Текст книги "На земле штиптаров"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– Здесь люди честные живут.

– Вероятно, ты ошибаешься.

– Кого ты имеешь в виду?

– Я снова назову Чурака.

– Господин, поверю во все, только не в это!

– Тогда этот мясник, видимо, ловкий притворщик.

– Нет, он дельный человек, он даже мой друг.

– Тогда ты не очень осмотрителен в выборе друзей.

– Приведи доказательства, эфенди!

– Я так и сделаю, но тебе придется хранить строжайшее молчание. Пусть Чурак не догадывается, что я говорил о нем с тобой.

– Я буду молчать.

– Тогда я тебе кое-что расскажу. Может, ты слышал о старом Мубареке из Остромджи?

– Да. Его считают святым; он творит чудеса.

– Ты в это веришь?

– Нет, я не мусульманин.

– Этот человек очень опасный злодей. Похоже, он один из пособников Жута.

– Господин, ты говоришь удивительные для меня вещи.

– Э, да я изобличил этого Мубарека, а каса в Остромдже, согласившись с моими доводами, арестовала его. Но он бежал и теперь вместе с тремя другими преступниками и обоими аладжи, его сообщниками, едет сюда.

– Храни нас Бог!

– Они навестят мясника Чурака.

– Так ты по-прежнему считаешь, что он преступник?

– Да, но сейчас я ничего не требую от тебя. Я лишь надеюсь, что ты не будешь мне мешать.

– Это мне и в голову не придет. Я к твоим услугам.

– Пока еще эти люди вряд ли добрались до деревни, но мне нужно знать об этом наверняка.

– Да, их здесь нет. Я бы их заметил. Мясник живет напротив меня, в доме на той стороне – ты видишь его сквозь ставень. Так вот, мясника вообще не было дома; он приехал лишь час назад.

– Ты не попросишь его зайти ко мне? Мне хотелось бы с ним поговорить.

– Как прикажешь. Мне присутствовать при разговоре?

– Нет. Я требую только, чтобы ты не дал ему никакого намека; будь с ним так же приветлив, как всегда.

Он вышел и отослал слугу; я видел, как тот скрылся в доме мясника. Я жадно ждал появления Чурака. Я представлял себе угодливого, вежливого человечка, преисполненного лести. Я был убежден, что он какой-нибудь укрыватель краденого, а не разбойник с большой дороги.

Я достал копчу, отобранную мной у трактирщика Деселима из Исмилана, и прикрепил ее к своей феске. Халеф проделал то же самое. Упомяну, кстати, что я уже не надевал зеленый тюрбан.

Такую копчу носили бандиты; мы решили показать мяснику, кто мы такие. Если Мубарек со своими сообщниками еще не прибыл сюда, то, надеялся я, мне удастся уже сегодня раскрыть тайну, разгадку которой я долго и безуспешно искал. Конечно, я строго-настрого наказал моим спутникам быть поприветливее с этим человеком и ни в коем случае не пробудить в нем недоверие.

Но вот я увидел, как мясник вместе с посыльным вышел из дома. Я ошибся. Этот человек был совсем не таким, как я себе его представлял.

Он был высоким и крепким, стройным и жилистым, как настоящий горец. На нем были феска, красные шаровары, синий жилет, украшенный серебряными шнурами, и красная, расшитая золотом, короткая куртка с длинными рукавами. На желтом шелковом платке, которым он был препоясан, висели нож и два пистолета. Ноги его были обуты в сверкающие сапоги, доходившие ему до колен.

На дворе он обменялся несколькими словами с хозяином, а затем вошел внутрь. Его темные глаза окинули нас цепким взором; несколько мгновений он пристально всматривался в меня. Эти глаза произвели на меня странное впечатление. Они были холодны, бездушны, жестоки. Казалось, они не могут глядеть на человека с теплотой. На секунду они сузились, и в уголках глаз появились крохотные складки. Потом взгляд стал равнодушным.

Он приветствовал меня и поклонился, как человек, который старается быть вежливым, но не теряет уважения к себе. Он спросил:

– Это ты эфенди, что хотел со мной поговорить?

– Да. Прости, что мешаю тебе. Усаживайся.

– Позволь, я постою. У меня мало времени.

– Возможно, наш разговор продлится, дольше, чем ты полагаешь. Или ты не хочешь терять времени, потому что принимаешь гостей?

