Текст книги "На земле штиптаров"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Нет, конечно.

– Он стоял?

– Нет, отскочил.

– Так кто же разорвал сюртук?

Он помолчал и ответил:

– О Аллах, это сложный вопрос, я должен подумать.

– Не надо, а то у тебя уйдут на это все умственные силы.

– Пожалуй. Так ты заплатишь?

– Подожди. Я спрашиваю: кусок вырван из сюртука или сюртук вырван из куска? Я спокойно стоял и держал. А баши рванулся из сюртука.

«Судья» какое-то время стоял, молча уставившись в землю, а потом вдруг громко вскричал:

– Послушайте, жители Остромджи! Вы знаете, насколько справедливы ваши судьи! Я принял решение от имени Корана, что сюртук вырван из куска. Вы того же мнения?

Многоголосое «да» было ему ответом.

– Тогда ты, эфенди, ответь еще на один вопрос. Ты должен был оплатить сюртук, потому что мы считали, что ты его порвал. Сейчас ты не изменишь свое решение по его оплате?

– Совершенно верно, – заметил я, внутренне ликуя по поводу его нелогичных построений.

– Ну и кто же его порвал?

– Коджабаши.

– И кто будет платить?

– Он сам.

– И куда пойдут деньги?

– В судебную кассу.

– И сколько он заплатит?

– Столько, сколько стоит целый сюртук.

– Это верное решение, но нужно определить цену.

– Он был старым и подержанным. Я бы не дал более пятнадцати пиастров.

– Эфенди, это мало.

– Но он большего не стоит.

– Что такое пятнадцать пиастров для кассы падишаха?

– Падишах охотно принимает и меньшие подношения!

– Ты абсолютно прав. Но достойно ли коджабаши носить такой старый сюртук?

– Вряд ли.

– Вот и я так думаю. Достоинство чиновника требует, чтобы он носил добротную длинную одежду. Сколько стоит новый сюртук?

– На базаре в Стамбуле я видел такие вещи за двести и даже триста пиастров.

– Так вот, я сделаю ему строгое внушение, что он неуважительно относился к своей одежде, и приговариваю его к штрафу в пятьсот пиастров. Если он не в состоянии представить деньги, я возьму их имуществом. И сейчас оба его охранника примут его под стражу и запрут. Таков закон.

Баши пытался что-то возразить, но мне уже надоело все это представление. Я кивнул троим моим спутникам и удалился.

За воротами стояла женщина, которая приблизилась, как только увидела меня. Это была Набатия.

– Господин, – сказала она, – я ждала тебя. Я боюсь.

– Кого, меня?

– О нет. От тебя нельзя ожидать зла. Я боюсь за свою жизнь.

– Отчего же?

– Я боюсь мести этих господ. Ты кому-нибудь сообщил о том, что я тебе все сообщила?

– Нет, ни слова.

– Спасибо. Я могу быть спокойной?

– Абсолютно. Я позабочусь о том, чтобы тебя никто не тронул. Придет день, и я навещу тебя.

– Эфенди, тебя послал мне Бог, твой приход – как восход солнца. Пусть Аллах даст тебе спокойный сон и счастливые сны!

Она было пошла прочь. Тут я подумал о том, что мне пришло в голову еще на горе. Я снова окликнул ее и спросил:

– Знаешь растение хадад-дерезу?

– Да, оно колючее и на нем горькие ягоды, похожие на перец.

– Оно растет здесь?

– Здесь нет, в Банье.

– Жаль, мне нужны листья.

– Это легко устроить, у аптекаря они должны быть.

– А против каких болезней их применяют?

– Прикладывают на нарывы. Горячая настойка идет на лечение ушей, флюсов, против темноты в глазах и трещин на губах.

– Спасибо тебе, Набатия, я обязательно куплю себе его. У этого растения удивительные свойства, которые я хочу испытать на себе.

На обратном пути оба стражника болтали о тех подвигах, которые они могли бы совершить, повстречайся им четверо разбойников. Я слушал их вполуха.

Придя в наше жилище, мы с Халефом поднялись наверх, но заснуть сразу не смогли. Насыщенный событиями день никак не хотел отпускать память.

– Сиди, – заговорил первым Халеф. – Сколько мы здесь уже пробыли?

– У меня нет ни малейшего желания оставаться здесь больше, чем необходимо.

