Текст книги "На земле штиптаров"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Сиди! – испуганно воскликнул малыш. – Ты с ума сошел?

– Нет. Развяжи его!

– Я этого не сделаю.

– Мне что, самому браться за это? Он не стрелял мне в спину, а сражался со мной в открытом бою. Прежде чем стрелять, он обратился ко мне с пышной речью, во время которой я мог бы убить его, если бы намеревался. Он не вероломный убийца, и я не хочу обращаться с ним, как с таковым. Сними лассо!

Теперь Халеф повиновался и развязал миридита. Тот поднялся с земли. Если бы мы подумали, что он первым делом побыстрее удерет от нас, мы бы ошиблись. Он потянулся, выпрямил руки, так долго прижатые к телу веревкой, а потом подошел ко мне.

– Эфенди, – сказал он, – я не понимаю, что означают твои поступки.

– Я же сказал об этом!

– Я свободен?

– Иди куда глаза глядят.

– Ты не требуешь от меня ничего? Совсем ничего?

– Нет.

– Даже не берешь с меня обещания пощадить тебя?

– Это мне не пришло в голову!

– Но ведь мне надо тебя убить!

– Попытайся!

– Ты же знаешь, что сегодня вечером я последую за своими спутниками.

– Я знаю это и не имею ничего против того, что ты делаешь.

– Ты знаешь, где они ждут меня?

На его лице читались признаки некой внутренней борьбы. Гордость и кротость, ненависть и умиление спорили друг с другом. Потом он сказал:

– Ты будешь считать меня за труса, если я приму от тебя свободу?

– Нет. Я тоже согласился бы на это и все равно считал бы себя храбрым человеком.

– Хорошо, тогда я приму от тебя жизнь. Ни один человек не стал бы больше иметь со мной дело, если бы я принял подарок от убийцы моего брата, чтобы загладить месть. Нет, кровная месть по-прежнему разделяет нас, но на какое-то время она утихнет. Я вижу, здесь лежит мой чекан. Я возьму его и передам тебе, хотя он и так твоя законная добыча. Ты понимаешь, что это означает?

– Нет.

– Это знак того, что кровная месть временно утихла. Как только ты вернешь мне топор, она вспыхнет снова.

– Тогда я оставлю его у себя, чтобы мы больше не сражались.

– Да. Ты решил его взять себе?

– Я возьму его.

– Куда убежала моя лошадь?

– Она пасется там, наверху, у кустов.

– Тогда я пойду. Эфенди, я рад бы тебе протянуть на прощание руку, но на твоих руках кровь моего брата. Я могу коснуться тебя, лишь чтобы убить. Прощай!

– Прощай!

Он зашагал прочь. Удалившись от нас, он еще раз обернулся и кивнул нам, а затем подошел к лошади и вскочил на нее.

Чекан я храню до сих пор. Кровная месть все еще спит и, пожалуй, не пробудится никогда.

Маленький портной взирал на эту сцену с напряженнейшим вниманием. Казалось, что, несмотря на все мои обещания, он был уверен, что я прикажу убить миридита. Доволен ли он был таким исходом дела или же нет, по выражению его лица было непонятно. Оно не выражало ничего, кроме необычайного изумления.

Халеф был явно недоволен. Ему бы больше понравилось, если бы я приказал всыпать этому человеку полсотни плетей, а потом отпустить. Однако дело даже не в низости подобного наказания; после такой порки мой смертельный враг вдвойне был бы обозлен на меня, в то время как теперь мне уже нечего было его опасаться.

Хаджи не рискнул меня упрекать, поэтому выместил всю досаду на портном:

– Эй ты, хозяин иглы и нитки, чего ты стоишь здесь, уставясь в небо, словно оно дождит верблюдами? Чем ты так удивлен?

– Меня изумил эфенди.

– Меня тоже.

– Он мог бы его убить.

– И тебя тоже!

– Меня? Почему?

– Придет время, скажу, хотя могу тебе и написать это.

– Но если вы убьете меня, вы останетесь без проводника/

– Жаль, конечно!

– И кто знает, что еще случится с вами в пути!

– Ничего! Хуже, чем с тобой, не будет. Ты знаешь здешние законы кровной мести?

– Знаю.

– Верно, что теперь их вражда утихла?

