей комнате. Он лежит на полочке возле стены. Только я сам могу его взять.

Я заглянул туда. На узкой полочке стояли всевозможные коробки и банки. Пакетика я там не увидел. Быть может, он все еще лежал у него в кармане, поэтому я произнес:

– Раз ты не можешь мне объяснить, мне поможет мой взгляд, проницающий все потаенное. Я вижу Анку, эту девушку, на кухне и тебя рядом с ней. Ты отсылаешь ее прочь. Когда она уходит, ты достаешь из кармана пакетик с крысиным ядом и высыпаешь его в тесто.

Он отшатнулся.

– Эфенди! – воскликнул он.

– Разве это не так?

– Нет! Я не отравитель!

– Разве я это сказал? Ты, наверное, обознался и принял яд за сахар.

– Нет, нет! Твой глаз лжет тебе. Я вообще даже не был на кухне!

– Тогда я посмотрю на тебя своим мысленным взором!

– Нет, ты обманываешься. Там был кто-то другой!

– Я никогда не обманываюсь. Сунь руку в свой кафтан. Яд все еще находится там.

Его правая рука непроизвольно потянулась к карману, но он тут же отдернул руку и крикнул:

– Я не понимаю, что тебе надо, эфенди! Почему я должен носить в кармане яд?

– Чтобы травить крыс.

– У меня нет яда.

– Сунь только руку в правый карман; там лежит пакетик – я его вижу.

Он сунул руку в карман и, вытащив ее, показал пустую ладонь, уверяя:

– Там ничего нет.

– My рад Хабулам, если прежде ты и говорил правду, то теперь ты лжешь. Пакетик там.

– Нет, эфенди!

– Хаджи Халеф, достань оттуда пакетик!

Халеф подошел к нему и протянул руку. Хабулам дернулся назад, гневно бросив мне:

– Господин, что ты хочешь? Ты думаешь, я оборванец, с которым можно делать все что угодно?! Ни один человек не имеет права обыскивать меня и лезть ко мне в карман, тем более в моем собственном доме!

Халеф поднял палец, предостерегая его.

– Эй ты, Мурад Хабулам, не сопротивляйся! Если ты рассердишь моего эфенди, он тут же наведет на тебя порчу, и тогда я не дам за твою жизнь ломаного гроша. Помни об этом!

На этот раз он беспрепятственно запустил руку в карман и вытащил пакетик.

– Ну, Хабулам! – молвил я. – Кто был прав?

– Ты, эфенди, – пробормотал он. – Аллахом клянусь, я не знаю, как этот пакетик попал мне в карман. Его кто-то подкинул, чтобы меня очернить.

– Ты думаешь, я в это поверю?

– Поверь, ведь я клянусь тебе бородой Пророка. Это мог сделать лишь Яник, ведь он был на кухне.

– Он способен на это меньше всего.

– Ты не знаешь его. Это коварный человек, он думает только о плохом. Почему он послал вас ко мне? Разве он не у вас, чтобы прислуживать вам? Разве он не знает, что я вообще вас не ждал? Почему он не помешал вам прийти ко мне?

– Потому что не мог. Чтобы он не мешал нам, я услал его в конюшню, а мы в это время быстро и тайком пришли сюда.

– И все же только он мог подсыпать яд!

– Ты не прав, подозревая его. Он попробовал кусочек пирога, ведь мы угостили его. Сделал бы он это, знай, что пирог отравлен?

– Как? Он съел пирог, он?

– Спроси его сам. Ты не видишь, что здесь не хватает целого куска?

Этот кусок мы заранее вырезали и спрятали.

– О Аллах! Он, должно быть, умер!

– Увы!

– И ты в этом виновен, ведь ты его угостил!

– Нет, это ты виновен! Почему ты прислал нам этот пирог смерти? Меня нельзя обмануть. Я пока не хочу тебя наказывать, я дам тебе время покаяться. Но остерегайся замышлять против меня еще что-нибудь злое. В общем-то мне надо было тотчас покинуть твой дом, чтобы несчастье перешло на тебя и погубило тебя. Однако из милосердия я решил остаться здесь до утра, чтобы побудить тебя к исправлению. Сейчас мы оставим тебя одного. Подумай же о том, как безрассудно ты поступил и какие опрометчивые поступки ты замышляешь!