– У меня тоже. Что-то местные мне не нравятся. Давай уедем отсюда поскорее – завтра.

– Завтра? Тогда уж сегодня. Завтра уже наступило. Навещу Набатию и сразу уедем.

– Если нас ничто и никто не заставит остаться.

– Я никому не позволю нам помешать.

– Правильно ли я наказал коджабаши плеткой?

– Гм.

– Или же мы должны были спокойно сносить его поведение?

– Нет, в этом случае ты повел себя верно. Он заслужил свое.

– И другой тоже.

– Кого ты имеешь в виду, Халеф?

– Этого казия-муфтия. Такой же мерзавец, как и остальные. Как же я обрадовался, когда ты разрешил мне пустить в ход плетку!

– Дорогой Халеф, ты слишком полагаешься на свою плетку. Пойми, когда-нибудь она может накликать на нас беду.

– Господин, но разве мы не созданы для того, чтобы преодолевать эти опасности?

– Да, до сих пор нам везло.

– И дальше так будет.

– Даже если меня не будет рядом? До сих пор мне удавалось избавлять тебя от врагов. А потом?

– Сиди, об этом я даже думать не хочу. Как только я с тобой расстанусь, считай, мы погибли.

– Это неизбежно: меня зовет моя родина, а тебя – твоя.

– Навсегда?

– Скорее всего.

– И ты никогда не вернешься в Аравию?

– Что такое наше желание? Ничто против воли Бога.

– Тогда я буду просить Аллаха, чтобы он позволил тебе вернуться. Что тебя ждет дома? Ни пустыни, ни верблюдов, ни одной фиги в округе и бездуховные сограждане, на которых даже шакал не покусился бы.

– У меня есть нечто большее, чем у тебя, – родители и братья с сестрами.

– А у меня моя Ханне, краса среди всех женщин и девушек. А где твоя Ханне? Разве ты сможешь обрести ее там, где стал чужим? А у бени-арабов ты можешь выбирать любую, кроме, конечно, моей Ханне. То, что можно у тебя на родине, нельзя здесь, и наоборот. Подумай. Там ты не можешь наказать плеткой человека, который тебя обидел. Тебя посадят в тюрьму по решению кади или назначат штраф. А здесь я могу наказать самого кади. Вот какие дела творятся под присмотром Аллаха! А какие вещи тебе приходится употреблять в пищу!

– Ты ведь об этом ничего не знаешь!

– О, кое-что ты мне рассказал, а многое я разузнал в Стамбуле. У вас есть картофелины, с которыми надо глотать маленькие куски рыбы, а ее может есть только тот, кто выпьет ракии. Дальше – красная морковь и грибы, от которых разъедает внутренности, потом устрицы, похожие на улиток. А разве нормальный человек станет есть улиток? И еще раки, которые питаются дохлыми кротами… Ужасная жизнь! А ездите вы в трамваях – таких ящиках, в которых и стоять-то как следует нельзя. А если видите друг друга, то должны снимать шляпу с головы и махать ею в воздухе. Если один живет у другого, то должен оплачивать жилье. А если кто-то прилежен и трудолюбив и обеспечивает – хвала Аллаху! – всех своих близких трудом своим, то должен платить промысловый налог. Если у вас холодно, вам приходится одеваться в собачьи шкуры, а если тепло, то вы все с себя снимаете за исключением кусочка ткани. Разве это помогает от жары? Если у женщины падает платок, все мужчины бросаются, чтобы его поднять, а если мужчина хочет раскурить трубку, то должен просить разрешения у женщины. Ваши женщины носят платья, которые сверху слишком короткие, а снизу чересчур длинные, а ваша молодежь натыкает на пальцы кольца, как женщины, и расчесывает головы, будто ищет там трещины. Когда ваши люди хотят узнать, который час, они смотрят на башни. Если кто-то чихает, что само собой является облегчением, то зовет Бога, а если покашливает, что может быть признаком чахотки, то, наоборот, молчит, хотя это опаснее насморка. Ваших детей укачивают в колыбели до морской болезни. Молодые люди вешают на нос очки из оконного стекла, а мужчины изучают карточную игру день за днем вместо Корана. Или танцуют до упаду в уморительных нарядах… Разве может быть хорошо в такой стране? Хочешь ли ты снова все это увидеть? Скажи честно, сиди!