– У меня нет никаких гостей.

– И не ждешь никого?

– Нет, – коротко ответил он.

– Тогда прошу тебя сесть. У меня болит нога, я не могу встать, и мне стыдно сидеть в присутствии вежливого человека.

Теперь он присел. Как ни зорко я всматривался в него, я не мог заметить ничего, что могло бы пробудить подозрения. Это был уверенный в себе штиптар; его пригласили к незнакомцу, и теперь он ждет от него объяснений. Он не старался подольститься, не производил впечатление коварного человека, тайно помогающего разбойникам.

– Ты знаешь, что это такое? – спросил я, указывая на копчу.

– Нет, – ответил он.

Этого я ожидал. Не мог же он с первого вопроса выдать себя незнакомому человеку.

– Посмотри-ка внимательнее на эту пуговицу!

Он равнодушно глянул на нее и произнес:

– Ба, пуговица! Ты меня из-за нее позвал?

– Да, – ответил я без обиняков.

– Я торгую коровами и лошадьми, а не пуговицами, – прозвучал его ответ.

– Это я знаю. Такими пуговицами вообще не торгуют. Я прибыл, чтобы передать тебе привет.

– От кого? – холодно спросил он.

– От Деселима, трактирщика из Исмилана, и его брата.

Теперь его глаза глядели приветливее, лицо чуть расслабилось.

– Ты их знаешь? – спросил он.

– Очень хорошо. Как мне не знать их?

– В самом деле? А почему?

– Потому что мы братья.

– Так откуда ты прибыл?

– Из Стамбула. Я посланец Усты; ты слышал о нем.

– Знаю. К кому он тебя послал?

– К Жуту.

– Ты его рассчитываешь найти?

– Думаю, да.

– Гм! Это трудно.

– Не так трудно, ведь ты подскажешь мне, где его искать.

– Я? Что я знаю о Жуте! Ты принимаешь меня за разбойника?

– Нет, за храброго штиптара, знающего, что такое копча, и действующего, как положено в таких случаях.

– Господин, я хорошо знаю, что мне делать. Ты носишь копчу главаря, а ведь мы отменили этот знак. Он не действителен, им слишком злоупотребляли. Сейчас другие знаки.

– Какие? – невозмутимо спросил я.

– Ты знаешь, что я не скажу тебе о них, ведь ты сам должен был мне их предъявить.

– Ты говоришь о словах?

– Да. Первое слово означает место. Так где ты ищешь Жута?

– В Дерекулибе.

– Верно, господин. Слышу, что ты и впрямь наш человек. А другой пароль? Ты его знаешь?

Увы, но я не догадывался, что же это за слово. Внезапно мне вспомнился возчик из Остромджи; я слышал, как он представлялся старому Мубареку. Стоя перед дверью, он крикнул: «Бир сирдаш, близкий друг». Может, это слово и здесь сгодилось бы за пароль? Я решил рискнуть и ответил:

– Конечно, я его знаю, ведь я же «бир сирдаш», близкий друг.

Он удовлетворенно кивнул, протянул мне руку и сказал почти дружеским тоном:

– И это верно. Ты один из наших. Я могу тебе доверять и рад тебя приветствовать. Не хочешь ли ты покинуть этот дом и стать моим гостем?

– Благодарю тебя. Ты понимаешь, что мне лучше остаться здесь.

– Ты человек умный и осторожный. Это меня радует, тебе можно доверять. Какую весть ты привез?

– Об этом я скажу только Жуту.

– Что ж, ты умеешь молчать. Гм! Что мне делать?

Он встал и задумчиво прошелся по комнате. Потом он спросил:

– Это что-то личное или касается всех?

– Речь идет о деле, которое принесет много пользы.

Его глаза жадно сверкнули.

– А что ты ждешь от меня?

– Что ты отведешь меня в Дерекулибе.

– Ты думаешь найти там Жута?

– Надеюсь.

– Ладно, могу тебе откровенно сказать, что он сам тебя будет ждать там, когда я его извещу. Это займет всего часок. У тебя хватит терпения?

– Если все так и будет, я подожду, хотя очень спешу.

Естественно, мне надо было опередить Мубарека. Если он приедет раньше, я пропал.

– Я поспешу, – уверил он. Потом бросил испытующий взгляд на моих спутников и промолвил: – Кто эти люди?

– Мои друзья и спутники.

– Они тоже прибыли по тому же самому делу?