Он не промолвил ни слова, и мы удалились. Я остерегся говорить яснее. Ему не следовало знать, что мы о нем думаем. Когда мы вышли во двор, сверкнула молния и раздался удар грома. Разразилась гроза, и мы поспешили в башню, где нас поджидал Яник.

Из-за позднего времени и непогоды сильно стемнело. Халеф хотел зажечь лампу, но я не разрешил. Дверь была лишь слегка прикрыта, и со своего места я сквозь щелку мог следить за всем, что происходит в саду, а еще наблюдать за стожками.

Конечно, я вряд ли мог что-то разглядеть, ведь я полагал, что наши враги будут действовать с большой осторожностью, однако мне очень помог случай. На какое-то мгновение тьму осветила мерцающая вспышка, и этой секунды хватило, чтобы увидеть людей возле стожка. Двое из них, пригнувшись, пытались открыть вход в тайник, вытаскивая оттуда пучки соломы.

Кто были эти люди? Наверняка те, кого мы поджидали, ведь в такую дождливую погоду, когда все жители дома попрятались в комнаты, им легко было незамеченными проникнуть в укрытие. Я решил подслушать, что они замышляют.

Сперва я попросил Яника встать возле двери, чтобы посмотреть, когда наступит удобный момент. Беспрерывно вспыхивавшие молнии хорошо освещали улицу. Когда он сообщил мне, что никого не видит и вход в тайник снова закрыт соломой, я попросил его и Оско перенести меня к стогу. Как только они удалились, я стал протискиваться среди пучков соломы, сложенных друг на друга. Сделать это было трудно, потому что солома плотно слежалась, а я избегал любого шума.

Меня очень выручили громко барабанившие струи дождя, а также завывание ветра и почти непрерывные раскаты грома. Вытянув голову вперед, я постепенно продвигался среди кип соломы. Толщина стенки стога превышала мой рост, и я мог скрыться в нем с ногами, оставаясь не виден изнутри.

Пучки лежали колосьями внутрь. Я медленно и тихо продвигался вперед, пока не уткнулся в сами колосья. Выглядывая сквозь них, я мог осмотреть всю потайную комнату, устроенную внутри стога. Непогода была очень кстати. При моих движениях солома неизбежно шуршала, а зерна просыпались из колосьев, что могло бы выдать меня. Как бы я тогда защитился, ведь я не мог даже свободно двигаться! В меня угодила бы любая пуля, ведь мне не удалось бы уклониться от нее. Единственным моим спасением было бы броситься вперед на врага. Поэтому еще возле стога я взял в руки оба своих револьвера, иначе, стиснутый пучками соломы, я не сумел бы сунуть руки за пояс или в карман. Все прочее, даже нож и содержимое моих карманов, я оставил в башне, потому что, потеряв какую-то вещь, вряд ли сумел бы ее найти.

Наружная окружность стога составляла в диаметре четырнадцать аршинов. Стены были толщиной примерно в четыре метра; значит, диаметр потайной комнаты равнялся, пожалуй, шести метрам, так что там могла рассесться целая дюжина людей. Яник думал, что комната меньше. Посреди стога была вбита в землю крепкая, высокая свая; она поддерживала толстую соломенную крышу. Вокруг сваи были разложены пучки соломы, служившие сиденьями; к свае был подвешен фонарь, освещавший помещение, иначе бы здесь стало совершенно темно. Входной дверью служили несколько более легких связок соломы, которые без труда можно было вытащить и снова придвинуть; снаружи это не бросалось в глаза, а внутри было хорошо заметно.

Для чего Мурад Хабулам соорудил этот тайник? Разве только для того, чтобы прятать здесь своего брата Манаха эль-Баршу? Тогда эта комната могла быть гораздо меньше. И уж, конечно, в доме и на дворе имелось, наверное, более удобное место, где мог укрыться один-единственный человек. К тому же бывший сборщик налогов приезжал сюда, наверное, только верхом, и, значит, нужно было соорудить еще один тайник – для лошади.

Нет, это убежище было придумано наверняка для того, чтобы здесь укрывалась целая компания людей; нетрудно было предположить, что собравшиеся являлись приспешниками Жута.