Верный маленький хаджи имел смутное представление о жизни в Европе. Что мне было ему ответить?

– Ну, что скажешь? – повторил он, пока я раздумывал.

– Из того, что ты сказал, многое неверно. Кое-что относится к некоторым странам, но к моей – очень мало. Образование многое приносит, но не сразу все полюбишь и…

– Премного благодарен, зачем мне такое образование, которое не дает ничего хорошего? Мое образование состоит в том, что я демонстрирую свою плетку любому бандиту. Так что едва я доеду до местности, где начинается образование, как сразу же поверну обратно.

– И даже меня не будешь сопровождать?

– Тебя? Гм. Вот если бы я был при тебе, а при мне была моя Ханне… Я бы остался и не думал о другом. А сколько нам еще осталось до таких областей?

– Ну, если не будем останавливаться, то за неделю скачки доберемся до моря.

– А потом?

– Потом расстанемся.

– О, сиди, так быстро?

– Увы. Ты поедешь на корабле в Стамбул и Египет, чтобы потом добраться до племени твоей Ханне, а я отправлюсь на север, в страну, где условия жизни так тебе не по душе, что ты даже не хотел бы познакомиться с ней, если бы тебе представилась такая возможность…

– Так быстро я не могу все решить, думаю все же, что у нас будет одна задержка.

– Какая же?

– Такая, что мы не сразу двинемся вперед: эти четверо, что скачут перед нами, еще зададут нам задачек.

– Ты имеешь в виду, что нам еще надо посчитаться с аладжи?

– Ты что-нибудь узнал о них?

Я рассказал ему, что узнал у поселкового головы, не утаил и историю о пуленепробиваемом Халефе.

– Сиди, – озаботился хаджи, – это становится опасным!

– Вовсе нет.

– Как же нет, когда этот дурень возьмет и пальнет мне в голову!

– Не пальнет. Он боится твоего ножа.

– Это верно, а потом, мы ведь здесь не задержимся…

– Я тоже об этом подумал. Кроме того, наш обман позволит получить преимущество перед ними.

– Думаешь?

– Наши враги насторожатся, посчитав одного-двух из нас пуленепробиваемыми.

– Ты серьезно, эфенди?

Бедный Халеф так разволновался, что сел на своей койке.

– Гм. Да, пожалуй.

– Не говори «пожалуй». Если ты говоришь таким тоном, значит, что-то уже решил.

– Да, кое-что придумал. Можно зарядить оружие поддельным патроном, но они могут проверить.

– Далее?

– Далее, можно приготовить броню, но это вызовет характерный звук при попадании, да и броня может быть плохо подогнана.

– О Аллах, скорее бы все это кончилось, сиди!

– Да, это может плохо кончиться.

– Я вижу, у тебя есть средство, по глазам вижу, что есть.

– Есть, но не знаю, как оно здесь подойдет… Есть два металла, которые, если их смешать в правильных пропорциях, дают крепкие пули, выглядящие как свинцовые и такие же тяжелые. Но при выстреле эта смесь летит только за два шага от дула и рассыпается на атомы.

– А что это за металлы?

– Ртуть и висмут. Последний тебе не известен, он дорог и здесь его не достать.

– А как ты его добудешь?

– Только в аптеке. Сразу, как встанем, я займусь этим делом.

– Ты думаешь, с пулей все получится? Не случится ли беда с твоим маленьким хаджи?

– Не беспокойся. Я уже пробовал, после того как прочитал этот рецепт в одной умной книге. Все получилось.

– А кусочки металла не будут видны?

– Нет, металл разлетается на множество невидимых частичек. Эффект будет, если у тебя в руке именно в этот момент окажется настоящая свинцовая пуля, будто ты ее только что поймал.

– Неужели мы это сделаем, сиди?

– Обязательно, только мне нужно достать висмут.

– Думаешь, штиптары узнают, что меня не берут пули?

– У них наверняка здесь есть люди, которые их проинформируют.

– Тогда было бы хорошо, чтобы они думали, что и ты не боишься пуль.

– Конечно.

– Тогда давай и в тебя стрельнем!

– Все зависит от того, сколько у нас окажется материала. С этими людьми нужно быть предельно осторожными.

– Что ты имеешь в виду, сиди?