– Верно, конечно, пока чекан не вернут хозяину. Но он обязался удержаться лишь от кровной мести; от всего другого – зарока нет.

– Что ты имеешь в виду?

– Он может, к примеру, напасть на вас, чтобы ограбить и убить. В таком случае он убил бы вас как грабитель, а вовсе не как кровник.

– Аллах велик, но честность ваша ничтожна, – ответствовал Халеф. – Что пользы моему соседу, ежели я поклянусь ему не воровать его тыквы, а сам ближайшей ночью стащу его дыни. Все вы тут мошенники и плуты!

Я прервал его беседу вопросом:

– Как далеко отсюда до Йерсели?

– Всего лишь час езды.

– Мы можем остановиться там, чтобы освежиться. Есть там хане?

– Да, я знаю хозяина.

– И где ты предложишь провести нам ночь?

– В Килиссели; там я тоже знаю хозяина.

– Долго ли туда ехать?

– От Йерсели добрых четыре часа.

– Почему ты выбираешь именно эту деревню?

– Это очень красивое место. Оно лежит в долине Мустафа, где все, что угодно сердцу, очень дешево и имеется в изобилии.

– Далеко ли оттуда до Ускюба?

– Восемь часов.

– Хорошо, остановимся в Килиссели.

Портной поехал впереди, указывая нам дорогу. Казалось, он не волновался за нас. Оско и Омар ехали позади него, а я мог поговорить с Халефом так, чтобы нас не слышали.

– Сиди, – с любопытством спросил Хаджи, – так ты думаешь, что он и есть тот самый Суэф?

Я кивнул; тогда он спросил, подмигнув мне сбоку:

– Так ты сдержишь свое слово о «полусотне»?

– Он получит, что причитается, но не сейчас.

– Он заслужил порядком плетей. Я очень удивился тому, что ты ему столько понаговорил, хотя знаешь, что он наш противник.

– Я сделал это с умыслом.

– Да, у тебя всегда есть умысел. Ты видишь дальше, чем мы, и потому делаешь вид, что доверяешь этому портному. Я бы, наоборот, изо всех сил отхлестал его плеткой и оставил лежать.

– Это пользы бы не принесло. Пока он с нами, нам будет известно все, что замышляют его сообщники, строя нам козни. Сегодня вечером они нападут на нас; они полагают, что уж в этот раз непременно добьются успеха. Сегодня вечером все мы должны быть убиты. Как? Этого я, конечно, не знаю.

– Мы узнаем это.

– Естественно. А поможет нам портной. Надо тайком наблюдать за ним – только чтобы он этого не заметил, а то сразу же насторожится. По его действиям мы наверняка поймем, что произойдет.

– Хорошо, я буду смотреть в оба.

– Я тебя даже попрошу об этом, ведь не могу же я сам со всем управиться. Из-за больной ноги я снова останусь дома. Вам втроем придется следить за всем, что творится на улице. Нам надо знать все: где находятся аладжи, Баруд и остальные, когда и где они переговорят с портным, когда, где и как мы должны быть убиты.

– Сколько же всего надо разузнать, сиди! Значит, и аладжи там будут? Они же поехали через Энгели!

– От Энгели до Килиссели они могут добраться по дороге, ведущей из Истиба в Ускюб. Они будут там раньше нас. Теперь самое главное – найти их логово. Мы, разумеется, пока еще не можем составить какой-то определенный план; вначале надо разузнать местность и понять обстановку. Но прежде всего не спускайте глаз с портного ни на минуту.

– С этого коварного предателя! Он ведь казался таким надежным и честным человеком! С какой же целью он прибыл в эти края, сиди?

– Я думаю, он – особо доверенное лицо Жута. Он выполняет его важное поручение.

– Ладно, мы узнаем это, сиди. Пока мы можем радоваться, что избавились от худшего из наших врагов.

– Ты имеешь в виду миридита?

– Да. Сегодня вечером его уж точно не будет.

– А я думаю, что он наверняка приедет.

– Чтобы помочь аладжи?

– Наоборот, чтобы помочь нам справиться с ними.

– Эх, не верю я в это!

– А я верю. Этот миридит человек храбрый. Он лишь потому стал моим врагом, что пуля, выпущенная мной, случайно попала в его брата; нет, он сражался со мной не ради Жута. Я думаю, теперь он нас зауважал; он с презрением относится к тому, как действуют против нас другие, пытаясь сразить нас коварно, исподтишка. Он помнит, что я даровал ему жизнь. Кому из людей не мила жизнь! Так что, он благодарен нам.