Я кивнул, и он продолжил расспросы:

– И они тоже хотят взглянуть на Жута?

– В этом нет надобности. Достаточно, что я один поговорю с ним.

По его лицу скользнула тихая, неопределенная улыбка. Он потеребил кончики своих длинных усов, еще раз обвел всех троих испытующим взором и ответил:

– Пусть они тоже поедут с нами. Раз они прибыли с тобой, Жут наверняка решит на них взглянуть.

– И это верно.

– Но, господин, я вижу, что ты носишь сапоги, которые пристало надевать лишь больным людям. Что у тебя с ногами?

– В поездке я повредил ногу; теперь не могу ходить.

– Как же ты отправишься в Дерекулибе?

– Верхом.

– Ах! Видно, что ты не знаешь дорогу туда. На лошади ты не проедешь сквозь чащу.

– А нельзя сделать так, чтобы сам Жут пришел ко мне?

– Что ты выдумываешь! Он не соизволит появиться, даже когда его попросит о встрече сам падишах.

– Верю!

– Никто не смеет видеть его лицо. Он всегда мажет его черной краской. Разве он появится здесь в таком обличье?

– Нет, понимаю, что нет. Но как же я проберусь к его дому?

– Есть только одно средство: тебя придется нести.

– Это очень неудобно. Носильщики устанут.

– О нет! Им не придется нести тебя на руках; пусть они возьмут паланкин. У меня он есть. Моя мать так стара и слаба, что не может ходить. Поэтому я изготовил для нее паланкин, чтобы она могла наносить визиты, не утруждая свои ноги.

– Я благодарен тебе. А с носильщиками ты сам договоришься?

– Где ты их думаешь найти? Носильщики! Не можем же мы позвать посторонних людей? Они тотчас выдадут нашу тайну. Тебя понесут твои люди.

– Хорошо; так пусть они сейчас же сходят за паланкином.

– Не все так быстро делается. Сперва я извещу Жута. А ты пока скажи хозяину, что я твой друг и что ему полагается делать все, что я говорю от твоего имени.

– Почему такие сложности?

– Потому что я не знаю, что ты сообщишь Жуту и чем кончится ваш разговор. Возможно, мне придется вернуться в деревню с каким-нибудь поручением. Быть может, Жут предложит тебе остаться его гостем, и вообще, кто знает, что еще произойдет. Тогда с помощью хозяина я сумею выполнить твои поручения.

– Хорошо, я согласен с этим, – ответил я.

– Ладно. Через час возьмите паланкин и идите на окраину деревни. Остановитесь справа, возле ворот. Я буду ждать снаружи, ведь нас не должны видеть вместе.

Он подошел к ставню, открывавшемуся в сторону двора, и окликнул хозяина, сказав ему:

– У меня есть поручение от этого эфенди. Через час он отправится в путь, а потом, возможно, пошлет тебе весточку. Он сейчас подтвердит, что тебе надо делать все, что я ни передам. Спроси его сам об этом.

Хозяин вопросительно глянул на меня, и я подтвердил, что это так. Затем мясник удалился. Я видел, как он вошел в дом, и скоро снова покинул его.

– Не понимаю тебя, господин, – завел разговор хозяин, остановившись с нами. – Я думал, ты считаешь мясника преступником, а ты даешь ему такие полномочия. Теперь, когда он вернется, я обязан повиноваться ему.

– Ни в коем случае! Я сказал это для отвода глаз, а сейчас отказываюсь от своих слов. Возможно, я и пошлю его к тебе, но непременно дам ему листок из записной книжки, на котором напишу одно только слово: «Аллах». Если он предъявит тебе этот листок, сделай то, что он просит; если же листка у него не будет, не подчиняйся ему.

– Он обидится на меня.

– Это не так скверно для тебя; хуже будет, если обижусь я. Он может покуситься на наше оружие и моего коня. У тебя есть какая-нибудь конюшня, которую запирают на ключ?

– Да, господин.

– Пусть наших лошадей отведут туда и двое слуг останутся их сторожить. Я оплачу их услуги. Лошадей ты лично передашь нам и никому другому. Понятно?

– Да. Но ты ставишь меня в щекотливое положение.

– Я не нахожу в этом ничего щекотливого. Ты охраняешь наших лошадей и следишь за тем, чтобы их не украли. Вот и все. За их пропажу ты, естественно, отвечаешь перед нами.