– Завтра у меня будут светлая борода и светлые волосы.

– Как это тебе удастся?

– Есть такое растение, чьи листья, если их сварить, осветляют темные волосы. Эти листья продаются в аптеках.

– Тебе говорила о них Набатия?

– Да. Это собьет с толку этих парней. Мне надо будет выехать пораньше, чтобы разведать дорогу.

– Они все равно тебя узнают – по коню, которого ни с кем не спутаешь.

– А я и не поскачу на нем.

– А на каком же?

– На твоей лошади, а ты поедешь на вороном.

Едва я это произнес, Халеф мгновенно перенесся со своей койки на край моей постели.

– Что с тобой, малыш? – спросил я встревоженно.

– Это называется перемет – с моей постели на твою, – проговорил Халеф, едва сдерживая волнение. – Ты не оговорился, сиди, я поеду на Ри?

– Я не оговорился.

– О Аллах! Я поеду на Ри! Какое счастье! Я так долго путешествовал с тобой и только два раза удостоился чести ездить на Ри. Помнишь, когда это было?

– Да, что-то такое припоминаю…

– И вот завтра – в третий раз. Ты охотно отдаешь его мне?

– Охотно, Халеф. Ты единственный, кто умеет с ним правильно обращаться.

Если бы Халеф узнал, что я собираюсь подарить ему вороного, когда мы будем расставаться, он сразу сделал бы несколько переметов – причем через тростниковую стену нашей спальни.

– Да, мой дорогой эфенди, я многому у тебя научился. Ри умнее некоторых людей, он понимает каждое слово, знак, кивок. Он благодарнее человека за всю доброту, что для него делают. Я буду заботиться о нем, как о друге и брате.

– Абсолютно в этом уверен.

– Сколько мне сидеть в твоем седле, час?

– Намного дольше. Может, целый день, а может, еще больше.

– Как, о властелин моей души?! Сердце сейчас выскочит у меня из груди. Я всего лишь маленький глупый бени-араб, а ты достойнейший из достойнейших. Ты должен позволить мне прикоснуться губами к твоим губам, что передали такое доброе известие. Если я тебя не поцелую, то рассыплюсь от огорчения.

– Не надо рассыпаться, Халеф. Ты не рассыплешься, даже если съешь все мои зубные щетки, порошок и спички.

– Да, не рассыплюсь, но поцарапаюсь изнутри! – засмеялся он.

И я почувствовал его бороду: шесть волосинок справа и семь слева, которые ткнулись в мои усы. Его уважение ко мне было так велико, что он не отважился сам поцеловать меня. Я же крепко прижал к себе этого бравого парня и смачно поцеловал его в щеку, после чего он встал рядом с моей кроватью ни жив ни мертв от благоговения. А я спросил его:

– Ну что, Халеф, продолжим наш разговор?

– О, сиди, – сказал он, – знаешь, что ты сделал? Ты поцеловал меня!

Потом я услышал шаги и то, как он копается в своих вещах.

– Что ты там делаешь?

– Ничего. Завтра увидишь.

Прошло еще какое-то время, и он уселся на своей кровати.

– Сиди, целый день мне ехать на твоей лошади? Почему так долго? Тебя не будет с нами?

– Не могу пока ответить на твой вопрос, потому как ничего не знаю сам. Постараюсь максимально изменить внешность, а там уж…

– Тебя все равно узнают.

– Сомневаюсь, ведь аладжи меня никогда не видели. Им меня только описывали.

– Тогда действительно, может, ты их и обхитришь. А не может так статься, что они сами приедут в Остромджу?

– Маловероятно.

– Почему нет? Думаешь, им здесь будет неспокойно?

– Нет, наоборот, как мне их описывали, они сами собираются нагнать страху на местное население. И нас собираются подкараулить где-нибудь в глухой местности. Поэтому я не стану брать с собой оружие, а оставлю его вам. Я поеду один и не подам виду, что чужеземец. Думаю, я первым увижу их.

– Даже если ты спрячешься?

– Даже в этом случае. Я найду место, которое подходит для нападения, поищу следы и точно найду их. Но что будет – наверняка сказать нельзя.

– Но нам надо знать, что будет!