– А других ты тоже стал бы щадить? Может, и они тебе были бы благодарны?

– Нет, все это жалкие негодяи. Будь у них такой же характер, веди они себя так же откровенно, как он, мы бы давно справились с ними. Я уверен, что он вернется и, может быть, его присутствие будет нам полезно.

Как и сказал портной, мы добрались до Йерсели примерно через час. Это была горная деревушка, о которой нечего особо сказать. Мы остановились в хане и немного перекусили: выпили кислого молока с кукурузными лепешками. Лошади были напоены.

Мне бросилось в глаза, что, когда показалась деревушка, портной заторопился, поясняя нам, что якобы должен заказать нам угощение. Халеф взглянул на меня, пожал плечами и спросил:

– Ты знаешь почему?

– Он скажет хозяину, что его надо звать не Суэф, а Африт.

– Я тоже об этом подумал. Но он ведь имел дело и с нашим хозяином в Сбиганци!

– Быть может, там он известен под именем Африт.

– Или хозяин все же был не совсем честен с нами.

– Тоже возможно, но я в это не верю.

Перекусив, мы поехали дальше и вскоре спустились с западного края плато в упомянутую уже долину Мустафа; чтобы пересечь ее вдоль и поперек, требовалось немало часов. Мы миновали плодородные поля, урожай с которых был уже собран, проехали по дороге, что вела из Энгели в Команову, и через четыре часа увидели перед собой Килиссели.

Хотя здешние места выглядели неромантично, было в них что-то очаровательное. Горы исчезли; тем пленительнее казались нам лиственные леса, росшие по обеим сторонам дороги; некоторые из этих деревьев не сбрасывали листву на зиму. Мы миновали великолепные фруктовые плантации, где привольно вызревали южные плоды. Справа и слева тянулись обширные, теперь уже убранные, хлебные поля. Когда мы приблизились к деревне, то увидели огромный рыбный пруд; в его кристально чистой воде отражались деревья раскинувшегося здесь сада. Этот обширный сад примыкал к дому, напоминавшему замок; дом производил впечатление в стране жалких лачуг.

– Что это за дом? – спросил я портного.

– Это замок, – ответил он.

– Кому он принадлежит?

– Хозяину постоялого двора, у которого мы заночуем.

– Этот замок и есть постоялый двор?

– Нет.

– Ты же говоришь, мы остановимся в хане?

– Я думал, вам все равно, говорю ли я о хане или конаке. Хозяина я знаю. Он очень рад принимать у себя гостей; он вас тепло встретит.

– Кто же он?

– Турок из Салоник. Он удалился от дел, чтобы спокойно отдохнуть здесь. Зовут его Мурад Хабулам.

– Как он выглядит?

– Он средних лет, долговязый, немного худощавый и безбородый.

Я не испытывал ни малейшей приязни к долговязому, худому и безбородому турку. Я не мог представить себе храброго, честного, прямодушного турка в обличье этакого скелета. Мой опыт подсказывал мне, что в Османской империи надо остерегаться любого тощего человека, ростом чуть выше среднего и к тому же безбородого. Выражение лица у меня было несколько кислое, поэтому портной переспросил:

– Тебе не нравится, что я веду вас к нему?

– Нет, просто я считаю, что нескромно останавливаться впятером у совершенно незнакомого человека.

– Но не вы же будете напрашиваться в гости; наоборот, он вас станет просить об этом.

– Это что-то новенькое!

– Я хочу тебе пояснить, что он любит принимать гостей. Я часто приезжаю к нему, и он всегда просит меня приводить к нему чужих людей, если только их не надо стыдиться. Он любит принимать чужеземцев; он человек ученый и много повидал, как и ты. Друг другу вы понравитесь. К тому же он так богат, что его не волнует, остановится ли у него десяток гостей или два десятка.

Человек ученый и повидавший виды! Это привлекало. И чтобы еще больше расположить меня, портной добавил:

– Ты увидишь роскошное жилище с гаремом, парком и всем, что может позволить себе богач.

– Есть ли у него книги?

– Большая коллекция.