– О господи! Если возмещать стоимость твоего вороного жеребца, мне придется продавать дом! Я сам возьмусь его охранять!

– Пусть будет так, а теперь принеси нам еды.

Мы пообедали, а через час Омар и Оско принесли паланкин из дома мясника. Я взобрался на него, еще раз напомнил хозяину, как ему подобает вести себя. Затем мы отправились в путь.

Омар и Оско несли паланкин. Их ружья висели у них на плечах. Халеф шел впереди и нес три ружья, свое и оба моих, поскольку оружие не умещалось на паланкине. Миновав деревню, мы заметили мясника. Он тоже увидел нас и, повернувшись, зашагал в сторону леса, держась от нас подальше. Лишь когда мы вошли в лес и нас уже никто не мог увидеть издалека, он остановился и подождал нас.

Он окинул нас удивленным, почти разгневанным взором, сказав:

– Зачем вы взяли с собой оружие? Мы что, собрались идти в бой?!

– Мужчине положено носить оружие, если он не раб и не слуга, – ответил я.

– Здесь оно ни к чему!

– Мы не привыкли расставаться с ним.

– Сейчас вам придется это сделать, иначе вы не поговорите с Жутом. Он не любит, когда к нему приходят с оружием. Если вы сложите оружие возле его дома, оно будет в целости и сохранности, ведь я останусь с ним.

– Я не даю свое оружие никому, – возразил я, – а если Жут не станет с нами говорить, я не буду тебе больше докучать.

Я немедленно дал приказ поворачивать назад. Процессия снова направилась в сторону деревни. Мясник ругнулся и окликнул нас:

– Стой! Так дело не пойдет! Я доложил Жуту о тебе, и он на меня обидится, если я не приведу вас к нему.

– Тогда не приставай к нам с разными глупыми просьбами.

– Ничего глупого Жут не делает. Я узнаю, позволит ли он вам оставить оружие. Он удивит меня, если сделает исключение.

Он раздраженно пошел вперед, а мы последовали за ним.

Мне не понравилось, что он настаивал на том, чтобы мы остались безоружными. Быть может, Мубарек уже пробрался туда? И нас, стало быть, вели в ловушку, из которой нам не выбраться? Нет, пока мы вооружены, нам нечего бояться. А если они нападут на нас в пути! Я беззащитен. Паланкин представлял собой носилки, на которых был установлен решетчатый деревянный домик. Я сидел, подогнув под себя ноги, что было весьма неудобно из-за моей больной ноги. Двигаться я практически не мог. Если бы в момент нападения я открыл дверь и выпрыгнул, то получил бы пулю в живот. Да и выпрыгнуть я не мог, мешала нога. Один выстрел из кустов, и Халеф с тремя своими винтовками бессилен что-либо сделать. Оско и Омар заняты паланкином, поэтому мы даже не в силах вовремя оказать отпор. Мы находились в безвыходном положении.

Лес был не так густ, как описал его мясник. Мы бы спокойно могли проехать среди деревьев. Он солгал нам, и это лишь усилило мое недоверие. Я чуть-чуть приоткрыл дверцу домика и приготовил револьвер.

Мы находились в долине, окруженной с двух сторон скалами, которые, как я заметил, понемногу сближались. Там, где они сошлись, мы сделали остановку. Нам потребовалось примерно полчаса, чтобы добраться сюда.

– Вот этот дом, – сказал мясник, когда носильщики опустили паланкин. – Выходи, господин!

Я распахнул дверцу и выглянул. Рядом отвесно вздымались скалы; там, где они сходились, образовалась расселина; она была совершенно голой; не было ни выступа, ни трещинки в сиените[17]17
  Сиенит – горная порода, состоящая главным образом из полевого шпата.


[Закрыть], где могло бы пустить корни хоть какое-то растение.

Вплотную к расселине прижимался дом, выстроенный из бревен; крыша тоже была бревенчатой; сверху ее устилала древесная кора. Дверь казалась незапертой.

– Доложи обо мне, пока я буду спускаться, – сказал я.

Он вошел в дом, оставив дверь открытой. Я увидел, что возле стен стояли лавки допотопного вида.

Напротив входа виднелась другая дверь, тоже распахнутая. Она казалась очень узкой и низкой; сверху была прибита железная скоба, в которую, очевидно, вставлялся засов, лежавший сейчас где-нибудь в доме. Дверь вела внутрь.