Если это так, то Мурад Хабулам, несомненно, был важной персоной в этой преступной банде. Он, симулировавший подагру, передвигался так легко, что, несмотря на непогоду, мог дойти до стога. Он сидел прямо напротив меня. По обе стороны от него находились его брат, Манах эль– Барша, и Баруд эль-Амасат. Рядом с последним сидел старый Мубарек; его рука была перевязана. У входа стоял Хумун, слуга, а напротив него – миридит, брат убитого мясника из Сбиганци. Значит, он тоже сюда приехал, как я и предполагал.

С той стороны, где я прятался, располагались еще три человека, а именно оба аладжи и Су эф, шпион. Я не мог разглядеть их, поскольку они сидели ниже уровня моей головы и солома загораживала их от меня, но я слышал их речи.

Итак, здесь было девять человек, и мы сражались с ними вчетвером. Их одежда промокла под дождем, и теперь на ней висело столько мякины, что не видно было даже, во что они одеты.

Сперва я услышал голос миридита. Сказанное им поначалу мало заинтересовало меня:

– Не надо нам было оставлять лошадей в роще; эти раскаты грома их распугают.

– Тебе незачем волноваться, – ответил Хабулам. – Мои слуги присматривают за ними.

Итак, лошади стояли в какой-то роще; за ними присматривало несколько слуг нашего хозяина. Теперь я убедился, что он доверяет не только Хумуну, но и еще нескольким слугам.

Старый Мубарек велел Баруду эль-Амасату развязать ему руку. Хабулам протянул ему какую-то банку с мазью, наверняка заранее припасенной для такого случая. На земле стоял кувшин с водой для промывания ран.

Я увидел, что пуля, выпущенная мной третьего дня, пробила мышцы его плеча, а вчерашняя пуля размозжила локтевой сустав. Обе раны, особенно последняя, причиняли ему сильную боль, к тому же повязка была наложена очень неумело. В лучшем случае его рука перестанет теперь слушаться, но, по всей видимости, ему придется ампутировать предплечье. Если в ближайшее время раненому не окажут нужной помощи, может начаться гангрена.

После того как Мубареку промыли раны, он велел обвязать руку холстиной, пропитанной мазью, а потом перетянуть ее платком. Во время этой процедуры на лице старика не дрогнул ни один мускул. У него были крепкие нервы, иначе бы он не выдержал такой боли.

– Аллах, Аллах, как тебя изувечил этот чужеземец! – сказал Хабулам. – Эта рука уже никогда не будет такой же ловкой, как прежде.

– Нет; я стал инвалидом, жалким инвалидом, у которого не действует рука, – взвыл старик. – Пусть он умрет за это десять раз. Значит, он легко угодил в нашу сеть?

– Так же легко, как ворона, которой зимой подбросили пакетик с куском мяса. Эта глупая птица сует туда голову, пытаясь вытащить мясо, и, не заметив, что пакет вымазан клеем, прилипает к нему. Она не в силах вытащить голову, так что ее можно брать голыми руками, ведь она ничего не видит. Такой же пакет мы натянули на голову этому чужеземцу. Мой брат описывал его как очень умного человека, но он не оправдал этих слов.

– Нет, он не умен, но за него заступается шайтан.

– Ты ошибаешься, не дьявол на его стороне, а дурной глаз.

– Аллах, Аллах! – испуганно воскликнул Мубарек. – Это правда?

– Он поведал это моему слуге, Хумуну, и предостерег его. Однако, что самое скверное, у него не просто дурной глаз, он наводит порчу на расстоянии. Стоит ему только мысленно представить какого-то человека, и он может наслать на него любую беду, что ни пожелает.

– Аллах, будь милостив к нам! Его не удается одолеть вовсе не из-за дьявола, а из-за его дурного глаза. Тот, кто сражается с ним, невольно смотрит на него, и тогда он пропал. Значит, с этим человеком нельзя сражаться в открытую; его нужно убивать исподтишка и пуще всего остерегаться, чтобы он ненароком не поглядел в нашу сторону.

– В таком случае наш прекрасный план не годится? – спросил Мурад Хабулам.

– Нет, разве что один из вас отважится сыграть роль призрака. Разумеется, я не могу ему советовать, ведь чужеземец посмотрит на него и наведет порчу. И все же кого мы выбрали на эту роль?