Разумеется, теперь я покончил со всеми сомнениями и выслал вперед портного, чтобы он доложил о нас.

Пока я болтал с Халефом о баснословно богатом, ученом турке, предполагая, что того и не надо было извещать о нашем прибытии, ведь ему доложили об этом аладжи, как вдруг лошадь Халефа резко дернулась.

Мы ехали вдоль края пруда, по глади которого к нам приближалась лодка. В ней сидела девушка; она гребла, энергично взмахивая руками.

Она была одета как любая незамужняя болгарка. Из-под красной косынки, которую она повязала вокруг головы, свешивались две длинные, тяжелые косы.

Она явно торопилась. Еще не привязав лодку, она выпрыгнула из нее и хотела пробежать мимо нас. Ее красное платье, ее поспешность или что-то другое напугали лошадь Халефа: та прыгнула вперед, полоснула девушку копытом и сбила ее.

Мой вороной тоже немного испугался ее и встал на дыбы. Болгарка попыталась подняться, но при этом подкатилась прямо под мою лошадь и громко вскрикнула от страха.

– Тихо! Ты лишь напугаешь лошадь! – крикнул я. – Лежи спокойно!

Вороной немного погарцевал, но не наступил на нее; теперь она могла подняться. Она хотела сразу уйти, но я окликнул ее:

– Стой! Подожди секунду! Как тебя зовут?

Она остановилась и посмотрела на меня. У нее было юное болгарское лицо, мягкое, круглое и полное, с маленьким носом и кроткими глазами. Судя по одежде, она была из бедной семьи; шла она босиком. Вероятно, лошадь Халефа больно ее задела, ведь девушка теперь как-то странно поднимала ногу.

– Меня зовут Анка, – ответила она.

– У тебя есть родители?

– Да.

– Братья и сестры?

– О, много!

– А возлюбленный?

Ее свежее лицо покрылось яркой краской, но ответила она быстро:

– Да, красавец!

– Как же его зовут?

– Яник. Он батрак.

– Так вы оба, наверное, небогаты?

– Если бы произошло чудо и мы разбогатели, я бы давно за него вышла замуж. Но пока что мы только копим деньги.

– И сколько же?

– Я тысячу пиастров, и он тысячу.

– Чем же вы потом займетесь?

– Мы переедем в окрестность Ускюба, где живут наши родители, и возьмем в аренду сад. Его отец садовник, мой – тоже.

– Ну и как? Удается вам копить? Растет сумма?

– Очень медленно, господин. Я получаю слишком маленькую плату, а ведь мне еще надо иногда давать деньги отцу; он тоже арендует землю.

Это меня обрадовало. Я видел перед собой славную, прямодушную девушку. Она отдавала отцу часть своего скудного заработка, хотя это лишь отдаляло ее желанное счастье.

– Ты ушиблась? – спросил я.

– Меня задела лошадь.

Все обошлось не так плохо, ведь она довольно хорошо могла стоять на ногах; однако я полез в сумку, достал мелочь, может быть, пятьдесят или семьдесят пиастров, вытащил деньги и дал их ей.

– Анка, сходи к врачу и аптекарю, чтобы твоя рана зажила. Вот тебе немножко денег, чтобы оплатить визиты к обоим.

Она быстро хотела взять их, но отдернула руку и промолвила:

– Я не могу это принять.

– Почему нет?

– Быть может, мне вообще не нужно идти ни к аптекарю, ни к врачу, поэтому я не могу взять деньги.

– Так возьми их от меня в подарок!

Она очень смутилась и растерянно спросила:

– За что же? Я ведь ничем тебе не помогла, ничего не сделала.

– А этого, когда дарят подарок, и не требуется. Отложи это к деньгам, которые копишь, или отошли отцу; ему, пожалуй, тоже нужны деньги.

– Господин, ты говоришь хорошие слова. Я вышлю деньги отцу. Он будет молиться за тебя перед Божьей Матерью, хоть ты и мусульманин.

– Я не мусульманин, а христианин.

– Мне еще радостнее это слышать. Я католичка, и мой жених принадлежит к той же вере.

– Что ж, я бывал в Риме и видел святого отца в окружении кардиналов.

– Ах, если бы ты рассказал мне об этом!

Это желание, хоть и продиктованное отчасти женским любопытством, все же проистекало из ее чистого сердца. Это было видно по ее открытым, светящимся глазам.