– Само собой. Вы поедете спокойным шагом по дороге отсюда до Радовиша. Через два часа переедете реку, а еще через пару часов будете уже на месте. Если по дороге ничего не случится, заедете на постоялый двор, что по правую руку от дороги. Тут возможны три варианта. Или я там…

– Это было бы лучше всего, сиди!

– …или уже уеду…

– Тогда ты оставишь нам сообщение!

– …или меня там еще не будет. Тогда вы меня ждите.

– А если ты не приедешь?

– Обязательно приеду!

– Ты всего лишь человек и можешь ошибаться. Что, если что-то случится и понадобится наша помощь?

– Тогда скачи обратно, но только не на вороном. Он остается с Омаром и Оско. Я не хочу подвергать вас опасности. На этом пути ты увидишь мои особые знаки. Это то, о чем мы говорили раньше. Больше я пока не могу сказать ничего. Надо спать.

– Мне уже не удастся уснуть. История с пулей и вороным не даст мне покоя. Доброй ночи, сиди.

– Спокойной ночи.

Мой любимый хаджи действительно был чрезвычайно взволнован. Было три предмета, которые целиком занимали его голову и сердце. Первым был я, это я знал точно. Потом была Ханне, а затем Ри, вороной. И тот факт, что он будет скакать на нем, не давал Халефу заснуть.

Так оно и получилось. Да и я сам не выспался. Если бы добрая Набатия не поднялась на гору за своими растениями, то не услышала бы разговор с бандитами и не смогла бы меня предупредить. И тогда меня ждала бы верная гибель. Насколько ничтожны потуги людей по сравнению с Божьим провидением! Каким бы умным, сильным и смелым я ни был, без Набатии я бы погиб! Эти мысли заставили меня приоткрыть дверь в прошлое, в котором я и пропутешествовал до утра. И только с первым солнечным лучом провалился я в тяжелое забытье, в полумрак света и теней.

Глава 2
ДВА АЛАДЖИ

Когда я проснулся и распахнул ставни, комнату залил яркий дневной свет. Взглянув на часы, я увидел, что проспал три с половиной часа. Халеф уже встал. Я разыскал его внизу, в конюшне; он чистил вороного с таким рвением, что даже не заметил моего появления. Увидев наконец меня, он спросил:

– Ты уже проснулся? В доме еще все спят. Как хорошо, что ты проснулся, – ведь у тебя столько дел.

– Да? Что такое? – переспросил я, хотя знал, что он имеет в виду.

– Тебе надо сходить в аптеку.

– Время пока терпит.

– Нет, сиди. Такие пули не скоро делаются.

– Откуда ты это знаешь?

– Сиди, я не настолько глуп, чтобы не догадаться об этом.

– Хорошо! Ты, пожалуй, прав; к тому же мне надо еще сварить листья. Только вот я не знаю, где же здесь аптека. В городе все спят; не найдешь никого, кто бы показал этот дом.

– Ты же умеешь отыскивать любые следы, а разве аптеку не найдешь?

– Постараюсь.

Я отворил ворота и вышел на пустынную площадь. Вряд ли аптека располагалась в каком-нибудь закоулке. Она наверняка находилась где-нибудь в центре города, куда легче всего добраться, а я как раз находился именно здесь.

Оглядывая домик за домиком, я заметил старую, обветшалую развалюху, отдаленно напоминавшую жилище. На двух расшатанных гвоздях висела покосившаяся табличка, на которой, к счастью, еще читалась надпись – белая на зеленом фоне: «Хаджи Омрак, доктор медицины, и аптека снадобий». Итак, этот хаджи был врачом, и у него имелся титул доктора или он сам присвоил его себе.

Дверь была заперта, но я толкнул посильнее, и она тотчас подалась. Звонка не было видно, зато виднелась веревка, на концах которой висела пара дощечек. Взрослый человек легко мог достать их. Предположив, что это своего рода колокольчик, я схватил дощечки и стукнул их друг о друга. Раздался такой шум, что пробудил бы любого спящего.

Однако я еще долго колотил в этот кимвал, пока меня не услышали. Надо мной медленно приоткрылся сломанный ставень. Потом показалась странная физиономия. Я увидел желтоватую лысину, блестевшую как слоновая кость; лоб, испещренный складками; два маленьких, заспанных глаза; нос, напоминавший скорее носик бурого глиняного кофейника вроде тех, которые встретишь у нас в деревнях; я увидел широкую складку рта почти без губ; угловатый подбородок, который, казалось, был не шире, чем нос. Наконец, донеслась первая фраза:

– Кто там?