– Хумуна.

– Нет, нет! – боязливо воскликнул слуга. – Я был вначале готов на это, но теперь мне вовсе не нравится строить из себя призрак старухи. Моя жизнь мне милее.

– Тогда, может быть, мы найдем другого, – сказал Хабулам.

Поскольку все отказались, он продолжил:

– Итак, нет? Ладно, тогда придумаем что-нибудь другое. Мы собрались здесь все вместе и можем это обсудить.

– Нам не нужно долго совещаться, – пояснил Баруд эль-Амасат. – Мы хотим одного, чтобы эти люди умерли. Нам надо убить их так, чтобы немец не сумел взглянуть на нас. Такое возможно, если мы нападем на него и его людей, когда они уснут.

– Совершенно верно! – согласился Манах эль-Барша. – Подождем, пока они уснут, и нападем на них, если только крысиный яд, который им подсыпал мой брат, не убьет их раньше.

– Крысиный яд? – переспросил Мубарек. – Они что, его приняли?

– Да. Я договорился об этом с Хабуламом, когда сообщил ему о вашем прибытии. Он хотел добавить его в яичный пирог, который они, надеюсь, уже съели.

– Что ж, в таком случае они неизбежно умрут, если только яда положили не слишком мало.

– Ох, я высыпал туда три полные горсти, – сказал Хабулам. – Этого хватит, чтобы извести десяток человек. Эти же мошенники ничуть не пострадали.

– Ничуть? Почему?

– Потому что они не стали есть яичный пирог. Этот плут с дурным глазом тотчас заметил, что пирог отравлен.

– Не может быть!

– Не может быть? Хотел бы я знать, что вообще может быть с этим гяуром! Подумайте только, он пришел ко мне с тремя своими спутниками и принес мне яичный пирог. В своей приветливой, но издевательской манере он сказал мне, что лучшая часть кушанья полагается хозяину и предложил мне отведать этот пирог.

– Ах ты!

– Еще он потребовал, чтобы я ел этот пирог у них на глазах. Он даже украсил пирог дохлыми воробьями, на которых вначале опробовал яд.

– О Аллах! Ему кто-то выдал секрет!

– Конечно. К несчастью, Яник уже отведал этот пирог и, наверное, умрет.

– О нем нечего печалиться! – злобно заметил Хумун.

– Потому что он твой враг? Подумай только, какое подозрение может лечь на меня! Меня обвинят в отравительстве.

И он пересказал изумленным слушателям всю разыгравшуюся сценку. Затем он продолжил:

– Яичный пирог вместе с воробьями уничтожен, и пусть теперь кто-нибудь докажет, что он был отравлен!

– Это докажет смерть Яника.

– О нет! Кто знает, чего он наелся? Я скажу, что сам съел яичный пирог. Мне это нисколько не повредило.

– Но, может быть, чужеземцы сегодня вечером еще будут ужинать?

– Я тоже так думаю. По крайней мере, я предложу им ужин, конечно, без всякого яда, ведь я не хочу, чтобы они снова узнали, что я подмешиваю яд, и изобличили меня. Нет, сегодня вечером я угощу их так щедро и вкусно, словно они и впрямь мои любимые гости.

– Полагаю, ты правильно поступишь. Это гостеприимство собьет их с толку и рассеет их подозрения. Они беспечно уснут и станут легкой добычей для нас. Так что, накорми их как можно щедрее. Ты ведь можешь! Что тебе это стоит? Это пустяк по сравнению с теми невероятными барышами, что ты получал и еще получишь, оставаясь нашим товарищем.

– Невероятными? Ты говоришь так, будто вы принесли мне миллионы. А ведь выгода, которую я получаю, мала по сравнению с опасностью, которой я подвергаюсь, став вашим агентом.

– Ого!

– Подумай хотя бы об этом случае! Если мы убьем чужеземцев и этот случай откроется, то я пропал. Моих связей не хватит, чтобы спасти свою жизнь. А вы уедете отсюда и вас не схватят. У вас нет ни дома, ни имущества. Если я надумаю спастись бегством, я лишусь всего, что у меня есть.