Там находилось какое-то темное помещение, ведь староста говорил, что дом разделен на две половины. Мне показалось, что в дальней комнате горит свет.

Мне бросилось в глаза, что бревенчатая крыша загораживала заднюю часть расселины. Туда невозможно было заглянуть. Там легко могли укрыться несколько человек.

Мясник, наконец, вернулся.

– Господин, – сказал он. – Жут требует, чтобы вы сложили оружие.

– Мы этого не сделаем.

– Почему нет? Жут ведь один!

– Мы совсем не боимся за себя; мы носим оружие только по привычке.

– Жут не терпит, чтобы перед ним стоял человек с оружием.

– Ах так! В самом деле нет?

– Нет, никогда.

– И все же ты только что побывал у него, хотя имеешь при себе нож и два пистолета!

Он смутился, но тут же ответил:

– Я – совсем другое дело. Я его самый близкий друг.

– Тогда с нас довольно, – решительно ответил я. – Халеф, мы возвращаемся.

Оско и Омар уже взялись за ручки паланкина, но тут вмешался мясник:

– Ну и упрям же ты, господин! Хорошо, я пойду и еще раз спрошу.

Он снова вошел в дом и вернулся с известием, что мы можем войти. Я не стал спускаться наземь, а велел занести меня в дом прямо в паланкине. Заглянув во вторую дверь, Халеф шепнул мне:

– Там сидит лишь один-единственный человек; он не вооружен; лицо у него черное.

– Двери внутри есть?

– Ни одной.

Второй дверной проем был очень низким и узким, но все-таки носильщики протиснулись туда вместе с паланкином. При свете фонаря я заметил, что эта комната, напоминавшая пещеру, имела треугольную форму. Основанием этого остроугольного треугольника была передняя стена комнаты вместе с дверью. Его боковые стороны, образованные гладкой скальной породой, были длиннее. В задней части комнаты, в самом ее углу, располагался фонарь, слепивший своим огнем. Возле фонаря сидел Жут. Он облачился в черное одеяние, напоминавшее рясу. Его лицо было вымазано сажей и плохо освещено, поэтому черты его были неразличимы. Не мог я и рассмотреть, из чего состоял потолок этого скального домика. Мы находились в расселине. Над нами наверняка нависал потолок, иначе бы сюда проникал дневной свет.

Оско и Омар поставили паланкин так, что его дверца открывалась по направлению к Жуту. Свет фонаря падал мне прямо в лицо. Мясник встал у выхода. Обстановка была авантюрной, но не опасной.

Разговор начал Жут:

– Ты обратился ко мне. Что ты от меня хочешь?

Его голос звучал глухо и неестественно. Было ли то следствием плохой акустики или же он менял голос, чтобы остаться неузнанным?

Он произнес всего несколько слов, и тем не менее мне показалось, что я слышал уже этот голос – не тон, не тембр, а манера произношения навела меня на эту мысль.

– Ты Жут? – спросил я.

– Да, – медленно ответил он.

– Передаю тебе привет.

– От кого?

– Сперва от Усты в Стамбуле.

– Его же нет в живых!

– Что ты говоришь?

– Он мертв. Его сбросили с галереи башни в Галате.

– Шайтан! – вырвалось у Омара, который его и сбросил.

Откуда Жут это знал? Ни один гонец не мог бы промчаться так быстро, как мы.

– Ты разве еще не знаешь об этом? – спросил он.

– Я знаю это, – ответил я.

– И тем не менее ты передаешь мне привет от него, привет от мертвеца?

– А ты не думаешь, что он мог передать его мне перед своей смертью?

– Может быть. Но кара найдет его убийцу, и да умрет он медленно и жалко, снедаемый голодом и жаждой. Тебе есть что передать от других людей?

– Да, от Деселима из Исмилана.

– Но и он мертв. Ему пробили затылок и украли его копчу. Его убийцу ждет та же участь, что и убийцу Усты. Дальше!

– Дальше я передаю тебе приветствия от старого Мубарека и обоих аладжи.

– Эти трое сами уже почтили меня приветствием. Выслушивать привет от тебя нет надобности.

– Ах! Они здесь?

– Да, они здесь. А знаешь ли ты, кто я?

– Жут?