– Пациент, – ответил я.

– Что за болезнь?

– Желудок сломал, – пояснил я без обиняков.

– Сейчас, сейчас! – крикнул доктор. Судя по голосу, он ни разу еще не сталкивался с подобным случаем.

Голова поспешно исчезла; а поскольку я все еще отважно взирал вверх, на меня просыпались части ставня. Я был столь хладнокровен, что отскочил в сторону, лишь когда доски уже лежали на земле.

Через минуту я услышал за дверью такой шум, словно там начиналось землетрясение. Завизжали кошки, залаяла собака, повалилась посуда; кто-то вскрикнул невыразимо красивым женским голосом. Потом на дверь налетело то, что, по-видимому, было доктором. Дверь открылась, и сей ученый муж, встретив меня нижайшим поклоном, милостивейше попросил войти.

Что за образину я увидел перед собой! Этот «доктор и аптека снадобий», если бы его вздумали выставить на наше свекловичное поле, нагнал бы такой неописуемый ужас на воробьев, коноплянок, щеглов и чижей, что они улетели куда-нибудь в Марокко, чтобы никогда в жизни более не возвращаться.

Вблизи его лицо казалось еще более древним, чем прежде. Оно изобиловало складками и морщинами; здесь не найти было ни одного гладкого места. Его халат напоминал скорее рубашку, которая пусть и свисала с плеч до лодыжек, но прикрывала наготу лишь наполовину, ибо почти сплошь состояла из длиннющих дыр и прорех. На одной ноге он носил изрядно стоптанную, красную кожаную туфлю, на другой – сапог из черного войлока. Однако войлок истончился до того, что большой палец ноги бесцеремонно высовывался оттуда, озирая просторы Османской империи. Его лысина была прикрыта старым дамским ночным колпаком, надетым задом наперед из-за той спешки, с которой он помчался исцелять мой сломанный желудок.

– О господин, подойдите поближе! – промолвил он. – Взгляните-ка на эту жалкую кузницу здоровья, где заправляет всем ваш покорный слуга!

Он склонил голову почти до земли и, переставляя ноги как на ходулях, двинулся назад, пока не раздался чей-то пронзительный вопль:

– Какой же ты баран! Взял и наступил мне на мозоли!

Он испуганно подпрыгнул и отскочил в сторону. И тут я узрел нежное создание, шепнувшее эти кроткие слова.

Казалось, оно состоит лишь из лица, старой дерюги и двух голых, ужасно грязных ног. И все же эти ноги были бесконечно привлекательнее, чем лицо. Обладатель «кузницы здоровья» был настоящим Аполлоном по сравнению со своей женой. Я бы предпочел стыдливо умолчать о прелестях ее лица.

Тем временем она подошла ко мне и поклонилась так же почтительно, как и ее супруг.

– Добро пожаловать, милостивый повелитель! – приветствовала она меня. – Мы счастливы узреть красоту твоего лица. Что тебе угодно от нас? Потоки нашего повиновения да изольются на тебя водопадом.

– А ты, наверное, нимфа этого восхитительного водопада? – промолвил я весьма вежливо, ответствовав ей столь же учтивым поклоном.

Она же, несколько раз клацнув челюстями, кивнула своему муженьку и, умоляюще воздев правую руку, стукнула его указательным пальцем по лбу и упрекнула:

– Смотри, он называет меня красивой! Его вкус куда лучше твоего!

Обратившись ко мне, она заговорила самым благосклонным тоном; голос ее звучал очень любезно:

– Уста твои умеют изрекать приятное, а твои очи узревают достоинства твоих ближних. Этого мне и следовало от тебя ожидать.

– Как? Ты меня знаешь?

– Очень хорошо. Внизу, у источника здоровья, ты разговорился с Нахудой, моей славной наперсницей, и с Набатией, что приносит нам травы. Они-то и рассказали нам о тебе. Потом мы видели тебя у баши. Мир полнится хвалами тебе, а сердце мое источает тебе хвалебные оды. Мы плачем горькими слезами, скорбя, что болезнь привела тебя к нам. Но мы переберем тысячу и одно лекарство и найдем, как избавить тебя от страданий. Никто еще не уходил от нас, не добившись помощи и избавления. Посему ты можешь спокойно довериться нам.