– Так возьмись за дело с умом! – проворчал старый Мубарек. – Не оставляй ни следа от этих ненавистных людей!

– Естественно! Их надо изрубить на кусочки, а потом бросить в пруд, на корм щукам, – сказал другой.

– А щук этих потом буду есть я? – спросил Хабулам с отвращением на лице. – Мне это не нравится!

– Да это же необязательно. Рыб ты продашь. Но нам надо поторапливаться, чтобы до рассвета все было кончено без лишнего шума; стрелять нам нельзя.

Затем они долго обсуждали, как лучше на нас напасть и задушить или заколоть.

В конце концов, они сошлись на том, что надо снаружи подняться по лестнице на башню, открыть люк, ведущий на лестницу, а потом осторожно спуститься по ней в комнату, где мы будем спать непробудным сном.

– Его спутники могут и не спать, – заметил один из них.

– Не думаю, – возразил Хабулам. – Чего им не спать? Они запрут дверь и окна и будут чувствовать себя в полной безопасности, не думая, что кто-то может проникнуть в башню сверху. Разумеется, мы можем вначале убедиться, что они спят.

– Как это?

– Мы подойдем к ставням и прислушаемся. Я уверен, что чужаки уснут; в потемках трудно не задремать.

– Ты ведь им дал лампу?

– Да, но масла там так мало, что она погаснет еще до полуночи.

Старый мошенник не догадывался, что Яник принес нам масло.

– Ступеньки лестницы не скрипят? – осведомился Баруд эль-Амасат.

– Нет, они же из камня; правда, кое-где расшатались, но шума слышно не будет.

– Было бы скверно, если бы мы с грохотом скатились по этой лестнице.

– Не бойтесь этого. Мы возьмем с собой фонарь, чтобы освещать ступени, прежде чем наступать на них.

– Чтобы нас заметили эти люди, не так ли?

– Нет. Там ведь несколько этажей, поэтому свет не будет виден снизу. А спустившись на нижний этаж, мы оставим фонарь и вернемся за ним, лишь когда эти негодяи будут мертвы.

– Тогда я доволен. И все же дело нелегкое. Нам придется ведь проделать все в темноте и без всякого шума. Это трудно.

– Что ж, я не боюсь. Нам надо лишь тщательно обо всем условиться и распределить роли, чтобы каждый знал, что ему делать. Тогда все свершится быстро и спокойно.

– О каких ролях ты говоришь?

– Я думаю, что каждому надо сказать заранее, что ему делать, чтобы мы не мешали друг другу. Разумеется, с этим немецким гяуром придется повозиться двоим.

– Мы с ним справимся, – сказал один из аладжи. – Мы с моим братом берем его на себя.

– Хорошо. Выберем теперь самых сильных среди нас. Нам нужно отрядить на каждого из них по человеку. Не считая аладжи, сильнее всех среди нас миридит. Пусть он возьмет на себя того, кого они называют Оско.

– Нет, – вмешался Баруд эль-Амасат. – Этого Оско возьму на себя я. Он за мной гнался; мне он собирается отомстить, и за это я задушу его своими руками.

– Он тебе собирается отомстить? Почему?

– Потому что я похитил его дочь и продал в рабство. Кому? Вас не касается.

– Конечно, такая шутка понравится не каждому отцу!

– С тех пор он и гонится за мной по пятам.

– А что это за человек? Он похож на серба.

– Он черногорец. Раньше мы были друзьями.

– Стало быть, он тебя оскорбил и ты отомстил ему, украв его дочь?

– Он меня ничем не обидел. Его дочь Сеница была писаной красавицей. Она приглянулась одному господину, и он потребовал отдать ее в жены; она же ему отказала. Тогда он обратился ко мне и предложил мне круглую сумму. Что бы вы сделали на моем месте?

– Деньги того стоят, – усмехнулся Мурад Хабулам.

– Совершенно верно! Я похитил ее, что было легко, ведь она считала меня другом своего отца, а потом передал ее этому господину. Он увез ее с собой в Египет, где ее вскоре снова выкрали.

– Кто же?

– Не угадаете. Тот, кто всем и вся задолжал, – этот негодяй, который зовет себя Кара бен Немей.

– Этот немец?

– Да.

– Да проклянет его Аллах!