– Нет, я не Жут; его ты никогда не увидишь. И вообще ты никогда ничего больше не увидишь. Я…

Позади нас раздался громкий удар. Мясник исчез, захлопнув за собой дверь. Мы услышали, как он задвинул снаружи тяжелый засов.

Фонарь погас.

– Я… и есть старый Мубарек, – прозвучало где-то над нами. – Вы останетесь здесь, чтобы издохнуть от голода и жажды, заживо пожирая друг друга!

Его слова сопровождал глумливый смех; мы увидели над собой неясный свет; он исходил из какого-то проема. Увидели двойную веревку; она обвивала фигуру черного человека, которого вытаскивали сквозь этот проем. Затем хлопнула крышка, окно закрылось, и мы погрузились в непроницаемую тьму.

Все произошло так быстро, что мы не могли ничему помешать. Если бы я не сидел в паланкине с больной ногой, то, может быть, этим негодяям не удалось бы так легко запереть нас в этой ловушке.

– Аллах! – воскликнул Халеф. – Этот черный выбрался через дыру, а мы спокойно стояли, даже не угостив его пулей. Ведь было же время для этого.

– Ты прав. Мы совершили глупость, господин! – сказал Оско.

– Да. – Халеф улыбнулся. – Раньше мы совершали глупости поодиночке, а теперь все вместе, и сиди вместе с нами.

Снаружи, за дверью, раздался дикий вой. Забарабанили чьи-то кулаки, а затем каждый из собравшихся там людей назвал свое имя и пожелал нам самых ужасных мучений. Они живописали нашу судьбу всеми возможными красками. Можно было не сомневаться, нас заперли здесь, чтобы мы умерли с голода.

– Все они там, сиди, никто не потерялся, – молвил Халеф. – О Аллах! Если бы только я выбрался, я бы показал им мою плеть!

– Не вспоминай о ней! Она нас не спасет.

– Значит, мы умрем с голода! Ты думаешь, нам только это и осталось?

– Надеюсь, нет. Сперва обследуем это помещение. С боковых сторон нет никакого выхода; выбраться можно лишь через дверь или потолок.

– Господин, ты не захватил с собой фонарик – эту маленькую бутылочку с маслом и фосфором?

– Да, она всегда со мной. Возьми ее!

Если кусочек фосфора поместить в бутылочку с маслом, фосфор начинает светиться, как только откроют пробку и внутрь попадет кислород. Фонарик поблескивает более или менее ярко в зависимости от размеров бутылки и чистоты стекла.

Я всегда ношу такую бутылочку с собой, даже если никуда не еду. Она прекрасно помогает, когда мне доводится подниматься по незнакомым лестницам и идти темной, незнакомой улицей. Конечно, лучше всего, если стекло бутылочки отшлифовано.

Халеф взял этот крохотный фонарик и впустил внутрь воздух; теперь дверь оказалась довольно сносно освещена. Изнутри она была окована толстым листом железа и подвешена на железных петлях; крюки были вбиты прямо в породу и залиты свинцом. Быть может, нам и удалось бы расшатать петли и снять дверь, но сперва стоило посмотреть, не было ли другого выхода.

Теперь мы тщательно обследовали помещение. Его пол, как и боковые стены, состоял из твердой скальной породы. Стена была сложена из хрупкого сиенита и так хорошо связана раствором, что проделать дыру в ней было нельзя. Железный лист, выстилавший дверь изнутри, был прошит гвоздями с толстой шляпкой; ножами тут ничего сделать было нельзя. А если выбраться через потолок? Омар взобрался на плечи Оско, но и теперь не мог достать до него даже вытянутой рукой. Значит, попытку выбраться через крышу можно было пока оставить.

Итак, напрашивалось снять дверь с петель, и мои спутники бодро взялись за работу. Завизжали и заскрежетали ножи, вгрызаясь в породу; в ответ нам снаружи раздался громкий смех.

Конечно, как ни мечтали мы о спасении, мы понимали: если нам удастся открыть дверь, нас тут же встретят выстрелами и мы даже не успеем ни разу выстрелить в ответ.

Прошло несколько часов. Работа не продвигалась вперед. Оско сломал свой нож, и я дал ему длинный охотничий нож, привезенный мной из Америки и вызывавший восхищение у всех, кто его видел.