– Я бы рад был тебе рассказать, но ведь я, наверное, не увижу больше тебя.

– Ты здесь чужой, как я вижу. Где ты решил остановиться?

– У Мурада Хабулама.

– Святая Матерь Божья! – испуганно воскликнула она.

Она быстро шагнула ближе ко мне, схватила стремя лошади и вполголоса спросила:

– Ты случайно не тот эфенди, которого ждут здесь с тремя спутниками?

– Я эфенди, и у меня есть три спутника. Ждут ли меня здесь, не знаю.

– Ты выехал сегодня из Сбиганци?

– Да.

– Тогда это ты.

Поднявшись на цыпочках, она шепнула мне еще тише:

– Смотри в оба!

– Ты можешь говорить громче, Анка. Мои спутники вправе слышать все; они – мои друзья. Кого же мне надо опасаться?

– Мурада Хабулама, моего хозяина.

– Ах, так ты у него в услужении?

– Да, и Яник тоже.

– Так что же мне грозит?

– Вас хотят лишить жизни.

– Это я уже знаю. Ты можешь мне сказать, как нас хотят убить?

– Пока не знаю. Я случайно услышала, и Яник тоже. Мы уловили кое-какие слова и поняли, что с вами произойдет что-то страшное.

– Не хочешь ли стать моей заступницей?

– Рада буду, очень рада, ведь ты – человек моей веры и видел святого отца. Я помогу тебе, и пусть мой хозяин прогонит нас!

– В этом случае я позабочусь о вас.

– Ты и впрямь так поступишь, эфенди?

– Даю тебе слово.

– Значит, ты сдержишь его, ведь ты христианин. Я не могу тебе сказать сейчас больше, у меня нет времени; мне надо идти на кухню, потому что госпожа уехала в Ускюб. Ее тотчас отослали отсюда, как только доложили о вашем скором прибытии. Остерегайтесь Хумуна! Наш хозяин использует этого слугу для особых поручений. Хумун ненавидит меня, потому что Яник мне милее, чем он. Вас поселят в Башне старой матери, и я постараюсь вас извещать обо всем. Если я не сумею сама прийти, то пошлю к вам Яника; вы можете ему доверять.

Проговорив все это взахлеб, она убежала.

– Господин, что мы тут слышали! – сказал Оско. – Какая опасность нам тут грозит? Не лучше ли нам остановиться на постоялом дворе?

– Нет. Там мы по-прежнему будем в опасности, не имея возможности от нее защититься. Здесь же у нас будут помощники и друзья, от которых мы узнаем, что собираются с нами сделать.

– Сиди прав, – согласился Халеф. – Аллах послал эту девушку и ее жениха, чтобы они помогали нам. Наверное, христианство – все же хорошее дело, раз оно тотчас соединяет сердца. Поскольку я мусульманин, мне не стать христианином, но если бы я не был мусульманином, я бы поклонялся Иисусу Христу. Смотрите! Нам машет портной, предатель!

Мы подъехали к углу каменной стены, ограждавшей сад, и направились вдоль нее к открытым воротам. Перед ними стоял портной, дожидаясь нас.

– Проезжайте, проезжайте! – воскликнул он. – Вас рады здесь приветствовать! Хозяин ждет вас!

– А сам он не выйдет нас встречать?

– Нет, у него болит нога; он не может выйти.

– Так мы доставим ему огромное неудобство?

– Вовсе нет. Он обрадуется, если кто-то нарушит его одиночество и поговорит с ним, ведь самое худшее в его болезни – скука.

– Что ж, придется ему помочь. Мы развлечем его и займем чем-нибудь.

Глава 6
В БАШНЕ СТАРОЙ МАТЕРИ

Мы въехали в ворота. Издали мне казалось, как и уверял портной, что я вижу замок. Но как же он выглядел вблизи!

Разумеется, замок был огромным, но уж очень обветшалым. На нас смотрели пустые оконные проемы. Крыша во многих местах прохудилась. Штукатурка со стен осыпалась. 'Возле фасада лежала кирпичная крошка, ведь дождь и снег постепенно размывали кладку.

Возле ворот нас встретил человек, чья длинная физиономия не внушала никакого доверия; он напоминал висельника.

– Это – Хумун, слуга господина, – пояснил портной.