– Надеюсь, твое желание исполнится еще сегодня. Эта Сеница любила, собственно говоря, совсем другого человека – сына одного сказочно богатого купца из Стамбула. Его зовут Исла; в Египте он встретился с немцем. Тот отыскал Сеницу, увел ее и передал Исле, который увез ее в Стамбул и сделал своей женой. Хотел бы я знать, как же этот немец выследил ее!

– Опять своим дурным глазом, – сказал Хабулам. – Он все видит, все обнаруживает. А тот, кому ты продал Сеницу и у которого ее снова похитили, не стал мстить?

– Хотел, да ничего из этого не вышло, ведь дьявол хранит немца. Да, этому немцу или кому-то из его спутников позднее даже удалось убить моего друга. И теперь они с Оско гонятся за мной. У старого черногорца, конечно, нет другого, более страстного желания, чем отомстить мне.

– Оно его и погубит!

– Я тоже так думаю и потому беру старика на себя. Миридит же пусть отыщет того, кого они называют Омаром.

До сих пор миридит, скрестив руки на груди, стоял неподвижно и не произнес ни слова. Теперь он шевельнул рукой, словно что-то отстраняя от себя, и спокойно промолвил:

– Мне этот Омар сегодня совсем ничего не сделал.

– Ничего? – изумленно спросил Хабулам. – Ты себе кого-то другого облюбовал? Может быть, того, кого они называют хаджи Халефом? Я принимал тебя за более храброго человека, чем ты сейчас выказываешь себя.

Глаза миридита сверкнули, но он спокойно спросил:

– Ты, значит, думаешь, что мне не хватает мужества?

– Ты выбираешь себе самого маленького среди врагов!

– Кто тебе это сказал? Я, что ли?

– Нет, но это можно предположить.

– Тебе вообще нечего предполагать. Может, ты скажешь, что у меня совсем нет мужества, если я заявлю вам, что не возьму на себя ни одного из этих людей.

Эти слова миридита крайне удивили всех.

– Может, ты хочешь сказать, что не собираешься сражаться с нашими врагами? – вспыльчиво переспросил Хабулам.

– Да, я это имел в виду.

– Ты предаешь нас; надеюсь, что ты пошутил.

– Я сказал это совершенно серьезно.

Возникла пауза, во время которой взгляды всех собравшихся были прикованы к его застывшему лицу. Затем заговорил Баруд эль-Амасат:

– Если ты и впрямь так думаешь, то лучше бы было нам вообще не знаться с тобой. Кто не с нами, тот против нас. Если ты останешься при своем мнении, мы будем считать тебя нашим врагом.

Покачав головой, миридит ответил:

– Я не ваш враг. Вашим планам я не буду мешать, но и помогать вам не стану.

– Сегодня утром ты говорил по-другому.

– С тех пор мое мнение переменилось.

– Так что же, ты уже не считаешь этих людей нашими общими врагами?

– Нет, считаю; ведь они убили моего брата. Но я заключил с ними перемирие.

– Перемирие! Какой ты глупый! И как же увязать это с теми словами, которые ты говорил нам до этого?

– Не думаю, что там есть противоречие.

– Есть, и даже очень большое. Утром ты расстался с нами, твердо намереваясь убить чужеземцев или хотя бы этого Кара бен Немей. Поэтому мы расстроились, когда ты приехал, чтобы сказать нам, что твой план тебе не удался. А сейчас ты даже заявляешь нам, что заключил с ними перемирие. Мы-то думали, что они от тебя улизнули, а ты, судя по твоим теперешним словам, сговорился с ними!

– Разумеется, я с ними побеседовал.

– И, значит, заключил мирный договор?

– Только на какое-то время.

– Чем спокойнее отвечал миридит, тем сильнее волновался Баруд эль-Амасат. Он поднялся со своего места, подошел к ослушнику и сказал строгим тоном:

– Это тебе не позволено!

– Почему? Кто против этого возражает?

– Мы, конечно, мы! Ты – наш союзник и не имеешь ни права, ни дозволения делать что-либо без нашего согласия. Твой договор не имеет никакой силы, так как ты заключил его без нас и направлен он против нас. Этим все сказано!

Брови миридита сошлись. Его взгляд сверкал, но он все еще владел собой и ответил так же спокойно, как прежде:

– Так ты считаешь, что можешь указывать мне?