Я не работал с ними. Для меня время тянулось очень медленно; я подполз на коленях к двери и посмотрел, как глубоко она врыта. Увы, вовсе не на полдюйма! Я сам взялся за нож и начал подкапывать дверь, но опять с тем же успехом, что и мои товарищи; через четверть часа я отказался от этой затеи. Было жаль напрасно тратить силы, а тут еще сломался нож у Омара.

– Оставим это занятие, – сказал я. – Давайте сбережем силы, они нам еще понадобятся. Быть может, сюда придет староста, раз мы не вернемся к нему. Я уже рассказал ему, что мясник – член этой банды. Если мы не вернемся, он начнет беспокоиться за нас и пойдет нас искать. Он знает, что мы ушли с мясником.

– Но не знает куда! – заметил Халеф.

– Жаль, конечно, что я забыл ему сказать, но мы говорили с ним об этом доме, и он наверняка в поисках нас заглянет и сюда.

– Не верю я в это, уж очень он боится аладжи. Если он увидит их здесь, то удерет.

– Спрашивается, а здесь ли они будут.

– Наверняка здесь, ведь не оставят они дом без присмотра.

– Сейчас давайте отдохнем и будем ждать. Разумеется, снаружи есть охрана; это понятно. Если на какое-то время мы перестанем делать подкоп, они услышат, как тихо у нас стало, и решат, что мы покорились судьбе. Это усыпит их бдительность.

Так мы успокоились и утешили себя. Впрочем, моим бравым спутникам надоело ждать; я не мог дольше противиться их натиску.

– Давайте обследуем потолок, – предложил я. – Там есть крышка. Вопрос только, как ее открыть.

– Когда Омар встал мне на плечи, он так до нее и не добрался, – сказал Оско.

– Тогда сделаем пирамиду повыше. Пусть Халеф станет на плечи Омара. Быть может, этого хватит. Тебе достанет силы, чтобы выдержать обоих.

Халеф сунул фонарик в карман и вскарабкался Омару на плечи. Тот взобрался на спину Оско, который, подобно четырехногому зверю, стоял, упираясь руками и ногами в землю. Наконец, Оско стал потихоньку подниматься, а Омар выпрямился, стоя у него на плечах. Все трое, чтобы не упасть, как можно плотнее прижимались к скале. И вот Халеф вытянул руку и доложил:

– Сиди, я чувствую потолок!

– Говори тише! Снаружи кто-то может быть. Достань фонарь.

Я посмотрел вверх, в тот угол, где мы заметили отверстие. Там чуть брезжил свет. Держа фонарь левой рукой, Халеф ощупывал потолок правой рукой.

– Он сложен из толстых бревен, – шепнул малыш, – а вот небольшая крышка сколочена из досок.

– Хорошо, доски ведь тонкие. Стукни-ка по ним, чтобы по звуку определить их толщину.

– Меня услышат!

– Лучше было бы, конечно, чтобы никто ничего не заметил, но зато мы узнаем, есть ли наверху сторожа.

Халеф постучал; тут же мы услышали громкий смех и крик:

– Послушайте, они прямо под нами; колотят по крышке!

Снаружи перед домом кто-то задал вопрос:

– Задвижка на месте?

– Конечно!

– Тогда они не выберутся. Один на другого, значит, встали.

– Да, они умеют делать фокусы. Вот когда голод почувствуют, тогда по-другому кувыркаться начнут. Будь моя воля, открыл бы к ним дверь.

– Не смей ни в коем случае!

– Я бы тогда залепил им прикладом по голове!

– На это у нас хватит времени. Пусть себе стучат.

– Слышал, эфенди? – спросил Халеф. – Мы что, позволим забить нас прикладами насмерть?

– Нет. Попросим-ка этих господ – там, наверху, – отойти подальше от крышки.

– Они не станут этого делать.

– Тогда слезай, Халеф! Я сам поднимусь на твое место. Перед моими просьбами нельзя устоять.

Оско медленно наклонился. Омар спрыгнул с его спины, а затем и Халеф соскочил с плеч Омара.

– Отдохните-ка немного, – сказал я, – вам все же пришлось напрячься. А я и вовсе потяжелее, чем Халеф, да и пробуду наверху дольше, чем он.

Мы подождали несколько минут; потом Омар поднял меня на плечи.

– Будь сейчас вдвойне осторожен, а то мы упадем, – попросил я, – а для меня с моей больной ногой это очень опасно.

– Не бойся, господин! – ответил Оско. – Я буду стоять, как дерево. Расселина скалы здесь так узка, что ты можешь с обеих сторон упираться локтями. Опора надежная!