Ах, вот он, человек, которого нам надо опасаться! Он отвесил нам низкий, почтительный поклон и, указав на двух крепких парней, стоявших позади, молвил:

– Эфенди, мой господин с прискорбием узнал, что ты не можешь ходить. Поэтому он велел этим людям внести тебя к нему. У них хватит сил, ты можешь им довериться.

Я спустился с коня. Оба парня устроили для меня своего рода паланкин: их руки были крепко переплетены, а ладони застыли в рукопожатии. Я опустился на эти сцепленные ладони и откинулся на переплетенные руки; на таком паланкине я был внесен в коридор и мимо двух ближайших комнат доставлен в гостиную. Мои спутники следовали за мной.

Гостиная была сносно обставлена. Вдоль стен стояли диваны. Напротив входа, на возвышении, восседал владетель замка. Рядом с ним находилось такое же возвышение, которое, видимо, предназначалось для меня; перед хозяином лежало также несколько подушек для моих спутников.

Оба носильщика остановились вместе со мной в дверях. Хозяин поклонился, не приподнимаясь со своего места, и сказал:

– Добро пожаловать, почтенный эфенди! Да благословит Аллах твой приезд в мой дом и да окажется долгим твое пребывание здесь! Прости, что не могу подняться, ибо подагра гложет мои ноги, мешая мне двигаться. Позволь внести тебя, дабы ты занял место по правую руку от меня. Твои спутники могут отдохнуть подле нас.

Меня усадили рядом с ним, а трое моих друзей расположились напротив нас. В знак благодарности я сказал, естественно, несколько вежливых слов, заодно извинившись перед ним; в ответ он заверил меня, что благодарить обязан не я, а он.

Носильщики удалились, а слуга принес кофе и трубки. На Востоке принято судить о богатстве человека по его курительным трубкам. По этой мерке Мурад Хабулам был очень богатым человеком.

Чубуки его трубок были изготовлены из настоящего розового дерева, оплетены золотыми нитями и украшены жемчугом и драгоценными камнями. Мундштуки казались подлинными шедеврами. Их янтарь был того полупрозрачного, дымчатого вида, который ценится на Востоке гораздо выше, чем прозрачный. Маленькие чашки стояли в золотых блюдцах изысканной ажурной работы, а когда я попробовал напиток, то принужден был признать, что пил лучший кофе лишь однажды – в Каире. Естественно, я потягивал его на восточный манер вместе с мелко истолченной гущей. Каждая чашечка вмещала содержимое примерно четырех наперстков.

Табак тоже был тонкой выделки. Жаль, что головки трубок были так малы! Стоило сделать полтора десятка затяжек, как приходилось вновь набивать трубки; заботился об этом Хумун, любимец своего господина.

Поскольку обычай требовал, чтобы гостя не расспрашивали сразу же о делах, мы обменялись лишь общими фразами. Но вот хозяин придвинулся ко мне поближе, спросив:

– Удалась ли тебе сегодня поездка, эфенди?

– Аллах мне сопутствовал, – ответил я.

– Африт, портной, сказал мне, что ты едешь из Сбиганци?

– Я был там со вчерашнего дня.

– А до этого?

– В Радовише и Остромдже.

– Ты был в пути не один день?

– Да, ведь мы едем из Эдрене и Стамбула.

– Из Стамбула! Как хорошо с тобой обошелся Аллах, позволив родиться в городе падишаха!

– Я родился вовсе не там. Я приехал туда из Дамаска, миновав Палестину.

– Так, значит, ты житель Дамаска?

– Опять же нет. Я франк, точнее германец. Я отправился из моего отечества в Сахару, чтобы оттуда попасть в Египет и Аравию.

– Велик Аллах! Так далеко тебя завели твои странствия? Удачной ли оказалась торговля?

– Я путешествую не за тем, чтобы торговать. Я хочу посмотреть разные страны, взглянуть на народы, их населяющие, узнать их языки и обычаи. Вот зачем я надолго покинул родину.

Он устремил на меня недоверчивый взгляд.

– Вот зачем? Аллах! Что пользы тебе любоваться горами и долами, пустынями и лесами, людьми и зверьми? Что проку тебе видеть, как люди одеваются, и слышать, как они говорят?