Ее слова звучали уж очень обнадеживающе. Да и сама она выглядела так, будто не только перебрала тысячу и одно лекарство, но еще и проглотила все их, а теперь испытывает на себе их действие. Этим людям я бы не доверился, если бы заболел! Поэтому я ответил:

– Прости, о светоч целебных дел, что не пытаюсь тебя утруждать. Я – хаким-баша, верховный лекарь моей страны, и горести тела моего мне знакомы. Оно нуждается совсем в иных снадобьях, нежели тела жителей здешней страны. И я пришел лишь за тем, чтобы взять снадобье, что излечит меня.

– Жаль, очень жаль! – воскликнула она. – Мы бы изучили рану твоего желудка и доподлинно точно измерили ее. Краешек твоего тюрбана мы помазали бы нашим снадобьем. Если бы ты надел его, рана затянулась бы в считанные часы.

– Может быть, ваше лекарство то же, что у меня, ведь мое действует так же быстро. И все же позволь мне приготовить его самому.

– Твоя воля – наша воля. Пройди в палату волшебных снадобий и выбери себе все, что душа твоя пожелает.

Она открыла дверь и пошла впереди меня. Я следовал за ней, а позади ковылял на своих ходулях хозяин этой аптеки и повелитель сей «нимфы водопада».

Увиденное вскоре преисполнило меня тем странным чувством, которое вульгарно зовут «жутью».

Я очутился в комнате, которая походила скорее на гусятник, чем на аптеку. Тут же я ударился о что-то головой. Под ногами расстилалась матушка сырая земля. Стены были сбиты из неошкуренного горбыля. На гвоздях, один за другим, рядами висели холщовые мешочки. Посреди потолка болтался шнур, к которому был подвешен огромный наконечник для клизмы. На одной из досок лежали несколько ножниц странного вида, старые банки, тазик для бритья и зубные щипцы с толстенными щечками. На полу лежала всякого рода посуда, целая и разбитая; повсюду царил неописуемый запах.

– Вот! – сказала она. – Это наша патентованная кухня. А теперь скажи нам, из каких снадобий составить твою желудочную мазь.

Аптекарь напирал на меня, напряженно заглядывая в лицо. Казалось, он рад был узнать мой рецепт.

– Есть у тебя в одном из мешочков садар? – спросил я.

– Садар тут, – ответила красотка.

– Садар? – удивился ее муж. – Наука называет его лотосом.

Сей практикующий врач и хаким хотел показать мне, что знает латинское название растения. А поскольку оно устарело, я возразил:

– На самом деле наука зовет его Celtis australis.

Разинув рот, он изумленно посмотрел на меня и спросил:

– Разве есть две разных науки?

– О, их более сотни.

– Аллах! Я знаю только одну. Сколько ты хочешь взять садара, о повелитель?

– Полную горсть.

– Прекрасно! Я насыплю тебе в пакет. Что ты еще хочешь, повелитель?

На полу лежала бумага – я готов был поспорить на пятьдесят пиастров, что ее подобрали на улице. Он поднял ее, свернул в кулек, лизнул краешек, чтобы бумага склеилась, и сунул туда пригоршню Celtis australis. Поскольку я намеревался использовать его как наружное средство, я не протестовал против столь фамильярных манер аптекаря.

– Есть ли у тебя щелочь? – спросил я.

Он удивленно поглядел на меня, хотя я употребил известное арабское слово. Его рот вытянулся в самодовольной улыбке, и он осведомился:

– О какой из них ты говоришь?

– Мне все равно.

– О повелитель, я знаю, что твоя родина лежит на западе. У меня есть очень хорошая щелочь, привезенная оттуда, и если тебе угодно, ты ее получишь.

– Как ты ее называешь?

– Шавел сую.

– Покажи мне ее!

Он принес мне флакончик, на котором, как я и предполагал, можно было прочесть: «Eau de Javelle, fabrique de Charles Gautier, Paris».

– Как ты достаешь эту щелочь? – спросил я его.

– Я купил несколько флакончиков у торговца, гостившего у меня. Он прибыл из столицы Франсы, которая зовется Прагой.

– Ты ошибаешься. Прага – столица Богемии, а столица Франсы – Париж.