– Разумеется. Мы – союзники, и ни один из нас не вправе делать что-либо, с чем не согласен другой. Поэтому я говорю тебе, что ты поступил очень неразумно и легкомысленно!

– Тысяча чертей! – гневно воскликнул миридит. – Ты отваживаешься командовать мной, ты, которого я вообще не знаю, о котором не знаю даже, кто он такой, откуда он прибыл и в каком месте отправится в преисподнюю? Если ты меня еще раз так оскорбишь, то моя пуля отправит тебя в бездну, где обитает дьявол. Я миридит, сын самого знаменитого и отважного племени арнаутов, и не позволю себя оскорблять. Раз ты смеешь обращаться ко мне с такими словами, ты стоишь на краю могилы. Одно мое движение, и ты слетишь туда!

– Ого! Я тоже вооружен! – ответил Баруд эль-Амасат, положив ладонь на рукоятку своего пистолета.

– Стой! – крикнул старый Мубарек. – Разве друзьям положено истреблять себя во взаимных распрях? Баруд эль-Амасат, хорошо, что ты так ревностно относишься к нашему делу, но не говори оскорбительных слов. Усядься снова! Пусть Миридит честно расскажет мне, как он заключил перемирие с этим человеком.

Баруд недовольно уселся, а миридит заявил:

– Я дал немцу свой чекан.

– Аллах! Это же священный обычай; такое соглашение нельзя нарушить. Надолго он получил твое оружие?

– Пока сам не вернет мне его.

– Все равно что навсегда!

– Если ему это нравится, я ничего не имею против.

– Не хочу тебя упрекать, потому что не знаю причину твоего поступка. С человеком, который стал твоим кровником, обычно не заключают перемирия без веской причины. Значит, ты чем-то обязан этому немцу, да проклянет его Аллах.

– Я обязан ему всем, а именно жизнью. Она была в его руках, но он не отнял ее.

– Расскажи нам, как все произошло!

Миридит поведал им о своем неудачном покушении, изложив дело так достоверно, что мое поведение было выставлено в самом выгодном свете. Он закончил рассказ замечанием:

– Вы видите, что я поступил вовсе не опрометчиво. Благородство сильнее оружия. Прежде я не верил этой пословице; теперь придерживаюсь того же мнения. Мой брат сам виноват в своей смерти. Но все же я взялся мстить за него и так непримиримо повел себя с немцем, что он, спасая свою жизнь, непременно должен был отнять мою. Он этого не сделал. Я был целиком в его руках, и все же он не тронул ни волоска с моей головы. Кровь за кровь, гласит закон мести, но Коран повелевает: пощада за пощаду. Кому мне внимать: Корану пророка или приговору грешных людей? Разве в священных книгах не сказано: благородство ведет на небеса? Немец оказал мне самое большое благодеяние, какое только мог. И если бы в ответ я покусился на его жизнь, то гнев Аллаха навеки пал бы на меня. Поэтому я отдал ему свой чекан. Но если теперь я и не могу поднять руку против него, не думайте, что я стану вашим врагом. Делайте, что хотите! Мешать вам не буду, но не требуйте от меня, чтобы я участвовал в убийстве своего благодетеля.

Он говорил очень серьезно и убедительно. Его слова произвели желанное действие. Какое-то время остальные молча смотрели на него. Они не могли отказать ему в правоте, но все же им очень не понравилось, что миридит хотел пощадить нас.

– Дьявол да пожрет твоего немца с кожей и волосами! – воскликнул наконец старый Мубарек. – Похоже, этому человеку все удается, все идет ему на благо. Я соглашусь, что причина у тебя была и она увлекла твое доброе сердце, но ты не можешь зайти так далеко. Понимаю, если он подарил тебе жизнь, ты боишься теперь отнять его жизнь, но почему ты решил пощадить всех остальных? Им ты ничем не обязан. На него нападут аладжи; ты же набросишься на Омара, и я не вижу причины, по которой ты не желаешь этого делать.