Как и в прошлый раз, Омар поднялся на плечи Оско. Я был выше, чем Халеф, и мне не понадобилось даже вытягивать руки, чтобы добраться до крышки. Я почти упирался в нее головой. Фонарик был у меня, и я посветил на доски. С одной стороны крышка была сколочена железной скобой; сюда вставлялась задвижка. Оба конца скобы были загнуты и врезались в древесину.

Я постучал по крышке указательным пальцем. Судя по звуку, доски были не толще полутора дюймов. В ответ на мое постукивание раздался чей-то голос:

– Ты слышишь? Они снова тут. Ну ладно, хотите открыть крышку, попробуйте меня поднять вместе с ней.

Теперь, когда я был неподалеку от говорящего, я ясно узнал голос мясника. Из его слов было понятно, что он уселся на крышку. Какая неосторожность! Разве может разбойник так поступить?

Он глумливо усмехнулся. В ответ рассмеялся еще кто-то, и я услышал следующее:

– Не улизнуть этим мышкам, кошки-то ждут у норы.

Я не узнал этот голос, лишь понял, что мужчина сидит возле люка – как раз там, где находилась моя голова.

– Ты слышишь? – спросил Халеф. – Они еще тут; можешь попросить их уйти. Хотел бы я знать, с чего ты начнешь.

– Сейчас ты узнаешь. Дай-ка мне мое оружие; пожалуй, мне хватит двух ружей.

– Ага, теперь понимаю. Какое выбрать вначале?

– «Медвежебой».

Разумеется, я говорил очень тихо, чтобы меня не услышали сторожа. Халеф подал винтовку Оско, а тот протянул ее Омару.

– Ну, внимание, Омар! – шепнул я. – Здесь, наверху, под потолком, мало места; я не сумею управиться с ружьем. Я могу лишь держать стволы, приложив их туда, куда будут посланы пули. Я скажу «раз» и «два». Ты обеими руками возьмешь приклад. При счете «раз» ты выстрелишь из правого ствола, а потом, когда я снова прицелюсь, то есть при счете «два», выстрелишь из левого ствола. Понятно?

– Да, господин!

Я взял двустволку в руку и приложил ее к середине крышки – туда, где уселся мясник.

– Сейчас! Раз!

Грянул выстрел. Над нами раздался ужасный вопль; в нем слышалось отчаяние.

– Аллах! Они стреляют!

Кричал вовсе не мясник, а кто-то другой. Он сидел на той части крышки, что была сколочена из круглых кряжей. Я направил левый ствол ружья туда, где одно бревно сходилось с другим, и, значит, надо было пробить пулей не толстый ствол дерева, а прилегавшие друг к другу края бревен.

– Два!

Прогремел второй выстрел «медвежебоя»; в тесном помещении он звучал почти как выстрел из пушки.

– О Аллах, Аллах! – прокричал тот, кого задела пуля. – Я ранен! Я убит!

Мясник вообще ничего не сказал. Я слышал, как он вскрикнул, но не уловил ни единого слова. Прозвучал лишь громкий стон.

– Оско, тебе тяжело? – спросил я.

– Чем дольше стою, тем тяжелее.

– Тогда давайте отдохнем; время у нас есть.

Когда я снова уселся на пол и остальные обступили меня, Халеф сказал:

– Да, такой просьбе нельзя противиться. Ты попал?

– Два раза. Похоже, мясник убит. Вероятно, пуля прошила мышцы «достославного седалища» и вонзилась в тело. Другой только ранен.

– Кто он?

– Скорее всего, тюремщик. Если бы это был кто-то другой, то я бы узнал по голосу. Этот же так мало говорил, что я не помню его голос.

– Ты думаешь, что сюда никто больше не сунется?

– Больше никто не совершит такую глупость, которая может стоить жизни.

– Но как мы поднимем крышку? Вот главный вопрос.

– Выстрелами я собью с крышки железную скобу. Для этого достаточно будет нескольких метких выстрелов по краям скобы, утопленным в древесине. Я заряжаю две пули; скоба этого не выдержит.

– Ах, если бы удалось!

– Удастся, конечно.

– А потом быстрее выберемся на крышу и вниз! – сказал Халеф.

– Ого! Так быстро дела не делаются. Как ты вылезешь наверх? – спросил я.