– Эфенди, ты знаешь все?

Его супруга мигом встряла в наш разговор:

– Молчи! Я давно это знала. Ты дурак, а не врач и аптекарь! Что вам еще угодно, повелитель?

– Есть у тебя ртуть?

– Да. Мы наливаем ее в барометр и термометр, когда изготавливаем их.

– Как? Вы мастерите их сами?

– Да. Ты нам не веришь?

– Охотно верю! Когда человек знает столько лекарств, он знает все!

– Ну разве не так? Ты, я вижу, умный и образованный человек. Сейчас мы получили партию из Салоник. А когда у нас не было ртути, мы заливали в трубки козье молоко. Оно такое же белое и показывает погоду точнее, чем ртуть.

– Ты серьезно это говоришь?

– Конечно. А ты разве этого не знал?

– Нет, моя почтенная.

– Вот видишь, мы здесь умнее, чем в западных странах. Козы точно знают, что за погода на дворе. Если собирается дождь, они мчатся прямо в загон. Так что молоко – полезная вещь.

– Ты женщина умная. Это сразу видно.

– Так сколько же тебе ртути, повелитель?

– Примерно полкило. Есть у тебя столько?

– Побольше есть.

– Погоди немного. Я хочу лишь глянуть, есть ли у тебя еще одно вещество, что мне нужно.

– Какое же это?

– Висмут. Это, конечно, редкий металл. Есть ли он у тебя?

– Да. Мы готовим из него чудный белый грим.

– Хорошо. Тогда дай мне его.

– Ртуть налить тебе тоже в пакет?

– О нет! Ртуть сразу же улетучится.

– Ах, конечно! Это как любовь мужчин. Она тотчас пройдет, если, если…

– Если ее насыпать в такой же кулек?

– Да, только кулек – это сердце. И он не удержит вашу любовь. Ох, любовь, любовь! Сколько бедных женщин ты сделала несчастными.

Она гневно глянула на мужа, сорвала с него колпак, водрузила себе на голову и прошипела:

– Эх ты, как ты можешь наряжаться в мои украшения! Хочешь осквернить свою жену?

Он быстро прикрыл свою лысину руками и воскликнул:

– Ну, жена, ты сама попираешь священное достоинство мужчины! Разве ты не знаешь, что нам воспрещено обнажать главу нашего тела!

Но остроумная бабенка нашла, как ему помочь. Она ответила:

– Надень-ка коробку из-под муки!

В тот же миг она схватила круглую картонку, в которой еще оставалась мука, и, не обращая на это внимания, нахлобучила коробку прямо на «главу его тела». Его лицо тотчас покрылось пудрой. Однако он не рискнул проронить хоть слово и спокойно отнесся к необычному цилиндру, надетому на лысое вместилище его учености. Как правоверный мусульманин, он не мог обнажить свою голову и потому был счастлив, что она вновь была чем-то покрыта. Какое впечатление эта шляпа произвела на меня, умолчу. Он же, опустившись на колени, принялся рыться в старой посуде.

– Что ты там ищешь? – спросила его прекрасная половина.

– Бутылку, чтобы отлить туда ртуть для эфенди. Вот как раз одна завалялась.

Он поднялся и протянул жене бутылку. Она была так велика, что в нее уместился бы весь запас ртути и, может быть, даже осталось еще место. Жена поднесла бутылку к огню, взглянула на ее содержимое и сказала:

– Там еще есть старый лак!

– А разве это повредит?

– Очень здорово! Возьми-ка воду и отмой бутылку!

Он послушно удалился с бутылкой.

Через какое-то время, проведенное мной в беседах с ученой женщиной, он вернулся, раскрасневшись от напряжения, и в отчаянии промолвил:

– Я так и не отчистил ее. Попытайся сама!

– Ну и бестолочь ты! – сказала она. – Вы, мужчины, ничего не умеете.

Она удалилась с бутылкой. Я не проронил ни слова. Он доверительно принялся рассказывать мне случаи из своей счастливой семейной жизни, пока не вернулась жена, еще более красная, чем прежде был он.

– Эфенди! – пожаловалась она. – Бутылка заколдована. Лак не достать оттуда.

– Я знаю, как это сделать.

– Как? Неужели?

– Да. Его надо удалять оттуда не водой, а скипидаром. Вода не растворяет лак.