– У меня есть веская причина. Все, что делает немец, он делает не один, а сообща со своими спутниками. Я благодарен не ему одному, а всем остальным. И даже если бы я был обязан лишь ему одному, все же я не могу поднять руку на одного из его спутников, ведь этим я причиню ему боль. Я пришел вам сказать, чтобы вы в этом деле обошлись без меня. Я решил не участвовать и в любом случае останусь верен этому намерению.

– Подумай о последствиях!

– Мне не о чем думать.

– О нет! Тебе разве безразлично, что ты лишишься нашей дружбы?

– Это что, угроза? Тогда лучше бы ты так не говорил. Я дал немцу свой чекан, то есть свое честное слово, и сдержу эту клятву. Кто решил помешать мне, будет иметь дело со мной. Раз вы хотите превратить дружбу во вражду, делайте это во имя Аллаха, но не думайте, что я вас убоюсь. Мне до вас дела нет, но лишь до тех пор, пока вы меня не трогаете. Вот все, что я хотел сказать. Я закончил, а теперь я ухожу.

Он направился к выходу.

– Стой! – крикнул Хабулам. – Будь в своем уме, останься!

– Я в своем уме, но оставаться мне незачем.

– В такую погоду тебе нельзя уходить!

– Что мне сделает дождь!

– Не надо тебе ехать в Сбиганци в сильную грозу!

Он бросил испытующий взгляд в лицо миридиту. Тот понял его и ответил:

– Не беспокойся! Я не замышляю ничего против вас. Если ты боишься, что я тайком проберусь к этим чужеземцам и предупрежу их, ты ошибаешься. Я пройду вдоль деревьев и возьму своего коня, вскочу на него и уеду отсюда. Я уже сказал, что ничего не замышляю против вас, и слово свое не нарушу.

Он нагнулся, чтобы отодвинуть пучки соломы, служившие дверью. Остальные поняли, что его не удержать, поэтому старый Мубарек сказал:

– Если ты и впрямь решил уйти, то поклянись нам бородой пророка, что не переметнешься к чужакам!

Миридит, гневно дернувшись, ответил:

– Требуя это, ты оскорбляешь меня. Я дал вам слово, так верьте же ему. Или ты не привык держать свое слово? И все же я поклянусь, потому что не хочу расставаться с вами в ссоре. Ты доволен теперь?

– Да, но помни, какая кара ждет тебя, если ты вздумаешь нас обмануть! Мы не позволим шутить с собой!

Это было сказано таким тоном, что задело гордость миридита. Он отошел от двери и, подступив к старцу, сказал:

– И это отваживаешься говорить мне ты, ты, все естество которого лживо, как лживы и все поступки? Кто ты такой? Старый Мубарек, святой! Это ли не ложь? Ты был также бусрой, калекой. Это ли не обман? Откуда ты родом и как звучит твое настоящее имя? Никто не знает этого, никто не может это сказать. Ты свалился на наш край как какая-то напасть, как чума, от которой Аллах стремится хранить правоверных. Ты прижился среди ветхих руин, как ядовитое растение. Я сам человек грешный, но с тобой не могу себя сравнивать, и еще меньше я готов терпеть поношения от тебя. Если ты думаешь, что в твоей власти устрашить меня, то, по мне, это удел слабых – трепетать перед тобой. Каждому из нас дано лишь одно слово, и ты свое молвил. Я это слово никогда не произнесу, пока ты меня не принудишь. Но прежде чем произносить его, воспользуюсь-ка лучше другим словом – словом, которое не слышат, но видят и чувствуют. И если ты хочешь знать, как звучит это слово, то взгляни сюда: оно у меня в руке!

Он выхватил нож из-за пояса и замахнулся на Мубарека.

– Аллах! Ты решил меня заколоть? – испуганно крикнул старик.

– Ни сегодня, ни завтра – пока ты сам не принудишь меня. Не забывай об этом! А теперь спокойной ночи!

Он снова сунул нож за пояс, отодвинул связки соломы и выполз наружу. Хабулам подал знак, и за ним осторожно последовал Хумун, слуга. Вернувшись вскоре, он доложил, что миридит и впрямь уехал.

– Аллах отнял у него разум! – проворчал Баруд эль-Амасат. – Теперь на него нельзя рассчитывать.

– Нет, теперь уже нет, – согласился Мубарек. – Но он не зря мне угрожал. Я постараюсь, чтобы он нам больше не навредил.