Как часто я встречал этот давний предрассудок. Люди такого склада вообще не понимают тех, кто отправляется в другие страны, к другим народам, влекомые одним лишь любопытством. Торговая поездка, паломничество в Мекку – вот что понятно им, а все остальное превосходит их разумение.

– Ты любишь географию? – спросил я его.

– Очень. Люблю читать такого рода книги.

– Кто же их пишет?

– Ученые мужи, побывавшие в тех или иных странах.

– И ты, пожалуй, благодарен этим людям, развлекающим и просвещающим тебя своими книгами?

– Конечно!

– Что ж, и у меня на родине есть люди, которые хотели бы иметь подобные книги. Их читают многие, многие тысячи людей. Значит, должны найтись и люди, которые пишут их и путешествуют в далекие страны, чтобы познакомиться с ними. К числу таких отношусь и я.

– Так, стало быть, ты географ. Но все же я спрашиваю: что проку тебе в том? Ты покидаешь свой дом, свой гарем; ты отрекаешься от радостей бытия, чтобы сносить на чужбине тяготы, голод и жажду и, может быть, даже подвергаться опасностям.

– Бывает, конечно, такое.

– Потом ты садишься за работу и пишешь до рези в глазах, чтобы люди, охочие до сплетен, узнали, что ты повидал. Что пользы тебе в том?

– Разве нет наслаждения в странствиях?

– Право же, нет, а есть лишь изрядные тяготы.

– Пожалуй, тебе, к примеру, не придет в голову взобраться на высокую гору, чтобы увидеть восход солнца?

– Нет, у меня вполне здравый ум. Зачем мне покидать этот удобный диван, где я курю и попиваю кофе? Зачем мне куда-то взбираться, карабкаться, а потом снова спускаться? Все это бесполезно. Солнце восходит и заходит, даже если я не сижу на вершине горы. Аллах все так мудро устроил, и мне, сколько бы я ни карабкался на горы, ничуть не изменить Божий промысел.

Да, вот каковы бывают взгляды этих людей! Аллах, Аллах, всюду и повсюду Аллах! Вот их девиз и вот оправдание душевной и телесной лени.

– Значит, ты не желаешь возлагать на себя тяготы и опасности дальних странствий ради того, чтобы только познакомиться с чужими краями? – спросил я.

– Нет, этого я не сделаю.

– И все же в этом есть прок для меня. Этим я живу.

– Как так? Ты можешь вкушать горы и запивать их реками, которые зришь?

– Нет, но если я напишу книгу об этом, то получу за нее деньги, и это будет моим доходом.

Сейчас я, наконец, произнес нечто разумное, на его взгляд.

– Ах, – сказал он, – теперь я понимаю тебя. Ты не географ, а торговец книгами.

– Нет, торговец книгами платит мне за то, что я пишу, делает из этого книгу и продает читателям. Так мы оба зарабатываем деньги.

Он приложил палец к носу, немного подумал и сказал:

– Теперь сообразил. Ты вроде тех, кто привозит кофе из Аравии, а торговец книгами вроде тех, кто продает его в развес?

– Да, примерно так.

– Ты записываешь все, что видишь?

– Не все, но лишь то, что интересно.

– Что интересно?

– Что занимает мой ум и мои чувства больше обычного.

– Например, если ты познакомился с очень хорошим человеком?

– Да, он попадет в мою книгу.

– Или с очень плохим?

– Я напишу и о нем, чтобы читатели узнали его и возненавидели.

Он сделал серьезное лицо и почесал голову мундштуком. Такой поворот дела ему не нравился; он встревожился.

– Гм! – буркнул он. – Значит, по твоей милости те и другие, хорошие и плохие, станут известны в твоей стране?

– Так оно и есть.

– Ты напишешь их имена?

– Конечно.

– Кто и что они есть, где живут, в каком городе, селении, доме?

– Скрупулезно точно.

– Что они сделали, о чем ты говорил с ними, что узнал о них?

– Все-все!

– Аллах, Аллах! Ты – жуткий предатель! Тебя же надо бояться!

– Людям добрым не надо меня бояться; я прославлю их имена повсюду, ведь мои книги переводятся и на другие языки. А вот плохим людям есть чего страшиться, если о них узнают и будут презирать их и ненавидеть.

– Ты напишешь и о Сбиганци?

– Очень много чего напишу, ведь мне пришлось там очень многое пережить.

– А потом, быть может, напишешь и о Килиссели?

– Непременно, ведь Килиссели – красивое место, и я не могу его пропустить.

– Что же ты напишешь об этом селении?

– Пока еще не знаю. Все зависит от того, что я здесь увижу, услышу, узнаю и испытаю. Вот, например, я воздам хвалу твоим прекрасным курительным трубкам и великолепному кофе.

Он молча посмотрел куда-то перед собой; на какое-то время воцарилась тишина. С той самой минуты, как меня внесли сюда, я внимательно следил за ним. Казалось, его лицо было мне знакомо. Где-то я уже видел его!

Он не производил впечатления богатого человека. Ткань его тюрбана была грязной и старой, кафтан был таким же. Ног его я не видел, потому что из-за подагры они были туго замотаны. Однако ступни оставались голыми; он сунул их в старые, тонкие, стоптанные туфли.

Как сказано, он был очень худым, долговязым человеком. Его лицо усеивали складки. Острые черты лица, крохотные, колкие, жесткие глаза, сильно развитый подбородок, широкий рот с опущенными вниз уголками – все это мешало назвать его внешность хоть сколько-нибудь приятной. Так, именно так выглядело бы лицо скупца, который думает только о прибыли, который лишь загребает деньги, не задаваясь вопросом, каким путем они ему достанутся.

– Надеюсь, – сказал он наконец, – что тебе понравится у меня и ты напишешь обо мне только хорошее.

– Я в этом уверен. Ты так радушно меня принял, что я благодарен тебе.

– Я бы принял тебя совсем по-иному и ухаживал бы за тобой куда лучше, но хозяйка моего дома уехала, а я не могу ходить. Мои ноги гложет подагра. Я заработал ее на войне.

– Ты был солдатом? Или, пожалуй, офицером?

– Нет, еще лучше и выше! Я был военным поставщиком; я снабжал героев султана продуктами и одеждой.

Ах, военный поставщик! Я вспомнил жалких, полураздетых, вечно голодных солдат и подумал о денежных мешках, которые набивали в годину войны эти господа интенданты.

– Разумеется, ты занимал очень важную должность и пользовался огромным доверием султана, – заметил я.

– Да, так оно и есть, – гордо изрек он. – Интендант выигрывает сражения; он приводит солдат к победе. Без него нет ни храбрости, ни отваги; без него воцаряются голод, нищета и недуги. Отечество многим обязано мне.

– Можно я упомяну это в своей книге?

– Да, упоминай, прошу тебя. Ты написал много хорошего об империи и подданных падишаха?

– Очень много, – кратко ответил я, заметив, что ему хотелось бы перейти к самой важной для него теме.

– Но, пожалуй, и кое-что плохое ты написал?

– Не без этого; всюду есть хорошие и плохие люди.

– Много плохих людей ты у нас встретил?

– Да, особенно в последнее время и в здешних краях

Он заерзал. Ему хотелось затронуть эту тему.

– Теперь читатели книги узнают обо всем. Эх, была бы у меня такая книга!

– Тебе ее не прочесть, ведь она будет напечатана не на твоем родном языке.

– Так, может, ты мне сейчас хоть немного поведаешь об ее содержании?

– Пожалуй, попозже, когда отдохну.

– Я покажу тебе твое жилище. Но сперва, может быть, ты хоть немного расскажешь мне.

– Я и впрямь очень устал; однако, чтобы ты видел, что я чту желания моего гостеприимного хозяина, один из моих спутников, Халеф Омар, вкратце поведает о том, что мы пережили в последнее время.

– Так пусть он начинает; я слушаю.

Халеф был очень рад поведать ему о наших приключениях. Но вот эта просьба, прозвучавшая коротко, почти как приказ, разозлила его. Я понял, что произойдет.

– Сперва позволь мне заметить, – начал он, – кто же тот человек, что был так добр, чтобы посвятить тебе свой рассказ. Я Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абул Аббас ибн Хаджи Давуд эль-Госсара. Мое прославленное племя, живущее в пустыне, ездит на лучших кобылах Хасси-Фердшана, и воины моего феркаха убивают львов копьем. Пращур моего прадеда устремлялся в сражение вместе с пророком, а праотец этого героя вкушал арбузы вместе с Авраамом, отцом Исаака. Разве череда твоих предков столь совершенна?